Преступление, искупление и Голливуд
Донал Лог
Дэнни Трехо
Откровенная и подробная автобиография голливудского «плохиша» Дэнни Трехо начинается с камеры в «Фолсоме» и жутком секторе «Б» в «Сан-Квентине», а продолжается ошеломительным успехом на съемочных площадках культовых фильмов. Трехо рассказывает свою историю с юмором, скромностью и изяществом, но при этом откровенно говорит и о жестокости, которой были наполнены его юные годы. Эта книга – отличное подтверждение того, как мы сами можем изменить свою жизнь даже в самые трудные моменты и трансформировать боль во благо.
В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
Дэнни Трехо, Донал Лог
Преступление, искупление и Голливуд
DANNY TREJO
with DONAL LOGUE
TREJO
Copyright c 2021 by Danny Trejo
All rights reserved, including the right to reproduce this book or portions thereof in any form whatsoever. For information, address Atria Books Subsidiary Rights Department, 1230
Avenue of the Americas, New York, NY 10020.
© Ермилова П.В., перевод на русский язык, 2022
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022
Пролог
Мэри Кармен вбежала в комнату с криком:
– Я нашла дохлую кошку!
Ее сестры-близняшки Коук и Тони, Салита и я помчались за ней на улицу. Все эти девочки были моими двоюродными сестрами. Мы жили в одной комнате в доме моей бабушки и всюду ходили вместе.
С самого детства я был частью банды, пусть она и состояла из пяти-шестилетних девчонок.
Рядом с мусоркой в высокой траве лежала мертвая кошка с набухшими сосками. Мэри Кармен не врала.
У входа на фабрику, работавшую неподалеку, курили несколько мужиков.
– Отойдите от нее, – крикнул один из них. – Ее задрала псина.
– Надо спасти ее котят, – ответила Салита. – Где они?
Мы облазили всю траву вдоль аллеи, но никаких котят так и не нашли.
Коук предложила похоронить кошку и устроить настоящую прощальную церемонию. Уже темнело, так что нам пришлось спешить. Мы нашли палку, перекатили кошку на кусок фанеры и отнесли ее к себе на задний двор.
Земля там оказалась куда тверже, чем мне казалось. Я устал как собака, пока копал могилу.
– Наверное, хватит.
Мы свалили кошку в ямку и засыпали ее землей. В этот момент на пороге показался мой отец.
– Какого хрена здесь происходит? Быстро в дом, молокососы, а не то надеру вам задницы.
– Тут кошка умерла! – крикнула Мэри Кармен, но мой отец уже ушел. Из дома выбежала наша собака Блэки и начала раскапывать свежую могилку.
– Нет, Блэки, фу! – крикнул я.
Мы посадили Блэки на поводок, Салита перекрестилась, и мы прочитали молитву.
Вечером в дом ввалился дядя Арт – в крови и порванной рубашке. Он рассказал своим братьям, что попал в потасовку в баре на улице Сан-Фернандо. Не медля ни минуты, они похватали биты, палки и выбежали на улицу.
Через час они вернулись, горлопаня о том, какую взбучку устроили обидчикам. Моя бабушка тут же собрала нас, детей, в кучу, поставила на колени в углу гостиной и сказала молиться. Краем глаза я наблюдал, как дедушка наворачивает круги по комнате, метелит кулаками воздух и орет, что мы, Трехо, настоящие мачо. Мои дяди смеялись, пили пиво и вспоминали подробности драки. Бабушка велела нам молиться громче.
Если бы в тот момент вы видели меня и моих кузин, молящихся второй раз за день, вы бы и не подумали, что в будущем каждый из нас окажется в тюрьме. Но все произошло именно так. Мы были Трехо, и такова была наша судьба.
Никто и представить не мог, что худший их худших (то есть я) в итоге выберется из-за решетки и не сдохнет в подворотне обдолбанным наркоманом и убийцей. Вместо этого в него будут стрелять, пырять ножом, отрубать голову, взрывать, вешать, давить лифтом и долбить о бильярдный стол, пока глаза не вывалятся наружу. Он станет самым убиваемым актером в истории Голливуда, не раз встретится с президентом, а граффити с его лицом будут украшать уличные стены в разных странах. Компании станут нанимать его в качестве своего представителя, потому что его будут любить, ему начнут доверять. А потом в Лос-Анджелесе организуют праздник в его честь.
Того Дэнни Трехо, которым я был до трезвости, кино и работы консультантом по зависимостям, не уважал никто. Никому бы и в голову не пришло изображать его портрет на стене. В то время я был мексиканцем, с которым не стоит связываться, если жизнь дорога.
Часть первая. Побег
Глава 1. Соледад, 1968
Мне было херово. Во мне бурлили героин, пруно[1 - Пруно – тюремное вино.], барбитураты и виски.
Из десяти лет, к которым меня приговорили, я отсидел уже три, хотя мне казалось, что прошло не меньше двадцати.
Я всегда думал, что сдохну в тюрьме.
Шел 1968 год, я отбывал срок в государственной тюрьме «Соледад». Наступил праздник Синко де Майо[2 - Синко де Майо – национальный праздник Мексики в честь победы мексиканских войск в битве при Пуэбло 5 мая 1862 года.]. Для мексиканцев, настоящих мексиканцев, это не День независимости и не повод вспомнить поражение французов в битве при Пуэбло. Для нас Синко де Майо означает «готовь деньги для выплаты залога».
Я уже был за решеткой, так что на освобождение под залог даже не рассчитывал.
Мексиканцы готовились к праздничной тусовке неделями. Так как я управлял спортзалом недалеко от грузовых доков, через мои руки проходила вся контрабанда: сигареты, спиды, героин, даже женские трусики и косметика (да, и такие любители находились). Я мог достать все что угодно – только заплати.
К празднику у меня была готова полная сумка героина и сотни таблеток. Я собрал их с заключенных – «колесами» в тюрьме отдавали карточные долги, обменивали их на контрабанду или защиту. Еще у меня было несколько пинт виски, пятьдесят граммов травки и пара бутылок пруно, которое мы сварили за несколько недель. Свой человек на кухне достал нам изюм, апельсины, сахар и дрожжи. Мы смешали все это в мусорных пакетах, крепко их завязали, завернули в футболки и спрятали в вентиляции. Когда вино забродило, мы процедили его через носки.
К празднику мы готовились с раннего утра и всю ночь. Когда я наконец-то добрался до койки, из динамика прорезался голос начальника. Он объявил, что сегодня состоится товарищеский бейсбольный матч между тюремной командой и юниорами из местного колледжа.
Пускать гражданских в калифорнийскую тюрьму на Синко де Майо – самая хреновая идея, которую можно придумать. К этому времени большинство зэков уже успели надраться в хлам. К тому же матч на свежем воздухе означал усиление охраны.
После объявления нам приказали покинуть камеры и выметаться во двор. Я подставил лицо солнцу, закрыл глаза, и меня тут же затошнило. Пруно крепко давало по башке. Я кое-как поднялся на трибуну у третьей базы и устроился рядом с Рэем Пачеко и Генри Кихада – моими старыми корешами по колонии для несовершеннолетних. Рэй был крепким и спортивным мужиком. Мы знали друг друга лет с тринадцати, когда еще гоняли в уличный футбол, а потом он вступил в банду «Белые щиты». Генри был высоким и тощим пацаном из Азусы[3 - Азуса – город в округе Лос-Анджелес, штат Калифорния.].
Мы сидели рядом, наблюдая за разминкой команд. Игровое поле даже не огородили забором – от студентиков нас отделяла лишь пара метров вытоптанной земли. На третьей базе прямо перед нами стоял здоровый белый пацан, похожий на Микки Мэнтла[4 - Микки Мэнтл – американский профессиональный бейсболист, полевой игрок и защитник первой базы «Нью-Йорк Янкиз».], и чавкал жвачкой.
