Читать онлайн книгу «Тасмин» автора Александр Операй
Тасмин
Александр Операй
Тасмин скрывается от суда и возмездия в заброшенной хижине у болот. Деревья в Затонувшем лесу обещают Тасмин страшную смерть. Нечто мрачное и мерзкое льется сквозь трещину между мирами. Зло копит силу в Затонувшем лесу. Оно уже здесь. От него нет спасения.
Александр Операй
Тасмин
Она посадила в меня семя,
В это гибнущее дерево…
Глава 1
1
Тасмин проснулась от холода.
Багровый свет Солнца, который проникает в хижину через многочисленные щели в стенах, пророчит несчастье.
Дурная примета.
Что-то случится.
Оно уже здесь. Отвратительное предчувствие смерти.
Деревья в Затонувшем лесу кричат о несчастной судьбе. Они знают страшную тайну. Грядет пустота. Жизнь обратится в ничто. На многие километры вокруг останется только песок.
Смерть прячется в хижине у болот. Она явилась сюда из-за гадкой девчонки. Тасмин приносит несчастье. По следам ее бродит забвенье.
Деревья зовут:
Ваал… Ваал… Ваал…
Мерзкий шепот. Такой близкий. Такой знакомый. Нечто бесцветное льется сквозь трещину между мирами. Здесь оно обретает форму.
В хижине царит полумрак. Неясные тени прячутся по углам. Силуэты людей, призраки из других измерений. Мертвецы, которые думают, что они все еще живы, что у них есть дела. Они проходят сквозь стены и исчезают среди деревьев в лесу. Незрячие, глухие.
Очаг угас еще в полночь.
Старое одеяло, сотканное из всякой всячины, едва-едва не дает околеть от мороза.
Тасмин глубоко вздохнула и попыталась снова уснуть. Она закрыла глаза и подумала, что теперь, в эту раннюю пору, ей обязательно приснится кошмар. Девора всегда проникает в её сны на рассвете. Воспоминания о безумной колдунье, голова которой лежит на полке у очага, всё еще причиняют боль.
– Встану, когда запоют первые птицы.
Тасмин отвернулась к стене, надеясь ничего не услышать в ближайшие несколько часов.
Но деревья шептались.
Скрипы. Стоны. Шаги. Крики и вопли.
Затонувший лес звал:
Ваал, Анат, Асират.
Ваал, Анат, Асират.
Ваал, Анат, Асират.
Однажды старые боги вернутся. Они накажут Тасмин. Убьют эту мерзость. Навсегда искоренят зло. Дрянной девчонке нет места в Затонувшем лесу. Корни пожрут ее жалкую плоть. Растерзают грудь и переломают все кости. Только сердце оставят нетронутым. Это жертва Ваалу.
Кто-то потряс девушку за плечо.
Она улыбнулась. Вокруг была тьма, но тот, кому предназначалась улыбка, видел все ясно, как днем.
Кот разинул пасть и положил на кровать рядом с Тасмин мышонка.
– Ты жестокий бездельник.
Исмат промолчал.
Он помялся лапами по одеялу и этим вроде как извинился. Его зеленые глаза выражали крайнее изумление, а потому открывались все шире и шире. Казалось, они вот-вот займут всю комнату.
Тасмин мотнула головой, и иллюзия рассеялась.
Девушка нахмурилась. Вид у кота был не очень. Засохшая грязь на лапах, пепел и сажа на морде, из ушей идет пар.
Исмат выгнул спину и прошелся по краю кровати. Он что-то пробурчал, но Тасмин не поняла. Язык волшебных существ оставался для нее загадкой, хотя Девора владела им в совершенстве.
Кот посмотрел на девушку, потом на мышонка.
– Какой же ты наглый.
Тасмин отбросила одеяло и села.
Она спала без одежды, а потому тут же почувствовала, как было холодно в старой лачуге. На секунду ей показалось, что нечто мертвое прикоснулось и потянуло из нее жизнь.
Тасмин согрела ладони дыханием.
Она посмотрела на свою грудь, живот и ноги. Кожа да кости. Никакой красоты. Теперь она лишь полумертвая ведьма, у которой остались черные волосы да глаза. Она сама будто кот Исмат – иллюзия, которая рассеялась, явив миру отвратительное и несуразное существо. Вот цена предательства. Таков конец всех убийц. Уродство.
Сегодня Тасмин исполнилось шестнадцать лет.
Старуха.
Никто ее не любит.
Она никому не нужна.
Деревья в Затонувшем лесу шепчут:
– Сдохни… сдохни… сдохни…
– Сука…
– Убийца… убийца…убийца…
Единственный подарок, который Тасмин получила на день рождения – мертвый грызун у изголовья кровати.
Она взяла мышонка в ладони. Зверек пах старой листвой и семечками подсолнуха.
В комнате стало еще холоднее. Одеяло разлезлось на части, ножки кровати треснули, камни вокруг очага рассыпались в песок, небольшой букет подснежников на столе усох, истлел и превратился в труху.
Мышонок в руках Тасмин дернулся и запищал.
Она погладила его по спине и опустила на пол.
Грызун злобно зыркнул на кота и, испугавшись собственной храбрости, бросился под кровать. Он добежал до очага и там скрылся в одной из бесчисленных щелей между стеной и полом.
Исмат покачал головой.
Было не понятно, что удивило его больше. Оживший мертвец или обвинение в убийстве.
Кот прошелся по кровати туда и обратно, но в тот самый момент, когда Тасмин протянула руку, чтобы погладить его, Исмат исчез. Зеленые глаза еще какое-то время висели в воздухе, будто два фонаря. Прежде чем окончательно раствориться в пространстве они мигнули, и Тасмин отчетливо услышала где-то далеко-далеко в другом мире недовольное:
– Мяу!
Девушка взяла со стула у кровати платье и принялась одеваться.
Черная туника сильно износилась за прошедшие два года, которые Тасмин провела в Затонувшем лесу. Вышивка распустилась, шнуровка из лент распадалась на мелкие нитки, правый рукав почти оторвался, везде куча дыр и заплат.
Обувью девушке служили кожаные башмаки. Они все еще целые. Без прорех, но уже слишком жмут.
Местные крестьяне могли бы дать Тасмин новую одежду, если бы она попросила, но девушка брала у них только еду.
Чаще всего сюда приходили женщины.
Нужно было быть очень храбрым или в огромной нужде, чтобы пройти сквозь Затонувший лес к хижине на краю болота.
Деревья здесь иссохли, земля стала песком, на сотни шагов вокруг все было мертвым.
Тасмин обвела хижину взглядом.
Стол, скамья, кровать и очаг. В дальнем от входной двери углу лежит котелок, различные тарелки, кувшины. От них идет запах травы и лекарств. Под стеной два сундука. Там всякий хлам, безделушки и сувениры из других миров, которые Тасмин хранила, скорее как напоминание о том, что Затонувший лес лишь окраина огромной и странной Вселенной.
Голова Деворы на полке у очага скрежещет зубами. Два года назад Тасмин зашила ей рот и глаза. С тех пор у ведьмы ни разу не возникло желание вновь услышать голос матери.
Когда-то красавица, теперь Девора выглядит страшно.
Кожа высохла и сгнила на щеках, обнажив зубы. Губы, сшитые черной нитью. Глубоко запавшие в череп веки. И жуткие, мерзкие волосы, будто клубок гадюк в омертвелой осенней траве.
– Пора бы зарыть тебя, мама.
Девора молчала.
Её губы чуть заметно дернулись. Черная нить натянулась, но тут же ослабла.
Тасмин повернула голову матери лицом к стене.
В тот день, когда она взяла в руки топор и в последний раз взглянула Деворе в глаза, обе они понимали, что ничего хорошего из этой затеи не выйдет.
Мать много раз говорила:
– Я не умру. Моя смерть спит вечным сном. Забытая в Когтистых горах. Она никогда не проснется.
Тасмин пожала плечами.
Когда-нибудь ей придется найти Когтистые горы, а пока есть дела поважнее. Нужно умыться.
Девушка открыла дверь хижины и вышла наружу.
2
Небольшой ручей огибал лачугу и бежал по склону вниз на болота. С каждым днем воды становилось все больше. Того и гляди подтопит край дома и унесет убежище Тасмин в трясину. Хорошо если так. Она слишком долго живет в одном месте.
Девушка зачерпнула воды из ручья.
Холодно.
Весна не спешит. Всюду снег и черные деревья. Они похожи на людей. Скрюченные ветки, разросшиеся корни, израненная кора.
Тасмин слышит их шепот.
На рассвете заря была красной. Облака будто куски растерзанной плоти. Ветер разметал их по небу и успокоился.
Тасмин разворошила снег и листву.
Земля оказалась твёрдой и неприятной на ощупь. Она тянула тепло из ладоней. Старый лес жаждал крови. Он пил её этим утром. И она пришлась ему по вкусу.
Тасмин отдернула руку.
Деревья шептались. Шорохи, скрипы. Высоко-высоко в небе бледнел край Луны – знак мертвецов.
День полон примет.
Смерть бродит между деревьев и время от времени бросает косые взгляды в сторону Тасмин.
Девушка сидит на берегу ручья к лесу спиной.
Ее черные волосы падают в воду и течение играет с ними, пытаясь унести их с собой в омут болота. Там край этого мира. Больше некуда бежать. Все закончится здесь.
Тасмин умывается и расчесывает волосы.
Она слышит, как кто-то крадется к ручью через лужайку рядом с лачугой. Шаги тяжелы. Старый снег хрустит. Камешки катятся вниз и падают в воду. Высоко-высоко в небе летит черная птица.
– Ближе не подходи.
Незваный гость замер на месте.
– Ты пришла слишком поздно. Мальчик умер на праздник птиц.
– Нет! Он просто перестал шевелиться.
Тасмин обернулась.
На краю лужайки стояла молодая крестьянка.
Вся в заплатах старая душегрейка, грязный платок на голове, на ногах башмаки, будто с отрезанными голенищами.
Загрубелая кожа, покрытое морщинами темное лицо, с впалыми скулами. Никаких эмоций. Лишь напряжённость. Усталость. Местные носили лица такими неподвижными, что казались вечно угрюмыми, но Тасмин привыкла. До «настоящей» старости доживали лишь единицы. Тяжелый труд, болезни, беременности быстро превращали девушек в старух. Уже в двадцать пять лет многих из них было невозможно отличить от сорокалетних. Лишь загар на ладонях выдавал возраст незнакомки. Темный, въевшийся в кожу на многие годы. Она была молода, а потому все время трудилась на свежем воздухе под палящими лучами жестокого Солнца.
– Муж тебя бьет?
Крестьянка мотнула головой.
Тасмин глянула на нее долгим немигающим взглядом.
– Он ударил тебя по животу несколько раз, и ребенок перестал беспокоить. Дитя в твоем чреве мертво.
Плечи крестьянки дернулись. Раз. Другой. На глазах выступили слезы.
– Свёкор называл меня своей любимой невесткой.
Было в этих словах нечто странное. Отвратительное. Будто грязь разлилась по белому снегу на берегу ручья.
Черная птица в небе громко каркнула и исчезла, обернувшись темными пятнами на лице бледной Луны, которая все еще глядела на болото через край леса.
Тасмин подошла к крестьянке и протянула руку.
– Подними платье.
Девушка задрала юбку до груди, обнажив смуглую кожу. На левом боку по ребрам вверх убегала пожелтевшая гематома. Будто часть зловещей улыбки. След дикого страшного зверя, который привык насмехаться над болью и страхом.
Тасмин провела ладонью по синякам. Крестьянка вздрогнула и снова начала плакать. Тихо. Словно боясь вызвать гнев у деревьев в Затонувшем лесу.
Старые ветки снова шептались.
Тасмин слышала их противный, злой голосок:
– Только попробуй… Не смей… Глупая девка. Пиявка. Упырь. Пьешь силу. Питаешься жизнью. Наглая дрянь. Только попробуй… Ты сдохнешь. Глупая… глупая девка.
Тасмин отмахнулась от проклятий. Ничего нового. Все пустое.
За два года, проведенных в Затонувшем лесу, она слышала стоны, угрозы и крики всякий раз, когда собиралась воспользоваться своим даром.
Она понимала, что, забирая силу у леса, обрекает деревья на смерть, но они жили здесь тысячи лет. Разве этого мало?
Деревья не знали ответа. Для них не было времени. Они замечали только смену дня и ночи. И то, как следом за зимой приходила весна, лето уступало осени, а дальше снова зима. Так было всегда. Мир никогда не изменится. Мир не должен меняться. Кто ты такая? Кто ты?
Наглая девка.
Тасмин положила ладонь крестьянке на живот. Он был небольшой, но круглый, словно шар из ржаного теста, который поднялся на хмелевой закваске из квашни для выпечки хлеба. Теплый, уютный дом для созревавшей в нем жизни.
Ребенок был мертв.
Сердце не бьётся.
Внутри только гниль. Темно-синюшный цвет. Редкие красные пятна.
Частички кожи плавают в околоплодной жидкости. Мозг лезет наружу между костями черепа. Увеличенная печень, выпирает сквозь брюшко. Ручки и ножки разбухли.
Тасмин вскрикнула и пришла в себя.
Она пошатнулась и едва не упала. Крестьянка подхватила её за плечи и заглянула в глаза.
– Ты поможешь ему?
– Он гнил в тебе всю неделю.
Ни слез, ни крика.
– Он просто спит.
– Я принесу лекарство. Ребенок выйдет из тебя этой ночью. Дашь ему имя и похорони, как человека.
– Нет.
– Уже слишком поздно.
– Прошу тебя, госпожа.
Тасмин вздрогнула.
На секунду ее охватил страх.
Лес шевельнулся. Приблизился и навис мрачной стеной. Кто-то будто впервые заметил Тасмин. Заметил и удивился тому, что нашел ее здесь. В этом гнилом и старом лесу, на краю обжитой людьми земли.
Тасмин оставила крестьянку без ответа и побежала в сторону хижины.
Снег под ногами хрустел, как мелкие кости. Пыль да труха. Еловые ветки. Край болота. И там всюду мгла.
Луна в небе исчезла.
Тасмин открыла один из сундуков в углу хижины и какое-то время рылась там в поисках нужной склянки. Все они были пустыми. Прошлым летом ей мало что удалось запасти на зиму. Многие полезные травы не росли в Затонувшем лесу. Приходилось выискивать их на лугах и полях, которые примыкали к владениям местного барона. Это было опасно.
Странный звук отвлек Тасмин от раздумий о будущем.
Девора смеялась. Вернее скрипела. Черная нить на губах вот-вот лопнет. Гнилые зубы, видимые сквозь прорехи на коже, едва-едва держались на челюсти.
Старая ведьма знала правду. Была бы Девора способна открыть рот, она бы непременно сказала, что девушка солгала. Тасмин могла вернуть жизнь ребенку. Даже такому гнильцу. Но…
– Ты всего лишь маленькая ссыкуха.
Тасмин схватила голову матери за волосы и бросила в погасший очаг. Этому дерьму там самое место. Давно пора сжечь.
Девора смеялась.
Мертвая. Живая.
3
Крестьянка исчезла.
Может быть ее здесь никогда и не было. То был очередной призрак, которые так часто приходят сюда с тех пор, как Тасмин впервые воспользовалась своим даром.
Поляна перед хижиной пуста.
Слабый ветер приносит запах болота и едва заметно играет с опавшими ветками. Они словно руки и пальцы. Скрюченные надежды мертвецов, которыми те хватаются за жизнь.
Лес молчит. У деревьев есть дела поважнее, чем наблюдать за Тасмин. Когда-нибудь глупая девка умрет. Растворится во времени. Век человека слишком короткий. Уйдет и будто не жил вовсе. Нужно просто запастись терпением и подождать.
Тасмин осмотрела берег ручья и, найдя следы, пошла по ним в лес.
Солнце теперь высоко. Тени исчезли. Где-то далеко-далеко у дороги, которая идет в обход Затонувшего леса, щебечут птицы. Их голоса – первые вестники приближающейся оттепели. Скоро весна.
Снег налипает на башмаки. Обувь промокла и превратилась в два лаптя, слепленные из грязи и гнилой листвы. Идти тяжело. Следы ведут на край леса. Все ближе и ближе к дороге.
Там могут быть люди.
Незнакомцы. Чужие, завидев которых, местные крестьяне снимают шапки и кланяются почти до земли. Тасмин видела их. Гонцы Бледного. Мужчины и женщины с меткой на левом плече. Там они носят знак своего господина. Пустое лицо без носа и рта. Эти существа лишь похожи на людей. У них нет матерей, только отец.
Тасмин свернула с тропинки и пошла в обход дороги.
До ближайшей деревни всего ничего. Там она сможет расспросить о девушке, которая приходила к хижине этим утром. Склянка с лекарством лежит у Тасмин под платьем. Она боится потерять ее и время от времени проверяет потайной карман на груди. Больше у нее ничего нет. Тряпки, худющее тело, маленький нож и пузырек с отваром. Но этого хватит. Людям Бледного больше ничего и не нужно.
Затонувший лес изменился.
Тасмин замечает это не сразу. Ее шаги замедляются. Поступь становится осторожной.
Воздух пахнет кровью. Человеческим мясом. Кишками. Дерьмом. Вверху над деревьями недовольные серые облака.
Тасмин останавливается у дерева без веток. Это огромный столб, подпирающий небо. Может быть, поэтому облака наверху все еще там и никак не могут упасть на землю. Они бы могли сыпать снегом или пролиться дождем, чтобы спрятать кровь и трупы людей на опушке Затонувшего леса. Но не хотят. Им нет никакого дела до смерти.
Тасмин не шевелится. Она даже не дышит.
