Читать онлайн книгу «Государство, или Дневник проигравшего» автора Алексей Абрамов

Государство, или Дневник проигравшего
Алексей Алексеевич Абрамов
Место действия первых страниц романа – промасленное депо, линии и станции московского метрополитена.
Павел машинист метропоезда, который все еще сопротивляется, припоминая мечты юности, но с непреоборимой беспомощностью понимает, что однообразие метро день за днем поглощает его, пленяет разум и загоняет – духовно и физически – в футляр кабины машиниста.
Профессия загнала его под землю. И теперь он выхолощенный, заурядный и невыразительный винтик гигантского механизма. Павел все отчетливее понимает, что лишается живого содержания, а скованность в действиях, обусловленная организацией труда нарастает, заковывает в панцирь и, погружает все глубже под землю. Все еще живой, но уже труп. Бледная копия полноценного человека.
Временами просыпается любопытство. И однажды он идет против правил, направляет поезд в неизведанную часть московского метрополитена, который оказывается в разы больше и глубже. Внизу тоже живут двуногие, но люди ли они? И кто поместил целый город в подземелье?

Алексей Абрамов
Государство, или Дневник проигравшего

1
Двое двигались по коридору. Проход был настолько узок, что они, если бы шли рядом, то терлись плечами. Поэтому сопровождающий шел позади, немного сбоку. Не сложно догадаться – построили проход еще в доимператорские, царские, грозные времена. Своих желто-бледных красок с разводами внесли большевики-коммунисты, которые, похоже, тогда так представляли оформление переходов государственных учреждений – стены на уровне плеча обшиты лакированной ДСП.
За прессованными плитами угадывались толстые стены оборонительного сооружения лихого века. Тогда сюда не доносились звуки битвы. Сейчас вообще какие – либо другие звуки. Ватная тишина.
Там, где коридор изгибался, толстый слой застарелого прозрачного лака отражал не высокого, лысоватого человека лет пятидесяти, на которого никогда не работал профессиональный портной с сантиметром на шее, что делят красные размытые полоски.
Здесь за высокой крепостной стеной это было нормой. Он шел вперед правым плечом. Может быть, из-за этого тоже костюм на нем не смотрелся, выглядел несколько больше, да и сам человечек был невзрачен и безлик. Как моль, которую не всегда увидишь в шифоньере. Из-под полы пиджака виднелась синяя полоска свободной рубахи.
Пара дошла до узкой двери вытянутой вверх. Провожатый ткнул ее, и она бесшумно отворилась. В рабочем кабинете стоял огромный, невысокий, придавленный к полу как такса, стол с матово-коричневой столешницей, на которой аккуратно лежали стопки папок в качественных обложках. Ровно по центру одиноко возвышался чернильный прибор из малахита, инкрустированный серебряной пайкой.
Драгоценная проволока сложилась в миниатюру, на которой писарь в парике с локонами что-то писал гусиным пером. В комнату проник луч солнца, и на пере заиграла зелень уральских изумрудов. На стенах в обоях соломенного цвета с мелким рисунком висели под наклоном несколько картин в золоченых рамках, а с книжных полок выглядывали толстые фолианты с не стершимися крепкими уголками. Под одной из полок угадывался бар, несомненно, с очень дорогими алкогольными напитками. Вот и вся обстановка.
В помещении находился один человек. Мужчина стоял за столом, лицом к арочному окну, и глядел сквозь хрустальное стекло, которое по краям искажало картину, обрамленное старой деревянной белой рамой. Спутник маленького человечка обошел его, раздвинул веки и, направив в зрачок тонкий луч медицинского прибора, внимательно всмотрелся в пустоту глаз.
Радужная оболочка неопределенного цвета. Затем он пощупал пульс, и что-то прошептав себе под нос, удовлетворенно кивнул головой. Очень медленно, нехотя огромный хозяин кабинета обернулся и посмотрел на пару. В этот момент очкарик, растягивая слова, сказал седовласому старику, – Башковитый получился, – этим и ограничился.
После этого он зашел за спину карлика, и его сильная рука одним острым тычком вытолкнула маленького человечка вперед, в центр кабинета. Голос сзади, обращаясь к грузному человеку, произнес, – Вот. Готов!
КЛАДБИЩЕ ЛЕТАЮЩИХ ПОЕЗДОВ
На старой изрезанной клеенке, чьи шрамы от каждодневных протираний жирной дурно пахнущей кухонной тряпкой вывернулись наружу, отпечатался и вспух круг.
Молодой человек, находившийся в это время в столовой, перечеркнул вспухший круг указательным пальцем, пытаясь разгладить – круг был горячий и влажный от испарины. Затем мужчина сделал маленький глоток густого, очень сладкого как сироп чая и посмотрел на выпуклый экран старенького черно-белого телевизора.
Под крупицами пыли, которая густо покрывала экран был виден абсолютно седой, с ровно уложенной прической, большелицый, располневший от нездоровой старости человек в костюме, который, отдыхая после каждого слова, с большими паузами словно совершая то, чего не хочется, произнес, – Дорогие россияне! С Новым годом!
Молодой человек усмехнулся и подумал, – Я устал. Но я ухожу. Потом тихо добавил, под нос, – С Новым годом!
Молодого человека звали Павел. Сейчас от него требовалось поторопиться, чтобы вовремя быть на работе, в промасленном, пропахшем электропоездами депо и до утра развозить нетрезвых жителей из одной части большого города в другую.
Павел повернул рычаг, и поезд быстро набрал скорость. Через несколько секунд затрещала рация. Он на время забыл – на этом отрезке его ветка пересекается с другой и, не желая слышать лишенный эмоций голос диспетчера, стал тормозить.
В динамике прохрипело, – Пропустите состав, – и раздался длинный заунывный технически писк.
В темноте пролетел синий поезд. Восемь вагонов слились в один большой светлый луч, который прогрохотав, исчез в темноте.
– Осторожно двери закрываются, следующая станция Таганская, – сказал голос за перегородкой. А потом, – Китай – город, – подумал Павел. За день он проезжал их раз по сто, и каждый раз влетая в желтый свет станционного зала, испытывал одно и то же неприятное чувство.
Черная однородная масса с редкими вкраплениями ярких пятен, размытая скоростью, стояла так близко к краю платформы, что каждый второй казался потенциальным самоубийцей готовым нырнуть под блестящие железные колеса.
Затрещала рация, невнятно и непонятно, а от этого еще и противно. Сколько бы ни вкладывали в подземную связь, звучала она так, что приходилось закрывать глаза, сосредотачиваться и вслушиваться, только чутьем угадывая, что же хотят на другом конце провода. Абсолютно не знакомый, грубый с хрипотцой голос дал команду, граничащую с приказом – остановиться. Вернее, – Стоять! – сказал голос, что было не свойственно диспетчерам.
Голос смягчился и, подобрев, добавил, – Стоянка три минуты, – замолк.
Рука дернула рычаг тормоза. Над ухом кто-то, не стесняясь, выругался по матери, видимо, вагон под завязку, и пассажир, плотно прижатый к двери в кабину машиниста, выдохнул в щель ругательство.
Павел, мысленно и вслух, как и каждый раз зашевелил губами, – У-ва-жа-емые пассажиры, – заученное извинение. Точно такое же, что с пяти утра и до часу ночи твердили голоса в вагонах. Сначала мужской, потом женский. И наоборот. Одно и то же.
Зевнул и без интереса осмотрелся. Кривой участок. Железнодорожное полотно, резко загибаясь, уходило вправо. Поезд стоял заметно накренившись. Прежде Павел здесь не останавливался, тем более по команде оператора.
Рядом нарастал шум. Похоже, через стену железной обшивки тоннеля и толщу грунта идет параллельная ветка, возможно техническая, хотя, тут он покопался в памяти, о ней он и не слышал. Скоро справа или слева пронесется состав.
Ход невидимого поезда продолжал усиливаться, а его состав охватила мелкая дрожь. Звук был не привычный – фыркающий, казалось еще мгновение и раздастся гудок. Точно такой как показывают в старых бесцветных фильмах, расчерченных царапинами от многократного показа на кинопроекторах, где поезд прибывает на одинокую станцию с колоколом, затерянную в сибирской тайге или на Диком Западе.
Теперь шум был слышен вполне отчетливо. Электропоезда все не было. На секунду ему показалось, что в тоннеле стало светлее. Свои фары он приглушил. Зрачки фонарей отражались в зеркалах прожекторов и едва рассеивали темноту, а яркость света нарастала.
От следующего, – А вдруг? – Павел съежился. Чернота раздвигалась там, далеко, впереди. Навстречу ему и сотне беззаботных пассажиров за его спиной кто-то двигался. Кожа на спине стала сокращаться, заставив вытянуться как струна, и внимательно вглядеться в темноту.
– Твою ж то мать, – выругался он непроизвольно, стремясь крепким словцом подкрепить душевное равновесие, а больше потому, что хотел быть похож на старших коллег, которые так говорили в любой ситуации. Даже, когда им в столовой наваливали в плоскую тарелку макарон и кусок рыбы. – Твою ж то мать, – восхищенно восклицали мужики.
В тоннеле уже без сомнений, действительно, становилось светлее.
В голове самопроизвольно включился и защелкал старый пленочный кинопроектор братьев Люмьер, который на бешеной скорости стал воспроизводить сцены из его короткой жизни.
Хаотично в неправильно порядке мозг воспроизводил самые приятные моменты его жизненного пути. Детство, мама, море. Обычно так бывает перед смертью. На секунду в черепной коробке прорезалась врожденная самоирония, – Свет в конце тоннеля он все-таки увидел, – подумал и усмехнулся.
Следующая мысль, – Спасти пассажиров, – но она исчезла так быстро, как будто и не возникала.
В метрах тридцати от его состава покатый бок тоннеля прорезал четкий светлый луч. Павел оцепенел. На смену страху пришло сомнение, удивление и замешательство.
На секунду проступили ребра железных бело-зеленых от времени плит. И тут же подумал, – Что это не так. Железные вкладыши зеленели на глазах, по мере нарастания стука колес. С запредельной для электропоездов скоростью его ветку пересек черный матовый пузатый паровоз, какие в наше время обычно стоят на постаментах в качестве памятников, из окон вагонов которого лился приятный зеленый свет, а из трубы на паровом котле валили клубы дыма.
Павел плотно закрыл глаза, а когда открыл их, впереди была – пустота, из которой свет прожекторов едва выхватывал несколько блестящих то ли от сырости, то ли от масла черных жирных шпал. Сквозняк принес запах угольной с нотками древесной гари. Табло высвечивало желтые кубики времени.
Состав медленно тронулся, и он впервые увидел, то, что раньше никогда не замечал поскольку этот не освещенный перегон проскакивал быстро. В стенах тоннеля по диагонали стояли огромные вогнутые по форме тоннеля, едва различимые, плотно подогнанные створки ворот, которые закрылись так бесшумно, что он и не почувствовал одновременной работы мощных механизмов.
3
Это был четверг. А по четвергам планерка. Графики машинистов электропоездов были настолько разные, что увидеться всем.... Хотя нет, не всем, а большей части коллектива удавалось только здесь – в течение получаса.
Шеф был от природы малоразговорчив и этому, честно говоря, были рады все. Встреча с начальством не затягивалась, а ограничивалась коротким докладом с перечислением планов, редких новостей и еще более редких вопросов и обсуждений.
Люди работали в основном взрослые и понимали обсуждать тут нечего и работать надо в тех условиях, что есть. За каждым из старожилов депо в небольшом зале с трибуной и столом для президиума – он, кажется, не изменился с момента прокладки первой Сокольнический линии закрепилось место – тоже не новый, обитый черной клеенкой, которая кое-где слезла, обнажив матерчатую основу, стул с шаткой спинкой.
За годы работы утреннее совещание превратилось в церемонию, сюда приходили определенными группами и садились в определенном порядке. Рядом с Павлом всегда сидел Алексей, парень моложе его на несколько лет, улыбчивый и щербатый.
Они не были друзьями, но это было добротное крепкое знакомство основанное, наверное, на правильной оценке тех качеств, которыми они обладали, а каждый в целом был порядочный человек.
– Здарова, – с улыбкой сказал Алексей.
– Здарова, – ответил Павел и по привычке взмахнул правой рукой.
Шефа, впрочем, как и всех выступающих слушали плохо. До осмысления не доходила и сотая часть всей информации. В действительность человека возвращало только непосредственное обращение к нему.
Беседу соседей по ряду прервал Ник-Ник, так сокращенно за глаза называли начальника – Николая Николаевича, который сказал Павлу, что его поезд, хотя он еще и бегает пора показать мастерам и дать профилактический ремонт. Заняться этим надо было завтра, – А то, что надо сделать завтра обычно забывается сразу, – беззаботно подумал Павел.
Темень. Изо рта валит пар. Утро у машинистов не то, что ранее. Оно сверхраннее. На работу привозили ночью. От того, что это было зимой складывалось ощущение, что глубокой ночью. К огромному ангару, где спали поезда надо было идти через надземный переход.
Павлу нравился этот момент. В темноте, которую четко разрезали уличные фонари он видел распахнутые ворота, из которых падал свет промышленных ламп, окаймляя выпуклые лица электропоездов.
Все они, а их было больше двух десятков, стояли ровно словно бойцы перед штурмом или зубы в молодом рту. Вот поезд Сереги Чернышева, вон Юрки Денкова, вон мой…. Когда кто – то уезжал строй нарушался и прежняя красота исчезала. Поднявшись наверх он оглянул с высоты перехода ангар и очнулся. Для столь раннего часа строй был уже нарушен.
4
Сегодня Алексея не было. Конечно, люди пропадали и раньше, так же неожиданно, но он поскольку знал их поверхностно, внимания на это не обращал. В эти моменты шеф хмурился, изображал обиду и сообщал, что сотрудник уволился.
Звучало это нелепо и смешно. Потому, что никто никогда не спрашивал – Куда? Отсюда обычно уходили только на пенсию или в могилу. В эти моменты Павел обычно думал, что для него смена работы обязательно связана с переездом в другой город, город – миллионник, и улыбался.
Другого метрополитена, кроме московского им. Владимира Ленина в столице не было. Можно было поменять ветку на ветку, но не более. Иногда так и происходило, когда кто – то менял место жительства. Все остальные варианты – вели на «дно» рынка труда – в охранники или еще хуже в вахтеры.
В общем, пропал Леха. Пропал из виду. Потом из памяти. Место рядом продолжало пустовать. Павел хотел, чтобы так оставалось как можно дольше. Он не хотел проходить еще раз стадию знакомства и обмен общей информацией.
Бессмысленный, но крайне живучий треп, который всегда теплится в любом коллективе. О зарплате, которую вроде обещали поднять. Часто об этом говорило несколько человек, но никто ни разу не смог назвать первоисточник этой новости.
Слухи курсировали, затихали и так до очередного всплеска. До тех пор пока кто-то не услышал, как всегда краем уха что-то новое. И так до бесконечности. Одно и то же в словах, в действиях, в окружении.
Размышления прервал шеф, который обыденно напомнил о поручении сгонять в ремонтное депо и поставить состав на профремонт. Затем получить резервный состав и поработать пару недель на нем до окончания ремонта. Сделать это предстояло в следующую смену. Тут он по-настоящему обрадовался.
Межссменный перерыв пришелся на Старый Новый год, и такой график позволял полноценно его отметить. Без обильных застолий, и тем более без песен. Наступление праздника ни к чему не обязывало. Не надо было тратить время на магазины, выбирать и гадать понравится или нет подарок и, вообще, ломать голову над тем, что подарить. В семье это было просто не принято и воспринималось нормально. Обычный день. Только праздник.
Приплюснутая, чуть более метра кабина старого электропоезда. Не развернешься. Края окон от времени закопчены, а может просто стекло со временем стало менее прозрачно. Серость во всем. На поцарапанной приборной панели, на лоснящихся от прикосновений десятков машинистов рукоятках рычагов.
Как и любая другая специальность профессия машиниста метро оказалась не такой загадочной и романтичной, как рисовало воображение на курсах. Метро оказалось скучным, однообразным и похожим на конвейер.
Павел погнал поезд к ремонтникам. Ехать надо было без остановок, поэтому вдвойне осторожнее. На каждой станции доносилось объявление, – Поезд проследует без остановки! – Подстраховывают, – думал Павел.
С того момента, когда он увидел старый и даже старинный паровоз он точно убедил себя, что это был не сон, да и как, когда он ежедневно проезжал те самые ворота. Порой он не успевал разглядеть щель между плитами и тогда казалось, что там, действительно, ничего нет.
Но едва заметные, вдавленные в основание путепровода рельсы, пересекавшие его путь, тонкой полоской блестели в темноте, и он уже опытный машинист мог определить, что движение по ним происходит.
Может быть не такое интенсивное как по рельсам метро, но эти рельсы точно не были забыты, и кто-то по ним курсировал.
– Значит не сон, – делал выводы Павел.
Все это время герметичность тоннеля не нарушалась. Он не видел больше странных поездов, распахнутых ворот. О своей находке он как человек практичный решил умолчать, и каждый раз следуя мимо, подумывал о том, чтобы разгадать тайну.
– Хотя какая это может быть тайна? – подумал он и в специфическом запахе метро, в запахе железа, резины и промасленных шпал вычленил, остро почувствовал знакомый запах древесной гари.
Паровоз проехал только что, и стены тоннеля по обеим сторонам медленно и плавно сдвигались. Потом он несколько раз возвращался к тому, чтобы осознать зачем он это сделал. Но в тот момент рука самопроизвольно повернула рычаг и его восемь синих вагонов прошмыгнули направо в сужавшуюся щель.
– Три – пять – десять секунд, – считает Павел. Затем услышал скрежет разодранного металла. Последнему вагону видимо хорошо досталось. Возможно, створки ворот содрали только зеркала, но скорее всего повреждения более существенны. Значит, бригада ремонта точно не отделается формальным осмотром состава,
– Обшивка вагона, покраска, новые стекла, и возможно двери, – Павел в уме перечислял, возможно, нанесенный ущерб. Неизвестно, что там еще с кабиной машиниста.
– Так профилактический ремонт плавно перетек в капитальный. Юмор – полезная штука, – безрадостно подумал Павел.
Проскочил преграду на приличной скорости, и оказался на незнакомой территории. Здесь он, как незваный гость в чужом доме снизил скорость до минимума. Тоннелей Павел видел много и все они мало чем отличались друг от друга. По едва заметным вещам вроде нескольких слоев краски или обилия ржавчины можно было определить, что один постарше другого лет на тридцать и не более.
Типовые традиции метростроения, заложенные в начале пятидесятых годов, господствовали под землей до сих пор. – Но не здесь! – отметил он.
Поезд двигался по прямоугольному коридору. Вместо железных болванок, скрепленных между собой и сдерживающих давление породы, по бокам проплывали квадратные колонны, и пока было не понятно – это были полноценные столбы-опоры или они выделялись из стен. Настолько вперед выдавались их резкие углы.
Всмотревшись, он увидел, что это, действительно, колонны. Толстые и высокие. Не определенного цвета с белыми разводами, они вплотную стояли к стене. Он изогнул шею и посмотрел наверх за резиновый обод лобового стекла.
На светлом потолке виднелась одинаково черная широкая полоса, конец, которой прятался в темноте. – Копоть от дыма паровоза, – догадался Павел.
Полоса казалось, даже чуточку выделялась на ровном своде. В отдельных местах на паутине образовалась черная бахрома из копоти, которая колыхалась как нити водорослей в проточном, но тихом водоеме, то ли от сквозняка, то ли от движения поезда.
Освещения в тоннеле не было.
Павел взглянул на встроенные в приборную панель часы. Поглощенный увиденным и последующим анализом он пропустил, не заметил, что так медленно состав ползет уже минут десять. Минуло еще десять минут.
Поезд постукивал на стыках рельс, а он боялся пошевелить рукой, двинуться даже по кабине, опасаясь, что сейчас его обнаружат, и некто неведомый и безжалостный найдет и накажет его за то, что он вторгся в чьи-то владения.
Состав едва двигался, а люди в форме и с оружием, твердо стоящие прямо на пути, и обязательно в кожаной одежде как рисовало воображение не появлялись. И только миниатюрные камеры, установленные в самых разных местах, и которые он не мог заметить куда-то передавали изображение.
Состав плелся. Колоннада уходила вперед, сливалась в одну линию и пропадала. Волна страха окатывала машиниста каждый раз, когда он проезжал следующую пару колонн, стоящих ровно, напротив. Павел вертел головой так как обычно делают люди, переходя многополосную автостраду, чтобы остаться в живых.
Тут не проносились машины, но там за каждой из этих колонн мог кто-то стоять и ждать. Ждать, чтобы напасть и обезвредить.
Но колонны мелькали, и за ними было пусто, пусто и опять пусто. Темень отступала, порождая тень, которая пряталась за колоннами, на секунду обнажала темный, пустой, иногда с заметной трещиной угол и снова захлопывалась.
Так долго и беспрерывно в метро он не ездил. Там, он подумал о реальности, что осталась за воротами как о другом параллельном мире – через каждые три минуты – станция. Здесь же тоннель не заканчивался.
Павел прикинул, что поезд уже проехал десятка два километров, а может и больше. Он немного осмелел, выровнял дыхание и прибавил скорость, затем еще и еще раз, стремясь уехать отсюда, узнать, что там за поворотом, хотя поворотов, здесь не было. Даже намеков на изгиб.
Состав летел по идеально прямой линии и колонны превратились в одну сплошную стену. Он решил, что так быстрее покончит с неизвестностью, доберется до пункта назначения. А там будь что будет! – решил Павел.
Скорее всего, встретит кого-нибудь из людей. – Да, так и будет! – откуда-то вылезла решимость. И тут же начал придумывать оправдание покореженному последнему вагону и что он делает здесь, когда должен быть в депо?
Объяснить все ошибкой, несообразительностью, чрезмерным любопытством. – Да чем угодно, – мелькнула мысль, – Лишь бы это быстрее произошло.
Иногда он уже жалел, что влез туда, куда не следовало, но путь назад был отрезан. Не пробивать же ворота на скорости, да и не возможно это. Только изувечить себя и поезд.
В следующую минуту ему показалось, что впереди мелькнул светлый квадрат с неровными краями, а может это глаза, напряженные до предела, стали обманывать.
Еще через секунду Павел сильно дернул рычаг тормоза, как пружина вскочил с кресла, и стал не послушными руками открывать дверь, собираясь убежать в вагон.
Мозг, как камера с заевшим лентопротягом с замедлением выдавал последнее, что он мельком зацепил краем глаза, так как давно перестал обращать внимание на то, что происходило сверху – черной полосы на потолке не было, и он не знал, где и когда она оборвалась.
В следующий момент исчез перестук колес, он ощутил прилив тошноты внизу живота и невесомость, так будто бы ребристый вагон оторвался от колеи и взлетел. Голова поезда наклонилась вниз. Павел вцепился кончиками пальцев в края дверного проема, пытаясь выйти, но повис и тут же инстинктивно подтянул ноги к груди, приняв позу эмбриона, а локомотив, так и не сумев замедлиться с сильным грохотом стал проваливаться в каменный мешок гигантских размеров.
5
В этом месте тоннель неожиданно закончился. По периметру подземного хода торчала острая арматура разной длины – скелет конструкции, которая как железные когти выдавалась на несколько метров вперед.
Железные прутья, загибались вниз, покачивались под собственной тяжестью, постукивали и терлись друг о друга ржавыми боками, издавая легкий металлический шорох.
Самые длинные прутья в конце смыкались в редкий пучок и лежали крест – накрест. Ловец снов диаметром шесть метров. Десятки лет назад метростроевцы почему-то их не обрезали и бросили, а сейчас эту работу выполнил поезд, который разорвал железную сеть, высек из нее желтые искры, погнул и поломал не ровный ряд копий.
Локомотив разрезал плотный, густой, застоявшийся воздух, в свете искр изогнулся в огромную гусеницу, и камнем рухнул в бесконечное ущелье.
Скорость, с которой поезд несся по тоннелю выбросила состав далеко в пустое пространство. Тонны железа на доли секунды зависли в воздухе слово неведомый зритель поставил кинофильм на паузу, а сам убежал по срочным делам.

