Заводная империя. Книга 1
Алена Чапаева
Фарук был рожден в бедной семье на окраине небольшого города, куда редко долетают правительственные дирижабли и совсем нет никакой надежды на будущее. Любава младшая дочь императора, того самого, который много лет мечтает о сыне. Судьбы этих двоих переплетены чудесным и неожиданным образом, им суждено неоднократно поменяться ролями и бесконечно прощаться, чтобы встретиться вновь, на фоне рушащейся империи, ревущих труб революции и беснующихся толп протестующих. И кто теперь станет у руля державы, ведь на престол столько претендентов?!Фэнтези, полное юмора, исторические параллели, совпадения, которые, конечно же, абсолютно случайны…
Алена Чапаева
Заводная империя. Книга 1
Избушка к лесу задом
Железная лапа механической избы грузно шлепнулась, вскопала весеннюю пахотную землю и цокнула металлической шпорой. Шестеренки перестали визжать, изба немного закачалась, плохо удерживая равновесие. Дым из трубы вышел ровным колечком и на какое-то время завис в темном небе. Поршни металлической пятерни стали проседать, пока та не сократилась почти вдвое. Раскачиваясь, как дирижабль на привязи, изба все же не удержалась и глухо шлепнулась, вонзив угол в рыхлый чернозем. Одна из шестеренок сочленения с визгом отскочила и покатилась по склону вниз, а гигантская пружина пронзила ночной морозный воздух. Внутри избы послышалась возня, стуки и человеческая ругань. Некто попытался выйти через заднюю дверь, но не смог – как раз дверь и оказалась прижатой к земле. Спустя еще какое-то время открылось окно избы, и из нее показался сперва цилиндр с моноклем, а затем чья-то голова. Поборовшись изрядно с гравитацией, человечек в цилиндре запрокинул башмак на подоконник, подтянулся и сел под неудобным углом. В профиль он выглядел забавно: сам размером едва больше собственного цилиндра, который с трудом удерживала немалая голова карлика, да еще длинные остроносые башмаки. Человечек то ли высморкался, то ли заплакал, а затем неловко спрыгнул вниз и стал бегать вокруг поврежденного сочленения. Он два раза потрогал пружинищу, три раза выругался, затем обхватил голову и увеличил траекторию выражения своей паники, нарезая теперь уже круги вокруг всей избы и ее прилегающей территории.
– Аглая, – вопил он кому-то неведомому, – мы пропали, Аглая! Караул! Все пропало!– На букве “Р” человечек грассировал. – Мы поломались! Нам конец! Аглая, черт бы тебя побрал, ты где? Ааа! Какой ужас! Мы умрем! Замерзнем, нас найдут и повесят. Мои труды пропали! Вся жизнь на смарку! Аглаяааа!
Изба скрипнула снова, и из трубы вылезло что-то длинное и темное. Оно повертело длинноносой головой, определяя, где небо, а где земля. После этого спряталось обратно, что-то выкинуло и вылезло обратным образом – из трубы сперва показалась одна конечность, затем пышно опустилась юбка, и вылезла вся Аглая, которая немного повисела на краю, зацепившись руками, и плюхнулась в мягкий сырой чернозем. Взяла клюку и неуклюже подобралась к выброшенному вперед предмету, который оказался протезом ноги.
Пока маленький человечек истерично метался взад-вперед перед поверженной избой, Аглая меланхолично протерла протез платочком, нажала, повертела ручки, – из отверстия показался большой барабан, какой обычно бывает в револьверах. В нем было несколько снарядов. Аглая деловито пересчитала их все, затем засыпала горсть пороха внутрь электрического затвора, удовлетворенно кивнула, задрала подол и пристегнула протез к культе. Походка у нее получилась нестройная, как будто всякий раз женщина перепрыгивала препятствие на земле. Тем не менее, было ясно, что таким образом она передвигаться привыкла и делает это, по всей вероятности, давно.
– Нинель, прекрати истерику, – Аглая схватила человечка за воротник и с силой встряхнула несколько раз. Цилиндр скатился, обнажив плешивую рыжеватую голову с большим умным лбом. – Немедленно успокойся, нас тут никто не найдет!
Нинель отринул и всхлипнул, уронив большую голову на маленькие коленки.
– Аглая, что же нам делать? Как мы доберемся до наших единомышленников? Неужели это конец?!
Длинная женщина шумно вдохнула трепещущими ноздрями точеного длинного носа морозный воздух.
– Дорогой, – она прижала человечка к себе так, что его нос оказался между ее большими грудями, – главное – успокойся. Мы здесь в относительной безопасности. Надо что-нибудь придумать.– Аглая сделала паузу и вытерла фартуком лицо Нинелю, как обычно взрослые вытирают запачканное лицо неразумным детишкам. – Ты у меня самый умный во всем мире, вот и скажи, что нам делать.
Человечек, почувствовав себя маленьким ребенком, сжал ладошкой большую грудь Аглаи. Это подействовало на него умиротворяюще. Он перестал всхлипывать и, постояв недолго в такой позе, пробормотал:
– У нас был подвал. Надо бы его открыть и достать инструменты.
– Вот видишь, какой ты гениальный у меня. Золотце просто.
Аглая поцеловала большой лоб, с помощью клюки подобралась к месту, откуда у избы торчала нога, и стала раскручивать болты и гайки. Человечек восхищенно наблюдал за длинной женщиной. У той, правда, ничего не получалось очень долго.
– Нинель, отойди, – разозлившись, сказала, наконец, она и, взяв в руки протез ноги, открутила его ниже колена. Прицельными выстрелами из протеза Аглая снесла три болта и металлическая нога избы отпала, после чего все здание встало как ему положено – на дно, к лесу задом.
Человечек энергично побежал в помещение и, спустя какое-то время, вышел оттуда с ящиком, в котором были инструменты. Аглая тем временем отправились на поиски шестеренки.
Спустя час Аглая в избе стряпала завтрак, а Нинель почти уже починил длинную ногу паровой машины. Он радостно возился под лучами рассвета с огромной, с него ростом, пружиной, пытаясь заставить ее сократиться обратно в металлическое сочленение. Аглая напевала что-то по-французски.
– Милая, – сказал Нинель, которому было скучно молча возиться с железякой. – Где же ты слышала эту чудесную песню?
– Ах, это в том доме у Вансетов, в Париже. У них был граммофон, и, чтобы полиция не могла подслушать наши революционные разговоры, мы делали его значительно громче и выставляли патефоном наружу. К тому же, нам необходимо было смеяться через каждые десять слов – вот так, – Аглая захихикала, как куртизанка. – Чтобы никто не заподозрил, о чем мы на самом деле беседуем.
