О Русь…
Валерий Александрович Дудаков
Авторский сборник стихов Валерия Александровича Дудакова.
Валерий Дудаков
О Русь…
© Дудаков В.А., 2022
* * *
* * *
Ты и убогая,
Ты и обильная,
Ты и могучая,
Ты и бессильная,
Матушка Русь!
Н. Некрасов
* * *
О Русь, взмахни крылами,
Поставь иную крепь!
С иными временами
Встаёт иная степь.
С. Есенин
* * *
Взовьётся желанной новью,
Так ждёт перемен страна,
И мир обновится кровью,
Как в пламени купина.
Автор
Поездка по Волге
Твердо знаю, что счастье не вечно,
Не расчислишь судьбы разнобой,
Но на этой реке бесконечной
Разливается мир и покой.
Города проплывают как тени,
Белым с золотом свечи церквей,
Заблудилось пространство и время
В запределье бескрайних полей.
Купол неба парит над водою
Облака дружным стадом идут,
По бегущей волне чередою
Тени прошлого в вечность плывут.
Их маршрут – не в утеху прогулка,
И ушедшего времени ток
Отпоет неумолчно и гулко
Пароходный протяжный гудок.
Но за скорым речным поворотом
Вновь возникнут строенья, мосты,
Лишь вечерний закат позолотой
Тронет древних погостов кресты.
Твердо знаю, что счастье не вечно,
Позовет, посулит, подведет.
Как судьба в суете быстротечной
Волга полные воды несет.
Сны корабля
Покрывало ночью ткали девы
Из реки, тумана и дождя:
Тихие старинные напевы
Не услышишь в ярком свете дня.
Пели песни о былых походах,
Белых чайках, волнах за кормой,
Городах, сраженьях и народах,
Что пропали в пелене речной.
Кораблю, заснувшему под пенье
В сумраке туманно-дождевом,
Грезилось далекое виденье
О своем величии былом.
Был во снах он новгородским стругом,
В дальних землях славно погулял
И лихих ушкуйников к подругам
С яркими дарами доставлял.
Что ж, что он своей судьбе покорный
Возит отдыхающий народ,
Но как прежде ловко и упорно
Бороздит просторы древних вод.
Утро встанет. Трелью птичьей звонкой
Позовет в речные дали плыть.
Белая трудяга-плоскодонка
Долго будет радость приносить.
Прощальный бакен
Догорал закатный вечер
Шум стихал и легкий зной,
Колоколен белых свечи
Гасли в темени лесной.
Отсвет на воду ложился –
Рябь от низких облаков,
Далеко залив струился –
Не увидишь берегов.
Крики чаек закружились
В гулкой тишине ночной,
С кораблем мы заблудились
Между небом и землей.
Ветер лунный след качает,
Тени бродят в облаках,
Бакен фонарем мигает,
Крест прочерчен на боках.
Видно уж судьба такая,
Кто-то выбраться не смог,
Бродит вкруг волна глухая,
Гонит пены бурный клок.
Поскорей бы место это
В тишине ночной проплыть
И до утреннего света
Как тревожный сон забыть.
Хмурое утро
Утро, хмурь. Рядами скачут
Облака среди небес,
Наш кораблик стонет, плачет
В зыбь глубокую залез.
Впереди пустынный остров,
Глуше места не найти,
Этот остров так не просто
Левым бортом обойти.
Справа, слева, мелей блики –
Не туда плывешь, дружок,
Как спасительные крики,
Бьется по ветру флажок.
Чтоб со всем честным народом
Нам не сгинуть на мели –
Сбавь узлы, и тихим ходом
К дебаркадеру плыви.
Право борт, не черпать воду,
Нам еще вперед и вдаль,
В эту шалую погоду
К верной пристани причаль.
Эй, крепи швартовый к кнехтам,
Бросим трос – не проворонь.
Тише. Стоп машина. Эх ты,
Только колышек не тронь.
Встал корабль. Прервал движенье,
С ветром справился не зря.
Чудом плыло отраженье
Белых стен монастыря.
Плёс
Смеркался свет за темным лесом дальним,
Корабль, качаясь, к берегу пристал,
А над холмом вечерний звон печальный
Разрушенную церковь отпевал.
Вдоль Волги резко дул тревожный ветер,
О пристань бились буруны волны,
Казалось, нет иной другой на свете
В безвременье упавшей стороны.
У ресторана звуки песни пьяной,
Съезжаются машины в казино,
Притон шальной на острове Буяне
Сулит веселый ужин и вино.
Сгорела церковъ, почерневший сразу
Большой старинный город запустел,
И воронье с далеких гор Кавказа
Над ним справляет черный беспредел.
