Неправильные приставки. Весёлые рассказы
Сергей Анатольевич Махотин
#школьноприкольно
Сергей Махотин – современный детский писатель и поэт. Его творчество занимает особое место в современной детской литературе: произведения Сергея Махотина легко узнать по авторскому стилю, одновременно ироничному и философскому.
В сборник вошли весёлые рассказы писателя о школьной жизни и не только. Из книги читатели узнают, почему русалка сидит на ветвях, закладывает ли у мухи в самолёте уши, куда отправился Гомер и почему кошку назвали Гусев.
Сергей Анатольевич Махотин
Неправильные приставки. Весёлые рассказы
© Махотин С. А., 2023
© Спехова М. Е., 2023
© ООО «Издательство АCТ», 2023
* * *
Ты смог бы без меня обойтись?
Юрка пришёл в школу какой-то грустный. Или задумчивый. В общем, не такой какой-то.
Я решил, что он просто не выспался. Или встал не с той ноги. Но Юрка даже на переменах не носился по коридору, не кричал, не толкался. Он стоял у окна и строго на всех поглядывал.
– Ты чего? – спросил я.
– Ничего, – сказал Юрка и опять нахмурился.
Я решил к нему не приставать. Если он что-то придумал, всё равно первый заговорит. Надолго его не хватит.
Но Юрку хватило аж до большой перемены. Наконец он отвёл меня в самый конец коридора и, убедившись, что никто не подслушивает, произнёс тихо:
– Скажи, ты мог бы без меня обойтись?
Я сначала подумал, что он про парусник. Мы три дня уже склеивали новую модель у меня дома. Совсем чуть-чуть осталось.
Я огорчился:
– Ты что, не придёшь вечером?
– Не в этом дело, – Юрка мотнул головой. – Ты вообще мог бы без меня обойтись?
– Без тебя, что ли, склеить?
– При чём тут склеить! Представь, что меня нет. Что бы делал?
– Ну, – я пожал плечами, – подождал бы денёк. Клей лучше схватится.
– Ты что, не понимаешь, что ли! – закричал Юрка. – Нет меня и никогда не было! Смог бы?
– Чего ты орёшь? – рассердился я. – Чего смог бы?
– Обойтись. Без меня…
«Вот привязался», – подумал я и оглядел Юрку с ног до головы. Ему, пожалуй, пора было постричься. Или хотя бы расчёску завести. Волосы у него плясали во все стороны. Левое ухо почему-то было запачкано синей пастой. Из-под пиджака вылез край белой рубашки в горошек.
Никак нельзя было представить, что его нет. Как же нет, когда вот стоит! К стенке прислонился.
Я пожал плечами и спросил:
– А ты без меня?
– Нечестно, – возмутился Юрка. – Я первый спросил. А ты отвечай. Только честно.
– Наверное, смог бы, – честно ответил я. – Если тебя нет, я с тобой вообще бы не познакомился никогда.
– Я так и думал, – вздохнул Юрка и двинулся от меня прочь.
– Постой, – догнал я его. – А ты-то сам смог бы без меня обойтись?
Юрка остановился. Он посмотрел мне прямо в глаза и тоже честно ответил:
– Не знаю… Иногда я думаю, что не смог бы. А иногда, что смог бы.
Мне вдруг сделалось грустно. Всё-таки он смог бы без меня обойтись. Иногда, но смог бы… Тьфу ты! Всё настроение испортил.
До конца уроков мы не разговаривали. Изредка я поглядывал на Юрку. Он сидел на своей третьей парте у окна, смотрел на тополь, начинающий зеленеть, и неизвестно было, о чём он думает. Наверное, дуется на меня.
Но из школы мы, как всегда, вышли вместе.
Мы шли и молчали. Довольно противно было так идти. Я начинал всё больше и больше на него злиться, и мне стало казаться, что без Юрки я и вправду спокойненько мог бы обойтись. Вдруг он спросил, не поворачивая головы:
– Слушай, а без кого ты вообще не смог бы обойтись?
«Заговорил, наконец!»
– Без родителей, наверно, – ответил я, немного подумав. – А ты?
– Без родителей, конечно, не смог бы.
– А без Пирата?
– Без Пирата? – Юрка остановился и посмотрел на меня. – Ты что! Он, знаешь, как меня всегда ждёт! Я только дверь в подъезде открою, а Пират уже лает на весь дом. Радуется, что я пришёл.