– А если бы полицаи все же подслушали вас? – спросил Нинель, желая просто поддержать разговор.
– Дорогой, они слишком для этого глупы и малообразованны. Мы говорили на итальянском, на всякий случай. Никто бы не понял, что же мы замышляем на самом деле.
– Жаль, что я тогда не знал еще тебя, Аглая, – сказал человечек, затягивая гаечным ключом резьбу на шестеренке изо всех сил. – Наверное, ты была очень хороша.
– Да уж, – довольно воскликнула из избы Аглая, – лучшая из шпионок нашей разведки! Со мной в постели любой выбалтывал все, что необходимо! Я красива была, что и говорить. Такая тоненькая, высокая, полногрудая. А как я плясала – любая балерина бы умерла от зависти. Я могла сделать зараз тридцать два фуэте. И ублажить пятерых мужчин. Пока не потеряла ногу.
– Ты никогда не рассказывала мне, – сказал Нинель. – Как это случилось.
– Я была на задании. Мне следовало подорвать одного влиятельного иностранца. Все было готово. Я положила люльку (так мы называли взрывное устройство) на ступеньки здания и контролировала, чтобы дипломат пошел в нужном направлении. Я должна была позвать его, чтобы он направился именно в сторону, где была натянута веревка, которая должна была заставить устройство сработать. Вот, я расстегнула лиф, почти полностью оголив свою красивую грудь, и спряталась за куст сирени. Я должна была увидеть его будто случайно, понимаешь? И ничего бы не случилось, кроме того, что было задумано. Однако вместо дипломата выбежал его дочь – маленькая прелестная куколка, четырех лет, и потянулась к люльке. Дальше я помню плохо. Я выскочила из своей засады и изо всех сил пнула люльку ногой, чтобы малышка не тронула ее и не погибла. Что за идиоты берут с собой на задание маленьких детей!
– Тебя рассекретили? – спросил Нинель, впечатленный этим рассказом.
– Нет. Меня наградили орденом. За спасение человека. И даже назначили пенсию. Дипломат-то был моим любовником! Он был так тронут моей заботой о своем ребенке, что даже обещал жениться, но потом передумал разводиться с настоящей женой, – Аглая захихикала. – А я его все равно отравила. Потом. Он все ходил ко мне, даже когда я осталась без ноги. Говорил, что так еще интереснее…
– Ах, Аглая, чертовка, ты специально вызываешь во мне дикую ревность, – человечек напрягся, затянул гайку и шестеренка хрустнула, развалившись пополам. – Ах, ну вот, – Нинель снова захлюпал носом, и опять впал в истерику. – Мало того, что жена потаскуха, так еще и шестеренка лопнула, и мы все умрем теперь. Где твои хваленые дипломаты? Кто нас выручит? Аааа!!! – человечек снова зарыдал.
Аглая поспешно выбралась из избы и применила знакомый прием – уткнула человечка носом в свою грудь и пропела:
– Они все твоего мизинца не стоят. Ты гений, Нинель, воплощение мужественности и стойкости. Твои труды уйдут в поколения. Ты будешь самым важным человеком на всей земле! Иначе как еще? Зачем бы я, красавица, шпионка, прима, пропадала бы тут, с тобой, в этой глуши? Нет, Нинель, ты обязан мне и всему миру. Ты должен спасти нас, дорогой! Вот видишь, уже и слезки высохли, мой хороший. Гений. Ге- ний!
Нинель слегка хлюпнул носом, потрогал Аглаю за грудь и покраснел.
– Надо замаскировать наше жилище, чтобы приграничный дирижабль не заметил, – сказал он, успокоившись. – Иди и собирай ветки, делаем шалаш.
***
На следующий день, когда пограничные войска были заброшены в окрестности села Кутузовка, по этому самому полю проходили два солдата. Им было лет что-то около двадцати – каждому. Примечательным в них было то, что они происходили из рода действующей царицы и жены Велислава Кровопийцы Сваны, только им обоим не повезло родиться немножко бастардами. Одним из них был Карл Фон Вебер, приемный сын брата царицы. Солдаты делали ежедневный обход, но впервые за месяц их взор привлекла гора веток, издали казавшаяся просто большой зарослью.
– Столько раз мимо проходил, все думаю, что это растет такое – посреди поля, – сказал Карл. – Похоже на казацкий можжевельник. Но откуда здесь, на севере, такому взяться. Чудеса, да и только.
– А мне вчера показалось, что оттуда пар валил, – ответит второй солдат. – Может, пойдем посмотрим, а, наследник?
Карлу нравилось такое обращение к себе, он засмеялся и кивнул.
В этот момент над хвоей заструился легкий дымок. Пограничники смолкли, зарядили ружья и тихо, один за другим, отправились к подозрительному объекту. По мере приближения уверенность в опасности возрастала.
Карл представил, как поймает и приведет диверсанта. Или двоих. За это орден дадут и грамоту благодарственную.
– Идем брать, – сказал он и уверенно зашагал к объекту. – Готовьсь!
Солдаты по команде вскинули ружья и тихонько стали приближаться к горе хвои. Теперь стало очевидно, что под ней что-то скрывалось. Напарник Карла не заметил, как споткнулся о пружину и упал.
– Откуда это здесь? – удивленно спросил он, вытаскивая из рыхлой земли детали металлического агрегата.
– Диверсанты там, вот откуда!
Солдаты приблизились к шалашу. Под ним оказалась изба. Служивые распределились – Карл готовился брать диверсантов штурмом со стороны двери, а его родственник должен был войти внутрь из окна.
– Стоять, руки за голову!
Маленький человечек в цилиндре в испуге вскочил из-за письменного стола, вскинул ручки и затрясся мелкой дрожью. Кроме него, в избушке никого не было.
– Имя?
– Нинель Чичиль, – нервно воскликнул человечек и сделал неловкий реверанс, стукнув одним ботинком с длинным носом о другой.
Солдаты оценили противника: такого взять – пушка не нужна, бери на руки и неси.
– Что здесь делаешь? – полюбопытствовал Карл, удобно присев на подоконник.
– Революцию, – просто сказал Нинель и поклонился еще раз.
Наследник или наследница?
“Было у царя три сына…” – няня читала медленно, постоянно меняя интонацию и поеживаясь от мысли, что маленькие девочки услышат из-за плотно закрытых дверей родовые крики их матери, царицы Сваны, и начнут беспокоиться. В этот момент даже дракончики в клетках будто бы притихли, хотя привыкли кричать и лопотать без умолку. Они склонили свои механические головки и деликатно застыли, подергивая маленькими скрюченными лапками прутики решетки.
Над залами раздался очередной приглушенный стон и одна из девочек, царевна Заряна Велиславовна, подняла светлую кудрявую головку, вопросительно глядя на няню.