В бурьяне городища танцплощадка
И памятника столб в остатках плит,
А князь с него в разбитой камнем шапке
С укором древним на пустырь глядит.
И делит край, что так любил художник,
К рукам прибрав чужое как свое,
Без роду и без племени безбожник,
И кружит жадной стаей воронье.
На Онеге
Протяжный звук растаял парохода,
Все дальше уходил речной причал
И в ярком небе, вкруг объявшем воду,
Луч солнца крылья чаек окаймлял.
Над озером Онега плыли тучи
На север к ледовитым берегам,
Всходило солнце белое все круче,
Кидая горсти света по волнам
Пыхтели мирно трубы, дым пуская,
За горизонт круглился небосвод,
Все шире расходилась синь густая,
Смыкая гладь тяжелых темных вод.
Ни берегов, ни леса, ни прибрежья,
Лишь неба свет да темный блеск воды,
И в безграничных далях Заонежья
Терялись обжитых примет следы.
Безмолвие, безлюдье, беспределье,
Замолкло время, стихло в глубине
Пространства, заплутавшего в поверьях,
Что гулким эхом ходят по воде.
Они доносят отзвуки сраженья
Походов дальних, красных стругов гул
И сказочного города виденье,
Что вечным сном под озером заснул.
Соловецкая
Острова, острова, острова,
Закружилась от вас голова,
И куда глаз ни кинь –
Всюду водная синь,
Как с похмелья болит голова.
Соловки, Соловки, Соловки,
Стерегли вас не люди – волки,
И какой в этом толк,
Коли брат, словно волк,
И сжимаются зубы в тиски.
Убежать с Соловков, убежать,
Чтобы даже следа не видать,
И не сбиться с пути,
И свободу найти,
И ищейки не стали искать.
Но уйти не дано, не дано,
Кому здесь отсидеть суждено,
Если будет фартить –
Чифирю заварить,
По душам поболтать заодно.
Да теперь все не так, все не те –
Не оставь нас Господь в темноте,
Обернешься назад –
Там мерещится ад,
Не забыть бы о нём в суете.
Острова, острова, острова,
Поседела от вас голова.
Мы вернемся опять,
Хоть пора отплывать,
К Соловкам, чтобы правду сыскать.
Спасо-Преображенский собор в Кижах
В преданье летописец написал:
Царь Петр гонца на Кижи-остров слал
Построить пост дозором обороны,
Чтоб враг коварный северной короной
Надменную главу не увенчал.
Но шелестом дерев, кустов и трав,
Вдали от царских суетных забав,
Несоразмерных будущему чуду,
Откликнулось: Пусть храм высокий будет,
Просторный храм о двадцати главах.
И в день Преображенья, в благовест,
Из дальних и глухих окрестных мест
Пришли леса в покровах запыленных
И над пожаром местом опаленным
На севере вознесся Божий крест.
Восславим тех, законы кто постиг,
Как ставить восьмерик на четверик,
Чтоб в целое могли соединиться,
К покрову небосвода устремиться
И солнцу показать свой светлый лик.
Помянем тех, кто плыл на братский сбор,
Тех, кто срубил на острове собор,
Чтоб мир вокруг него преобразился.
Вначале плотник Богу помолился
И в желтый ствол сосны вонзил топор.
Под лезвием запел сосновый срез
И храм пошел, венцами вверх полез,
Прирубами оброс со скатом крытым,
И в кровле «бочек», в чешую зашитых,
Узором отражался свет небес.
Храм рос как древо жизни, ввысь тянул,
И скоро с любопытством заглянул
Он в небо деревянными главами,
И вместе с золотыми облаками
К лучам тепла под влажным ветром льнул.
И добрая молва пошла окрест,
К нему из дальних стран и ближних мест
Тянулись люди, приходили звери,
Сплывались рыбы. К православной вере
С любовью направлял их Божий перст.
И плотник главный, завершив узор,
Сказал: «Не должно строить с этих пор,
Срубить дано лишь раз такое чудо,
Бог создал то, что вечно будет людям», –
И бросил в воды озера топор.
С событий тех прошло немало лет,
И повидал так много белый свет
Строений, что слепят воображенье,
Но в озере светится отраженье
Собора, что чудесней в мире нет.
На Валааме
В июльский день из вод необозримых
Встречать сюда приплывших пилигримов
Приветливо идет навстречу нам
Пресветлый божий остров Валаам.
Его неугасимая лампада
Веками светит, принося отраду,
И ясным днем и поздно по ночам
Ты всех приветишь, добрый Валаам.
Здесь веры крест воздвиг святой Андрей,
И шведов дерзких северный борей
Сгибал своим дыханьем пополам,
Ты выстоял суровый Валаам.
В дневных трудах земной твердыней став,
В полнощных литургиях отстояв,
Покой и мир разлив по островам
Стоит оплотом веры Валаам.
