Надюша
Вера Дмитриевна Таюрская
Ум и наблюдательность советской девочки, а в юности расчётливость и небольшие сделки с совестью, позволяют ей стать успешной женщиной. С крушением Советского Союза, рушатся карьера и сама жизнь Надюши. Но Судьба даёт ей второй шанс, и она же жестоко наказывает женщину за безудержное стремление исполнить свои мечты.
Вера Таюрская
Надюша
Немногочисленные гости, пришедшие после похорон помянуть Лизу, давно разошлись. Убрав со стола и вымыв посуду, ушла и домработница Аня. Вслед за ней, подчинившись просьбе Надюши, простилась Надюшина близкая подруга Наташа. В роскошно обставленном большом особняке хозяйка осталась совсем одна. Она сидела в гостиной в мягком кресле в стиле Людовика XIV, тупо глядя в черное пространство незажженного камина, не испытывая никаких чувств. Горе, словно мясник, выпотрошило ее душу, не оставив ни малейшего смысла в дальнейшем существовании.
Каминные часы пробили дважды. Надюша вздрогнула, мотнула головой, как будто желая избавиться от кошмара, поднялась и медленно подошла к окну, ее шаги безответным эхом разнеслись и растаяли в пустых комнатах. Она не помнила, сколько стояла у оконного проема и что видела за стеклом. Мрак, вокруг был непроницаемый мрак, который не могли развеять даже самые яркие фонари, освещавшие сад. В эту ночь ей так и не удалось уснуть.
Надюша поднялась с постели, вышла в гостиную, достала альбомы с фотографиями и принялась пересматривать снимки, но вид улыбающейся дочери причинял нестерпимую боль, и несчастная оставила это занятие. Затем она вернулась в спальню, открыла гардероб и стала с остервенением сбрасывать с вешалок одежду, расшвыривая ее во все стороны по комнате. Когда последний наряд униженно распростерся на полу, Надюша принялась за ювелирные украшения. Затем отправилась в кабинет. Груда документов, лежавших на столе, тут же была сметена на паркет, вслед за ними полетели сувениры, вазочки, книги с полок…
Когда солнце поднялось над горизонтом, слизывая с травы последние капли росы, роскошный особняк Надюши внутри представлял жалкое зрелище: как будто десяток смерчей пронесся по комнатам, опрокидывая и круша все то, что еще день назад было дорого и желанно сердцу хозяйки.
Внезапно во дворе послышалась музыка, и у ворот остановился роскошный черный мерседес, на крыше которого красовался огромный розовый бант. В дверь позвонили. Надюша силой заставила себя выйти и открыть дверь. Молодой человек, как будто только что освободившийся от фотосессии для журнала модной одежды и не успевший снять дорогой костюм, с дежурной улыбкой протянул Надюше планшет с прикрепленной накладной и авторучку.
– Подарок доставлен согласно договору, распишитесь в получении.
Надюша обреченно поставила подпись. А в голове всплыла невесть когда и где услышанная фраза: бойтесь своих желаний, они могут исполниться…
1951 год
Надюша родилась не потому, что о ней мечтали, ее желали, а потому что ее родители были уверены: раз есть семья, значит, должны быть и дети, по крайней мере хотя бы один ребенок. И с первого дня своего рождения она стала частью атрибута, входившего в состав быта семьи, как, например, предмет мебели или бытовой техники. И заботились о Надюше лишь в той мере, в какой это было необходимо, чтобы предмет имел хороший внешний вид и функционировал исправно. Чувства ребенка были не в счет. И происходило это вовсе не потому, что ее родители отличались грубостью и бесчувственностью, вовсе нет, по-своему они очень любили малышку.
Татьяна Сергеевна, мама Надюши, внешне была хрупкой и почти неприметной. Но в характере этой маленькой и на вид тщедушной женщины чувствовалась такая сила и мощь, что редко кто осмеливался перечить ей. После свадьбы она незаметно взяла все бразды семейного правления в свои руки. Николай Трофимович, Надюшин отец, не очень этому и противился. Женщины, мама и бабушка, управляли Коленькой с детства; его дедушка, почтовый служащий, был репрессирован и расстрелян за вредительство (надо же было такому случиться, что телеграфный аппарат сломался как раз в тот момент, когда он принимал важную правительственную телефонограмму), а отец погиб в конце войны, освобождая Прагу. Так что лидерство жены Николай воспринимал как что-то само собой разумеющееся.
Это была вполне благополучная советская семья, просто у нее, как и у всей Великой страны, были более важные заботы, чем чувства ребенка. Конкретно для семьи Марковых такой заботой была собственная квартира, ведь они втроем ютились в комнатке общежития, где шагу нельзя было ступить, чтобы на что-нибудь не наткнуться. По периметру комнаты, направо от входной двери, плотно примыкая друг к другу стояли: умывальник, плита, кухонный стол, тумбочка, кровать, напротив окна еще один стол, обеденный, далее в углу комод, детская кроватка, этажерка, шкаф, а заканчивалось все несколькими гвоздями, вбитыми в стену поверх клеенки и одновременно служившими и шкафом для одежды, и вешалкой в прихожей. После рождения Надюши этот непритязательный интерьер украсила пузатая детская коляска на низких колесиках, которая практически лишила возможности жильцов свободно передвигаться по комнате. Девочка была настолько обаятельной, что все звали ее не иначе как Надюша. Это имя из детского сада перешло с нею в школу и в институт, и, став взрослой, она иногда даже не понимала, что обращения Надя и Надежда Николаевна направлены именно к ней.
Достижению своей цели – накопить денег на свой дом – была подчинена вся жизнь родителей девочки. Конечно, они стояли в очереди на получение положенной квартиры, но беда была в том, что Марковым «не повезло с работой» в том смысле, что ни больница, ни автоколонна своего жилья не строили, надеяться приходилось только на исполком, но там таких Марковых было лет на двадцать ожидания.
Татьяна днями пропадала на работе – она работала медсестрой в городской больнице – брала дополнительные дежурства, устроилась на полставки в лабораторию: все для того, чтобы заработать больше денег. Николай тоже сутками не вылезал из своего ЗИЛка, хватался за самые дальние и хорошо оплачиваемые рейсы, и все для достижения все той же семейной цели. Впрочем, и Татьяна, и Николай были совершенно уверены, что продолжаться так будет не всегда, а лишь до тех пор, пока не накопят необходимую сумму на строительство дома.