Рядом, в кустах, лежит тело мужчины. Его правая рука валяется в метре от головы. Кто-то отрубил на ладони все пальцы и разбросал по округе. Они теперь черви. Скрюченные, почерневшие на снегу.
Чуть дальше еще один труп. Свалился на бок будто уснул. Из разорванного горла вытекла вся его кровь. Теперь уже темная. Дурная. Что-то там шевелится.
Третий повешен.
Он болтается будто живой. Хочет так. Может этак. Вот и висит. Веселится.
Ветка скрипит. Скоро треснет.
Еще два мертвеца сидят, прислонившись спиной к дереву на краю опушки. Они потеряли всякую схожесть с людьми. Их лица разбиты до мяса, костей черепа и мозга. Кто-то будто хотел пробраться внутрь и увидеть их мысли, выведать тайны, найти то, ради чего они были убиты.
Оружия нет. Но оно было.
Все мертвецы на поляне крепкие и рослые мужчины. Под одеждой – кольчуга. На земле кровь и следы драки. Несколько стрел торчат в деревьях. У них странное оперенье. Оно принадлежит другому миру.
Там дальше, за поворотом, мертвецов еще больше.
Тасмин не видит, но знает. Черная птица зависла над лесом. Она не спускает взгляд с дороги, которая тянется от самого замка барона до границы Затонувшего леса.
– Ты всего лишь маленькая ссыкуха.
Тасмин вздрогнула.
Тишина.
Только ветка скрипит. Скоро треснет.
Девушка подошла к трупу воина с отрубленной рукой и прикоснулась к нему. Он уже ушел. Его не было в этом мире. Здесь только тело. Кусок мяса для птиц и зверей. Больше не будет боли и радости. Только сон. Вечная тьма.
Тасмин обошла поляну и дотронулась до каждого мертвеца. Нет смысла молиться старым богам. Просить прощения и покоя для тех, кто ушел. Боги глухи. Они слишком жестоки. Нет смысла плакать. Смерть ждет каждого человека.
И все же кто-то хныкал.
Ветер.
Наверное, ветер.
Падает снег. Он шелестит по веткам деревьев. Где-то слева слышен шепот ручья, который бежит от самых болот. Робкий шаг невидимого зверя возле дороги и следом треск и хруст льда в подтаявших лужах.
Кто-то плачет.
Дальше. Глубоко в темном лесу.
Тасмин видит, как едва заметная дорожка из крови тянется через поляну к дереву с повешенным, превращается в пятно и теряется в овраге, становясь на самом краю старого снега ярко красными брызгами.
Там.
Но все тихо в лесу. Некому больше рыдать.
Всюду багровые пятна, капли, дорожки. Земля превратилась в картину, которую сумасшедший художник раскрасил человеческой кровью.
Черная птица в небе видит лишь мертвецов.
Тасмин замерла посреди поляны. Снег идет все сильнее. Он наконец-то прячет следы бойни и трупы. Лес вновь становится белым. Ничто никогда не изменится. Мир останется прежним. Белое безмолвие прибывает. И в этой пустоте можно лишь раствориться. Умереть. Исчезнуть.
Тасмин стряхивает снег с волос и одежды. Она должна знать наверняка. Ей нет никакого дела до белой мглы. Затонувший лес может играть с ней сколько угодной в свои дурацкие игры. Да пошел он! Впереди еще много дел!
Тасмин обходит дерево с повешенным воином и идет дальше к оврагу.
Там, запутавшись в опавших еловых ветках и пожухлой листве, лежит еще один труп.
Когда-то белые. Теперь красные.
Теперь темные от крови волосы.
Вот что первым видит Тасмин. И этот образ приковывает ее к месту, также сильно, как и безмолвие минуту назад. Он останется у нее в сердце. Она чувствует это всем телом.
Мертвая девушка лежит на животе, уткнувшись лицом в промерзлую землю и снег. Ее богатое платье в грязи и прорехах. Из дыры в левом боку вытекла вся ее кровь. Но этого мало. Кому-то и этого было мало. Две стрелы торчат у покойницы в спине прямо под сердцем.
Деревья в лесу снова шепчут:
Она мертва.
Мертва и все тут.
Тасмин никак не могла слышать плачь этой девчонки.
И все же.
Глава 2
1
Даутцен никогда никого не любила.
Это было странно. И неожиданно. Обнаружить в себе такой дефект.
Но один раз увидев свое несовершенство, уже невозможно избавится от ощущения "недостаточности".
Четырнадцать лет она была "недостаточной" для своего отца из-за того, что родилась девочкой. Убила свою мать. Оказалась с характером.
Этим утром она стала "недостаточной" для самой себя.
Любовь.
Скучные греки придумали кучу глупых слов: сторге, филия, эрос, агапэ! И все это чтобы потом свободно спать с кем попало. О да. Так все и было. Всему нужно дать название, чтобы хоть как-то справиться с абсурдом невыразимого. НЕСУЩЕСТВЮЩЕГО!
Никакой любви нет.
С тобой все в порядке, Даутцен.
Твои подружки просто глупые и жестокие дуры.
– И как ты могла в него не влюбиться? Он так прекрасен. Эти руки. Эти ноги. Глаза.
Тошно.
Даутцен отвлеклась от мыслей и взглянула на отца.
Он все еще молился.
И так каждое утро. Утомительно скучно. Опять разговоры о любви. Только теперь от Даутцен требовали поверить в любовь некоего старика на небе, который наблюдал оттуда за всеми людьми. И, конечно, любил их. Но безумие вовсе не в этом. Безумием было просить ее любить старого деда в ответ.
Отец склонился над алтарем еще ниже.
Даутцен знала, что в такие моменты он думал о своей жене.
Аннека умерла во время родов. Четырнадцать лет назад.
Даутцен ее не знала. И поэтому совсем не любила. Иногда она ненавидела мать всем сердцем. Этот призрак омрачал отцу жизнь. Состарил Михаила преждевременно, не дал ему жениться повторно и завести других детей.
Отец говорил – это любовь.
Даутцен не верила ему, но молчала.
Она могла бы сказать. О да! За словом в карман бы не лезла.
Такая любовь больше похожа на мучения во славу НИЧТО, которое лежит в семейном склепе под зданием церкви. Она убивает душу. За спасение которой все здесь так часто молятся.
Священник зыркнул на Даутцен и зашипел как змея в Райском саду в тот самый день, когда Ева сорвала дурацкое яблоко.
Видимо что-то с лицом. Маска сползла! Вот оно что. Придется поправить!
Даутцен склонилась над священным писанием и затараторила какую-то белиберду на латинском. Молитв она не помнила. Пела псалмы не впопад. Бегло знала имена святых и уж совсем не принимала всей этой истории с казнями, сжиганием на кострах и концепции великомученичества за людей и их грехи. Капеллан считал ее дурой. Но неопасной. Пару раз он назвал ее безнадежной, когда рядом не было Михаила и никто из слуг не мог слышать. Вы! Просто очередная женщина, которая ничего не смыслит в книгах!
Ага.
Забыл добавить В КНИГАХ, которые написали мужчины.
Эх!
Нет смысла спорить с дураками и с теми, кто уже все для себя решил. А как бы хотелось! Сказать всем этим людям, которые собрались здесь на заутреннюю, что вся их любовь к деду на небе такая же глупая шутка, как любовь к человеку здесь на земле.
Нет любви.
Даутцен никогда никого не любила.
Служба между тем продолжалась уже около часа. Хотелось есть и пить. Но больше всего – писать. Мучения. Вот о чем речь. Теперь хоть что-то понятно.
Даутцен украдкой тронула отца за локоть.
Он вздрогнул и едва не зевнул.
Боже! Он спал!
Даутцен хотелось смеяться.
– Пожалуй, закончим.
Михаил поднялся с колен и следом за ним ожили все прихожане. Они тоже спали. До этого мига в церкви будто и не было людей. Лишь статуи святых, росписи на стенах и гобелены.
Михаил поблагодарил священника, поцеловал алтарь и направился к выходу.
Даутцен старалась не отставать.
2
Михаил прошелся по комнате и встал у окна.
Во дворе все еще возились с лошадьми и обозом. Какой-то неумелый паж поскользнулся в грязи и уронил господский сундук с одеждой, чем вызвал взрыв хохота.
– Мне не нравится.
– Ну и зря. В этом платье я хоть как-то похожа на мать.
– Речь не об этом.
Даутцен перестала вертеться у зеркала и кивнула служанке на дверь.
– Ребенком вы любили меня больше. Я выросла в некрасивую девушку?
– Нет. Теперь не время для праздников и веселья.
– Еще только утро.
– Не притворяйся глупой. Я знаю, что ты берешь мои книги.
Даутцен пожала плечами.
– Без спроса.
– Никто не видит, как я их читаю.
– Хорошо.
– Священник думает, что чтение для девушек вредно.
Михаил взглянул на дочь.
– Откуда тебе знать его мысли?
– Я изучала латынь.
Михаил глубоко вздохнул и снова бросил взгляд в окно.
На полях все еще снег. Черные птицы бродят там туда и сюда в поисках зерна. Весна никак не начнется.
– Ты не обязана ехать.
– Он твой лорд.
– Не сегодня завтра Бледный передумает и назначит кого-то другого.
– Доживем ли мы до этого дня?
Михаил подошел к Даутцен и взял ее за руки.
– Это все ненадолго.
– Лорд Линдеман зовет меня ко двору, но на самом деле берет в заложники.
Михаил хотел возразить, но лицо его дрогнуло. Он отвернулся к стене.
– Прости меня.
В комнате стало холодно и неуютно. Что-то изменилось. Нервозность отца передалась Даутцен. Она почувствовала страх перед будущим, которое всегда казалось ей достаточно предсказуемым и скучным.
Ну что могло с ней произойти?
Рано или поздно отец бы выдал ее замуж за одного из своих соседей. И все. Дальше только бесконечные роды и похороны. Также как было с матерью и бабушкой. Даутцен верила, что буквально первый ребенок убьет ее. Таково проклятие. Оно преследует женщин из ее рода на протяжении нескольких веков. Даутцен смирилась с судьбой. Предназначение. Ничего другого и не могло случиться.
Все просто.
Выйти замуж. Родить. Умереть.
Скучно.
Теперь только страх.
Тошнота.
Забыла поесть.
Что теперь сделать, чтобы снова стать собой? Вернуться к образу беззаботной дочери богатого барона. Вести пустые разговоры, заниматься домашними делами, ходить в церковь, читать книги. Все это исчезло. Теперь ничего не будет как прежде. Ты словно потеряла невинность. И случилось оно против твоей воли. Пора повзрослеть.
Даутцен обняла отца и расплакалась.
3
В обед все было готово к отъезду.
Во дворе замка толпились люди и ржали лошади. Гам, шум, суматоха. Слуги сновали туда и сюда между телегами и каретой, то вынимая какие-то вещи, то запаковывая их обратно. Несколько грязных хрюшек каким-то образом умудрились сбежать из хлева и теперь бегали по всему двору, спасаясь от шута и свинопаса.
Последний раз Даутцен видела так много народу только в тот день, когда Михаил вернулся из столицы и привез весть о мире. Тогда Бледный, заручившись поддержкой лорда Линдеманна, расправился со всеми претендентами на престол своей матери и стал править Старым королевством так, будто имел на это законное право.
Выблядок.
Бастард.
Вот как его называли шепотом и про себя.
Он повесил, сжег и посадил на кол сотни вельмож и тысячи воинов и крестьян, которые не хотели служить новому королю.
С тех пор прошло два года.
Стала ли жизнь лучше?
Наверное.
Даутцен могла судить лишь за себя.
Отец всегда был рядом. Ему претила столичная жизнь. Он не искал развлечений и уж тем более не собирался повторно жениться. Война закончилась, и он почти никогда не покидал своих владений. Лишь изредка навещал соседей, да ездил на ярмарку за какой-нибудь ерундой, чтобы порадовать дочь.
– Во всем слушайся Николая, – сказал он на прощанье. Не стал обнимать Даутцен при посторонних. Печальный, постаревший. Михаил сразу же отвернулся к брату и заговорил с ним о дороге.
Отряд воинов во главе с Николаем, который был дядей Даутцен, должен сопроводить обоз и людей до самого замка лорда Линдеманна. Среди них было много молодых мужчин. Две самые близкие подруги Даутцен, которых она взяла с собой в дорогу, то и дело перешептывались и смеялись.
– Вам больше нечем заняться?
Катерина лишь прыснула со смеху. Несколько воинов ухмыльнулись в ответ. Кто-то обронил неприличное слово. Комплимент? Или так лишь ругаются?
Даутцен залилась краской стыда.
Какое счастье, что Николай разрешил ей хотя бы некоторое время ехать не в карете, а на своей лошади. Пусть эти две глупости в девичьих обличьях развлекают друг друга. Подружки Лукавого, как обозвал их капеллан.
Буду одна.
И буду грустить.
Если получится!
Ага. С этим всегда были проблемы. Даутцен редко придавалась дурным мыслям. Разве что о погоде, когда из-за дождей приходилось целыми днями сидеть у окна и заниматься игрой на лютне или ремонтировать одежду.
Она поверхностная.
Все ей, как с гуся вода. Мать умерла. Она о ней и не вспоминает. Едет за тридевять земель прислуживать жестокому и распутному лорду. Ну и пусть. Для чего она еще здесь нужна. Все равно живет без всякого смысла. Такой себе цветок на обочине тракта. Все проносится мимо. Завянет или вновь расцветет. Никому нет до нее дела.
Михаил слишком печалится.
Впрочем. Он всегда такой. Можно сказать, что грусть – это его суть. Без печалей он бы не смог протянуть и дня. Они были хлебом и водой, которыми Михаил подпитывал свою душу. Остывшую. Лишенную страстей.
Даутцен покидала родной дом так, будто уезжала всего лишь на день или два. Она все ждала, верила, что что-то непременно случится и ей придется вернуться. И потому не испытывала никакой печали. Только тошноту. Так ничего и не поела перед дорогой.
Николай помог Даутцен сесть на лошадь и ушел к воротам. Она поискала отца, но того нигде не было. Он явно не желал ее видеть. Неужели все мужчины такие? Совершенно бесчувственные.
Все было готово.
Где-то впереди завыл горн и отряд медленно двинулся в путь.
4
Два дня в дороге – это не шутка.
Спина болит так, что кажется Даутцен теперь всегда будет ходить сгорбившись. Ехать верхом больше нет сил, но сидеть на заднице в карете десять часов к ряду не лучше. Она пробовала болтать с подружками, читать, спать, вышивать, биться головой о спинку сидения, но в конце концов стала просто пялиться в окно на окружающие земли.
Там было грязно.
Растаявший снег, сквозь который проступают камни, прошлогодняя листва, ветки и глина. Бесконечные поля уходят во все стороны от дороги. Они словно спины гигантских животных, которые зимуют глубоко под землей и все еще спят, но вот-вот проснутся и придут в движение.
Кое-где на обочине уже во всю зеленеет трава. У нее странный цвет. Очень зеленый. Некий художник перестарался или быть может был пьян и разлил слишком много краски в одном месте, дернув неверной рукой, когда пытался придать местному пейзажу самый что ни на есть заунывный вид из всех возможных.
Иногда на холме или на ветке одинокого дерева, а то и вовсе на самом краю неба, которое трясется в окне, Даутцен видит черную птицу. Точка. Она всего лишь маленькая закорючка на огромном листе мира. Но выглядит странно и неуместно. Нет. Не так. Скорее всего только черным птицам и место в этом все еще зимнем краю, но ее присутствие пугает Даутцен. Она чувствует, что это именно то, чего она ждет все два дня в дороге. Черная птица вернет ее домой. Каким-то странным и ужасным способом.
Катерина говорит о любви.
И о сексе.
Всю дорогу одни и те же сплетни.
Даутцен ни в чем таком не разбиралась. Она лишь подозревала, что это как-то связано между собой. Любовь, секс и болтовня.
– Может быть лучше просто сидеть и молчать рядом с любимым?
– Ага. Читать заумные книжки и киснуть от скуки у камина пока смерть в дверь не постучит.
– Что в этом плохого?
– Так ни одного мужчину никогда не удержишь.
– Глупости. Зачем кого-то держать? Он же не зверь и не ведро или ложка.
– Ты совсем ничего не понимаешь. Они ценят нас не за ум.
– Умение петь? Или танцы? Я хорошо штопаю дырки в одежде.
– Нет. Нужно раздвинуть ноги пошире и время от времени громко стонать, будто примерила самое лучшее платье, которое стоит как замок твоего отца.
От таких мистификаций Даутцен прибывала в глубоких раздумьях. Она никогда не стонала из-за покупок новых вещей и совершенно не представляла, почему должна это делать. Чтобы понравиться мужчине? Ну что за осел… Катерина казалась глупой. Подругу интересовали лишь сплетни и наряды. И то и другое устаревало чуть ли не каждый месяц. Что толку?
Даутцен отвернулась к окну.
Дорога теперь шла по краю леса.
Нет ничего кроме деревьев. Старые. Ржавые. Многие мертвы. Высохшие до трещин на стволах, как земля в засушливое лето. Даутцен сказала бы, что кто-то выпил из них жизнь. Они скрипят, но ветра нет. Что-то стонет в глубине Затонувшего леса. И этот гул передается по земле на многие километры вокруг.
Голоса людей звучат слишком четко и громко. Они летят дальше за дорогу в лес и там вторят друг другу. Нечто человеческое теряется и становится совсем другим. Оно приходит в мир из той тьмы, которая прячется среди деревьев. Оно обретает там силу.
Все еще полдень. Время будто остановилось. Облака не меняют форму. Только опускаются все ниже и ниже. Гигантские валуны из капель воды и кристаллов льда. Они приносят с собой холод. Последние вздохи зимы.