– Ну, ладно, – согласился я. – А знаешь, без чего ты уж точно не смог бы обойтись?
– Без чего?
– Без воздуха.
– Ха! Без воздуха никто не смог бы. И без воды тоже.
– Я где-то читал, – вспомнил я, – что когда на Земле не было суши, а был один сплошной океан, люди дышали жабрами. И обходились без воздуха.
– Ну, сказанул! Это ж когда было! Тогда и людей не было.
– Я читал, что были.
– Откуда же они взялись?
– Из космоса. Их высадили осваивать Землю, но потом что-то там случилось, взрыв какой-то, и за ними никто не прилетел. Считалось, что от обезьяны люди произошли, а оказывается – из космоса.
– И негры тоже?
– Ну, да… – кивнул я, правда, не очень уверенно. – И негры. У них же там, в космосе, разные национальности живут.
– А я вот о чём думаю! – воскликнул Юрка. Он опять был прежним. – Вот если самолёт идёт на посадку, закладывает ли у мухи уши?
– Чего, чего? У какой ещё мухи?
– Ну, муха в самолёте летит! Залетела туда, когда он ещё на земле был, где-нибудь на юге. И полетела в Петербург.
Я засмеялся.
– Да я сам видел! – закричал Юрка. – Мы летом возвращались с юга, и с нами муха летела. Даже на нос мне села один раз.
На меня напал такой смех, что я даже портфель в руках не мог держать и поставил его прямо на землю.
– Ой, не могу! – задыхался я, раскачиваясь из стороны в сторону. – На нос села!.. Муха!.. С ушами!..
Юрка с опаской глядел на меня. Потом сам хихикнул раза два и тоже захохотал. Так мы стояли и хохотали прямо посреди тротуара, а прохожие обходили нас и глядели, как на ненормальных.
…Поздно вечером, когда я уже лежал под одеялом, у нас зазвонил телефон. Мама долго кого-то расспрашивала: почему так поздно, ничего ли не случилось? Потом вошла в комнату и позвала:
– Вставай. Тебя Юра к телефону. Говорит, очень срочно.
Я прошлёпал на кухню и взял трубку.
– Привет! – услышал я Юркин голос. – Я тут думал… В общем, я, наверно, не смог бы без тебя обойтись. Алло? Ты слышишь?
– Слышу, Юрка, – ответил я, улыбаясь. – Я тоже не смог бы. Честно.
Мы помолчали.
– Ну, ладно, – сказал Юрка. – Тогда пока?
– Ага. До завтра.
Я тихо повесил трубку.
– Что Юра звонил? – спросила мама. – Ты чему улыбаешься?
– Да так… Мам, как ты думаешь, когда самолёт идёт на посадку, закладывает ли у мухи уши?
Мама всплеснула руками:
– И это называется «очень срочно»! Нашли, о чём разговаривать по ночам. Нет, я телефон отключу, ей-богу! Иди спать скорей.
И я пошёл, хотя спать совсем расхотелось.
Из открытой форточки пахло весной. Сперва осторожно, а затем всё уверенней и громче застучал по подоконнику дождик. Первый дождь в этом году.
Гомер
Маленький чёрный жучок появился на парте неизвестно откуда. Уверенной быстрой походкой он направился прямо к раскрытому учебнику, вскарабкался на него и остановился на карте древнего мира, не дойдя двух сантиметров до Карфагена. Рядом был нарисован воин с копьём, схвативший за волосы упирающуюся рабыню.
– Гляди! – толкнул меня Юрка в бок. – Боится в Средиземное море лезть.
Жучок не двигался. Видно, размышлял, стоит ли ему, в самом деле, лезть в Средиземное море.
Юрка тихонечко пнул его кончиком карандаша. Жучок двинулся вперёд, ненадолго задержался на голой коленке воина, потом развернулся и пошёл обратно, вглубь Африки.
Я быстро достал из портфеля линейку и преградил ему путь к отступлению. Но тот, не дойдя до линейки, взял курс на Египет. Затем влез всё-таки в Средиземное море и опять остановился, выбрав для передышки остров Крит.
– Я ему имя придумал, – сказал Юрка.
– Какое?
– Гомер.
– Почему Гомер?
– Бродит по свету, поёт себе песни про Одиссея.… Ну, и вообще.