Ко мне повернулся Рэй:
– Блин, мужик, – застонал он. – Умираю, как хочу чикле[5 - Чикле – натуральная жевательная резинка.].
Жвачка в тюрьме была редкостью. Достать ее было непросто, а уж о сахарной подушечке, которую перемалывал студентик, и мечтать не приходилось.
– Хочу жвачку, – заканючил Рэй, словно младенец.
В «Соледад» его перевели из закрытой психушки «Атаскадеро»[6 - «Атаскадеро» – тюрьма строгого режима, где в основном содержатся душевнобольные преступники.]. Рэй с особой жестокостью убил свою бывшую и ее нового парня. Не помню точно, что он сделал, но обычно о таких преступлениях пишут на первых газетных полосах под шокирующими заголовками. Для мексиканцев старой закалки, таких, как Рэй, понятия «бывшая девушка» просто не существует. Вступая в такие отношения, цыпочка навсегда становилась собственностью. Суд постановил, что на такое жестокое преступление способен только псих, так что Рэя признали виновным, но неадекватным. Его приговорили к семилетнему сроку лишения свободы и электрошоковой терапии.
Лечение не пошло ему на пользу.
В тюрьме я иногда издевался над Рэем: подкрадывался к нему со спины и зудел на ухо, изображая электрошокер. Мне просто хотелось его подоставать. Обычно он не возражал, но в то утро четко дал понять, что нарываться не стоит.
Игра только началась, а я уже устал. От вина, травы, таблеток и виски меня конкретно развезло. Солнечные лучи, которыми я совсем недавно наслаждался, теперь словно выжигали мне мозг. Все вокруг были пьяны или под кайфом. Я чувствовал, как что-то назревает. Атмосфера накалялась, и вскоре я узнал знакомый запах насилия. Когда зэков захлестывает агрессия и страх, они начинают пахнуть по-другому. Остановить эти эмоции нереально, они пропитывают собой все вокруг.
Во втором иннинге[7 - Иннинг – очередность подачи мяча в бейсболе, когда одна команда или игрок отбивает мяч.] Рэй не выдержал и заорал студенту на третьей базе:
– Дай мне жвачку, хер белобрысый!
Пацан сделал вид, что ничего не услышал, и продолжил чавкать дальше, как ни в чем не бывало. Чавк-чавк-чавк. Совсем как корова.
– Ты слышал меня, сука?! Давай сюда жвачку!
Студент даже не повернулся к нему – стоял себе, играясь с перчаткой, и жевал. Но через какое-то время все же шепнул краем губ:
– Нам нельзя с вами говорить, мужики.
– Чего-чего?
– Нам запретили общаться с заключенными.
Чавк. Чавк.
С каждым движением его челюстей Рэй бесился все больше. В его мозгах словно что-то щелкнуло. Глаза закатились, он стал похож на белую акулу. Он скрипел зубами так, словно боролся с демонами. Рэй будто снова оказался в психушке, где его, замотанного в смирительную рубашку, с кожаным ремнем в зубах, четыре месяца били током.
– Да пошел ты, сука. Что, западло разговаривать с отбросами?
– Нам запретили к вам подходить.
Я понимал, что Рэя бесполезно успокаивать, но все равно попытался привести его в чувство.
– Не связывайся ты с этим пацаном, землячок, он знает карате, – затараторил я. – Его снайпер охраняет.
Мне стоило бы быть поумнее. Говорить убийце на взводе, что ему нельзя с кем-то связываться, все равно что дать ему команду «фас».
Студент был напуган до усрачки. С каждым иннингом он отдалялся от своей третьей базы и в итоге оказался рядом со вторым бейсменом[8 - Бейсмен – игрок обороняющейся команды, расположенный рядом с базой.] в инфилде[9 - Инвилд – внутреннее поле бейсбольной площадки.]. Судя по их лицам, они оба мечтали как можно скорее оказаться подальше отсюда – где угодно, лишь бы не играть в бейсбол с кучей воров и убийц. Все, о чем их предупреждали перед посещением тюрьмы строгого режима, происходило на самом деле. От хладнокровных убийц их отделяло всего несколько метров.
Мне хотелось ссать, но я боялся оставлять Рэя одного. Я позвал его в туалет за компанию, но он отказался. В толчок я направился кривым походняком мужика, которому очень надо отлить, но бежать он уже не может. Стоя у писсуара, я материл самого себя за слабость мочевого пузыря, в котором точно было не меньше пяти литров мочи. У меня кружилась башка. С улицы доносились жуткие крики толпы. Атмосфера менялась, воздух был накален до предела.
Я вернулся во двор именно в тот момент, когда Рэй спрыгнул с трибуны и зарядил кулаком в лицо несчастного студента. Тут-то бомба и взорвалась. То, что началось, я могу сравнить только со сценой из фильма «Омен», когда бабуины нападают на Дэмиена во время сафари, или с грызней приютских собак. Тысячи зверей начали драться за свою жизнь.
История моих отсидок берет начало в 1956 году. И с тех пор в тюрьму я попадал чаще, чем выходил оттуда. Все эти двенадцать лет я следовал правилам, которым меня научил дядя Гилберт. Впервые оказавшись в колонии для несовершеннолетних в Истлейке, я спросил себя: «Чему учил меня Гилберт?».
Во-первых, держаться поближе к мексиканцам. Во-вторых, найти трех или четырех землячков, которые прикроют мне спину. Гилберт развил во мне умения, о существовании которых я и не подозревал. Я научился засыпать, когда вокруг творилось полное безумие, и просыпаться как по команде, если кто-то хоть на секунду останавливался у дверей моей камеры. Если кто-то смотрел на меня дольше двух секунд, я рычал: «Какого хера тебе надо?». Этому меня тоже научил Гилберт. Хоть он и был старше всего на шесть лет, для меня он стал настоящим наставником.
Гилберт становился авторитетом в каждой тюрьме, куда попадал. Он научил меня договариваться, красть, унижать, замечать слабости, определять, когда стоит припугнуть, а когда – отнестись по-доброму. Он научил меня чмырить и никогда не сдаваться. Самое важное знание, которое я от него усвоил: победа – единственная цель в любой драке. Он упорно вбивал мне в голову, что честных стычек не бывает, и я хорошо это усвоил.
В десять лет я впервые попал в полицейский участок. А к двенадцати я уже стал завсегдатаем колоний для несовершеннолетних. Однажды как-то подрался с пацаном из школы, потому что он испачкал меня краской на уроке рисования. После этого мои родители отправили меня пожить к родственникам в Техас, чтобы я не попал за решетку. К тому моменту я уже был неуправляемым. Моя ссылка в Техас продлилась недолго: хотя дом тети Маргарет и дяди Руди находился в глуши, в километрах от Сан-Антонио[10 - Сан-Антонио – второй по численности город Техаса и седьмой по США.], я все равно умудрялся тусить в городе по ночам. Мои тетя и дядя были адекватными, верующими людьми, они быстро поняли, что не справятся со мной, поэтому отправили меня обратно в Лос-Анджелес.