Состав слегка подрагивал и вибрировал из-за колес, которые продолжали накручивать километры. Павел успел подумать, и даже мысленно съехидничать, что куда – то делись те размеренные, с четким интервалом звуки ударов колес о стыки рельсов.

– Ты-дын, ты-дын, и куда все это делось? – думал он.

Поезд изогнулся словно гигантская старая гусеница, когда – то ядовитого, а теперь вылинявшего едва синего цвета и полетел вниз, к земле, а может… В общем, в неизвестность.

Забежим вперед. Скажем, что падение было затяжным, а грохот от приземления ужасен. Правда, его никто не услышал. Глубина, на которой произошла авария или иные особенности этого места поглотили звук в два счета.

Пустота не имела границ, но они угадывались за темнотой, потому что звук отражался от невидимых стен и возвращался эхом.

Свод пещеры подпирали высокие, скорее всего рукотворные колонны, которые также не имели ни начала, ни конца, теряясь внизу и вверху.

Они стояли хаотично, но тоннель, выведенный сюда, не известно для каких целей выплевывал поезда ровно между ними.

Если бы Павел мог видеть, он бы увидел, что ровные линии углов некоторых колонн обрываются и в том месте вырваны огромные куски камня. Возможно, что траектория полета поездов, рассчитанная инженерами прошлого, срабатывала не во всех эпизодах.

Все-таки случай всегда имеет место. Возможно, это была ошибка в проектировании или новые поезда стали легче и их стало заносить влево и они на огромной скорости врезались в столбы. Крошили их, но и сами, ломая межвагонные суставы, складывались как консервные банки, рвали себе обшивку и отламывали колесные пары.

Последний вагон накренился и зацепил одну из опор, вырвав кусок рыжего кирпича, который из-за старости, граничащей с ветхостью или из-за некачественного обжига бруска начал крошиться и делиться на слои так, что вместо некоторых в колонне зияли глубокие черные выемки.

Пласт квадратного блока, который был заметно крупнее обычного полетел вниз. На лицевой стороне камня были вбиты одним сильным ударом мастера неровные буквы – "Кирпичная мануфактура братьев Демидовых" 1877 г.

Здесь глубоко. Колонны необъятны как тысячелетние секвойи в американских первобытных лесах.

Говорят, что их небольшие островки сохранились до наших дней. На их фоне фотографировались туристы и пытались обнять, взявшись за кончики пальцев ввосьмером, а когда это удавалось, обязательно улыбались.

Глубоко потому, что колонны такой толщины должны поддерживать колоссальный пласт земли, который в разы превышал те, что покоятся над самыми глубокими станциями московской подземки. Не услаждать взор туристов, как ионические или коринфские столпы и венчаться капителью, а сдерживать породу.

Супербункер не был воплощением передовой инженерной мысли пятидесятых годов, когда подземное строительство двигалось семимильными шагами, забирая молодость и здоровье энтузиастов-комсомольцев.

Огромное, грубое, гигантское – без начала и конца, помещение под землей, чье предназначение было никому неизвестно.

Возможно, это было бомбоубежище. Но добраться сюда после нанесения ядерного удара физически не возможно. Даже, если бы москвичи и гости столицы бежали от ядерного гриба со всех ног, задыхаясь и выхаркивая с непривычки легкие.

Удар о дно получился смазанным, по касательной и это возможно спасло машинисту жизнь. Электричка, вспарывая колесами основание подземелья, не впечаталась в дно со всей силы, как это могло быть при лобовом столкновении, а рухнула на что-то мягкое, сумев его продавить, и замерла. На одну секунду.

Затем поезд начал медленно сползать, немного подумал и завалился на бок, после чего застыл окончательно, наполовину утонувший в груде мусора.

Дно пещеры было похоже на свалку, границы которой простирались на сотни метров вокруг. Кроме бескрайних просторов полигон отличал хлам, отборный, словно на мусороперерабатывающем заводе, где ведется раздельный сбор мусора на металл, ветошь, пластмассу, дерево и стекло, и отсутствие тошнотворного запаха гниющих продуктов.

Все это было изломано, покорежено, как и поезд Павла. Ни одной ровной линии. Всей этой картины машинист не видел, как и того, что он своим появлением спугнул стайку неведомых животных, которые взлетели и, загребая воздух большими кожисто-перепончатыми крыльями, пролетели над разбитым поездом и унеслись в направлении, известном только им.

6

Он попытался открыть глаза, и это далось с большим трудом. Голову обручем сжимала боль, которая пульсировала в лобных пазухах, которые казалось вот-вот взорвутся, сверху боль давила на веки, заставляя держать глаза закрытыми.

Глаза удалось едва приоткрыть, после чего они снова закрылись. Со второй попытки он посмотрел в узкую щель и ничего не увидел. Темнота. Сил, чтобы пошевелить головой не было.

Решил отложить изучение местности на потом. Павел попытался пошевелить пальцами рук сначала правой, у него это получилось, затем левой ладонью, которая не сдвинулась с места, потому что было плотно придавлена погнувшимся поручнем к потолку вагона.