Тем временем Гомер опять попытался улизнуть в Африку. Но Юрка так пихнул его карандашом, что из Средиземного моря тот перелетел сразу в Балтийское, перевернулся на спину и забарахтался между страницами.
– Что, Гомерчик, холодно? – ехидно проговорил Юрка, наклоняясь над картой. – Что, не нравится?
В этот момент сверху опустилась рука Николая Михайловича и захлопнула учебник.
Юрка вздрогнул и задрал голову.
– Николай Михайлович, вы Гомера раздавили! – воскликнул он несчастным голосом.
В классе засмеялись. Юрка, изо всех сил стараясь казаться серьёзным, невинно смотрел в глаза историку. Но силы его быстро таяли. Юркины щёки надулись, сам он сделался красным и вдруг – икнул. Потом ещё раз. И ещё.
Опять все захохотали.
– Я не нарочно, честное слово, – попытался Юрка оправдаться, но начал икать ещё чаще.
Николай Михайлович нахмурился.
– Вот что, Шевельков. До конца урока двадцать минут, так что, к счастью, ты его не весь сорвал. Иди водички попей, обдумай своё поведение и не показывайся мне сегодня на глаза.
Не переставая икать, Юрка пошёл из класса.
Меня будто кто-то за язык дёрнул:
– Как же он попьёт водички, она же не кипячёная?
– Вот что, Сорокин, – совсем рассердился историк. – К тебе тоже относится всё, что я сказал твоему другу. До свиданья.
Я вышел из класса вслед за Юркой.
Юрка дожидался меня в коридоре, улыбаясь во весь рот.
– А я икать перестал!
– Поздравляю, – буркнул я.
– Понимаешь, икаю и не могу остановиться. Ну, думаю, всё! Ещё чуть-чуть – и заворот кишок. Аж живот заболел.
Назавтра истории не было, так что настоящие неприятности начались два дня спустя. Едва Николай Михайлович вошёл в класс и повесил карту, Юрка опять начал икать.
– Кончай, – сказал я ему. – Не смешно.
– Какие уж тут шу-ут-ки, – ответил он.
В классе снова захихикали. Пуще прежнего нахмурился историк. И через пять минут Юрка уже закрывал за собой дверь со стороны коридора.
На перемене он жаловался:
– Фантастика какая-то! Как только вышел из класса, сразу икать перестал. Что я, специально, что ли, икал? Что я, дурак, что ли?
Я не успел ответить утвердительно, потому что прибежал Орлов и, сияя от удовольствия, сообщил, что нас вызывает директриса.
Когда мы вошли в кабинет, они сидела за длинным столом и рассматривала нас, прищурившись. Посередине стола стоял графин с водой, и я подумал, удобно ли Юрке пить из директорского графина, если опять ему вздумается икать?
– М-да, – покачала головой директриса. – Не ожидала от тебя, Шевельков. А от тебя, Сорокин, и подавно.
Она выдержала длинную паузу. Юрка вздохнул. Я пожалел своих родителей.
– Ну? Что молчите?
– Я сам от себя не ожидал, Мария… Пахомовна! – воскликнул Юрка. – Я…
– Маргарита Прохоровна, – поправила директриса.
– Я сам от себя не ожидал, Маргарита… Пахомовна. Я, как историка опять увидел…
– Николая Михайловича.
– Я, как Николая Михайловича опять увидел, так на меня икота опять напала. Наверно, у меня на него иммунитет.
– Что, что у тебя на него? – изумилась Маргарита Прохоровна.
– Ну, этот… Как его?..
Открылась дверь, и в кабинет вошёл историк.
– Присаживайтесь, Николай Михайлович, – пригласила директриса. – Будем решать, что с ними делать. Оказывается, у Шевелькова на вас иммунитет.
Юрка виновато взглянул на учителя и вдруг икнул.
Николай Михайлович побледнел и чуть не опустился мимо стула. Видимо, такое безрассудное хулиганство было выше его понимания. Дрогнувшей рукой он налил из графина полный стакан и выпил его залпом.
– Вот видит-е, – радостно икал Юрка. – Я же не обман-ываю!
– Прекратить паясничать сейчас же! – директриса ударила ладонью по столу и поднялась с места. – Значит, мне, как ты предлагаешь, нужно сделать выбор: либо Николая Михайловича уволить с работы, либо тебя оставить на второй год.