Я не боялся ни ареста, ни тюрьмы, а когда молодой пацан теряет страх перед последствиями своих действий, то быстро становится потерянным для общества. В десятом классе меня перевели в старшую школу Северного Голливуда – пятую за тот год. Из четырех предыдущих меня турнули за драки. В последних трех я стал настоящей звездой, потому что был единственным мексиканцем. Я не только был латиносом, но еще и одевался круто. Тогда я носил желто-белые футболки, к которым подбирал жилетки в тон и плиссированные штаны цвета хаки. Мои «левайсы»[11 - «Левайсы» – джинсы знаменитой марки Levi’s.] были украшены заклепками. Что и говорить, выглядел я круто и заметно выделялся на фоне остальных. В Северном Голливуде в меня влюбилась Барбара Д., смазливенькая итальянка, королева выпускного бала. Мне она тоже нравилась. Однажды она увидела меня сидящим на скамейке на школьном дворе, подбежала и взволнованно защебетала:
– Тебе нельзя здесь сидеть, Дэнни, это скамейка Кабальеро.
«Ну и какого хера? – подумал я. – Они ее что, купили? Кто вообще такие эти Кабальеро, и почему у них испанская фамилия?»
Тут к нам подошли здоровый белый парень и пацан поменьше. Здоровяк явно страдал одышкой.
– Сам свалишь с места Кабальеро или тебя стащить?
Если бы он просто сказал: «Это скамейка Кабальеро», я, может, и ушел бы. Но он бросил мне вызов, так что я встал и зарядил ему ногой в горло.
– Попробуй, сука.
Парень стал задыхаться. Тут пацан поменьше сказал волшебные слова:
– После школы тебе хана, бинер[12 - Бинер – уничижительное оскорбление для мексиканцев или людей мексиканского происхождения. Термин происходит от распространенности бобов пинто и других бобов в мексиканской кухне.].
Он сделал огромную ошибку. Меня завело даже не слово «бинер», а вот это «после школы». Нормальные школьники боятся разборок после звонка, а у меня с этим проблем не было. Я был мексиканцем и конца уроков ждал с нетерпением. Целый день во мне накапливалась ярость. Наконец, раздался последний звонок и я вышел к школьным воротам. Парень, которому я врезал в горло, и пять его дружков-Кабальеро появились с целым взводом учеников за спиной, жаждавших хлеба и зрелищ. Я был готов показать им такую жесть, о которой они и подумать боялись.
Как только главарь этой банды раскрыл хавальник, я схватил его за шею и впился зубами ему в лицо. Толпа ахнула, девчонки в испуге закрыли глаза. Школьники Северного Голливуда не были готовы ко мне, что уж говорить об этих Кабальеро.
Пока парниша орал и размахивал руками, я добежал до бургерной «У Леонарда» через дорогу, перепрыгнул через барную стойку, схватил мясницкий нож и метнулся обратно на улицу. Я был готов прирезать всю школу, если бы пришлось. Вслед за мной выбежал сам Леонард, тоже с ножом, и встал со мной рядом. Я оказался лицом к лицу чуть ли не со всеми учениками старшей школы Северного Голливуда. Никто не посмел даже приблизиться ко мне. Вот что такое сила безумия, желание дойти до точки, которую твои враги даже не могут себе представить. Эта власть имеет свою цену. Пользуясь ею, ты сам показываешь миру, что единственное место для тебя – это государственная тюрьма.
Гилберт научил меня, что драться стоит не ради уважения, а ради победы. Это стало моей больной зависимостью. Я уважал людей, которые относились ко мне так же. Хуже всего было пренебрежение. Я мечтал о том, чтобы каждый, кто посмел меня унизить, однажды проснулся дряхлым стариком с тростью, посмотрел на себя в зеркало, увидел глубокие, жуткие шрамы на лице и вспомнил, какую огромную ошибку однажды совершил.
Когда в тюрьме начинается бунт, каждый зэк знает, что нужно делать: выжить и отыскать своих врагов. Мексиканцы нападали на черных, белые держались спина к спине в боевых стойках, стараясь найти пути отхода к своим, черные дрались с белыми и мексиканцами. Арийцы, чернокожие, мексиканцы – все выполняли приказы, к которым готовились месяцами. Я раскидывал засранцев с левой – бам! – потом с правой – бам! Левой, правой, левой, правой. Страха не было, на него тупо не хватало времени. От адреналина я только сильнее впадал в ярость. Если ребенок попадает под машину и его мамаша застывает в панике, мелкому хана. Но если она разозлится, то перевернет тачку голыми руками.
Этой силы у меня было хоть отбавляй.
Краем глаза я видел, как неженки-гомики бегут на дальний конец двора в поисках укрытия. Бейсболисты размахивали битами, чтобы заключенные их не поубивали. Вокруг летали мусорные баки, камни – все, что попадалось зэкам под руку. У меня в руке вроде тоже был камень или кусок бетона, не помню.
Вопли были нечеловеческие.
Я стоял спина к спине с Рэем, отбрасывая любого, кто осмеливался подойти слишком близко. И тут заметил капитана Роджерса, одного из старших быков. Он указывал прямо на нас и подавал сигнал стрелять вахтовому на вышке. Мы с Рэем тут же сорвались с места и попытались разбежаться в разные стороны, но в итоге врезались друг в друга, как клоуны на родео, и рухнули на землю.
Рэй снова превратился в маленького ребенка и в ужасе запричитал:
– Дэнни, не дай им сделать мне больно.
Подбежал капитан Роджерс.
– Трехо, это ты его поймал?
Видимо, он думал, что я удержал Рэя от побега. Правильного ответа я не знал, так что просто ответил:
– Ага.
Охрана подняла нас на ноги и куда-то потащила.
Из тысячи заключенных, участвовавших в том бунте, досталось только нам с Рэем и Генри. Меня обвиняли в том, что я бросил камень в голову лейтенанта Гиббонса. Рэю вменяли в вину оскорбление гражданского лица, а Генри схлопотал за то, что так зарядил тренеру Столмайеру по яйцам, что те лопнули.
Нас троих обвинили в организации бунта и покушении на жизнь охранника.
Над нами нависла смертная казнь.
Что может измениться в одно мгновение? Все.
Не то чтобы это стало для меня сюрпризом. Где бы я ни сидел – в колонии для несовершеннолетних, изоляторе, исправительном заведении, «Вэйсайде», «Чино», «Вакавилле», «Сан-Квентине», «Фолсоме» – я не надеялся выбраться живым. Я понимал, что буду гнить в тюрьме, пока не сдохну. Не знал лишь, когда, как и где именно это случится.
Видимо, в «Соледаде».
Мои учителя часто говорили, что у меня «большой потенциал». Полностью фраза звучала так:
– У него огромный потенциал, ему надо только измениться.
Даже офицеры по условно-досрочному освобождению считали так же.
А я все пытался понять, что это за хрень такая – потенциал?
Я едва успел обжиться в «Соледаде», как все изменилось. Теперь же я обрек себя на смерть в газовой камере и никак не мог осознать, что моя жизнь оказалась в руках государства. Я был бойцом, всегда готовым к драке, но что я смогу сделать, когда меня поведут на смерть?
Хватит ли мне храбрости вынести все это?
– Они нагнут нас, Дэнни! – проорал мне Генри из камеры дальше по коридору. – Они прихлопнут нас, вот увидишь!
Есть один фильм 30-х годов, называется «Ангелы с грязными лицами». Джеймс Кэгни играет Роки, четкого гангстера, который попадает в перестрелку с полицией. Окруженный со всех сторон, он орет полицейским:
– Идите и возьмите меня, легавые!
Когда Роки арестовывают, члены его банды не теряют веры в него:
– Да он разотрет этих копов в порошок!
Но когда Роки приговаривают к смерти, тот рыдает, как сучка. По пути к электрическому стулу он хнычет и молит о пощаде. На следующий день его банда читает в газетах, что он умер желторотым трусом.
Для меня смысл был ясен: Не смей умирать, как сучка.