– Где мама? – тревожно спросила она, а ее пухлые губки уже готовы были дрогнуть, чтобы обрушить на воспитательницу детскую истерику.
Средняя, Лада, тоже подняла голову в мелких бантиках и косичках, вопросительно прислушиваясь к пугающим звукам. Только маленькая Забава увлеченно продолжала игру с куклой.
– Девочки, а помните, вы хотели поиграть на клавесине? – спросила няня и поспешно открыла старинный ящик.
Девочки обрадовано вскрикнули и подошли к инструменту. Они по очереди погладили слоновой кости клавиши, а няня аккуратно вынула из малахитовой шкатулки резной ключ. Обычно это делать нельзя, но сейчас можно. Ключ вошел в замок, няня повернула его, и на крышке клавесина появилась механическая балерина. Кукла сделала реверанс, и девочки в восторге захлопали в ладоши.
– Заряша, играй собачий вальс! – попросили девочки. Младшей всего три, но она уже научилась извлекать и инструмента простенькую мелодию.
Малышка пухлыми пальчиками нажала сперва белые клавиши, затем черные; балерина вскинула деревянную ножку и принялась кружиться в такт музыке. Няня и девочки засмеялись.
За дверью раздались шаги, и в комнату вошел царствующий отец, который тоже хотел скрыть свое беспокойство, и обратился к няне:
– Дорогая Люси, сейчас не время музицировать. Насколько я знаю, у вас с девочками сейчас чтение. Что читаете?
– Сказки, Ваше Величество.
– Продолжайте.
Няня повернула ключ, балерина исчезла в прорези крышки. Девочки послушно расселись на подушки, воспитательница взяла книгу и продолжила с того места, где прервалась.
– И было у царя три сына…
Царь вздохнул. Он бы много отдал, если бы это было так. На самом деле, у Велислава одни только дочери, а это ну совершенно никуда не годится. Царю нужен наследник престола, и для этого во всех храмах и на всех капищах ежедневно служили службы, и проводили обряды, иногда даже с жертвоприношениями.
Но и это не помогло в итоге.
Помучавшись положенный срок, царица родила еще одного ребенка не того пола, а именно Любаву, для которой были наивно уготованы не девичьи пеленки с бантиками и рюшами, а серьезный конверт с короной посредине и золотыми якорями по обоим краям.
***
После рождения четвертой дочери чета монарших родителей переглянулась между собой, будто преступники. Мать, вся красная от потуг и мокрая, злобно посмотрела на повитуху, но та, опережая возможные провокации, заорала, что было сил:
– Prinzessin! Царевна! – и, вздохнув, добавила с подлой ухмылкой. – Девочка!..
Весть о еще одной девочке облетела дворец в секунду. Велислав и жена его, Свана, и слова не успели сказать. Ребенка живо упаковали в приготовленный конверт, накрыли сверху рюшами и бантиками, да так и покатили показывать двору.
– Надо было немую повитуху найти, – с едва уловимым немецким акцентом процедила Свана. – Придумали бы что-нибудь.
– Не беспокойся, дорогая, еще одно дитя в нашем большом доме это огромная радость для всех нас, – сверкая огоньками добродушных сейчас глаз, произнес Велислав, – уже служится магами служба обо всех нас, и о маленькой царевне. Возможно, нам предстоит еще одно испытание, и у нас все-таки родится наследник престола. А, быть может, судьба уготовила нам совсем другую историю… Время радоваться и возносить хвалы богам, милая, – царь поцеловал жену в лоб и заботливо накрыл одеялом.
***
В это же время другая женщина, Ганна, совсем не царского происхождения, прямо посреди поля, родила своего седьмого сына. Не очень понимая, чем родовые схватки отличаются от каторжных работ, на которые ее обрекли муж-калека и многодетная семья, женщина сразу же после появления малыша на свет молча поднялась на ноги, не поморщившись даже, вытянула за пуповину детское место. Затем подоткнула связанные между ногами юбки поглубже, чтобы не было очень видно обильно стекающую по ногам кровь. Осмотрела ребенка. Про себя она давно уже твердо решила, что седьмого оставит там, где родит. Однако, сын был абсолютно здоров на вид, даже почти миленький, с черными волосенками и глазками-пуговками. Женщине его стало жалко. “Дадут боги, вырастет, – подумала она. – Старшие вон уже помогают уголь в шахтах добывать. Среднего продали помещику Литвину, с контрактом до совершеннолетия – где он, что с ним, никто не знает. Младшие еще совсем крошки, правда, едят как будто взрослые мужики. Была бы девочка – вот было бы дело. Хоть кто-то бы с постирушками да с домом помогал через несколько лет”.
Женщина глубоко вздохнула, погрузила ребенка на тюк, прикрыла трепещущее тельце сеном и поползла вразвалочку с поля.
– Стоять, – солдатик с ружьем – раструбом остановил роженицу и с подозрением уставился на тюк с соломой. – Что это ты с поля понесла? А? Зайца поймала, отвечай!
У солдатика от голода кружилась голова, и он с надеждой остановил хмурую крестьянку: вдруг у нее что-то есть покушать.
– Ребенка поймала,– ответила Ганна и, откинув солому, с гордостью показала красное личико.
Солдат разочарованно вздохнул и процедил:
– Поздравляю, мать. Иди.
Ганна поковыляла было, но потом приостановилась и, вспомнив старый обычай, спросила у солдатика:
– Как звать-то тебя?
Юноша снял шапку, потрогал шелушащиеся губы и выдохнул:
– Фарук.
Ганна подивилась такому имени, и по дороге домой постоянно бормотала, чтобы не забыть.
– Фарук, Фарук. Вот как сына звать. Фарук.
Дома младшие сразу вцепились в юбку:
– Мааать, еда есть?
– Да чтоб вас, недоноски, – выругалась Ганна. – Откудава еда? Вон брата вам принесла.
Дети, младшему из которых было только два года, переглянулись и дружно заревели. Старший из троих, шести лет, подошел к Ганне и злобно пнул ее ножкой:
– Вот дура старая, – он, когда злился, повторял слова своего отца. – Дома есть нечего, а она детей подбирает на улице. Дура, дура!!!
Ганна хотела отвесить оплеуху неучтивому сыночку, но сил хватило только на то, чтобы прилечь на лавку и развернуть солому со спящим младенцем. Тот сразу проснулся и зачмокал в надежде найти источник питания. Ганна сунула в рот новорожденному сухую тонкую грудь с потрескавшимся от постоянного кормления соском.
– Может что там и есть, Фарук. Может, высосешь что-нибудь. Твой интерес.