Внезапно с треском вагон осветился. Вспышка произошла там, где кончались ноги и немного дальше. Это была одна из ламп, которая вспыхнула на секунду и окончательно сдохла.

Напротив головы Павел прочитал «Тидерк» и тут же перевел. Дельцы предлагали всем влезть в финансовую западню. Даже безработным. Для этого надо было просто позвонить по простому, легко запоминаемому телефону. – И как эти мошенники заполучают зеркальные номера? И главное их хватает на всех, – находясь в весьма скверной ситуации, Павел как всегда думал совсем о другом.

Свой кредит он давно погасил, был счастлив и больше иметь каких-либо отношений с кредиторами не желал.

Все тело болело или ныло. Он не мог определить. Так, словно его несколько минут крутили в барабане гигантской стиральной машины для стирки людей, но почему-то без воды.

– Потом, – подумал он, – Будет один большой ярко сливового цвета, без того белесого цвета, что покрывает обычную спелую сливу – синячище, который со временем позеленеет, затем пожелтеет и сойдет.

Боль была тупая, и это успокаивало. – Это, – делал он вывод, лежа в неизвестности, – Означало, что из этой передряги он вышел с довольно малыми потерями. Легко отделался – ни переломов, ни разрывов внутренних органов скорее всего нет. Также он чувствовал, что его одежда суха и липкая густая кровь не сочится из разорванной брюшины или покалеченного сустава.

На этом он оставил свои размышления по оценке состоянии организма.

Когда глаза привыкли он больше догадался, нежели разобрал в полутьме, что очертания, видимые наверху это силуэты сидений, нависающие над головой и нитки поручей, которые по горизонтали соединяли пол и потолок вагона. Он лежал в узкой щели, там, где стена вагона переходит в потолок.

За несколько минут, что он был в сознании он также отметил, что над головой проходит светлая полоса. Там за стенами вагона было светлее. На фоне кромешной черноты выделялись серые квадраты окон, по краям которых острыми зуббами сверкали куски стекла, зажатые жесткой резиновой прокладкой.

Целых стекол ни в одном из проемов вроде не было. Смущенный догадкой он еле-еле пошевелился, и они тихонько звеня, посыпались с него на потолок и бок вагона.

Этот звон, показавшийся громом на фоне мертвой тишины было последнее, что ему запомнилось, перед тем как уйти в забытьи вновь. Одновременно навалились усталость, боль и сонливость. Глаза закрылись и глубокий крепкий сон отключил его от происходящего.

Павел очнулся от резкой боли. Значит что-то все-таки пострадало сильнее, чем он думал. Болела левая рука, которая так и оставалась в тисках между поручнем и потолком. Он не знал, сколько пробыл в бессознательном состоянии, которое перемежалось сном, но за это время обескровленная левая рука опухла и, наверное, приобрела синеватый трупный оттенок.

В действительности цвета руки он не видел, но и во тьме понимал, что дело может оказаться куда серьезнее, чем он предполагал. Сон пошел на пользу. По крайне мере стало немного легче, и чтобы понять насколько, он сжал правую ладонь в кулак.

В следующий момент он перевернулся влево, сел, повернулся лицом к зажатой руке, уперся коленом о стену и, осознав, что если он не сделает это с первого раза, а на второй рывок сил уже не останется, потянул поручень вверх, а левую руку, которую чувствовал только у плеча вбок.

Жутко сдавленная, цепляясь опухшей тканью и сдирая, казалось до костей кожу натянутая рука на последних сантиметрах как кусок мяса выпрыгнула из капкана и ничего не чувствующей кистью смазала его по лицу. От боли он потерял сознание.

Третий выход из бессознательного состояния Павел запомнил, как самый сносный – ныла только рука, для которой, судя по ощущениям последние часы, стали началом оздоровления

Ободранная и припухшая она была живая и горячая от крови, которая омыла застоявшиеся сосуды. Общее онемение сохранялось, и кисть также безвольно висела. Выдернув подол рубашки из брюк, он по краю оторвал широкую ленту, которую связал и накинул себе на шею, после чего продел сквозь тряпичное кольцо руку. Сил хватило, чтобы подняться, опереться о стену вагона и снова задуматься.

Время шло. Он оценивал состояние, и раз за разом откладывал попытку встать и вылезти из железного короба. Глаза давно привыкли к полутьме, и он видел все отчетливо. Сознание рисовало картину со стороны.

В пустом вагоне сидел, согнув одну ногу в колене одинокий потрепанный человек. Мозг пронзали тысячи мыслей и ни на одну из них не находилось вразумительного ответа. Мелькали вопросы: – Как? Зачем? Почему? На этом мысль обрывалась и ускользала, а на ее место одновременно лезли сотни новых.

В какой-то момент Павел резко встал, сделал два шага и посмотрел вверх. Отсюда надо было выбираться. Каких – то два метра с небольшим, но при его среднем росте и недействующей руке – это была проблема.

Он представил, что вагон полон молока и он как та лягушка пыхтит, карабкается и брыкается, взбивает масло и покидает вагон-кувшин, на деле доказав что упорство, а скорее желание жить побеждают. Но доказывать что – либо кому-то здесь было не надо, а молока не было и в помине.

Тут же он, впервые поймал себя на мысли, что за столько времени никто не появился и не стал его спасать. Ни тебе воя машин с красными крестами, ни людей с носилками с лицами полного благородства. Никто не хотел стать героем и спасти человека, попавшего в катастрофу.

Он встал на поручень, который теперь был в полуметре над полом, и дотянулся до следующего, который оказался не так уж и далеко. Подпрыгнув, правой рукой он уцепился за трубу и тут же подобрал ноги, закинув их на поручень. В следующий момент он, выбрал в разбитом дверном окне место, где не было стекол, зацепился за него рукой, и, отталкиваясь ногами, подтянулся наверх.

Работая ногами и одной рукой, сначала он вытолкнул на поверхность торс и, перевалившись через край, вытянул ноги. Лежа отполз и почувствовал животом ребристый бок вагона. Тут было светлее и прохладнее.

Павел пополз вперед к началу вагона. В кабине машиниста остался его старенький, с потертостями и отвалившимся от джойстика стеклянной вставкой, поцарапанный и неубиваемый мобильник «F».

– Надо найти, позвонить, сообщить и ждать, – мозг выдавал краткий план. – А потом поесть, – там же должен быть пластмассовый короб с бутербродами, который он взял на работу.

Думалось быстрее, чем делалось. Еще пару часов назад он преодолел бы это расстояние в два прыжка. Сейчас же помятая фигура с трудом и опаской – можно было соскользнуть или потерять равновесие потому, что кружилась голова, а еще потому, что идти приходилось по краю вагона, обходя черные дыры окон – двигалась к голове.

И без того узкая кабина машиниста стала еще уже. Ее расплющил хлам, в который врезался поезд, и он по инерции протащив несколько десятков метров, спрессовал его до прочности стены и, в конце – концов вдавился в него.

Над вагоном угадывалась, возвышающаяся гора разнородного мусора, который нависал над разбитым, сплющенным окном. Куча грозила обвалиться и завалить оконный проем – единственный проход, через который сейчас можно было проникнуть в кабину.

Здоровой рукой, он оттащил какие – то листы железа, палки, трубы и отпихнул ногой пару банок, которые накрыли окно.

Кабину насквозь пронзала толстая металлическая труба. На нее он и встал, когда полез вниз. Кабина стала уже чуть ли не вдвое и, оказавшись внизу, он почувствовал, что ему не хватает воздуха, находится он в ущелье и стены вот – вот начнут сдвигаться.

Смотреть по сторонам было бессмысленно. Темно. Он опустился на колени и стал шарить по полу, которым стала боковая стена здоровой рукой, ощупывая каждый угол и щель.

Лобовое стекло было разбито наполовину. Неизвестно, как так вышло, но одно из стекол сохранилось и находилось на месте. Если бы действовали обе руки, все продвигалось бы гораздо быстрее. Ну а сейчас приходилось из-за боязни порезаться медленно, едва касаясь проводить по всему, что валялось под ногами, отдыхать и снова приниматься за поиски.

В висках била кровь. Ему пришлось наклониться вперед и провести так несколько минут. Не выдержав, Павел опустился на колени. Помедлил и снова принялся за поиски. Сумку с едой и мелочью он нашел практически сразу. Рука уткнулась в мягкий кожаный комок.

Сложнее было с телефоном, который валялся на приборной панели. Что сталось с аппаратом. Его нигде не было. В углу рука вновь наткнулась на стекло. На целую гору, которая сбилась в кучу потому, что этот угол был ниже остальных. Рискуя пальцами, он стал по стеклышку разбирать завал – откладывал крупные куски, и уже наплевав на осторожность, смахивал в сторону стеклянную крошку.

В самом углу рука нащупала знакомый предмет. Вставая с колен, он провел рукой с обеих сторон и нащупал трещины на стекле мобилы. Закинул ногу на трубу и, воспользовавшись прежним опытом, уже намного ловчее вылез на поверхность с сумкой на плече.

Телефон был отключен. Почему – то он потряс его в воздухе и только потом осторожно нажал на клавишу – «Вкл». Аппарат ожил. Свет экрана, здесь, в сумерках разрезал их словно прожектор, осветив все, казалось, на десятки метров вокруг. Он увидел несколько вагонов, которые уходили вдаль и успел прочитать, сообщение о том, что «батарея разряжена». После этого экран медленно стал угасать до тех пор, пока не почернел окончательно.

7

Чувство безысходности, охватившее Павла, ослабло. Смахнув под носом, он вскинул голову и еще раз, но уже намного внимательнее осмотрелся. Надо было найти способ выбраться из непонятного капкана. Ему показалось еще с самого начала, а сейчас он в этом убедился окончательно – вагоны поезда, конца которого не было видно, загибались так, что каждый следующий вагон был виден и уходили куда- то вверх, ввысь, где пропадали, образуя не очень прямую линию.

Электропоезд лежал, на склоне чего-то большого, упершись головным вагоном в дно, и к счастью, покоился он словно влитой.

Непонятная уверенность в этом взялась неизвестно откуда, но Павел решил довериться чутью и стал спокойнее. – Катастроф больше не будет, – решил он.

Теперь следовало дойти, то есть подняться к концу поезда, который резко забирал вверх, а там можно и осмотреться. Выбора не было, и это была единственная доступная и видимая самая высокая точка в этом странном месте.

Было жарко, и тут он совершил очередное открытие – ветра, даже намека на него – маленького ветерка, не было за все это время ни разу.

Только его громкое пыхтение да тяжелые выдохи иногда освежали открытый треугольник у шеи. Павел расстегнул несколько пуговиц, но фирменный костюм снимать передумал. Тут, где все было чужим, добротный, сидевший по его фигуре пиджак с шевроном и погонами в секунды стал самой родной вещью и он боялся даже думать об этом.

Решил, что оттуда свысока можно будет определить, где он и в каком направлении двигаться. Сделал первые шаги в направлении высокой цели. Двинулся осторожно. Также по краю вагона, стараясь зацепиться за ребра. Как он был благодарен конструкторам, которые по только известной им причине их предусмотрели. Одно ногой он старался ступать на резиновый пояс, который опоясывал вагон. Так он чувствовал себя спокойнее – поскользнуться на резине было маловероятно. Что – то в темноте блеснуло, – Номер поезда, – определил он.

Он тут же про себя воспроизвел его, ведь знал наизусть – 2115. Во времени он уже не ориентировался. Счет был потерян, как только он потерял сознание и сколько он здесь находится, Павел даже не мог предположить, поэтому этот вопрос он оставил без ответа и забыл.

Казалось бы, небольшое путешествие давалось крайне нелегко, с трудом. Вагоны все круче и круче забирали вверх. Последние стояли чуть не вертикально, градус наклона был крут, и ему пришлось опуститься на четвереньки, а поскольку использовать поврежденную руку он пока не мог, точек опоры было всего три. Так он и полз на трех лапах.

Пока продолжался его первый большой поход он, поглядывая по сторонам, понял, что поезд лежит на гигантской куче местами утрамбованного хлама. Лишних вопросов он себе не задавал, так как ответов не было, и узнавал все в ходе разведки боем. Как во время этой вылазки.

Вот и последняя железная коробка, которая за время эксплуатации перевезла миллион, а может быть и гораздо больше пассажиров. В ней целовались, дрались, блевали и делали друг другу колкие замечания. Сейчас же ее торец должен был стать капитанским мостиком, той бочкой на грот – мачте корабля из которой торчит нос впередсмотрящего юнги, который до рези в глазах смотрит в синюю даль и тренируется про себя прокричать, – «Земляяяя!».

На этих мыслях он почувствовал, как с его лица одна за другой, скатываются крупные капли горячего пота. Выделения потовых желез ощутимо катились между волосами, пересекали лоб и капали с подбородка. Он взмок полностью.

На слабых ногах, боясь оступиться и быстро проделать обратный путь с заведомо прискорбным результатом – можно было переломать целые руки и ноги – он медленно, нащупав пальцами ног места, на которые можно опереться, привстал, убедился, что падение ему не угрожает, поднял голову и выругался быстрее, чем осознал, что увидел.

Картина не укладывалась в голове. Апокалипсис или его фрагмент. В металлической синеве хаотично лежали разбитые и покореженные поезда. Десять, пятнадцать, а может быть и больше.

Изломанные линии, вырванные с мясом колесные пары, оторванные вагоны, пассажирские и грузовые, – И откуда они здесь взялись? – локомотивы с большой силой раскиданы на огромной территории, словно в детской комнате только что закончилась бесконтрольная игра.

Он всматривался в мертвый пейзаж, но его ничто не нарушало: ни звука, ни малейшего движения. Вагоны, вагоны, вагоны. Вагоны везде. Вагоны повсюду. Металлические и деревянные, так называемые «теплушки». С разорванными боками, раздавленные, без стекол, лежащие вверх колесными парами и на боку.

Путь, которым они попали сюда, похоже, был ему знаком на личном и весьма болезненном опыте, – Павел погладил больную руку. Получить такие повреждения можно было, только рухнув с приличной высоты. Он немного разбирался в моделях и видел, что груда металла неоднородна.

В свалке относительно современных электропоездов видны, оторванные от огромных – с человеческий рост – железных колес рычаги, которыми приводись в движение старые черные паровозы с неизменной красной звездой на котле.

Сейчас эти рычаги, изогнувшись, торчали вверх как будто сдох гигантский представитель саранчи и лапки мертвого насекомого выгнулись вверх. Определить возраст паровозов с такого расстояния было не возможно. Но он готов был поспорить, что многие из них колесили по дорогам России еще до революции, а некоторые попали в СССР в качестве трофеев по итогам Второй мировой войны.

