Читать онлайн книгу «Связистка» автора Игорь Надежкин
Связистка
Игорь Надежкин
Всеобщая история – это не параграфы учебника с сухими датами, именами и терминами. История государств соткана из историй людей их населяющих. И одна из страниц истории нашей страны – автобиография Тамары Филатовой, связистки Отдельной электротехнической роты.«Связистка» – рассказ Тамары, в девичестве Царёвой. В воспоминаниях юной девушки бытописание первой трети ХХ века со всеми приметами того времени. Героиня рассказывает о себе с самоиронией. Но жизнь наивной деревенской девушки круто меняется в 1941 году. Несмотря на критику и непонимание окружающих, Тамара принимает решение пойти добровольцем на фронт. На войне нашлось место подвигу и предательству, ошибкам, которые чуть было не стоили жизней сотен людей, и, конечно, любви. Обо всём этом участница Великой Отечественной рассказывает как есть, без прикрас, но проникновенно. Ужасы войны и боль потерь навсегда оставили в прошлом образ юности 21-летней Тамары, вписав её биографию в историю нашей страны.
Игорь Надежкин
Связистка
Глава 1. Детство
Родилась я в 1920 году, в семье крестьянина, на хуторе Нижнее Березово, в Курской области (примечание автора – Белгородская обл., Шебекинский городской округ, село Нижнее Березово).
Семья у нас была большая: отец, мать, дедушка, бабушка и десять детей. Мне было пять лет, когда я уже читала азбуку по божественной книге. Всю неделю мы работали в поле. В субботу, с шести вечера, дедушка собирал всю семью и заставлял молиться перед иконами. В воскресенье и в церковные праздники мы никогда не работали.
Всю весну и лето проводили в поле. Дети ухаживали за малышами, качали люльки и носили воду из колодца. Жили мы скромно. Очень нравилось мне, когда на обед варили полевой кулеш (похлебка из пшена и сала).
До организации колхозов все крестьяне имели свои участки земли. Обрабатывали их кто как мог. У нас была лошадь, соха, веялка, телега да сани. Весной выезжали в поле в четыре утра. Участки были далеко от деревни. Ехать приходилось без малого десять километров. Своего хлеба хватало на зиму, и еще сдавали государству.
Восьми лет я пошла в первый класс. Но учиться не пришлось, поскольку некому было ухаживать за малышами. Три года меня не пускали в школу родители. Лишь в семнадцать лет я окончила семь классов.
Мне очень хотелось стать учителем, но мечта не сбылась. Все лето я работала в колхозе и не смогла подготовиться к экзаменам в техникум. В итоге договорилась с подругой Шурой Алиевой не рассказывать родителям, что не поступили в педагогический техникум, а сразу искать училище, где проще было сдать экзамены.
Так мы обе оказались в Курской школе связи. Окончили мы ее в 1938 году, и нас с Шурой направили в Уразовскую контору связи в Курской области (примечание автора – Белгородская обл., Валуйский городской округ, рабочий поселок Уразово) на должности телеграфистов-морзистов. Шура не смогла работать на аппарате Морзе и перешла на почту принимать посылки.
Слобода Уразово было небольшим, но очень красивым местом. Здесь был Дом культуры, кинотеатр и библиотека, а вокруг —прекраснейшие луга, леса и река Северский Донец. Жили мы на частной квартире у местной старушки. Платили нам 150 рублей. Особенно не хватало обуви и одежды. Чтобы купить красивые вещи, приходилось экономить на еде.
В 1939 году я поступила на заочное отделение Курского техникума связи. Весной этого же года ко мне пришла первая любовь. Я встретила красивого парня, звали его Витя Могила. Но дружить с ним не так и не успели. Осенью его забрали в армию. Мы могли только переписываться.
В конторе связи, помимо должности морзиста, я выполняла общественную работу: была заведующей красным уголком и секретарем комсомольской организации. Вела комсомольскую учебу в колхозах. Летом 39-го по зову Валентины Хетагуровой (примечание автора – Валентина Семёновна Хетагурова – советский общественный деятель, основоположница «хетагуровского движения», депутат Верховного Совета СССР 1 созыва от Дальневосточного края.) я организовала группу девушек для поездки на молодежную стройку в Комсомольск-на-Амуре. Но самой так и не удалось поехать. Начальник конторы сказал, что отпустит, только если я найду кого-то на свое место телеграфистки-морзистки, но таких не нашлось. А учиться на аппарате Морзе не так-то просто, ну самое малое – полгода.
Так я и осталась жить с Шурой. С ней мы жили очень дружно. Все делили поровну. Но она оказалась нечестной подругой. На почте она воровала вещи из посылок. Долго никто не мог обнаружить, где именно пропадают отправления.
В последний раз приняла она посылку, в которой был тюль. Она его вытащила, а в коробку положила всякой бумаги и газет, но не заметила, что на газете был штамп Уразовской конторы связи. Так и отправила ее в Ростов-на-Дону. Посылку получила девушка и тут же ахнула: вместо тюля – бумаги да газеты. Девушка сразу пошла к местному начальнику конторы связи, а тот уже увидел на газете Уразовский штамп. С этой газетой он приехал к нам, в Уразовскую контору.
Против Шуры хотели возбудить уголовное дело, но она вызвала свою мать, у которой было десять детей, и начальник милиции помиловал Шуру. Предложили матери вернуть адресату стоимость посылки, а Шуру сняли с работы. Шура вместе с матерью вернулась на родину.
Так я осталась одна. Я ничего не знала про Шурины дела. Она мне ничего никогда не говорила. Было очень обидно и неприятно, ведь я ей доверяла. Вскорости у меня появилась новые подруги: Аня, которая работала кондуктором жд вагонов, и Настенька – моя соседка, что работала нянечкой у начальника совхоза.
В 1939 году от порока сердца умерла моя сестра Аксинья. Ей было всего 17 лет. Я не смогла попасть к ней на похороны – был разлив, и все дороги размыло. Очень было жаль сестренку. Она была такая умная и красивая. Нас, детей, теперь осталось всего четверо. Мефодий ушел в 33-м на заработки да так и пропал во времена голодовки. Остальные умерли от разных болезней. Тогда ведь к врачам не обращались, лечились сами.