Черная птица кружит над лесом.
– Дурная примета, – сказала Ирен.
Даутцен глянула на подругу исподлобья.
– Что за глупости? Это просто лес. Холодный, мрачный, не для людей.
– Там живет ведьма.
– Старая бабка, которая ворует у местных детей, а потом жарит их в печи! Ату ее, Ирен!
– Какая же ты глупая, Катерина.
– Все здесь крестьянские бредни. Мизогиния! Молоко скислось значит соседка с Дьяволом дружит. Крыша прохудилась – девки ночью с чертями чудят. Ребеночек помер так вот то сглаз старой ведьмы, а не простуда.
Ирен сложила руки на груди и подняла глаза к небу:
– Все тебе смешно. Ведьма живет в этих краях. Об этом все знают. Вон видишь какие деревья. Мертвые, чахлые. Ими даже печь не натопишь. Выгорают до пепла за пару минут. Местные ходят к ней за советом да за лекарством. Говорят, она покойников воскрешает. Только они потом…
– Какая же она ведьма. Знахарка. Местная фельдшерица! Небось сбежала из монастыря. Там медицине и научилась.
Даутцен тронула Ирен за руку:
– Старая бабка?
– Да девка она молодая. Бледная, как смерть и вся в черном.
– Тебе то откуда знать? Может она и тебя воскресила? Я вот всегда думала, Ирен, что ты знатная упыриха! Сколько крови с меня попила.
– Ты. И глагол "думать" в одном предложении.
Катерина рассмеялась.
Звонкий смех. Слишком громкий. Беспечный.
– Не к добру это.
Катерина вдруг осеклась.
Что-то было не так.
Карета стояла на месте.
Нечто сомкнулось и поглотило в себя лошадей, повозки, воинов, слуг и вещи. Оно лежало на полях и уходило по дороге прямо в Затонувший лес. Облака наконец-то упали на землю. Мгла расползлась во всю ширину мира, словно грязь по обочине.
Тишина.
Один из воинов заглянул в карету и буркнул:
– Сидите на месте.
Он свистнул двум своим товарищам, и они поскакали в начало обоза.
5
Кто-то кричал.
Боль. Страх. Смерть.
Лошади встрепенулись и заржали. Они дернули карету, но не понесли. Мир так и остался стоять на месте, словно ничего не случилось.
Тишина.
Дыхание Ирен. Громкое. Влажное.
Оно стучит. Это глупое сердце. Шум крови в ушах. И этот мерзкий: тук-тук-тук; тук-тук-тук.
Катерина глядит вперед. Там ничего нет. Только обивка кареты.
Даутцен открыла дверь и вышла наружу.
Было холодно, но не так как зимой.
Девушка поскользнулась на грязи и едва не упала.
Вот бы Катерина смеялась! Только теперь она сидит в карете с таким видом, будто холод тянет из нее жизнь.
Как же тошнит.
Впереди только туман. Ничего не видать. Ни людей, ни животных. Все будто исчезло в серой, молчаливой мгле. Она не уходит и не расступается. Нависает стеной. Кажется, что протяни Даутцен руку и она сможет прикоснуться к этому.
Где-то впереди кричат. Шум драки. Невидимые люди орут друг на друга.
Голоса отражаются эхом. В них только боль. Звук такой высокий, что перестает быть похожим на человеческую речь. Сквозь крики пробивается смех. И радость. Кому-то все происходящее кажется шуткой? Безумие…
Даутцен готова бросится вперед и бежать в самую гущу событий, лишь бы не оставаться во мгле. Она должна выбраться из тумана. Здесь слишком тошно. Здесь нет ничего. Только неведенье.
Что-то несется к девушке на встречу. Оно огромное и тяжелое. Его шаги разносятся по земле, словно удары деревянного молотка.
Это твое сердце, Даутцен. Кровь шумит в ушах.
Из тумана вырывается лошадь. Она вертит головой во все стороны. Ее огромные белые зубы хватают воздух, словно ищут опору для тела.
Всадник едва держится в седле.
Николай весь в крови. Он больше не похож на того ухоженного и горделивого мужчину средних лет, каким Даутцен видела его в доме своего отца. Теперь это грязный и напуганный человек. Он изо всех сил дергает поводья и лошадь встает на дыбы в полуметре от девушки.
– Садись!
Николай протягивает Даутцен руку.
– Что происходит?
Конь переминается с ноги на ногу и вот-вот понесется дальше. Земля снова дрожит. Несколько воинов, которые сопровождали обоз, проносятся мимо. Самому последнему в спину прилетает стрела с разноцветным опереньем, и он падает с лошади в грязь дороги. Там и лежит на обочине. Без движения и без дыхания. Больше не человек. Кукла в доспехах. Поломанная и выброшенная за ненадобностью. Нет ничего сверхъестественного в том, как выглядит мертвец. Его душа уже не здесь. Ее никогда там не было.
Николай даже не пытается помочь своему подчиненному. Он сплевывает кровь и хватает Даутцен за талию.
– Лезь на коня, глупая девка.
Несколько стрел пролетают сквозь туман. Воздух закручивается, словно дым от костра. Злые духи поднимаются вверх. Неясные силуэты становятся ближе. Нечто бьет Даутцен в бок, и она кричит от боли. Но недолго. Кровь заполняет горло и рот. Она льется по подбородку на грудь.
Николай тянет Даутцен вверх.
Небо кружится.
Мир уходит из-под ног.
Лошадь несется вперед сквозь деревья.
Лес шепчет проклятия.
Что-то бьет Даутцен в спину, и она падает.
Мокрый снег пахнет травой. Скоро весна.
Там далеко-далеко на краю бездны парит черная птица.
Глава 3
1
Тасмин осторожно спустилась в овраг.
Здесь холодно. Солнечные лучи остались играть на поляне. Сюда глядят только деревья. Их ломкие тени гуляют на самом дне. Они будто пришли на запах крови. Ее здесь полно. Можно насытиться на годы вперед. Она ушла вниз. Под корни. И Затонувший лес пил ее. Насладился каждой каплей чужой, растерзанной жизни.
Мертвая девочка лежит чуть в стороне от деревьев. Она ползла вниз по оврагу. Прочь из леса. Опять на дорогу откуда пришла. Может быть, она знала. В самом конце. Это чувство. Смерть и кто-то еще. Затонувший лес, который оскалил зубы в ожидании пищи.
Тасмин берет девочку за плечо и переворачивает на бок.
Труп еще не остыл.
Тело легкое и податливое.
Но это ускользает от Тасмин. Она не может думать ни о чем другом. Затонувши лес исчезает. Снег больше не сыплет. Холод сменяется жаром. Тени отступают и присутствуют где-то на краю зрения лишь как напоминание об окружающем мире.
Все что осталось здесь и сейчас – это глаза.
Черные принадлежат Тасмин. Из них льются слезы. Но девушка не замечает этого. Она не чувствует ничего, ведь никакой Тасмин больше не существует. Ее никогда и не было. Она ушла отсюда. Тело отброшено. Нет мыслей. Нет картинок. Пустота. Освобождение. Все равно как умереть. Перестать быть человеком. Вынырнуть из бесконечного потока сознания и сидеть на берегу, вслушиваясь в шум набегающих волн.
Мертвая девочка смотрит вверх. В голубых глазах отражаются облака и ветки деревьев, и печальное лицо Тасмин. Они похожи на океан. Эти глаза. Огромный, сильный, вечно живой. Такие же странные. Спокойствие. Гнев. Они будут сниться. Звать к себе. Там. В пучине, на самом дне. Тасмин видит покой.
Может быть, ты искала их? Все свое время. Во всех мирах.
Может быть.
Тасмин слушает лес.
Стоны и шепот. Старые суставы скрипят. Ветки гнутся под тяжестью снега. Крупные хлопья падают на землю. Шаги уходящей зимы.
Деревья жили так тысячи лет.
Пора умирать.
Медленно. Нежно. Так, будто боясь разбудить мертвую девочку. Тасмин гладит ее белые, красные волосы. Снег тает под теплой ладонью и вновь становится каплями крови.
Руки скользят дальше. Вниз. По плечам и спине. К двум мерзким стрелам, которые принесли смерть. Тасмин достает нож и разрезает платье. Ткань расходится в стороны обнажая раны.
Стрела под лопаткой вошла неглубоко. Тасмин видит окончание наконечника. Она берется за древко двумя руками и расшатывает его из стороны в сторону. Рана расширяется и мерзость выходит наружу.
Тасмин швыряет стрелу в сторону.
Больше никогда.
Нет.
Это в последний раз, когда она прикасалась к таким ужасным вещам.
Вторая стрела засела в теле почти что на треть.
Эту лучше не трогать. Тасмин решает извлечь наконечник по-другому. Нож не подходит. Лезвие слишком короткое. Тасмин ломает древко стрелы как можно ближе к ране.
Вот и все. Больше ничего не сделать. Лучше бы все оставить как есть и уйти. Но Тасмин не может так поступить. Она должна быть здесь. Это странное чувство. Смесь страха и удовольствия. Оно идет через все тело, опускаясь к ногам, поднимаясь к голове. Блуждает. Щекочет. Что-то сродни предчувствию смерти.
Тасмин кладет ладонь на грудь девочки, а другую на землю рядом с трупом.
Никаких слов произносить не нужно. Настоящая сила не требует молитв или псалмов. Она просто есть. Идет от источника к проводнику. Ничто не может остановить поток.
Снег превращается в воду и пар. Прошлогодняя листва обращается в пепел. Едва ожившая трава и первые цветы увядают. Личинки насекомых и мелкая живность гибнут. Земля сыпется как песок. Трещины бегут в разные стороны от Тасмин. Круг смерти разрастается. Пустота движется от оврага к деревьям. Корни умирают первыми. Затонувший лес кричит от боли.
– ГРЯЗНАЯ ШЛЮХА!!!
Гниль поражает деревья и ползет вверх. Выше. Дальше по веткам. Прямо к небу. Кажется, она пойдет и сожрет облака, космос, Солнце, Галактику и Вселенную.
– УБИЙЦА!
Деревья теряют кору. Она лопается и падает на песок. Стволы текут вниз. Они искажаются и принимают форму людей, обезумевших от страданий и гнева. Уцелевшие ветки, будто руки прикрывают изуродованные тела. Все вокруг на сотни метров обращается в камень и рассыпается на куски.
– СУКА!!!
Но Тасмин не останавливается. Она убивает Затонувший лес до тех пор, пока мерзкая стрела не выходит из тела девочки наружу. Такая маленькая и такая коварная. Наконечник и часть древка падают на землю и тут же превращаются в пыль.
Тасмин чувствует, как в груди под ладонью бьется сердце.
Будто птица в клетке. Забылась. Вспорхнула и ударилась крылом о прутья. Резко. Сильно. В надежде обрести новую жизнь.
Тасмин шепчет:
– Сиди там. Я никому не позволю увидеть тебя.
Она вновь достает из-под платья нож. Это всего лишь маленькое лезвие. Таким вряд ли кого-то можно убить. Затонувший лес скулит и плачет. Ветер воет над поляной. Становится холодно. Солнце теперь ближе к закату. Багровые лучи рассыпаются, как солома. Тени ползут в сторону запада. Такие длинные и мрачные, что больше похожи на силуэты палачей в капюшонах.
Тасмин берет нож в правую руку.
Лезвие острое. Свет дрожит и ломается на тонких гранях, отражаясь вниз на песок и обратно в небо. Высоко-высоко над лесом висит черная птица. Она знает, что будет дальше. Ей прекрасно виден блеск ножа и бледная кожа. Голубые вены, по которым бежит кровь. Такая сладкая. Такая теплая. Она лучше, чем любая вода. Только кровь может утолить жажду демона.
Тасмин медленно ведет лезвием по ладони левой руки. Нож движется наискось от указательного пальца и разрезает линию любви, мудрости и судьбы. Жизнь так коротка. Ее почти нет. Это лишь маленькая дуга рядом с большим пальцем, которая остается в стороне. Да. Жизнь будет отброшена, принесена в жертву времени и обстоятельствам.
Из раны на песок льется кровь.
Лес скрипит. Он голоден. Он ел все утро тех воинов, что лежали на поляне, но так и не смог насытиться. Слишком стар. Ему только гнить. Запах и вкус крови пробуждает давно забытое чувство. Оно сродни мужской эрекции. Это желание. Нестерпимое тягостное ощущение предстоящего оргазма.
Черная птица падает вниз.
Комок перьев и плоти меняет форму. Клюв исчезает, крылья становятся длиннее, на голове появляются уши. Оборотень едва не разбивается о землю. Лишь в самый последний момент птица превращается в кота. Огромные, сильные лапы с когтями оставляют борозды на песке.
Исмат улыбается Тасмин.
– Ты должен помочь мне.
Кот тыкается мордой в ладонь девушки.
Он пробует кровь. Сначала лишь кончиком языка. Но тут же срывается и лижет рану по всей длине. Кожа расходится в стороны и жизнь льется наружу все больше и больше.
Тасмин морщится от боли, но не отнимает руку. Она вешает на шею коту пузырек с лекарством.
– Отнеси это в деревню. Там живет девушка. Ты видел ее этим утром. Отдай и проследи чтобы выпила все еще к ночи. Не возвращайся пока не исполнишь.
Тасмин шепчет коту в самое ухо.
Он виляет хвостом и трется о ногу девушки.
Кровь. Она занимает все его мысли. Нет ничего прекраснее, чем зачерпнуть чью-то жизнь. И пить. Лизать. Сосать ее без остатка. В зеленых глазах Исмата безумие. Он выпускает зубы и готов откусить кусок плоти. Жрать.
Тасмин гладит кота по голове.
Эта ласка пробуждает воспоминания. Прошлое, которое Исмат потерял, когда Девора превратила его в нечто странное, пришедшее сюда из другого мира. Он вспоминает свою маленькую хозяйку, которая принесла ему блюдце с молоком и кусочек желтка, когда он был так голоден. Мать-кошка мертва. Больше нет ничего теплого в мире.
Исмат поднимает голову от раны.
Он хочет сказать Тасмин, что помнит ее. Что никогда не забывал, но девушка не понимает. Она слышит лишь протяжное, тоскливое:
– Мя-я-у-уу.
Исмат уходит.
Он растворяется в воздухе между деревьями на краю поляны.
С неба падает снег.
Здесь его и так слишком много. Все исчезает. Следы кота, кровь Тасмин. Мир растворяется в белом безмолвии. Зима никогда не уйдет. Время сломалось. Весна лишь обещание, которое не исполнится. Надежда старика на будущее, которого у него нет. Все свершилось. И теперь нечего ждать.
Снег сыплется.
Медленно. Тихо.
Тасмин смотрит на ладонь. Кровь высохла, но рана болит и щиплет. Кожа увяла до самой кисти. Вся покрыта морщинами и оспинами. Она чужая. Эта рука старой ведьмы.
– Твоя бабка. Злая карга! Стала уродиной в двадцать лет. Она слишком часто обращалась за помощью к существам с другой стороны. Помни об этом. Каждый раз будет все хуже и хуже. Плата растет!
Тасмин улыбнулась.
Мысль показалась ей абсурдной. Смешной. Теперь незачем помнить уроки Деворы. Тасмин никому не нужна. Ее тело. Кожа и кости. Пусть вся она от волос до ступней обратится в иссохшую старуху, никто не заплачет. Этим губам некого целовать. Руки лишь для того, чтобы собирать травы. Грудь, живот и там… между ног. Все. Ничье. Никому не принадлежит.
Тасмин оглядела поляну.
Снег все идет. Ночь близка. Если медлить и дальше, то вернуться домой станет почти невозможно. Затонувший лес менялся во тьме. Дорожки плутали. Знакомые деревья вели прямо в болото. В небе между верхушками сосен мерцали звезды других миров.
Тасмин обнимает незнакомую девочку за плечи и тянет наверх из оврага. Тело легкое. Будто еще не успело обрести вес в этом мире. Только сейчас Тасмин понимает, что вернула к жизни почти что ребенка.
2
Все вокруг превратилось в пустыню. Ни деревьев, ни кустов, ни травы. Только песок да снег. Белое на сером. Жизнь еще не скоро согреет эту поляну.
Что же ты натворила глупая ведьма?
Затонувший лес стонет.
Он ждет наступления ночи. Тьма скроет позор. Залечит рану. Нечто придет с той стороны и очистит землю от мерзости. Огромное. Непостижимое. Злая душа Затонувшего леса. Такая же мерзкая, как гниль на болоте.
– ТЫ ДОЛЖНА УМЕРЕТЬ, ДРЯННАЯ ДЕВЧОНКА!
Тасмин кивает. Скорее всего так и будет.
Последний солнечный луч коснулся снега и, не оставив следа, скользнул в сторону дороги и дальше за холмы. Он исчез там, будто упал в огромную бездну.
Разве можно поверить, что Солнце вернется?
В этой мгле, которая приходит сюда после заката, нет ничего для подобных надежд.
Мороз щиплет кожу.
Воздух слишком холодный. Каждый вздох причиняет боль.
Тасмин пронесла незнакомку на руках до края поляны и там, обессилев, села на землю. Она отдала слишком много. Какая-то часть ее существа тоже исчезла вместе с деревьями из Затонувшего леса. Такое с ней случилось впервые. Обычно она знает предел. Этому учишься сразу. Она хорошо помнит уроки Деворы. Первое прикосновение к мертвецу вызывает странное чувство. Больше всего оно похоже на тошноту. Стоит лишь на секунду забыться, и собственная жизнь потечет в покойника вместо силы из источника.
Скорее всего во всем виновато небо.
Тасмин взглянула вверх.
Нет.
Не это.