Картина породила еще большее количество вопросов, ответа на которые все не было. В голове выстраивались догадки. До тех пор пока нечто внутри не решило, что пора в обратный путь. Все это время он стоял, замерев, вытянувшись как струна и от напряжения заныло тело.

Павел произнес в пустоту, – Да, пора вниз.

Как известно, забраться на дерево во много раз проще, нежели спуститься с него. В подобную ловушку в своем детстве попадал практически каждый мальчишка. Почему – то ветки дерева не приспособлены для спуска вниз и легкий путь наверх оборачивался крайне неприятной вещью. Именно в это время получалось наибольшее количество ссадин, царапин и синяков.

Здесь было не легче. Назад вела абсолютно ровная железная дорога под заметным уклоном. Вновь пришлось опуститься на колени и чтобы сохранить центр тяжести пятиться назад, ощупывая ногами дорогу. Можно было конечно рискнуть и спрыгнуть в мусор, но боязнь утонуть и захлебнуться в нем заставила отказаться от этой идеи.

Возвращаться может это и будет намного дольше все-таки лучше проверенным путем. Путь к подножию горы хлама из-за повышенной осторожности занимал все больше и больше времени.

После четвертого вагона навалилась такая слабость, что мелькнула предательская мысль отпустить руки и кубарем скатиться вниз, а там будь, что будет. Но жажда жизни не позволила это сделать. Вопреки всему происходящему жить хотелось так же, как и всегда. Жизнь хотелось выбрать до последней минуты, которую отвел кто – то сверху.

Чем ближе был к основанию горы тем, тоньше становился слой отходов. Первый вагон возвышался над полигоном метра на полтора. Здесь другого выхода не было, и прыжок вниз состоялся сразу, потому что прикидывать, выверять и ждать не было сил.

Прыгнул и охнул от боли, которая прорезала руку и словно эхо отозвалась во всем побитом теле. Сделал несколько шагов, кинул сумку среди картонных коробок – тут их лежала целая куча, и, продавив их, завалился на бок. Спать.

Кто-то неведомый внутри подсказал, что сейчас на поверхности ночь. Тяжелый сон быстро и незаметно выдернул из полутьмы подземного хранилища отходов в полную тьму. В тот крепкий сон, когда не снятся сны.

Первая мысль после пробуждения была опять же вопросом, – Есть ли там, в той свалке, которую он наблюдал кто – то живой?

Хотелось встать, сложить руки в рупор и закричать «Лююююди», но, во-первых, была повреждена рука, а во-вторых, откуда-то из глубин сознания дошло, что попытка обречена на неудачу.

Будучи там, наверху, признаков жизни он не увидел сколько не всматривался, и была большая вероятность, что это будет бесполезная трата сил и это будет просто крик в пустоту. Да и докричаться до кладбища паровозов – так он окрестил груду металлолома – будет нелегко.

Оно находилась на значительном удалении, и теперь едва показывалось над рваной линией горизонта, который образовал полигон. Прикинул, – Преодолеть нужно будет километра три или четыре, а может и больше, – Павел вел нехитрый подсчет навскидку.

С высоты все было как на ладони – тут он впервые трезво осознал, что помещение, в котором находится имеет исполинские размеры. Справа возвышалась гора, слева десятки разнокалиберных колонн, между которыми ничего не угадывалось. Окраина подземелья по-прежнему скрывалась от глаз.

Впереди едва видимое место крупнейшей железнодорожной катастрофы в мире. С той скоростью, с которой передвигался Павел – до «кладбища» пробираться несколько часов. Пробираться неизвестно где под землей, понимая, что и через полчаса, и через час пещера не закончится, а продолжится и дальше на неизвестное расстояние. Тут стало не по себе из-за несвоевременно возникшей мысли о том, что Вселенная бесконечна.

Попробуйте представить то у чего нет ни начала, ни конца. Попробуйте представить бесконечность. Там, во мраке космической ночи самый современный звездолет, заселенный молодыми парами космонавтов в самом цветущем, репродуктивном возрасте, на которых возложена миссия организовать колонию на далекой планете может пробираться сквозь мириады планет сотни лет. Маленькая Земля, под обшивкой которой сменятся несколько десятков поколений людей. Звездолет будет продвигаться, периодически выплевывая мешки с трупами родителей, бабушек и дедушек, которых отправят за борт, потому что на корабле нет места для их хранения. Продвинутые конструкторы не предусмотрели колумбарий. До тех пор пока процесс эволюции не зайдет в тупик, потому что за время полета в звездолете все стали одной крови, и началось вырождение. Потомство самых здоровых космонавтов, прошедших строжайший отбор мало походило на своих праотцев. По отсекам медленно передвигались невнятные тени. На борту было также вдоволь питания, также бесперебойно работали двигатели, унося тех, кого когда – то громко именовали покорителями космоса в бесконечность. Проведя несколько сотен лет на борту было бы глупо говорить, унося от Земли. О ней здесь уже никто не знал, а информация, заложенная в компьютер, воспринималась не более чем игрушка первого поколения. Однажды на всем корабле останется один человек, который или покончит с собой или доживет свой век, а планета, к которой направлялся корабль останется также недосягаема. Потому что ученые ошиблись в расчетах, и она оказалась несколько дальше. Уже неважно через сколько лет на эту планету приземлится изрядно побитый корабль, преодолевший миллиарды световых лет. Роботы сделают свое дела, и посадка будет идеальной в месте, идеально подходящем для жизни человека. С идеальным сочетанием в атмосфере кислорода и углекислого газа, чистой водой, обильной зеленью и без враждебных форм жизни. Но из корабля никто, никогда не выйдет и планета, похожая на Землю так и не станет колонией. А высохший труп в кают-компании не станет поселенцем. Приборы, следуя, заложенной программе будут фиксировать и заниматься сбором информации: исследовать воздух, почву, климат, воду, силу притяжение, и что-нибудь еще.
Еще через пару сотен лет, когда обшивка даст трещину из щели вылетит стайка мушек – дрозофил, которых взяли на борт для опытов и которые чудесно перенесли полет. Цикл жизни этих насекомых всего 3-4 недели и за это время сменились миллионы поколений, которые были здоровы, как и их предки. Плодовым мушкам на этой планете никто не угрожал. Через несколько миллионов лет эволюции планету населяли неизвестные разумные существа, которые так и не смогли однозначно определить кто был их прародителями. Ученые настаивали на том, что от вида, существующего в дикой природе и поныне, отделилась ветвь, которая пошла своим путем и в ходе эволюции стала разумной. В атмосфере планеты все еще можно было обнаружить атомы сверхпрочного металла, из которого был сделан самый современный на Земле звездолет.

Вот что означает – бесконечность.

8

Павла охватила безысходность. Положение усугубляла и даже пугала полная неизвестность. Он попытался построить план на будущее и у него ничего не получилось, потому что разнородная информация никак не хотела складываться в единую картину, и он продолжал тасовать пазлы мыслей.

Неизвестность держала в напряжении, и она же давала небольшой процент непонятной надежды. Именно такой, неопределенно-размытой, потому что осознать на что в его положении тут можно надеяться и рассчитывать было не возможно. Окружавшее его пространство нужно осваивать, а время на размышления сокращать. В этот момент он был уверен в одном. В том, что его жизни никто и ничто не угрожает.

Это немного успокаивало, убаюкивало да так, что хотелось лечь и не вставать, полностью отдавшись в руки провидения. Разорвав цепь мыслей, человечек сделал первые шаги по направлению к цели. Продвигался с трудом то и дело, обходя кучи мусора. Ни сколько-нибудь утоптанной тропинки, ни тем более дороги – ни малейшего намека.

Ощущение, что все это дерьмо попало сюда по воздуху. Ноги иногда по щиколотку, а иногда и по колено утопали в мусоре. Когда попадалось много бумаги, целые залежи, он шел словно по осеннему лесу, попинывая как ему рисовало воображение желто-красные с упругими прожилками, напоминающими человеческую пятерню, изъеденные жучками, листья клена.

В детстве он любил аккуратно выбрать полотно листа между прожилками и тогда в его руке оставался прозрачный скелет, похожий на антенну фантастических форм. Шорох, издаваемый при этом, будил воспоминания о прогулках по осеннему лесу. Таких «бумажных отрезков» попадалось немного.

Носком ноги зацепил пачку толстых журналов. Наклонился, поднял. В его руках лежал зеленый с белыми полосками номер журнала «Роман-газета» 1982 года издания. На обложке влево смотрел лысоватый мужчина в костюме и в годах – автор номера. Под фото было написано – Юозас Балтушис «Сказание о Юзасе». Непонятно зачем он затолкал журнал в сумку, перекинутую через плечо, и с упорством двинулся дальше.

Остальной путь преодолевал, свесив голову, но ничего из того, что лежало под ногами его не интересовало. Шел, и исподлобья поглядывал на приближающуюся гору черно-синего металла, которая по мере приближенная становилась все выше. На глазах росли и приобретали четкие очертания расщепленные вагоны и тягачи.

Границей «кладбища» стало огромное, до двух метров в диаметре колесо от паровоза «Е-2450», на которое он случайно наткнулся и встал с тем, чтобы перевести дыхание. Из курса истории, когда учился на машиниста выдернул, что такие локомотивы поставлялись в СССР по «ленд-лизу», несколько послевоенных лет. Производили их в США в штате Филадельфия.

На этом его познания закончились, да и глубокий исторический экскурс в историю, вглубь веков отечественного и иностранного паровозостроения сейчас его интересовал меньше всего.

Передохнув, отправился дальше и через пятьдесят-семьдесят метров подошел к самому «кладбищу», край которого неправильно изгибаясь, а в некоторых местах, оказавшись перекрученным, окаймлял, словно оборка изломанной кольчуги знакомый электропоезд, который он видел сотни раз и хорошо знал.

Ноги сами на бешеной скорости понесли в сторону первого вагона. Несся и втайне надеялся, что страшного все-таки не произошло и кабина пуста. Но, еще не добежав, понял, что это не так. Отвратительный запах гниющего мяса, здесь, где воздух отказывался циркулировать стоял плотной стеной, окутывая весь вагон, который лежал на боку.

От смрада тошнило, но он заставил себя подойти, забраться на вагон и заглянуть в нутро кабины, где на завершающей стадии продолжался процесс разложения трупа напарника и хорошего товарища. – Леха! – больно вскрикнул Павел. Откуда – то снизу, из-под останков в разные стороны прыснули крупные как поленья дуба, отъевшиеся крысы, испуганные его появлением.

Здесь невозможно было находиться физически – запах проникал в поры, и он быстро обыскал внешние и внутренние карманы форменного мундира. В руках оказалась твердая пачка синего «Б», зажигалка, рабочее удостоверение с красной обложкой и золотым тиснением.

В последний момент, не раскрывая браслета, сдернул с руки, обтянутой остатками кожи механические часы. Те самые – простые с выпуклым стеклом и без изысков на циферблате.

Только XII римских палочек-цифр.

Такие часы в их коллективе носили самые старые работники предпенсионного возраста. Кожаные, потрескавшиеся как земля в пустыне во время адской засухи, ремешки плотно обтягивали запястья и передавливали синие вены рук, в которые въелось масло так сильно, что казалось, что они вросли в плоть хозяина и уйдут с ним в могилу.

На часы, кстати, сколько он не старался это увидеть никто из них совсем не смотрел. Наручные часы он называл – атавизмом и неоднократно подшучивал над верностью Алексея своему старенькому хронометру. Отворачиваясь, быстро пробормотал,
– Спи спокойно, – что к этому можно добавить еще он не знал.

Также быстро покинул могилу, соскочил с вагона и постарался как можно быстрее отойти от поезда. Запах преследовал, он глубоко вдыхал, выдыхал и задерживал дыхание, стараясь прочистить легкие, и шел вперед, не желая останавливаться, продвигаясь вглубь «кладбища» из спрессованного металла и разорванной на волокна древесины.

Место, где он находился совсем не подходило для прогулки. Приходилось много и часто петлять как зайцу, который ищет ночлег и запутывает следы. Уходит вперед и возвращается назад с тем, чтобы хищник сломал голову.

Полоса препятствий, установленная в каком-нибудь армейском подразделении для тренировки бойцов элитного отряда по сравнению с этим была пустым шоссе. Путь преграждали буераки из вагонов и поездов, и тогда он, выискивая дорогу, был вынужден обходить их, как подстриженные кусты в английском лабиринте. Пролезть под ними даже по-пластунски было невозможно, так как все тяжелое плотно утопало в мусоре. Когда цепь состава оказывалась разорванной – боком, впритирку, а иногда и свободно проходил сквозь щель, мельком поглядывая на разорванный серебристый металл.

Остановился, когда исчез неприятный запах, который гнал его все последнее время. Тут и решил остановиться на ночлег. Приступы усталости и полного бессилия как волны накатывали все чаще, а периоды бодрости между ними становились все меньше. Надо было основательно отдохнуть, восстановить силы. Курить он бросил давно. Попробовав в школьные годы и проблевавшись в школьном туалете, он, тем не менее обзавелся этой вредной привычкой. Курить продолжал и в годы учебы. Пока однажды вечером выкурив сигарету решил, что утром курить не будет. Потому что надоело. С этого дня он больше к сигаретам не притрагивался.

Сейчас же, нащупав в кармане пачку, он открыл ее и, насчитав несколько сигаретных гильз, подцепил одну и отправил в рот с силой закусив фильтр. Вдохнул дым и почти сразу же почувствовал, как голову закружило в приятном табачном опьянении.

Быстро выкурив первую сигарету тут же прикурил вторую и уже, затягиваясь не так долго, и стремясь растянуть процесс, намного медленнее прикончил ее. Надо было думать о пожарной безопасности. Он тщательно притушил оба окурка, растерев их чуть ли не до основания и убедившись, что не видит ни малейшего мерцания и намека на искру отбросил бычки в сторону.

Надо обустраивать место ночлега. Измученное тело требовало тепла, чего-то живого и светлого и он, посмотрев на свод между двух стен, которые походили на края ущелья, взялся подбирать место для костра, и снова вернулся к вопросу безопасности.

Вокруг на сотни метров валялись пропитанные густым маслом обездвиженные механизмы, высохшие до состояния пороха деревянные вагоны. Хлам под ногами представлял еще большую опасность. Для разведения открытого огня нужно было прочное, железное основание и он отправился на его поиски, задумав отыскать большой кусок железной обшивки вагона.

Благо металла вокруг хватало, и уже очень скоро он отодрал от вагона широкий и толстый кусок вспоротой обшивки, которая висела на честном слове, под которым подразумевалась пара наполовину выдернутых из своих гнезд дюралевых гвоздей. Их он выдрал вместе с полотном.