Государство и коммунистическая партия, а в те времена они были неотделимы друг от друга, всячески поощряли такое трудолюбие своих граждан и создавали для этого все условия, чтобы у родителей не было проблем с тем, где оставить детей. Ведь бабушки и дедушки были не менее «трудолюбивыми». В стране строились детские сады, в них открывались круглосуточные группы: родители могли определить свое чадо на всю рабочую неделю и забирать его домой только по выходным.
В один из таких детских садиков и была устроена Надюша, едва ей исполнился год. Девочка всячески противилась несправедливости расставания с мамой, капризничала и плакала, едва они приходили в группу, после тех редких дней, когда Татьяна была свободна от дежурств и брала Надюшу домой. Мама, передавая ее нянечке, лишь слегка шлепала дочку по попе, произнося: «Поплачь, поплачь, золотая слеза не выкатится».
Сначала Надюша сильно обижалась на маму за то, что оставляла ее надолго в этом пусть и уютном, но таком казенном холодном доме. Однажды, проснувшись ночью, Надюша отправилась в туалет. Пройти нужно было мимо комнаты воспитателей, дверь была приоткрыта, и девочка невольно подслушала рассуждения двух нянечек, которые пожили достаточно и кое-что понимали в этой жизни. Они обсуждали женщин, вынужденных сдавать своих детей в круглосуточные садики, чтобы заработать им на обеспеченную жизнь дома. Услышав этот разговор, пятилетняя Надюша вдруг поняла, что мама бросает ее здесь вовсе не потому, что она, мама, плохая, а потому что о ней же, Надюше, заботится. От этого открытия девочке стало легко на душе. Она больше не капризничала и не плакала, отправляясь в садик, а за это мама покупала ей подарки, игрушки и конфеты, и Надюша сделала для себя первый жизненный вывод: послушной быть гораздо лучше, чем капризной.
1958 год
Долго на дом Марковым копить не пришлось. В Ангарске, куда семья переехала, водителей и медработников обеспечивали квартирами наравне со всеми. В тот год, когда Надюша пошла в первый класс, сбылась мечта ее родителей. После ноябрьских праздников Марковы получили ключи от новенькой двухкомнатной квартиры со всеми удобствами. Но рабочий темп Надюшиных родителей ничуть не изменился; вместо сбывшейся появилась другая мечта, вернее, их стало сразу несколько: приличная мебель для двух комнат и кухни и радиола. Мечты обновлялись по мере того, как что-то новое появлялось в магазинах или у знакомых Марковых.
После детского сада школа показалась Надюше просто раем. Во-первых, не было больше этого ненавистного казарменного распорядка. Вернее, он сохранился только отчасти и только до обеда, а после окончания уроков Надюша была предоставлена сама себе. Но ведь были еще и каникулы, и тогда свободу девочки не ограничивали никто и ничто. Однажды, когда мама подружки не отпустила ту с Надюшей купаться на речку, девочка даже поблагодарила Бога за то, что у ее родителей такая работа и можно не отпрашиваться, чтобы сходить на залив, в парк, покататься на каруселях, на железнодорожный вокзал, посмотреть на поезда, да мало ли еще куда можно пойти семилетней девочке, чтобы открыть для себя что-то интересное. «Слава богу», – сказала она про себя, хотя не имела ни малейшего представления, что это такое. Просто взрослые, когда были чем-то довольны, всегда повторяли: «Слава богу», «Слава богу».
1960 год
Перед октябрьскими праздниками Надюша с мамой отправились в магазин, чтобы прикупить чего-нибудь к праздничному столу. Перед такими праздниками на прилавки всегда выбрасывали дефицитные продукты, и Татьяна брала дочь еще и потому, что отпускали некоторый товар в ограниченном количестве в одни руки, а дети от семи лет тоже считались «одни руки». В очереди в кондитерском отделе перед Надюшей и ее мамой стояла высокая женщина в меховой шубке и шапочке.
«Зачем тетенька надела шубу, на улице же тепло», – подумала девочка. Тогда она еще не знала, что и шуба, и шапочка были не столько предметом одежды, сколько признаком избранности и достатка. Тетенька в шубе тем временем показывала красивым пальчиком с маникюром в очередной лоток с конфетами, произнося высокомерно-пренебрежительным тоном:
– Что это, «Белочка»? Триста грамм. А это «Мишка на севере»? Полкило…
Продавщица запускала руку в лоток, брала горсть конфет, бросала их на весы и, дождавшись, пока стрелка остановится, прибавляла на счетах несколько костяшек, затем аккуратно сгребала конфеты в огромный бумажный кулек, и все повторялось сначала. После окончания этого действа тетя в шубе взяла протянутые продавщицей конфеты, дав ей взамен две синеньких бумажки. Надюша знала к тому времени, что одна синенькая денежная бумажка – это пять рублей, а много это или мало – она еще не понимала.
Мамина покупка была намного скромнее: и кулек был намного меньше, и половину в нем занимали дешевые карамельки. У тетеньки в шубе в кульке были только шоколадные конфеты.
– Мама, а почему ты не купила такие же конфеты, как у той тетеньки? – спросила Надюша, когда они, нагруженные сумками (у мамы тяжелее, у дочери легче), возвращались домой.
– Потому что я не начальница и таких денег не получаю, – сердито буркнула мама, занятая мыслями, кому бы позвонить, чтобы раздобыть к праздничному столу еще и приличной рыбы, а к оливье – зеленого горошка.
– А почему ты не станешь начальницей? – не унималась Надюша.
– Образования нет, – снова буркнула Татьяна, она как раз думала о том, что неплохо было бы достать еще и сгущенного молока.
Надюша решила не спрашивать маму, что такое образование, ведь у нее его не было, значит, она могла хорошо и не знать, что это такое.
Но случай узнать, что такое «образование», представился Надюше очень быстро. В её классе был ученик Миша. То ли по причине своей лености, то ли из-за умственных способностей, но учился Миша из рук вон плохо, да еще и на уроках постоянно вертелся и разговаривал, отвлекая всех от занятий. Однажды, когда он в очередной раз вывел учительницу из себя, Анна Ивановна вызвала его к доске и, поставив перед всем классом, назидательно произнесла:
– Дети, из-за плохой учебы и отвратительного поведения Миша никогда не получит хорошего образования и не станет достойным членом нашего общества.