Небо, которое отразилось в глазах мертвой девочки. В тех голубых, темных осколках. Там глубина. Такая же бездна, в которую уходит Солнце перед наступлением тьмы. Остается лишь падать. Больше некуда деться.
Тасмин прижимается к незнакомке. Так тепло. И так спокойно. Сумерки больше не вызывают страх. Угрозы и жалобы Затонувшего леса – это лишь скрип деревьев, вой ветра, шепот ручья. Может быть, на самом деле она обнимает себя? Ту свою часть, которая теперь живет в этом ребенке.
Незнакомка все еще будто мертва. Тасмин не знает сможет ли снова вернуть ее. Иногда на том берегу никого нет. Только плеск волн и далекий удар весла по воде.
Едва уловимое дыхание девочки щекочет шею.
Тасмин впервые чувствует физическую близость с другим человеком. Мать никогда не обнимала ее. Боялась прикосновений, словно они причиняли ей боль. Девора видела в дочери только свою глупую копию, которую нужно было все время учить. Но и это продлилось не долго. Со временем она разглядела кое-что еще. Сладкое. Вкусное. Нечто внутри Деворы оказалось слишком жадным и ненасытным. То был голод старого бога.
– Я не знаю куда мне пойти, – говорит Тасмин.
Все повторяется.
Судьба смеется.
Ты убийца и рано или поздно получишь по заслугам. Ты обречена бежать и скрываться. Твоя жизнь никогда не будет счастливой. Вечная тень предательства висит над тобой.
Скоро ночь.
Первые звезды уже прокололи небо в самых тонких местах.
До хижины на болоте уже не добраться. Тьма придет в Затонувший лес много раньше.
Есть вещи, которые никогда не стоит делать.
Убивать свою мать. Оживлять мертвецов. Испытывать симпатию к девушке только потому, что заглянула ей в глаза.
Но такова Тасмин.
Она берет незнакомку на руки и встает с земли. Где-то далеко-далеко шумит океан. Волны набегают на берег и сползают обратно. Ветер приносит вкус соли.
Выпавший снег скрипит под ногами.
Тасмин делает шаг по тропе в сторону болота. Она идет вперед, не чувствуя усталости и страха. Ее воля сильнее, чем тело. Из бездны некуда деться.
Мир меняется. Затонувший лес вытягивается в длину и скользит назад. Он будто огромное пятно краски, которое размывается на весь холст, разрушая рисунок. Деревья, снег, тропинка и овраг плавятся, словно металл под воздействием высоких температур. Звезды взрываются, умирают и рождаются снова. Лишь сумерки, песнь близкой ночи, остаются там, где и были.
Океан набегает на берег.
Холодный и мрачный.
Волны катятся от самого горизонта, чтобы со всей силы ударить о скалы. Шум и ярость. Рокот недовольного заключенного, который все еще бьется о стены тюрьмы, в надежде выбраться на свободу.
Тасмин делает глубокий вдох и смотрит на Солнце.
Огромная звезда падает в океан. Свет убегает за горизонт. Тень лежит на всем побережье. Яркие краски дня превращаются в пепел.
Этот мир нравится Тасмин больше. Но она здесь лишь на время. Чудовища придут за ней сквозь пространство. Они доберутся сюда так легко, потому что Затонувший лес – это кошмар. И от него не проснуться.
Она сильнее прижимает к себе незнакомку.
Мать и ребенок.
Обмякшее тело все время выскальзывает из рук. Если девочка упадет, Тасмин уже не сможет ее поднять на руки. Сил почти нет. Каждая мышца напряжена, усталость становится болью.
Тасмин отвернулась от Солнца и побрела в сторону дома. Крыша из черепицы, словно шатер сумасшедшего путника, торчит среди холмов в паре сотен шагов от океана.
Дом выглядит слишком знакомо.
Небольшой двухэтажный коттедж с подвалом и гаражом на две машины, который примыкает к высокому маяку, отчего из далека кажется остатками замка. Забор – крепостная стена, окна и двери, будто бойницы, а маяк над землей, словно обветшалая башня, на вершине которой находился портал в другой мир.
Старый сад, разбитый когда-то давно во дворе перед домом, весь в красоте. Трава и цветы в ожидании ветра. Стволы красного клена и дуба тянут ветки к далекому небу. Кусты можжевельника вдоль дорожки, которая ведет к маяку, сыплют на землю мелкие листья-иголки, роняя их будто слезы о прошлом.
Тасмин прошла через сад к дому и упала без сил рядом с порогом.
3
Она не смогла вспомнить, как оказалась в спальне.
Дом молчит.
Что с него спросишь?
Брошенный много лет назад на краю Вселенной, он все еще хранит обиду. Девора редко здесь появлялась. Переходы между мирами отнимали у нее много сил. Она брала сюда Тасмин лишь затем, чтобы кто-то мог вколоть писателю инсулин.
Интересно. Чтобы сделала Девора, если бы дочь отказалась?
Может быть тогда весь этот сюжет не смог бы случиться.
Тасмин пожимает плечами.
Призрачный свет Луны проникает сквозь окно рядом с кроватью.
Все вещи в комнате выглядят ненастоящими. Картина с кипарисами на стене, платяной шкаф, полка и книги.
Но труднее всего поверить в кровать.
Простыня и одеяло.
Запах свежевыстиранного и высушенного на солнце белья. Стиральный порошок «альпийское утро». Настоящее чудо. Магия этого мира.
Тасмин села в кровати, свесив ноги на пол. Мышцы болели. Она почувствовала на секунду как дом качнулся и встал на место. Может быть, так приходит смерть? Боль и усталость сменяются чувством падения. Все кружится. Стены и потолок сваливаются в одну воронку и тянутся, как жевательная резинка.
Тасмин глянула в окно.
Океан мыл берег.
Лунный свет тянулся дорожкой на поверхности воды от берега к небу и исчезал в непроглядной тьме где-то там в бездне. Мерцание. Всполохи. Тысячи маленьких огней. Водная гладь поднимается вверх и опускается вниз. Вдох и выдох.
Чужое дыхание.
Горячее и сухое. Словно хамсин.
Кто-то хрипит и бормочет.
Тасмин вскочила на ноги и включила в комнате свет.
Незнакомка лежит на кровати под стенкой. Она похожа на мертвую птицу. Маленький журавлик, который запутался в простыне. Ее глаза закрыты, но бегают под веками так быстро, будто ищут выход, чтобы выбраться из кошмара и наконец-то взглянуть на настоящий мир. Сухие, треснувшие губы девочки шепчут молитву.
Тасмин присела на край кровати и положила ладонь незнакомке на лоб.
Девочка горит.
Вся постель на ее стороне пропитана потом.
Вот из-за чего ты проснулась.
Кожа горячая и липкая. Волосы мокрые, спутаны так будто, кто-то специально крутил и вертел их полночи. Лицо бледное, исхудавшее.
Тасмин отбросила простыню и перевернула девочку на живот. Быстрыми движениями она расстегнула корсет ее платья и задрала вверх сорочку. Пятна крови уже высохли и теперь в тусклом свете казались черными разводами грязи. Широкий розовый рубец от зажившей раны тянулся по всему левому боку. Он дошел почти до бедра и совсем чуть-чуть свернул к животу.
Тасмин провела по шраму кончиками пальцев. Девочка вздрогнула и застонала.
Боли здесь нет. Только воспоминания. Их так просто не излечить.
Тасмин погладила незнакомку по голове и вдруг вспомнила о стрелах, которые вытащила еще в Затонувшем лесу. Она стянула с девочки сорочку и швырнула ее вместе с корсетом на пол. Это уже не отстирать. Только выбросить, а лучше сжечь. Зачем хранить воспоминания о смерти. Ничего хорошего в таких вещах нет. Они приковывают к себе человека и висят тяжким грузом. Куда ни пойди всюду боль.
– Нужно жить… – шепчет незнакомка в бреду.
Тасмин замирает.
Она впервые слышит ее голос. Низкий, совсем не похожий на детский. В нем присутствуют властные нотки. Так звучала Девора. Нет. Это все из-за внешнего сходства. Если бы не белый цвет волос, то их можно было бы назвать сестрами. Мать Тасмин и эту девчонку. Подбородок и скулы, линия рта, брови и голубые глаза, только нос у Деворы другой.
Свет в комнате мигает.
Неясные тени пробегают по стенам.
Порыв ветра швыряет песок в окно, и он сыплется будто шепот.
Гул океана становится ближе, чтобы тут же уйти вместе с волной.
Все стихает. Все становится прежним.
Тасмин осмотрела раны от стрел, но оказалось, что они затянулись еще в Затонувшем лесу. Она перевернула девочку на спину и взглянула с другой стороны.
Какая маленькая грудь. Разве такие бывают? Это просто соски. И ничего. Слишком розовые. Такие у всех девушек со светлыми волосами?
Мысль привела Тасмин в смущение. Кровь прильнула к щекам. На секунду стало тяжело и невыносимо дышать. И еще что-то билось под пальцами. Словно птица в клетке, в мечте о свободе.
Тасмин глянула вниз. Ее ладонь лежала на груди незнакомки.
Пальцы жгло. Сила шла сквозь время и пространство. Жизнь перетекала из одного тела в другое. Их судьбы сплетаются. Память и сознание. Чувства и разум.
Вся рука будто в огне.
Если ее не убрать немедленно, жар пойдет дальше и Тасмин вся обратится в пепел. Но она не спешит. Все слишком тяжелое. Пальцы, кисть и локоть. Весь этот мир. Планета. Галактика. Вселенная.
Какое-то время ничего не происходит. Только шум волн.
Тасмин поднимает глаза и встречается с океаном.
Незнакомка смотрит на нее из-под копны упавших на лоб волос. Белые и красные от крови локоны, сквозь которые призрачным светом горят голубые осколки.
– Пить, – шепчет девочка.
Шелест волны. Скрип песка.
Тасмин отдергивает руку и вскакивает с кровати. Она выбегает из комнаты прочь.
Дверь грохает так, что весь дом трясется в испуге. Стены крутанулись на месте, пол заскрипел. Сердце Тасмин едва-едва удержалось в груди.
На кухне вода из-под крана слишком горька. Вкус ржавчины и хлора. Пить эту дрянь можно только в самом безвыходном положении. Но Тасмин выкручивает напор на всю мощь. Она подставляет голову под струю холодной воды и чувствует облегчение.
Вода затекает в уши и шум океана остается где-то там за пределами слуха. В темноте ночи лишь его образ мелькает у Тасмин перед глазами. Два голубых осколка.
Она выключает воду и выкручивает волосы. Кухонное полотенце лежит в ящике под раковиной. Оно слишком маленькое, чтобы вытереть голову на сухо, но этого и не нужно. Прохлада приятна. Она дарит покой. Тасмин вновь может мыслить рационально.
Две баклажки с чистой водой стоят рядом с чайником на столе.
Сколько им лет?
В последний раз Тасмин была здесь, когда ей исполнилось четырнадцать. Почти годовщина. Девора купила ей торт и желтое платье. Опоздала на несколько дней. Могла бы просто сделать вид, что забыла. Но нет. Где-то в доме валяется открытка с днем рождения. Там внутри надпись: «ТЕБЕ кажется, что ты всего лишь ЧЕЛОВЕК, но для кого-то ты целый МИР». Буква М в последнем слове с дефектом. Она больше похожа на П.
Тасмин сполоснула стакан и налила в него чистой воды.
Путь обратно в спальню показался ей самым тяжелым походом за всю ее жизнь.
Девочка все также лежит под стеной. Бледный призрак, который в любой момент может исчезнуть. Вся она окажется лишь игрой света и тени. Шуткой Луны. Холодной. Циничной. Из тех, которые трудно простить.
Тасмин садится рядом и помогает девочке приподняться. Она старается не замечать наготы своей гостьи и смотрит в окно.
Океан стирает скалы в песок.
Незнакомка пьет воду. Тасмин приходится отнимать стакан.
– Я умерла?
Шепот ветра. Шаги прилива.
– Может быть.
– Что там шумит?
– Океан.
– Красивое слово.
Девочка откинула голову на подушку.
Она вся дрожит. Горит в огне лихорадки и трясется от холода.
Тасмин берет из платяного шкафа пуховое одеяло и укрывает незнакомку, надеясь еще раз увидеть голубые осколки на дне океана. Но девочка спит.
4
Машина Деворы все еще на ходу.
Двигатель громкий, руль плохо держит дорогу, шины протерлись до корда. Ржавый внедорожник скрипит и бурчит, но все же несется вперед.
Тасмин гонит по побережью как сумасшедшая.
Белые полосы на асфальте сливаются в одну сплошную линию. Ночь все еще в силе. Фонари вдоль дороги мертвы. Отблеск Луны на поверхности океана. И далекие звезды. Мир почти девственный. Едва изменился за тысячи лет.
Машина поднимается на вершину холма.
Тасмин сбрасывает скорость и останавливается. Она открывает дверь и выходит на дорогу. Запах асфальта. Выхлопной газ. Вонь из мусорных баков. Соленый вкус океана и сладкий аромат карамели.
Так пахнет город.
Огромная река, состоящая из миллиона маленьких огней, тянется от побережья и поднимается на горный хребет, чтобы исчезнуть где-то там на другой стороне. Ветер приносит звуки машин, эхо метро, обрывки фраз, возгласы, шепотки-разговоры. Все движется. Все меняется. Кажется, еще чуть-чуть и весь этот свет и звук потечет в океан.
Тасмин испытывает странное чувство.
События повторяются.
Там внизу перед ней опять лежит Затонувший лес. Город – его воплощение в этом мире. Вместо деревьев в небо уходят здания и дома. Тропинки превратились в шоссе и дороги. Овраги обернулись тоннелями для метро.
И все же.
Она могла бы остаться. Затеряться среди улиц. Исчезнуть в квартирах новых домов на побережье или ютиться в лачугах у подножия гор, прятаться на заброшенных фабриках в индустриальном районе. Все лучше, чем вернуться назад в мир Деворы.
Могла бы.
Если бы не воспользовалась силой, чтобы оживить незнакомку. Она совершила самый глупый поступок в своей жизни. И что самое ужасное – Тасмин совершенно не знала по какой причине.
Теперь только сесть и заплакать. В этом мире для Тасмин больше нет места. Бледный придет сюда. Может быть завтра. Он притащит с собой иссохшее тело Деворы. Тупой идиот.
Тасмин пожимает плечами.
Родственников не выбирают.
Она садится в машину и давит на педаль газа.
Город становится ближе. На обочине вырастают автозаправки, кафе, рестораны, киоски и небольшие магазины с одеждой и пляжным снаряжением. Появляются плакаты с рекламой.
ПОЗДРАВЛЯЕМ – ВЫ ПОБЕДИТЕЛЬ!
ПОРОБУЙТЕ РАДОСТЬ-17 СЕЙЧАС! БЕСПЛАТНО!
ПОКУПАЙТЕ НЕМЕДЛЕННО!
БЕЗЛИМИТНЫЙ ДОСТУП НА 42 ДНЯ!
Тасмин проносится мимо. Никакие скидки и акции не могут заставить ее сбиться с пути. Квартиры, машины, кредиты, ипотеки, золото, брендовая одежда, ночные клубы, кинотеатры, аттракционы, отдых на островах и многое другое лишь бессмысленный набор слов в бесконечных предложениях, которые тянутся по страницам скучного романа писателя-продавца.
На въезде в город Тасмин замечает круглосуточную аптеку.
Небольшое здание, почти киоск, примыкает к бензозаправке, которая каким-то немыслимым образом превращается в фастфуд-ресторан и продуктовый магазин. Не смотря на поздний час несколько машин ждут своей очереди на заправку. Людей нигде не видно, и Тасмин решает, что лучшего места ей не найти.
Она оставила машину на парковке и пошла в сторону аптеки.
Кеды куда-то летят. Это они несут Тасмин вперед, а вовсе не ноги. Размер слишком большой. То левый то правый вот-вот прыгнут в небо. Приходится идти мелкими шагами.
Одежда Деворы висит на Тасмин мешком. Синие джинсы слишком широкие и длинные, пришлось проделать в ремне дополнительное отверстие и закатать штанины чуть ли не до колен, чтобы хоть как-то соответствовать местной культуре. Футболка не лучше. Она черная с белой надписью "БОГИНЯ".
Никакой конспирации.
Все понятно и так.
Инопланетянка шлепает по асфальту!
Но никто не кричит в ужасе и не вызывает полицию. Люди в ресторане сидят за столиками как ни в чем не бывало. Тасмин лишь еще одна тень, которую отбрасывают сюда фонари вдоль дорог.
Аптека пахнет спиртом и травами.
На входе стол, за которым сидит охранник. Он склонился над кроссвордом в журнале и мирно храпит.
Всюду полки и ряды с различными лекарствами, кремами, таблетками и банками. Здесь настоящий рай. Обладая такими сокровищами, Тасмин могла бы помочь всем жителям деревень в окрестностях Затонувшего леса, не прибегая к силе. Просто дать им мыло, спирт, антибиотики, болеутоляющее. Да в конце-то концов даже парацетамол творит чудеса!
Она проходит вдоль рядов и проводит ладонью по всем товарам. Жаль. Это изобилие, которое здесь никому не нужно, слишком печально. Все равно как сила без вектора. Решимость без действий.
Тасмин берет диклофенак в ампулах и шприцы, упаковку противовирусного, обезболивающее и витамины, спирт и вату. На пару дней хватит.
Она какое-то время мнется перед полкой у кассы, подсчитывая дни с последней менструации. И не хотя, и с как-то опаской тянется за упаковкой самых дешевых прокладок.