Осенью 1939 года я приехала домой в отпуск. Родители хотели выдать меня замуж за Петьку Исуса. Это был мой жених еще со школьной скамьи. Но я его не любила. Он нравился моим родителям. Петька учился в летной школе в Старом Осколе. Я с ним иногда переписывалась. Летом, во время каникул, он приезжал ко мне в Уразово. Все просил, чтобы я ни с кем не дружила и ждала, когда он кончит летную школу, и мы бы поженились. Однажды он нашел мой дневник, где я писала, что влюбилась в Витю Могилу, и как переживала и страдала по нем. Петька разорвал мой дневник на мелкие кусочки и хотел мне морду набить за плохое отношение к нему. А я его лишь больше от этого заненавидела. Перед отъездом Петька мне заявил, что если я кого полюблю, то он убьет меня, и что он не может без меня жить. Но не успел он кончить летную школу, как в 40-м его забрали в армию. Просил меня приехать на проводы, но я сказала, что буду на экзаменах. Соврала. В самом деле не хотела к нему ехать. Теперь и с ним началась переписка.
Мне писали уже трое ребят: Витя Могила, Миша Назаров и Петька Иисус. В эти годы парней было много, а девчат мало, вот и приходилось им драться за нас. За меня три раза дрались: дважды Петька Исус с Ваней Чуйковым, и Миша Назаров с Витей Могилой. В 39-м и 40-м было много молодежи. Во время гуляний все улицы были переполнены. В Доме культуры не помещались. Пьяных на улицах не было. Была развита художественная самодеятельность.
В эти годы были очень популярны Утесов, Лемешев, Козловский, Русланова и Шульженко. Я с подругами три раза в неделю ходила на танцы. Правда, танцевать не умела – сидела на стульях, как старуха. Парни меня все время приглашали, а я шла, чтоб не уснуть. Наступала им на ноги, бросала танцы и от стыда бежала на улицу. За год так и не научилась танцевать.
Я была как тумба толстая, румяная, фигуры совершенно не было. Меня дразнили «помидориной», потому что щеки у меня были красные. Даже объявляла себе голодовку, чтобы похудеть.
Зимой 40-го меня чуть не выдали замуж. Месяца два я ни с кем не дружила, только переписку вела. И вот ко мне на телеграф, во время дежурства, пришел наш парторг Деревянченко. Он долго беседовал со мной и спросил, почему я замуж не выхожу – молодая, красивая и работаю хорошо. Он предложил мне, если я захочу, выйти замуж за начальника паспортного стола Мирошниченко. Через пять дней этот Мирошниченко прислал мне письмо и предложил встретиться около почты. После моего дежурства он встретил меня, поздоровался и отчитался: «Я начальник паспортного стола. Мне 29 лет». Он мне почему-то сразу не понравился. Даже не хотела с ним разговаривать. Он мне сказал, что давно следил за мной, и что я ему очень нравлюсь: «Я говорить попусту не стану. Хочу на вас жениться», – а я ответила, что еще не нагулялась, и чтоб он оставил меня в покое. Пока мы спорили и не заметили, как дошли до моего дома. Я быстро шмыгнула в калитку и сказала: «До свидания. Я спать хочу. Больше ко мне не приходите». Он еще ходил ко мне две недели, и все одно и тоже: «замуж» и «замуж». Потом я «заболела» – не выходила на гуляния две недели, и он прислал мне записку: «Тамара, подумай хорошенько, потужишь». Я ему отказала и еще и оскорбила его. Назвала «старым хрычом», а потом пряталась от него.
Мне тогда очень надоела вся эта тема замужества. Миша Назаров писал мне из армии, что в 41-м кончит службу, и мы поженимся. Петька Исус кончал летную школу в 41-м и грозил на мне жениться. Витя Могила то же самое писал. Я растерялась и не знала, кого ждать. А тут еще один жених привязался ко мне. Пришел из армии Вася Симончик, только раз увидел меня на телеграфе и тут же пришел знакомиться. Я ему соврала, что меня Нина зовут. А еще сказала неправду о том, где живу.
От парней не было покоя. Они мне так надоели, что порой я закрывалась на квартире и просила хозяйку говорить, что я уехала на родину. А у самой созрела мысль: «Не поехать ли мне на Финский фронт от них подальше?» Пошла в военкомат и заявила, что хочу на фронт. Военком ответил, что девушек не берут. Почему-то такое было настроение – уехать подальше. Потом взялась за учебу. Наш парторг Деревянченко готовил меня для вступления в партию. В феврале 41-го я вступила в ВКПБ. В августе я собиралась поехать в отпуск к родителям. Поговорить о замужестве, кое-что приготовить к нему, да повидать своих подружек.
Глава 2. Весна 1941-го
Весной 41-го комсомольцы нашей конторы связи усиленно готовились к сдаче норм ГТО и «Ворошиловский стрелок». Я очень любила заниматься в кружках «Общество содействия обороне» и ГСО (Готов к санитарной обороне). Хотя мои подруги не понимали этого и часто говорили: «Зачем нам, девушкам, изучать все это?!» Они еще не знали, что уже совсем скоро все это пригодится на практике.
1 мая 41-го мне не пришлось участвовать в параде – я дежурила на телеграфе. В тот день, глядя как идут шеренги, мне вспомнился май 38-го, когда я еще училась в Курске в школе связи. Мы с Шурой участвовали тогда в праздничном параде. Шли в колоне как физкультурники. Одеты мы были в красные футболки, белые тапочки и белые трусики. Очень мы были красивы в тот день.
После парада мы с Шурой пошли попить воды к колонке. Смотрим, стоят там наши девчата, с кем мы жили на квартире. Валя Бечурина, Нина Горохова, Тоня Веретельникова и Нина Косоглаз. Не успели мы отойти от колонки, как к нам подошли двое военных в форме летчиков. Просят у нас разрешения попить водички, а сами с нас глаз не сводят и говорят: «Ах! Какие девчонки красивые! Особенно те, что в трусиках», – и никак нас домой не пускают. Просят разрешения познакомиться. Спросили, где мы живем, а Нина Горохова взяла и проговорилась. Мы не стали с ними разговаривать и ушли к трамвайной остановке.