1961 год
День 19 мая стал для Надюши самым радостным праздничным днем, и даже день рождения не шел с ним ни в какое сравнение: ее приняли в пионеры. Весь класс долго готовился к этому замечательному событию. На одном из классных уроков учительница торжественно объявила, что скоро состоится самое важное событие в их жизни: они станут пионерами. Правда, Анна Ивановна тут же добавила, что этой чести удостоятся только лучшие ученики, отличники и хорошисты. С тех пор на классных собраниях пионервожатые часто с пафосом рассказывали о том, кто такие пионеры, чем они должны заниматься и как себя вести в школе, дома и на улице.
К моменту присяги в числе «лучших» был уже весь класс, даже закоренелые троечники и задиры. Анна Ивановна объяснила это тем, что хотя у них и «хромают учеба и поведение», но все верят, что, став пионерами, они исправятся, чтобы быть достойными членами советского общества. Поэтому, когда перед школой выстроилась торжественная линейка, в рядах претендентов на звание пионера не было только Миши, но только потому, что родители перевели его к тому времени в другую школу.
1962 год
В четвертом классе за отличную учебу и примерное поведение Надюшу по предложению пионервожатой избрали председателем пионерского отряда класса, а вскоре и в совет дружины школы. Избрание стало дополнительной нагрузкой, ведь приходилось отвлекаться и присутствовать на заседаниях совета дружины, проводить сборы отряда, готовить доклады, политинформации, участвовать во всех школьных мероприятиях. Это сильно урезало свободное время и ту свободу, к которой так стремилась Надюша. Но она не огорчалась, она ведь не отказалась от мыслей о свободе, а всего лишь отложила их на время. У нее, как и у родителей, тоже появилась цель, только другая, – образование, которое даст ей все.
Вскоре Надюша обнаружила, что вместе с дополнительной нагрузкой появились и дополнительные поблажки. Это открытие произошло случайно. Однажды она допоздна готовилась к докладу, посвященному годовщине Французской революции, и не успела приготовить домашнее задание по математике. По закону подлости именно на второй день и именно по математике ее вызвали к доске.
– Я не готова, – с места сказала Надюша.
– Почему? – строго спросила учительница.
– Я готовилась к докладу на сборе дружины.
Грозный вид учительницы тут же исчез, и она сказала мягким голосом:
– Хорошо, садись. Я поставлю точку в журнале, ответишь урок в следующий раз.
Как-то она снова плохо подготовилась к уроку, но ей поставили в журнал «отлично», ведь у Надюши снова была «уважительная причина».
Но скоро событие, произошедшее в школе, дало ей понять, что злоупотреблять поблажками нельзя, иначе можно лишиться всего в одночасье. В шестом классе сняли председателя отряда, обвинив его в зазнайстве и плохой учебе. Снятие было образцово-показательным, на линейке перед всей школой. По очереди выступили несколько его одноклассников, которые заклеймили позором зазнавшегося председателя отряда, что он перестал уважительно относиться к учителям, заносчив с одноклассниками, забросил учебу, спекулируя на том, что занят общественными делами. Его проработали по всей строгости и перевели в рядовые пионеры для перевоспитания.
1965 год
В квартире родителей Надюши наконец-то появилась приличная мебель, в гостиной стояла гордость семьи Марковых – телевизор «Вечер», на кухне тихо урчал холодильник ЗИЛ, а в ванной даже появилась стиральная машина. Но трудового рвения родителей Надюши это не поубавило: недавно они получили пять соток земли в садоводческом кооперативе и теперь загружали себя работой, чтобы обустроить дачу. Дочь не доставляла Татьяне с Николаем никаких хлопот: училась отлично, поведения была примерного. Старый дерматиновый чемоданчик, что хранился в спальне на шкафу, был забит почетными грамотами, которыми регулярно награждали и Надюшу, и ее родителей «за проявленные успехи в учебе и участие в общественной жизни школы».
Едва Надюше исполнилось четырнадцать лет, ее и еще несколько одноклассников стали готовить к приему в комсомол. И снова надо было зубрить положения из Устава комсомольской организации, выучить, что такое демократический централизм, какая награда, когда и за что была присуждена Ленинскому комсомолу. Ритуал приема был несколько иным, нежели в пионеры. И первое отличие было в том, что в комсомол принимали не всех скопом, а группами: сначала лучших из лучших, просто лучших, затем лучших из худших и наконец всех остальных. К окончанию школы в Надюшином классе, как и во всех остальных, была стопроцентная охваченность комсомолом, что было предметом гордости школьного руководства. Из председателей совета дружины Надюша без особых усилий перекочевала в секретари комсомольской организации школы.
1968 год
Близились выпускные экзамены, а Надюша наверняка знала только то, что продолжит учебу в вузе. В каком именно? Здесь начиналась полная неопределенность и путаница в мыслях. Девушка, как ни старалась, даже под микроскопом не могла найти в себе хотя бы мало-мальский след призвания. Мама советовала стать врачом.
– А что, – говорила она, – иди в терапевты: всегда чистенькая, всегда в белом халатике. В хирургию не надо, там не каждый выдержит.
– И то правда, – вторил ей отец. – Профессия самая что ни на есть интеллигентная. Ну и нас в случае чего лечить будешь.
Надюша прониклась этой идеей и даже стала прибегать к матери во время ее дежурств, чтобы поближе познакомиться с выбранной профессией. Но скоро та же Татьяна Сергеевна стала отговаривать дочь, предлагая «выучиться на что-то другое». Оказалось, что Надюша абсолютно не переносит вида чужой крови: стоило ей увидеть окровавленного человека, как приходилось оказывать экстренную помощь больному, а «юную врачиху» приводить в сознание от глубокого обморока.