– Карта, наличные? – говорит женщина за пуленепробиваемым стеклом.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/aleksandr-operay/chernaya-nit-69134851/chitat-onlayn/) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Александр Операй
Тасмин скрывается от суда и возмездия в заброшенной хижине у болот. Деревья в Затонувшем лесу обещают Тасмин страшную смерть. Нечто мрачное и мерзкое льется сквозь трещину между мирами. Зло копит силу в Затонувшем лесу. Оно уже здесь. От него нет спасения.
Александр Операй
Тасмин
Она посадила в меня семя,
В это гибнущее дерево…
Глава 1
1
Тасмин проснулась от холода.
Багровый свет Солнца, который проникает в хижину через многочисленные щели в стенах, пророчит несчастье.
Дурная примета.
Что-то случится.
Оно уже здесь. Отвратительное предчувствие смерти.
Деревья в Затонувшем лесу кричат о несчастной судьбе. Они знают страшную тайну. Грядет пустота. Жизнь обратится в ничто. На многие километры вокруг останется только песок.
Смерть прячется в хижине у болот. Она явилась сюда из-за гадкой девчонки. Тасмин приносит несчастье. По следам ее бродит забвенье.
Деревья зовут:
Ваал… Ваал… Ваал…
Мерзкий шепот. Такой близкий. Такой знакомый. Нечто бесцветное льется сквозь трещину между мирами. Здесь оно обретает форму.
В хижине царит полумрак. Неясные тени прячутся по углам. Силуэты людей, призраки из других измерений. Мертвецы, которые думают, что они все еще живы, что у них есть дела. Они проходят сквозь стены и исчезают среди деревьев в лесу. Незрячие, глухие.
Очаг угас еще в полночь.
Старое одеяло, сотканное из всякой всячины, едва-едва не дает околеть от мороза.
Тасмин глубоко вздохнула и попыталась снова уснуть. Она закрыла глаза и подумала, что теперь, в эту раннюю пору, ей обязательно приснится кошмар. Девора всегда проникает в её сны на рассвете. Воспоминания о безумной колдунье, голова которой лежит на полке у очага, всё еще причиняют боль.
– Встану, когда запоют первые птицы.
Тасмин отвернулась к стене, надеясь ничего не услышать в ближайшие несколько часов.
Но деревья шептались.
Скрипы. Стоны. Шаги. Крики и вопли.
Затонувший лес звал:
Ваал, Анат, Асират.
Ваал, Анат, Асират.
Ваал, Анат, Асират.
Однажды старые боги вернутся. Они накажут Тасмин. Убьют эту мерзость. Навсегда искоренят зло. Дрянной девчонке нет места в Затонувшем лесу. Корни пожрут ее жалкую плоть. Растерзают грудь и переломают все кости. Только сердце оставят нетронутым. Это жертва Ваалу.
Кто-то потряс девушку за плечо.
Она улыбнулась. Вокруг была тьма, но тот, кому предназначалась улыбка, видел все ясно, как днем.
Кот разинул пасть и положил на кровать рядом с Тасмин мышонка.
– Ты жестокий бездельник.
Исмат промолчал.
Он помялся лапами по одеялу и этим вроде как извинился. Его зеленые глаза выражали крайнее изумление, а потому открывались все шире и шире. Казалось, они вот-вот займут всю комнату.
Тасмин мотнула головой, и иллюзия рассеялась.
Девушка нахмурилась. Вид у кота был не очень. Засохшая грязь на лапах, пепел и сажа на морде, из ушей идет пар.
Исмат выгнул спину и прошелся по краю кровати. Он что-то пробурчал, но Тасмин не поняла. Язык волшебных существ оставался для нее загадкой, хотя Девора владела им в совершенстве.
Кот посмотрел на девушку, потом на мышонка.
– Какой же ты наглый.
Тасмин отбросила одеяло и села.
Она спала без одежды, а потому тут же почувствовала, как было холодно в старой лачуге. На секунду ей показалось, что нечто мертвое прикоснулось и потянуло из нее жизнь.
Тасмин согрела ладони дыханием.
Она посмотрела на свою грудь, живот и ноги. Кожа да кости. Никакой красоты. Теперь она лишь полумертвая ведьма, у которой остались черные волосы да глаза. Она сама будто кот Исмат – иллюзия, которая рассеялась, явив миру отвратительное и несуразное существо. Вот цена предательства. Таков конец всех убийц. Уродство.
Сегодня Тасмин исполнилось шестнадцать лет.
Старуха.
Никто ее не любит.
Она никому не нужна.
Деревья в Затонувшем лесу шепчут:
– Сдохни… сдохни… сдохни…
– Сука…
– Убийца… убийца…убийца…
Единственный подарок, который Тасмин получила на день рождения – мертвый грызун у изголовья кровати.
Она взяла мышонка в ладони. Зверек пах старой листвой и семечками подсолнуха.
В комнате стало еще холоднее. Одеяло разлезлось на части, ножки кровати треснули, камни вокруг очага рассыпались в песок, небольшой букет подснежников на столе усох, истлел и превратился в труху.
Мышонок в руках Тасмин дернулся и запищал.
Она погладила его по спине и опустила на пол.
Грызун злобно зыркнул на кота и, испугавшись собственной храбрости, бросился под кровать. Он добежал до очага и там скрылся в одной из бесчисленных щелей между стеной и полом.
Исмат покачал головой.
Было не понятно, что удивило его больше. Оживший мертвец или обвинение в убийстве.
Кот прошелся по кровати туда и обратно, но в тот самый момент, когда Тасмин протянула руку, чтобы погладить его, Исмат исчез. Зеленые глаза еще какое-то время висели в воздухе, будто два фонаря. Прежде чем окончательно раствориться в пространстве они мигнули, и Тасмин отчетливо услышала где-то далеко-далеко в другом мире недовольное:
– Мяу!
Девушка взяла со стула у кровати платье и принялась одеваться.
Черная туника сильно износилась за прошедшие два года, которые Тасмин провела в Затонувшем лесу. Вышивка распустилась, шнуровка из лент распадалась на мелкие нитки, правый рукав почти оторвался, везде куча дыр и заплат.
Обувью девушке служили кожаные башмаки. Они все еще целые. Без прорех, но уже слишком жмут.
Местные крестьяне могли бы дать Тасмин новую одежду, если бы она попросила, но девушка брала у них только еду.
Чаще всего сюда приходили женщины.
Нужно было быть очень храбрым или в огромной нужде, чтобы пройти сквозь Затонувший лес к хижине на краю болота.
Деревья здесь иссохли, земля стала песком, на сотни шагов вокруг все было мертвым.
Тасмин обвела хижину взглядом.
Стол, скамья, кровать и очаг. В дальнем от входной двери углу лежит котелок, различные тарелки, кувшины. От них идет запах травы и лекарств. Под стеной два сундука. Там всякий хлам, безделушки и сувениры из других миров, которые Тасмин хранила, скорее как напоминание о том, что Затонувший лес лишь окраина огромной и странной Вселенной.
Голова Деворы на полке у очага скрежещет зубами. Два года назад Тасмин зашила ей рот и глаза. С тех пор у ведьмы ни разу не возникло желание вновь услышать голос матери.
Когда-то красавица, теперь Девора выглядит страшно.
Кожа высохла и сгнила на щеках, обнажив зубы. Губы, сшитые черной нитью. Глубоко запавшие в череп веки. И жуткие, мерзкие волосы, будто клубок гадюк в омертвелой осенней траве.
– Пора бы зарыть тебя, мама.
Девора молчала.
Её губы чуть заметно дернулись. Черная нить натянулась, но тут же ослабла.
Тасмин повернула голову матери лицом к стене.
В тот день, когда она взяла в руки топор и в последний раз взглянула Деворе в глаза, обе они понимали, что ничего хорошего из этой затеи не выйдет.
Мать много раз говорила:
– Я не умру. Моя смерть спит вечным сном. Забытая в Когтистых горах. Она никогда не проснется.
Тасмин пожала плечами.
Когда-нибудь ей придется найти Когтистые горы, а пока есть дела поважнее. Нужно умыться.
Девушка открыла дверь хижины и вышла наружу.
2
Небольшой ручей огибал лачугу и бежал по склону вниз на болота. С каждым днем воды становилось все больше. Того и гляди подтопит край дома и унесет убежище Тасмин в трясину. Хорошо если так. Она слишком долго живет в одном месте.
Девушка зачерпнула воды из ручья.
Холодно.
Весна не спешит. Всюду снег и черные деревья. Они похожи на людей. Скрюченные ветки, разросшиеся корни, израненная кора.
Тасмин слышит их шепот.
На рассвете заря была красной. Облака будто куски растерзанной плоти. Ветер разметал их по небу и успокоился.
Тасмин разворошила снег и листву.
Земля оказалась твёрдой и неприятной на ощупь. Она тянула тепло из ладоней. Старый лес жаждал крови. Он пил её этим утром. И она пришлась ему по вкусу.
Тасмин отдернула руку.
Деревья шептались. Шорохи, скрипы. Высоко-высоко в небе бледнел край Луны – знак мертвецов.
День полон примет.
Смерть бродит между деревьев и время от времени бросает косые взгляды в сторону Тасмин.
Девушка сидит на берегу ручья к лесу спиной.
Ее черные волосы падают в воду и течение играет с ними, пытаясь унести их с собой в омут болота. Там край этого мира. Больше некуда бежать. Все закончится здесь.
Тасмин умывается и расчесывает волосы.
Она слышит, как кто-то крадется к ручью через лужайку рядом с лачугой. Шаги тяжелы. Старый снег хрустит. Камешки катятся вниз и падают в воду. Высоко-высоко в небе летит черная птица.
– Ближе не подходи.
Незваный гость замер на месте.
– Ты пришла слишком поздно. Мальчик умер на праздник птиц.
– Нет! Он просто перестал шевелиться.
Тасмин обернулась.
На краю лужайки стояла молодая крестьянка.
Вся в заплатах старая душегрейка, грязный платок на голове, на ногах башмаки, будто с отрезанными голенищами.
Загрубелая кожа, покрытое морщинами темное лицо, с впалыми скулами. Никаких эмоций. Лишь напряжённость. Усталость. Местные носили лица такими неподвижными, что казались вечно угрюмыми, но Тасмин привыкла. До «настоящей» старости доживали лишь единицы. Тяжелый труд, болезни, беременности быстро превращали девушек в старух. Уже в двадцать пять лет многих из них было невозможно отличить от сорокалетних. Лишь загар на ладонях выдавал возраст незнакомки. Темный, въевшийся в кожу на многие годы. Она была молода, а потому все время трудилась на свежем воздухе под палящими лучами жестокого Солнца.
– Муж тебя бьет?
Крестьянка мотнула головой.
Тасмин глянула на нее долгим немигающим взглядом.
– Он ударил тебя по животу несколько раз, и ребенок перестал беспокоить. Дитя в твоем чреве мертво.
Плечи крестьянки дернулись. Раз. Другой. На глазах выступили слезы.
– Свёкор называл меня своей любимой невесткой.
Было в этих словах нечто странное. Отвратительное. Будто грязь разлилась по белому снегу на берегу ручья.
Черная птица в небе громко каркнула и исчезла, обернувшись темными пятнами на лице бледной Луны, которая все еще глядела на болото через край леса.
Тасмин подошла к крестьянке и протянула руку.
– Подними платье.
Девушка задрала юбку до груди, обнажив смуглую кожу. На левом боку по ребрам вверх убегала пожелтевшая гематома. Будто часть зловещей улыбки. След дикого страшного зверя, который привык насмехаться над болью и страхом.
Тасмин провела ладонью по синякам. Крестьянка вздрогнула и снова начала плакать. Тихо. Словно боясь вызвать гнев у деревьев в Затонувшем лесу.
Старые ветки снова шептались.
Тасмин слышала их противный, злой голосок:
– Только попробуй… Не смей… Глупая девка. Пиявка. Упырь. Пьешь силу. Питаешься жизнью. Наглая дрянь. Только попробуй… Ты сдохнешь. Глупая… глупая девка.
Тасмин отмахнулась от проклятий. Ничего нового. Все пустое.
За два года, проведенных в Затонувшем лесу, она слышала стоны, угрозы и крики всякий раз, когда собиралась воспользоваться своим даром.
Она понимала, что, забирая силу у леса, обрекает деревья на смерть, но они жили здесь тысячи лет. Разве этого мало?
Деревья не знали ответа. Для них не было времени. Они замечали только смену дня и ночи. И то, как следом за зимой приходила весна, лето уступало осени, а дальше снова зима. Так было всегда. Мир никогда не изменится. Мир не должен меняться. Кто ты такая? Кто ты?
Наглая девка.
Тасмин положила ладонь крестьянке на живот. Он был небольшой, но круглый, словно шар из ржаного теста, который поднялся на хмелевой закваске из квашни для выпечки хлеба. Теплый, уютный дом для созревавшей в нем жизни.
Ребенок был мертв.
Сердце не бьётся.
Внутри только гниль. Темно-синюшный цвет. Редкие красные пятна.
Частички кожи плавают в околоплодной жидкости. Мозг лезет наружу между костями черепа. Увеличенная печень, выпирает сквозь брюшко. Ручки и ножки разбухли.
Тасмин вскрикнула и пришла в себя.
Она пошатнулась и едва не упала. Крестьянка подхватила её за плечи и заглянула в глаза.
– Ты поможешь ему?
– Он гнил в тебе всю неделю.
Ни слез, ни крика.
– Он просто спит.
– Я принесу лекарство. Ребенок выйдет из тебя этой ночью. Дашь ему имя и похорони, как человека.
– Нет.
– Уже слишком поздно.
– Прошу тебя, госпожа.
Тасмин вздрогнула.
На секунду ее охватил страх.
Лес шевельнулся. Приблизился и навис мрачной стеной. Кто-то будто впервые заметил Тасмин. Заметил и удивился тому, что нашел ее здесь. В этом гнилом и старом лесу, на краю обжитой людьми земли.
Тасмин оставила крестьянку без ответа и побежала в сторону хижины.
Снег под ногами хрустел, как мелкие кости. Пыль да труха. Еловые ветки. Край болота. И там всюду мгла.
Луна в небе исчезла.
Тасмин открыла один из сундуков в углу хижины и какое-то время рылась там в поисках нужной склянки. Все они были пустыми. Прошлым летом ей мало что удалось запасти на зиму. Многие полезные травы не росли в Затонувшем лесу. Приходилось выискивать их на лугах и полях, которые примыкали к владениям местного барона. Это было опасно.
Странный звук отвлек Тасмин от раздумий о будущем.
Девора смеялась. Вернее скрипела. Черная нить на губах вот-вот лопнет. Гнилые зубы, видимые сквозь прорехи на коже, едва-едва держались на челюсти.
Старая ведьма знала правду. Была бы Девора способна открыть рот, она бы непременно сказала, что девушка солгала. Тасмин могла вернуть жизнь ребенку. Даже такому гнильцу. Но…
– Ты всего лишь маленькая ссыкуха.
Тасмин схватила голову матери за волосы и бросила в погасший очаг. Этому дерьму там самое место. Давно пора сжечь.
Девора смеялась.
Мертвая. Живая.
3
Крестьянка исчезла.
Может быть ее здесь никогда и не было. То был очередной призрак, которые так часто приходят сюда с тех пор, как Тасмин впервые воспользовалась своим даром.
Поляна перед хижиной пуста.
Слабый ветер приносит запах болота и едва заметно играет с опавшими ветками. Они словно руки и пальцы. Скрюченные надежды мертвецов, которыми те хватаются за жизнь.
Лес молчит. У деревьев есть дела поважнее, чем наблюдать за Тасмин. Когда-нибудь глупая девка умрет. Растворится во времени. Век человека слишком короткий. Уйдет и будто не жил вовсе. Нужно просто запастись терпением и подождать.
Тасмин осмотрела берег ручья и, найдя следы, пошла по ним в лес.
Солнце теперь высоко. Тени исчезли. Где-то далеко-далеко у дороги, которая идет в обход Затонувшего леса, щебечут птицы. Их голоса – первые вестники приближающейся оттепели. Скоро весна.
Снег налипает на башмаки. Обувь промокла и превратилась в два лаптя, слепленные из грязи и гнилой листвы. Идти тяжело. Следы ведут на край леса. Все ближе и ближе к дороге.
Там могут быть люди.
Незнакомцы. Чужие, завидев которых, местные крестьяне снимают шапки и кланяются почти до земли. Тасмин видела их. Гонцы Бледного. Мужчины и женщины с меткой на левом плече. Там они носят знак своего господина. Пустое лицо без носа и рта. Эти существа лишь похожи на людей. У них нет матерей, только отец.
Тасмин свернула с тропинки и пошла в обход дороги.
До ближайшей деревни всего ничего. Там она сможет расспросить о девушке, которая приходила к хижине этим утром. Склянка с лекарством лежит у Тасмин под платьем. Она боится потерять ее и время от времени проверяет потайной карман на груди. Больше у нее ничего нет. Тряпки, худющее тело, маленький нож и пузырек с отваром. Но этого хватит. Людям Бледного больше ничего и не нужно.
Затонувший лес изменился.
Тасмин замечает это не сразу. Ее шаги замедляются. Поступь становится осторожной.
Воздух пахнет кровью. Человеческим мясом. Кишками. Дерьмом. Вверху над деревьями недовольные серые облака.
Тасмин останавливается у дерева без веток. Это огромный столб, подпирающий небо. Может быть, поэтому облака наверху все еще там и никак не могут упасть на землю. Они бы могли сыпать снегом или пролиться дождем, чтобы спрятать кровь и трупы людей на опушке Затонувшего леса. Но не хотят. Им нет никакого дела до смерти.
Тасмин не шевелится. Она даже не дышит.