– Ничего я не предлагаю, – пробормотал Юрка.
– Ну как же? Уроки истории ты теперь посещать не в состоянии. А с двойкой по истории я тебя в следующий класс не переведу. Просто права не имею. Не так ли, Николай Михайлович?
Николай Михайлович откашлялся, как будто собирался произнести речь. Но ничего не сказал, а просто кивнул.
И тут меня осенило.
– Шевельков не виноват! – закричал я. – Гомер во всём виноват. Он, наверное, заразный. Надо класс опрыскать!
Директриса посмотрела на меня, потом на Николая Михайловича, потом опять на меня. Ужас мелькнул в её глазах.
– Нет, – вздохнул Юрка. – Гомер сегодня отсутствовал, а я всё равно икал.
Это было правдой.
– А почему это ты, интересно, икать перестал? – подозрительно произнесла директриса.
– Ой, и правда! – удивился Юрка. Он набрал в грудь побольше воздуха, шумно его выдохнул и взглянул украдкой на Николая Михайловича.
Но с учителем творилось что-то непонятное. Он сидел уже не бледный, а розовый, и, казалось, не дышал. Взгляд его был устремлён в противоположную стену. Он не издавал ни единого звука, но через короткие промежутки времени вздрагивал всем телом.
Директриса забеспокоилась.
– Что с вами, Николай Михайлович?
Тот встал, взмахнул руками, будто отмахиваясь от невидимых насекомых, и выбежал из кабинета.
– Ты его икотой заразил, – шепнул я Юрке.
Зазвенел звонок с большой перемены.
Директриса потёрла пальцами виски и вдруг резко спросила:
– Кто вам рассказал про Гомера?
Мы переглянулись.
– Николай Михайлович…
– Во второй четверти ещё.
Она покачала головой:
– Эх, вы! Ничего-то не знаете. Это было его университетское прозвище. Он самостоятельно выучил древнегреческий язык. Его на кафедре оставляли. Бескорыстнейший человек! Ему бы наукой заниматься, а он с вами мучается, остолопами. Ступайте!
Мы ждали, что она вспомнит про наших родителей, снизит оценки по поведению или ещё какую-нибудь придумает нам казнь. Но директриса молча перебирала на столе бумаги, словно уже забыла про нас. Мы тихо вышли и осторожно прикрыли дверь.
Идя по коридору, Юрка вдруг остановился у окна и приложил палец к губам. Я посмотрел в окно. На школьном крыльце стоял Николай Михайлович и курил. Он был без пальто и без шапки, снег падал ему прямо на голову, ложился на плечи. На голове у него я заметил маленькую лысину. Впервые я глядел на учителя сверху вниз. И мне его было жалко.
Котёнок Гусев
Подходит ко мне Козодоева и спрашивает:
– Вадик, у тебя, я слышала, кошка есть. Её как зовут?
Тут нужно сделать паузу. Когда меня об этом спрашивают, я не всегда отвечаю. Смотря кто спрашивает.
О кошке я давно мечтал. Я и о собаке, конечно, мечтал. Когда у тебя нет собаки, о ней можно мечтать всю жизнь. Но мама сказала:
– Ты эгоист. Думаешь только о собственном удовольствии. А каково будет псу в тесной квартире? Чем он будет дышать? На что мы его будем кормить? Куда мы его денем, когда уедем летом в отпуск? Держать в наших условиях собаку – это издеваться над живым существом.
Я мог бы ответить, что я тоже живое существо. Пусть пёс дышит одним со мной воздухом. Пусть он ест суп из моей тарелки, а я буду пить компот из его миски. Пусть родители уезжают в отпуск без нас: нам и так будет хорошо вдвоём. Но я знал, что это бесполезно.
– Не грусти, – утешал папа. – Кошка тоже хорошее животное. Говорят, она умней собаки и запоминает сто сорок человеческих слов.
Кошки любили папу. Когда он выходил во двор, они тёрлись ушами о его брюки.
– Вот заведём себе огромного кота, – мечтательно говорил он, гладя меня по голове, как по шёрстке. – Кот должен быть обязательно чёрен. Чёрен, как южная ночь. Он будет хранителем нашего очага.
– А выносить за вашим котом опять мне придётся? – не выдерживала мама. – Никаких котов! Будет в квартире пахнуть, как из подвала. Фу!