Решение нашлось само собой, простое, как все гениальное. Сосед по парте, вихрастый Венька, про каких обычно говорят – ботаник, принес в школу справочник для абитуриентов, и Надюша выпросила взять домой любопытную брошюру. Вечером, сидя перед телевизором, Надюша одним глазом изучала наименования различных вузов и образование, которое можно получить в каждом из них. Другим – смотрела какой-то фильм, в котором пафосно изображали жизнь на какой-то большой стройке: юная девушка-инженер, вчерашняя студентка, горячо доказывала ретрограду-рабочему со стажем, что тот строит абсолютно неправильно; ее пылкость была так притягательна, что Надюша невольно уставилась в экран. Но вот кадр сменился, пошла величественная панорама стройки, и Надюша снова бросила взгляд на книжную страницу. Иркутский политехнический институт, факультет ПГС (промышленно-гражданское строительство)…
«Эврика!» – вскричала бы Надюша, будь она Архимедом, но вместо этого она предалась мечтаниям: большая стройка, кругом краны, сверкают искры сварки, гудят грузовики, снуют туда-сюда рабочие (такую картину она только что видела по телевизору). Надюша учит уму-разуму подчиненных, все слушают, затаив дыхание… И вот поднимаются ввысь заводы и дома, и счастливые жильцы въезжают в новые квартиры, и во всем этом ее, Надюши, заслуга, ей почет и уважение. А главное – институт располагался в пятидесяти километрах, в соседнем Иркутске, так что и ехать далеко не нужно; неизвестность всегда немного пугала девушку. Надюша поднялась, достала из ящика письменного стола чистую тетрадку и аккуратным почерком переписала перечень документов и экзаменов, необходимых для поступления.
Перед большим серым зданием, трепеща от волнения, стояла молодая обаятельная стройная девушка с чуть раскосыми серыми глазами, привлекательными ямочками на щеках и длинной каштановой косой волнистых волос. Ей предстояло сдать документы в приемную комиссию, среди которых было два – анкета и характеристика. Вступительные экзамены Надюша сдала без труда, и зачисление в институт могло бы перевернуть всю ее жизнь, если бы не те самые два листа бумаги, где черным по белому была прописана вся короткая жизнь Надюши и такая же короткая, но бурная общественная деятельность. Поэтому, став студенткой, она была просто обречена стать и комсомольским лидером в институте.
1971 год
Однако, как ни старалась Судьба сделать из Надюши запрограммированного общественного деятеля, ее женская природа все же дала о себе знать. Так хрупкий росток, подчиняясь зову природы, пробивает бетон и асфальт, чтобы пробиться к солнцу и выполнить свое предназначение: вырасти, зацвести и дать семя, чтобы жизнь на земле не прервалась, а продолжилась в новом поколении.
Это случилось на третьем курсе, когда на летние каникулы Надюша в составе студенческого стройотряда отправилась возводить коровник в одно из дальних сел. Но на строительстве они были заняты только днем. По вечерам все студенты отдыхали: ходили на реку купаться (природа была здесь потрясающей красоты и пьянила их, детей асфальта, выросших среди панельных и кирпичных городских коробок), иногда до рассвета засиживались у костра, распевая песни под гитару (все вокруг было пронизано романтикой: луна, звезды, пенье птиц, шум листвы). Часто посиделки у костра заканчивались прогулками по живописным окрестностям.
Гитариста звали Сергей Симуров, он учился на пятом курсе и давно в институтских коридорах приметил Надюшу, но ее строгий вид отпугивал его. А здесь оказалось, что это веселая общительная девушка, не лишенная чувства юмора. Надюша, напротив, сначала была уверена, что видит Сергея впервые. В институте она была погружена в учебу и общественную деятельность и ничего вокруг не замечала.
Сердце Надюши екнуло, когда она впервые услышала, как он играет на гитаре здесь, в летнем лагере. До той минуты она не обращала на него внимания. Многие студентки в стройотряде добивались его внимания, и Надюше льстило, что из многих претенденток на его сердце он стал ухаживать именно за ней, хотя она его и не добивалась.
Надюша и Сергей поддались романтическому чувству и увлеклись друг другом. Затем были нежные свидания, копна свежего сена, головокружительно пахнущая разнотравьем, и…
Все произошло естественно, как и бывает в природе, когда человек, забывая про расчет, идеологию, полностью подчиняется власти инстинктов.
После возвращения в город все вернулось на круги своя, а к Надюше еще вернулась и ее рассудительность: она совершенно другими глазами посмотрела и на Сергея, и на свое летнее приключение. Мягок, аполитичен, не умеет ставить перед собой цели и добиваться их – такую нелестную характеристику она дала предмету мимолетного увлечения после непродолжительных отношений в институте и постепенно прекратила с ним всякие отношения. Сергей не понимал причины их разрыва, пытался достучаться до сердца Надюши, но всякий раз натыкался на стену презрения.
Но природа решила отомстить Надюше, а может, просто хотела сделать ее счастливой. Ведь разве не в материнстве истинное предназначение женщины? Тогда Надюша этого не понимала, и стоит ли упрекать ее в неведении – ведь никто никогда не говорил ей об этом.
Мысль о том, что она беременна, вызвала у Надюши дикий ужас и панику. Были даже минуты, когда она всерьез подумывала о самоубийстве, чтобы избежать позора. Ведь эта беременность могла разом перечеркнуть все то, к чему она так упорно стремилась: свободу, независимость. Из комсомола и института, конечно, не выгонят, а вот на карьере можно поставить крест. Аморалка, а ее беременность вне брака, которая станет публичным достоянием, в то время большинством еще воспринималась как аморальное поведение, могла сломать ей жизнь раз и навсегда.
Конечно, был еще один выход: пойти к Сергею, объяснить ситуацию и выйти за него замуж. Симуров бы не отказался, ведь он любил Надюшу и страдал от разрыва их отношений. Надюша об этом знала, но замужество с Сергеем считала другим самоубийством, только медленным, растянутым во времени.
Аборт как радикальное решение ее проблемы показался Надюше самым приемлемым средством, и она стала лихорадочно вспоминать, что ей было известно об этом. Большая часть сведений о последствиях интимных отношений мужчины и женщины была почерпнута из разговоров ее матери с подругами, когда те шептались между собой на столь деликатные темы, думая, что Надюша занята уроками и их не слышит. Позже к ним присоединялись новые познания, теперь уже из разговоров подружек, так что багаж знаний в этой области у девушки был весьма смутным и противоречивым. Поиски выхода из щекотливой ситуации вытащили из Надюшиного подсознания воспоминания о дальней родственнице, про которую мама иногда говорила с подругами: «Вальке сделать аборт – что стакан воды выпить». «Это то что надо», – решила Надюша, она знала, что тетя Валя живет в соседнем городе, в двух часах езды на автобусе. Правда, лет десять после какой-то ссоры мама не общалась с Валентиной. Адреса у девушки не было, спросить у матери она опасалась. Дома на шкафу стояла коробка из-под обуви, где хранились письма и открытки от родных. Надюша вспомнила, что после ссоры мама все послания от Валентины выбрасывала, кроме одного, где их приглашали на новоселье. «Видать, Валька квартиру получила. Ладно, пусть валяется, адрес будет, мало ли чего. А знать ее все равно не хочу, проклятущую», – вспомнила Надюша слова матери. Татьяна тогда достала коробку и бросила в нее полученное письмо.