Через три дня к нам в квартиру постучались. Мы сидели в комнате и занимались кто чем. Вдруг Нинка Горохова начала смеяться. Смотрим, а на окне сидит один из тех летчиков. Смотрит на нас и говорит: «Пусть выйдет вот эта девушка», – и показывает на меня. Я испугалась и залезла под стол. Так и не вышла. Он подождал немного и ушел, но все же выведал у хозяйки, как меня зовут. На третий день я получила письмо: «Здравствуй, дорогая Томочка. Я очень огорчен, почему ты ко мне не вышла. Приду на воскресенье. Жди. Я тебя полюбил».
Так он и ходил два выходных, пока не поймал меня на пути из школы. Рассказал о себе. Звали его Ваня Драгункин. Рассказал он мне, что был летчиком в звании старшего лейтенанта. Родом из Москвы. Сказал, что полюбил меня и не отстанет, пока я с ним дружить не соглашусь. Так и тянулось все лето. Вот только не понравился мне он. Я его избегала. Нарочно подговаривала ребят со школы, чтобы они ходили со мной. А он все никак не отставал. В августе мы кончили школу. Я ему не сказала, что мы с Шурой едем в Уразово. Не прошло и месяца, как он написал мне письмо. Ругал меня, что я ему не сказала. Мол, пошел бы он к директору и попросил бы разрешения остаться в Курске. Женился бы на мне.
А я была совсем еще девчонкой и не думала об этом всерьез. Но для семьи он был бы очень подходящий. Ухаживал за мной. Ценил меня. Писал мне целых два года. Я несколько раз переезжала с квартиры на квартиру, а он всегда разыскивал меня и писал.
Но я по-прежнему не думала о замужестве. Во-первых, у меня не было одежды и обуви. К первому мая я стояла в очереди целых два дня, а когда наконец подошла моя, 39-го размера уже не было, и я осталась опять без туфель. Берегла свои брезентовые. До блеска начищала их гуталином. Берегла я и свое единственное маркизетовое платье, которое купила еще в Курске. В те годы было очень трудно с материалом. Невеста я была бедная, потому замуж и не стремилась.
Уж очень мне хотелось одеться покрасивее. А как-то раз пришел к нам на телеграф бухгалтер Заготзерно (Всесоюзная контора по заготовке и сбыту зерна). Он случайно подслушал, как я просила нашу телефонистку, Бондаренко Марусю, привезти мне туфли из Харькова. Подходит к окну этот бухгалтер. Я приняла телеграмму и выдала ему квитанцию, а он мне и говорит: «Знаете, а я еду в Харьков. Могу помочь вам с туфлями». Я так обрадовалась, что совсем голову потеряла. А он говорит, мол, давайте мне деньги и пишите, какие туфли вам нужны. Я ему 200 рублей и отдала.
Прошло пять дней. От бухгалтера нет вестей. Позвонила я в Заготзерно и спрашиваю:
– Скажите, пожалуйста, ваш бухгалтер Акунин уже вернулся из Харькова?
– А он никуда и не ездил, – отвечают мне на том конце.
Я испугалась, но промолчала. На второй день я пошла в Заготзерно. Увидела Акунина и спрашиваю, купил ли он мне туфли. На что он мне отвечает, мол, поеду скоро и куплю. А когда я стала требовать деньги назад, и вовсе сказал:
– Знаете, барышня… Вы меня извините, но деньги ваши я уже потратил. Отдам, как будет получка.
Я пошла к главному бухгалтеру и от него узнала, что этот треклятый Акунин уже забрал деньги за два месяца вперед, и что он уже всему поселку должен. Ничего не оставалось – отправилась домой и проплакала всю ночь.
Утром пошла в милицию. Дежурный пообещал мне помочь, и на другой день мы пошли с ним к Акунину. Заходим, а он сидит дома и курит. Милиционер и спрашивает: «Почему не отдаете деньги гражданке?!» Акунин обещал скоро отдать. Ходили к нему еще два раза, а все без толку. Так и пропали мои деньги.
А когда рассказала своему парторгу Деревянченко, так тот и вовсе надо мной рассмеялся и говорит: «Когда же ты перестанешь доверять всем подряд, малышка ты моя?» Им смешно, а мне горе было. Больше я об этом никому не рассказывала. Стыдно было.
Я всю жизнь была доверчивая ко всем. Сама я никого не обманывала и думала, что все так поступают. Частенько бывало, что давала деньги в долг, а потом меня эти люди стороной обходили. Не здоровались даже.
Глава 3. Июнь 41-го
В конце мая 41-го поступила к нам на телеграф одна девчонка, Полина. Я сразу с ней сдружилась. Ей было всего 19 лет. Она любила одного парня с типографии, а он ее нет. Так и мучилась она. Мы с ней дежурили в одну смену. Вместе на гуляния ходили. Полина была местная и жила богато. Я позвала ее в августе вместе поехать ко мне на родину, и Полина согласилась.
22 июня 1941-го мы с Полиной дежурили вместе. Я на телеграфе, а она на телефоне. Купили молока на базаре да булок. Сидели за столом и пили из одного кувшина. Так смеялись, что я чуть этим молоком не захлебнулась. Потом увидели, как на почту зашли военные. Мы не придали этому значения. В ту весну в Уразово прибыло много военных, якобы на учения. Связисты часто ходили к нам на телеграф на практику.
Ровно в 12:00 мы должны были давать радио на село. Я включила рубильник и вдруг слышу: «Сегодня, в 4:00 немецкие самолеты бомбили Оршу, Брест, Барановичи, Киев…». Я не поверила. Кричу Полине: «Скорее сюда!», – а она уже слушает по телефону и не поймет, в чем дело. Потом звонок из НКВД: «Быстро дайте начальника милиции!», – а мы подслушали их разговор. И лишь повторяли: «Боже мой! Какой ужас! Ведь это же война!». Комок в горле застрял. Мы бросили еду. Уже не могли кушать.
Этот день ведь выходной был. Все жители Уразово были на островке. Гуляли. Купались. День был погожий. А уже через час посыпались телеграммы: «Еду из отпуска на фронт», «Срочно выезжайте для отправки на фронт». Так стало страшно и жутко. В голове все помутилось. Страшные мысли лезли. Пропал мой отпуск. Не увижу родных. Как жить-то теперь и что делать?