Вернувшись, приложил все усилия и загнул края куска металла вверх и получил некоторое подобие среднеазиатского большущего подноса, в котором мог безопасно гореть не большой костерок. С топливом еще проще. В ход пошла деревянная обшивка старых вагонов, коих здесь валялось превеликое множество. Они получали наибольшие повреждения, и если металл рвался и гнулся, то эти просто разлетались в щепу, которой были усыпаны все подступы к старым вагонам. Дров он принес столько насколько хватило сил. Вылазка заняла четверть часа. Вскоре в центре железного листа горел костерок, который сделал окружавший его пейзаж обитаемым и придал мрачноватой картине теплых тонов.

Сумерки расползлись по щелям, спрятались за вагонами и внутри уцелевших коробок. Последнее, что он сделал – поел. Без признаков аппетита сжевал два, с признаками начавшейся порчи бутерброда, а обертку, перетерев между тремя пальцами, отправил в огонь, пожелав, чтобы все неурядицы сгорели в желтом пламени.

Теперь у него было много свободного времени.

9

Лицо искривилось в невольной, снисходительной по отношению к самому себе не веселой улыбке, – Много свободного времени.

А ведь еще позавчера его катастрофически не хватало и приходилось выкраивать, выбирать, определять важное и отказывать себе во многих вещах. Он уперся головой в холодное железное колесо, не испытав намека на брезгливость. Там такое было бы непозволительно. А сейчас выпрямив ноги и упершись ими во что – то твердое плотно прижался к нему спиной. Напрягся и замер.

Уснувшие и размякшие мышцы требовали нагрузки. Расслабился и посмотрел напротив, на крышу неизвестно поезда, на которой играли едва заметные блики. Даже не блики, а просто пятна света. Внимательно осмотрел трещины краски, разводы, линии стыковки листов. Как в детстве расслабил глаза и на железной стене проявился профиль незнакомца с огромным носом, тонкими губами и гусиной шеей, а вон какое-то неведомое животное, наверное, дракон из тех, что рисуют на спинах члены якудзы. Только совсем не цветной и не красивый. Там где должен был закончиться хвост ящера, взгляд уперся в плотно закрытую крышку с утопленной, блестящей ручкой. Вслух произнес, – Много свободного времени.

Желания пуститься в новое приключение – он в себе не нашел и решил отложить его на завтра. Костер горел, и его света хватало, чтобы прочитать те редкие надписи с технической информацией, которые изредка попадались глазу. Достал потрепанный журнал, но, не осилив и первой страницы, где молодой Юзас начинал свой взрослый путь и только влюбился в соседку-селянку человек склонил голову, дернул ею несколько раз, а потом и сам завалился набок.

Прожорливый огонь быстро съел остатки дров и полутьму едва освещали угольки, постепенно обраставшие белой коркой золы. Затем, мигнув напоследок, исчезли и они.

Он проснулся и пожелал себе, – Доброго утра. Было ли это, действительно, утро или полдень или что – то другое – ему было плевать. Все вещи, о которых он думал вдруг неведомым образом поделились на важные и на мусор, перестав думать о котором вдруг стало понятно, как много его было в голове. И совсем не понятно за счет чего он там удерживался.

Там, наверху, как и всякий другой обыватель, ограниченный рамками жизни он долго колебался перед тем как определить, что для него важнее. Здесь все произошло само собой и провело высокий забор с колючей проволокой поверх вертикальных, вплотную подогнанных выше человеческого роста деревянных перекладин.

Важным стало сохранить здоровье, а значит и жизнь, и не потерять рассудок. Как и герой Даниэля Дефо он, возможно, оказался на какой-то необитаемой территории. Но в отличие от молодого повесы, который сознательно искал приключений, сел на борт деревянного, резного «Галеона», он оказался не на тропическом острове, изобилующем пресной водой, фруктами и дичью, куда перо автора поселило своего героя на долгих двадцать восемь лет. Прототип героя Дефо, некий моряк прожил на необитаемом острове намного меньше – четыре года. Оба срока все равно были кошмарно длинны.

Вот поэтому все остальное стало настолько ничтожным, что об этом было невозможно задуматься, даже применив силу воли. Повлиять на килограмм или чуть больше нейронов, помещенных природой в черепную коробку было невозможно, и мозг сам отбросил не нужное.

Вместе с телом проснулись и инстинкты. Не те человеческие потребности, как принято говорить в обществе, а именно тот первобытный инстинкт, потому что он был всего один и охватывал все существо – о себе дало знать растущее чувство голод.

План как можно быстрее покинуть этот склеп был сметен чувством голода и распался. Неизвестно на какие частицы распадаются мысли. Взять и выйти отсюда точно не выйдет и Павел, перекинув сумку за плечо, выдвинулся исследовать местность. Вчерашняя самая первая вылазка для обустройства стоянки не прошла бесследно. Машинист уже довольно сносно ориентировался на площади в один гектар и научился ловко скользить между завалами и нагромождениями. Чутье уже подсказывало, и он часто угадывал, где между вагонами есть проход, и с какой стороны лучше обойти поезд, чтобы не тратить драгоценное время на возвращение назад.

Пока чаще всего попадались грузовые составы, которые большого интереса не представляли. Модели эпохи Советского союза и, собранные в более раннее время. Целый музей. Правда экспонатам не помогла бы и очень глубокая реставрация. Заглянув в пару вагонов, убедился, что они пустые и больше на них свое время он не тратил. Обходил и кабины «старичков», так как найти там что – то съестное было маловероятно.

Возможно, удача улыбнется здесь. Преодолев очередное препятствие из покореженного железа, Павел наткнулся на относительно целый пригородный электропоезд темно-зеленого матового цвета. Не торопясь дошел до конца поезда, к нему он был ближе, и забрался внутрь с целью обследовать его с хвоста до головы.

Глаз замыливался – разбитые вагоны, оторванные сиденья. Ни чем не примечательная картина. Она была здесь повсюду. Крошево из стекла, с частями букв «Не прикасаться», заклинившие двери, иногда их удавалось открыть, а иногда и нет.

Тогда приходилось выбираться наружу и разными путями проникать в следующий вагон. Один за другим они были пустые – пустой, пустой, и снова ничего. В некоторые он даже не влазил, а просто осматривал сквозь оконные проемы. Осмотрев все вагоны, добрался до кабины машиниста и приготовился увидеть привычную картину, но она оказалась абсолютно пуста. Никого.

Только на крупных остатках лобового стекла виднелись засохшие желто-зеленые подтеки из насекомых, которых на скорости разбила электричка. Иногда это было крупные насекомые: стрекоза, шмель, слепень и тогда на стекле образовывалось жирное пятно – кашица.

Часы, нацепленные поверх рукава и должным образом заведенные, а именно – до щелчка, показали, что в поисках он провел более трех часов. Он даже приложил их к уху, чтобы услышать звуки тиканья. Хронометр отщелкивал секунды, и этот звук казался до того приятным и родным. Вылазка не принесла результатов, и обратно в импровизированный лагерь Павел шел неудовлетворенным и понурым. В глазах рябило от однообразия, а приступы голода заявляли о себе все сильнее. Пробравшись в щель, он быстро развел костер и, свернувшись в позу эмбриона, попытался заснуть. Физическая разбитость и накатившая усталость одолели желание поесть.

Снова утро. Крепко зажмурил глаза, открыл их и моргнул еще несколько раз, чтобы снять пелену и муть – глаза сфокусировались. Обшарил взглядом периметр, пересек его по диагонали – и не нашел за что можно зацепиться – конечной точки не было. Потолок утопал во тьме. Попытался представить район Москвы, под которым он мог бы сейчас находиться, но не удалось.

Он так много проехал и прошел в неизвестном направлении, что сказать даже навскидку, что над ним было не мог. Может нефтеперерабатывающий завод в «К», а может и Кремль или одна из сталинских высоток. Из тех, что стоят не у реки. Тут большой водой и не пахло. На этой мысли захотелось пить. Насчет высоток и исторического центра он кажется – переборщил. Единственное, что смог представить так это солнце, дерево, у корней которого стоял мелкий белый с рыжими пятнами ризеншнауцер и зажмурившись от удовольствия – ссал, брызгая во все стороны. Псу хотелось позавидовать.

Слева, наверху, раздался шорох, от которого сердце забилась раз в сто сильнее. Павел испугался. Здесь в кромешной тишине – звук мог быть предвестником самых разных событий с разным концом. Может быть это одна из тех жирных неизвестно на чем отъевшихся крыс из метро. Чудовищных размеров, о которых писали на заре эпохи диггерства – первопроходцы, исследователи коммунальных глубин.

Им, как и всем людям, впрочем, видимо, было свойственно гиперболизировать и героизировать стометровый поход по канализации.

Метро притягивало. И в разное время в подземке обнаруживали крыс – мутантов, крокодилов, пираний, огромных тропических сороконожек, многометровых змей и всякую другую нечисть. Все рассказы были написаны с чьих – то слов. Самих очевидцев, описываемых событий почему – то никогда не находилось. И те, кто своими глазами видел всех этих тварей – пропадали в безвестности.

Сейчас вся эта писанина совсем не казалась фантастикой и выдумкой. В следующий момент он в полной тишине даже услышал дыхание – сопение и звуки, как будто кто – то не сильно царапал железную обшивку.

Поблизости от него кто-то находился, скорее всего, животное и, возможно, оно даже рассматривало его самым нахальным образом. Очень не хотелось быть чьей – то добычей, но расклад сил, а что стояло за неизвестностью, было неизвестно – был именно таким.

Медленно, чтобы никто не заметил, он повернул сначала глаза, а потом и голову – влево. Ничего. На уровне глаз ничего не было, а сопение все более отчетливое размеренно раздавалось сверху. Неужели нечто гигантское? Он задрал подбородок, и сильно сморщив лоб, вывернув глазные яблоки, через него глянул наверх. Медленно выдохнул сквозь губы, сложенные трубочкой.

Метрах в восьми от него на краю перевернутого вагона, который стеной лежал напротив его стоянки сидела птица с отвратительно плоской рожей и скалила мелкие острые зубы.

Клюва на морде не было, и вместо перьев ее покрывали жесткие черные волосы, в которых утопали бусинки глаз. Птица передернула правым кожистым крылом – летучая мышь.

В следующий момент в нее полетел какой – то кусок железа, который он нащупал рукой. Кинув, он резко поднялся и не смотря на заметное головокружение побежал в сторону мяса.

Снаряд, который он метнул благополучно пролетел мимо и через пару секунд где-то через два поезда раздался звук бьющегося стекла. Мышь взлетела, кувыркнулась в воздухе, перевернулась и полетела. Он бежал следом. Недолго.

Решения за него принимал инстинкт охотника. На бегу нашел самое высокое место, им оказались несколько машин, упавших четко друг на друга, вмиг забрался на гору металлолома, чтобы узнать, куда проследует неприятная птица.

Летучая мышь ничуть его не испугавшись, медленно, покачиваясь в воздухе, летела между столбами. Пару раз она исчезала, и он уже отчаивался вновь ее увидеть, но снова появлялась.

Он наблюдал за ней до тех пор, пока крылатый зверек не долетел до стены, юркнул в темноту, провалился словно в трещину и исчез. Оставалось надеяться, что там у нее гнездо и сородичи. Много сородичей, целая стая – есть хотелось ужасно.

Запомнил направление полета и вернулся в лагерь – планировать поход на охоту. Теперь чувство голода – бодрило. Выдвинуться решил сегодня же. До завтра можно было не дотянуть. Полчаса на сборы. На сборы в прямом смысле. Он с дотошностью золотоискателя обшаривал местность, выискивая и собирая в сумку мелкие детали – болты и гайки, железные обломки, иногда попадались куски камня.

Набрав десятка три предметов для метания быстро пошел между вагонами по направлению, по которому летела мышь. По пути исправлял ломаную траекторию полета в прямую линию и твердо двигался к заданной точке.

10

Он уже достаточно ловко научился передвигаться по хламу. Ноги не застревали и не вязли в мусоре. Порой ему казалось, что он идет по болоту, а места куда ступала его нога – это спасительные кочки – твердыня, встав на которую можно было не опасаться за свою жизнь.

Это был его второй поход, вторая большая вылазка в пределах пещеры. Многие вещи вроде хлама под ногами и столбов – исполинов интереса не представляли. Поэтому он шел, не оглядываясь, – быстро, да и все получалось ловчее, когда внимание сконцентрировано на одном. Когда он миновал несколько колонн, часы показали – в дороге он минут сорок. Вот и последний.

Вступил в полосу темноты. Сюда не проникал даже тот небольшой рассеянный слабый свет, который кое-как освещал центральную часть подземелья. А может быть его зрение просто адаптировалось к вечной темноте. Подождал, и в ночи проступила стена, сложенная из блоков циклопических размеров.

Тут был край мусорной кучи, она заканчивалась, и Павел спустился вниз, впервые за все это время, ступив на твердую землю с высоты пять или семь метров. Под ногами был абсолютно ровный вытесанный камень.

Сделал несколько шагов, и по округе разнеслось эхо каблуков. Еще через несколько метров, вытянутая вперед рука уткнулась в холодный, рваный по краям камень, который судя по размерам выкладывали гиганты. Огромные, плотно подогнанные умелыми мастерами большие гранитные кирпичи составляли единый монолит. Ни щелочки.

Куда могла ускользнуть мышь можно было только догадываться. В этих условиях опять встал очередной сложный вопрос, от которых в последнее время болела голова. Здесь любая мелочь могла поставить в глухой тупик. Идти направо или налево? Стена тянулась настолько насколько видели глаза. Была бы монетка можно было бы, поддев ее большим пальцем ловко кинуть, сняв с себя бремя выбора, но мелочи не было.

Ноги сами пошли влево. Ошибка могла стоить ужина – тут он сглотнул густую слюну и привести к результату, думать о котором не хотелось. Умирать от голода, долго и мучительно хотелось меньше всего. Он шел в задумчивости и когда услышал шорох и возню, не представлял сколько провел в этом задумчивом пути.

В черноте, на высоте в два человеческих роста – Павел приподнял голову – зиял еще более черный квадрат. Напротив, на полу лежали нескольких целых и один расколотый надвое гигантских блоков, которые неведомая сила выдавила из стены.

Под ногами неприятно заскрежетала гранитная крошка, и он приподнялся на цыпочки и затаил дыхание. Звуки возни и шорох, похожий на шорох сухой листвы шли из черного провала. Он понимал, кто там находится, но это не удержало нервы под контролем – под межреберную перегородку пробралось чувство страха, которое сжало сердце и обдало волной холода все тело.

Осторожно, чтобы ее содержимое не звякало переместил сумку из-за спины на живот. Потом зачерпнул и достал горсть железок и камней, и, собрав последние силы, освободившись от страха и с некоторым озлоблением с яростью стал метать снаряды в провал. Резко и часто.