Под благовидным предлогом Надюша отпросилась в институте на несколько дней и отправилась домой среди недели, когда родители будут на работе. Они ничего не должны знать – ни о том, что их дочь нашла письмо с адресом, ни о том, что отправилась к тете Вале.
Девушка долго искала среди одинаковых серых панельных пятиэтажных коробок нужный дом, пока не встретила местного мальчишку, который проводил ее до искомого подъезда. Поднявшись на пятый этаж, Надюша, не найдя звонка, постучала в дверь; сначала робко, затем все настойчивее.
– Да слышу я, сейчас открою, кого там несет, такого нетерпеливого, – из-за двери донесся прокуренный хриплый голос, послышался звук поворачиваемого ключа в замке, и перед Надюшей появилась высокая худая женщина, смерившая девушку изучающим взглядом, словно просканировала с головы до пят.
– Ты не узнала меня, тетя Валя? – испуганно спросила Надюша в тревоге, что ее прямо с порога отправят восвояси. – Я Надя Маркова из Ангарска, твоя племянница.
– Ну проходи, коль племянница, – хозяйка отступила в глубь узкого коридора, пропуская гостью в квартиру. – Надолго в наши края?
Тетя Валя действительно не узнала Надюшу. Бесстрастно выслушала сбивчивый рассказ юной родственницы и просьбу помочь с абортом, так же бесстрастно утешила ее: «Не ты первая, не ты последняя». Затем спросила, есть ли у Надюши деньги. Получив утвердительный ответ, она произнесла тем же бесцветным голосом:
– Тогда нам это раз плюнуть. Счас позвоню кому надо, договорюсь насчет тебя.
Вскоре все было закончено, Надюша возвращалась обратно. На душе ее было легко и пусто. Она тупо смотрела на мелькавшие за окном автобуса деревья, густо тронутые осенней желтизной, и ни о чем не сожалела, ни в чем не раскаивалась, словно совершенное ею было чем-то обыденным, как утренняя гигиена. Надюша вдруг вспомнила Бога. Теперь она знала, кто это, и, хотя по-прежнему не верила в его существование, тем не менее произнесла про себя: «Слава богу. Слава богу, что все так обошлось: без скандала, без последствий». Надюша нисколько не сомневалась, что поступила правильно, ведь у ее ног лежал весь мир, впереди была вся жизнь, а главное – свобода. Она была даже немного счастлива, что все так хорошо закончилось. Ведь Надюша не знала своей Судьбы, не знала о том, что все в этой жизни неслучайно, что за все поступки, которые человек совершает, он рано или поздно – но всегда – платит, а иногда и расплачивается, и наказание за неверно сделанный шаг может быть ужасным и жестоким. Жизнь – это как огромный универмаг, в котором можно взять с полки все, что хочется, любой соблазн, но на выходе из него стоит касса, и строгий кассир сочтет весь товар – и придется оплатить счет. Но эти мысли не пришли Надюше в голову, да и не могли прийти; она была истовой атеисткой, верящей только в то, что мир материален… и ничего более.
1974 год
Жизнь Надюши шла по накатанной колее, словно кто-то заранее определил план, а ей лишь оставалось ставить отметки на пройденных этапах. И нет ничего удивительного в том, что после окончания института ее пригласили в Ангарский райком комсомола на должность инструктора. Она легко вписалась в структуру партийной власти, прошла ее от самых низов, знала, где и что сказать, где промолчать.
С родителями Надюша виделась крайне редко: у нее теперь была своя однокомнатная квартира, выделенная ей как молодому специалисту. Родители порадовались за дочь, когда та переезжала в свое новое жилье. Они в ее годы могли об этом только мечтать. Впрочем, у родителей к этому времени тоже сбылась очередная мечта: приобрести машину, чтобы было на чем ездить на дачу и на чем вывозить урожай и разносолы, в обилии заготавливаемые Татьяной Сергеевной. О Надюше они вспоминали редко и лишь в том случае, когда нужны были лишние рабочие руки.
– Хорошо бы Надюша догадалась и приехала, – говорил один из них.
– Да, – отвечал другой. – А еще лучше – вышла бы она замуж, была бы еще одна пара рук в хозяйстве.
Но на Надюшу они сильно не сердились, понимая, что она «при должности» и занята. Впрочем, Надюша часто подбрасывала родителям то денег, то помогала достать что-нибудь из дефицитных продуктов или строительных материалов. Так что родители были вполне довольны своей дочерью. Большего им пока и не требовалось.
1976 год
К двадцати пяти годам Надюша вынуждена была выйти замуж, именно вынуждена, потому что ее вполне устраивала и холостая жизнь. Но та же жизнь преподнесла ей еще один урок, который не усвоить Надюша просто не могла. На очередном комсомольском пленуме девушка познакомилась с Ираидой Сергеевной, седой серьезной дамой, заведующей идеологическим отделом обкома партии. Узнав, что Надюша не замужем, партийная дама раздраженно заметила:
– Голуба моя, быть не замужем в твоем возрасте – просто неприлично. Это чревато – понимаешь? Какой пример ты подаешь другим?
Надюша не стала искушать судьбу, дожидаясь того, чтобы узнать, чем именно чревато незамужество для ее карьеры, и занялась поисками подходящего супруга. И вскоре приличная партия была найдена. Именно партия – не муж, не супруг, а партия.
Этим милым словосочетанием «удачная партия» скрывают подлинную суть такого брака – расчет. И не важно, что за ним скрывается: деньги, положение в обществе или что-то еще, важно другое – чувства при выборе удачной партии не учитываются абсолютно.