В этот момент дверь подвала, где жило семейство, распахнулась, и с улицы устойчиво пахнуло перегаром и луком.
– Батя, батя, дай поесть, – заревели дети, а старший пожаловался на дуру – мать, которая вместо еды притащила еще одного брата.
Отец, тощий страшный мужичок неопределенного возраста, вопреки ожиданиям сыновей, мать ругать не стал. Наоборот, посмотрел на нового сына и улыбнулся беззубой улыбкой.
– Красавец какой, – гордо сказал, с нежностью.
– Фарук Молчанович, – сообщила мать и заснула, пригретая отцовской залатанной шинелью.
Молчан подошел к небольшой полочке над печью, вынул из нее отцовскую печать и поставил на пяточке Фарука большую букву «М», которая тут же въелась в младенческую кожу. Малыш захныкал, но быстро успокоился.
– Ты крысоловку смотрел? – спросил отец по имени Молчан у старшего из троих детей.
– Нет еще.
– Ну посмотри, вдруг там крыса попалась. Супу поедим.
В это момент сено, в котором мать принесла ребенка, распотрошили, чтобы затопить печку. Из него выкатился маленький дохлый утенок.
– Ганна не зря в поле ходила рожать, – поведал детишкам Молчан. – Вон, видите, утку где-то добыла. Значит, ужин сегодня будет. Утиный бульон!
У детей хором заурчали животы.
Царский бал
В то же время за коваными дверьми царской опочивальни придворные министры испускали яды речей, обвиняя то государя в неправильном выборе супруги, то ее, государыню. Та была, очевидно, тайной поклонницей скандинавских богов вместо того, чтобы чтить истинно славянских, ведающих.
– Потому что у них, за морем, бабы главнее, вот и рожает она одних только девочек! – тихо прошипел на ухо кивающему лакею один из министров, гневно потрясая жиденькой бородкой. – Неужели нельзя на просторах Великой страны нашей не найти хоть одну девушку, румяную, пухленькую и сдобную, которая породила бы царю наследников? Взял бы за вторую жену, ему бы слова никто не сказал! Нет, околдовала его ведьма немчая, длинная как оглобля, выше царя на голову! Не хочет никого с тех пор как ее в жены взял! Где это видано, чтобы у царя только одна жена была?
– Вот именно, – поддакнул второй, по прозвищу Зелый, у него глаз был с бельмом. – Свана слушает только своих богов, а они хотят извести царев род!
В разговор вмешался высокий статный молодой поручик Гостомысл Велимирович Зарубин, прибывший только утром для поздравлений царской чете от лица Кавалеров высокой гвардии.
– Царю в такое непростое время нужна поддержка его подданных, а не брань и ругань на ровном месте! – воскликнул он, и придворные вздрогнули, словно услышав за спиной голос врага. – Следует пожелать батюшке здравия и долгая лета самодержавия, а уж наследником он обзаведется, если есть на то воля богов.
Придворные стихли, исподтишка разглядывая дерзнувшего их всех упрекнуть в святотатстве и чуть ли не бунте. Шпион, что ли? На самом деле Зарубин был родным братом царя, рожденным от любовной игры императора Велимира Веселого с дворовой безродной девкой одного из его друзей-помещиков.
Не желая прослыть сплетниками, подданные повалились на пол и стали делать вид, что восхваляют богов: принялись истово лобызать навешанные на них обильно амулеты и возносить громкие хвалы. Зелый даже в рот положил янтарь с мухой внутри, от чего сделался похожим на младенца с соской во рту. Хором придворные стали петь песнопения во здравие царской семьи. Тут же принесли в жертву ягненка, кровью накапали на жертвенник и позвали ведьму Титубу, чтобы та прочла толкование. Перед ее приходом тоже перешептывались – ведьма-то обещала царю мальчика! Будущего царя – реформатора, великого умника! Шарлатанка она, а никакая не ведьма. Но после эффектного появления Титубы, в клубах пара, да на металлической сороконожке, придворные почтительно стихли.
Титуба стала делать руками пассы, схватила жезл и зачерпнула его краем кровь с алтаря. Жидкость старуха накапала на руку, растерла и стала принюхиваться. Наступила гробовая тишина.
– Годы пройдут, – изрекла ведьма, косо поглядывая на красивого поручика.
– Оно и понятно, – таким же торжественным тоном отозвался тот, чем вызвал в зале несколько смешков.
Ведьма обиделась. Она откинула пафосный с павлиньими перьями плащ и обнажила сухую руку с магическим жезлом.
– Я вижу, здесь есть скептики? – злобно изрекла она. – Тогда сами смотрите, что будет, я вам всем явно тут не нужна!
Махнув павлиньим хвостом, ведьма скрылась в тумане, который поглотил зал и стал рисовать причудливые картины. Клубы приобретали отчетливые очертания, в которых каждый угадывал свою собственную судьбу.
В какой-то момент все присутствующие, словно находясь под гипнозом, увидели страшное. Толпы озверевших голодранцев рушили храмы, раздирали магов на части и взрывали неведомой силой дворец. Огромный корабль стрелял по столице с реки. Надо всем этим кружил равнодушный металлический ворон с крестами на крыльях и сыпал крупными продолговатыми яйцами, которые взрывались и погружали во мрак все сущее. Каждый присутствующий мог поклясться, что увидел собственную смерть – кто-то он ножа разбойника, кто-то от голода и холода, а иные почили заживо в общей могиле. Надо всем этим ужасом в какой-то момент возвысился царь Велислав Велимирович, и, немного повисев в облаке пыли, растаял без следа. Когда сеанс окончился, и слуги зажгли свечи в канделябрах, о царской свите стало явно не по себе. Оставшиеся в зале придворные долго хранили молчание, и даже поручик, увидевший свою смерть в морской пучине после взрыва и гибели линкора, на котором было написано “Цесаревич Велимир II”, печально крутил каштановый длинный ус и задумчиво глядел куда-то сквозь стену.
Грустные мысли развеял лакей, объявивший о прибытии иностранных гостей. Спустя несколько минут в просторной зале появились сестра царицы – госпожа Гретта Фон Майер, с супругом господином Августом; родной брат Ее Величества Людвиг Фон Вебер с женой и приемным от нее пятилетним сыном Карлом.
Велислав вышел поприветствовать родных жены и пригласил их вечером на праздник в честь рождения дочери.
***
Несмотря на то, что на празднование были приглашены лишь самый близкие, зал для гостей все равно был полон. Присутствовала родня царя – сестры-княгини, три бастарда почившего императора (Гостомысл, Стефан и женоподобный красавец Мартин), племянники в количестве восьми человек. Кроме того, приехали два посла – англичанин Джон Брайн и Кристиан Милер из Датского королевства.