Первые массивные, толщиной с несколько пальцев болты, затем гайки и камни улетели в черноту просто так. Для летающих крыс, на которых никогда не нападали это было в диковинку, и они не знали, как реагировать.

В следующий момент из пещеры раздался громкий писк сотен маленьких клыкастых глоток, и из расщелины со свистом, разрезая воздух, хлынул черный, извивающийся поток мышей.

Живая струя хаотично бросалась из стороны в сторону, упала на пол и, не долетев до него несколько сантиметров, взвилась вверх, едва не сбив с ног охотника.

Одна из мышей на немалой скорости врезалась в плечо из-за чего он пошатнулся, отскочила и медленно почти вертикально упорхнула в высоту. В эту секунду в размытую мишень улетел последний камень с острыми краями, а обессилевшая правая рука заныла и повисла от усталости. Снова воцарилась мертвая тишина.

Все, кто мог избежать расправы покинули место, в котором безмятежно жили поколения летучих гадов. На полу лежало несколько тушек. Одна из них неестественно вздрагивала левым крылом и пыталось взлететь. Он наступил на мышь ногой, раздался слабый треск и она затихла.

В другое сытое время поступить так жестоко – мягкий, обходительный романтик никогда бы не смог. Сейчас маленькое убийство беззащитных животных воспринималось как обыденность.

Мужчина подобрал с пола мертвых мышей, сложил распростертые порванные крылья и отправил добычу в сумку.

Часть мышей, скорее всего, осталась в разломе. Спаниеля, который ловко таскает подстреленных уток из болота, затянутого густозеленой тиной под рукой у охотника не было и ничего другого, кроме как лезть на стену – не оставалось. Он провел по ней рукой и на высоте вытянутой руки нащупал щель. Затем забрался на блок – он лежал ближе всех к стене – и шагнул навстречу, постаравшись задрать ногу как можно выше.

Пальцы ног уперлись в стену, соскользнули вниз и на треть стопы вошли в щель как пазл в практически готовую картинку. В следующее мгновение он оттолкнулся другой ногой, и, вытянув руки в стороны, распластался на стене. Немногим выше его головы находилось основание пещеры. Взял паузу, чтобы отдышаться.

На висок что-то капнуло, медленно потекло, преодолевая морщины к переносице. Густое как сироп. Что это он не видел, но догадался – кровь. Тут же пальцы, которыми он ощупывал гранитную кромку пещеры в поисках углублений – за них можно было уцепиться – попали в целую лужу жидкости, которая сочилась из гнезда.

Вцепившись в край, он одним сильным движением, потому что на вторую попытку сил бы не осталось подтянулся до пояса, занес ногу и уже целиком ввалился в черноту. Тут можно было ориентироваться только на ощупь.

Пара минут ушла на то, чтобы соорудить факел. Дерево, добротно пропитанное спецраствором от жучков-короедов, обмотанное технической ватой с грубыми комками быстро занялось, завоняло и осветило ломаный искусственный грот.

Неизвестная чудовищная сила выдавила несколько блоков и сместила те, что были вокруг. Они выпирали, нависали, но в целом сохраняли монолитность конструкции. Все это угадывалось за толстым слоем свежих и старых спрессованных черно-белых отходов жизнедеятельности стаи. Здесь добычи было намного больше.

На полу лежал с десяток мышей, которых пришлось даже утрамбовать, чтобы вместить в сумку. Он быстро прошел вперед в надежде, что пещера не закончится и выведет за пределы ловушки, но через метров девять взгляд уперся в красный с белым зерном гранит, на котором бликовал огонь факела. Тысячи светящихся кристаллов невероятной красоты. Такой же невероятной была и толщина стен. Человек с тлеющим факелом отправился в обратный путь.

Некоторое время в темноте светилась бордово-красная чадящая едким дымком головешка, которая вскоре затерялась среди колонн.

Мясо было жестким и непонятным на вкус и его было мало. Человек у костра обдирал тушки и кидал лоскуты кожи с жестким ворсом волос и крыльями в костер. В огне останки пузырились, вскипали кровью, съеживались до очень маленьких размеров и превращались в уголек, который тут же рассыпался в прах.

Эстетика приема пищи питания тоже делась неизвестно куда. Освежевав очередную партию «птичек» повар, не разбирая, проткнул их прутом, который нашел в окрестностях. Самодельный шампур разместился над огнем, и скоро мясо зашипело, пробудило аппетит и заставило сглотнуть слюну. Съев первую порцию, он не наелся и ждал продолжения банкета так же сильно, как и первую.

В уцелевших окнах поездов горели такие же как у него костры. Казалось что у поезда плановая стоянка, окна были живые и светились домашним, хоть и временным теплом. Казалось там, в купе или плацкарте едут пассажиры, которые поглощают курей, пью воду или алкоголь.

Еще немного лязгнут сцепки, состав вздрогнет, и кто-нибудь проявит дежурный интерес к маленькой станции и на миг выглянет в окошко, чтобы увидеть разбитый перрон и старое здание вокзального помещения, обшитое деревом.

Увиденное, естественно не вызовет никакого интереса и обезличенное лицо вновь скроется в уюте вагона и продолжит нарочито вежливый разговор с некрасивой соседкой в годах.

Нос вдохнул запах подгоревшего мяса. Человек очнулся. Несколько раз открыл и закрыл глаза и стащил прут с костра. Ничего, никуда не ехало. И тем более из окон никто не выглядывал. Поужинав, свалился спать. Долгий путь и акробатические упражнения не прошли даром.

11
Такого легкого пробуждения не чувствовал давно. Впервые за долгое время Павел ощутил в теле силу и упругость.