Бытует мнение, что браки по расчету – самые крепкие и счастливые. Возможно, но с оговоркой: если расчет оправдался. Расчет Надюши оправдался абсолютно. Константин Аркадьевич Слуцкий был вдовцом, бездетным, на пятнадцать лет старше нее. Статный, с хорошими манерами, он понравился Надюше с первого взгляда. Вернее, сначала ей бросилось в глаза даже не его лицо, а тонкие аристократические длинные пальцы с ухоженными ногтями, какие редко встречались у советских мужчин, считавших, что мужского маникюра быть не может. Партийный путь Константина Аркадьевича почти ничем не отличался от Надюшиного, к тому же их объединяли общие взгляды. Семейная жизнь Надюши стала органическим продолжением ее работы, до поры до времени текла спокойно и размеренно.
1979 год
Вторую беременность Надюша восприняла с радостью. Ей было двадцать семь лет, заканчивалась работа в комсомоле, пора было подумать о том, чем заниматься дальше. Конечно, ее, к тому времени уже члена КПСС, могли пригласить на работу инструктором в какой-нибудь отдел райкома партии, но не факт, что ее партийная карьера сложится так же удачно, как и комсомольская. Нужно остановиться, осмотреться, подыскать себе подходящую работу, а это было совсем непросто, ведь по своей специальности, гражданское строительство, она не работала ни дня и за все это время успела подзабыть строительную науку. Идти на стройку и начинать работу с должности мастера Надюше очень не хотелось, а прийти в какую-нибудь контору без должного опыта – она опасалась. Ведь в городе строительных организаций было не так много, и не было ни одной конторы, где бы она, Надюша, не выступала на комсомольских собраниях. И везде были у нее знакомые, которые уважительно относились если не к самой Надюше, то к ее положению. Она опасалась показаться некомпетентной в каких-то практических строительных вопросах, стать посмешищем, потому что одно дело призывать на собраниях «ускорить темпы строительства жилья для трудящихся» и совсем другое – рассчитать нагрузку на несущую деталь конструкции. Словом, беременность оказалась весьма кстати, и Надюша решила при первом же подходящем случае все рассказать мужу. И вскоре такой случай представился.
Надюша хлопотала на кухне в приготовлении ужина. Это был тот редкий вечер, когда они с мужем, свободные от пленумов, заседаний, совещаний, лекций, могли провести время вместе, вдвоем. Стол по такому поводу накрывался в зале, и за ужином велась неспешная беседа.
– А знаешь, Надюша, у нашего первого на тебя большие виды.
– Что ты имеешь в виду? – заинтересовалась она.
– Тебя хотят направить на учебу в Высшую партийную школу. Твое выступление на районном пленуме комсомола произвело хорошее впечатление на Бориса Викторовича.
– Откуда ты это знаешь?
– Мне Филатов по большому секрету рассказал…
– Филатов? – перебила его Надюша. – Это тот, что в райкоме отдел кадров возглавляет?
– Вот-вот. Именно он. Так что, считай, вопрос решен в твою пользу однозначно.
– Это меняет дело, – грустно произнесла Надюша и задумалась.
Беременность, которая еще минуту назад казалась ей благом, превратилась в одночасье в досадное препятствие. Надюше ведь хорошо было известно о том, какой толчок в карьерном росте дает учеба в ВПШ, и это решало все проблемы с дальнейшей работой.
– О каком деле ты говоришь? – встревожился Константин Аркадьевич, глядя, как задумалась жена.
– Я беременна, – с сожалением произнесла Надюша.
– Да, некстати, – Константин Аркадьевич вслух произнес невысказанную мысль жены и тут же добавил: – Впрочем, тебе решать. Если хочешь – рожай, я не против ребенка.
– Нет, – твердо возразила Надюша. – Второго такого шанса может и не представиться.
Врач, миловидная женщина с тихим мягким голосом, к которой Надежда Николаевна пришла за направлением на аборт, как могла отговаривала ее от такого шага:
– Ведь для вас – это первый ребенок, и это в двадцать семь лет. Аборт всегда опасен, а в вашем случае особенно.
Но Надюша была непреклонна и на все аргументы врача отвечала:
– Так сложились обстоятельства.
1982 год
Празднование годовщины Октябрьской революции в 1982 году закончилось для Надюши сильной простудой, и после праздника она вынуждена была взять больничный лист и всерьез заняться лечением. Десятого ноября неожиданно позвонил Константин Аркадьевич и срывающимся голосом сказал:
– Надюша, умер Брежнев, включи телевизор.
1984 год
– Надюша, я с тобой вот о чем поговорить хочу, – сказала Татьяна Сергеевна, когда дочь заскочила ненадолго к родителям, чтобы завезти продуктовый заказ.
Такие заказы при дефиците продуктов тогда широко внедрились в повседневность всей страны. Правда, продуктовые заказы партийные деятели получали в «спецстолах», каком-нибудь скрытом от посторонних глаз отделе магазина, где можно было выбрать, что душа желает: от копченой колбасы до растворимого кофе. Продуктовые заказы для рабочих и служащих доставляли прямо к месту работы, и здесь уже было не до выбора: вместе с дефицитными колбасой и сыром в наборе могли оказаться и какие-нибудь консервы с истекшим сроком годности, и печенье, которое нужно было размочить, прежде чем съесть. Возможно, поэтому одним из популярных рецептов десерта в те годы было пирожное «картошка», которое делалось из такого вот печенья.
– Что еще, мама? – Надюша нехотя присела за стол на кухне. – Говори, только быстро, я сегодня очень устала, хочется поскорее домой, отдохнуть.
Татьяна Сергеевна, вытерев полотенцем последнюю тарелку, поставила ее в буфет и придвинула табурет поближе к дочери.
– Моя соседка, Клавдия, все просит поговорить с тобой, я позову ее? Уж больно она просила с тобой встретиться.
– Мама, у меня есть приемные дни, пусть запишется, там и поговорим.
– Нет, на прием она не пойдет, стесняется, а поговорить очень хочет. Уважь ее, доча, ведь двое деток у нее.
– Дело касается детей?
– Их родимых, их… Так я позову ее? Она напротив живет…
– Зови.
Надюша устало поднялась и пошла в зал, разговаривать на кухне она считала совсем неприемлемым, а Татьяна Сергеевна метнулась за соседкой.
Вскоре в комнату в сопровождении матери вошла молодая женщина.
– Присаживайтесь, – произнесла Надюша тоном, каким обычно встречает посетителей в райкоме, и жестом указала на стул.
Соседка неуверенно присела на край стула, теребя пальцами полу кофты, стараясь справиться с волнением.
– Не волнуйтесь, – Надюша сменила начальственный тон на доброжелательный. – Что у вас за вопрос?
