Умереть, чтобы больше не жить. Часть первая
Артём Яд
Для начала спрошу, готов ли ты идти с нами? В мир, переполненный болью и отчаяньем. В мир, сотканный из зла. Скажу сразу, с тобой мы не пройдём по самому дну. Но уверяю, мы там были, хотя он скажет, что всегда можно опуститься ещё ниже. Идём, и я вновь его разбужу. Он вновь откроет глаза. И вновь, но уже с тобой, он начнёт говорить. Он расскажет о смерти, другой расскажет о жизни. Он расскажет о боли, насилии, страхе и отчаянии. Другой – о любви, надежде, вере и спасении. И будь внимателен и неподкупен, потому как вновь и вновь он будет говорить, шептать и кричать во всё горло, что хорошего нет, что зло может одолеть только ещё большее зло, и что жизнь не стоит того, чтобы за неё сражаться.
Артём Яд
Умереть, чтобы больше не жить. Часть первая
1
Что я помню? Яркий свет. вспыхнул между нами и рванул в небытие, порождая материю и раздвигая пространство. Вновь темнота, холодно. Ты здесь? Я знаю, что ты здесь. Но почему же ты молчишь? Прошу, не оставляй меня в одиночестве.
1.1
– Мэттью, проснись.
Хриплый, глубокий вздох, и его веки открылись.
И вновь. Я на холодном полу. И вновь. Я истекаю кровью. И вновь. Я пытаюсь умереть. Тяжело дышать, воздух насквозь пропитался кровью. Как долго я лежу здесь? Здесь, где повсюду разорванные в клочья, замученные и забитые в кровавую кашу тела, когда-то живших людей. Я убил их всех.
Взять его, лежащего рядом, или вернее то, что от него осталось. К несчастью, у бедолаги хватило храбрости разрядить в меня свой пистолет. А запасной обоймы у него не оказалось, да я и не думаю, что она спасла бы его. От меня. И от моей жестокости. И перед тем, как вскрыть ему череп, я неспешно порубил его тело на части, отделив сначала кисти и лодыжки, затем колени и локти и напоследок бёдра и плечи. Я даже и не знаю, умер ли он от боли, потери крови, или же от контрольного в голову. Но не переживай, он не умер. Его тело – безусловно, но его душа, она всё ещё здесь. Ему страшно. Он не понимает. Смотрит на своё порубленное, изуродованное тело и не может поверить, что оно больше не встанет. Смотрит на меня, понимая, что я смотрю на него. Спрашивает: «Что же случилось?» и «Где мой братишка?». Но я не отвечу.
Ты спросишь: «Почему ты здесь?» Я не знаю. Наверное, просто пытаюсь не сойти с ума. Ты спросишь: «Почему начал говорить именно сейчас?» Не знаю. А почему нет? «Все эти люди были плохими?» Нет. Я самый плохой в этом зале, в этом мире. «Кто же ты, Мэттью?» Если бы я знал ответ на этот вопрос. Но, может быть, немного позже, Ты мне скажешь об этом.
Нужно вставать. Но я не хочу. Я должен остаться здесь. Именно здесь моё место, в луже холодной свернувшейся крови, в темноте. Здесь, где обитает смерть.
Ладно, похуй. Где мой телефон?
Мэттью потянулся к промокшему карману и вытащил телефон. Включив экран, он тут же отвернул его в сторону, подальше от чувствительных глаз.
Как же ярко.
Протерев глаза, Мэтт снова поднес телефон к лицу и, немного прищурившись, взглянул на экран. Окровавленными пальцами он пытался смахнуть экран блокировки, но сенсор тупил и плохо реагировал на холодные, мокрые касания. Тогда он направил светящийся экран на себя, но увидев, что вся одежда пропиталась кровью, посветил вокруг и потянулся к лежащему неподалёку телу без конечностей и с разрубленной вдоль головой. Красная рукоять пожарного топора рогом торчала из за лба, а острое лезвие пробило темечко и крепко втиснулось в мозг, выдавив красноватую пенистую жижу. Мэтт вытер об жмура руку, разблокировал экран и нажал вызов.
– Говорите.
– Эммм… Десять, вроде.
– Принято.
Убрав телефон, Мэттью с гримасой боли и хрустом в отёкших суставах начал медленно подниматься из липкой лужи бурой загустевший крови.
Как же больно. А это что? Что-то твёрдое в моей печени. Ах да, я и забыл.
Мэтт пошатнулся и увидел торчащую из разрубленной головы красную рукоять топора.
– А ты пойдёшь со мной.
Он крепко обхватил её обеими руками, упёрся ногой в грудь лежащего, поднатужился и, резко выдернув топор, поскользнулся и грохнулся на окровавленный пол. Затем снова медленно встал и шатаясь пошёл на выход, волоча за собой топор.
Дойдя до выхода, он остановился, слегка пошатнулся и повалился мокрой спиной на холодную кирпичную стену.
Я не наркоман, просто мне нелегко быть трезвым.
Мэтт вытащил из кармана шприц, зубами стащил с иглы колпачок, сдавил немного поршень, выгнав ненужные пузырьки, закрыл глаза и ткнул иглой в шею. Расслабив челюсти, он выронил колпачок изо рта и пустил три с половиной миллилитра счастья по вене. Веки открылись, зрачки практически полностью поглотили карию радужку и стены, пол и потолок стали мягкими, тёплыми.
Недалеко от ночного клуба стояло такси. Мэттью, повиснув на створчатой двери заведения, открыл её и вывалился на улицу. Встав на ноги, он подошёл к перилам и хотел было за них ухватиться, но промахнулся и кубарем скатился по лестнице. Полежав немного на сыром бетоне, он вновь встал, поднял топор и шатаясь пошёл к машине. С тяжелым дыханием Мэтт залез на заднее сидение и положил заляпанный потрохами топор на переднее пассажирское сиденье. Водитель смотрел на Мэтта через зеркало заднего вида:
– Домой?
Мэтт кивнул и запрокинул голову назад. Машина тронулась.
– Что это за звуки? – не поднимая головы, спросил Мэтт.
– Это музыка. По радио играет.
– Выключи. И будь добр, не включай больше при мне.
– Как скажешь, Мэттью, – кивнул мужчина и убавил звук до конца.
…
В голове вакуум. Планета снова замедлила ход. Ломило суставы, а по свинцовым мышцам пробегала то приятная колющая дрожь, то ужасные судороги, рвущие волокна на части.
Мэтт медленно повалился на бок и перевернулся на спину.
Я вновь задыхаюсь. Конвульсия, как электрический разряд, прошла от мозжечка до пяток. Кровавая пена с глухим шипением выходила через сжатые зубы. Вновь темнота. Меня больше нет.
– Ты не сможешь, Мэттью. Ты не достоин смерти.
Глаза пронзил яркий свет.
– Мэтт! Мэтт! Очнись! – стоя на улице и открыв заднюю дверь со стороны водителя, мужчина немного испуганно шлёпал по щеке лежащего в бреду Мэтта и просвечивал его глаза фонариком.
– У тебя мягкие руки. Почему так ярко?
– Это… это фонарик, Мэттью. У тебя не было пульса!
– А, всего лишь фонарик. Можешь убрать?
– Ах, да. Прости.
– Ничего. Почему ты вверх ногами?
– Что?
– Не бойся, сегодня я не умру.
Мэтт повернулся на бок и, пошарив рукой под водительским сиденьем, достал наполовину пустую бутылку водки.
– Заебись. Ты ещё не закончилась. А мы где?
– Дома.
– Ты мне встать не поможешь?
– Да, конечно. – водитель обежал машину, открыл дверь с другой стороны и протянул ему руку.
– Ну пизде-е-ец.
– Что такое?
– Мне руку прострелили.
– Тебе больно?
– Да, но не в этом дело.
– А что же тогда?
– Тебя кровью измажу.
– Дай мне другую руку.
– Но она тоже, вся в крови.
– Не страшно, всё равно сиденья отмывать.
– Ох. Ну и говно. Прости. Я скажу ребятам, чтобы тебя почистили.
– Ничего, я сам.
– Хорошо, тогда давай, потихоньку.
Он подал простреленную руку. Водитель не спеша вытянул Мэтта из машины и придержал его за плечи, чтобы тот устоял на подкосившихся ногах.
– Тебе помочь дойти до квартиры?
– Не, не нужно.
– Позвонить в бюро?
– Консьерж позвонит. Открой бутылку.
Мэттью приподнял бутылку, водитель отпустил его плечи и, взяв одной рукой бутылку за дно, другой открутил крышку.
– До завтра. – Мэтт качнулся и шатаясь пошёл ко входу.
– А крышку?
– Дарю. – прохрипел Мэтт и хлебнул из бутылки.
Его худое тело в чёрной, разорванной мантии до колен мотало из стороны в сторону. Мэтт, допивая остатки горючего, медленно плёлся по тёмному коридору, оставляя смазанные кровавые следы на паркетном полу. Он неуклюже споткнулся, его повело в сторону, и окровавленным израненным телом Мэттью припал к стене. Опустился на колени, отпил из бутылки, поднялся и пошёл дальше, опираясь о стену и размазывая по ней алую кровь.
Скрипучая дверь медленно открылась. Мэтт сделал шаг, залпом добил бутылку и она, вывалившись из его руки, звонкими ударами о деревянный пол разрезала ночную пустоту. Он закрыл глаза и с глухим грохотом свалился на пол.