Джордж Джексон как-то написал о крыле «О» в «Соледаде»: «Даже сильнейшие способны продержаться здесь не дольше пары недель. Когда белый заключенный попадает сюда, он обречен. Ни один черный не даст ему разгуливать свободно». Но даже крыло «О» было не самым жутким местом. Хуже дела обстояли только в крыле «Х», где как раз держали Генри, Рэя и меня. По сравнению с ним крыло «О» было курортом, на который мы мечтали попасть.
Я сел на голую железную койку. Мне было херово после таблеток и алкоголя. Я мерз. На стене напротив кто-то вымазал дерьмом: «В жопу Бога».
Я взмолился:
– Господи, если ты существуешь, мы с Генри и Рэем выберемся отсюда. А если – нет, то нам хана…
Глава 2. Девяносто дней свободы, 1965
«Соледад» стал очередным звеном в цепи моих отсидок. Я попал туда всего спустя 90 дней после выхода из «Исправительной школы для молодежи» (ИШМ) – тюрьмы в Чино[13 - Чино – город в округе Сан-Бернардино, штат Калифорния.], которую неофициально называли «Школой гладиаторов». В Америке есть школы, где готовят студентов для лучших колледжей. В ИШМ из таких, как я, делали заключенных для калифорнийских тюрем.
В 1965 году мне было двадцать девять. После отсидки мне дали билет на автобус и немного наличных. Я потратил их на две бутылки красного вина «Риппл» в магазинчике на автобусной остановке «Грейхаунд»[14 - «Грейхаунд» – автобусная компания, обслуживающая более 3800 пунктов назначения по всей Северной Америке.] в Онтарио.
До появления интернета остановки «Грейхаунда» были даркнетом[15 - Даркнет – скрытая сеть интернет-соединений, существующая параллельно обычному Интернету.] своего времени. Сюда стекались воры, проститутки и беглецы, сутенеры, солдаты в отпуске и только что откинувшиеся заключенные. Вся эта шушера приходила сюда посмотреть телик – пятнадцать минут за десять центов.
До тридцати я и понятия не имел, что нормальное вино закрывается пробкой. «Риппл» делали далеко не из винограда, закручивалось оно обычной крышкой. Я устроился на своем месте в обнимку с двумя купленными бутылками. Прямо надо мной висело объявление: «Распитие алкоголя в автобусе является административным нарушением. Для нарушителей предусмотрен штраф и тюремное заключение». Я рассмеялся и лихо открутил крышку.
Когда мы остановились в пригороде Лос-Анджелеса, я вышел из автобуса и услышал свист. Ко мне подошел тощий мексиканец.
– Чё-нить надо?
– А что есть?
– Нормальная тема.
Так говорят все дилеры. Ни один никогда не признается, что разбавляет дурь сухим молоком.
– Прибамбасы есть?
Он кивнул, мы зашли в переулок и ширнули по дозе.
Бам. Когда меня вштырило, бугимен[16 - Бугимен – то же, что бука, персонаж устрашения в сказках и притчах.] исчез. Так я называл чувство сожаления о прошлом и страх перед будущим. Как и многие наркоманы, я любил и ненавидел себя одновременно. Я чувствовал раскаяние, потом страх, затем – гнев. А иногда первые два чувства прошивали меня меньше чем за секунду. Мой гнев вырывался наружу, готовый растерзать всякого. Я начинал винить окружающих, места и вещи в том, как мне хреново, но сам не чувствовал себя ответственным за происходящее. Все эти противоречивые эмоции захлестывали меня, пока в кровь не поступал героин. Он стал моим спасательным кругом с тех самых пор, как я ширнулся впервые.
Мой старенький пиджак превратился в кашемировое пальто, я словно парил над землей. До дома добрался только спустя пять дней, светя огромным фонарем под глазом.
– Что случилось, сынок? – спросила мать.
Я ее даже не услышал и вскоре снова смылся. Через пару недель я оказался в доме старого знакомого Фрэнка Руссо. В детстве мы с ним состояли в банде «Уланы». Мы гордились тем, что к тому моменту нас выгнали из всех группировок за излишнюю жестокость. Потом мы пару раз вместе мотали срок в ИШМ.
В исправительной школе Фрэнк посещал группу «Анонимных алкоголиков» (АА), пытаясь справиться со своей зависимостью. Он знал, что я тоже пью и употребляю. Честно говоря, я понимал, что это ненормально, но мне было плевать. Фрэнк предложил мне пойти с ним на собрание и сделал это так, чтобы меня заинтересовать.
– Там и бабы есть, Дэнни.
Для подростка, который к тому моменту уже успел помариноваться в ИШМ, это было лучшим аргументом.
– Реально?
– Ага, на встречи приходят гражданские.
Я тут же написал заявление для руководства, что у меня наркотическая и алкогольная зависимости и я хочу посещать собрания АА. В будущем эта затея обернется благословением и проклятием, но в тот момент я видел в ней только последнее. Во-первых, я сам повесил на себя клеймо наркоши. В моем личном деле потом писали что-то вроде: «Заключенный признает, что страдает от сильной алкоголической и наркотической зависимости и нуждается в помощи»). Этот ярлык остается с тобой и в тюрьме, и за ее пределами. В то время я этого не знал, но мне так хотелось женского общества, что я обрек себя на годы дополнительных проверок и обязательных посещений собраний АА. Во-вторых, когда я пришел туда впервые, там и правда были женщины, только ими оказались две сморщенные старухи. Не знаю, как я тогда не надрал Фрэнку его лживую задницу.
Я не раз сбивался с пути, а вот Фрэнк оставался чистым и трезвым со своего первого собрания АА. Когда мы встретились, он посмотрел на меня и неодобрительно покачал головой.
– Боже, Дэнни, выглядишь дерьмово. Чем ты закидывался?
– В основном алкашкой.
– Мужик, давай-ка приведем тебя в порядок и пойдем на собрание. Вот черт, – выругался он.
– Че?
– На тебе до сих пор казенные боты. Все поймут, откуда ты откинулся.
Я связался с Фрэнком до освобождения, и он пообещал, что к моему приезду в Долину Сан-Фернандо все будет готово. В старые времена это означало, что тебя будет ждать спальный матрас, шлюха, пистолет и машина. Но в этот раз Фрэнк подготовил для меня реабилитационную программу: расписание собраний АА и их «Большую книгу». Я не понимал, как Фрэнку удается хранить такую верность трезвости, и даже немного ему завидовал. Я знал, что программа из двенадцати шагов работает по-настоящему: даже такие матерые гангстеры, как Джонни Харрис, умудрялись спастись, пройдя ее. Сам я исправляться не особо хотел, но понимал, что опять окажусь за решеткой, если начну употреблять. К тому же, посещение собраний АА было обязательным условием моего досрочного освобождения.
– Докинь меня до дома, там и переоденусь.
Я переоделся в штаны цвета хаки, которые мне отдали на выходе – больше у меня ничего не было. Мы с Фрэнком сходили на собрание, а потом я заселился в какой-то домишко под крылом у федералов— меня туда определил мой офицер по условно-досрочному. Он знал, что мы с предками не ладили и что мне лучше жить под присмотром. Местечко оказалось не самым хреновым. На выходных, правда, действовал комендантский час – домой нужно было приходить до десяти вечера, но меня это не парило. Я привык к ограничениям, а по сравнению с тюремным режимом комендантский час был полной фигней.
В ИШМ Фрэнк освоил ремонт автомобилей и после выхода стал работать на Фрэнка Карлисси, с которым мы были знакомы с детства. Он был единственным стабильным чуваком в округе, гангстером с большим сердцем и слабостью к отсидевшим преступникам. Карлисси брал нас на работу сразу после отсидок, не задавая лишних вопросов. Нам чертовски с ним повезло. Если за тобой числится срок, хрен тебе, а не нормальная работа. Офицеры по условно-досрочному постоянно говорят о необходимости занятости, но работу сложно найти – никому не нужны бывшие зэки.