Вскоре в поселке поднялась суматоха. Пошли проводы на фронт. Женщины рыдали. Так прошла вся неделя: отправка на фронт, крики, слезы. После дежурства пришла домой и думала, что делать дальше. Ведь там такие же ребята, как я, проливают кровь. Лежат раненые без воды и еды. И Миша мой там. И Витя. И другие ребята теперь там.
Решила, что тоже пойду. Утром направилась в военкомат с заявлением. Мне сказали, что 19–20 год пока не берут, а я ему: «А если я хочу добровольно, тогда как?» Военком сказал, что позвонит в Курск и сообщит мне. Я пошла к Нюре, дочери хозяйки квартиры. И долго с ней говорила. Она ведь приехала из Харькова на лето и не знала теперь, что ей делать.
Я когда ей сказала, что хочу поехать на фронт, она даже от меня отшатнулась: «Ты с ума сошла?! Ты что такое говоришь?» Потом мне все говорили, что я делаю глупость. А я места себе не находила. Тогда пошла к своему парторгу Деревянченко. Только он меня поддержал. Я пошла домой и всю ночь не спала. Хозяйка меня ругала.
На следующий день я работала до 14:00. После работы я зашла за Нюрой, и мы пошли искупаться на речку Оскол. Домой вернулись через час. Приходим, а на двери написано мелом: «Тамара, срочно на почту!» Я испугалась. Думала, исказила телеграмму. Бегом побежала на почту. А когда бежала мимо военкомата, меня окликнули. В окне я увидела старшего лейтенанта. Он махал мне рукой. Забежала я военкомат, а мне говорят: «Царева, сегодня в 17:00 отправка на фронт. Твою просьбу удовлетворили», – а я стою, как окаменелая, и не знаю, что сказать. Только и прошептала: «Спасибо», – и устремилась к выходу.
Прихожу на почту, а там меня уже обыскались. Меня кто ругает, кто плачет. Приготовили мне подарки, цветы и еду. А я растерялась и все приготовленное забыла на почте. Пошли мы к военкомату. А там уже народу столько, что не протолкнуться. Кругом одни мужчины, а девушек – никого! Мне стало не по себе. Заиграл оркестр. Женщины стали плакать и причитать. Когда машина тронулась, у меня сердце так забилось, что я его слышала. Со мной ехали одни мужчины, а я все смотрела в лица провожающих. Мужчины меня ругали, что я на фронт поехала. А мне и стыдно, и страшно. До Валуек нас провожал военком. Когда приехали, все стали кушать, а я только тогда поняла, что еду на почте забыла. Военком дал мне денег на обед.
На другой день мы поехали в Курск. Там я встретилась с другими девушками-телеграфистками. Было нас человек сорок. Потом поехали в Воронеж. Там еще прибавилось девчат. Оказывается, формировался полк связистов из девушек-телеграфистов.
Глава 4. Моршанск
Из Воронежа нас привезли в город Моршанск Тамбовской области. Мы были еще в гражданской одежде. Здесь о войне ничего не напоминало, только что в городе было много военных. Нас поселили в двухэтажном здании. Затем собрали всех на улице. Перед строем комиссар объявил, что мы теперь красноармейцы. Сказал, что завтра мы пойдем в баню, а после нам выдадут военное обмундирование. Девушки наши были почти все красивые. С модными прическами и завивками.
После бани старшина выдал нам военную форму, при этом сказав: «Извините, дорогие девушки, но пошито не по вам». Мы стали разбирать, кому что подойдет, но там все было нам велико. Кое-как оделись. Вышли и рассмеялись – прям сейчас нас можно было вместо чучела на огород ставить. С того дня началась наша военная жизнь.
После нас разместили в лесу. Разбили по ротам и взводам. Из десяти девушек, включая меня, собрали отдельную роту – 113 ОЭТР. Командовал нами старший лейтенант Трофимов. Армейский режим нам не понравился. Время было рассчитано так, что с 7:00 до 23:00 мы всегда были чем-то заняты. К вечеру мы так уставали, что падали на нары как мешок с песком. Мы должны были успеть за месяц пройти программу военной подготовки: изучить винтовку, отработать шаг, стрелять и ползать по-пластунски. Все время пели. Запевалой была Ася Губанова. Пели «Катюшу» и «Тачанку». В обмундировании было очень жарко. Мы натерли себе ноги. Все похудели.
В конце месяца нас собрал комиссар и сказал, что завтра мы поедем смотреть город. Когда приехали, остановились возле парикмахерской. Зашли туда, а комиссар тут говорит: «Девушки, пришел приказ. Скоро отправка на фронт. Мне приказано всех вас наголо остричь». Мы так и ахнули. Но приказ есть приказ. Когда вышли, даже не узнали друг друга – стали точно мальчишки. Перед отъездом пошли сфотографироваться, все десять девушек: Аня Шевченко, Люба Ефимова, Аня Переверзева, Дора Тонких, Ася Губанова, Аня Козлитина, Нина Краплина, Катя Николенко, Лиза Бугорская и я.
Глава 5. На фронт
10-го сентября нас отправили на Ленинградский фронт. Ехали мы в обход, через Москву. Москва в то время уже была вся затемнена. Столицу бомбили немецкие самолеты. На фронт мы прибыли 16-го сентября.