1.2
Такси подъехало к шлагбауму, и только когда водитель пару раз посигналил и моргнул фарами, охранник выглянул в окно, потёр заспанные глаза, и, зевнув, нажал на кнопку, впустив машину на территорию парковки.
Мужчина не стал заезжать в гараж. Он припарковался на пустой стоянке, заглушил двигатель и, открыв настежь все двери автомобиля, пошёл за моющими средствами. Прикатив тележку с водой, тряпками и разными очистителями, водитель закатал рукава и, надев резиновые перчатки, принялся отмывать задние сидения.
– Том, хочешь сигаретку? – протягивая пачку, негромко спросил подошедший охранник.
– Не, Генри, я бросил, – взглянув на него, ответил Томас.
– Молодец. Давно? – прикуривая сигарету спросил мужчина.
– После того, как дочь умерла. Я ей обещал, когда она была жива, но всё как-то не получалось.
– Печально, что мы больше стараемся для мёртвых.
– Да-а-а. А сам-то когда бросишь? Не молодой ведь уже. Сколько тебе?
– На прошлой неделе шестьдесят три исполнилось.
– А я и не знал. С прошедшим что-ли. Жаль, подарка нет.
– Да чего там. Всё равно не праздную.
– Чего так?
– Да не с кем, – пожал плечами Генри. – Твоей дочке сколько было?
– Двадцать девять.
– А моему сыну тридцать. Никогда не любил самолёты. Вот так, в один момент погибло столько невинных людей. Среди которых и была вся моя семья.
– Мне жаль.
– Знаешь, они меня звали с собой, но мне больше нравилось прикладываться к бутылке и пялиться в телек, чем проводить время с семьёй. И в тот день, когда я провожал их на самолёт, там был Мэттью. Он был пьян и пытался сорвать рейс. Оттягивал всех назад, умолял не садится в самолёт. Но его скрутила охрана и утащила прочь. А я лишь посмеялся и подумал: «вот бы уже тоже поскорее надраться». После той авиакатастрофы меня всего вывернуло наизнанку, и я по сей день на эту отраву смотреть не могу.
– Как вы познакомились?
– Прошёл, наверное, месяц после того, как я его видел в аэропорту. Я ехал на машине. Это ещё, кажется, на День Всех Святых было. И тут я увидел его, полуживого, спящего на остановке. Предложил подвезти, – Генри затянулся и, выдыхая дым, продолжил. – Мы не проехали и пару светофоров, как он вдруг очнулся, приказал остановиться и выскочил из машины. Я выбежал за ним, подумав, что у него началась горячка. А он выхватил пистолет и начал палить в воздух, чтобы распугать людей. А потом каким-то невероятным образом он остановил нёсшуюся на него машину и с запредельной жестокостью расправился с уползающим от него водилой. И за те мгновения он получил такие раны, что я поначалу вообще не мог во всё это поверить. Скорая не приехала, приехал лишь только один небольшой фургон.
– Зачистка?
– Ага… Они упаковали полуживого Мэтта и мертвого ублюдка в мешки для трупов, подтёрли за ними кровь и просто уехали. А через час или два все всё забыли и разошлись по своим делам. Но не я. На следующий день, он пришёл ко мне домой и предложил мне работу.
– Сколько ты его возил?
– Три года.
– Почему перестал?
– Мэттью сказал, что достаточно. После меня был ещё Чарли, ты его, наверное, не видел. Они хорошо тогда сработались. Наверное, потому что были немного похожи. Вроде два года откатались. Их потом грузовик протаранил, намеренно. Ждал, когда они сядут в такси, и…, – Генри хлопнул в ладоши. – Водитель сбежал. Но не надолго. Мэтт в прямом смысле свалился на него с небес. Он остановился на светофоре, а Мэттью упал на него с тридцати этажей и пришиб своей тушкой ублюдка нахуй.
– А кто это был?
– Да их разве разберёшь? Для меня все эти твари на одно лицо.
– Д-а-а-а. Пиздец.
1.3
Усталое сердце погасло. Кровь закончилась ещё в коридоре. Мэттью безжизненно лежал на полу в своей тёмной квартире. Вокруг него не было ничего лишнего: ни картин, ни обоев на серых и холодных стен из бетона, ни штор на окнах, ни скатерти на деревянном столе, белый метровый холодильник без еды, ни плиты, ни шкафчиков. Лишь металлическая навесная раковина с краном и чистый гранёный стакан. Кровати тоже не было, был только обернутый в полиэтилен белый матрас посередине комнаты. А на нём белое постельное белье. В углу, рядом со входной дверью, слева, стоял металлический стол для вскрытия трупов, на колёсиках и с высокими бортами. Во второй, ванной комнате, тоже не было ничего особенного: белая ванна у стены, над ней душ и занавеска; раковина, зеркало, унитаз и стиральная машина, которой никто и никогда не пользовался.
Мёртвое и давящее одиночество разбавил высокий юноша с приятным, выразительным лицом и пышными светлыми волосами, одетый в тёмно-синий санитарный костюм, и держащий в руке чёрный кожаный саквояж.
Включив в квартире свет, он неспешно подошёл к Мэттью и сел перед ним на колени. Затем молодой хирург поставил перед собой саквояж и вытащил из него чёрный кожаный свёрток с медицинскими инструментами. Он аккуратно разложил их, взял ножницы и принялся за работу. Юноша разрезал всю окровавленную одежду, вместе с простреленными плечевыми ремешками, к которым крепились два пустых футляра под запасные обоймы справа и ножны с булатным кинжалом слева. Хирург отложил ножницы, вздохнул и взял в руки пинцет.
Всё тело было усеяно глубокими порезами и дырками от огнестрела. Вытащив все пули и дробь, доктор промыл раны, устало вздохнул и аккуратно обмакнул рукавом выступивший на лбу пот. Потом он достал иглу и нитки, но, оценив печальным взглядом объём предстоящей работы, сморщил нос и убрал их обратно. После чего юноша встал, сладко потянулся и вышел в коридор.
За дверью два санитара в такой же одежде, что и молодой доктор, отмывали кровавые следы со стен и пола. Парень, не проронив ни слова, прошёл мимо, направляясь к престарелому консьержу. Развалившись в деревянном кресле, тот читал книгу и лениво курил деревянную трубку.
– Здравствуй. Ещё раз.
– Привет, – консьерж поднял сонные глаза на доктора и отложил книгу. – Ну как он там?
– Жить будет.
– Ему снова плохо?
– Возможно.
– На этот раз немного времени прошло. Ты чего-то хотел?
– Да. Степлер есть? Ну, знаешь, такой большой, строительный.
– Вроде был где-то. Сейчас посмотрю. – старик взял связку ключей со стола и медленно поднялся со скрипучего кресла. – Схожу в кладовку, – произнёс мужчина и, шаркая тапками по деревянному полу, пошёл к складскому помещению.
Юноша аккуратно достал из кармана скрученный накануне штакет, взял его в губы и прохлопал карманы.
– Блин, – вздохнул парень. – Хотя… – он приподнялся на носочках и, заглянув за стойку, заметил коробок со спичками.
Через пару минут консьерж вернулся обратно, неся степлер в отвисшем кармане старого вязаного кардигана. Положив ключи на стол, он потянул из кармана степлер, но тот зацепился за нитки.
– Ёлки-палки, – кряхтел дед, копошась в кармане. – Всё, держи.
Доктор взял степлер и протянул в ответ коробок. Мужчина забрал спички, уселся в скрипучее кресло и принялся вычищать трубку от прогоревшего табака. Юноша сделал затяг и передал консьержу половину скрутки.
– Благодарю, – улыбнулся дед и, привстав со стула, взял дымящийся косяк.
– Не болей. – сказал доктор и пошёл обратно к своему пациенту.
Стянув края ран, хирург стёр всю кровь, подкатил металлический стол к Мэттью и, постелив на него белую простынь, пригласил санитаров из коридора. Пока они аккуратно перекладывали обнажённого Мэтта на стол, он проверил карманы в изрезанных и окровавленных лохмотьях на полу.
– Бедный твой телефон. – вздохнул парень, вынув заляпанный кровью телефон с разбитым экраном. – Нож, пустые футляры, промокшие сигареты… А где твой пистолет?
Сложив все вещи на деревянный стол, он вернулся к пациенту.
– Одежду в мусор? – негромко спросил санитар.
– Ага, но вы заканчивайте пока в коридоре.
Мужчины вышли обратно.
– Так, а тут у нас что? – юноша засунул щипцы в рану над печенью. – Продолговатое. Нож что ли? Глубоко. Блин, застряло в рёбрах. Вот так, вылезай. Да нож, но без ручки. Вот что бывает, когда пользуешься дешёвой дрянью.
Закончив работу спереди, доктор откатил стол, и санитары вкатили тележки для уборки. А когда вся кровь была отмыта и мусор вынесен, они переложили Мэтта на матрас и принесли для него новую одежду. Затем, выключив свет, вышли из квартиры, закрыв за собой дверь.
1.4
Я тону в бездонной пустоте, погружаясь всё глубже и глубже. Темно, я неподвижен, хочу опуститься на самое дно. Здесь прекрасно, тихо и тепло. Обожаю такие сны. Боль ушла, сердце не бьётся, все чувства угасли, я растворяюсь в пустоте. На самом ли деле, настоящая смерть настолько прекрасна? Я не хочу возвращаться, не хочу вновь заставлять себя вставать на ноги. Я устал, устал причинять боль, устал врать себе, что мне это не нравится. А знаешь, что самое ужасное? Самое ужасное, что этот ужасный мир заслужил такого ужасного меня. Мы оба заслуживаем друг друга.