Когда же непогоды грозный зов
Достигнет дальних праведных скитов,
Как ветра гул бежит по островам:
Поберегись, укройся Валаам.
Надвинув шапки темные лесов,
Насупленных в ненастье островов,
Разносит буря стон по облакам:
Ваалам, Валаам, Вааллалам.
Но радуга протянет мост с небес
Надеждою, и через темный лес
Блеснет луч света по церквей главам
И оживет притихший Валаам.
И вновь негромко стелется волна,
Слегка ласкаясь глади валуна,
И вторит плеск воды колоколам
Ваа?лам, Валаам, Вааллалам.
Пусть не угаснет свет твоих скитов,
В прощальный миг, в преддверье вечных снов,
Напутствием и утешеньем нам
Твое благословенье, Валаам.
Тригорское – Михайловское
Я был здесь сорок лет назад
Студентом юным и беспечным,
И в круговерти бесконечной
Теперь я новой встрече рад.
Спешишь и, не жалея сил,
Себя в пустое устремляешь,
Хотя давно из детства знаешь:
Сей мир поэта возрастил.
Стихом наполнен этот край,
Тем, что не ведает границы,
И отлетает вдаль, как птица,
В прелестных рифм незримый рай.
Он полон воздухом, водой,
Цветеньем трав и птичьим свистом
Над кронами дерев ветвистых
С густой искрящейся листвой.
Поэта гений здесь бродил,
И на аллеях просветленных
Так светло, призрачно, влюбленно,
Как будто с нами рядом жил.
И если, сглазить я боюсь,
Мне снова выпадет везенье,
То в край его стихосложенья
Я непременно возвращусь.
О поездке в Пушкинские горы
Нет, что-то не пишется здесь,
Наверное Пушкина гений
С нескромных моих упражнений
Сбивает беспечную спесь.
Поэт не простой рифмоплет,
Экспромт сочинить может каждый,
Но выпорхнет слово однажды
И стих отправляет в полет.
Ты ждешь этот случай, как свет,
Что рифмой внезапно сверкает
И искрою путь озаряет
С безмолвия ночи в рассвет.
И тот, кто так долго молчит,
Вдруг жаждет обмолвиться снова,
И чуткое редкое слово
Раскатами грома звучит.
Троицкий собор в Пскове
В слиянье рек на крутизне высокой,
У древней площади, где Кремль кружит кольцом,
Вознесся храм, могучий, одинокий,
Что белым голубем взлетает над крыльцом.
Стоит на месте древнем, убеленном,
В веках овеянном преданием седым,
В четвертом бытии осуществленном,
От Божьей Троицы посланием прямым.
И главы запрокинув в вышину,
Врагам внушает он земной и божий страх,
Не смог его затронуть белизну
В захабу загнанный коварный гордый лях.
Тепло идет, как от горящих свечек,
От барабанов с рядом стройных крепких глав,
Сзывает церкви, как пастух овечек,
Давно для Пскова самым главным храмом став.
Вознесся на кресте распятый Спас,
И в золотых лучах барочного дерзанья,
Как воплощенье смысла мирозданья,
Резной о семь рядов блестит иконостас.
И колокол над вечностью гудит,
В поток сливаются Великая и Пскова,
В дозорных башнях время тихо спит,
Пока тревожный бой их не разбудит снова.
Первый день в Пскове
Влажным ветром обвевало лето,
Ветви яблонь вес плодов прогнул,
Флюгер башни, солнцем подогретый,
Древний город в новый день тянул.
Прошлое таилось за стенами,
Новый быт пугал простых людей,
И пустыми темными глазами
Вдаль смотрели призраки вождей.
Лошадь шла по мостовой неровной
С челкой и слезами на глазах,
А со старой площади церковной
Бил поклоны праведный монах.
Город пережил немало лиха,
Божий гнев и дыбу палача,
Но всегда в Мирожской церкви тихой
Желтым светом теплилась свеча.
Счастье близко не единым хлебом,
Если ищут, может быть найдут,
И под древним негасимым небом,
Миром всем его прихода ждут.
Псков
Низко плыли в небе облака,
Шли на запад, близкий и враждебный,
И парил, глядясь издалека,
Троицкий собор над краем бедным.
Строил в череду лихих годин
Крепости, церквей и башен главы
Древний Псков, окрестный господин,
Погруженный в сон прошедшей славы.
Вкруг него, храня достойный град,
Как кольцом прилаженные части,
В плотный строй бессменных стражей ряд,
Крепости – заслоны от напасти.
Сонмы полчищ жадным острием
В грудь его могучую вонзались
И пожарищ тлеющих углем
На крутых приступах рассыпались.