Пока мы ехали, наши войска все время отступали на восток. Приехали мы практически в лапы врага. Железнодорожная станция была разбита и ехать дальше нам было некуда. Начальник эшелона сбежал – сошел где-то по пути, и никто его не видел. Везде дымились догорающие танки и самолеты. Всюду мотались голодные фигурки и просили у нас поесть. В касках, грязные, оборванные. Наш комиссар принял на себя командование эшелоном. Дали нам инструктаж. По команде «Тихо!» свет не зажигать и не разговаривать. Мы стали выгружаться из вагонов. Сперва лошадей, затем аппаратуру, боеприпасы и еду. Вдруг нас осветило несколькими световыми ракетами. Нам стало страшно. По телу так и бегали мурашки. Озноб пробирал с ног до головы. Потом начали стрелять. Кто? В кого? Ничего не видно.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/igor-nadezhkin-32441592/svyazistka-69405388/chitat-onlayn/) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Игорь Надежкин
Всеобщая история – это не параграфы учебника с сухими датами, именами и терминами. История государств соткана из историй людей их населяющих. И одна из страниц истории нашей страны – автобиография Тамары Филатовой, связистки Отдельной электротехнической роты.«Связистка» – рассказ Тамары, в девичестве Царёвой. В воспоминаниях юной девушки бытописание первой трети ХХ века со всеми приметами того времени. Героиня рассказывает о себе с самоиронией. Но жизнь наивной деревенской девушки круто меняется в 1941 году. Несмотря на критику и непонимание окружающих, Тамара принимает решение пойти добровольцем на фронт. На войне нашлось место подвигу и предательству, ошибкам, которые чуть было не стоили жизней сотен людей, и, конечно, любви. Обо всём этом участница Великой Отечественной рассказывает как есть, без прикрас, но проникновенно. Ужасы войны и боль потерь навсегда оставили в прошлом образ юности 21-летней Тамары, вписав её биографию в историю нашей страны.
Игорь Надежкин
Связистка
Глава 1. Детство
Родилась я в 1920 году, в семье крестьянина, на хуторе Нижнее Березово, в Курской области (примечание автора – Белгородская обл., Шебекинский городской округ, село Нижнее Березово).
Семья у нас была большая: отец, мать, дедушка, бабушка и десять детей. Мне было пять лет, когда я уже читала азбуку по божественной книге. Всю неделю мы работали в поле. В субботу, с шести вечера, дедушка собирал всю семью и заставлял молиться перед иконами. В воскресенье и в церковные праздники мы никогда не работали.
Всю весну и лето проводили в поле. Дети ухаживали за малышами, качали люльки и носили воду из колодца. Жили мы скромно. Очень нравилось мне, когда на обед варили полевой кулеш (похлебка из пшена и сала).
До организации колхозов все крестьяне имели свои участки земли. Обрабатывали их кто как мог. У нас была лошадь, соха, веялка, телега да сани. Весной выезжали в поле в четыре утра. Участки были далеко от деревни. Ехать приходилось без малого десять километров. Своего хлеба хватало на зиму, и еще сдавали государству.
Восьми лет я пошла в первый класс. Но учиться не пришлось, поскольку некому было ухаживать за малышами. Три года меня не пускали в школу родители. Лишь в семнадцать лет я окончила семь классов.
Мне очень хотелось стать учителем, но мечта не сбылась. Все лето я работала в колхозе и не смогла подготовиться к экзаменам в техникум. В итоге договорилась с подругой Шурой Алиевой не рассказывать родителям, что не поступили в педагогический техникум, а сразу искать училище, где проще было сдать экзамены.
Так мы обе оказались в Курской школе связи. Окончили мы ее в 1938 году, и нас с Шурой направили в Уразовскую контору связи в Курской области (примечание автора – Белгородская обл., Валуйский городской округ, рабочий поселок Уразово) на должности телеграфистов-морзистов. Шура не смогла работать на аппарате Морзе и перешла на почту принимать посылки.
Слобода Уразово было небольшим, но очень красивым местом. Здесь был Дом культуры, кинотеатр и библиотека, а вокруг —прекраснейшие луга, леса и река Северский Донец. Жили мы на частной квартире у местной старушки. Платили нам 150 рублей. Особенно не хватало обуви и одежды. Чтобы купить красивые вещи, приходилось экономить на еде.
В 1939 году я поступила на заочное отделение Курского техникума связи. Весной этого же года ко мне пришла первая любовь. Я встретила красивого парня, звали его Витя Могила. Но дружить с ним не так и не успели. Осенью его забрали в армию. Мы могли только переписываться.
В конторе связи, помимо должности морзиста, я выполняла общественную работу: была заведующей красным уголком и секретарем комсомольской организации. Вела комсомольскую учебу в колхозах. Летом 39-го по зову Валентины Хетагуровой (примечание автора – Валентина Семёновна Хетагурова – советский общественный деятель, основоположница «хетагуровского движения», депутат Верховного Совета СССР 1 созыва от Дальневосточного края.) я организовала группу девушек для поездки на молодежную стройку в Комсомольск-на-Амуре. Но самой так и не удалось поехать. Начальник конторы сказал, что отпустит, только если я найду кого-то на свое место телеграфистки-морзистки, но таких не нашлось. А учиться на аппарате Морзе не так-то просто, ну самое малое – полгода.
Так я и осталась жить с Шурой. С ней мы жили очень дружно. Все делили поровну. Но она оказалась нечестной подругой. На почте она воровала вещи из посылок. Долго никто не мог обнаружить, где именно пропадают отправления.
В последний раз приняла она посылку, в которой был тюль. Она его вытащила, а в коробку положила всякой бумаги и газет, но не заметила, что на газете был штамп Уразовской конторы связи. Так и отправила ее в Ростов-на-Дону. Посылку получила девушка и тут же ахнула: вместо тюля – бумаги да газеты. Девушка сразу пошла к местному начальнику конторы связи, а тот уже увидел на газете Уразовский штамп. С этой газетой он приехал к нам, в Уразовскую контору.
Против Шуры хотели возбудить уголовное дело, но она вызвала свою мать, у которой было десять детей, и начальник милиции помиловал Шуру. Предложили матери вернуть адресату стоимость посылки, а Шуру сняли с работы. Шура вместе с матерью вернулась на родину.
Так я осталась одна. Я ничего не знала про Шурины дела. Она мне ничего никогда не говорила. Было очень обидно и неприятно, ведь я ей доверяла. Вскорости у меня появилась новые подруги: Аня, которая работала кондуктором жд вагонов, и Настенька – моя соседка, что работала нянечкой у начальника совхоза.
В 1939 году от порока сердца умерла моя сестра Аксинья. Ей было всего 17 лет. Я не смогла попасть к ней на похороны – был разлив, и все дороги размыло. Очень было жаль сестренку. Она была такая умная и красивая. Нас, детей, теперь осталось всего четверо. Мефодий ушел в 33-м на заработки да так и пропал во времена голодовки. Остальные умерли от разных болезней. Тогда ведь к врачам не обращались, лечились сами.