Взошло солнце. Мэттью так и остался лежать неподвижно. За время сна раны на его бледном теле прошли стадии гемостаза и воспаления и начали понемногу зарубцовываться. В комнате было тихо, лишь приглушённый шум города доносился из окон. Тишину нарушил скрип открывающейся двери и гулкие шаги. Светловолосый мужчина средних лет с гладко выбритым лицом и в начищенных до блеска ботинках уверенно шагал по коридору. Чёрные брюки и галстук, твидовый пиджак и белая рубашка. В руках по стакану с кофе, а под мышкой свежая газета.
Войдя в квартиру и увидев, что Мэтт ещё без сознания, но дышит, он прошёл к столу и поставил полный, ещё тёплый кофе, достал из подмышки газету, двумя большими глотками опустошил второй стакан и подложив под него газету поставил стакан на стол. После он вытащил из кармана две полные обоймы и засунул их в пустые футляры, лежавшие на столе. Обернувшись и снова посмотрев на все ещё неподвижного Мэтта, мужчина взял с пола высокие чёрно-белые кеды, лежавшие рядом с новой одеждой и, сев на стул, принялся их зашнуровывать.
– Ты принёс кофе?
– Ага, – продолжая шнуровать, ответил мужчина.
– Но я же не люблю кофе.
– Это я себе, одним никогда не напиваюсь.
– Джеймс, а когда ты умер?
– Сто пятьдесят один год назад.
– И сколько тебе было?
– Пятьдесят девять. От инфаркта. Почему ты спрашиваешь?
– Не знаю. Просто подумал, кажется, я никогда не спрашивал.
– Ну, спросил. Как спалось? – спросил Джеймс, поставив зашнурованные кеды.
– А что? Что-то поменялось?
– Ты мне скажи. Что-то поменялось? – произнёс Джеймс и вытащил из-за спины пистолет. – Это же твой? Знаешь где его нашли?
– Понятия не имею.
– Ты вогнал его по самую рукоять в грудь девушки. – ответил Джеймс и положил пистолет на стол.
– Тебя только это впечатлило?
– К твоим выкрутасам с топором все уже привыкли.
– Ну так что, отчитывать меня будешь?
– Отчитывать? Нет, просто хочу напомнить, что бюро не будет вечно терпеть твои выходки. Тебя отправят обратно. Ты это понимаешь?
– Говоришь так, будто мне не похуй, – Мэтт тяжело встал с матраса и прошёл в ванную.
– А что? Похуй? – спросил Джеймс.
– А что, нет? – выходя из ванной и неся в руках пинцет, ответил Мэтт.
– Что это?
– Помоги мне. – Мэтт вложил пинцет ему в руку и развернулся.
– Зашивать уже устали? – вздохнул Джеймс и вытащил одну скобу. – Вытаскивать не рано? Может завтра уберёшь?
– Нормально. Нужно освободить место под новые.
– Да ты заебал. Тебе совсем санитаров не жалко?
– Ничего не могу поделать.
– Ну да, ну да. А скобы куда?
– Ну а нахуй ты газету принёс?
– С кофе сунули. Слушай, а ты прикрыться не хочешь?
– Говоришь так, как будто ты меня голым никогда не видел.
– Больше, чем хотелось бы.
Джеймс поморщился и начал вытаскивать скобы, складывая их на свежий газетный выпуск местной редакторской конторы, на первой полосе которого была статья об исчезновении детей. В ней было сказано, что за последний месяц пропало пять малышей. Ни тел, ни улик обнаружено не было, а все звонки о выкупе были сфабрикованы мошенниками.
…
– Что там с детьми? – спросил Джеймс, не отвлекаясь от дела.
– Не знаю.
– В каком смысле ты не знаешь?
– Я их не слышу.
– Почему нет?
– Возможно, они живы.
– Или же, может быть, нужно походить немного трезвым? Хоть пару дней.
– А что, если это человек?
– Ты знаешь правила. Мы не лезем к людям. В большинстве случаев.
– Долго ещё?
– Всё. Спереди сам справишься.
Мэтт забрал пинцет, убрал с газеты пустой стакан и положил на неё вчерашнюю пачку сигарет, аккуратно, чтобы не попадали скобы, поднял её со стола и, подойдя к стене, сел на пол, облокотившись на неё спиной.
– Ты ходил к доктору?
– Ты сейчас серьезно? Психолог? Джеймс, ты же уже взрослый, чтобы верить во всё это говно.
– Мэттью, а у тебя нет выбора. Либо ты будешь делать то, что от тебя требуется и позволишь помочь себе, либо тебя отправят обратно.
– И кто же это сделает? Ты?
– Тот, кто вернул.
– Бог? – усмехнулся Мэтт. – А ты его вообще видел? Хотя бы разок?
Джеймс потупил глаза. Мэтт опустил голову и принялся вытаскивать скобы из груди. Джим достал визитку и, положив её на стол, пошёл к двери.
– Крепись, Мэттью. У таких как мы нет другого выбора. – сказал Джеймс и вышел из квартиры.
– Кофе забери!
Джеймс быстро вернулся, взял полный стакан и снова вышел из квартиры. Вытащив все скобы, Мэтт открыл пачку сигарет, но они все были пропитаны кровью. Он достал зажигалку, чиркнул ей пару раз, но она тоже промокла. Тогда он положил её обратно, закрыл пачку и, оставив её на полу, пошёл мыться.
…
Приняв душ, Мэттью стоял у раковины и смотрел в запотевшее зеркало.
Каждый раз, смотря в свои пустые глаза, я пытаюсь вспомнить. И порой мне кажется, что ответ здесь, рядом, в моих же глазах, но, к сожалению, приход длится недолго, и я вновь понимаю, что я ни хера не помню.
Мэтт схватился за раковину и блеванул кровью. Пищеварительная система восстановилась, но в ней было очень много свернувшейся крови, от которой она хотела быстрее избавиться. Проблевавшись, он умылся, почистил зубы, потом провел рукой по лицу, покрытому двухнедельной щетиной, присмотрелся слева и справа, затем взглянул на заросшие грудь и живот, дотронулся до них, осмотрел свои жилистые руки и нижнюю часть тела. Вновь взглянул на своё отражение и, шмыгнув носом, открыл дверцу с зеркалом и взял триммер.
Сначала он сбрил волосы с лица, потом со всего тела, затем помыл и убрал машинку на место, собрал веником все волосы и, вымыв пол и раковину, ещё раз помылся в душе и тогда уже пошёл одеваться.
Мэтт надел чёрные трусы, носки, которые каждый раз были разного цвета, (сегодня жёлтые), чёрные зауженные брюки, в левый карман – телефон, на правый кобуру с пистолетом Макарова, чёрную футболку-поло заправил в брюки, натянул плечевые ремешки из черной кожи, которые переходили в подтяжки и крепились ещё и на брюках; слева кинжал, справа запасные обоймы на восемь патронов калибра 9х18; поверх всего он надел длинную чёрную мантию, завязал кеды и, накинув капюшон, Мэттью вышел из квартиры.
Дом в пять этажей такой же серый, как небо в это время года. Опавшая листва у порога, лужи, полуголые деревья, разноцветные зонты. Скоро снова пойдёт дождь. Прохладный ветер приятно обдувает тело. Немного холодно, но приятно. Сигареты. Где же мои сигареты?
Хлопнув по карманам, Мэтт тут же вспомнил, что последняя пачка промокла и осталась дома.
Водитель уже ждёт. Давно он здесь?
– Не знаю. – ответила маленькая девочка, стоящая рядом.
Может Джеймс его вызвал? Снова стало слишком громко. Похоже, что из меня вновь вышло всё дерьмо. Нужно съездить и немного убавить звук.
1.5
Через тонированные стёкла небеса кажутся ещё темнее, а оставшиеся на деревьях листья не такими уж и разноцветными. Зеркальные лужи. Танцующая под прохладным ветром влажная листва на холодным тёмном асфальте. Бордюр… раньше они были белые.
– Всё из-за сырости. – сказала маленькая девочка в белом платье, сидящая рядом с Мэттью.
Дождливая осень.
– Раньше было по-другому?
Думаешь, я помню.
Чёрное старое такси марки Austin FX4, остановилось на полупустой небольшой парковке с трещинами в бетоне, из которых то там, то тут проглядывалась пожелтевшая, а местами и вовсе сгнившая трава. Мэтт вышел из машины, сладко зевнул, потянулся и, сняв с головы капюшон, ещё раз по привычке похлопал по карманам. После высморкался и пошёл ко входу. Не успел он дойти до домофона, как кованые, немного ржавые ворота распахнулись, он помахал в висящую справа камеру видеонаблюдения и пошёл к четырёхэтажному зданию психиатрической лечебницы, которая больше походила на ветхий особняк с выцветшими стенами из красного кирпича.
Мэттью наслаждался чудесным запахом сырой опавшей листвы и, аккуратно раздвигая тёплые, мокрые краски слегка промокшими кедами, неспешно шёл по багровой аллее. Все пациенты заведения были одеты одинаково чисто и опрятно: из-под тёплых пиджаков миндального цвета в тонкую белую полоску с белыми манжетами виднелись красные клетчатые рубашки, а на ногах были тёплые, той же расцветки, что и пиджаки, брюки, заправленные в чёрные резиновые сапоги.