Так отчетливо, что захотелось вытянуться как сильно натянутая струна, что он незамедлительно и сделал. Откинул руки далеко за голову, выгнул грудь колесом вверх. При этом ноги самопроизвольно напряглись, вытянулись в единую линию и где-то даже хрустнул сустав. Взгляд уперся в промасленные железные ребра вагона, а он глубоко до самых окраин легких вдохнул настоянный на машинном масле родной запах метродепо. Тут специфический аромат казался менее резким, но очень похожим.
Это иногда помогало успокоиться и отвлечься от серых мыслей. Среди них как-то проскользнуло неизвестно кем подкинутое предложение покончить жизнь самоубийством. Такие думы он тут же гнал прочь, хотя мозг продолжал предоставлять сопротивлявшемуся хозяину варианты как это можно сделать.
Способов вокруг – масса. Пожар из всего это хлама получился бы отменный. Его бы точно заметили. Павел основательно вдохнул, и очередной прилив спокойствия накрыл каждую клеточку тела. Запах машинного масла помогал почувствовать себя если не дома, то хотя бы на работе, которую он возможно даже любил. Дремота спала. Человек приподнялся.
– Надо доесть вчерашнюю добычу, – выдал мозг, – которая начала портиться из-за постоянного тепла. Температура по его наблюдениям все время держалась на одном и том же уровне. Без колебаний. Так как будто ее кто-то поддерживал.
Для хранилища мусора, где кругом только камень и железо это воспринималось по меньшей мере странновато. Впрочем, времени размышлять об этом не хватало.
С температурой везло. Человек чувствовал себя комфортно. В остальном предстоит разобраться, когда придет время. Пока же жизненноважно исследовать местность. Несмотря на то, что он совершил пару выходов на значительное расстояние от стоянки, большая часть всего этого непонятного места оставалась тайной, даже не за семью, а за гораздо бОльшим числом печатей, которую предстояло разгадать.
Он мысленно пытался набросать план, по которому будет действовать, но объем информации был так велик, что вскоре он взял уголек и, выбрав, относительной ровный бок вагона стал набрасывать что – то вроде карты. По памяти это получалось плохо, но все же ему удалось изобразить и представить не большой, подконтрольный ему участок. Тот, что был пройден и помечен, как безопасный.
Рука отметила место падения. Потом первый переход до свалки. Точки он так и подписывал – «катастрофа», «путь №1», «стойбище». На стоянке рука самопроизвольно задержалась и поставила большую жирную точку как у столиц государств, которые таким образом выделяют на политических картах мира в масштабе один к двухсотдвадцати тысячам. От нее проложил пунктиром маршрут до охотничьих угодий. Туда кстати можно наведаться еще не один раз. Скорее всего, стая мышей вернется на обжитое место.
Что касается остального пространства, то стоит держать ухо востро. Представители фауны – крысы и их летучие собратья как выяснилось, здесь присутствуют, и в не малом количестве.
– Что ты еще прячешь молчаливое подземелье? – Павел оглянулся. Выяснить это можно было только опытным путем. Предстояло много ходить, наблюдать и запоминать. Возможно, это будет серия вылазок, а может и один большой многочасовой, а может быть и многодневный поход. Человек продолжал размышлять как лучше поступить.
В горле пересохло. Сухо, ободрав горло, кашлянул. О себе вновь с большей силой напомнила жажда. В мышах, их он обглодал до белых миниатюрных, пустотелых костей жидкость была, но не в том количестве, что нужна человеку.
План тут же обрел конечную или промежуточную цель – найти источник воды. Любой, но лучше, конечно же, пригодной для питья без кипячения. Павел уже шел, когда решил, как ему следует поступить. Вода там, где низина и ориентироваться надо на направление, которое идет под уклон. В этих условиях это представлялось невозможным, так как почти все, что он видел до этого сплошь забито отходами.
На этих мыслях он обошел последний поезд и покинул границу «кладбища». Взглянув налево, отметил, что чем дальше, тем барханы мусора становятся все меньше и они не такие крутые. Возможно, он ошибался, и истинные размеры куч скрадывало расстояние. Туда и двинулся. Сначала приходилось много петлять. Он несколько раз поучительно сказал под нос, – Умный в гору не пойдет – умный гору обойдет, – и приободренный народною мудростью, примерно запоминая направления, откуда пришел, шагал все дальше и дальше.
В последние дни средства для поднятия духа и настроения приходилось искать в любых мелочах. Сейчас нутро согрела поговорка. Чутье и расчет не подвели. С каждой сотней метров кучи пресного, высохшего до состояния трухи мусора становились все меньше и меньше. Иногда ему казалось, что он видит следы грубых протекторов между холмов. Но, действительно, ли это были следы тракторов или мощных машин определить было не возможно. Рваные отрезки никак не хотели складываться в прямые линии колеи.
Озадаченный остановился у холма очень правильной формы. Подошел ближе и увидел, что это практически правильная пирамида с относительно ровными краями, состоящая из сотен или даже тысяч красно-бело-синих треугольников. Он взял треугольник в руки и близко поднес к глазам. На боку очень легкой, сделанной из толстой бумаги геометрической фигуры было написано синими буквами не замысловатого шрифта – «Мо-Ло-Ко», – Павел читал по слогам.
Когда – то лет двадцатьпять, а может и больше назад, он слышал, что молоко в гастрономах продавалось именно в такой упаковке. На одном из боков была указана цена – 12 копеек.
Павел пнул кучу, и пакеты разлетелись. Все они были абсолютно пусты. Ни капли. На высоте груди из груды тары торчал конец бумажной, похожей на плотную туалетную бумагу ленты. Выдернул ее и прочитал, – «Брак».
Похоже, что какой-то мастер конвейера зазевался или оборудование дало сбой, и огромная партия упаковки отправилась на свалку, а ошибку списали за счет средств госбюджета. Он сильно сжал пакет рукой и он, продержавшись секунду, сложился в кусок плотной бумаги, который тот час же был отброшен в сторону.
Следовало идти дальше. Еще несколько завалов и чистое, ходок удержался, от того чтобы сказать, – Чистое поле. Поля не было. Только пустое пространство и сумерки. Перепад высот сильно заметен не был, но по неизвестной причине этот сектор не был захламлен. Еще один марш-бросок и его ноги почувствовали знакомую твердь бетонного, местами поблескивавшего ровного пола.
Не далеко от него в основание наполовину были вмонтированы железные трубы разного диаметра. Они находились в отличном состоянии, переплетались и разбегались в разные стороны. Прятались под мусором, а несколько ниток упирались в стену, аккуратно загибались, шли вдоль нее и неожиданно уходили в гранит.
Если бы на все это можно было посмотреть с высоты, то точно бы получилось нечто похожее на плату электронного устройства зеленого цвета.
В кристальной тишине, ухо едва различило тонкий шум, источник которого было не определить. Пока есть силы он решил распутать клубок. Определив на глаз площадь начал осмотр от стены. Проходил вдоль каждой трубы пока она была видна в надежде найти кран или механизм для спуска воздуха. Но все было тщетно – монолит.
Постучал по трубе, и она глухо ответила металлическим звуком пустоты. Первый трубопровод, второй, третий… Приходилось чуть ли не в обнимку ползти по сотне метров рядом с каждой ниткой, но время шло, клубок становился все меньше, а он все ближе к свалке.
Оставалось изучить всего несколько труб, чтобы покончить с осмотром, когда он на миг уже вполне отчетливо услышал журчание воды. Будто жидкость переливали из стакана в стакан.
– Шум, действительно, есть, но что толку? – думал Павел, ощупывал трубы, – Все трубы абсолютно целые.
Он приложил ухо к трубе, из которой доносились сладкие звуки и точно знал, где течет вода или что – то другое, но средств добраться до нее не было. Он подошел к месту, где над трубой начинался нарост спрессованного, как питательный силос в единую массу – мусора.
Здесь шум был сильнее и сомнений, что это водопровод не осталось. Ни на что не надеясь он схватил кусок, лежавший над трубой, и с треском вывернул его из пласта. Потом перевернул следующий и еще один. За ним уже был виден приличный отрезок магистрали. Плиты мусора становились все увесистее и тяжелее, шум то пропадал, то снова появлялся, а временами даже нарастал.
Скоро он дойдет до того куска, который будет не в силах поднять. Еще один пласт и в углу пещеры раздался громкий возглас и истерически высокий смех, переходящий в шмыганье человека, который вот-вот заплачет от нахлынувших чувств.
– Тяжелая техника здесь работала точно, – убедился Павел, глядя под ноги. Под очередной плитой в трубе чернела пробоина и блестящие царапины от широкораставленных зубьев гусениц трактора. – Поэтому здесь и не было хлама, – еще один вывод.
Работы в районе коммунальной инфраструктуры подземелья были запрещены или шли менее активно. Особо сюда никто не совался. Но все же кто-то умудрился въехать на запретный участок и продавить трубу. Шум воды шел отсюда.
Выдернул из разлома мусорную пробку. Поднял несколько крупных с острыми краями кусков раскрошившегося чугуна и ладонью достал до воды. По дну трубы еле – еле живой струился едва заметный ручеек, глубиной не больше чем ноготь мизинца.
Павел сунул палец в рот и убедился – жидкость оказалась простой водопроводной водой. Достал пластмассовый бутыль, который нашел по пути сюда и, положив ее набок в трубе, наполнил на половину водой. После чего напился. Вдоволь, до ломоты в зубах. Вода была очень вкусная и очень холодная. Наполнить емкость полностью не получалось, но выход нашелся.
Взяв колпачок, он по капле заполнил тару, еще раз напился, и широко расставляя ноги, уверенно пошел в сторону стоянки.
– Мне определенно везет, – бодрился по дороге Павел. Теперь у него появился свой колодец, который давал воды столько же, сколько родник в пустыне, но и этого в его положении было предостаточно.
Поиски воды заняли целый день. Он не мог сказать, среда это была или уже воскресенье. Ориентировался на организм, и если он хотел спать значит наверху наступала ночь. Пробуждение было – началом утра. Хотя, скорее всего, его режим уже давно вывалился за рамки общепринятого с восьми до пяти. Это была другая отдельная жизнь.
По возвращении в лагерь догрыз последний подгоревший кусок мяса и завалился на боковую. Не смотря на ситуацию и довольно не привычные для изнеженного горожанина и местами суровые условия места, где приходилось обитать – спал крепко. Как и все последние ночи. Серьезные мысли о жизни и смерти больше не одолевали измученный мозг и отошли на второй план. Чаще беспокоили насущные вопросы обустройства быта, еды, питья. Это с новой силой гнало его прочь от лагеря в поисках более подходящего места для невольного заточения, в поисках того, что поможет выжить и выбраться отсюда.
12
Снова пробуждение. Дорисовал на карте участок подземелья, который открыл вчера и обозначил его как – «Источник», после чего снова выдвинулся в неизвестность.
Определенной цели не стояло. В последние дни он не вкусно, но довольно сносно питался и мог позволить немного поголодать. На завалы вокруг внимания уже не обращал. Интерес возникал, и человек оживал только тогда, когда доходил до границы неизведанного, которой чаще всего выступал очередной бесславно сгинувший в неизвестности паровоз. Их он облазил множество. В глазах рябило от однообразия, тусклого блеска на ручках и поручнях. На эту относительно целую в хорошей сохранности электричку он положил глаз накануне. Поезд стоял практически идеально и только где – то в середине несколько вагонов выпирали стрелкой, заметно накренялись в бок, и вдавливалась в платформы стоящего рядом грузового тягача.
Со стороны было видно, как из-за угла разбитого вагона, каких здесь было великое множество вынырнули фигурка юркого человечка. Силуэт быстро двигался. Порой останавливался, чтобы обдумать что – то и ловко уворачиваясь от нависающих над ним конструкций, самых невероятных форм – шел дальше. Вот он скрылся за очередным навалом металлолома. Потом появился вновь и, петляя между остовами железнодорожных монстров, подошел к бледно-синему метровагону, с которого начинался стандартный – в восемь вагонов – состав метропоезда. Постоял, поднырнул под него и пропал из зоны видимости.
Створки механических дверей – плотно закрыты, их заклинило и, Павел даже не попытался их раздвинуть. То, что это будет бесполезная трата сил было проверено не один раз на других поездах. Практически все, что подлежало обыску-осмотру, заржавело или заклинило.
По привычке нашел под ногами там же, где стоял увесистый кусок железа и с размаху засадил в грязноватое окно, которое находилось на уровне плеч. Сразу же отпрянул. Брызнули осколки с остатками белых букв, которые оповещали пассажиров для кого предназначены эти места, но часть мелко потрескавшегося стекла все же осталась в раме. Пришлось поддеть резиновую окантовку и, отвернувшись выдернуть ее из гнезда.
Проделал операцию. Обнаружил на правой руке мелкие порезы. Впервые с той минуты как он оказался здесь поднес руки к лицу и внимательно осмотрел ладони и внешнюю сторону. Не мытые тысячу лет, с вздувшимися венами, с длинными, местами отломившимися ногтями – они огрубели, кожа на подушечках пальцев стерлась, ладони покрылись многослойными мозолями, которые утолщались и грозили со временем треснуть, обнажив плоть нежно-розового цвета. Конечности было жалко, но хороших кожаных или даже простых тканевых перчаток для огородных работ вокруг в избытке не валялось или он был рассеян во время прогулок. В следующий раз надо будет смотреть под ноги еще внимательнее.
Зацепившись за край окна, Павел немного подтянулся и ввалился в вагон, оказавшись на мягком сиденье. Кинул взгляд перед собой – пустая площадка последнего вагона и дверь в кабину.
Оглянулся и оцепенел. Через два пролета на диване, сгорбившись, сидел человек. Сильно склонив голову – подбородок практически упирался в грудь – неизвестный уставился в одну точку на полу. Никакой реакции на его вторжение в электричку не последовало.
– Мертвец? – Павел осторожно боком, выставив вперед правую руку, словно защищаясь от чего – то невидимого мелкими шагами, не отрывая ног от пола подошел к трупу и осмотрел его.
Постоянное тепло мумифицировало тело и так стянуло остатки плоти, что зубы во рту стали в два раза длиннее из-за отсутствия десен, а губы превратились в две тонкие затвердевшие полоски.
Это был скелет обтянутый кожей и в одежде. Брюки, добротные туфли, теплая демисезонная куртка. Этот поезд, оказался здесь осенью неизвестно какого года.
– Бедолага настрадался перед смертью, – Павел осматривал труп. Из порванной брючины на левой ноге белым острием сверкает сломанная кость. Левая рука неестественно, неправильно вывернута. Неизвестного пошвыряло по вагону, переломало и, оказавшись в колодце, у него хватило сил только на то, чтобы подняться, сесть и, убаюкивая поврежденную ногу умереть от адской боли.
Павел обыскал останки. Проездной, крошечная сумма денег и пара ключей. Он вгляделся в билет, надеясь найти там дату, и определить время, но такую информацию на проездном не печатали. Кроме этого ничего – никаких документов. Все найденное единственный живой в царстве мертвых положил к себе в карман и покинул вагон, чтобы тем же проверенным способом забраться в следующий, возможно, чей-то склеп. Вскоре за стеной раздался глухой звук разбитого стекла.
Можно было, кончено, продвигаться, не покидая поезд, но тогда надо разбивать по два стекла, выбираться из одного и забираться в следующий вагон. При этом пришлось бы прикладывать много сил и ловкости, чтобы удачно миновать пространство между ними. Занятие трудоемкое и опасное.
– Это был один из тех редких поездов, которые едут поздно ночью с большими интервалами и везут по два – три одиноких пассажира в вагоне, – понимал Павел.
Следующий вагон пуст.
Зато в третьем он наткнулся сразу на несколько трупов. Изломанные тела были разбросаны по вагону так, что становилось ясно без долгих размышлений – после падения никто не выжил и все остались там, где умерли.
Ближе всех к нему лежал высохший старик. Высохший от старости, а после пребывания здесь, съежившийся в несколько раз он размерами походил на мумию подростка. На возраст указывали только одежда и белая редкая бородка, которая неизвестно на чем, но держалась на лице покойника. Головного убора на трупе не было, и Павел увидел в черепе трещину, которая пересекала его почти полностью. Хотя дед, скорее всего, скончался еще в полете от сердечно приступа или от другой болезни, которые одолевают людей с возрастом.
Рядом с мумифицированным скелетом валялась наполненная сумка. Он буквально вцепился в нее. Это был подарок – судьбы. Похоже, что старик ехал из магазина, оставив там полпенсии. Твердый как кирпич ржаной хлеб, пять-семь консервных банок с рыбой и еще чем-то, подсолнечное масло, плотно закупоренное, оно отлично сохранилось, несколько пакетов с крупой и макаронами.
На дне лежал разложившийся брикет неприятно пахнущего сливочного масла. Аккуратно как сапер, который разминирует бомбу, он все это перебрал, выкинул окончательно испорченные продукты, а все остальное забрал с собой. С этим можно было жить.
Прежде чем заняться остальными членами компании Павел сказал, пенсионеру, – Спасибо, – сел рядом, ногой раздавил консервную банку и в два – три глотка проглотил содержимое. Морская рыба таяла во рту и была неимоверно вкусной, а густое масло показалось вкуснейшим из тех, что он пробовал.
С незапланированным обедом покончено, – Павел переместился к следующему покойнику.
То был молодой человек, судя по одежде листавший страницы модных глянцевых журналов, которые выпускались в то время и подражавший тем куклам, которых законодатели мод одели так, как им казалось должны одеваться люди. Ничего поражающего воображение. Брендовая качественная одежда. Хорошая кожаная коричневая куртка, плотные джинсы и модные кроссовки, похожие на туфли.
– В такой обувке хоть на прием в Букингемский дворец, хоть на теннисный корт, – Павел развязал шнурки, отодрал липучки и снял обувь. Потом обыскал тело. В правом нагрудном кармане зазвенела мелочь. Рядом лежал студенческий на имя Антонова Геннадия, студента третьего курса с названием ВУЗа, о котором он никогда не слышал. В последние время частные институты, академии и университеты росли как грибы после дождя.
На площадке без сидений, в углу, упершись спиной в стену, полулежала – полусидела женщина в черном платке и в куртке ниже пояса. Ноги и костлявые руки были разбросаны по сторонам. В ее одеянии Павел сразу уловил национальный колорит. Подойдя поближе и заглянув в лицо, утвердился в своих догадках. Жительница южных регионов страны сидела в хиджабе. Платок сбился и над черепом висел клок черных с проседью волос, которые она так тщательно прятала. При ней ничего не было. Без какой либо боязни, он сунул руку в карман и резко, как ужаленный выдернул ее обратно. На ладони и пальцам образовались несколько кровоточащих ранок.