Не сломил его коварный враг,
Немцев, ляхов, шведов грозных тучи,
Реял псковский православный стяг
Над народом вольным и могучим.
Годы трудной поступью прошли,
Вкус их часто был зело не сладок,
В прошлое столетье принесли
Большевистских орд лихой порядок.
Город затаился, в дрему впал,
Но, проснувшись в новое ненастье,
Жизнью славных воинов сломал
Злобных немцев страшное напастье.
Проходили беды чередой,
Вмиг растаял призрак коммунизма,
Вновь опутан нового бедой
Город в сетях злого эгоизма.
Сгинет беспределья темный мрак,
В старый Псков достойный день вселится,
Отойдет от стен коварный враг,
Снова город к жизни возродится.
Долго будем помнить твой наряд,
Золото на куполах блестящих.
Господи, храни сей древний град
От врагов былых и настоящих.
Ока под Тарусой
В судьбах рек конца нет и начала,
И сквозь дни, и годы, и века
Разлилась в теченье величавом
Вод неспешных мудрая Ока.
Раскатилась вольно под Тарусой,
Гладь реки светла и глубока,
Как на нить нанизанные бусы,
В синем небе дремлют облака.
Ясный день плывет в июльском лете,
От Оки прохладный ток идет,
А по берегам в янтарном цвете
Залежались отмели вразброд.
И за тонкой дымчатой завесой
Видит взгляд такой вокруг простор,
В отдаленьи за кудрявым лесом
Солнцем светит Беховский собор.
А направо разглядеть несложно
Заливные свежие луга,
И по ним, себе представить можно,
Не ступала здесь ничья нога.
Налит соком дальний лес былинный,
Только свой дорогу в нём найдёт,
По реке торжественно и чинно
С низким гулом пароход плывёт.
Видно, в радость мастеру творенье,
Создавал сей мир он не спеша,
Как Ока в своем большом движеньи,
Воли просит русская душа.
Суздальский рассвет
Ночь кружила застывшие тени,
Стыли лодки над темной водой,
Затаилось пространство и время
За рекой, над долиной седой.
И над в вечность бегущей дорогой,
Не тревожа небесный покров,
Схоронилась луна – недотрога,
За тяжелой грядой облаков.
Звон тянулся протяжно и слитно
Средь раздолья лугов и полей,
Словно звуки вечерней молитвы
В поднебесные главы церквей.
В прошлый день закрывается дверца,
Сумрак ночи завис под окном,
Будто древность, столь близкая сердцу,
Погружается в праведный сон.
Отблеск света мелькнет полосою
Чуть разбуженных первых зарниц,
За притихших холмов чередою
Звук прольется проснувшихся птиц.
Спозаранку и близко и долго
Путь в минувшее время найти,
Хорошо всё ж и медленно колко
Той тропой травянистой идти.
Так чарующе сердце наградой
Будет в снах нам являться с тех пор
Монастырь за могучей оградой
И в сияющем утре собор.
Суздаль
Какой простор, какая удаль,
Звони во все колокола.
Столицей стать ты мог бы Суздаль,
Коль не прелестница Москва.
Сгущалась вражья тьма густая,
Но Юрием в борьбе со злом
Поставлен, земли охраняя,
Тех земляных валов заслон.
Вновь знаком гибельной утраты
В окрестье раздавался звон,
Шли биться суздальские рати
С заклятым Новгород-врагом.
И в тишь лугов, строений редких,
Вторгалась жизнь вперед, быстрей,
Трудились славно наши предки
Восславить мощь монастырей.
Во тьме времен их путь извечен,
Они приметны издали,
Растут соборы – Божьи свечи —
В ладонях суздальской земли.
Как зернью тонкие колечки,
Вблизи границы городка
Блеснут в камнях извивы речки
С янтарным отблеском песка.
На торг спешил народ с улыбкой
Неся из прошлого товар,
Сгрудились редкие напитки:
Квас, медовуха, сбитень, взвар.
Из века в век на удивленье
Растили местные творцы
Тьму крепких ягод для варенья,
Чеснок, и хрен, и огурцы.
И к этой пище немудреной
В привычке давней, не спеша,
Как к роднику с водой студеной
Тянулась русская душа
Пройдя сквозь беды лихолетий,
Ни славы ради, ни наград,
Ты сердцем чист, душою светел,
Наш древний Суздаль – Божий град.
Летняя суздальская земля
Жара палила тягостно и знойно,
Леса пронзая, рощи и поля,
В тиши церквей и колоколен стройных
Ждала прохлады добрая земля.
Под солнцем жгучим маялась природа,
И речка обмелела, чуть дыша,
Но все ж поила зелень огородов
И шла вода по трубам не спеша.
На монастырский луг брусы свозили,
Звенели пилы, справиться чтоб в срок,
Для съемок фильма шустро выводили
Под стены деревянный городок.