– Не знаю, с чего начать, – женщине наконец удалось унять дрожь в руках.
– Начните с главного. Как вас зовут?
– Клава я, Клавдия Ивановна Наумова. У меня двое детей, старшему Ване десять, а доченьке Леночке вот только шесть годочков исполнилось. Она у меня поздно пошла, болела. Но как пошла – так не остановишь, я только радуюсь этому, везде ее с собой беру.
– Ну и замечательно, а вопрос-то в чем? – нетерпеливо перебила Надюша, она уже пожалела, что согласилась на встречу.
Весь этот разговор, казалось, не сулил ничего серьезного.
– Я и говорю, что Настеньку кругом с собой беру, а в магазин часто забегать приходится, вдруг что выбросят. Так вот, в нашем магазине отовариваются многодетные мамы.
– И что в этом плохого, так положено, что женщины, имеющие троих и более детей, получают дополнительный продуктовый паек.
– Так если бы дополнительный, а то им дают то, что мои дети не видят, – Клавдия Ивановна вдруг выпрямилась на стуле, словно приготовилась сообщить что-то очень важное и доказать свою правоту. – Сколько раз случалось, что передо мной многодетная мамочка отоваривалась. Но, пока ей на прилавок гречку, там, или тушенку ставят, Настенька моя молчит, а как сгущенное молоко или сосиски, а еще хуже – апельсины с яблоками, так дочка ко мне с просьбой приступает: купи да купи. Не могу, отвечаю ей, купить тебе этого. А она мне – почему, посмотри, ведь у тебя такие же денежки, как и у тетеньки. Ну как я могу объяснить шестилетнему ребенку, что у тетеньки детей трое – им положено это есть, а у меня их двое – моим не положено.
– Рожайте третьего, и проблема решится сама собой, – назидательно произнесла Надюша.
– Но не могу я третьего. Мне врачи и этих-то двоих запрещали рожать, а что Настя выживет – и не надеялась…
Женщина как-то сникла вдруг, опустила голову.
– Простите, я не знала. Но чем я вам могу помочь в данной ситуации?
– Можете, еще как можете, вы же власть, – соседка встрепенулась, снова выпрямилась на стуле, украдкой смахнув непрошенную слезу. – Я вот что предлагаю. Пусть те, у кого трое, на троих продукты и получают, а если у меня двое, так и дайте мне на двоих, или на одного, у кого один ребенок. Ведь нашим детям тоже хочется и апельсинчика, и молока сгущенного… А? Как вы думаете?
Надюша ответила не сразу. В комнате повисла напряженная пауза.
– Хорошо, я посмотрю, что можно предпринять, – Надюша резко поднялась, давая понять, что разговор окончен.
По дороге домой Надюша то и дело мысленно возвращалась к разговору с Клавдией. «Да, это несправедливо, что ее дети не получают гречку и сгущенное молоко, хотя сгущенка скорее лакомство, чем необходимость, но все равно», – вздыхала про себя Надюша и тут же пыталась успокоить свою совесть: случай этой женщины исключение, прискорбное, но исключение. А в основном современные женщины стали грамотными, теперь они сначала для себя пожить хотят, не торопятся обзаводиться детьми…
«А сама-то сколько родила? Для самой-то что главное в этой жизни?» Этот голос прозвучал в ней так ясно, что Надюша даже обернулась, ей на мгновенье показалось, что спрашивает кто-то сидящий рядом. «Господи, в машине же никого, кроме меня и шофера, а Семен Иванович никогда во время езды не отвлекается на посторонние разговоры, – ей стало неловко за свой испуг. – А с распределением продуктов для детей надо что-то решать…» Надюша снова мысленно вернулась к разговору с Клавдией, но спустя минуту все ушло на второй план, и Надюша вдруг явственно осознала, что ей уже тридцать три года и у нее нет детей. Но даже не это открытие привело ее в замешательство, а то, что за последние пять лет ее семейной жизни она ни разу не забеременела. «А что ты хотела, девонька, после двух абортов? – съехидничал в ней тот же незнакомый дотоле голос. – За что, как говорится, боролась…»
– Надежда Николаевна, – от навязчивых мыслей ее отвлек Семен Иванович, – вы еще на работу или можно уже домой?
– Что за вопрос, конечно на работу! – резко ответила Надюша, не успевшая прийти в себя от неожиданно неприятного открытия.
– Извините, – в голосе водителя послышалась обида, – я просто заметил, как вы в лице переменились, побледнели даже, словно вам нехорошо стало.
– Это ты меня извини, Иваныч, – Надюша подавила некстати прорвавшиеся эмоции, – сама не понимаю, что со мной. Давай лучше домой, мне и вправду что-то нехорошо.
Надюша стояла у окна и, не отрываясь, смотрела сквозь стекло, как во дворе шумно играли дети. Девочки, оккупировав садовую скамейку, примеряли наряды куклам, очевидно, споря, у кого они красивее, в песочнице малыши строили замки, двое карапузов никак не могли поделить места в фанерном самолетике, каждый непременно хотел занять то, где был установлен выкрашенный красной краской железный руль. Дело почти дошло до потасовки, но тут драчунов разняли подоспевшие мамочки. Мальчишкам было лет по пять, не больше. «А ведь моему второму ребенку тоже было бы лет пять, а первому?» – эта мысль острым шипом воткнулась в сердце.
– Надюша, что с тобой? – Константин Аркадьевич был не на шутку встревожен состоянием жены.
Вот уже второй день она была задумчива, на вопросы отвечала невпопад, словно тяжелые размышления одолевали ее, и она никак не могла от них избавиться.
– Ты меня слышишь, Надюша? Я отварил макароны с сосисками, давай ужинать.
– Ужинать? Сейчас что-нибудь приготовлю.
– Нет, ты определенно не в себе. Садись, – муж взял ее за плечи и почти силой увел от окна, усадив рядом с собой на диван. – Рассказывай, неприятности на работе? Какие?
Надюша посмотрела на мужа, словно увидела его впервые. Перед ней сидел мужчина, уверенный в себе и в своих делах, и эта самоуверенность прежде не отталкивала ее, она принимала ее как осознание собственной значимости. Теперь его невозмутимость впервые вызвала раздражение, показалась высокомерной. Он никогда не говорил с ней о детях, о том, что хотел бы завести ребенка, почему?