Карлисси расчистил место на своей автомобильной свалке, чтобы Фрэнк Руссо организовал там автомастерскую. Я пообещал им обоим, что налажу свою дерьмовую жизнь, и стал там работать. Мы с Фрэнком шлифовали машины, ремонтировали их и красили, а по вечерам посещали собрания АА.
Оставалось понять, что делать с Лорой – моей женой, которая развелась со мной, пока я был за решеткой.
В 1962 году, отсидев в очередной раз, я пришел в гости к Фрэнку, чтобы повидаться с ним и познакомиться с девушкой, о которой он мне писал. Но мое внимание привлекла не она, а ее младшая сестра Лора – высокая, стройная, умопомрачительно красивая девушка с рыжими волосами и в мини-юбке. Весь вечер она не сводила с меня глаз. Когда я ловил ее взгляд, она с улыбкой отворачивалась. Я понял, что это и есть любовь с первого взгляда – мы оба ее чувствовали.
– Иди сюда, – позвал я.
Она поднялась и подошла ко мне, словно чудесное видение.
– Садись, – я похлопал себя по колену.
Ей было восемнадцать, как и мне, но я уже повидал столько дерьма, что чувствовал себя старым. Лоре это нравилось, она любила бунтовщиков, плохих парней и бывших заключенных. Но одно дело – западать на плохишей, и совсем другое – жить с одним из них.
У нас быстро завязались серьезные отношения. Ее родители ненавидели мексиканцев и зэков и, конечно, не одобряли, что их младшая дочь встречается с чуваком «два-в-одном». Они выгнали ее из дома, идти ей было некуда, поэтому мы решили пожениться. Свадьбу сыграли на заднем дворе в доме моих родителей. Народу была тьма, праздник удался. Пиво лилось рекой, тако[17 - Тако – блюдо мексиканской кухни, состоит из кукурузной или пшеничной тортильи c разнообразной начинкой.] и тамале[18 - Тамале – мексиканская закуска из теста, обернутого кукурузными листьями, начинкой служит фарш, сыр, фрукты, овощи.] не кончались. Лора поражала всех своей красотой. Когда она проходила мимо, мои друзья, тетушки, кузины и дядюшки смотрели на меня с немым вопросом: «И как ты ее только захомутал, старичок?».
Я чувствовал себя на вершине мира. У меня была красавица жена и хорошая работа. Я работал на крупного застройщика Сола Пика, строил первую в мире геодезическую крышу для кинотеатра «Синерама». Я зарабатывал большие деньги на бетономешалке и параллельно толкая колеса работягам. Мы вкалывали круглыми сутками, чтобы построить крышу вовремя, так что я продавал парням бенни (амфетамины), чтобы они не засыпали, а потом давал им «краснушки» (секонал и барбитураты), чтобы они могли заснуть.
Спустя пару месяцев после свадьбы Лора вернулась домой с работы и обнаружила на нашем диване шлюх и россыпь наркотиков. Ее личико искривила настоящая, глубокая боль. Я уже видел такое раньше, и в дальнейшем столкнусь еще не раз. Ее нижняя губка задрожала, она была готова разрыдаться. А мне было похер. Тогда я не считал, что женские чувства достойны внимания.
Плохиши теряют свое очарование, когда их близкие понимают, что внутри у них гниль. Некрасивая реальность перестает быть сексуальной и загадочной. В ту ночь Лора в слезах убежала ночевать к своей сестре и Фрэнку. Фрэнк был моим лучшим другом, но даже он понимал, что слезам моей жены не будет конца и края, пока я употребляю.
Девчонок, которых Лора обнаружила на моем диване, звали Рита и Донна, они были абсолютно дикими и готовыми на все. Лора оказалась не такой уж крутой, как мне показалось в день нашей встречи. А вот Рита и Донна были невероятными.
Однажды вечером я попросил Риту подкинуть меня до дома кузена Пончи, а в итоге променял брак с Лорой на тюрьму. Пончи был женат на моей двоюродной сестре Мари Кармен, которую мы после того случая в доме нашей бабушки прозвали Кошечкой. Они продавали травку, которую я им поставлял. Какое-то время назад я скинул им два килограмма, а теперь планировал забрать часть выручки.
Рита притормозила у их дома и осталась ждать на улице. Я поднялся на крыльцо и постучал. Дверь тут же распахнулась. Передо мной вырос офицер Маллинс из госнаркоконтроля Северного Голливуда. Я уже сталкивался с ним раньше.
Я тут же перемахнул через перила и побежал вокруг дома, но меня быстро скрутил здоровый легавый и воткнул дуло пистолета мне в подбородок.
– Шевелись, Трехо, или вышибу твои гребаные мозги!
– Пошел ты, – выплюнул я, пытаясь храбриться, хотя колени у меня тряслись, как у ссыкуна. Я понимал, что доигрался.
Коп втащил меня на крыльцо, и я увидел, как машина Риты стремительно исчезает за поворотом. Офицер Маллинс все еще стоял в дверях, другой коп маячил рядом с Пончи в гостиной, а пять их с Мэри детей сидели на полу и ревели. На кофейном столике лежала куча травы и котлеты из наличных.
– Я сказал им, что это мое, молчи. Ничего не говори. Это мое, – по-испански выпалил Пончи.
Маллинс кивнул на детей на полу.
– Ну и что нам делать, Трехо?
– Иди ты к черту, огрызнулся я. – Это мое. Все это – мое.
– Нет, мое! – воскликнул Пончи.
– Да в жопу их, Пончи. Отделаюсь условным.
Копы засмеялись, прекрасно понимая, какую чушь я несу. Я уже нарушил условия своего условно-досрочного, мне грозило не меньше полугода за решеткой, а то и годы. Я улыбался, словно ничего страшного не случилось, но моя душа ревела белугой.
Меня заковали в наручники и вывели на улицу.
– Правильно сделал, Дэнни, – оценил офицер Маллинс. – Правильно сделал.
Думаю, Маллинс испытал облегчение из-за того, что ему не пришлось разбираться с детьми. Мы оба знали, что, если Пончи и Мэри Кармен арестуют, ребятишек распределят по приемным семьям или отправят в детский дом.
До суда меня оставили в полицейском участке Северного Голливуда. В камере временного пребывания я сидел с другими неудачниками – парочкой пьяниц, которых приняли за распитие на улице. Мы почти заснули, но тут раздался жуткий грохот, и в черный вход полицейского участка врезалась машина. Дверь слетела, словно картонная. За рулем оказались Рита и Донна. Эти чокнутые решили устроить мне побег. Они понятия не имели, что я сидел за решеткой и никак не мог добраться до двери.
Дикие девчонки, честное слово.
Копы выскочили на улицу, но лихая тачка уже сворачивала за угол. Она наверняка была краденой, так что отследить ее не было шанса. Легавые только и смогли, что поржать над абсурдностью ситуации.
– Твои дружки, Трехо?
Именно после того ареста я попал в ИШМ. Неудивительно, что пока я был там, Лора прислала мне бумаги на развод. Я записывал на них результаты игры в домино. Мне все равно не хотелось превращаться в бедолагу, которого дома ждет старушка, я не хотел ждать писем и открыток, которые рано или поздно перестанут приходить. Не хотел испытывать боль…
Но мой срок закончился, я стал посещать собрания АА. Как-то я попросил Фрэнка осторожно узнать у своей девушки, стоит ли мне загладить вину перед Лорой.