Царский двор подготовил пышное торжество, но когда выяснилось, что родилась еще одна царевна, расходы на фейерверк и военный парад урезали. Вместо этого объявили бал и срочным образом заказали сотню тысяч розовых бутонов, которые разбрасывал над городом летящий низко дирижабль с разноцветными лентами. Зрелище было красивым, аромат роз распространился на весь город. Гимназистки с восторгом подхватывали бутоны и помещали их между страницами учебников – на память о таком торжественном дне. Наиболее предприимчивые торговки подбирали целые цветы и украшали ими свои прилавки. Когда объявили, что каждому жителю Питтсбурга в честь новой дочери царя будет выдан серебряный рубль с изображением императора, к дворцу выстроилась гигантская очередь. Как следствие, горожане устроили давку и драку, прибыла полиция и выдачу рублей прекратили; возникло небольшое волнение, которое устроили те, кому рубля не досталось. Взамен подарочных рублей царь велел выдать оставшиеся деньги торговцам едой, которые бесплатно накормили бы людей. Прилавки сразу же опустели, но опять собрались недовольные, кому не досталось и бубликов – стали громить лавочников. Для установки порядков в центр были отправлены военные, которые оцепили площадь и отправили особо буйных в казематы. Далее прибыли музыканты, привезли несколько бочек с вином и была устроена переносная кухня с кашей. Военные опять-таки пускали не всех, только благовидных – в итоге те, кого не пустили устроили опять-таки драку с военными. В общем, праздник удался: одна часть населения получила удовольствие, другая – плети. Кому что по судьбе дано…
Царь, хоть и принимал участие в торжестве, был все же слишком вымотан, чтобы веселиться и танцевать. Он старался не подавать виду о своем разочаровании и усталости. Однако, когда начальник охраны Стефан Воробьев доложил о беспорядках в столице, возмущение охватило его. Он решил вылить его на Титубу – велел позвать старуху к себе и устроил ей холодный допрос.
– Сколько я плачу тебе, безродная женщина? – с жестокой улыбкой спросил Велислав, когда трепещущая Титуба предстала перед ним.
– Государь! – проскрипела колдунья, но царь не хотел позволить ей оправдаться.
– Ты получаешь больше, чем адмирал. За услуги, качество которых никто не может оценить. Ты обещала, что родится наследник – мальчик. В итоге ты выставила меня дураком перед моими подданными. Сколько стоит, по-твоему, царская честь?
Титуба молчала, не глядя царю в глаза.
– Как бы ты поступила на моем месте, женщина? Что бы сделала с лжепророком?
– Мои предсказания были точными! – воскликнула колдунья. – Однако, перед родами царицы я видела сон… Мальчик ваш в утробе другой, а плод перекинулся на девочку – чтобы спастись от верной гибели.
– Это ты перекинулась в своих оправданиях, – Велислав покрутил у виска механической трубкой, в которой дымился мятный табак – защита от колдовства и злых сил.
Титуба поморщилась, но скорее от мысли, что ее хотят выкурить, чем от неприязни к индейскому снадобью.
– Ваш настоящий сын и будущий император сейчас в другом доме, в бедном доме, – сказала она тоном человека, который не надеется быть понятым. – В деревне возле города Страхов. Вот, – она подошла к карте и ткнула пальцем в место, где, по ее мнению, следовало искать будущего царя. И зовут его как египтянина. Боги его к Вам приведут. А дочь эта не ваша. Это все происки скандинавских богов… Проклятие на Вас лежит… Да, проклятие… на всем роду! Не суждено вам иметь престолонаследника, потому что всей вашей империи скоро надлежит кануть в забвение. Мужчины умрут! Поэтому боги защитили душу вашего рода и отправили наследника к другой матери. Это недалеко. Я покажу на карте, если позволите.
– Что за чушь. Вранье на вранье. Меня любят подданные и ценят иностранные партнеры. Я буду царствовать еще много десятилетий.
– Вы ошибаетесь. Эпохи приходят и уходят. Государства появляются и исчезают. На их месте возникают другие, более развитые, цивилизации. Ни один колдун не сможет предотвратить то, что предрешено богами. Вашего государства скоро не станет! Поэтому вы не сможете иметь сына. Никогда. И сами Вы, когда лишитесь плоти, станете блудным голодным духом, – такова судьба.
– Вранье! – закричал царь и покраснел от гнева. – Ты хоть понимаешь, что несешь?! Что ждет тебя за ложь и дерзость? Костер!!!
– Я понимаю, – Титуба спокойно посмотрела в глаза царю. – Поэтому я врала Вам раньше. Но теперь не смогу. Империя рухнет – совсем скоро. И… у Вас никогда не будет наследника.
– За такие речи… Прочь из дворца! Это милость, что я не велю сжечь тебя на площади! Милую только за то, что помогла мне когда-то взойти на престол. Но сейчас! Я требую сложить печать. С собой – один тюк, не более. Только то, что сможешь поднять! Поместья и дома, счета в банке, парамобиль и облигации остаются в государстве, которое ты хочешь обречь на погибель. Ты лишена звания Ворожеи Ее Величества. Вон отсюда!!!
Титуба скорбно посмотрела на государя, затем молча расстегнула ворот платься и сняла с шеи золоченый медальон, внутри которого помещалась печать колдуна. Она бросила артефакт на пол, и от медальона в разные стороны поползли сияние и тихий звон. Затем ведьма застегнула сухой рукой кружевной воротник, сдержанно поклонилась и вышла, стараясь не показывать царю свои истинные эмоции.
– И не вздумай вредить! – крикнул царь вслед колдунье. – Иначе я выпотрошу всех твоих детей! Ты слышала? Найду и уничтожу!
Спустившись с кресла, царь молча поднял с пола магическую печать. Она угасла и висела безжизненно в его руках: только следующий колдун царской семьи сможет вдохнуть в нее жизнь. Печать была бережно убрана в сейф.
Когда сейф был закрыт, в двери царского кабинета раздался стук. “Закончится ли когда-то этот день?!” – раздраженно подумал царь и велел лакею войти.
– К Вам командующий, – сообщил лакей.
Четким шагом проследовал в кабинет Стефан Велимирович Воробьев.
– Что там опять? – устало спросил царь. – Снова беспорядки?
Вместо ответа Воробьев подал депешу. Царь раскрыл послание и вслух прочитал:
“Восточный фронт. Япония требует капитуляции и уступке ряда островов в Сонном океане. Далее перечень островов и архипелаг, на котором располагалась колония для преступников. Флот Его Величества окружен”…
Государь нахмурился.
– Кто боги-покровители Восточного фронта?
– Даждьбог.
– Астролога ко мне.