Рядом, в кустах, лежит тело мужчины. Его правая рука валяется в метре от головы. Кто-то отрубил на ладони все пальцы и разбросал по округе. Они теперь черви. Скрюченные, почерневшие на снегу.
Чуть дальше еще один труп. Свалился на бок будто уснул. Из разорванного горла вытекла вся его кровь. Теперь уже темная. Дурная. Что-то там шевелится.
Третий повешен.
Он болтается будто живой. Хочет так. Может этак. Вот и висит. Веселится.
Ветка скрипит. Скоро треснет.
Еще два мертвеца сидят, прислонившись спиной к дереву на краю опушки. Они потеряли всякую схожесть с людьми. Их лица разбиты до мяса, костей черепа и мозга. Кто-то будто хотел пробраться внутрь и увидеть их мысли, выведать тайны, найти то, ради чего они были убиты.
Оружия нет. Но оно было.
Все мертвецы на поляне крепкие и рослые мужчины. Под одеждой – кольчуга. На земле кровь и следы драки. Несколько стрел торчат в деревьях. У них странное оперенье. Оно принадлежит другому миру.
Там дальше, за поворотом, мертвецов еще больше.
Тасмин не видит, но знает. Черная птица зависла над лесом. Она не спускает взгляд с дороги, которая тянется от самого замка барона до границы Затонувшего леса.
– Ты всего лишь маленькая ссыкуха.
Тасмин вздрогнула.
Тишина.
Только ветка скрипит. Скоро треснет.
Девушка подошла к трупу воина с отрубленной рукой и прикоснулась к нему. Он уже ушел. Его не было в этом мире. Здесь только тело. Кусок мяса для птиц и зверей. Больше не будет боли и радости. Только сон. Вечная тьма.
Тасмин обошла поляну и дотронулась до каждого мертвеца. Нет смысла молиться старым богам. Просить прощения и покоя для тех, кто ушел. Боги глухи. Они слишком жестоки. Нет смысла плакать. Смерть ждет каждого человека.
И все же кто-то хныкал.
Ветер.
Наверное, ветер.
Падает снег. Он шелестит по веткам деревьев. Где-то слева слышен шепот ручья, который бежит от самых болот. Робкий шаг невидимого зверя возле дороги и следом треск и хруст льда в подтаявших лужах.
Кто-то плачет.
Дальше. Глубоко в темном лесу.
Тасмин видит, как едва заметная дорожка из крови тянется через поляну к дереву с повешенным, превращается в пятно и теряется в овраге, становясь на самом краю старого снега ярко красными брызгами.
Там.
Но все тихо в лесу. Некому больше рыдать.
Всюду багровые пятна, капли, дорожки. Земля превратилась в картину, которую сумасшедший художник раскрасил человеческой кровью.
Черная птица в небе видит лишь мертвецов.
Тасмин замерла посреди поляны. Снег идет все сильнее. Он наконец-то прячет следы бойни и трупы. Лес вновь становится белым. Ничто никогда не изменится. Мир останется прежним. Белое безмолвие прибывает. И в этой пустоте можно лишь раствориться. Умереть. Исчезнуть.
Тасмин стряхивает снег с волос и одежды. Она должна знать наверняка. Ей нет никакого дела до белой мглы. Затонувший лес может играть с ней сколько угодной в свои дурацкие игры. Да пошел он! Впереди еще много дел!
Тасмин обходит дерево с повешенным воином и идет дальше к оврагу.
Там, запутавшись в опавших еловых ветках и пожухлой листве, лежит еще один труп.
Когда-то белые. Теперь красные.
Теперь темные от крови волосы.
Вот что первым видит Тасмин. И этот образ приковывает ее к месту, также сильно, как и безмолвие минуту назад. Он останется у нее в сердце. Она чувствует это всем телом.
Мертвая девушка лежит на животе, уткнувшись лицом в промерзлую землю и снег. Ее богатое платье в грязи и прорехах. Из дыры в левом боку вытекла вся ее кровь. Но этого мало. Кому-то и этого было мало. Две стрелы торчат у покойницы в спине прямо под сердцем.
Деревья в лесу снова шепчут:
Она мертва.
Мертва и все тут.
Тасмин никак не могла слышать плачь этой девчонки.
И все же.
Глава 2
1
Даутцен никогда никого не любила.
Это было странно. И неожиданно. Обнаружить в себе такой дефект.
Но один раз увидев свое несовершенство, уже невозможно избавится от ощущения "недостаточности".
Четырнадцать лет она была "недостаточной" для своего отца из-за того, что родилась девочкой. Убила свою мать. Оказалась с характером.
Этим утром она стала "недостаточной" для самой себя.
Любовь.
Скучные греки придумали кучу глупых слов: сторге, филия, эрос, агапэ! И все это чтобы потом свободно спать с кем попало. О да. Так все и было. Всему нужно дать название, чтобы хоть как-то справиться с абсурдом невыразимого. НЕСУЩЕСТВЮЩЕГО!
Никакой любви нет.
С тобой все в порядке, Даутцен.
Твои подружки просто глупые и жестокие дуры.
– И как ты могла в него не влюбиться? Он так прекрасен. Эти руки. Эти ноги. Глаза.
Тошно.
Даутцен отвлеклась от мыслей и взглянула на отца.
Он все еще молился.
И так каждое утро. Утомительно скучно. Опять разговоры о любви. Только теперь от Даутцен требовали поверить в любовь некоего старика на небе, который наблюдал оттуда за всеми людьми. И, конечно, любил их. Но безумие вовсе не в этом. Безумием было просить ее любить старого деда в ответ.
Отец склонился над алтарем еще ниже.
Даутцен знала, что в такие моменты он думал о своей жене.
Аннека умерла во время родов. Четырнадцать лет назад.
Даутцен ее не знала. И поэтому совсем не любила. Иногда она ненавидела мать всем сердцем. Этот призрак омрачал отцу жизнь. Состарил Михаила преждевременно, не дал ему жениться повторно и завести других детей.
Отец говорил – это любовь.
Даутцен не верила ему, но молчала.
Она могла бы сказать. О да! За словом в карман бы не лезла.
Такая любовь больше похожа на мучения во славу НИЧТО, которое лежит в семейном склепе под зданием церкви. Она убивает душу. За спасение которой все здесь так часто молятся.
Священник зыркнул на Даутцен и зашипел как змея в Райском саду в тот самый день, когда Ева сорвала дурацкое яблоко.
Видимо что-то с лицом. Маска сползла! Вот оно что. Придется поправить!
Даутцен склонилась над священным писанием и затараторила какую-то белиберду на латинском. Молитв она не помнила. Пела псалмы не впопад. Бегло знала имена святых и уж совсем не принимала всей этой истории с казнями, сжиганием на кострах и концепции великомученичества за людей и их грехи. Капеллан считал ее дурой. Но неопасной. Пару раз он назвал ее безнадежной, когда рядом не было Михаила и никто из слуг не мог слышать. Вы! Просто очередная женщина, которая ничего не смыслит в книгах!
Ага.
Забыл добавить В КНИГАХ, которые написали мужчины.
Эх!
Нет смысла спорить с дураками и с теми, кто уже все для себя решил. А как бы хотелось! Сказать всем этим людям, которые собрались здесь на заутреннюю, что вся их любовь к деду на небе такая же глупая шутка, как любовь к человеку здесь на земле.
Нет любви.
Даутцен никогда никого не любила.
Служба между тем продолжалась уже около часа. Хотелось есть и пить. Но больше всего – писать. Мучения. Вот о чем речь. Теперь хоть что-то понятно.
Даутцен украдкой тронула отца за локоть.
Он вздрогнул и едва не зевнул.
Боже! Он спал!
Даутцен хотелось смеяться.
– Пожалуй, закончим.
Михаил поднялся с колен и следом за ним ожили все прихожане. Они тоже спали. До этого мига в церкви будто и не было людей. Лишь статуи святых, росписи на стенах и гобелены.
Михаил поблагодарил священника, поцеловал алтарь и направился к выходу.
Даутцен старалась не отставать.
2
Михаил прошелся по комнате и встал у окна.
Во дворе все еще возились с лошадьми и обозом. Какой-то неумелый паж поскользнулся в грязи и уронил господский сундук с одеждой, чем вызвал взрыв хохота.
– Мне не нравится.
– Ну и зря. В этом платье я хоть как-то похожа на мать.
– Речь не об этом.
Даутцен перестала вертеться у зеркала и кивнула служанке на дверь.
– Ребенком вы любили меня больше. Я выросла в некрасивую девушку?
– Нет. Теперь не время для праздников и веселья.
– Еще только утро.
– Не притворяйся глупой. Я знаю, что ты берешь мои книги.
Даутцен пожала плечами.
– Без спроса.
– Никто не видит, как я их читаю.
– Хорошо.
– Священник думает, что чтение для девушек вредно.
Михаил взглянул на дочь.
– Откуда тебе знать его мысли?
– Я изучала латынь.
Михаил глубоко вздохнул и снова бросил взгляд в окно.
На полях все еще снег. Черные птицы бродят там туда и сюда в поисках зерна. Весна никак не начнется.
– Ты не обязана ехать.
– Он твой лорд.
– Не сегодня завтра Бледный передумает и назначит кого-то другого.
– Доживем ли мы до этого дня?
Михаил подошел к Даутцен и взял ее за руки.
– Это все ненадолго.
– Лорд Линдеман зовет меня ко двору, но на самом деле берет в заложники.
Михаил хотел возразить, но лицо его дрогнуло. Он отвернулся к стене.
– Прости меня.
В комнате стало холодно и неуютно. Что-то изменилось. Нервозность отца передалась Даутцен. Она почувствовала страх перед будущим, которое всегда казалось ей достаточно предсказуемым и скучным.
Ну что могло с ней произойти?
Рано или поздно отец бы выдал ее замуж за одного из своих соседей. И все. Дальше только бесконечные роды и похороны. Также как было с матерью и бабушкой. Даутцен верила, что буквально первый ребенок убьет ее. Таково проклятие. Оно преследует женщин из ее рода на протяжении нескольких веков. Даутцен смирилась с судьбой. Предназначение. Ничего другого и не могло случиться.
Все просто.
Выйти замуж. Родить. Умереть.
Скучно.
Теперь только страх.
Тошнота.
Забыла поесть.
Что теперь сделать, чтобы снова стать собой? Вернуться к образу беззаботной дочери богатого барона. Вести пустые разговоры, заниматься домашними делами, ходить в церковь, читать книги. Все это исчезло. Теперь ничего не будет как прежде. Ты словно потеряла невинность. И случилось оно против твоей воли. Пора повзрослеть.
Даутцен обняла отца и расплакалась.
3
В обед все было готово к отъезду.
Во дворе замка толпились люди и ржали лошади. Гам, шум, суматоха. Слуги сновали туда и сюда между телегами и каретой, то вынимая какие-то вещи, то запаковывая их обратно. Несколько грязных хрюшек каким-то образом умудрились сбежать из хлева и теперь бегали по всему двору, спасаясь от шута и свинопаса.
Последний раз Даутцен видела так много народу только в тот день, когда Михаил вернулся из столицы и привез весть о мире. Тогда Бледный, заручившись поддержкой лорда Линдеманна, расправился со всеми претендентами на престол своей матери и стал править Старым королевством так, будто имел на это законное право.
Выблядок.
Бастард.
Вот как его называли шепотом и про себя.
Он повесил, сжег и посадил на кол сотни вельмож и тысячи воинов и крестьян, которые не хотели служить новому королю.
С тех пор прошло два года.
Стала ли жизнь лучше?
Наверное.
Даутцен могла судить лишь за себя.
Отец всегда был рядом. Ему претила столичная жизнь. Он не искал развлечений и уж тем более не собирался повторно жениться. Война закончилась, и он почти никогда не покидал своих владений. Лишь изредка навещал соседей, да ездил на ярмарку за какой-нибудь ерундой, чтобы порадовать дочь.
– Во всем слушайся Николая, – сказал он на прощанье. Не стал обнимать Даутцен при посторонних. Печальный, постаревший. Михаил сразу же отвернулся к брату и заговорил с ним о дороге.
Отряд воинов во главе с Николаем, который был дядей Даутцен, должен сопроводить обоз и людей до самого замка лорда Линдеманна. Среди них было много молодых мужчин. Две самые близкие подруги Даутцен, которых она взяла с собой в дорогу, то и дело перешептывались и смеялись.
– Вам больше нечем заняться?
Катерина лишь прыснула со смеху. Несколько воинов ухмыльнулись в ответ. Кто-то обронил неприличное слово. Комплимент? Или так лишь ругаются?
Даутцен залилась краской стыда.
Какое счастье, что Николай разрешил ей хотя бы некоторое время ехать не в карете, а на своей лошади. Пусть эти две глупости в девичьих обличьях развлекают друг друга. Подружки Лукавого, как обозвал их капеллан.
Буду одна.
И буду грустить.
Если получится!
Ага. С этим всегда были проблемы. Даутцен редко придавалась дурным мыслям. Разве что о погоде, когда из-за дождей приходилось целыми днями сидеть у окна и заниматься игрой на лютне или ремонтировать одежду.
Она поверхностная.
Все ей, как с гуся вода. Мать умерла. Она о ней и не вспоминает. Едет за тридевять земель прислуживать жестокому и распутному лорду. Ну и пусть. Для чего она еще здесь нужна. Все равно живет без всякого смысла. Такой себе цветок на обочине тракта. Все проносится мимо. Завянет или вновь расцветет. Никому нет до нее дела.
Михаил слишком печалится.
Впрочем. Он всегда такой. Можно сказать, что грусть – это его суть. Без печалей он бы не смог протянуть и дня. Они были хлебом и водой, которыми Михаил подпитывал свою душу. Остывшую. Лишенную страстей.
Даутцен покидала родной дом так, будто уезжала всего лишь на день или два. Она все ждала, верила, что что-то непременно случится и ей придется вернуться. И потому не испытывала никакой печали. Только тошноту. Так ничего и не поела перед дорогой.
Николай помог Даутцен сесть на лошадь и ушел к воротам. Она поискала отца, но того нигде не было. Он явно не желал ее видеть. Неужели все мужчины такие? Совершенно бесчувственные.
Все было готово.
Где-то впереди завыл горн и отряд медленно двинулся в путь.
4
Два дня в дороге – это не шутка.
Спина болит так, что кажется Даутцен теперь всегда будет ходить сгорбившись. Ехать верхом больше нет сил, но сидеть на заднице в карете десять часов к ряду не лучше. Она пробовала болтать с подружками, читать, спать, вышивать, биться головой о спинку сидения, но в конце концов стала просто пялиться в окно на окружающие земли.
Там было грязно.
Растаявший снег, сквозь который проступают камни, прошлогодняя листва, ветки и глина. Бесконечные поля уходят во все стороны от дороги. Они словно спины гигантских животных, которые зимуют глубоко под землей и все еще спят, но вот-вот проснутся и придут в движение.
Кое-где на обочине уже во всю зеленеет трава. У нее странный цвет. Очень зеленый. Некий художник перестарался или быть может был пьян и разлил слишком много краски в одном месте, дернув неверной рукой, когда пытался придать местному пейзажу самый что ни на есть заунывный вид из всех возможных.
Иногда на холме или на ветке одинокого дерева, а то и вовсе на самом краю неба, которое трясется в окне, Даутцен видит черную птицу. Точка. Она всего лишь маленькая закорючка на огромном листе мира. Но выглядит странно и неуместно. Нет. Не так. Скорее всего только черным птицам и место в этом все еще зимнем краю, но ее присутствие пугает Даутцен. Она чувствует, что это именно то, чего она ждет все два дня в дороге. Черная птица вернет ее домой. Каким-то странным и ужасным способом.
Катерина говорит о любви.
И о сексе.
Всю дорогу одни и те же сплетни.
Даутцен ни в чем таком не разбиралась. Она лишь подозревала, что это как-то связано между собой. Любовь, секс и болтовня.
– Может быть лучше просто сидеть и молчать рядом с любимым?
– Ага. Читать заумные книжки и киснуть от скуки у камина пока смерть в дверь не постучит.
– Что в этом плохого?
– Так ни одного мужчину никогда не удержишь.
– Глупости. Зачем кого-то держать? Он же не зверь и не ведро или ложка.
– Ты совсем ничего не понимаешь. Они ценят нас не за ум.
– Умение петь? Или танцы? Я хорошо штопаю дырки в одежде.
– Нет. Нужно раздвинуть ноги пошире и время от времени громко стонать, будто примерила самое лучшее платье, которое стоит как замок твоего отца.
От таких мистификаций Даутцен прибывала в глубоких раздумьях. Она никогда не стонала из-за покупок новых вещей и совершенно не представляла, почему должна это делать. Чтобы понравиться мужчине? Ну что за осел… Катерина казалась глупой. Подругу интересовали лишь сплетни и наряды. И то и другое устаревало чуть ли не каждый месяц. Что толку?
Даутцен отвернулась к окну.
Дорога теперь шла по краю леса.
Нет ничего кроме деревьев. Старые. Ржавые. Многие мертвы. Высохшие до трещин на стволах, как земля в засушливое лето. Даутцен сказала бы, что кто-то выпил из них жизнь. Они скрипят, но ветра нет. Что-то стонет в глубине Затонувшего леса. И этот гул передается по земле на многие километры вокруг.
Голоса людей звучат слишком четко и громко. Они летят дальше за дорогу в лес и там вторят друг другу. Нечто человеческое теряется и становится совсем другим. Оно приходит в мир из той тьмы, которая прячется среди деревьев. Оно обретает там силу.
Все еще полдень. Время будто остановилось. Облака не меняют форму. Только опускаются все ниже и ниже. Гигантские валуны из капель воды и кристаллов льда. Они приносят с собой холод. Последние вздохи зимы.