Здесь в прошлом настоящее вершилось,
Видать, сподручней места не нашлось,
Как будто время вдруг остановилось
И с длительным безвременьем сжилось.
Валы и рвы забрасывало сором,
Достоин город лучшей был судьбы,
И встали всем торгам немым укором
Старинные торговые ряды.
Но на судьбу здесь люди не роптали,
Вздымая руки к небу: помоги,
Уж сколько раз луга ее топтали
Свои и чужестранные враги.
В родных земель истории многоликой
Судьба старинных градов не проста,
Древнее нет на всей Руси Великой
Ворот узорных храма Рождества.
Храня времен ушедших постоянство,
Вблизи холмов, вдоль рек, среди полей,
Так точно место выбрано в пространстве
Соборов, колоколен и церквей.
И в добрый час и в время не простое,
Не покладая рук из года в год,
Растил сады, дома, амбары строил
Умелый и старательный народ.
Под сень лесов сгущается прохлада,
Кресты златые смотрят в неба синь,
И теплится небесная лампада
В тиши твоих престолов и святынь.
Жара в Москве
Плавится в солнце вязкий асфальт,
Тихо, собаки не лают,
Красный гранит и черный базальт
Тлен Ильича охраняют.
Жара брусчатку смогла настичь
Как дичь над цирка ареной,
И рассыпается красный кирпич
На толстых кремлевских стенах.
Будто звучит погребальный звон
Сквозь башен немых бойницы,
И погружаются в вечный сон
Редких прохожих лица.
Манеж от идущих вмиг опустел –
Время залечивать раны,
Вновь растворяя марево тел
В беззвучных струях фонтанов.
Сыплются дни словно горсть песка,
Утяжеляя бремя,
Зависла над площадями тоска
В тяжкое «смутное» время.
Звезды на башнях тускло горят
В небе бесцветно светлом.
Красный гранит и черный наряд
Светят огнем и пеплом.
Утро перед Пасхой
Какая тишь пред Воскресением Божьим,
Берёзки в листьях прячут белый ствол,
И только чуть рассеянный прохожий
В такую рань резон бродить нашёл.
Промыло ранней влагой все тропинки,
Дождями окроплён пушистый лес,
У речки две озябшие рябинки
Хоронятся под ивовый навес.
Пока ещё переживают стужи
И холодов суровый приговор,
Но с каждой Пасхой воскресают дружно,
Выбрасывая лиственный узор.
Они слегка застыли в дрёме сонной,
Так неказист, застенчив их наряд,
Но на ветвях, зимою оголённых,
Надеждой красной бусинки горят.
В промозглых днях, готовясь к Воскресению,
Тепла рябины терпеливо ждут,
Вновь оживают Божия творенья
И птицы дружно ягоды клюют.
Церковь в островах
Застыло, слепя, златокружие,
В прозрачной небесной глуши,
На взгорье, что в дымке жемчужной,
Нет звуков, мир замер в тиши.
Лишь вьётся река, обнажая
Песчаных откосов желтки,
Игривой волною кусает,
Скрутив завихренья в мотки.
Свеча колокольни в сторонке –
Возвышенный светлый обет,
И стройной мелодией тонкой
Под солнцем дрожит силуэт.
Кокошников лёгкое кружево,
В сиянье злачёном глава,
Веками Грядущего Суженного
Ждёт церковь, грустя, в Островах.
Коль веры здесь теплится пламя,
В сей край Возрожденье придёт,
Вновь в мае с пасхальными днями
Душа ожиданьем живёт.
Вечер на Москве-реке
Тишина, серебряною рыбой
Затаилась в заводях река,
Рябь волны, мерцающей в изгибах,
Ловит синей сетью облака.
Берегами разбрелись строенья,
Ночь скользит лисицей сквозь поля,
И из тьмы кустов доносит пенье
Ветерок шального соловья.
Звонко загибает он коленца,
Ведь недаром мастером слывёт,
Будто в подвенечном полотенце
Свой узор замысловато шьёт.
Фонари светящейся цепочкой
В отраженье кружат, словно хмель,
Красный бакен вспыхивает точкой
Там, где остров в темень спрятал мель.
В ночь сверчки свою стрекочут требу,
Не спугнуть заката благодать,
И вздымает берег леса гребень,
Чтобы к утру небо расчесать.
Утро на Оке близ Голутвина
Утро птичьим свистом заливалось,
Плыл корабль неспешно, без затей,
В зелени, где ночи тень закралась,
Трель чеканил ранний соловей.
В памяти, как встретилась однажды,
Под сияньем лёгких облаков,
Старая затопленная баржа,
Ширь без края, даль без берегов.