Через несколько минут седой хмурый астролог расписывал небесную карту. До него, очевидно, дошли слухи об отставке Титубы, и он справедливо боялся быть следующим.
– Звезды повернутся к Даждьбогу не ранее, чем через луну. Сейчас его лик не видит нас.
– Принести жертву? – спросил Велислав с надеждой.
– Нет. Не поможет. Можно попробовать обратиться к другому покровителю и умилостивить его. Покровители японцев северной части – самые свирепые боги их пантеона, – астролог принялся перечислять сложные имена богов.
– Прекрати называть их. Вы что, специально? Тоже хочешь уйти отсюда? – Царь вспылил. Он был не слишком суеверен, но называть имена чужих богов во дворце – свои духи могут обидеться и уйти навсегда!
– Простите, Ваше Величество. Время позвать скандинавских духов на подмогу. Славянские сейчас слабы, как никогда. Звезды не на их стороне.
Царь задумался. Духов-не духов, а англичан можно попросить о помощи.
– Уходи, – сказал он астрологу и велел передать через лакея Джону Брайну приглашение в кабинет.
Джон явился через несколько минут. Обменявшись любезностями, Велислав стал расспрашивать о здоровье королевы и ее семьи так учтиво, что посол догадался – царю что-то нужно.
– Что угодно передать Ее Величеству королеве Британии? – спросил, наконец, Джон, когда понял, что поток вежливых и пустых слов не иссякнет до утра, – В моих силах передать любое, самое деликатное, поручение. В кратчайшие сроки.
– Благодарю, дорогой друг. Утром я составлю письмо, в котором изложу свои мысли относительно дальнейших отношений между нашими странами.
Посол поклонился и вышел.
Государь прошелся по кабинету. Сейчас бы Титубу направить колдовать, но ее больше нет. Найти хорошего колдуна – дело непростое. А пока государство в опасности. Велислав вышел из кабинета и прошел в детскую, где девочки завершали свои дела и готовились отходить ко сну. Он поцеловал дочек и остался в детской совершенно один. Глаза блуждали по затейливому интерьеру детской. Механические дракончики, игрушки с фарфоровыми личиками, мягкие креслица, пушистые ковры и кукольные домики – все это было очень дорогим и качественным. Подарки родственников Сваны из Германии. Не слишком ли много здесь немецкого, подумал Велислав, и стал специально выискивать из интерьера какую-то вещь, которая была бы произведена в другой стране. Взгляд уперся в клавесин. Эту безделушку он купил когда-то во Франции, у антиквара. Отомкнул ключом крышку инструмента, и из коробочки появилась прелестная фарфоровая балерина. Ее деревянная ножка на пружинке выскочила вверх, как только царь нажал какую-то клавишу. Велислав поглядел на балерину и улыбнулся какому-то далекому воспоминанию. Затем он открыл секретную секцию и вынул из шкатулки письмо, от которого, как ему казалось, еще немного пахло духами. Внутри письма хранилась перевязанная красной ниткой прядь черных волос, которую царь покрутил в руках и так же бережно отправил обратно – в конверт и в шкатулку.
– Кто знает, – тихо произнес он. – Может, ты бы родила мне сына.
Кто не спрятался, я не виноват
Ничегошеньки не скроешь в царском дворце. И тайное желание Велислава Велимировича найти мальчика, рожденного в один день с его дочерью Любавой, перестало быть тайным, когда об этом стали шептаться придворные.
– Титуба, говорят, сказала, что царский сын живет в бедной семье, – передала общий разговор пожилая фрейлина Зелому, когда тот шатался туда-сюда по коридору, ведя праздные разговоры.
Зелый сразу навострил седые уши и пробормотал:
– Ах, вот почему государь велел составить перепись всех рожденных в дату пришествия в мир Любавы. И только мальчиков.
Он раскрыл книгу, куда переписчики внесли всех младенцев мужеского пола области, рожденных в ноябре. Ему было вверено сделать суровую выборку всех и каждого, поименно. Он уже приготовил такой доклад и список новорожденных. Фрейлина, несшая госпоже виноград на десерт, поспешила донести эту новость царице, и та, конечно же, пришла в ярость от услышанного.
– Я хочу видеть этот список! – охрипшим от возмущения голосом заявила Свана. – Немедленно!
Через пять минут Зелый дрожащей рукой протянул царице свиток с именами младенцев. Рядом с каждым именем стояли адрес и название города.
– Так. А что сказал царь про город? – спросила Зелого Свана.
– Ваше величество, это должен быть город Страхов, бывший Балуев, к северу отсюда.
– И много там младенцев?
– В ту ночь родилось двадцать четыре. Из них тринадцать – мальчики.
Свана велела Зелому выйти, сделать для нее копию, и принялась мерить шагами пространство от трона до окна и обратно. Ее лицо было пунцовым от возмущения.
– То есть я, – с ярким акцентом прошипела она, – родила ему, видите ли, не того ребенка. И он готов искать младенца, рожденного непонятно кем. Какой подлец!
Фрейлина сочувственно смотрела на царицу, ожидая ее распоряжений.
– Поверить не могу! Мои дочки недостаточно хороши для него! Ах, подлец!
Царица с размаху села на трон и дрожащей рукой принялась ощипывать гроздь винограда с подноса, закидывая спелые ягоды в перекошенный злостью рот.
– Вот что мне делать, Амина? А? – царица вопросительно посмотрела на фрейлину. Та вздохнула. – Он притащит сюда какого-то оборвыша и будет готовить его на престол. А как же мои девочки? Наши дочки?
Амина скорбно поджала губы.
– Существует традиция, согласно которой только мужчина может быть государем. Здесь ничего не сделаешь.
Царица вцепилась ногтями в подлокотники и гневно сказала:
– Некоторые традиции не грех и нарушить! В наших странах женщина может руководить государством, если не выйдет замуж.
– Но здесь, – возразила Амина, – этого не поймут!
Свана задумалась. Амина была права, архаичный люд мог устроить бунт, если царь заболеет, а наследовать престол будет некому. Надо быть жестче.
– Я уничтожу наследника, – внезапно успокоившись, заявила Свана. – Но не теперь. Время поможет сделать правильный шаг. Просто немного подождем.
Буревестник революции
Эту странную парочку в Питтсбурге полюбили все: бедняки, рабочие, вдовы, суфражистки и студенты. Высокая женщина, одной рукой опирающаяся на костыль, и коротыш с тросточкой выглядели забавно и даже гармонично. Они всегда охотно разговаривали с прохожими и с продавцами, быстро находили друзей и умело склоняли народ к бунтарским взглядам. У Нинеля и Аглаи даже появился свой тайный круг обожателей, состоящий в основном из студентов, но также в него входили и солдаты, и мелкие промышленники.