Черная птица кружит над лесом.
– Дурная примета, – сказала Ирен.
Даутцен глянула на подругу исподлобья.
– Что за глупости? Это просто лес. Холодный, мрачный, не для людей.
– Там живет ведьма.
– Старая бабка, которая ворует у местных детей, а потом жарит их в печи! Ату ее, Ирен!
– Какая же ты глупая, Катерина.
– Все здесь крестьянские бредни. Мизогиния! Молоко скислось значит соседка с Дьяволом дружит. Крыша прохудилась – девки ночью с чертями чудят. Ребеночек помер так вот то сглаз старой ведьмы, а не простуда.
Ирен сложила руки на груди и подняла глаза к небу:
– Все тебе смешно. Ведьма живет в этих краях. Об этом все знают. Вон видишь какие деревья. Мертвые, чахлые. Ими даже печь не натопишь. Выгорают до пепла за пару минут. Местные ходят к ней за советом да за лекарством. Говорят, она покойников воскрешает. Только они потом…
– Какая же она ведьма. Знахарка. Местная фельдшерица! Небось сбежала из монастыря. Там медицине и научилась.
Даутцен тронула Ирен за руку:
– Старая бабка?
– Да девка она молодая. Бледная, как смерть и вся в черном.
– Тебе то откуда знать? Может она и тебя воскресила? Я вот всегда думала, Ирен, что ты знатная упыриха! Сколько крови с меня попила.
– Ты. И глагол "думать" в одном предложении.
Катерина рассмеялась.
Звонкий смех. Слишком громкий. Беспечный.
– Не к добру это.
Катерина вдруг осеклась.
Что-то было не так.
Карета стояла на месте.
Нечто сомкнулось и поглотило в себя лошадей, повозки, воинов, слуг и вещи. Оно лежало на полях и уходило по дороге прямо в Затонувший лес. Облака наконец-то упали на землю. Мгла расползлась во всю ширину мира, словно грязь по обочине.
Тишина.
Один из воинов заглянул в карету и буркнул:
– Сидите на месте.
Он свистнул двум своим товарищам, и они поскакали в начало обоза.
5
Кто-то кричал.
Боль. Страх. Смерть.
Лошади встрепенулись и заржали. Они дернули карету, но не понесли. Мир так и остался стоять на месте, словно ничего не случилось.
Тишина.
Дыхание Ирен. Громкое. Влажное.
Оно стучит. Это глупое сердце. Шум крови в ушах. И этот мерзкий: тук-тук-тук; тук-тук-тук.
Катерина глядит вперед. Там ничего нет. Только обивка кареты.
Даутцен открыла дверь и вышла наружу.
Было холодно, но не так как зимой.
Девушка поскользнулась на грязи и едва не упала.
Вот бы Катерина смеялась! Только теперь она сидит в карете с таким видом, будто холод тянет из нее жизнь.
Как же тошнит.
Впереди только туман. Ничего не видать. Ни людей, ни животных. Все будто исчезло в серой, молчаливой мгле. Она не уходит и не расступается. Нависает стеной. Кажется, что протяни Даутцен руку и она сможет прикоснуться к этому.
Где-то впереди кричат. Шум драки. Невидимые люди орут друг на друга.
Голоса отражаются эхом. В них только боль. Звук такой высокий, что перестает быть похожим на человеческую речь. Сквозь крики пробивается смех. И радость. Кому-то все происходящее кажется шуткой? Безумие…
Даутцен готова бросится вперед и бежать в самую гущу событий, лишь бы не оставаться во мгле. Она должна выбраться из тумана. Здесь слишком тошно. Здесь нет ничего. Только неведенье.
Что-то несется к девушке на встречу. Оно огромное и тяжелое. Его шаги разносятся по земле, словно удары деревянного молотка.
Это твое сердце, Даутцен. Кровь шумит в ушах.
Из тумана вырывается лошадь. Она вертит головой во все стороны. Ее огромные белые зубы хватают воздух, словно ищут опору для тела.
Всадник едва держится в седле.
Николай весь в крови. Он больше не похож на того ухоженного и горделивого мужчину средних лет, каким Даутцен видела его в доме своего отца. Теперь это грязный и напуганный человек. Он изо всех сил дергает поводья и лошадь встает на дыбы в полуметре от девушки.
– Садись!
Николай протягивает Даутцен руку.
– Что происходит?
Конь переминается с ноги на ногу и вот-вот понесется дальше. Земля снова дрожит. Несколько воинов, которые сопровождали обоз, проносятся мимо. Самому последнему в спину прилетает стрела с разноцветным опереньем, и он падает с лошади в грязь дороги. Там и лежит на обочине. Без движения и без дыхания. Больше не человек. Кукла в доспехах. Поломанная и выброшенная за ненадобностью. Нет ничего сверхъестественного в том, как выглядит мертвец. Его душа уже не здесь. Ее никогда там не было.
Николай даже не пытается помочь своему подчиненному. Он сплевывает кровь и хватает Даутцен за талию.
– Лезь на коня, глупая девка.
Несколько стрел пролетают сквозь туман. Воздух закручивается, словно дым от костра. Злые духи поднимаются вверх. Неясные силуэты становятся ближе. Нечто бьет Даутцен в бок, и она кричит от боли. Но недолго. Кровь заполняет горло и рот. Она льется по подбородку на грудь.
Николай тянет Даутцен вверх.
Небо кружится.
Мир уходит из-под ног.
Лошадь несется вперед сквозь деревья.
Лес шепчет проклятия.
Что-то бьет Даутцен в спину, и она падает.
Мокрый снег пахнет травой. Скоро весна.
Там далеко-далеко на краю бездны парит черная птица.
Глава 3
1
Тасмин осторожно спустилась в овраг.
Здесь холодно. Солнечные лучи остались играть на поляне. Сюда глядят только деревья. Их ломкие тени гуляют на самом дне. Они будто пришли на запах крови. Ее здесь полно. Можно насытиться на годы вперед. Она ушла вниз. Под корни. И Затонувший лес пил ее. Насладился каждой каплей чужой, растерзанной жизни.
Мертвая девочка лежит чуть в стороне от деревьев. Она ползла вниз по оврагу. Прочь из леса. Опять на дорогу откуда пришла. Может быть, она знала. В самом конце. Это чувство. Смерть и кто-то еще. Затонувший лес, который оскалил зубы в ожидании пищи.
Тасмин берет девочку за плечо и переворачивает на бок.
Труп еще не остыл.
Тело легкое и податливое.
Но это ускользает от Тасмин. Она не может думать ни о чем другом. Затонувши лес исчезает. Снег больше не сыплет. Холод сменяется жаром. Тени отступают и присутствуют где-то на краю зрения лишь как напоминание об окружающем мире.
Все что осталось здесь и сейчас – это глаза.
Черные принадлежат Тасмин. Из них льются слезы. Но девушка не замечает этого. Она не чувствует ничего, ведь никакой Тасмин больше не существует. Ее никогда и не было. Она ушла отсюда. Тело отброшено. Нет мыслей. Нет картинок. Пустота. Освобождение. Все равно как умереть. Перестать быть человеком. Вынырнуть из бесконечного потока сознания и сидеть на берегу, вслушиваясь в шум набегающих волн.
Мертвая девочка смотрит вверх. В голубых глазах отражаются облака и ветки деревьев, и печальное лицо Тасмин. Они похожи на океан. Эти глаза. Огромный, сильный, вечно живой. Такие же странные. Спокойствие. Гнев. Они будут сниться. Звать к себе. Там. В пучине, на самом дне. Тасмин видит покой.
Может быть, ты искала их? Все свое время. Во всех мирах.
Может быть.
Тасмин слушает лес.
Стоны и шепот. Старые суставы скрипят. Ветки гнутся под тяжестью снега. Крупные хлопья падают на землю. Шаги уходящей зимы.
Деревья жили так тысячи лет.
Пора умирать.
Медленно. Нежно. Так, будто боясь разбудить мертвую девочку. Тасмин гладит ее белые, красные волосы. Снег тает под теплой ладонью и вновь становится каплями крови.
Руки скользят дальше. Вниз. По плечам и спине. К двум мерзким стрелам, которые принесли смерть. Тасмин достает нож и разрезает платье. Ткань расходится в стороны обнажая раны.
Стрела под лопаткой вошла неглубоко. Тасмин видит окончание наконечника. Она берется за древко двумя руками и расшатывает его из стороны в сторону. Рана расширяется и мерзость выходит наружу.
Тасмин швыряет стрелу в сторону.
Больше никогда.
Нет.
Это в последний раз, когда она прикасалась к таким ужасным вещам.
Вторая стрела засела в теле почти что на треть.
Эту лучше не трогать. Тасмин решает извлечь наконечник по-другому. Нож не подходит. Лезвие слишком короткое. Тасмин ломает древко стрелы как можно ближе к ране.
Вот и все. Больше ничего не сделать. Лучше бы все оставить как есть и уйти. Но Тасмин не может так поступить. Она должна быть здесь. Это странное чувство. Смесь страха и удовольствия. Оно идет через все тело, опускаясь к ногам, поднимаясь к голове. Блуждает. Щекочет. Что-то сродни предчувствию смерти.
Тасмин кладет ладонь на грудь девочки, а другую на землю рядом с трупом.
Никаких слов произносить не нужно. Настоящая сила не требует молитв или псалмов. Она просто есть. Идет от источника к проводнику. Ничто не может остановить поток.
Снег превращается в воду и пар. Прошлогодняя листва обращается в пепел. Едва ожившая трава и первые цветы увядают. Личинки насекомых и мелкая живность гибнут. Земля сыпется как песок. Трещины бегут в разные стороны от Тасмин. Круг смерти разрастается. Пустота движется от оврага к деревьям. Корни умирают первыми. Затонувший лес кричит от боли.
– ГРЯЗНАЯ ШЛЮХА!!!
Гниль поражает деревья и ползет вверх. Выше. Дальше по веткам. Прямо к небу. Кажется, она пойдет и сожрет облака, космос, Солнце, Галактику и Вселенную.
– УБИЙЦА!
Деревья теряют кору. Она лопается и падает на песок. Стволы текут вниз. Они искажаются и принимают форму людей, обезумевших от страданий и гнева. Уцелевшие ветки, будто руки прикрывают изуродованные тела. Все вокруг на сотни метров обращается в камень и рассыпается на куски.
– СУКА!!!
Но Тасмин не останавливается. Она убивает Затонувший лес до тех пор, пока мерзкая стрела не выходит из тела девочки наружу. Такая маленькая и такая коварная. Наконечник и часть древка падают на землю и тут же превращаются в пыль.
Тасмин чувствует, как в груди под ладонью бьется сердце.
Будто птица в клетке. Забылась. Вспорхнула и ударилась крылом о прутья. Резко. Сильно. В надежде обрести новую жизнь.
Тасмин шепчет:
– Сиди там. Я никому не позволю увидеть тебя.
Она вновь достает из-под платья нож. Это всего лишь маленькое лезвие. Таким вряд ли кого-то можно убить. Затонувший лес скулит и плачет. Ветер воет над поляной. Становится холодно. Солнце теперь ближе к закату. Багровые лучи рассыпаются, как солома. Тени ползут в сторону запада. Такие длинные и мрачные, что больше похожи на силуэты палачей в капюшонах.
Тасмин берет нож в правую руку.
Лезвие острое. Свет дрожит и ломается на тонких гранях, отражаясь вниз на песок и обратно в небо. Высоко-высоко над лесом висит черная птица. Она знает, что будет дальше. Ей прекрасно виден блеск ножа и бледная кожа. Голубые вены, по которым бежит кровь. Такая сладкая. Такая теплая. Она лучше, чем любая вода. Только кровь может утолить жажду демона.
Тасмин медленно ведет лезвием по ладони левой руки. Нож движется наискось от указательного пальца и разрезает линию любви, мудрости и судьбы. Жизнь так коротка. Ее почти нет. Это лишь маленькая дуга рядом с большим пальцем, которая остается в стороне. Да. Жизнь будет отброшена, принесена в жертву времени и обстоятельствам.
Из раны на песок льется кровь.
Лес скрипит. Он голоден. Он ел все утро тех воинов, что лежали на поляне, но так и не смог насытиться. Слишком стар. Ему только гнить. Запах и вкус крови пробуждает давно забытое чувство. Оно сродни мужской эрекции. Это желание. Нестерпимое тягостное ощущение предстоящего оргазма.
Черная птица падает вниз.
Комок перьев и плоти меняет форму. Клюв исчезает, крылья становятся длиннее, на голове появляются уши. Оборотень едва не разбивается о землю. Лишь в самый последний момент птица превращается в кота. Огромные, сильные лапы с когтями оставляют борозды на песке.
Исмат улыбается Тасмин.
– Ты должен помочь мне.
Кот тыкается мордой в ладонь девушки.
Он пробует кровь. Сначала лишь кончиком языка. Но тут же срывается и лижет рану по всей длине. Кожа расходится в стороны и жизнь льется наружу все больше и больше.
Тасмин морщится от боли, но не отнимает руку. Она вешает на шею коту пузырек с лекарством.
– Отнеси это в деревню. Там живет девушка. Ты видел ее этим утром. Отдай и проследи чтобы выпила все еще к ночи. Не возвращайся пока не исполнишь.
Тасмин шепчет коту в самое ухо.
Он виляет хвостом и трется о ногу девушки.
Кровь. Она занимает все его мысли. Нет ничего прекраснее, чем зачерпнуть чью-то жизнь. И пить. Лизать. Сосать ее без остатка. В зеленых глазах Исмата безумие. Он выпускает зубы и готов откусить кусок плоти. Жрать.
Тасмин гладит кота по голове.
Эта ласка пробуждает воспоминания. Прошлое, которое Исмат потерял, когда Девора превратила его в нечто странное, пришедшее сюда из другого мира. Он вспоминает свою маленькую хозяйку, которая принесла ему блюдце с молоком и кусочек желтка, когда он был так голоден. Мать-кошка мертва. Больше нет ничего теплого в мире.
Исмат поднимает голову от раны.
Он хочет сказать Тасмин, что помнит ее. Что никогда не забывал, но девушка не понимает. Она слышит лишь протяжное, тоскливое:
– Мя-я-у-уу.
Исмат уходит.
Он растворяется в воздухе между деревьями на краю поляны.
С неба падает снег.
Здесь его и так слишком много. Все исчезает. Следы кота, кровь Тасмин. Мир растворяется в белом безмолвии. Зима никогда не уйдет. Время сломалось. Весна лишь обещание, которое не исполнится. Надежда старика на будущее, которого у него нет. Все свершилось. И теперь нечего ждать.
Снег сыплется.
Медленно. Тихо.
Тасмин смотрит на ладонь. Кровь высохла, но рана болит и щиплет. Кожа увяла до самой кисти. Вся покрыта морщинами и оспинами. Она чужая. Эта рука старой ведьмы.
– Твоя бабка. Злая карга! Стала уродиной в двадцать лет. Она слишком часто обращалась за помощью к существам с другой стороны. Помни об этом. Каждый раз будет все хуже и хуже. Плата растет!
Тасмин улыбнулась.
Мысль показалась ей абсурдной. Смешной. Теперь незачем помнить уроки Деворы. Тасмин никому не нужна. Ее тело. Кожа и кости. Пусть вся она от волос до ступней обратится в иссохшую старуху, никто не заплачет. Этим губам некого целовать. Руки лишь для того, чтобы собирать травы. Грудь, живот и там… между ног. Все. Ничье. Никому не принадлежит.
Тасмин оглядела поляну.
Снег все идет. Ночь близка. Если медлить и дальше, то вернуться домой станет почти невозможно. Затонувший лес менялся во тьме. Дорожки плутали. Знакомые деревья вели прямо в болото. В небе между верхушками сосен мерцали звезды других миров.
Тасмин обнимает незнакомую девочку за плечи и тянет наверх из оврага. Тело легкое. Будто еще не успело обрести вес в этом мире. Только сейчас Тасмин понимает, что вернула к жизни почти что ребенка.
2
Все вокруг превратилось в пустыню. Ни деревьев, ни кустов, ни травы. Только песок да снег. Белое на сером. Жизнь еще не скоро согреет эту поляну.
Что же ты натворила глупая ведьма?
Затонувший лес стонет.
Он ждет наступления ночи. Тьма скроет позор. Залечит рану. Нечто придет с той стороны и очистит землю от мерзости. Огромное. Непостижимое. Злая душа Затонувшего леса. Такая же мерзкая, как гниль на болоте.
– ТЫ ДОЛЖНА УМЕРЕТЬ, ДРЯННАЯ ДЕВЧОНКА!
Тасмин кивает. Скорее всего так и будет.
Последний солнечный луч коснулся снега и, не оставив следа, скользнул в сторону дороги и дальше за холмы. Он исчез там, будто упал в огромную бездну.
Разве можно поверить, что Солнце вернется?
В этой мгле, которая приходит сюда после заката, нет ничего для подобных надежд.
Мороз щиплет кожу.
Воздух слишком холодный. Каждый вздох причиняет боль.
Тасмин пронесла незнакомку на руках до края поляны и там, обессилев, села на землю. Она отдала слишком много. Какая-то часть ее существа тоже исчезла вместе с деревьями из Затонувшего леса. Такое с ней случилось впервые. Обычно она знает предел. Этому учишься сразу. Она хорошо помнит уроки Деворы. Первое прикосновение к мертвецу вызывает странное чувство. Больше всего оно похоже на тошноту. Стоит лишь на секунду забыться, и собственная жизнь потечет в покойника вместо силы из источника.
Скорее всего во всем виновато небо.
Тасмин взглянула вверх.
Нет.
Не это.