– Лучшее, что ты можешь для нее сделать, Дэнни, – это держаться от нее как можно дальше, – ответил Фрэнк.
Так я и поступил.
Я продержался 29 дней, всего день не дотянул до месячной отметки трезвости. Несколько недель отходив на собрания АА с Фрэнком, я действительно почувствовал себя лучше, мне захотелось исправиться. Оставаясь трезвым, я убивал двух зайцев сразу: производил хорошее впечатление на своего офицера по условно-досрочному и держался как можно дальше от тюрьмы. Я понимал, что если облажаюсь, то сразу вернусь на кривую дорожку. Но даже осознание того, насколько высоки ставки, не избавило меня от отравляющих мыслей.
Однажды в пятницу мы с Фрэнком пришли на собрание АА в Бербэнке. Настроение у меня было ниже плинтуса.
– Я бухал пятьдесят лет, – начал свою историю какой-то старикан.
Я тут же потерял к нему интерес. Мне было всего двадцать один год, я совершал вооруженные ограбления, был плохишом с большой буквы «П». Если этот хрен пропил полвека, то у меня впереди были десятилетия. Он все трещал, как начал знакомство с алкоголем с пива, потом перешел на крепкач, бурбон и виски, а очнулся шестидесятилетним стариком, хлещущим вино в грязном переулке.
«В жопу, – подумал я. – Я начинал пить в грязных переулках».
Потом старикан разливался о том, что теперь у него есть машина, катер, дом и дача в Мамонте[19 - Мамонт – город в округе Пинал, штат Аризона.]и что каждый, кто остается трезвым, способен этого добиться. К тому моменту я уже запутался – причем тут этот волосатый слон? Потом посмотрел на старушку этого деда – настоящую старушку за семьдесят – и понял, что такого точно добиваться не хочу.
Настала очередь другого забулдыги.
– Я пил шестьдесят лет…
Тут я взбесился.
– Слушай, – зашептал я Фрэнку. – У меня, может, и есть проблемы с алкоголем, но я точно не похож на этих алкашей. Я просто нарик.
Это обычный аргумент любого наркоши. Мы считаем героин своей единственной проблемой, но дайте нам парочку пива, и дурь, от которой мы открещивались пару минут назад, покажется нам хорошей идеей.
– Осторожно, Дэнни, – предупредил Фрэнк. – Ты сейчас звучишь так, словно хочешь поэкспериментировать с алкоголем.
Я принял это как вызов.
Со встречи я сбежал и сразу отправился в боулинг недалеко от своего дома, надеясь наткнуться там на шлюх. Мне двадцать один год, последние три из них я провел за решеткой и был согласен на все. Я прождал около полутора часов, но в боулинге торчали только уроды средних лет со своими женушками.
Я пошел в закусочную, чтобы перекусить, но по пути увидел его – бар «Ретрит». Я не был в таких заведениях несколько лет. Зашел и сел за стойку. Бармен спросил, что мне налить. Я попросил колы. Помню, что ее подали в толстом, олдскульном бокале с надписью «Кока-Кола». Она была такой холодной, что ломило зубы. Бармен улыбнулся – он явно меня узнал. В то время меня знали все мексиканцы Долины. Если тебя выгоняют из школы за то, что ты отгрыз однокласснику лицо, а потом еще и покалечил морячка разбитой пивной бутылкой, волей-неволей обрастаешь репутацией.
Я глушил уже второй стакан колы, когда в бар вошла дама в возрасте – лет шестьдесят, не меньше. Словно в трансе она подошла к бильярдному столу. Все никак не могла сообразить, что нужно сунуть в щель четвертак, чтобы начать игру.
– Подсобить?
– Если вам не сложно.
Я сбежал со встречи, чтобы не слушать россказни старых пердунов, но теперь мне было плевать. Когда ты молодой парень, а у бильярдного стола появляется дамочка, ты внезапно превращаешься в Уилли Москони[20 - Профессиональный американский игрок на бильярде.] или Миннесотского толстяка[21 - Джордж Хегерман – вымышленный игрок в пул, созданный американским писателем Уолтером Тевисом.]. Потом я задал ей охренительно тупой и скользкий вопрос:
– Выпить не хотите?
– Пиво, пожалуйста.
Я свистнул бармена:
– Эй, браток, проставь даме пива.
Он кивнул и спросил:
– Эй, Дэнни, не хочешь…
Он крутанул пальцами в воздухе, изображая еще один стакан колы, и тут я разозлился. Вот он я – плохиш, каких не бывало, вооруженный грабитель, король драк – а этот засранец предлагает мне газировку для малышей.
– Мне тоже пива.
Я не помню, как мы играли в бильярд. Оказывается, эксперименты с алкоголем – не лучшая затея для зависимого. Для таких, как я, одного стакана много, а тысячи – слишком мало.
Очнулся я, только когда бармен объявил, что бар закрывается.
Я посмотрел на часы – без пятнадцати два ночи. А я-то планировал вернуться домой к десяти. «Черт, – подумал я, – вот тут я точно нарушил условно-досрочное».
К этому времени дамочка уже ушла. Я подошел к стойке и заказал пару шотов и упаковку пива с собой. Бармен посмотрел на меня, как на дикаря. Что ж, им-то я и был.
Я вывалился из бара и пошел вниз по улице. Прямо передо мной резко развернулась красно-белая «импала» 59 года выпуска с крутой подвеской, врезалась в бордюр, и водитель заорал мое имя:
– Трехо! Трехо!
Я подошел к пассажирской двери и увидел Дэнниса – чувака, которого знал по Долине. Дэннис был совсем мелким, когда я угодил за решетку, ему и сейчас-то было не больше восемнадцати. Худенький, симпатичный, блондинистый белый мальчик, который вполне мог бы стать членом «Бич Бойз»[22 - Американская рок-группа.].
Сейчас же он пребывал в панике.
– За мной копы! Я только что разбил банку «краснушек».
«Краснушки» – это секонал, барбитураты. В банке помещается примерно тысяча таких колес. Я запрыгнул в машину, тут же заграбастал горсть таблеток и запихнул их в рот. Дэннис последовал моему примеру. Он попросил у меня пива и заполировал таблетки «Будвайзером».
– Дэннис, я не вижу никаких копов.
– Они прямо за мной, точно тебе говорю.
Мы сорвались с места. Было половина третьего субботнего утра. Я проснулся, когда машина Дэнниса въехала в дерево в парке Северного Голливуда на рассвете в воскресенье. Я потерял целый день. Эксперимент с алкоголем официально провалился.
Дэннис все сходил с ума.
– Хватай пушки, хватай пушки!
На заднем сиденье я увидел два револьвера и уже потянулся к ним, но Дэннис меня одернул:
– Не эти! В багажнике!
Я взял его ключи и обошел машину. На улице не было ни души, слышалось только пение птиц. Утро было невероятно красивым, а я чувствовал себя самим дьяволом. Открыв багажник, я уставился на два расточенных дробовика, автомат и ручную гранату.
«Вот это точно нарушение», – подумал я.
Мы сгребли пушки и остатки «краснушек» и пошли по Магнолия-Стрит в поисках дома Ричарда Берри. Ричард был крупным поставщиком героина в Долине в то время. Дэннис предложил обменять у него пушки на героин.
Ричард заплатил нам достаточно, чтобы следующие несколько дней мы находились под непрекращающимся кайфом, а остатки дури решили продать. Мы сняли номер в мотеле, заныкали там таблетки и оружие, которое не удалось обменять, и вернулись в парк. К моему удивлению, машина оказалась на месте. Дэннис завел ее и врубил задний ход. Хорошая новость – она все еще была на ходу. Плохая новость – она все еще, мать ее, была на ходу. У нас остались колеса, чтобы продолжить кутеж. Мы вернулись в мотель, забрали пушки и отправились в эпичный сорокапятидневный пробег, наполненный наркотиками, кражами и кайфом.