У мамы тоже была мечта – улучшить нашу жилплощадь. Это было непросто, поэтому наши с папой мечты ей казались несуразными.
По вечерам у нас не смолкал телефон.
– Это меня! – вскрикивала мама, хватая трубку.
Папа хмурился и ревновал маму к телефонным незнакомцам. Я прислушивался к новым словам: «хрущёвка», «маклерша», «после капремонта», «санузел раздельный». Мне не хотелось уезжать из квартиры, где я прожил всю жизнь. Но если у меня будет своя комната, если я буду держать в ней велосипед, собаку или кота…
– Насчёт собак и кошек не стройте с папой никаких иллюзий! – предупреждала мама.
В сентябре её мечта сбылась. Мы переехали в соседний дом.
На следующий день после новоселья мама перемывала посуду. Вдруг из-под батареи появилась мышка, пересекла кухню и скрылась под холодильником.
Когда я вернулся из школы, несчастная мама стояла на табуретке посреди кухни и указывала пальцем в угол. Дар речи покинул её.
Жаль, что я никогда не видел эту мышку. Я бы открыл хлебницу и отдал ей все крошки и корки. Я бы распахнул холодильник и наградил её сыром. Потому что назавтра мама, папа и я поехали на Кондратьевский рынок за котёнком.
Мы его сразу увидели!
Он сидел в большой корзине, держался отдельно от остальных котят и был чёрен, как южная ночь.
– Берите, не пожалеете, – нахваливала торговка. – Абиссинская порода! Редкий экземпляр!
Всю дорогу домой я держал его на руках. Котёнок попискивал и слабо царапался. Глаза его поголубели от страха. Я прижимал котёнка к груди и ладонью слышал, как стрекочет его маленькое сердечко.
Дома он потыкался мордочкой в блюдце с молоком и уковылял под диван. Видно, спрятался от нас, таких великанов.
– Это ничего, – сказал папа, ставя рядом с диваном пустую коробку из-под ботинок. – Скоро освоится, не будем его трогать. Но каков красавец! Котяра! Абиссинская порода – это вам не хухры – мухры!
– А как мы его назовём? – спросил я.
Папа задумался.
– Это очень серьёзный вопрос. В кошачьем имени должна присутствовать буква «с», кошкам она приятна.
– Мурзик? – с сомнением произнесла мама.
Папа поморщился:
– Мурзик – это банально. И потом, здесь буква «з», а не буква «с». Между ними есть разница, разве ты не слышишь?
– Тогда назови его Пассатижи, – обиделась мама и пошла готовить обед.
Имя котёнку мы придумывали до вечера. Имена возникали и отвергались одно за другим. Барсик – звучало слишком изнеженно. Ваське мешала благородная абиссинская порода. В Черныше, Пушке, Угольке отсутствовала буква «с».
– Кузьма… – время от времени подавала голос мама. – Стёпа…
Папа, прикрыв глаза, тихо бормотал:
– Абиссинец… Смельчак… Красавец…
Всё это время котёнок сидел под диваном.
Я подошёл к дивану и, сам не знаю почему, вдруг сказал:
– Гусев.
Котёнок вылез на свет, посмотрел на меня и жалобно пискнул. Затем, пошатываясь, подошёл к блюдечку и принялся лакать молоко.
Папа схватился за голову:
– Ну почему – Гусев?! Что за Гусев? Кто такой Гусев?
Я лишь пожал плечами.
На следующий день котёнок немного осмелел и стал совершать осторожные прогулки по квартире. Папа ходил за ним на цыпочках и звал ласковым голосом:
– Усатик, Усатик, Усатик… Красавчик, Красавчик, Красавчик…
Тот в ответ сделал на полу лужицу.
Я закрыл учебник и тоже позвал:
– Гусев, Гусев…
Котёнок тихо мяукнул и пошёл на зов. Я взял его на колени. Он уткнулся мне в живот и заснул.
Мама засмеялась:
– Не понимаю, чем тебе не нравится Гусев. Звучит не хуже Сорокина.
– Гусев так Гусев, – сдался папа.
Бедный папа! Знал бы он, какое испытание готовит ему судьба!..
Наша мама любила порядок во всём. В том числе, и в содержании домашних животных. Мама разузнала телефон хорошего кошачьего врача и пригласила его к нам, решив заодно выяснить, нет ли у Гусева какой-нибудь болезни, опасной для нас.