Возле мели, скрытой и опасной,
Бакенщик фонарь сажал на штырь,
Башни возвышал в узоре красном
Старый православный монастырь.
Пребывая в благости молебной,
Затаился близь реки, притих,
И века прошлись суровым гребнем,
Кудри глав пригладив золотых.
А Ока разлилась величаво,
Колоколен, храмов вешний цвет,
Главки золотые слева, справа
Освящают воды русских рек.
Осеянна древними крестами,
Солнцем, гревшим реки и поля,
Всласть светилась майскими цветами
Благостная, добрая земля.
Прощание с Константиново
Вечер сумраком печали
Скрыл в тумане звёздный плащ,
Константиновские дали
В дремоте Мещерских чащ.
Колокольня грустью млеет,
Тихо, ни души окрест,
И так призрачно белеет
На погосте божий крест.
К снам вороны куролесят,
Солнце за гору зашло,
И забрался светлый месяц
К лёгкой тучке под крыло.
По просёлкам жались тени,
Плыл в Оке вечерний свет,
Поднимались вверх ступени
К дому, где грустил поэт.
Косогор зелёной гладью
Разбежался по холмам,
Может, вновь прибудет счастье,
Чтоб вернуться в гости к вам.
Долгожданная гроза
Лето разъярилось после Троицы,
Знойная палящая жара,
Вновь лесные заросли промоются
В дождевых потоках серебра.
Гром в литавры бьёт на удивление,
Хлещет ливень в сумерках, темно,
И в раскатном барабанном пении
Слышится победный звон в окно
Над седыми скользкими морозами,
Робкой ненадёжностью весны,
Взапуски выводит дождь с берёзами
Хоровод вокруг свечи – сосны.
Птицам божьим резвостью забавен он,
Им не в зной вещать под сенью крон,
И раскрылся ярко-красным пламенем
Непокорный, взбалмошный пион.
Покров
Чеканит осень лист дубовый,
Червоным золотом горит,
В берёзах лёгкий гул звенит,
Узорный плат надели новый.
Резвится ветер, вольный бес,
Играет без забот и правил,
Глядь, в уши чуткие небес
Октябрь в опалах серьги вправил.
Тончайшей сканью крупяной
Сверкнули ягоды рябины,
Паслёна чёрные маслины
Глядят из темени сырой.
Вишнёвый лиственный окрас,
Вобрав с прохладой побежалость,
Не режет взор, какая жалость,
Что так недолог света час.
Сорвёт «Покров», коль скор и храбр,
Покров осенний пёстрых платьев,
Ноябрь с похмелья всё растратит,
Что золотой собрал сентябрь.
Лосиный остров
Прошла зима, подчас не видишь просто
Как тягостно снег сходит в феврале,
И пятна, тая, мне напомнят остров,
Что рисовал я в детстве на стекле.
Его увидел как-то на картине,
Он в сизой дымке средь болот застыл,
Больной художник утра лёгкий иней
Нетрезвой кистью тонко выводил.
За Яузой, селеньем Богородским,
Тянулся остров к северным краям,
И, окружённый порослью неброской,
Приютом был лесных лосей стадам.
В наш пятый просек в век тирана злючий,
Когда живое, что стремилось в рост,
И было проволокой строгой и колючей
Оцеплено по человечий рост,
Под летний вечер лоси забегали,
Прельщал их вкус черемухи хмельной,
И взрослые и дети их встречали
С испугом, но поили их водой.
Кто прав – пойми, но слушай, Боже правый,
В загоне тесном часто жить невмочь,
И рвали лоси проволокой ржавой
В слезинках жарких плачущую плоть.
Срывали губы гроздья спелых ягод,
Катилась кровь ложбинкой между мышц,
Но вкус свободы был зело так сладок,
И раздвигались тяготы границ.
Зимние проводы
По В.Г. Перову
Обветшавшей зимой,
по проталинам чёрным, немытым,
Где лишь только нетрезвый ямщик
пробираться бы смог,
Всё кружится вокруг
вороньё неумолчною свитой
И вздымает рогожки углы
чуть хмельной ветерок.
Будет спутником им
надышавшийся соком бродящим
Бесшабашно весёлый
весенний шальной шалапут,
И застынет слеза на глазах
и на дрогах дрожащих
В путь тяжёлый, последний,
лошадки тяжёлую кладь повезут.
И потянется след по равнинам
и снежным заносам,
По сплошной целине,
где во век не делилась межа,
Встанет зимнее солнце
холодным застывшим вопросом,
Псы завоют по бабьи,
от ветра хвостами дрожа.
Голос чей-то глухой
от нездешней немеренной силы
Тихо скажет: «Прости»,
со святыми покой отпоёт,
И коснувшись крылом
снежной кромки у края могилы,
В безвозвратную даль,
помолясь, навсегда позовёт.