Посетителя встречали радостными улыбками. Кто был вдалеке – махал руками, а кто поближе – подходил и жал ему руку, некоторые интересовались самочувствием, а один из приветствующих протянул Мэтту пачку сигарет. Он вытащил одну и, прикурив, вошёл в здание, распахнув деревянные двери.
Внутри было светло и чисто, повсюду приветливые лица медперсонала и довольные, хоть и не совсем здоровые, улыбки пациентов.
Люблю этот запах. Белые и бледно-розовые халаты, скрип кроватей, двери, лифт, каталки. Что это? Ностальгия? Но ностальгия – ложь. Но от неё почему-то так хорошо. И это тёплое желание вернуть всё обратно. Тогда мне было хорошо?
– Тебе никогда не было хорошо. Тридцать пять дней в состоянии овоща от целого букета всяких транквилизаторов и антидепрессантов – это не есть хорошо, Мэттью.
Не обращай внимания. Я расскажу Тебе о ней, но не сейчас.
Мэттью подошёл к ресепшену. За стойкой сидела девушка в бледно-розовом халате и что-то писала в журнал.
– Здравствуй. – устало улыбнулся Мэтт.
– Добрый день, – ответила девушка и подняла голову. – Мэттью, здесь же нельзя курить. – она привстала и вынула сигарету из его губ.
– Прости. А где…
А как её зовут? А как зовут тебя? Почему, зная в лицо почти всех людей в этой больнице, я не знаю их имён?
Вдруг Мэтт почувствовал, как небольшая ладошка шлёпнула его по жопе. И стоило ему обернуться, как его губы соприкоснулись с губами молодой медсестры. Когда девушка прервала затяжной поцелуй, то тут же вложила в рот Мэттью таблетку и, взяв его за руку, повела за собой. Она затащила Мэттью в кладовку и, усадив его на стул, расстегнула на себе халат.
– Даже так. Знала, что я приду? – улыбнувшись, Мэтт провёл пальцами по чёрному кружевному белью и, взявшись за резинку чёрных чулков, притянул медсестру ближе.
– Нет, но я надеялась. – возбуждённо ответила девушка и залезла к нему на
колени.
Мэтт немного поморщился от боли.
– В чём дело? – удивилась девушка.
Мэтт улыбнулся и поцеловал её грудь, она приподняла его футболку и осторожно дотронулась до ран на животе.
– Больно?
– Немного, но я потерплю.
Усевшись на нём поудобнее, медсестра взяла Мэтта руками за щёки и жадно впилась в его губы. Через пару минут она почувствовала под собой что-то твёрдое и, аккуратно расстегнув его штаны, запустила теплые руки Мэтту в трусы.
– Ты мне виагры дала? – оторвавшись от её губ, спросил Мэттью.
– О чём ты? – невинно удивилась девушка и вновь прилипла к губам Мэтта, попутно доставая его горячий пенис.
– Ну и лиса.
В ответ она лишь улыбнулась, привстала и медленно, с глубоким вздохом, опустилась на его член.
– Ах, как же я по тебе соскучилась.
С нежными стонами она начала неспешно двигать тазом, запуская пальцы в его волосы и крепко сжимая чёрные пряди.
– Тебе нужно подстричься. Сколько уже прошло? Полгода?
Мэттью держался за её талию и глубоко дыша, помогал ей двигаться.
– Кажется да, – прижавшись щекой к её шее, ответил он.
– И после меня не подстригался?
– Вроде нет.
Спустя пять минут она взяла его за плечи, прижала Мэттью к спинке, смотря в карие глаза, крепко поцеловала в губы и начала двигаться быстрее.
– Я думал, сначала ты меня подлечишь. – с появившейся одышкой произнёс Мэтт.
– Нет, сначала я кончу. А то, получится как обычно, – продолжая двигаться сквозь вздохи и стоны, ответила девушка.
– А как обычно?
– После препаратов у тебя не встанет, и ты откупишься куннилингусом. Хорошим, конечно, но вот так мне нравится больше.
– Мне тоже. – поддержал Мэтт и ухватился за её бёдра. – Ты похудела?
– Немного. Странно, что ты заметил.
– Почему?
– Ты никогда не говорил про мои волосы и одежду, а тут мы не видимся целый месяц, а не трахаемся мы ещё больше, и ты замечаешь, что я скинула пару килограммов.
– Волосы? – Мэтт прикоснулся к её черничным волосам с чёрными корнями. – В прошлый раз, кажется, ты была блондинкой?
– И?
– Ты прекрасна.
– Как-то это немного тупо прозвучало.
– Думаешь?
– Но мне всё равно нравится. – произнесла девушка и вновь впилась в его алые губы. – Ты скоро? – после долгого поцелуя спросила она.
– Почти. А ты?
– Да я уже дважды.
– О, я настолько хорош?
– Ха, ты просто не представляешь насколько.
– Я почти. Ах, – Мэтт крепко прижал к себе девушку.
– Тихо, тихо. Опять синяки оставишь.
– Извини.
– Давай, милый. – она взяла его за запястья, подняла руки вверх и крепко прижала к стене. – Давай, силач! – девушка принялась прыгать на Мэттью и застонала еще громче.
– Силач? – посмеялся он.
– Заткнись.
…
Мэттью, небрежно развалившись на стуле с расстёгнутыми штанами и довольной улыбкой на измазанных красной помадой губах, смотрел на её миловидное лицо.
– Закатай или сними кофту.
Она застегнула халат, принесла жгут, пару ампул и шприц. Затем придвинула ещё один стул и села рядом.
– Это не кофта, – стягивая один рукав, произнес Мэтт.
– А что это? Удлинённое худи? – улыбнулась медсестра.
– Мантия.
– Я думала, мантия – это такая накидка из синтетики. Ну, знаешь, такие обычно выпускники университетов на получение диплома надевают. И где ты её вообще откопал? – сказала девушка и положила руку Мэтта себе на колени.
– Первую Гарри подарил. Он любитель всякое говно в интернете заказывать.
– Понятно. А почему ты любишь заниматься сексом в одежде?
– Разве?
– Ну, да. Неудобно же, – девушка затянула жгут на руке Метта.
– Наверное, потому что в одежде люди выглядят сексуальней. И какой смысл в сексуальной одежде, если её нужно снимать во время секса?
– Ну, в этом есть смысл. – улыбнулась девушка. – Сожми кулак.
Медсестра ловко вскрыла пару ампул, наполнила их содержимым шприц и неспешно ввела иглу Мэтту в вену.
– Почему ты не боишься уколов?
– Странный вопрос.
– Ну, как же, по закону жанра, такой персонаж как ты должен бояться уколов. – девушка сняла жгут, немного вытянула поршень, подмешав каплю крови в прозрачную радость и медленно пустила препарат по вене.
– Такой как я? – усмехнулся Мэтт.
– Ну, такой… Вроде сильный, грубый… жестокий, а в каких-то мелочах слабый, нежный и кроткий.
– Ты уже знаешь про мою мелочь.
– Сэйли? Так и не вспомнил?
– Нет. Почему я не помню твоего имени?
– Потому, что ты никогда не спрашивал.
– Почему я этого не делал?
– Почему? Я не знаю почему.
– А почему я тебя вижу только здесь и как давно мы знакомы?
– Мой милый Мэттью, тебе было настолько плевать на меня, что ты вообще ничего не запомнил? – девушка опустила глаза, к месту укола прижала кусочек проспиртованной ваты и вытащила иглу из вены, – Зажми и согни руку.
– Не только на тебя. Мне на весь мир плевать. И за всё то время, что я здесь, я смог запомнить лишь пару тройку имён, и не на много больше лиц.
– Мы познакомились десять лет назад. – выбросив шприц и пустые ампулы в мусорное ведро, произнесла девушка. – И ты не стал меня убивать вместе с той дрянью. Но как это часто и бывает, после спасения меня пришлось спасать ещё больше. – она разогнула его руку у себя на коленях, забрала ватку, несколько раз осторожно протёрла красную точку и, убедившись в отсутствии крови, выкинула её в мусор. – Люди из бюро привезли меня в это место. И я стала замечать, что и ты тут частенько появляешься, то в качестве палача, то в качестве пациента. И однажды я зашла в туалет, а там ты – сидел на полу и добирался до дна своей бутылки. Ты спросил, почему я здесь. Помимо того, что я едва не проебала свою душу. Я рассказала тебе, что меня изнасиловал мой учитель по гимнастике. Ты сказал, что тебе жаль. А вечером ты вернулся и сообщил о том, что Тоби, так его звали, подох от того, что конец швабры, зашедший ему в очко, чудесным способом вышел у него изо рта. И что иногда становится немного легче, когда знаешь, что тот, кого ты ненавидишь, сдох в жутких муках. И мне действительно стало легче. В тот вечер мы впервые занялись сексом. И вот, теперь я всегда здесь, поначалу в качестве пациента, а теперь и в качестве медсестры.
– Почему ты всё ещё здесь? Ты же больше не больна.