Много чего случилось за те полтора месяца. Мы останавливались в дешевеньких ночлежках по восемь долларов за ночь, таких как «Пинк» и «Роза». Мы были не одни. Я знал всех девочек, работавших на улицах, многие из них составляли нам компанию ради наркоты и секса. Мы видели много лиц – обезображенных шрамами, обдолбанных, пустых…
Мы с Дэннисом ограбили ресторан «Большой парень», магазин «Белый фронт» и еще несколько ларьков, надули несколько дилеров, обламывали клиентов на сделках по наркоте и говорили им, где живем, чтобы они рискнули нас найти. С гранатой из багажника Дэнниса я провернул три кражи. Эта идея пришла ко мне, когда я вспомнил одну историю с собрания АА. Один чувак признался, что ходил в банки и выдергивал перед персоналом чеку из гранаты, которую стащил у своего брата-солдата. Я тогда сказал Джонни Харрису, что это офигенная идея. Джонни был трезвенником и бывшим заключенным, отбыл несколько серьезных сроков в «Сан-Квентине». Единственное, что он ответил мне на рассказ о схеме с гранатой:
– Дэнни, быстрее тебя в «Сан-Квентине» окажется только автобус, на котором тебя привезут.
Я воспринял это как комплимент.
Все время, что мы кутили, Дэннис не переставал восторгаться:
– Поверить не могу, что я с Трехо!
Я был его кумиром.
Как-то он встал посреди номера мотеля, заполненного шлюхами, схватил пистолет и воскликнул:
– Устроим уличный суд! Им придется нас грохнуть!
Мне было стыдно. Дэннис не должен был стать грабителем, но превратился в него из-за меня. Я словно очутился в мультфильме «Честер и Спайк», где маленькая псина (Честер) шатается с большой (Спайком) и досаждает ему, постоянно подлизывается, а потом за это отхватывает. Дэннис был Честером, маленьким брехуном. У нашего приключения было только два возможных окончания – тюрьма или смерть. Когда я был под кайфом, то в самых красочных подробностях рассказывал Дэннису, что с ним произойдет за решеткой. Я пугал его. Дэннис никогда не сидел в тюрьме.
– Но этого не будет, если мы попадем туда вместе, так, Дэнни?
Вот тут я становился настоящим мудаком.
– Чувак, который притворяется твоим лучшим другом, первым тебя сдаст.
Вот так и я предсказал свою собственную судьбу.
В каком-то смысле мне было абсолютно похер, чем закончится наше путешествие. Я себя ненавидел, чувствуя поездом, который не мог сойти с накатанных рельсов. Я ненавидел свою жизнь. Смелости на самоубийство мне не хватало, но, если бы я передознулся или попал в перестрелку с копами и умер от пули, мне было бы плевать. Я и так катился вниз, в самую пропасть.
Путь был недолгим.
Однажды Дэннис вернулся в мотель и сказал, что организовал для нас офигенную сделку. Он нашел покупателя, который готов купить сто граммов унции чистой наркоты. Столько дури у нас не было.
– У твоих предков есть сахар?
– Должен быть.
– Они дома?
Я захватил несколько воздушных шариков и воронку, и мы поехали к родителям Дэнниса. Его семья была из среднего верхнего класса, они жили в хорошем доме с красивой мебелью. На стенах висели фотки с семейных вечеринок и выпускных. Всего-то пару лет назад Дэннис был мальчиком с картинки: милым, добрым учеником старшей школы, который на одном из фото обнимал семейную собаку. Я схватил коробку с сахаром, смешал его с сухим молоком и наполнил четыре шарика.
– Сколько нам откатят?
– Сто пятьдесят за тридцать грамм.
Было в этом что-то подозрительное, но слишком уж заманчивым казалось предложение.
Когда мы приехали на место сделки, я увидел машину с двумя мужиками внутри, и плохое предчувствие вернулось.
– Не нравится мне это, – сказал я.
Дэннис даже обиделся.
– Он нормальный чувак.
Его оскорбили мои сомнения, он очень гордился своей сделкой.
В машине покупателей я занял место за водителем. Атмосфера была охренеть какой напряженной. Трое из нас сидели в полной боевой готовности, а Дэннис этого даже не замечал – сидел себе, давил лыбу. Мужик за рулем даже взглядом меня не удостоил.
– Дурь у вас? – обратился он ко мне.
Я ничего не сказал, даже не моргнул – просто смотрел прямо перед собой. Дэнниса мое поведение явно смутило. Он протянул мужику шарики. Водитель повернулся ко мне и протянул котлету из наличных. В ту же секунду, когда он на меня посмотрел, я понял, что он коп. Он снова потряс деньгами. Я не шевельнулся.
– Бери.
– Дэнни, возьми бабки, – поддакнул Дэннис.
Было слишком поздно тормозить поезд. Дэннис уже растрепал им мое имя. Впрочем, все и так знали, кто я такой. И все же я не шевелился. Разочарованный Дэннис сам схватил наличные. В моем мозгу с бешеной скоростью просчитывались самые хреновые варианты развития событий.
Когда мы выбрались из машины, Дэннис был расстроен.
– Ну и что это было?
– Твой покупатель – коп из наркоконтроля, Дэннис. Это подстава.
– Нет-нет, поверь мне. Он нормальный чувак.
Дэннис подвез меня до кафе «У Джонни» на углу Магнолия-Стрит и Лорел Каньон. Там работала одна знакомая официантка. Я как-то расспрашивал ее об их заведении, пытаясь понять, выгодно ли его грабить. И знал, что владелец хранит крупный налик в сейфе у себя в кабинете.
– Поменяй мне деньги, пожалуйста, – попросил я.
Она с ужасом посмотрела на котлету.
– Дэнни, я не уверена, что смогу.
Я знал, что доступ к сейфу у нее был.
– Пожалуйста, мне очень нужна твоя помощь.
Она исчезла в служебном помещении, вернулась и протянула мне плотный конверт.
– Никому об этом не говори.
– Ты просто ангелочек.
– Так все говорят.
Она предложила мне остаться и перекусить, но дела не ждали. Меня подобрал знакомый, мы заскочили в мотель, я забрал пушки и четыре тысячи баксов, которые припрятал чуть раньше. Все это я отвез в дом своих родителей, где за несколько лет до этого вырыл яму у фонтана на заднем дворе – специально для заначек. Там я все и закопал: деньги, дробовик, автомат и ручную гранату.
Я не знал, что делать дальше. Можно было уехать из города – недалеко, конечно, просто залечь на дно где-то поблизости. Приближалась буря, и я точно не хотел встречать ее в доме своих родителей. Пришлось вернуться в мотель. Я устал, выгорел от бесконечного бега и стрельбы. Мое тело вымоталось, а душа болела. Вскоре к мотелю подтянулся Дэннис. Как только он коснулся ручки двери в наш номер, на парковку мотеля со всех сторон съехались патрульные машины. Копы с пушками в руках заорали:
– На пол! Руки за голову!
Дэннис рухнул как подкошенный. Я закатился под ближайшую машину. Легавые попытались достать меня, но я переполз под соседнюю. Так и катался туда-сюда, пока не получил ногой в печень.
– Попробуйте достать меня, сучки! – орал я.
Наконец, один из копов опустился рядом со мной на колени и ткнул мне стволом в лицо.
– Поймал, мудак.
– Это точно.
Двое вытянули меня из-под тачки и отмолотили в мясо.
– Где мои деньги, мудак? – это был тот самый легавый, который сидел за рулем во время фальшивой сделки.