Он поддел карман с наружи и, приподняв его, вывалил содержимое. На пол посыпались мелкие гвозди, обрезки крупных кусков прута и ядра подшипников разного калибра. В недоумении он взялся за второй карман, который так же под завязку был забит металлическим хламом. Он пригляделся к талии покойной и потихоньку смутно стал догадываться. Теплое плотное пальто в этом месте сложилось в складки, но даже для этого оно слишком сильно выпирало в этом месте. Чтобы расстегнуть одежду пришлось постараться до боли в пальцах. Большие костяные пуговицы, которые женщина или тот, кто ее снаряжал были впихнуты в маленькие прорези, и пуговицы приходилось буквально выворачивать.
Одна их пуговиц отлетела, а Павел, разозлившись с силой, дернул за край пальто и на пол полетели остальные. Подскочили и, подпрыгивая, со стуком разъехались в разные стороны. Все это он слушал, окаменев от страха.
Чуть выше талии живот женщины пересекал пояс с укрепленными на нем брусками взрывчатого вещества, обмотанного коричневым скотчем – пояс шахида. Между ними мелькали белые провода, и какие – то тусклоблестящие гильзы. На боку виднелся железный карабин, который намертво скреплял пояс.
Плитки взрывчатки меньшего размера были и на груди. Увидев их, распахнул пальто пошире – это был не пояс, а целый жилет, повернутого на религии смертника. Трогать его сразу не стал. Прошелся по внутренним карманам. Там были билет на одну поездку и потрепанная миниатюрная книжица: молитвослов, заполненный мелкой арабской вязью.
Чтобы устройство сработало необходимо сделать, что – то еще. Ага, – в потайном кармане лежал переключатель. Один щелчок и, – Павел боялся об этом думать. Он взял в руки детонатор и надавил на клавишу. Поднял руки, ладони сами собой расправились, растопырили пальцы и изобразили взрыв.
В углу тихо прозвучало, – Пуууууух.
Смертница только приехала в столицу и, вероятно, добиралась до ночлега, чтобы утром, прочитав молитву, спустится в метро и осуществить самоподрыв. – Не вышло! – Павел искренне этому обрадовался и в одно из мгновений не пожалел, что попал сюда. Успокоился, извлек маленькие куски взрывчатки. Затем разомкнул карабин и вытянул нижний пояс.
Вместе с ним по полу поползла нижняя часть скелета. У несостоявшейся шахидки был сломан позвоночник и сейчас одним движением он отделил ноги и таз. Не наклоняясь, отпихнул скелет, который дробно застучав, развалился на кости, закинул звенья взрывчатки на плечо, взял сумку в другую руку, и навьюченный, но довольный отправился домой. Впечатлений было достаточно. Больше осматривать этот поезд ему не хотелось.
13
На какой-то период времени взял тайм-аут, По давней привычке время безделья Павел называл спортивным термином. Хотя футбол или любой другой командный спорт не понимал. А, поэтому недолюбливал.
Хотелось сказать, что дни шли за днями, но как отграничить один день от другого он не знал, и они слились в одно общее – время шло.
Как-то вспомнив о часах, который он снял с мертвого приятеля, Павел заново выставил время на XII часов дня, и, как и положено прокрутил энное количество раз до щелчка. Теперь у него было свое местное время. Определить день и ночь было не возможно, но время в пути или между завтраком, обедом и ужином – вполне.
Далеко от стоянки он не отходил. Вволю спал и вовремя питался. При этом, конечно же, продукты приходилось экономить. Но безвкусная, не соленая каша с тушенкой и кусками рыбы в масле – Павел их чередовал – заставляли почувствовать сытость, и он легко переносил часы от одного приема пищи до другого. На карту было нанесено все до мельчайших деталей, и теперь она занимали почти полстены вагона.
В ровном климате и при отсутствии влажности рисунок черного цвета прекрасно сохранялся и был отчетливо виден в свете костра. Отведав каши, он обычно еще и еще раз вглядывался в изображение, ощупывая взглядом пустоты, которые начинались по краям, отмеченных мест и уходили к краям импровизированной доски для рисования.
Не раз он спрашивал себя, а что если со временем карта заполонит весь свободный участок и ему придется наносить, обнаруженные объекты на бока и даже крышу, таким образом, закольцевав рисунок.
Истинные размеры пещеры ему еще были неведомы и то, что в поисках неизвестно чего он может провести месяцы, а то и годы, вот так питаясь на подножном корму – пугало человека.
Но сытость скрадывала тревожные мысли, а он вновь отодвигал неприятный момент. Так прошло больше недели. Однажды утром он посмотрел на карту, от центра которой в бок уходил только маршрут к пещере летучих мышей. Все остальные выходы он совершал либо внутри свалки, исследуя окрестности, либо между свалкой поездов и его электричкой – там он нашел воду.
На другой стороне кладбища, которое представляло собой пучок из множества полос – поезда перечеркивали друг друга, начиналась пустошь. Надо идти через весь полигон, этого он не делал еще никогда и двигаться дальше. Залез на крышу, и, поднявшись на цыпочки, увидел, как на сотни метров вперед тянутся металлические навалы, а за ними с правой стороны вверх уходил, едва различимый в полумраке один из хребтов мусорной горы.
С обеих сторон мелькали окна, двери, колеса, трубы, вырванные двигатели, куски разнородного металла, по которому не возможно было определить, чем это было раньше.
Быстро миновал ранее исследованный участок и вступил на тут часть кладбища, где еще не ступала нога человека. Тут ход замедлился, но не сильно. Довольно опытный в преодолении искусственных барьеров он ловкий, как обезьяна – перелезал, подлазил, петлял и обходил. При этом стараясь не терять невидимую нить маршрута. По расчетам он должен выйти к подножию хребта и там начать прочесывать местность. Вот и последняя нитка из металлических коробов – старый локомотив с красными обтекаемыми вагонами и выпуклыми, размером с человеческую голову фарами, и огромным зеркальным прожектором над кабиной. Прошел вдоль металлического брюха машины под нависшими над головой колесами. Дотронулся до гигантски блинов, чтобы крутануть как в далеком детстве колесо велосипеда, но они намертво застыли в вечности.
За тягачом простиралась пустота, которая заканчивалась покатым боком хребта. Павел сбился с пути и вышел к его середине. Подходить не решил, а сразу по диагонали рванул к тому месту, где отрог заканчивался, упирался в пол и скрывал большую часть пространства. – Что там – за поворотом? – интересовался мозг.
Бросок до основания рукава горы занял немногим более получаса. Несмотря на то, что он пребывал здесь не первый день, его поражала колоссальность места. Такие расстояния – здесь под землей. Даже если это подземный каменный пузырь и имеет границы, то тут можно было с легкостью ездить на машине, на приличной скорости, чтобы покрывать такие расстояния.
Отрог мусорной горы обходил медленно и инстинктивно пригнувшись. Перед ним разворачивалась следующая картина. Слева вдаль уходил лес знакомых толстенных столбов – справа гора. Сделал полукруг, но ожидания увидеть нечто неожиданное не оправдались. Насыпь из всякой дряни очень сильно выдавалась из горы и, обойдя ее, он стоял перед огромной впадиной, которая как залив вдавалась в отвесные скалы, уходя в темноту.
Там, ближе ко дну впадины сумерки уплотнялись настолько, что разобрать, что там может быть, было не возможно. Сколько не вглядывайся. Глянул на часы. На циферблате бегали тонкая и толстая стрелки покрытые фосфором. Времени было с запасом и, человек тронулся в путь вдоль границы – там, где хлам соприкасался с полом подземной свалки и, можно было идти по относительно ровной поверхности. Не торопился. Шел, от скуки разглядывая вещи под ногами, иногда что – то поднимал, но повертев пару секунд в руках, бросал обратно.
Мусор был однороден. Это ставило в тупик. Практически все упаковано в одинаковые толстые пластиковые пакеты с пластмассовыми молниями. Вместимость литров на десять.
Павел вскрыл несколько пакетов и разворошил ногой содержимое. В каждом – пустые упаковки из-под продуктов. Встречались консервные банки, контейнеры, и даже тюбики с надписью «Суп», «Каша».
Ощущение, что где – то недалеко харчевался очень большой отряд космонавтов в условиях приближенных к условиям пребывания на МКС. Где можно подойти к иллюминатору из кварцевого стекла толщиной в десять сантиметров, выдавить в рот густого борща и сделать пару снимков голубой планеты.
Видно, что пища в емкостях была – крышки жестяных банок разорваны специальным ножом. Но все они были стерильны и сухи. Ни одной капли, крошки или какого – другого остатка.
Мусорные пакеты перемежались с другим бытовым хламом. По дороге попадались черно-белые телевизоры «Березка», аккуратно поставленные в ряд, старые холодильники. Павел осторожно открыл пару дверей, но все они были – пусты. Даже здесь на помойке, вещи, у которых, скорее всего, был один хозяин, который с них пылинки сдувал выглядели добротно и по-новому. Чтобы обойти ту или иную партию бытовой техники ему приходилось делать – крюк. Холодильники стояли мертвыми правильными белыми рядами по сотне штук, а может быть и больше. Стояли дверца к дверце, и просочиться между ними было не возможно.
Павел достаточно углубился в «мусорный залив», но он все продолжался и продолжался. Из груды виднелась округлая палка, заготовка подо что – то. Он хотел пройти мимо, но рука сама потянулась к ней и выдернула из завала.
В тот же миг раздался громкий шорох, а он, испугавшись, с шага перешел на бег и, пробежав метров тридцать, остановился и оглянулся. Потеряв опору, с места сдвинулся один пакет, за ним другой и еще неизвестно что. От края горы отделился огромный пласт хлама и с шорохом, ускоряясь, съехал вниз. Край волны зацепил несколько холодильников, и они сметенные, рухнули на пол и со скрежетом проехали по несколько метров.
Когда он оглянулся в стене мусора виднелась выемка, а к его ногам подкатилась волна из пакетов. Они перекатывались, подпрыгивали и наконец – замерли. Все произошло быстро, и уже через секунду вокруг вновь воцарилась тишина. Шум никого не привлек, не разбудил и снова никакой, абсолютно никакой реакции на это не последовало.
Постоял с минуту, осознавая произошедшее и осторожно, уже на определенном отдалении от того места, где стена упиралась в пол – двинулся дальше. В планах было немного – просто обойти впадину по краю, дойти до второго мыса, очертания которого едва выделялись вдалеке и вернуться обратно.
Стена не кончалась, и он потерял к ней интерес. Шаги становились все меньше, он мелко семенил и снова крепко задумался, потеряв контроль над тем, что происходило вокруг. – Да и что там могло произойти? – последние дни, недели, а может уже, и месяцы показали, что ничего сверхъестественного ожидать тут нечего. Найти мертвеца стало делом привычным.
Так крошечная на фоне массива горы фигура передвигалась у ее подножия довольно долго. Из состояния задумчивости вывела резкая боль в левой ноге. Невнимательность стоила сильного удара о деревянный настил, который неизвестно откуда взялся на его пути, пересекал его маршрут наискосок, уходил в сторону и исчезал.
Удар был настолько силен, что пару минут он прыгал стоя на одной ноге, потом присел на край помоста и дождался пока боль стихнет окончательно. Деревянный тротуар уходил с одной стороны к свалке, с другой в неизвестность, в прямо противоположном направлении. Там, где ничего не было.
– Выбор куда следовать дальше – очевиден, – он двинулся прочь от ранее выбранного пути. Тропинка иногда изгибалась, но основная часть полотна шла идеально ровно. Идти было намного легче и, приноровившись, через некоторое время настил под его шагами стал издавать ритмичную дробь шагов. Время от времени он оглядывался – гора становилась все меньше и меньше, а тропинка не кончалась. Это заставляло сомневаться, но человек преодолевал страх, понимал, что на сегодня зашел слишком далеко и, тем не менее упорно продолжал двигаться вперед. В конце – концов должен же быть у этой дороги конец.
В стороне на фоне ровного полигона показалось черное пятно. Сошел с тропы и пошел прямо на него. Зрение не обмануло и чем он ближе подходил, тем все четче вырисовывалась скала не правильной формы. Еще немного и он подошел к огромному трактору с широченными, больше метра гусеницами. Такие машины предназначены, чтобы ездить по топкой, болотистой местности, подминая под себя молодые побеги ивняка и камыш или вот здесь.
Исполин стоял немного накренившись вперед, в сторону большого, тяжелого, изогнутого к верху ковша, который под собственной тяжестью вдавился в мусор. Обошел его и по тракам, как по ступенькам забрался на гусеницы шириной с хороший городской тротуар. Капот был приоткрыт. Сунулся – пусто.
Кто – то заботливо и аккуратно извлек двигатель и забрал его с собой. Невольно постучал по корпусу, и он зазвучал, как пустое, новое, блестящее корыто из нержавейки. Нажал на ручку двери, и она легко открылась. В кабине несколько рычагов с черными набалдашниками с белыми угловатыми рисунками-схемами, потертое сидение и панель с круглыми примитивными грубыми датчиками. Больше – ничего. Под ногами попалось что – то мягкое – промасленные тряпки. Сел на мягкое кресло, положил руки на рычаги и дернул на себя, с металлическим щелчком один из них поддался и если бы трактор был в рабочем состоянии что – нибудь наверняка бы произошло.
Зачем здесь трактор было понятно, а вот где двигатель нет. Еще одна загадка этого непонятного места. Каких – либо версий не возникло. Оглянулся и увидел бак для топлива, прикрепленный прямо за кабиной. Открытие вызвало интерес. Быстро выбрался из кабины и уже через секунду откручивал крышку двухсотлитровой канистры. Из нее вырвалась и ударила в нос волна сладковатого запаха машинного масла. Тут тоже чувствовалась заботливая рука неизвестного. Вся солярка была либо выработана до последней капли, либо сцежена.
Кто – то аккуратно, поэтапно выполнил задание и сделал все, чтобы мощная темно-зеленого цвета машина больше никогда не смогла передвигаться. В тоже время ее всегда, если будет необходимость можно вернуть к жизни. Находка породила еще больше вопросов без ответов.
– Кому все это надо? – спрашивал Павел у себя.
Соскочил с трактора и направился к помосту, решив во чтобы то ни стало добраться до истины. Для этого надо будет просто дойти до конца. С этого события, как вспоминалось потом, пришло твердое понимание, что людей ему здесь не встретить. Поэтому уже ничего не опасаясь, он взлетел на тротуар и бегом, набирая скорость, побежал туда, где он начинался или оканчивался. Словно освободившись от сковывавших ранее пут, он уверенно и жестко впечатывал ноги в помост, а звук от его беготни разносился по всему периметру.
– Ну и пусть! Все равно никто, ничего не услышит, – решил он.
Человек склонил голову вниз, чтобы видеть дорогу и побежал так быстро, что ощутил сопротивление воздуха, на который уже можно было лечь грудью. Вскинул голову и резко затормозил – впереди выросло еще одно пятно. Намного больше первого.
Оно изредка, хаотично поблескивало и при ближайшем рассмотрении оказалось зданием. Бегун замедлился и замер у деревянного в три ступеньки крыльца, где заканчивалась его беговая дорожка.
– Финиш, – выдохнул Павел.
14
За треугольным козырьком крыльца и по обе стороны виднелось полностью деревянное, собранное из щитов в десять – двенадцать окон, двухэтажное здание, покрытое белой известью.
Краска от времени облупилась, растрескалась, задралась краями вверх, и теперь оно было больше темно-серое, чем белое. Вокруг дома белыми хлопьями лежали опавшие пласты побелки.
Фундамента у дома не было, и постройка стояла неизвестно на чем, возвышаясь над мусором. На углу приколочен уличный указатель – «ул. Социалистическая 2».
– Ого, так это начало целой улицы. Вот только домов поблизости не было, – Павел оглянулся.
Внутрь вела грубая дверь из необструганных, шершавых досок, которые сверху, снизу и по диагонали скрепляли доски поменьше, вместе рисуя английскую «Z». Дверь плотно закрыта.
Во всех до единого целых окнах сохранялась тишина. Той пугливости, что за тобой кто-то наблюдает, не появилось. Уверенность в том, что здесь никого нет – незыблема.
Забытое богом и оставленное людьми место – вот, где он находился. Павел присел на деревянную, простенькую, узкую скамейку, какие мастерят в два счета из ни на что негодного сучковатого березового горбыля и двух увесистых пней. Их не надо вкапывать в землю. Глядя под ноги, отдышался. Потом встал, крупными шагами подошел к крыльцу, одним махом перепрыгнул все ступеньки, растопырив пальцы, приложил ладонь к двери, и с силой толкнул ее от себя. Рука провалилась в пустоту, а дверь легко и бесшумно распахнулась.
Большая бытовка из комнат, нескольких коридоров и с лестницей, ведущей на второй этаж. Запнувшись, переступил через широкий с явно заметной впадиной, протертой суровой обувью – деревянный порог.
Интуитивно провел за дверью рукой и наткнулся на провод-косичку из двух жил, которые обычно тянутся между фарфоровых вставок в деревенских, бревенчатых избах, вдоль пакли, проложенной между стволами деревьев. Провод привел к круглому выключателю с острой кнопкой. Щелкнул несколько раз и медленно пошел дальше. На полу лежал толстый слой пыли и ноги ступали мягко и тихо. Здесь было еще темнее и когда попадалось окно, то оно выделялось серым квадратом и казалось, что за ним можно что – то разобрать. Почти все помещения без дверей. В них стоят столы, стулья, старые огромные громоздкие сейфы с ключами в замках. Все ящики, что попались в комнатах оказались пустыми.
Покидали все это не в спешке, а основательно и по плану. Ни листочка, ни бумажки. Чистые незамысловатые урны для мусора и даже стулья аккуратно придвинуты к столам.
Иногда под ним скрипела половица, заставляя замереть на секунду и идти вперед. Первый этаж походил на что – то среднее между канцелярией «рогов и копыт» и жилого блока. В нескольких комнатах стояли железные кровати с тяжелыми от сырости и пыли полосатыми матрасами и свалявшимися подушками. Возле каждой стояла тумбочка с отломанной ручкой.
– Прямо как в лагере, – сравнил Павел.
В одной нашел зубную пасту в железной тубе. Комнат было много, и чем дальше он продвигался, тем меньше времени уходило на знакомство с будущим жилищем. Если и жить в этом месте, то жить здесь. Вопрос решился сразу и сам собой.
Второй этаж дома был рассчитан на привилегированных жильцов. Большой кожаный диван с откидывающимися валиками по бокам, что делало его похожим на площадь. Мягкие, обитые цветастым тряпьем, стулья и дверь.
Осматривая здание, он забыл об их существовании, а тут снова вернулся в реальность. Дверь закрыта. Толкнул рукой, плечом – она не поддалась, а потом всадил со всей силы ногой в то место, где должен находиться замок. Силы удара хватило, чтобы механизм вывернуло из коробки, обитой тонкой фанерой.
Замок закрыли всего на один оборот, и он легко выскользнул из паза. Это было самое большое помещение в доме. Командный центр или пульт управления. В центре стоял железный стол, скупо усеянный кнопками, датчиками и рычагами. Под руку попалось несколько крошечных экранов и переговорное устройство.
Рядом обычный офисный стол с раритетной печатной машинкой черного цвета. Щелкнул по клавише, и тонкая металлическая лапка с буквой на конце ударила в пустоту и с цоканьем отскочила назад. Вдоль стен, не прерываясь, вплотную друг к другу одной цепью стояли железные шкафы.
За пультом большое в полстены окно, изредка прерываемое тонкими рамками. Окно наклонялось вперед так что можно было увидеть, что происходит у внешних стен здания.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=68288482) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.