Осенью 1939 года я приехала домой в отпуск. Родители хотели выдать меня замуж за Петьку Исуса. Это был мой жених еще со школьной скамьи. Но я его не любила. Он нравился моим родителям. Петька учился в летной школе в Старом Осколе. Я с ним иногда переписывалась. Летом, во время каникул, он приезжал ко мне в Уразово. Все просил, чтобы я ни с кем не дружила и ждала, когда он кончит летную школу, и мы бы поженились. Однажды он нашел мой дневник, где я писала, что влюбилась в Витю Могилу, и как переживала и страдала по нем. Петька разорвал мой дневник на мелкие кусочки и хотел мне морду набить за плохое отношение к нему. А я его лишь больше от этого заненавидела. Перед отъездом Петька мне заявил, что если я кого полюблю, то он убьет меня, и что он не может без меня жить. Но не успел он кончить летную школу, как в 40-м его забрали в армию. Просил меня приехать на проводы, но я сказала, что буду на экзаменах. Соврала. В самом деле не хотела к нему ехать. Теперь и с ним началась переписка.
Мне писали уже трое ребят: Витя Могила, Миша Назаров и Петька Иисус. В эти годы парней было много, а девчат мало, вот и приходилось им драться за нас. За меня три раза дрались: дважды Петька Исус с Ваней Чуйковым, и Миша Назаров с Витей Могилой. В 39-м и 40-м было много молодежи. Во время гуляний все улицы были переполнены. В Доме культуры не помещались. Пьяных на улицах не было. Была развита художественная самодеятельность.
В эти годы были очень популярны Утесов, Лемешев, Козловский, Русланова и Шульженко. Я с подругами три раза в неделю ходила на танцы. Правда, танцевать не умела – сидела на стульях, как старуха. Парни меня все время приглашали, а я шла, чтоб не уснуть. Наступала им на ноги, бросала танцы и от стыда бежала на улицу. За год так и не научилась танцевать.
Я была как тумба толстая, румяная, фигуры совершенно не было. Меня дразнили «помидориной», потому что щеки у меня были красные. Даже объявляла себе голодовку, чтобы похудеть.
Зимой 40-го меня чуть не выдали замуж. Месяца два я ни с кем не дружила, только переписку вела. И вот ко мне на телеграф, во время дежурства, пришел наш парторг Деревянченко. Он долго беседовал со мной и спросил, почему я замуж не выхожу – молодая, красивая и работаю хорошо. Он предложил мне, если я захочу, выйти замуж за начальника паспортного стола Мирошниченко. Через пять дней этот Мирошниченко прислал мне письмо и предложил встретиться около почты. После моего дежурства он встретил меня, поздоровался и отчитался: «Я начальник паспортного стола. Мне 29 лет». Он мне почему-то сразу не понравился. Даже не хотела с ним разговаривать. Он мне сказал, что давно следил за мной, и что я ему очень нравлюсь: «Я говорить попусту не стану. Хочу на вас жениться», – а я ответила, что еще не нагулялась, и чтоб он оставил меня в покое. Пока мы спорили и не заметили, как дошли до моего дома. Я быстро шмыгнула в калитку и сказала: «До свидания. Я спать хочу. Больше ко мне не приходите». Он еще ходил ко мне две недели, и все одно и тоже: «замуж» и «замуж». Потом я «заболела» – не выходила на гуляния две недели, и он прислал мне записку: «Тамара, подумай хорошенько, потужишь». Я ему отказала и еще и оскорбила его. Назвала «старым хрычом», а потом пряталась от него.
Мне тогда очень надоела вся эта тема замужества. Миша Назаров писал мне из армии, что в 41-м кончит службу, и мы поженимся. Петька Исус кончал летную школу в 41-м и грозил на мне жениться. Витя Могила то же самое писал. Я растерялась и не знала, кого ждать. А тут еще один жених привязался ко мне. Пришел из армии Вася Симончик, только раз увидел меня на телеграфе и тут же пришел знакомиться. Я ему соврала, что меня Нина зовут. А еще сказала неправду о том, где живу.
От парней не было покоя. Они мне так надоели, что порой я закрывалась на квартире и просила хозяйку говорить, что я уехала на родину. А у самой созрела мысль: «Не поехать ли мне на Финский фронт от них подальше?» Пошла в военкомат и заявила, что хочу на фронт. Военком ответил, что девушек не берут. Почему-то такое было настроение – уехать подальше. Потом взялась за учебу. Наш парторг Деревянченко готовил меня для вступления в партию. В феврале 41-го я вступила в ВКПБ. В августе я собиралась поехать в отпуск к родителям. Поговорить о замужестве, кое-что приготовить к нему, да повидать своих подружек.
Глава 2. Весна 1941-го
Весной 41-го комсомольцы нашей конторы связи усиленно готовились к сдаче норм ГТО и «Ворошиловский стрелок». Я очень любила заниматься в кружках «Общество содействия обороне» и ГСО (Готов к санитарной обороне). Хотя мои подруги не понимали этого и часто говорили: «Зачем нам, девушкам, изучать все это?!» Они еще не знали, что уже совсем скоро все это пригодится на практике.
1 мая 41-го мне не пришлось участвовать в параде – я дежурила на телеграфе. В тот день, глядя как идут шеренги, мне вспомнился май 38-го, когда я еще училась в Курске в школе связи. Мы с Шурой участвовали тогда в праздничном параде. Шли в колоне как физкультурники. Одеты мы были в красные футболки, белые тапочки и белые трусики. Очень мы были красивы в тот день.
После парада мы с Шурой пошли попить воды к колонке. Смотрим, стоят там наши девчата, с кем мы жили на квартире. Валя Бечурина, Нина Горохова, Тоня Веретельникова и Нина Косоглаз. Не успели мы отойти от колонки, как к нам подошли двое военных в форме летчиков. Просят у нас разрешения попить водички, а сами с нас глаз не сводят и говорят: «Ах! Какие девчонки красивые! Особенно те, что в трусиках», – и никак нас домой не пускают. Просят разрешения познакомиться. Спросили, где мы живем, а Нина Горохова взяла и проговорилась. Мы не стали с ними разговаривать и ушли к трамвайной остановке.