Под вечер в их квартире на Франкфуртской всегда было полно народу. Все знали, где живет писатель и революционер Нинель Чичиль, но даже городничие пока не трогали его. Парижский шарм и прекрасный вокал Аглаи поразительно ловко совмещались со вспыльчивостью и отходчивостью Нинеля. Даже когда он выгонял из дома шумную компанию разгорячившихся студентов, никто и не думал обижаться.
Утром Чичиль пинком выгнал задремавшего в ванной комнате студента и уселся за работу. Он долго диктовал Аглае свои мысли прежде, чем та устало потянулась и заварила чаю.
– Мы пришли к важной фазе, – продолжал надиктовывать Нинель Аглае, которая перестала печатать и улеглась с блокнотом на софу, продолжая стенографировать мысли будущего вождя, – когда просто необходимо раскачать народ. Попасть в народный нерв, понимаешь? Необходима жертва. Совсем маленькая, но очень симпатичная жертва. Девушка или ребенок. Невинное существо, которое пострадало от рук негодяев и капиталистов. Уже потом мы расчешем этот укус клопа до размера боевого ранения. Каждый будет говорить об этой жертве, на улицах и дома. Одно ее имя будет вызывать гнев и слезы всех, от домохозяек до солдат. А затем мы поведем их в бой в память об этой жертве и о других, измученных рабовладельцами.
Аглая подняла голову и с подозрением посмотрела на Нинеля.
– Ты ведь не будешь никого убивать самостоятельно? Тем более – невинную душу.
Нинель выпустил из папироски целое облако обиженного дыма.
– Аглая, ты всерьез? Я похож на холодного убийцу? Я? Нинель Чичиль? – он повернулся вокруг себя трижды, словно давая разглядеть жене, что его помыслы чисты.– Литвин у себя в шахтах сгноил сотни три малышей. Думаю, у них есть родители, которым хотелось бы отомстить за них.
Аглая задумчиво поковыряла в ухе и внезапно вспомнила кровавый бунт в Страхове и его подавление отрядом гомункулов.
– Тогда были убиты все горожане, в том числе дети, – сказала она, вспомнив газетную заметку.
Чичиль задумался.
– Нам следует найти такого родителя, который готов отомстить за своего ребенка.
Мысль Нинеля не была окончена – в открытое окно влетел кирпич. Нинель испуганно пригнулся, а затем метнулся к проему. На улице стоял Карл, одетый в гражданское. Он показал пассами что-то важное, а затем поднял ворот пальто, надвинул на глаза модный кепи, такой, который пришел на смену пафосному цилиндру, и пустился прочь.
Нинель пробормотал себе под нос ругательство и поднял с пола прямоугольный предмет, оказавшийся железной коробкой из-под медикаментов. Внутри был шприц с жидкостью и записка на французском.
–Аглая, переведи, – попросил Нинель.
–Уходите немедленно, за Вами выехал полицейский кортеж. В шприце яд, если не успеете. Дом мы подожжем, чтобы не сохранились записи. Жду вас на повороте к Мясоедовскому проспекту в парамобиле. У вас есть 10 минут.
Как только Аглая подняла голову, в окно влетело три бутылки с зажигатльной смесью. Парочка едва успела захватить чемодан и протез Аглаи, как квартирка заполыхала пламенем.
Царские слабости
Самому государю редко приходилось выезжать на места забастовок, но чтобы продолжать влиять на ситуацию, время от времени приходилось использовать царственное реноме в качестве всенародного успокоительного. Каждый личный визит царя ненадолго усмирял подданных. Но в этот раз все было по другому – царь еле ноги унес. Ему под ноги бросили самодельную бомбу, которая повредила его голень и немного поцарапала лицо.
Оправившись от шока, государь отдал распоряжение пытать кинувшего бомбу рабочего, пока тот не откроет имена всех заговорщиков и не выдаст их планы, и отправился в гостиницу. В глубине души он радовался, что о злые боги не лишили ни чресла, ни зрения, и старался не сильно тревожиться о произошедшем.
Пока императорская повозка ехала по разбитой дороге, Велислав со всей горечью осознавал, что государство в серьезном кризисе. До этого все происходящее в стране он списывал на неурожаи, происки интервентов и нерадивость местечковых чиновников. Сейчас же он был почти уверен, что страна стремительно погружается во мрак и выбраться из него уже не сможет никогда. Тщетно он пытался найти со своей стороны объяснение такому положению дел. Кто подговаривает рабочих на бунты? Почему крестьяне поджигают усадьбы своих помещиков? Сейчас ведь им сравнительно неплохо живется: нет столь массового давления на людей, как при его предках, когда каждого десятого могли вешать или распинать просто для острастки. Появилось паровое отопление, и зима уже не такая опасная, как раньше, особенно хорошо стало в городах. Прогресс шагнул вперед, и вслед за отоплением появились паровые двигатели, паромы – бурлаки, прощайте. Стало возможным запечатлевать лица людей на камеру, что было очень увлекательно. Даже полет на дирижабле уже не выдумка. Совсем скоро даже лошадей и брички полностью сменят паромобили – каждый рабочий сможет купить такой, взяв небольшую ссуду в государственном учреждении. Чего им еще желать? Какой справедливости хотят? Происки интервентов, не иначе!
С такими мыслями царь докатил до гостиницы, вычурного здания с каменными кариатидами, демонами и ангелочками на балконах. В сопровождении охраны он поднялся к себе в комнаты, подождал, пока прислуга откроет двери, вошел в просторную парадную и расстегнул плащ. С одежды осыпалась на пол металлическая стружка. Поглядев на разорванные взрывом швы плаща, Велислав Велимирович подозвал Гостомысла Зарубина, ставшего недавно штабс – капитаном Его Величества.
– Дорогой Мысля, мне необходимо усилить личную охрану. Найдите боевых магов из лиги прорицателей.
Зарубин взял под козырек.
– Вам ценная бандероль из Питтсбурга, Ваше Сиятельство, – Гостомысл протянул Велиславу коробочку, от которой исходил тонкий аромат французских духов. На коробочке стояла печать герба Ее величества.
– Благодарю, извольте выполнять поручение.
Государь прошелся по комнате, все еще гневаясь на произошедшее. “Да как они смеют”, – думал он, вспоминая ужасный взрыв. Чеканя шаг, как на параде, Велислав подошел к зеркалу. Отражение ошарашило видом крови, которая сильно испачкала красивое лицо государя и его одежду. “Почему они не сказали мне, что я весь в крови, – досадливо пробормотал Велислав и стал оттирать краем рубахи подбородок и шею. – Неужели так страшно со мной общаться, что офицер, ехавший напротив, не сообщил мне о крови?” Царь рассерженно вызвал дневального из-за двери.