– Я больна, Мэттью. Я неизлечимо больна тобой. Ничто не проходит без следа. Изнасилование, глубокая депрессия, одержимость. Ужасное было время. И вот уже более десяти лет любые прикосновения людей, неважно каких: мамы, папы или друзей, вызывают у меня панический приступ. Но не твои. И больше всего на свете я хочу вцепиться в тебя обеими руками и никогда не отпускать. Бывает, по ночам я просыпаюсь с криками и думаю, что всё опять повторяется, и тогда я начинаю звать тебя. Мои родители после каждого раза спрашивают: «Кто такой Мэттью?» И я пытаюсь им объяснить, но через час или два они всё забывают. Как и мои знакомые. Я, наверное, уже тысячу раз и всем, кому можно, рассказала о тебе, но никто и ничего не запомнил. А иногда я пытаюсь найти тебя вне стен этой больницы, я даже знаю, где ты живёшь, и когда бы я не пришла в твою квартиру, она всегда открыта, но тебя там нет. Тебя нигде нет, и никто не знает, где ты. Тебя как будто просто не существует. И вот я здесь. Всегда. Когда бы ты не пришел.
– Но нельзя же так жить.
– Может и нельзя, но я не знаю, как по-другому.
– И что же делать?
– Возьми меня замуж. – улыбнулась девушка.
– Это невозможно.
– Почему?
– Уверен, ты знаешь почему.
– Конечно же знаю, Мэттью. Но стоило попытаться.
– Сколько тебе лет?
– Переживаешь о том, не трахнул ли ты ребенка?
– Не особо.
– Почему?
– Потому что секс с малолетками – это не самый страшный мой грех.
– Ты насиловал детей?
– Не могу сказать точно.
– Почему?
– Потому что я не всегда могу отличить свои воспоминания от чужих.
– И что, прям от самого начала и до встречи с самим собой, со всеми вытекающими ощущениями?
– Да.
– И как это, видеть себя со стороны?
– Для своего размера у меня очень тяжёлая рука.
– Сколько их всего было?
– Понятия не имею. Много.
– Ну, допустим, что за один месяц – десять. Это реально?
– Вполне.
– Это значит сто двадцать в год. Я тебя знаю десять. До встречи со мной ты прожил… Лет шесть?
– Вроде.
– Почти две тысячи, и, если брать хотя бы по двадцать, то выйдет сорок тысяч лет. Не удивительно, что у тебя проблемы с памятью.
Мэттью, усмехнувшись, подтянул штаны и застегнул ширинку. Потом, засунув руку в рукав, дотронулся её лица и произнёс:
– Ты не должна так жить.
– Почему нет? Все мы несчастны, а если взять тебя, то, наверное, ты вообще страдаешь за всё человечество.
– Может быть, я заслужил?
– Почему.
– Потому что так я прожил свою первую жизнь. А ты… ты хороший и сильный человек. И тебе нельзя тратить свою жизнь на такого как я.
– Я не могу, Мэттью. И тут неплохо. Здесь я помогаю людям. Ну или не только людям.
– А если я всех здесь убью? Подарю им всем бесконечный покой.
– Не все хотят смерти, Мэттью. Многие хотят просто жить, и для них совсем неважно, какой она будет.
– Жизнь не стоит того, чтобы за неё страдать.
– Ещё как стоит, милый. Пойми, ты зациклен на боли, насилии, на смерти, на всех самых ужасных вещах. И я не виню тебя, потому что такова твоя жизнь. И ты не видишь ничего хорошего в этом мире только потому, что ты никогда не придёшь в то место, где нет боли. Потому что в таких местах не требуются твои услуги.
– Стань тогда хотя бы врачом, – немного помолчав, ответил Мэтт.
– Это нужно идти учиться, а сейчас уже середина октября.
– Позвони Джеймсу, он поможет. Скажи, что я просил. И я обещаю, что буду тебя навещать.
– Каждые выходные?
– Раз в два месяца.
– Раз в два месяца и на каникулах ты будешь ложиться на недельку в больницу.
– Только если обещаешь не жалеть транквилизаторов и других всяких разных вкусняшек.
– Хорошо, но любовью мы будем заниматься каждый день.
– Договорились. И… как тебя зовут?
1.6
И вновь я сижу в такси, уперевшись лбом в запотевшее стекло. Странно, почему я раньше не обращал внимания на нового водителя? Был ли это всегда один и тот же, или они меняются каждый день? Я не знаю.
– Жаль было Чарли. – вздохнула Сэйли, сидящая рядом. – А с ним ты уже встречался.
В моей голове столько как будто бы реальных лиц, что реальные смазываются как во сне. Никогда не замечал, что во сне нельзя чётко разглядеть лицо? Ты просто знаешь, что он – это он. В моих снах очень много лиц, которые знакомы мне как моё собственное, но я их не знаю.
– Здесь. Остановись здесь. – произнёс Мэтт, и машина припарковалась у обочины.
Общежитие. Там, в одной из многочисленных грязных комнат находится девочка. Ей тринадцать, душа заперта в теле и не хочет его отдавать. Сопротивляется. Он проник в тело, но не смог с ним слиться, она ещё в нём. Мина, так её зовут. Она уже вторые сутки зовёт меня, умоляет избавить её от боли. Уже на входе я почувствовал невыносимый запах проёбанных жизней. Все эти люди не знали настоящего счастья, я видел это по их серым глазам. Жить, чтобы страдать – удел глупцов. Жизнь недостойна того, на что идут эти люди. Ради бессмысленного существования.
Слушая детский вопль вперемешку с громкими молитвами двух мужчин, я шёл по душному коридору. Из открытых дверей смотрели люди. Возможно они думали: «Вот оно! Пришло спасение!» Но я не спасение. Я тот, кто приходит последним, я тот, кто ставит точку. В большинстве случаев.
Мэтт толкнул приоткрытую дверь и сделал шаг. Один из мужчин перегородил ему путь:
– Мэттью, постой! Может её ещё можно спасти? Пожалуйста, дай нам ещё немного времени.
– Достаточно, Джоуи. Я устал её слушать.
Девочку широкими ремнями притянули к кровати. Она громко кричала и в диких корчах яростно рвалась на свободу. Мне знакома её боль, и от этой боли есть лишь одно лекарство.
Мэттью отстранил мужчину и прошёл к девочке.
– Не надо, Мэттью, умоляю тебя! Дай нам ещё немного времени! – рухнув на колени, просил Джоуи.
Но он не в силах помешать мне, никто не в силах.
– Как же сейчас будет больно. – вздохнул Мэтт и положил ладонь на её грудь.
Жилы на кистях его рук, на ее шее и на лице вздулись, и по ним, словно тысяча змей, медленно расползлась чёрная кровь. Бледная кожа потемнела, а глазные яблоки поглотила чернота. Тело девочки забилось в конвульсиях, крик перерос в оглушительный вопль, а изо рта начали вырываться искры и копоть. И вдруг она оцепенела и через мгновение, побледнев, обмякла.
Крик прекратился. Я рухнул на пол. И вновь тяжело дышать, вновь ломит кости, и вновь я загибаюсь в судорогах. Я засыпаю.
– Мэттью, пора вставать. Проснись!
Глубокий вздох.
Что со мной? Я вырубился. Это хорошо, отличное было лекарство. Нужно вставать. Мать девочки, всё это время стоящая на коленях возле кровати, не понимала, что произошло. Друг Джоуи забился в угол и с ужасом смотрел в мои чёрные глаза. А Джоуи… Он всё понимал, молча сидел у стены на стуле с пустым взглядом, не прикуренной сигаретой в губах и опущенными руками.
Мэттью медленно встал, забрал у Джоуи сигарету, из обездвиженных рук спички и, прикурив немного трясущимися руками, пошёл на выход.
– Что ты сделал? А?! Моя дочка! Нет!
Мать трясла бездыханное тело дочери. Отказывалась верить, что она больше не вернётся. Увидев, что Мэтт уходит, она вскочила, неуклюже бросилась к нему и перегородила ему путь.
– Где моя дочь?! Верни мне её обратно! Слышишь! Чудовище! – лупив Мэтта по лицу, кричала женщина.
Она рыдает, но мне её не жаль, она сама выбрала такую судьбу и наградила такой же мерзкой жизнью и свою дочь.
Мэтт молча стоял и принимал удары.
Хочется схватить её за волосы на затылке и с размаху уебать зубами о чугунную батарею. Как думаешь, после этого она наконец заткнётся? Я устал.
Он схватил женщину за лицо и, отшвырнув её к кровати, пошёл дальше.
…
Мэтт вышел на улицу и глубоко вдохнул вечерний воздух.
Давно я не видел Джоуи.
– Пора навестить и второго. – девочка стояла сбоку и смотрела на Мэттью.
– Ага. – не взглянув на неё, согласился Мэтт и пошёл к машине.
Из-за плотного трафика дорога до места длилась около часа. Мэтт с закрытыми глазами, развалившись поудобнее, неподвижно сидел на заднем сиденье.
Такси остановилось. Мэттью вышел из машины и, чуть вздрогнув от прохладного ветра, направился к десятиэтажному дому.
Как описать безысходность? Мои глаза видели столько насилия и жестокости, но ничто не смогло вызвать у меня столько страха, как безысходность. Безысходность порождает отчаяние. Бесконечное и холодное отчаяние. Я шел по тёмному, забитому людьми коридору и чувствовал, как этих существ пожирает отчаянье. Ещё я чувствовал запах мочи, рвоты и пота. Мои силы вновь возвращаются. Голоса… они становятся всё громче. Как же их тут много. И что же может помочь этим людям? Наркотики? Насилие? Злость? Это не поможет. Любовь? Какая ещё нахуй любовь? Это проклятое место, здесь только те, кто проебал своё прошлое и настоящее. А будущее… Какое нахуй будущее? Вся жизнь этих людей заключается в том, чтобы найти что пожрать, с кем потрахаться и чем убиться.