Через три дня к нам в квартиру постучались. Мы сидели в комнате и занимались кто чем. Вдруг Нинка Горохова начала смеяться. Смотрим, а на окне сидит один из тех летчиков. Смотрит на нас и говорит: «Пусть выйдет вот эта девушка», – и показывает на меня. Я испугалась и залезла под стол. Так и не вышла. Он подождал немного и ушел, но все же выведал у хозяйки, как меня зовут. На третий день я получила письмо: «Здравствуй, дорогая Томочка. Я очень огорчен, почему ты ко мне не вышла. Приду на воскресенье. Жди. Я тебя полюбил».
Так он и ходил два выходных, пока не поймал меня на пути из школы. Рассказал о себе. Звали его Ваня Драгункин. Рассказал он мне, что был летчиком в звании старшего лейтенанта. Родом из Москвы. Сказал, что полюбил меня и не отстанет, пока я с ним дружить не соглашусь. Так и тянулось все лето. Вот только не понравился мне он. Я его избегала. Нарочно подговаривала ребят со школы, чтобы они ходили со мной. А он все никак не отставал. В августе мы кончили школу. Я ему не сказала, что мы с Шурой едем в Уразово. Не прошло и месяца, как он написал мне письмо. Ругал меня, что я ему не сказала. Мол, пошел бы он к директору и попросил бы разрешения остаться в Курске. Женился бы на мне.
А я была совсем еще девчонкой и не думала об этом всерьез. Но для семьи он был бы очень подходящий. Ухаживал за мной. Ценил меня. Писал мне целых два года. Я несколько раз переезжала с квартиры на квартиру, а он всегда разыскивал меня и писал.
Но я по-прежнему не думала о замужестве. Во-первых, у меня не было одежды и обуви. К первому мая я стояла в очереди целых два дня, а когда наконец подошла моя, 39-го размера уже не было, и я осталась опять без туфель. Берегла свои брезентовые. До блеска начищала их гуталином. Берегла я и свое единственное маркизетовое платье, которое купила еще в Курске. В те годы было очень трудно с материалом. Невеста я была бедная, потому замуж и не стремилась.
Уж очень мне хотелось одеться покрасивее. А как-то раз пришел к нам на телеграф бухгалтер Заготзерно (Всесоюзная контора по заготовке и сбыту зерна). Он случайно подслушал, как я просила нашу телефонистку, Бондаренко Марусю, привезти мне туфли из Харькова. Подходит к окну этот бухгалтер. Я приняла телеграмму и выдала ему квитанцию, а он мне и говорит: «Знаете, а я еду в Харьков. Могу помочь вам с туфлями». Я так обрадовалась, что совсем голову потеряла. А он говорит, мол, давайте мне деньги и пишите, какие туфли вам нужны. Я ему 200 рублей и отдала.
Прошло пять дней. От бухгалтера нет вестей. Позвонила я в Заготзерно и спрашиваю:
– Скажите, пожалуйста, ваш бухгалтер Акунин уже вернулся из Харькова?
– А он никуда и не ездил, – отвечают мне на том конце.
Я испугалась, но промолчала. На второй день я пошла в Заготзерно. Увидела Акунина и спрашиваю, купил ли он мне туфли. На что он мне отвечает, мол, поеду скоро и куплю. А когда я стала требовать деньги назад, и вовсе сказал:
– Знаете, барышня… Вы меня извините, но деньги ваши я уже потратил. Отдам, как будет получка.
Я пошла к главному бухгалтеру и от него узнала, что этот треклятый Акунин уже забрал деньги за два месяца вперед, и что он уже всему поселку должен. Ничего не оставалось – отправилась домой и проплакала всю ночь.
Утром пошла в милицию. Дежурный пообещал мне помочь, и на другой день мы пошли с ним к Акунину. Заходим, а он сидит дома и курит. Милиционер и спрашивает: «Почему не отдаете деньги гражданке?!» Акунин обещал скоро отдать. Ходили к нему еще два раза, а все без толку. Так и пропали мои деньги.
А когда рассказала своему парторгу Деревянченко, так тот и вовсе надо мной рассмеялся и говорит: «Когда же ты перестанешь доверять всем подряд, малышка ты моя?» Им смешно, а мне горе было. Больше я об этом никому не рассказывала. Стыдно было.
Я всю жизнь была доверчивая ко всем. Сама я никого не обманывала и думала, что все так поступают. Частенько бывало, что давала деньги в долг, а потом меня эти люди стороной обходили. Не здоровались даже.
Глава 3. Июнь 41-го
В конце мая 41-го поступила к нам на телеграф одна девчонка, Полина. Я сразу с ней сдружилась. Ей было всего 19 лет. Она любила одного парня с типографии, а он ее нет. Так и мучилась она. Мы с ней дежурили в одну смену. Вместе на гуляния ходили. Полина была местная и жила богато. Я позвала ее в августе вместе поехать ко мне на родину, и Полина согласилась.
22 июня 1941-го мы с Полиной дежурили вместе. Я на телеграфе, а она на телефоне. Купили молока на базаре да булок. Сидели за столом и пили из одного кувшина. Так смеялись, что я чуть этим молоком не захлебнулась. Потом увидели, как на почту зашли военные. Мы не придали этому значения. В ту весну в Уразово прибыло много военных, якобы на учения. Связисты часто ходили к нам на телеграф на практику.
Ровно в 12:00 мы должны были давать радио на село. Я включила рубильник и вдруг слышу: «Сегодня, в 4:00 немецкие самолеты бомбили Оршу, Брест, Барановичи, Киев…». Я не поверила. Кричу Полине: «Скорее сюда!», – а она уже слушает по телефону и не поймет, в чем дело. Потом звонок из НКВД: «Быстро дайте начальника милиции!», – а мы подслушали их разговор. И лишь повторяли: «Боже мой! Какой ужас! Ведь это же война!». Комок в горле застрял. Мы бросили еду. Уже не могли кушать.
Этот день ведь выходной был. Все жители Уразово были на островке. Гуляли. Купались. День был погожий. А уже через час посыпались телеграммы: «Еду из отпуска на фронт», «Срочно выезжайте для отправки на фронт». Так стало страшно и жутко. В голове все помутилось. Страшные мысли лезли. Пропал мой отпуск. Не увижу родных. Как жить-то теперь и что делать?