– В кармане.
Он залез ко мне в штаны и достал пятьсот баксов, которые я оставил себе. Коп сразу понял, что бабки не его. Его дело оказалось под угрозой.
– Где мои деньги?! – заорал он.
Меня швырнули на заднее сиденье новенького синего «бьюика», салон которого был обит красивой бежевой кожей. Цвет я запомнил, потому что запачкал все сиденье кровью. По дороге до штаб-квартиры ФБР меня избивали, как котлету. После каждого удара звучал вопрос:
– Где мои деньги?
Мне потом годами снились кошмары, в которых этот коп орал на меня и требовал вернуть его бабки. Даже в камере я иногда просыпался от собственного крика:
– Твоя мамаша забрала их, сучка!
Глава 3. Парни и огонь, 1965
Федералы оказались в тупике. Денег за сделку у них не было. В машине я не притронулся ни к наркоте, ни к бабкам. А когда они распотрошили воздушные шарики, внутри оказался чистый сахар. Чтобы прикрыть свои задницы, федералы перевели меня в местный полицейский участок. Если бы это произошло сейчас, на меня бы даже дело не завели.
Я снова оказался в окружной тюрьме Лос-Анджелеса. Дэнниса закрыли там же, но держали нас по отдельности. Однажды ко мне подошел охранник и сказал:
– Трехо, к тебе горячие посетители!
Я прошел в комнату для встреч и увидел двух сногсшибательных женщин в крутых прикидах. Одной была моя кровная мать, Долорес Ривьера Кин, второй – моя сестра Дайан. Я не видел их с тех пор, как мне исполнилось три года и со мной приключился несчастный случай в тазике, который мы использовали вместо бассейна. Как рассказывала потом моя сестра, началось все довольно невинно: я просто упал и потянул руку. Но когда мой отец узнал об этом, то просто съехал с катушек. Он угрожал мужу моей матери, пригрозил убить ее саму, если она еще раз захочет со мной повидаться, а потом отвез меня в Бербэнк к дедушке и бабушке.
Отец так часто материл мою кровную мать, что я искренне считал ее монстром. На момент встречи с моим отцом она была замужем за ветераном Второй мировой войны, и это опорочило ее в глазах всей моей семьи. Тогда люди не понимали, что оскорбление родителей плохо влияет и на ребенка. Со временем я просто перестал о ней думать. А тут она появилась в тюрьме, чтобы со мной повидаться.
Мать и Дайан рассказали, что прочитали о моем преступлении в газете. Сестра была под впечатлением:
– Не знала, что у меня брат – гангстер!
В это трудно поверить, но моя мать была красавицей, и мы с ней, при этом, были жутко похожи, как отражения друг друга в зеркале. Эти женщины не участвовали в моей жизни, но об этом мы даже не заикнулись – мы вообще не говорили о прошлом, о том, что упустили и почему это случилось. Дайан только годы спустя рассказала мне о том, как отец угрозами заставлял мать держаться от меня подальше. В тот день в тюрьме я был просто счастлив их видеть. Я понял, что в мире есть люди, которым плевать на мои проступки. Это вселяло надежду.
Попрощавшись с ними, я вернулся в камеру, наслушавшись по пути кучу одобрительного свиста и вопросов, что это за горячие штучки меня навестили.
Рассмотрение моего дела откладывали уже дважды. У окружного прокурора оставалось всего три попытки, чтобы осудить нас с Дэннисом, иначе дело пришлось бы закрыть. Два раза на судебных заседаниях я проходил мимо Дэнниса по дороге в кабинет адвоката и шептал ему:
– Держись. Мы справимся. Не вешай нос, землячок.
Он кивал и отбивал мне «пять».
В третий раз Дэнниса я не встретил и сразу понял, что это значит. Он нас сдал.
В день суда меня привезли в зал заседаний в наручниках. Меня поставили рядом с Дэннисом, и я посмотрел на его руки. На нем браслетов не было.
– Дэнни, мне придется признаться, – пробормотал он. – Они пообещали, что дадут тебе всего два месяца, если я сознаюсь.
– Дэннис, у нас все пучком. У них остался последний шанс нас засадить, иначе дело свернут. Не слушай их. Они тебе ни хрена не дадут, Дэннис. Какие два месяца? Я нарушил условно-досрочное. Ты соображаешь? В жопу этих мудаков.
Он даже смотреть на меня не мог.
– Дэнни, или ты сознаешься вместе со мной, или я дам показания, что ты продал героин копу под прикрытием.
Внезапно дело, в котором была куча дырок, стало железобетонным.
– Я до тебя доберусь, Дэннис.
– Дэнни, пожалуйста, пойми. Ты же знаешь, что они со мной там сделают. Ты понимаешь, что я не вынесу.
Я вспомнил, как он выпендривался перед шлюхами, разливался, как мы будем вершить правосудие на улицах… Вспомнил все эти его пафосные слова, и как гордо он произносил: «Я с Трехо!». Но потом я припомнил, как сам же ему рассказывал, что с такими, как он, делают в тюрьме, и как сильно это его напугало. Все могло сложиться, но он был в ужасе, как и 99,9 % людей, которым светят серьезные проблемы. Он не вырос в тюрьме, как я, у него не было опытного дядюшки, который учил бы его, как выживать за решеткой. Для тех, кого миновала тюремная система, отправка за решетку – все равно что путешествие в Индонезию, а парни типа Дэнниса ни хрена не знали про Индонезию. Я, конечно, сам был виноват, но все равно злился, как черт. Я не думал о том, что крал, обманывал, продавал и жил, как преступник. Я бесился, потому что Дэннис втянул нас в сделку, но потом обосрался, да еще и меня сдал.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=68255251) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Примечания
1
Пруно – тюремное вино.
2
Синко де Майо – национальный праздник Мексики в честь победы мексиканских войск в битве при Пуэбло 5 мая 1862 года.
3
Азуса – город в округе Лос-Анджелес, штат Калифорния.
4
Микки Мэнтл – американский профессиональный бейсболист, полевой игрок и защитник первой базы «Нью-Йорк Янкиз».
5
Чикле – натуральная жевательная резинка.
6
«Атаскадеро» – тюрьма строгого режима, где в основном содержатся душевнобольные преступники.
7
Иннинг – очередность подачи мяча в бейсболе, когда одна команда или игрок отбивает мяч.
8
Бейсмен – игрок обороняющейся команды, расположенный рядом с базой.
9
Инвилд – внутреннее поле бейсбольной площадки.
10
Сан-Антонио – второй по численности город Техаса и седьмой по США.
11
«Левайсы» – джинсы знаменитой марки Levi’s.
12
Бинер – уничижительное оскорбление для мексиканцев или людей мексиканского происхождения. Термин происходит от распространенности бобов пинто и других бобов в мексиканской кухне.
13
Чино – город в округе Сан-Бернардино, штат Калифорния.
14
«Грейхаунд» – автобусная компания, обслуживающая более 3800 пунктов назначения по всей Северной Америке.
15
Даркнет – скрытая сеть интернет-соединений, существующая параллельно обычному Интернету.
16
Бугимен – то же, что бука, персонаж устрашения в сказках и притчах.
17
Тако – блюдо мексиканской кухни, состоит из кукурузной или пшеничной тортильи c разнообразной начинкой.
18
Тамале – мексиканская закуска из теста, обернутого кукурузными листьями, начинкой служит фарш, сыр, фрукты, овощи.
19
Мамонт – город в округе Пинал, штат Аризона.
20
Профессиональный американский игрок на бильярде.
21
Джордж Хегерман – вымышленный игрок в пул, созданный американским писателем Уолтером Тевисом.
22
Американская рок-группа.