– Ты сам ничуть не лучше этой грязи.
Но у меня же есть оправдание…
– У всех есть оправдание, Мэттью. Но проблема в том, что от него не становится лучше.
1.7
Серые мешки под красными глазами, роняющими на пол грустный взгляд. Глубокие морщины, больше походившие на загрубевшие порезы. Серая потасканная мешковатая одежда. Существо с дырой вместо сердца вернулось домой в надежде поспать хотя бы пару часов.
– Здравствуй, Авраам. – негромко, будто боясь спугнуть мягкую тишину, прозвучал из темного угла уставший голос Мэтта. Он затушил бычок в переполненной пепельнице, вытащил из полупустой пачки новую сигарету и продолжил, – Я у тебя сигарет взял, ты не против? – Мэтт чиркнул спичкой и прикурил.
– Угощайся. Выпить хочешь? – ответил Авраам, не особо удивившись незваному гостю.
– Я уже, – Мэтт стряхнул пепел и указал на пустую бутылку. – Ты постарел. Сколько мы не виделись, лет пять?
– Пять. – усмехнулся Авраам. – Всё также сидишь на жёстких препаратах? Мэтт промолчал.
– Вспоминаешь детский лагерь?
– Не особо.
– А ты постарайся, и вспомнишь, когда мы виделись в последний раз.
Мэтт никак не отреагировал.
– Что? Нет? А я всё ещё помню. Особенно запахи. Почему именно там, Мэттью? Почему их было так много? И среди всех этих тварей… были же даже дети.
– Не было там детей. Лишь их тела.
– Вот так просто? Как ты мог такое допустить? Та секта, она не по щелчку же пальца появилась.
– Я не знаю.
– И ты меня бросил, с тем мёртвым ребёнком у меня на руках. – из его красных глаз потекли слёзы.
– Это вы меня оставили.
– Не оставляли, ты сам решил остаться. Мы же были друзьями.
– Ты не был один.
– Что?! Джеймс?! Этот бессердечный пидр?! Или Джоуи?! Который нахуй
помешался на своей выдуманной хуйне!
– Почему ты меня не нашёл?
– Серьезно? Да тебя невозможно найти! Ты вообще реален?! – Авраам резко вытащил револьвер и наставил его на Мэтта. – А?!
– Что ты сделал, Авраам.
– Хватит! К чему это всё?! А?! Что, ёбаная прелюдия?! Решил меня успокоить?! По старой дружбе? Эта вся сраная система! Добро! Зло! Свет и тьма! Белое, сука, и, нахуй, чёрное! Мир так не работает! – прокричал Авраам и робко опустил оружие. – Мэттью, ты же должен меня понять. Пожалуйста.
– Что ты сделал? – привстав со стула, прорычал Мэтт
– Я же спасал их. И этот мир, я спасу его. – тихо произнес Авраам. – И ты не в праве мешать мне.
Прогремели выстрелы, Авраам разрядил барабан в его грудь. Мэтт опустил голову, свесил руки и выронил изо рта сигарету. Тишина вновь окутала темную комнату.
Авраам, не веря в то, что Мэттью отключился так быстро, всё ещё продолжал целиться разряженным револьвером и периодически спускал курок, в надежде произвести ещё один выстрел. Вдруг в тишине послышался хрип, переходящий в нарастающий смех. Пара секунд и смех превратился в дикий хриплый хохот. Авраам оцепенел от ужаса и замер, как бетонная статуя. Мэтт сделал рывок и уже через долю секунды Авраам со сдавленной глоткой был прижат к стене.
– Открой глаза! – прокричал Мэтт, все сильнее сдавливая горло. – Посмотри на меня! Этот мир, он проклят! Слышишь! Он проклят! И ты не сможешь его спасти!
Мэтт разжал пальцы, Авраам глубоко вздохнул, опустился к его ногам и через кашель и слёзы начал жадно глотать воздух.
– Никто не сможет его спасти. – тихо произнес Мэтт.
– Но как же, Мэттью. Тогда почему мы здесь? За что с нами так? – твердил Авраам сквозь слёзы.
– Я не знаю.
– Я устал, Мэттью. О, Мэттью, как же я устал! Вся эта боль, все эти крики. Ты же тоже их слышишь, я знаю, ты всегда их слышал. Так ты их ищешь. Раньше мы думали, что ты просто компас. Но ты слышишь их боль и мольбы о помощи. Как же ты держишься, Мэттью? – немного приподнявшись, сказал Авраам.
– Никак.
– Я не хочу больше страдать. Меня же не отправят обратно. Прошу, Мэттью, не дай им забрать меня.
– Почему ты решил, что я позволю причинить тебе боль?
– А что, что-то поменялось?
Мэтт опустился на колени и прижал ладонь к его груди.
– Ты всегда был сильнее всех нас. Как долго они тебя терзали, Мэттью?
– Не знаю. А порой мне кажется, что я всё ещё там. А у тебя?
– Тихо. Ты же ещё никогда не приходил за такими как я?
– Нет.
– Ну вот и узнаешь, как там.
Его глаза поглотила чернота. Авраам не кричал, лишь негромко хрипел, выдыхая искры и дым. Мёртвое тело неспешно опустилось на бок. Окаменевший Мэттью повалился рядом на спину и задыхаясь начал биться конвульсиях.
– Мэттью! – прозвучал плаксивый детский голос, – Найди нас, Мэттью, пожалуйста! Тут страшно, и он скоро вернётся Пусть он ответит! Заставь его! Сделай ему больно! Он не заслужил пощады! Мэттью!
Мэтт покрасневшими глазами смотрел на стоящую рядом маленькую девочку в белом платье.
Нет, это не она. Такое я слышу постоянно. Их очень много, и все они знают, что я слышу и могу помочь. Как же хочется выстрелить себе в висок, чтобы вновь, хотя бы на мгновение, услышать тишину.
Мэттью неохотно поднялся на ноги. Глубокий вдох, захрипели простреленные лёгкие, он резко согнулся, схватился за колени и залился кровавым кашлем. Сплюнув сгустки крови, Мэтт осторожно коснулся ран – тёплая кровь медленно поползла по холодным пальцам и, скатываясь по запястью, забралась под чёрный рукав. Он посмотрел на остывшее тело, опустился на колени, закрыл его глаза окровавленной ладонью и осмотрел карманы. Найдя шприц и пузырёк с морфином, Мэтт встал, фыркая носом, аккуратно открутил пузырёк и, прикусив зубами, стащил с иглы колпачок. Твёрдая, холодная и острая сталь погрузилась в тёплый раствор, большим пальцем он оттянул поршень до отметки в три миллилитра. Вытащив иглу, Мэттью осторожно закрутил пузырёк, убрал его в карман и закрыл глаза. Игла проникла в вену, поршень немного сдал назад, добавив немного красок в прозрачную радость. Мэтт пошатнулся и пустил препарат по вене. Тепло и приятная дрожь разбежались по уставшему телу. Он вытащил иглу из шеи, надел на неё колпачок, убрал шприц в карман и, достав телефон, нажал на вызов.
– Говорите.
– Здравствуйте.
– Здравствуй, Мэттью.
– Один.
– Принято.
– Спасибо, до свидания.
– До свидания, Мэттью.
Он убрал телефон в карман и, подойдя к входной двери, открыл её перед девочкой. Она вышла из квартиры, Мэтт вышел следом и осторожно прикрыл за собой дверь.
Подойдя к машине, он открыл дверь и заглянул внутрь.
– Ты чего, Мэттью? Залезай.
– Это… ты ничего не брал?
– В смысле?
– Ну, там полиэтилен какой-нибудь?
– А, взял. В багажнике.
– Давай постелим?
– Давай.
Мужчина вышел из машины, достал из багажника рулон с полиэтиленом, открыл левую заднюю дверь, положил плёнку на сиденья и катнул её к Мэтту, чтобы та раскрутилась. И на пару они быстро развернули полиэтилен и застелили сиденья.
– Нормально?
– Вполне. – устало улыбнулся Мэтт и залез в машину.
1.8
Я видел много того, чего не должен видеть никто. Совершал поступки, о которых Тебе и подумать будет страшно. И перед моей отбитой психикой уже не стоит вопрос: «что я могу?», вопрос лишь в этом: «что я почувствую?». Авраам был прав, там действительно тихо. Я не должен был ждать так долго. Нужно было намного раньше освободить его от жизни. Он не заслуживал пережитой боли.
И что же я чувствую? Вину? Но почему? Это же не я виновен в том, что он не смог уйти, и после сошёл с ума. Или же нет? Мы же были друзьями. Почему меня не было рядом, когда ему было плохо? Где же я был? Деградировал и умирал от одиночества? Смешно… Одинокие, даже если будет возможность, никогда не расстанутся со своим одиночеством.
Небеса снова нахмурились тёмными тучами. Пошёл дождь. Такси остановилось у старых жестяных складов. Мэтт вывалился из машины и шатаясь пошёл к постройкам.
– Тебе сюда. – показывая пальцем, сказала девочка.
Мэттью неспешно подошёл к жестянной двери, упёрся в неё горячим лбом и закрыл глаза. Постояв так с полминуты, он открыл глаза, взялся одной рукой за холодный замок и, приложив немного усилий, сорвал его с петель.
Холодный свет люминесцентных ламп осветил чистое и тёплое помещение. В центре комнаты стоял металлический прямоугольный стол. На середине стола лежала небольшая красная монтировка, а позади, за столом, полукругом пять белых закрытых пластиковых бочек.