Врач приехал на иностранной машине. Он быстро осмотрел Гусева, вручил маме тонкую книжечку «Кошачий гороскоп» и объявил:
– Никаких поводов для беспокойства. Абсолютно здоровая кошка.
– Вы хотите сказать… – начал папа и замолчал.
– Да, да. Чудесная здоровая кошечка. Извините, мой день расписан по минутам.
Он взял у мамы конверт и быстро удалился.
На папу было больно смотреть. Чтобы он не упал, мы обняли его с двух сторон.
– Ну что за беда? – успокаивала его мама. – Милая хорошая кошечка. Абсолютно здоровая. Был Гусев, будет Гусева.
– Как ты можешь так говорить! – вырывался папа. – Гусева – фамилия моей начальницы. Что она может обо мне подумать!
– А мы ей не скажем, – пообещала мама.
Маме легко было обещать: был Гусев, будет Гусева. Реагировать на Гусеву котёнок отказался наотрез. В Гусевой была какая-то нерешительность, неуверенность в завтрашнем дне. Но стоило позвать: «Гусев», как наш здоровый котёнок радостно мурлыкал в ответ. Ещё бы! Гусев – это надёжно, за Гусевым не пропадёшь.
К нам зачастили родственники и знакомые. Папа повесил на двери табличку: «Сорокиным – один звонок. Гусеву – два». Гости любовались чёрным, как ночь, котёнком и пытались по-всякому его переназвать: Гусей, Гуськой, Гусенькой и даже Гусыней. Гусев убегала от них под диван. Какой же абиссинской кошке понравится, когда обзываются Гусыней.
Мы полюбили её. Особенно мама. Она готовила сначала для Гусева, а уж потом для нас. Я играл с Гусевым. Папа её поглаживал. Так вот распределились наши обязанности.
Гусев нас тоже полюбила. Ей нравилось, когда мы все были дома. Если папа задерживался, она ждала его у двери, прислушиваясь к гудению лифта.
– Я же говорил, что она будет хранителем нашего очага, – радовался папа.
Случались, правда, отдельные недоразумения. Однофамильцем нашей кошки оказался электромонтёр, чинивший у нас проводку. И когда мама громко позвала из кухни: «Гусев, Гусев, Гусев, иди молочка попей», тот чуть не грохнулся от изумления со стремянки.
…Но разве расскажешь об этом Козодое-вой?
А Сонька стоит, ждёт.
– Ну, так как же, Вадик?
– А чего это вдруг тебя заинтересовала моя кошка?
– Не только твоя. Я у всех спрашиваю, у кого кошки есть. Нам породистого котёнка принесли, и я его ещё не назвала. Не хочу, чтобы у него было общее с кем-то имя.
Я кивнул, соглашаясь.
– Так как же зовут твою кошку?
– Мурка, – ляпнул я.
– Эх, Сорокин, – разочарованно вздохнула Козодоева. – Нет у тебя фантазии. Я бы Муркой ни за что кошку не назвала. Примитивно. Кстати, тебе известно, что в кошачьем имени должна быть буква «с»? Хотя, наверное, твоей кошке поздно уже менять имя.
Я опять кивнул.
Сонька отправилась расспрашивать дальше, а я вернулся из школы домой и перед тем, как открыть дверь своим ключом, два раза нажал на кнопку звонка. Чёрная кошечка ждала меня на коврике в прихожей.
– Привет, Гусев! – сказал я.
Она потёрлась о мою ногу и муркнула. Что в переводе с абиссинского, видимо, означало:
– Привет, Сорокин!
НЕправильные приставки
Вот что я открыл! Если из русского языка убрать отрицательные приставки, я был бы послушным, внимательным и алаберным.
– А я выносимым! – обрадовался Юрка, когда я сообщил ему о своём открытии.
В это время Лидия Яковлевна велела всем достать тетради и приготовиться к контрольной.
– Звонок скоро, и на тебе – контрольная… – проворчал Юрка.
– Она вообще какая-то… предсказуемая, – согласился я.
Но нам повезло. В класс заглянула директорская секретарша Леночка и срочно позвала учительницу к телефону.
– Из роддома, – добавила она громким шёпотом.
– Ой! – засуетилась Лидия Яковлевна. – Леночка, пожалуйста, побудьте с ними пять минут, я скоро.