Чья же это судьба,
видно лишних для жизни, немногих,
Прошумела и сгинула вмиг,
не оставив следа,
И монашия братия
в чёрных одеждах и строгих
Им поклон отобьёт,
прислонившись к кресту иногда.
Воспоминания о Манежной площади
Так уютно свилась тишина
над зеленою крышей,
Тихо фыркают лошади,
в сон погрузился Манеж,
Лишь шуршат по углам
перед утром встревожено мыши,
Но не будят уснувших
под балками снов и надежд.
Что ж вы кони мои,
что ж вы кони мои присмирели,
Не чешу ли вам гривы,
не чищу ли щеткой бока?
Вы еще молоды,
вы пока постареть не успели,
И галопом несете на спинах своих седока.
Но раздастся рожок,
голосисто зальется побудкой,
В стремена эскадрон,
на задание птицей лети!
Полковой офицер,
что в петлице хранит незабудку,
Зачитает приказ и на цели означит пути.
Капнут девичьи слезы,
платочки всколышутся дружно,
Стремена, эспадроны,
румянец, несдержанный пыл,
Эх вы кони лихие, поход, офицерская служба,
И Манеж, что напротив
пред взором кремлевским застыл.
Упадет на булыжники
конский каштан, разобьется,
Воробьи примостятся,
расславив рассвет золотой,
Далеко эскадрон и протяжною песнею льется
Пыль дорожная
от Камергерского и до Тверской.
Разольется вдали
лошадиное громкое ржанье,
И пронзительно горн
их на бой роковой поведет,
И аллюр три креста
осенит их крестом на заданье,
Что из темных манежей
на вечную славу ведет.
Иосифо-Волоцкий монастырь
Он сиял вдалеке куполами,
Первозданный, сверкающе-белый,
Четырьмя отражаясь прудами
В очертаниях тонких и смелых.
С божьим миром стремясь породниться,
Облакам поклоняясь недоступным,
В обрамленьях глазели бойницы,
По стенам хоронясь неприступным.
Сколько видел он горя-печали,
Сколько душ сохранил от напасти,
И в столетьях легенды слагали,
Но теперь успокоились страсти!
В свете луковок солнце заходит,
Плавит медленно золото бусин,
И мелодия в сердце приходит,
Даже тем, кто печален и грустен.
Чинно ходит монашия братия,
Словно бродит в ушедших сказаньях,
Дышит мир неземной благодатью,
Что Иосиф оставил в посланьях.
«Жизнь мирскую для веры отриньте,
Коль душа к испытаньям готова,
В чем пришли, в том сей мир и покиньте»,
Наставления мудрое слово.
Замолчала покойно обитель,
И уснувшим, наверное, снилось,
К ним спускался в лучах небожитель,
Сотворя милосердия милость.
Сохрани и спаси, Божья матерь,
От беды и от злого ворога,
Надели этот край благодатью
У родного для русских порога.
Вновь весною сады зацветали,
Ране всех в благодати до срока,
И жужжа пчелы мед собирали
С поясков из «Павлиньего ока».
Ночь музеев в Кусково
Подслеповато щурились дворцы
На блеск прожекторов,
Тащили бабы, будто под уздцы,
Двух пьяных мужиков,
Ноктюрн ночной выглядывали
Звезды четко,
И спрятавшийся в гроте фельдмаршал
Очистил свой мундир щетинной щеткой,
Отгородившись за решеткой от лихих зевак.
Фонарь звенел жестяный – бряк, да бряк,
Чернеющее небо пробивал
Звезд одиноких свет,
Казалось, что пустынней места нет.
Какая жалость,
Заброшен мир в историю столетий,
И гнал впотьмах усталый хладный ветер
Пакеты, с урн сметая,
Без ума гуляла неуемная страна.
И прятались стыдливо кавалеры,
Боясь за дам вступиться тех веков,
Когда и кринолины и вольеры
Входили в лексикон без дураков.
А время гулко цокало кукушкой,
И утро после сна садилось мушкой
На чуть увядший подрумянец щек.
И раздавалась песня вдоль полян
С рассветом поднимавшихся селян.
Вы помните, скажите, было ль это?
Вставал фельдмаршал, весел, вечно пьян,
С похмелья требовал он закусить,
Но не котлетой, от десюдепорта грушей –
Невкусен был фарфор, как ты его не кушай.
Какой простор, величье, снова словом
Хочу в стихах восславить сень Кускова.
Но поздно. Ночь музеев замирает,
Зевают львы, отчаянно зевают,
А может и по холоду ночи.
Прикрыли очи, им не до забав,
От суеты скукожились, устав
От праздной публики. Ну, что это за праздник?