Вскоре в поселке поднялась суматоха. Пошли проводы на фронт. Женщины рыдали. Так прошла вся неделя: отправка на фронт, крики, слезы. После дежурства пришла домой и думала, что делать дальше. Ведь там такие же ребята, как я, проливают кровь. Лежат раненые без воды и еды. И Миша мой там. И Витя. И другие ребята теперь там.
Решила, что тоже пойду. Утром направилась в военкомат с заявлением. Мне сказали, что 19–20 год пока не берут, а я ему: «А если я хочу добровольно, тогда как?» Военком сказал, что позвонит в Курск и сообщит мне. Я пошла к Нюре, дочери хозяйки квартиры. И долго с ней говорила. Она ведь приехала из Харькова на лето и не знала теперь, что ей делать.
Я когда ей сказала, что хочу поехать на фронт, она даже от меня отшатнулась: «Ты с ума сошла?! Ты что такое говоришь?» Потом мне все говорили, что я делаю глупость. А я места себе не находила. Тогда пошла к своему парторгу Деревянченко. Только он меня поддержал. Я пошла домой и всю ночь не спала. Хозяйка меня ругала.
На следующий день я работала до 14:00. После работы я зашла за Нюрой, и мы пошли искупаться на речку Оскол. Домой вернулись через час. Приходим, а на двери написано мелом: «Тамара, срочно на почту!» Я испугалась. Думала, исказила телеграмму. Бегом побежала на почту. А когда бежала мимо военкомата, меня окликнули. В окне я увидела старшего лейтенанта. Он махал мне рукой. Забежала я военкомат, а мне говорят: «Царева, сегодня в 17:00 отправка на фронт. Твою просьбу удовлетворили», – а я стою, как окаменелая, и не знаю, что сказать. Только и прошептала: «Спасибо», – и устремилась к выходу.
Прихожу на почту, а там меня уже обыскались. Меня кто ругает, кто плачет. Приготовили мне подарки, цветы и еду. А я растерялась и все приготовленное забыла на почте. Пошли мы к военкомату. А там уже народу столько, что не протолкнуться. Кругом одни мужчины, а девушек – никого! Мне стало не по себе. Заиграл оркестр. Женщины стали плакать и причитать. Когда машина тронулась, у меня сердце так забилось, что я его слышала. Со мной ехали одни мужчины, а я все смотрела в лица провожающих. Мужчины меня ругали, что я на фронт поехала. А мне и стыдно, и страшно. До Валуек нас провожал военком. Когда приехали, все стали кушать, а я только тогда поняла, что еду на почте забыла. Военком дал мне денег на обед.
На другой день мы поехали в Курск. Там я встретилась с другими девушками-телеграфистками. Было нас человек сорок. Потом поехали в Воронеж. Там еще прибавилось девчат. Оказывается, формировался полк связистов из девушек-телеграфистов.
Глава 4. Моршанск
Из Воронежа нас привезли в город Моршанск Тамбовской области. Мы были еще в гражданской одежде. Здесь о войне ничего не напоминало, только что в городе было много военных. Нас поселили в двухэтажном здании. Затем собрали всех на улице. Перед строем комиссар объявил, что мы теперь красноармейцы. Сказал, что завтра мы пойдем в баню, а после нам выдадут военное обмундирование. Девушки наши были почти все красивые. С модными прическами и завивками.
После бани старшина выдал нам военную форму, при этом сказав: «Извините, дорогие девушки, но пошито не по вам». Мы стали разбирать, кому что подойдет, но там все было нам велико. Кое-как оделись. Вышли и рассмеялись – прям сейчас нас можно было вместо чучела на огород ставить. С того дня началась наша военная жизнь.
После нас разместили в лесу. Разбили по ротам и взводам. Из десяти девушек, включая меня, собрали отдельную роту – 113 ОЭТР. Командовал нами старший лейтенант Трофимов. Армейский режим нам не понравился. Время было рассчитано так, что с 7:00 до 23:00 мы всегда были чем-то заняты. К вечеру мы так уставали, что падали на нары как мешок с песком. Мы должны были успеть за месяц пройти программу военной подготовки: изучить винтовку, отработать шаг, стрелять и ползать по-пластунски. Все время пели. Запевалой была Ася Губанова. Пели «Катюшу» и «Тачанку». В обмундировании было очень жарко. Мы натерли себе ноги. Все похудели.
В конце месяца нас собрал комиссар и сказал, что завтра мы поедем смотреть город. Когда приехали, остановились возле парикмахерской. Зашли туда, а комиссар тут говорит: «Девушки, пришел приказ. Скоро отправка на фронт. Мне приказано всех вас наголо остричь». Мы так и ахнули. Но приказ есть приказ. Когда вышли, даже не узнали друг друга – стали точно мальчишки. Перед отъездом пошли сфотографироваться, все десять девушек: Аня Шевченко, Люба Ефимова, Аня Переверзева, Дора Тонких, Ася Губанова, Аня Козлитина, Нина Краплина, Катя Николенко, Лиза Бугорская и я.
Глава 5. На фронт
10-го сентября нас отправили на Ленинградский фронт. Ехали мы в обход, через Москву. Москва в то время уже была вся затемнена. Столицу бомбили немецкие самолеты. На фронт мы прибыли 16-го сентября.
Пока мы ехали, наши войска все время отступали на восток. Приехали мы практически в лапы врага. Железнодорожная станция была разбита и ехать дальше нам было некуда. Начальник эшелона сбежал – сошел где-то по пути, и никто его не видел. Везде дымились догорающие танки и самолеты. Всюду мотались голодные фигурки и просили у нас поесть. В касках, грязные, оборванные. Наш комиссар принял на себя командование эшелоном. Дали нам инструктаж. По команде «Тихо!» свет не зажигать и не разговаривать. Мы стали выгружаться из вагонов. Сперва лошадей, затем аппаратуру, боеприпасы и еду. Вдруг нас осветило несколькими световыми ракетами. Нам стало страшно. По телу так и бегали мурашки. Озноб пробирал с ног до головы. Потом начали стрелять. Кто? В кого? Ничего не видно.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/igor-nadezhkin-32441592/svyazistka-69405388/chitat-onlayn/) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.