Небо, которое отразилось в глазах мертвой девочки. В тех голубых, темных осколках. Там глубина. Такая же бездна, в которую уходит Солнце перед наступлением тьмы. Остается лишь падать. Больше некуда деться.
Тасмин прижимается к незнакомке. Так тепло. И так спокойно. Сумерки больше не вызывают страх. Угрозы и жалобы Затонувшего леса – это лишь скрип деревьев, вой ветра, шепот ручья. Может быть, на самом деле она обнимает себя? Ту свою часть, которая теперь живет в этом ребенке.
Незнакомка все еще будто мертва. Тасмин не знает сможет ли снова вернуть ее. Иногда на том берегу никого нет. Только плеск волн и далекий удар весла по воде.
Едва уловимое дыхание девочки щекочет шею.
Тасмин впервые чувствует физическую близость с другим человеком. Мать никогда не обнимала ее. Боялась прикосновений, словно они причиняли ей боль. Девора видела в дочери только свою глупую копию, которую нужно было все время учить. Но и это продлилось не долго. Со временем она разглядела кое-что еще. Сладкое. Вкусное. Нечто внутри Деворы оказалось слишком жадным и ненасытным. То был голод старого бога.
– Я не знаю куда мне пойти, – говорит Тасмин.
Все повторяется.
Судьба смеется.
Ты убийца и рано или поздно получишь по заслугам. Ты обречена бежать и скрываться. Твоя жизнь никогда не будет счастливой. Вечная тень предательства висит над тобой.
Скоро ночь.
Первые звезды уже прокололи небо в самых тонких местах.
До хижины на болоте уже не добраться. Тьма придет в Затонувший лес много раньше.
Есть вещи, которые никогда не стоит делать.
Убивать свою мать. Оживлять мертвецов. Испытывать симпатию к девушке только потому, что заглянула ей в глаза.
Но такова Тасмин.
Она берет незнакомку на руки и встает с земли. Где-то далеко-далеко шумит океан. Волны набегают на берег и сползают обратно. Ветер приносит вкус соли.
Выпавший снег скрипит под ногами.
Тасмин делает шаг по тропе в сторону болота. Она идет вперед, не чувствуя усталости и страха. Ее воля сильнее, чем тело. Из бездны некуда деться.
Мир меняется. Затонувший лес вытягивается в длину и скользит назад. Он будто огромное пятно краски, которое размывается на весь холст, разрушая рисунок. Деревья, снег, тропинка и овраг плавятся, словно металл под воздействием высоких температур. Звезды взрываются, умирают и рождаются снова. Лишь сумерки, песнь близкой ночи, остаются там, где и были.
Океан набегает на берег.
Холодный и мрачный.
Волны катятся от самого горизонта, чтобы со всей силы ударить о скалы. Шум и ярость. Рокот недовольного заключенного, который все еще бьется о стены тюрьмы, в надежде выбраться на свободу.
Тасмин делает глубокий вдох и смотрит на Солнце.
Огромная звезда падает в океан. Свет убегает за горизонт. Тень лежит на всем побережье. Яркие краски дня превращаются в пепел.
Этот мир нравится Тасмин больше. Но она здесь лишь на время. Чудовища придут за ней сквозь пространство. Они доберутся сюда так легко, потому что Затонувший лес – это кошмар. И от него не проснуться.
Она сильнее прижимает к себе незнакомку.
Мать и ребенок.
Обмякшее тело все время выскальзывает из рук. Если девочка упадет, Тасмин уже не сможет ее поднять на руки. Сил почти нет. Каждая мышца напряжена, усталость становится болью.
Тасмин отвернулась от Солнца и побрела в сторону дома. Крыша из черепицы, словно шатер сумасшедшего путника, торчит среди холмов в паре сотен шагов от океана.
Дом выглядит слишком знакомо.
Небольшой двухэтажный коттедж с подвалом и гаражом на две машины, который примыкает к высокому маяку, отчего из далека кажется остатками замка. Забор – крепостная стена, окна и двери, будто бойницы, а маяк над землей, словно обветшалая башня, на вершине которой находился портал в другой мир.
Старый сад, разбитый когда-то давно во дворе перед домом, весь в красоте. Трава и цветы в ожидании ветра. Стволы красного клена и дуба тянут ветки к далекому небу. Кусты можжевельника вдоль дорожки, которая ведет к маяку, сыплют на землю мелкие листья-иголки, роняя их будто слезы о прошлом.
Тасмин прошла через сад к дому и упала без сил рядом с порогом.
3
Она не смогла вспомнить, как оказалась в спальне.
Дом молчит.
Что с него спросишь?
Брошенный много лет назад на краю Вселенной, он все еще хранит обиду. Девора редко здесь появлялась. Переходы между мирами отнимали у нее много сил. Она брала сюда Тасмин лишь затем, чтобы кто-то мог вколоть писателю инсулин.
Интересно. Чтобы сделала Девора, если бы дочь отказалась?
Может быть тогда весь этот сюжет не смог бы случиться.
Тасмин пожимает плечами.
Призрачный свет Луны проникает сквозь окно рядом с кроватью.
Все вещи в комнате выглядят ненастоящими. Картина с кипарисами на стене, платяной шкаф, полка и книги.
Но труднее всего поверить в кровать.
Простыня и одеяло.
Запах свежевыстиранного и высушенного на солнце белья. Стиральный порошок «альпийское утро». Настоящее чудо. Магия этого мира.
Тасмин села в кровати, свесив ноги на пол. Мышцы болели. Она почувствовала на секунду как дом качнулся и встал на место. Может быть, так приходит смерть? Боль и усталость сменяются чувством падения. Все кружится. Стены и потолок сваливаются в одну воронку и тянутся, как жевательная резинка.
Тасмин глянула в окно.
Океан мыл берег.
Лунный свет тянулся дорожкой на поверхности воды от берега к небу и исчезал в непроглядной тьме где-то там в бездне. Мерцание. Всполохи. Тысячи маленьких огней. Водная гладь поднимается вверх и опускается вниз. Вдох и выдох.
Чужое дыхание.
Горячее и сухое. Словно хамсин.
Кто-то хрипит и бормочет.
Тасмин вскочила на ноги и включила в комнате свет.
Незнакомка лежит на кровати под стенкой. Она похожа на мертвую птицу. Маленький журавлик, который запутался в простыне. Ее глаза закрыты, но бегают под веками так быстро, будто ищут выход, чтобы выбраться из кошмара и наконец-то взглянуть на настоящий мир. Сухие, треснувшие губы девочки шепчут молитву.
Тасмин присела на край кровати и положила ладонь незнакомке на лоб.
Девочка горит.
Вся постель на ее стороне пропитана потом.
Вот из-за чего ты проснулась.
Кожа горячая и липкая. Волосы мокрые, спутаны так будто, кто-то специально крутил и вертел их полночи. Лицо бледное, исхудавшее.
Тасмин отбросила простыню и перевернула девочку на живот. Быстрыми движениями она расстегнула корсет ее платья и задрала вверх сорочку. Пятна крови уже высохли и теперь в тусклом свете казались черными разводами грязи. Широкий розовый рубец от зажившей раны тянулся по всему левому боку. Он дошел почти до бедра и совсем чуть-чуть свернул к животу.
Тасмин провела по шраму кончиками пальцев. Девочка вздрогнула и застонала.
Боли здесь нет. Только воспоминания. Их так просто не излечить.
Тасмин погладила незнакомку по голове и вдруг вспомнила о стрелах, которые вытащила еще в Затонувшем лесу. Она стянула с девочки сорочку и швырнула ее вместе с корсетом на пол. Это уже не отстирать. Только выбросить, а лучше сжечь. Зачем хранить воспоминания о смерти. Ничего хорошего в таких вещах нет. Они приковывают к себе человека и висят тяжким грузом. Куда ни пойди всюду боль.
– Нужно жить… – шепчет незнакомка в бреду.
Тасмин замирает.
Она впервые слышит ее голос. Низкий, совсем не похожий на детский. В нем присутствуют властные нотки. Так звучала Девора. Нет. Это все из-за внешнего сходства. Если бы не белый цвет волос, то их можно было бы назвать сестрами. Мать Тасмин и эту девчонку. Подбородок и скулы, линия рта, брови и голубые глаза, только нос у Деворы другой.
Свет в комнате мигает.
Неясные тени пробегают по стенам.
Порыв ветра швыряет песок в окно, и он сыплется будто шепот.
Гул океана становится ближе, чтобы тут же уйти вместе с волной.
Все стихает. Все становится прежним.
Тасмин осмотрела раны от стрел, но оказалось, что они затянулись еще в Затонувшем лесу. Она перевернула девочку на спину и взглянула с другой стороны.
Какая маленькая грудь. Разве такие бывают? Это просто соски. И ничего. Слишком розовые. Такие у всех девушек со светлыми волосами?
Мысль привела Тасмин в смущение. Кровь прильнула к щекам. На секунду стало тяжело и невыносимо дышать. И еще что-то билось под пальцами. Словно птица в клетке, в мечте о свободе.
Тасмин глянула вниз. Ее ладонь лежала на груди незнакомки.
Пальцы жгло. Сила шла сквозь время и пространство. Жизнь перетекала из одного тела в другое. Их судьбы сплетаются. Память и сознание. Чувства и разум.
Вся рука будто в огне.
Если ее не убрать немедленно, жар пойдет дальше и Тасмин вся обратится в пепел. Но она не спешит. Все слишком тяжелое. Пальцы, кисть и локоть. Весь этот мир. Планета. Галактика. Вселенная.
Какое-то время ничего не происходит. Только шум волн.
Тасмин поднимает глаза и встречается с океаном.
Незнакомка смотрит на нее из-под копны упавших на лоб волос. Белые и красные от крови локоны, сквозь которые призрачным светом горят голубые осколки.
– Пить, – шепчет девочка.
Шелест волны. Скрип песка.
Тасмин отдергивает руку и вскакивает с кровати. Она выбегает из комнаты прочь.
Дверь грохает так, что весь дом трясется в испуге. Стены крутанулись на месте, пол заскрипел. Сердце Тасмин едва-едва удержалось в груди.
На кухне вода из-под крана слишком горька. Вкус ржавчины и хлора. Пить эту дрянь можно только в самом безвыходном положении. Но Тасмин выкручивает напор на всю мощь. Она подставляет голову под струю холодной воды и чувствует облегчение.
Вода затекает в уши и шум океана остается где-то там за пределами слуха. В темноте ночи лишь его образ мелькает у Тасмин перед глазами. Два голубых осколка.
Она выключает воду и выкручивает волосы. Кухонное полотенце лежит в ящике под раковиной. Оно слишком маленькое, чтобы вытереть голову на сухо, но этого и не нужно. Прохлада приятна. Она дарит покой. Тасмин вновь может мыслить рационально.
Две баклажки с чистой водой стоят рядом с чайником на столе.
Сколько им лет?
В последний раз Тасмин была здесь, когда ей исполнилось четырнадцать. Почти годовщина. Девора купила ей торт и желтое платье. Опоздала на несколько дней. Могла бы просто сделать вид, что забыла. Но нет. Где-то в доме валяется открытка с днем рождения. Там внутри надпись: «ТЕБЕ кажется, что ты всего лишь ЧЕЛОВЕК, но для кого-то ты целый МИР». Буква М в последнем слове с дефектом. Она больше похожа на П.
Тасмин сполоснула стакан и налила в него чистой воды.
Путь обратно в спальню показался ей самым тяжелым походом за всю ее жизнь.
Девочка все также лежит под стеной. Бледный призрак, который в любой момент может исчезнуть. Вся она окажется лишь игрой света и тени. Шуткой Луны. Холодной. Циничной. Из тех, которые трудно простить.
Тасмин садится рядом и помогает девочке приподняться. Она старается не замечать наготы своей гостьи и смотрит в окно.
Океан стирает скалы в песок.
Незнакомка пьет воду. Тасмин приходится отнимать стакан.
– Я умерла?
Шепот ветра. Шаги прилива.
– Может быть.
– Что там шумит?
– Океан.
– Красивое слово.
Девочка откинула голову на подушку.
Она вся дрожит. Горит в огне лихорадки и трясется от холода.
Тасмин берет из платяного шкафа пуховое одеяло и укрывает незнакомку, надеясь еще раз увидеть голубые осколки на дне океана. Но девочка спит.
4
Машина Деворы все еще на ходу.
Двигатель громкий, руль плохо держит дорогу, шины протерлись до корда. Ржавый внедорожник скрипит и бурчит, но все же несется вперед.
Тасмин гонит по побережью как сумасшедшая.
Белые полосы на асфальте сливаются в одну сплошную линию. Ночь все еще в силе. Фонари вдоль дороги мертвы. Отблеск Луны на поверхности океана. И далекие звезды. Мир почти девственный. Едва изменился за тысячи лет.
Машина поднимается на вершину холма.
Тасмин сбрасывает скорость и останавливается. Она открывает дверь и выходит на дорогу. Запах асфальта. Выхлопной газ. Вонь из мусорных баков. Соленый вкус океана и сладкий аромат карамели.
Так пахнет город.
Огромная река, состоящая из миллиона маленьких огней, тянется от побережья и поднимается на горный хребет, чтобы исчезнуть где-то там на другой стороне. Ветер приносит звуки машин, эхо метро, обрывки фраз, возгласы, шепотки-разговоры. Все движется. Все меняется. Кажется, еще чуть-чуть и весь этот свет и звук потечет в океан.
Тасмин испытывает странное чувство.
События повторяются.
Там внизу перед ней опять лежит Затонувший лес. Город – его воплощение в этом мире. Вместо деревьев в небо уходят здания и дома. Тропинки превратились в шоссе и дороги. Овраги обернулись тоннелями для метро.
И все же.
Она могла бы остаться. Затеряться среди улиц. Исчезнуть в квартирах новых домов на побережье или ютиться в лачугах у подножия гор, прятаться на заброшенных фабриках в индустриальном районе. Все лучше, чем вернуться назад в мир Деворы.
Могла бы.
Если бы не воспользовалась силой, чтобы оживить незнакомку. Она совершила самый глупый поступок в своей жизни. И что самое ужасное – Тасмин совершенно не знала по какой причине.
Теперь только сесть и заплакать. В этом мире для Тасмин больше нет места. Бледный придет сюда. Может быть завтра. Он притащит с собой иссохшее тело Деворы. Тупой идиот.
Тасмин пожимает плечами.
Родственников не выбирают.
Она садится в машину и давит на педаль газа.
Город становится ближе. На обочине вырастают автозаправки, кафе, рестораны, киоски и небольшие магазины с одеждой и пляжным снаряжением. Появляются плакаты с рекламой.
ПОЗДРАВЛЯЕМ – ВЫ ПОБЕДИТЕЛЬ!
ПОРОБУЙТЕ РАДОСТЬ-17 СЕЙЧАС! БЕСПЛАТНО!
ПОКУПАЙТЕ НЕМЕДЛЕННО!
БЕЗЛИМИТНЫЙ ДОСТУП НА 42 ДНЯ!
Тасмин проносится мимо. Никакие скидки и акции не могут заставить ее сбиться с пути. Квартиры, машины, кредиты, ипотеки, золото, брендовая одежда, ночные клубы, кинотеатры, аттракционы, отдых на островах и многое другое лишь бессмысленный набор слов в бесконечных предложениях, которые тянутся по страницам скучного романа писателя-продавца.
На въезде в город Тасмин замечает круглосуточную аптеку.
Небольшое здание, почти киоск, примыкает к бензозаправке, которая каким-то немыслимым образом превращается в фастфуд-ресторан и продуктовый магазин. Не смотря на поздний час несколько машин ждут своей очереди на заправку. Людей нигде не видно, и Тасмин решает, что лучшего места ей не найти.
Она оставила машину на парковке и пошла в сторону аптеки.
Кеды куда-то летят. Это они несут Тасмин вперед, а вовсе не ноги. Размер слишком большой. То левый то правый вот-вот прыгнут в небо. Приходится идти мелкими шагами.
Одежда Деворы висит на Тасмин мешком. Синие джинсы слишком широкие и длинные, пришлось проделать в ремне дополнительное отверстие и закатать штанины чуть ли не до колен, чтобы хоть как-то соответствовать местной культуре. Футболка не лучше. Она черная с белой надписью "БОГИНЯ".
Никакой конспирации.
Все понятно и так.
Инопланетянка шлепает по асфальту!
Но никто не кричит в ужасе и не вызывает полицию. Люди в ресторане сидят за столиками как ни в чем не бывало. Тасмин лишь еще одна тень, которую отбрасывают сюда фонари вдоль дорог.
Аптека пахнет спиртом и травами.
На входе стол, за которым сидит охранник. Он склонился над кроссвордом в журнале и мирно храпит.
Всюду полки и ряды с различными лекарствами, кремами, таблетками и банками. Здесь настоящий рай. Обладая такими сокровищами, Тасмин могла бы помочь всем жителям деревень в окрестностях Затонувшего леса, не прибегая к силе. Просто дать им мыло, спирт, антибиотики, болеутоляющее. Да в конце-то концов даже парацетамол творит чудеса!
Она проходит вдоль рядов и проводит ладонью по всем товарам. Жаль. Это изобилие, которое здесь никому не нужно, слишком печально. Все равно как сила без вектора. Решимость без действий.
Тасмин берет диклофенак в ампулах и шприцы, упаковку противовирусного, обезболивающее и витамины, спирт и вату. На пару дней хватит.
Она какое-то время мнется перед полкой у кассы, подсчитывая дни с последней менструации. И не хотя, и с как-то опаской тянется за упаковкой самых дешевых прокладок.
– Карта, наличные? – говорит женщина за пуленепробиваемым стеклом.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/aleksandr-operay/chernaya-nit-69134851/chitat-onlayn/) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.