– Ты любишь детей? – спросила Надюша и не узнала своего, ставшего вдруг визгливым голоса.
– Детей? Каких детей? – вопрос для Константина Аркадьевича был настолько неожиданным, что он сразу не понял, о чем речь.
– Детей, мальчика или девочку, какие бывают в семье, сына или дочку.
– Ах, вот ты о чем, – облегченно вздохнул Константин Аркадьевич, ему вдруг стала понятна причина странного поведения жены. – Конечно, я люблю детей, но ты не считаешь, что нам уже поздно думать об этом?
– Ты никогда не говорил со мной о ребёнке.
– Дорогая, но ты ведь тоже избегала этой темы, я полагал, что ты смирилась, и не касался этого вопроса.
– Костя, я говорю с тобой о детях, а ты отвечаешь так, словно обсуждаешь повестку дня очередного совещания.
– Наденька, я не понимаю твоей претензии. И к чему этот разговор? Тысячи семей живут без детей, и это обстоятельство ничуть не мешает им жить в довольствии. К тому же я уже не молод, да и ты, извини, не хочу тебя обидеть, но не в том возрасте, когда обзаводятся первенцем. У нас устоявшийся быт, устоявшиеся привычки, и вдруг все придется менять, – Слуцкий посмотрел на жену и осекся. – Но если ты хочешь родить… Просто после… – Константин Аркадьевич замолчал, стараясь подобрать правильные слова, чтобы еще больше не расстроить жену, – той беременности…
– Не напоминай мне об этом! – почти прокричала Надюша, поднялась и снова подошла к окну.
Детей во дворе почти не осталось, только девочки укладывали своих кукол, очевидно, собирались домой.
– Надюша, я не узнаю тебя, – Константин Аркадьевич не знал, как ему быть: рассердиться в ответ на упреки жены или попытаться оправдаться перед ней. – Мы действительно никогда не поднимали эту тему, но это не значит, что я против детей. Пожалуйста, роди, у нас для этого созданы все условия.
– У нас – это где? У нас с тобой в семье или в стране? – вернувшись на диван, съязвила Надюша.
Ей вдруг захотелось задеть этого невозмутимого человека, что сидел напротив, смутить, заставить мучиться от мысли, что жизнь проходит, все в ней гладко и устроено, но нет ответа на один маленький вопросик, который не дает ей покоя после разговора с Клавдией: ради кого все это? Родители Надюши тянулись изо всех сил, строили, покупали, приумножали – все ради дочери. А ради кого она обустраивает эту роскошную квартиру? Ради кого эти ковры, немецкая мебель, чешский хрусталь, книги, картины и прочие атрибуты успеха и достатка?
– Я не намерен разговаривать с тобой в таком тоне, – Константин Аркадьевич решил наконец, что пришло время обидеться на выходку жены, – успокоишься, тогда поговорим.
Он поднялся и ушел на кухню. Через минуту послышались звуки посуды, муж накрывал стол к ужину.
«А вправду, чего я взъерепенилась на него, – подумала Надюша, – а главное – из-за чего, он ведь и вправду не запрещал мне рожать».
Она пошла на кухню вслед за Константином Аркадьевичем. Это была ее первая размолвка с мужем, и, не зная, как поступить дальше, она решила сделать вид, что ничего не произошло. Константин Аркадьевич хоть и был человеком неконфликтным, но поступок жены сильно задел его чувства, он считал ее упреки несправедливыми. Накрывая стол на двоих, Слуцкий делал это скорее, чтобы успокоить себя, нежели для примирения с Надюшей, но, увидев внешне спокойную жену, которая вошла на кухню и села ужинать, словно ни в чем не бывало, подумал, что конфликт был каким-то недоразумением.
– Знаешь, о чем я подумала? – произнесла Надюша, отодвигая пустую тарелку.
– Что я приготовил отличный ужин? – Константин Аркадьевич внутренне напрягся, опасаясь продолжения ссоры и заранее стараясь перевести разговор в полушутливый тон.
– Ужин действительно вкусный, спасибо, но я про другое.
Мирный голос жены немного успокоил Слуцкого, однако его не покидала какая-то смутная тревога:
– Про что, другое?
– Мы с тобой столько лет вместе, но настоящей семьи у нас нет.
– А что ты считаешь настоящей семьей?
– Ну я не знаю… – Надюша замолчала, не зная, что сказать.
Она много раз слышала о таком понятии – «настоящая семья», но вот прямой вопрос об этом поставил ее в тупик.
– Вот видишь, ты даже не знаешь, что хочешь обсудить, – Константин Аркадьевич сделал попытку прекратить не нравившийся ему разговор.
Он опасался, что вечер закончится не просто размолвкой, а ссорой.
– А знаешь, ты прав, – неожиданно согласилась Надюша, – я действительно не знаю, что такое настоящая семья. Похоже, у меня ее просто не было.
– Ты не права, Наденька, я считаю нашу семью не просто настоящей, а образцовой. Твои родители – прекрасные люди, у них тоже хорошая семья, и воспитали они прекрасную дочь, – Слуцкий снова попытался перевести разговор в другое русло.
– Ты прав, по всем канонам мои родители – замечательные люди, но я никогда не слышала, чтобы они говорили, что счастливы друг с другом. А образцовая семья и настоящая – по-моему, это разные вещи.
– Ну, Наденька, счастье – это такая эфемерная субстанция… Как там говорил наш великий классик: «На свете счастья нет, но есть покой и воля»…
– Но у этого классика было четверо детей.
– А что нам мешает родить хотя бы одного? Семейные отношения у нас сложились… С работой тоже все в порядке, государство рождаемость поощряет… Так что не вижу никаких причин отказывать себе в удовольствии завести ребенка.
– И все-таки странно получается… моя мама родила меня, потому что была замужем, забеременела и не задумывалась о том, в каких условиях я буду расти, как это повлияет на ее дальнейшую работу. Просто в семье должны быть дети, и это правило было непреложным. А мы с тобой сейчас обсуждаем рождение детей… – Надюша замолчала, не зная, с чем сравнить их обсуждение, – словно строительство очередного объекта. Взвешиваем все за и против… Мы, образованные, состоявшиеся…
– Надюша, не стоит усложнять простые вещи и искать глубину в плоской тарелке. На то и образование человеку, чтобы ко всему подходить разумно, рационально, – Константин Аркадьевич попытался скрыть раздражение.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=69005413) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.