По коридору, удаляясь, застучали её каблуки.
– Хороши! – покачала головой Леночка. – На пять минут вас нельзя оставить. – Она подошла к доске и села за учительский стол.
– Леночка, а что случилось? – вкрадчиво спросила Соня Козодоева.
– Не Леночка, а Елена Владимировна, – поправила та строгим голосом. Но быть строгой ей быстро надоело, и она призналась: – У Лидии Яковлевны дочь должна родить вот-вот. А может быть, уже…
Девчонки заверещали:
– А кого, мальчика или девочку?
– Откуда ж она знает?
– Теперь об этом заранее сообщают.
– А ты-то откуда знаешь?
– Вчера по телевизору сказали, – заявил Валера Скориков, – что в Аргентине одна семерых родила!
– Да ну тебя!
– Интересно, кто у неё муж? – мечтательно произнесла Козодоева.
– Филипп Киркоров!
– Дурак!
Поднялся гвалт. Леночка пыталась навести порядок, но её никто не слушал.
– Все девчонки у нас… нормальные, – сказал я.
– Какие же они нормальные! – Юрка с удивлением посмотрел на меня. Но, вспомнив начатую игру, кивнул: – Вообще, ты прав. Орут, как… дорезанные! А пацаны у нас все… дотёпы!
Мы засмеялись.
Вдруг Юрка спросил:
– А твои родители часто ругаются?
– Да когда как. А что?
– Мои часто. Вот родили бы мне в своё время брата или сестру…
– И что?
– Заботились бы, а не ругались.
– Разве о тебе не заботятся?
– А чего обо мне заботиться – я уже большой. – Он вздохнул и добавил: – Подождут ещё немного и разведутся.
Мне стало жалко Юрку. Я спросил:
– А как они ругаются?
– Да ну, повторять неохота. Когда отец приходит с работы, мама кричит: «Терпения моего больше нет!..» Ну, и так далее.
– Может, ты с ними в нашу игру сыграешь?
Юрка пожал плечами.
Шуму в классе поубавилось. Леночка пугала всех какой-то важной комиссией, которая явится в школу на следующей неделе.
Юрка хмыкнул.
– Ты чего? – поинтересовался я.
– Смешно выходит. Представил, как мама на отца ругается: «Вернулся, годяй трезвый! Дельник радивый!»
– А он что? – улыбнулся я.
– А он, – Юрка сделал важное лицо и пробасил: – «Зря ты такими справедливыми словами меня и себя рвируешь».
Мы захохотали. Леночка погрозила нам кулаком.
– Я им вечером расскажу про игру, – прошептал Юрка. – Как думаешь, поможет?
Я кивнул.
В класс вошла Лидия Яковлевна. Все замерли.
– Итак, продолжим, – сказала она деловым тоном. Потом оглядела всех нас. Глаза её вспыхнули, она всплеснула руками и крикнула: – Ой, ребятушки! Я такая счастливая! У меня внучка родилась!
Девчонки завизжали. Леночка бросилась целовать Лидию Яковлевну.
Козодоева, которой светил трояк за полугодие, встала и заявила с проникновенностью:
– Дорогая Лидия Яковлевна! Мы все желаем, чтобы ваша внучка была такая же красивая и добрая, как вы! И чтобы она была… – Соня споткнулась, подыскивая слова.
– Заботной и наглядной! – подсказал Юрка.
Все засмеялись, хотя никто ничего не понял. Кроме меня.
Без уважительной причины
Покажите мне мальчишку, который не мечтает о славе. И я рассмеюсь ему в лицо! Потому что таких мальчишек не бывает. Уж на что был тихоней и мямлей Виталик Миробоев, но и он втайне ждал своего часа.
И судьба улыбнулась ему.
Случилось это после уроков, когда Виталик вяло брёл домой с жиденькой тройкой по русскому. На перекрёстке зажёгся жёлтый, потом красный, потом опять зелёный. А он всё стоял и таращился на дом через дорогу.
Ничего такого, на первый взгляд, в доме не было. Обычный шестиэтажный дом. Со скучной вывеской «Швейное ателье». Но это вчера. А сегодня четверо бодрых рабочих в синих комбинезонах прилаживали к стене новую вывеску. И на ней крупными буквами красовалась его, Виталика, фамилия!
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=69245434) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.