– Ты нашёл нас, Мэттью. – обрадовался маленький мальчик.
– С тобой есть кто-то ещё?
– Да.
– Тогда выходите.
– Не сейчас, он скоро вернётся. – испуганно произнёс мальчик и спрятался за бочкой.
– Кто?
Позади Мэтта захлопнулась дверь.
– Ты кто такой?
Немного пошатываясь, Мэтт обернулся. Это был высокий, крепкий мужик лет тридцати с грубой щетиной на лице. Он был напуган и немного ошарашен видом нежданного гостя. Мэттью выглядел устало. Худощавая, немного сгорбившаяся невысокая тень в подмокшем чёрном балахоне. Голова, утонувшая в капюшоне и израненная грудь, из которой сочилась тёплая кровь.
– Я твоя смерть. – улыбнулся Мэтт.
Недолго думая, здоровяк кинулся к Мэтту и, сделав проход в ноги, уронил его затылком на бетонный пол. У Мэтта сбило дыхание и заложило уши. Он попытался приподняться и сделать вдох, но удар кулаком в лицо вернул его на холодный бетон.
– Ты кто нахуй такой?!
Удар за ударом прилетали в его бледное лицо. Он пытался увернуться и поднять руки. Тогда бычара схватил Мэтта за волосы и, придавив щекой к полу, начал ещё сильнее забивать его голову в бетон. После десятка ударов в висок дико заломило ободранную руку, но Мэттью всё ещё продолжал дышать.
Он отпустил его волосы и попятился к столу.
– Да кто ты такой?! – держась за опухшую, окровавленную руку со страхом в голосе сказал мужик.
Но вместо ответа он услышал лишь тихий хохот, звучавший через хрип и кашель. Мэттью медленно перевалился на живот, встал на четвереньки и, подогнув ноги, сел на пятки. Его нос был сломан, на лице не было живого места, а под левым глазом набух здоровенный кровавый мешок. Мэтт крепко взялся за сломанный нос, с хрустом вправил его на место и, высморкавшись кровью, продолжал хохотать уже во весь голос.
– Хули ты ржёшь?! Больной ублюдок!
Мэттью медленно поднялся на ноги и перестал смеяться:
– Да ты всего лишь человек.
Через дикую боль бугай сжал разбитый кулак, развернулся, схватил со стола монтировку и с разворотом кинулся к Мэттью. Прогремел выстрел. Здоровенная туша с простреленной коленной чашечкой, свалилась на пол и холодную пустоту заполнил дикий, истошный вопль.
Мэтт, прищурившись, чтобы лучше рассмотреть попадание, убрал пистолет в кобуру:
– А хорошо попал.
Он осторожно дотронулся до синяка, который уже начинал закрывать левый глаз. Окровавленная улыбка сошла с его разбитых губ, он достал кинжал и вскрыл опухшую скулу; из раны, как из вспоротого мешка, брызнула горячая кровь. Сжимая чёрную стальную рукоять, Мэтт медленно подошёл к рыдающему существу и сел перед ним на колени.
– Мужик, пожалуйста, прости! – стонал тот, державшись за рану. – Помоги мне! Пиздец! Как же больно!
– Убери руки.
– Ладно, ладно. Давай, пожалуйста, друг, помоги мне! Надо жгут наложить, или ремнём затянуть.
Мэттью посмотрел на рану и, резко схватившись за здоровую ногу, вогнал лезвие под колено сбоку. Мужик завопил еще сильнее. Мэтт, смотря в его дикие глаза, крепко держал ногу и медленно проворачивал клинок. Горлодёр пытался отмахиваться руками, и тогда Мэттью поймал его правую руку за предплечье, вытащил кинжал из колена, встал и, уперевшись своим коленом ему в плечо, перевернул тушу на живот. Затем выпрямил руку и, загнав лезвие под локтевой сустав, сдернул предплечье. Недобитая тварь билась в шоке и, казалось, начала кричать ещё громче. Мэтт убрал кинжал и, перевернув его обратно на спину, наступил ногой на глотку, тем самым понизив уровень воплей до свистящего хрипа.
– Когда меня рвали на куски… Мне постоянно, раз за разом, повторяли, что такие как мы, только через неистовую боль сможем обрести покой. Ну что? Тебе спокойно, друг мой?
Мэттью сдавил горло сильнее, так, чтобы даже малейший звук не смог покинуть его глотки. Лицо покраснело, на лбу выступили вены. Он крепко сжимал его ногу, пытаясь сдвинуть её с места. Но силы закончились и рука повалилась на окровавленный пол. Зрачки закатились под веки, мышцы обмякли, и тело перестало дёргаться.
– Убей его! Он должен страдать! Призови его к ответу! – требовали стоящие рядом дети.
Мэтт стиснул зубы, из его почерневших глаз потекли слёзы. Глубокий вдох. Падший схватился за горло и начал жадно глотать воздух. Мэттью преклонил колено и положил ладонь на его грудь.
Пламя прогорело, Мэтт повалился на бок, немного отдышался и, поднявшись на четвереньки, медленно подполз к детям и сел на колени. Они подошли ближе и обняли уставшую тень.
– Простите меня. – прошептал Мэтт.
Его тело дымилось и тряслось, дети светились тусклым, холодным светом. Веки разомкнулись, взор устремился к небу и из его рта повалили искры и копоть. Один за другим дети медленно распадались на мелкие частицы света, и когда исчезли все, Мэтт с усилием выдохнул из себя остатки гари и, обессилев, рухнул окровавленным горячим лицом на холодный бетонный пол.
1.9
– Ну что, километра хватит?! – обернувшись к Мэтту, прокричал пилот вертолёта.
– Вполне!
– Ох, ебать! А ты где обувь проебал?!
– Нихуя! А я и не заметил!
– Ха! И чё ты собираешься делать?!
– Прыгать!
– Серьёзно?! Но у меня же нет парашютов!
– Нахуй парашют! Я так умею!
– Нихуя! Ты чё, ещё и летать умеешь?!
– Не знаю! Ещё не разу не пробовал!
– Еба-ать! Братан, ты опять колёс обожрался!
– Конечно, но не в этом дело!
– А в чём?!
– Ты же тоже обдолбанный!
– Ну да! Не будь я вмазанный, я бы хуй сел за руль!
– Это штурвал!
– Чево?!
– Похуй! Я полетел!
Мэтт пошатнулся и повалился спиной из тёмного звёздного неба на холодный и мёртвый памятник современному человечеству.
1.10
– За что ты просишь прощения, Мэттью? За то, что тебе плевать на этот мир? Или за то, что ты позволил их изнасиловать, а после забить насмерть монтировкой? Ты видел это. Они кричали, плакали, живые звали маму, а мёртвые, наблюдавшие за этим, звали тебя, Мэттью. Но ты не хотел их слушать. Где же ты был? Трахал грязных шлюх? Вскрывал себе вены? Или же, как всегда, обожравшись всяким дерьмом, заблёванный и обоссанный валялся в помойке? Но ты же не у них просил прощения. Думаешь, Он тебя слышит? А если бы даже и слышал. Ты не заслуживаешь прощения, Мэттью. При всей своей силе, ты даже и не постарался сделать этот мир хоть чуточку лучше. Ты болен, Мэттью. И тебе нужна помощь.
Мэтт, пуская кровавые слюни и сопли, хрипел, уткнувшись лицом в пол, и косился правым глазом на красную монтировку, лежащую в луже крови рядом с уже остывшим телом.
– Не нужно этого делать. Хватит, Мэттью. Идём домой.
Он, с трудом оторвавшись от пола, медленно поднялся на ноги, шатаясь, подошёл к трупу и подобрал монтировку. Смотря на его мёртвое лицо, он всё больше и больше набирался злобы и старался всё крепче сжать в руке холодный, красный металл.
Твёрдая сталь разбивалась о мягкую, побледневшую кожу лица. Снова и снова оставляя разорванную плоть и сломанные кости. Мэттью хрипел от злости, из красных глаз текли слёзы. Рука при каждом взмахе дрожала от усталости. Кровь, кожа и кости разлетались в стороны. Снова и снова он делал взмах и с каждым разом старался ударить всё сильнее.
Раздался гулкий звон, и Мэтт остановился. Отпустив монтировку, он шатаясь отошёл назад. Вдруг его пробил холодный пот, и начало лихорадочно трясти. В горле образовался ком, Мэттью попытался сделать вдох, но лёгкие как будто сжало изнутри. Он посмотрел на свои судорожно трясущиеся, окровавленные руки и в панике начал стряхивать с них кровавые ошмётки.
Мэттью опустился на колени и крепко обнял себя за плечи. Немного выровняв дыхание, он потянулся в карман. Фыркая носом, Мэтт трясущимися руками открутил крышку, зубами стащил с иглы колпачок и, опустив иглу в раствор морфина, вытянул поршень до упора. Опустошенный пузырек упал в лужу загустевшей крови, Мэттью щёлкнул по шприцу и слегка надавил на поршень, высвободив немного счастья вместе с ненужным воздухом наружу. Выплюнув пластиковый колпачок и вогнав в шею всё, что было в шприце, он медленно поднялся, накинул капюшон и, шатаясь, поплёлся на улицу.
Несильный дождь перерос в проливной ливень. Водитель, разглядев в пелене дождя шатающийся силуэт, завёл двигатель, но сообразив, что тот шагает в другую сторону, дважды просигналил и моргнул фарами. Не обращая внимания, Мэттью шёл к мосту. И дойдя до середины, он упёрся животом в перила, закрыл глаза, неуклюже перевалился на другую сторону и через десяток метров плашмя, лицом вниз ушел под воду.