И треплет ветер, сущий безобразник,
Остатки кукурузных кочанов вдоль пруда.
Трепещется запруда.
И все-таки, когда нырнула в ночь
Луна, купая молодое тело,
Затихла суета. А мне давно хотелось
Открыть запоры, руку протянуть фельдмаршалу,
И, может быть, шепнуть
Стихов своих приветственное слово:
«Виват, фельдмаршал, и виват, Кусково».
Ожидание чуда у Раменки
Что так стихло движенье весны,
Пост пасхальный, вкруг тишь да гладь,
Птицы замерли в кроне сосны,
Словно в мир снизошла благодать.
Это дышит, страдает Земля,
Это страсть предпасхальных недель,
В синем инее скрылись поля,
Ветер в грустную дует свирель.
Всё в преддверье великих чудес,
Словно замерло – что впереди?
Задремал, призадумался лес,
Смолкла Раменка, Сетунь чудит.
В ожиданье слегка замереть,
Скоро явится чудо само,
Слава Господу, будем терпеть,
Коль в терпенье спасенье дано.
Завистникам России
На лакомый кусок России
Раскрыли пасти волки Запада,
Так им неймётся в дни лихие,
Так манит память крови запаха.
О тех, кто войн сожжён пожаром,
Не вспомнят, чувствами мол тоньше мы,
Вот получить бы всё задаром,
Да прихватить ещё побольше бы.
Карманы вывернут пошире,
Чтоб недра выгрести все дочиста,
Своим законом править в мире,
Присвоить все земные почести.
Россия встанет, размахнётся,
Тряхнёт своей дремавшей силою,
И тех, кому давно неймётся,
Враз вразумит, коль Бог помилует.
В этот день
В тот день июньский все поля цвели,
А стороною шли дожди косые,
Но ранним утром недруги земли
Топтали пыль дорогами России.
Не зналось нам, что долгим будет ад,
И боль не скоро время только снимет,
Мы благодарны будем во сто крат
Тем, кто на грудь удар тот первый принял.
В прорывы шли штрафной за взводом взвод,
И зубы зло металлом скрежетали,
И сколько раз мы двигались вперёд,
И сколько раз безмолвно отступали.
Потерь нелепость, «смерша» злой укор,
На зло чертям, как черти воевали,
Мы шли вперёд, судьбе наперекор,
И падали, и мёртвые вставали.
А день победы – это день святой,
Кто воевал и кто на фронте не был,
За стол мы сядем всей страной большой,
Смахнём слезу и выпьем за победу.
Наши речки
Подмосковные речки,
Спокойствие мерных течений,
Родились вы ключами,
Но вскоре застыли от лени,
Словно вы погрузились
В волшебную старую сказку,
Берега застилая
Зелёной узорною ряской.
И названия ваши
Поди, так легко угадай-ка:
Воря, Раменка, Нара
И Яуза, Сетунь, Рожайка,
С этой чёткостью слогов,
И звучностью сочной и грубой,
Это след домонголов,
Стрибога, Даждьбога, Перуна.
Это детскости грусть,
На подушке застывшие слёзы,
Это вечная Русь,
Её сказки, былины и грёзы.
Март в Сокольниках
Помнит кто безоблачное детство –
Я ж с печалью ранние года,
Никуда от этого не деться,
Что тревогой вспыхнет иногда.
Грозным детским призраком остался
Наш полуголодный, пьяный, злой,
Что в прудах Оленьих затерялся,
Пятый счётом Просек Лучевой.
Вкус черёмух, что не надо даром,
Злых колючек плотные ряды,
И столбы, пропитанные варом,
Что сады хранили и пруды.
Дровяная печка, вот чадила,
В «чуде» круглый кекс – чуднее нет,
И тревожно в памяти застыл он –
Чёрный репродуктор на стене.
Вести шли одна другой печальней:
«Умер он, отец народов всех»,
Над страною звоном погребальным
Плыл гудок, как наш народный грех,
По заводам, фабрикам, вокзалам,
Взбаламутив марта круговерть.
Только тихо крёстная сказала:
«Пусть собаке и собачья смерть».
В Успенье
Разливает щедро неба просинь
Этих дней обманчивый наряд,
Торжество покоя. Скоро осень,
Блага лета не вернёшь назад.
Пестрорядь осенним вышиваньем
Августу, шутя, прочертит крест,
Солнце вниз, взлетело б со стараньем –
Знай, сверчок, небесный свой насест.
Спрятались прохлады, из засады
Весть несут, что лето на краю,
И ветра, сметая листопады,
Хором упокойную споют.
Гроздь рябины обостряет зренье,
Навевает в яви светлый сон,
И звучит в церковный день «Успенья»
С ближних колоколен гулкий звон.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=68752080) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.