1.11
Музыка играла негромко, темнота и неоновый свет поглотили пространство. Что играло – не важно, Мэттью этого не слышал. Он просто танцевал. Танцевал один, не попадая в такт. С голым торсом, в зубах сигарета, а в руке бутылка чего-то, что помогало забыться.
– Возьми-ка, сладкая. Жахни этого пиздюка ещё разок.
– Может не надо?
– Да не, ему понравится. Давай, между лопаток.
Звонкий щелчок. Мэттью парализовало и в судорогах он рухнул на пол.
– Ха! Стой, стой, не отпускай кнопку.
– Кажется, всё.
– Блять, кажется, разрядился. Зайка, принеси-ка другой.
Спазмы отпустили, Мэтт, пуская слюни, поднялся на четвереньки.
– Ну ты и пидр, Гарри. Где ты взял такие шокеры?!
– Мощные, да? Новая модель, такой даже лошадь уронить сможет.
– Бля, аж кислород перекрыло. Хочешь попробовать?
– Не. Меня и кокс неплохо бодрит.
Мэттью встал, поднял бутылку и шатаясь пошёл к длинному полукруглому дивану. Звонкий щелчок, и Мэтт снова свалился на пол.
– Ах вы наглые сучки. Я хотел его жахнуть.
– Слушай, Гарри, а он не сдохнет?
– Не-е-е. Этого бледного уёбка ничто не убьёт. Хотя-а-а… подай-ка телефон.
Гарри набрал текст в телефоне и отпил из бутылки:
– М-м-м, – он поморщился и поставил бутылку на стол. – Как же заебала алкашка. Эй, Фрэнки!
– Чего? – крикнул бородатый худощавый мужик за барной стойкой.
– У нас есть газировка?
– Была вроде. Тебе принести?
– Не надо, я сам. Да хорош его мучать, сломаешь, а я их уже продал.
Мэттью, кряхтя и пуская слюни, на четвереньках дополз до дивана и неуклюже на него залез.
– Вытащи, а. – обратился он к девушке, сидящей рядом, и повернулся на бок.
Девица вытащила из спины электроды, и Мэтт откинулся на спинку дивана.
– А там, ещё чего-нибудь осталось? – спросил он, отпив из бутылки.
– Героин пойдет?
– Вполне.
– Френки!
– Чего?
– Сделай дозу!
– А кто просит?
– Мэттью!
– Пять сек!
– Ну-ка, братишка, подвинься, – Гарри сел рядом с Мэттом и положил руку ему на плечо.
– Что это у тебя?
– Хочешь? Я и тебе взял. Сладкая.
– Давай, а то твоё пойло уже заебало.
– Ага, а я о чём.
– Готово!
– Чё ты орёшь, Френки?
– Не, не, это мне.
Девушка принесла шприц, села рядом и положила руку Мэтта себе на колени.
– Да не, ему нужно в шею колоть.
– Гарри! – крикнул Фрэнк.
– Чё?
– Тут тебе какую-то хуйню принесли!
– Заебись.
Гарри переложил голову Мэтта на плечо девице и пошёл к барной стойке. Она дёрнула плечом, и голова сползла к ней на колени. Уложив Мэтта поудобнее, девушка сунула иглу в его шею и пустила хмурый по вене.
– Дамы и наркоман, – Гарри поставил длинный, чёрный чемодан на стол. -
Винтовка Barrett M107A1 CQ калибра 12,7 мм и длиной патрона 1442 мм.
– Ха! А у Мэтта член размером с пульку!
– Спасибо.
– Ну, это мало, сладкий.
– А, ну да. Иди нахуй.
– Мэттью? – сказал Гарри и открыл кейс.
– Да.
– Ты же вроде бессмертный?
– Доставай.
Мэтт поднялся с дивана и прошёл в центре танцпола. Гарри собрал винтовку, упёрся сошками в спинку дивана и передёрнул затвор.
– Только целься в голову.
– А куда же ещё? Мне всегда было интересно, что будет если твою башку
разорвёт в клочья, – настраивая прицел, сказал себе под нос Гарри. – Готов?!
– Давай.
Раздался оглушительный грохот, ноги Мэтта подлетели вверх, и он шлёпнулся затылком об пол.
– Придурок! Ты на хуя глушитель не накрутил?!
– Пошёл на хуй, Френки! Там не было глушителя!
– Чё ты пиздишь?!
– Эй, глянь-ка, там в ящике есть глушитель?
– Это глушитель?
– Да, давай.
– Пи-и-изде-е-ец. Гарри, ну ты и жирный пидр! – простонал Мэтт.
– Прости, Мэттью! – улыбаясь, крикнул Гарри.
С зияющей сквозной дырой в груди и мучаясь от боли, он медленно поднялся из лужи набежавшей алой крови и выпрямил спину.
– Давай ещё раз. – прохрипел Мэтт и приставил к виску указательный палец.
1.12
Что сказать. Я погружаюсь на дно. Хотя Ты скажешь: «Куда ещё ниже?». Но правда в том, что всегда есть куда падать. Даже мне. Всегда будут поступки, которые опустят меня ещё ниже. И кто бы что ни говорил, пути обратно не существует.
Каждый раз проживая жизни убийц и насильников, я всё больше и больше чувствую к ним… сострадание? Заслуживают ли они его? А заслуживает ли сострадание бешеный пёс, который отгрыз голову ребёнку? Хотел ли он этого, до того, как заболел? Заслуживает ли он быстрой смерти? Или же сначала ему нужно вырвать плоскогубцами все зубы, отрубить хвост и лапы, подвесить за уши, и тогда пусть умирает?
Жаль, что я совсем не то, что я говорю. Просто я такой же бешеный пёс со сломанной психикой и изнасилованной душой. Я садист и ублюдок, погрязший в насилии и смерти. Которому нравится слышать, как ломаются кости, как рвётся мягкая плоть под ударом топора, как брызги горячей, алой крови разбиваются о моё бледное лицо. И чувствовать, как в моих руках угасает чья-то жизнь.
Мэттью опустился на дно, глаза уже практически ничего не видели. Но вдруг появился яркий свет и начал приближаться. Всё ближе и ближе, пока не коснулся Мэтта. Зависнув над ним ненадолго, он начал всплывать, забрав с собой мертвеца.
Дождь закончился. На поверхности ждала надувная лодка с мотором, в ней стоял крепкий мужик в черной спецодежде и подтягивал верёвку. Из воды показался водолаз с фонарём, он тянул за собой Мэтта. Вынырнув из воды, водолаз подтащил утопленника к лодке, передал его напарнику и забрался в лодку сам. Они вдвоём затянули Мэтта и поплыли к берегу.
Подплыв к деревянному мосту, они вытащили Мэтта на причал и принялись сворачивать лодку. Спустя минуту Мэтт очнулся, откашливая воду. Перевернувшись на живот и отхаркав всю жидкость, он неохотно встал и шатаясь пошёл к такси. Машина всё ещё стояла на месте.
– Мэттью! – окликнул его один из мужчин, и Мэтт остановился. – Тебе нужна помощь? – Мэттью молча покачал головой и пошёл дальше.
Возле склада, в котором происходило веселье, стояли патрульная машина и чёрный седан. Мэтт прошёл мимо и, подойдя к такси, стащил с себя мокрую мантию. Он бросил её на обочину и залез в автомобиль.
– Домой?
Мэтт достал из мокрых штанов мятую визитку и отдал её водителю. Машина тронулась.
Джеймс с каменным лицом курил возле вскрытых бочек. В них в каком-то растворе мариновались изуродованные тела детей. К нему неспешно подошёл патрульный в форме и закурил сигарету.
– Как думаешь, после какого удара он умер? – сказал полицейский, смотря на труп с расколоченной головой.
– Он сделал это после. – повернувшись, ответил Джеймс. – Кровь.
– Её немного. То есть, тело уже остыло?
– Ага, он был уже мёртв.
– Вот же пиздец.
1.13
Звонко, но хорошо вписавшись в летний шумный полдень, прогудел звонок. К входной двери подошла девушка, осторожно ступая босыми ногами по деревянному полу. Она была одета в короткий шёлковый халат, а её чёрные, как смоль, волосы были распущены, ниспадая до лопаток. Девушка посмотрела в глазок и приставила дуло пистолета к двери.
– Виктория? Открой дверь, пожалуйста.
Она немного удивилась, осторожно накинула на дверь цепочку, повернула замок и, отойдя в сторону, приоткрыла дверь.
– Я слушаю. – спокойным голосом ответила девушка.
– Я Джеймс, здрасьте, – он немного отклонился в бок, чтобы разглядеть девушку.
– Я могу, могу тебя увидеть?
– Мне и тут неплохо.
– Ну, я лапши принёс.
– А, ну раз лапши. – она закрыла дверь и сняла цепь.
Джеймс осторожно приоткрыл дверь и заглянул внутрь.
– Я зайду?
– Смотря с чем лапша, – приставив пистолет к его голове, ответила девушка.
– Со свининой.
– Ну тогда входи.
– Спасибо, – Джеймс бодро толкнул дверь и прошёл на кухню. – Не волнуйся, убивать я тебя не буду.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/artem-yad/umeret-chtoby-bolshe-ne-zhit-chast-pervaya/) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.