– Этот офицер, который ехал со мной в повозке – на фронт его. Не желаю больше видеть.
– Слушаюсь!
– И впредь если кто будет не замечать чего-то важного и не сообщит мне о чем-то таком, будет выслан! В Сибирь!
– Слушаюсь!
– Ступай, – вздохнул Велислав и сел на кресло. Наконец что-то мягкое и нежное. Спина и ягодицы расслабились. Совсем как дома, где милая Свана…
Он протянул руку и взял с резной консоли коробку. Понюхал ее, погладил щекой. Нежно поцеловал, и только потом осторожно срезал печать и раскрыл. Внутри было несколько фотографий на серебряной амальгаме, с изображением девочек и самой Сваны. Велислав бережно поставил их на консоль и долго рассматривал милые черты. Потом раскрыл перочинным ножом конверт с птичкой на лицевой стороне. Вынул письмо, вместе с которым из конверта салютом высыпалась золотая пудра – очень модная затея в европейских домах. Отряхнув пудру, Велислав развернул лист и узнал строгий каллиграфический почерк своей супруги.
“Здравствуй, мой драгоценный супруг!
Посылаю тебе всю свою любовь и нежность в этом письме. Лови их вместе с золотой пыльцой, которая напоминает нам о днях, проведенных вместе в прекрасных песках на юге под пальмами. Сколько минуло с тех пор, а мои чувства к тебе не угасли.
Милый Велс, пока ты решаешь проблемы государства, стремительно подрастает наша Люлю. Она прелестное дитя, демонстрирующее недюжинный ум и твердый характер. Как жаль, что она не мальчик – лучшего наследника нам не следовало бы и желать. В свои пять лет она ловко ездит на пони, управляет парамобилем и здорово читает. Люлю умнее и храбрее своих сестер в том же возрасте. У нее обостренное чувство справедливости – девочка очень страстно жалеет дворовых собак, когда те голодны или хромают.
Не так давно мы вызвали фотографа с настоящей камерой. Он снял для нас портреты всей семьи. Я отправляю тебе их бандеролью. Там изображены мы все, и отдельная круглая карточка – на ней маленькая Люлю. Она очень похожа на тебя. Такая же внимательная и глазастая, и те же кудряшки, как и у тебя в детстве.
Мое сердце исполнено тоски. Ежедневные прогулки на лошадях без тебя не доставляют мне тех минут счастья. Даже фотограф не смог развеселить меня – увидишь, какое у твоей моншер грустное лицо на фотографии. Пожалуйста, разделайся скорее с этими бунтовщиками и возвращайся домой. Я и девочки очень скучаем без тебя, Велс.
Как же я люблю тебя. Каждый день я прихожу к нашей скамеечке и с наслаждением смотрю на воду в бассейне с золотыми рыбками. Среди них тот ихтиандр, которого ты привез из Китая, помнишь? Ровно в двенадцать ноль-ноль, как заложено в него, он поднимает из воды свою неуклюжую голову и издает смешные кваки. Я помню, как мы все смеялись, когда ты впервые запустил его в водоем. Тогда все лягушки спрятались за камнями, а девочки хохотали так, что мы не могли их успокоить. Без тебя не так весело глядеть на ихтиандра, хоть он и очень милый.
От тебя нет писем уже целый месяц. Я очень волнуюсь о твоей судьбе. Не заболел ли ты случайно, ведь среди черни сейчас ходит малярия и чахотка. Мне пришлось выгнать девять человек прислуги, потому что доктор обнаружил у них подозрение на одну из этих ужасных болезней. Представляешь, подозрение на малярию было у учителя музыки, который приходил к девочкам накануне. Чтобы обезопасить семью, я вызвала могущественных чародеев из самой Сибири. На днях они должны прибыть. Среди них будет тот пугающий и знаменитый мудрец Лихарь, спрошу его, пожалуй, о нашей судьбе и о том, суждено ли нам иметь сына.
Впрочем, я слишком разболталась о себе.
Государственные дела идут тем же чередом, что и при тебе. Казна пополняется исправно, однако новый министр предлагает новаторские решения. Он полагает, что во избежание бунта крестьян следует отселить в дальние районы, чтобы они осваивали новые земли и не кружили вокруг городов, где им забивают голову своими идеями социалисты. Мне кажется, это дельная мысль, ведь здесь столько неосвоенных, но пригодных к пахоте земель. В первую очередь, полагает этот Сажинский, следует выслать на Дальний Восток подозрительных, либо тех, у кого родня находится в тюрьмах. Пусть займутся делом вместо того, чтобы слушать революционные бредни рабочих.
Как поступать с бунтовщиками, дело твое. Я не стану лезть с советами, но предложу лишь помощь от своих родственников из Германии. Они могут выслать новую партию военных гомункулов, со стальными сочленениями. Один такой гомункул может навести порядок на любой фабрике в считанные секунды. Взамен они хотели бы получить образцы сирофомита из шахт под Страховым.
Ты милосерден и не захочешь кровопролития, поэтому я усомнилась в правильности подобного предложения.
Возможно, проще уволить лентяев и бездельников, а на их место взять паровые машины, какие используются в Европе уже много лет. Брат пишет, что многие цеха в Германии совсем лишены людей. В них лишь паровые машины, которые работают исправно и требуют минимум вложений. Бандеролью я отправляю тебе чертеж такой машины, ее устройство крайне простое, вот только детали следует заказывать в Германии, не в Китае, откуда ты любишь все везти, хоть там дешевле и тоже есть цеха по производству. Видишь ли, немецкое качество предлагает более надежный сплав, с использованием серебра и стали, а китайцы везде добавляют медь, из-за чего машины ломаются через несколько циклов работы. Подумай, Велс, над этим предложением – чем уговаривать бунтовщиков работать за большие деньги, пусть лучше машины делают их работу.
Я могла бы многое написать еще о нас, и о девочках, но сообщить нового более нечего. Все дочери здоровы, обучаются исправно и посещают храмы. Ежедневно мы гуляем по нашим полям верхом, в бричке или механической мирьяподе, один раз даже ездили ловить рыбу – совершенно не девичье занятие, но такое увлекательное! Обещай, что когда ты вернешься, мы всей семьей поедем на рыбалку на Велиславовский пруд. Кстати, рядом с ним мы обнаружили еще один пруд, поменьше, и девочки предложили назвать его ”Сванский”. Как мило, правда? У нас самая лучшая семья в мире.
С огромной любовью, всегда твоя, тоскующая о тебе безмерно Свана”
Далее стояла дата и маленькое перышко – оттиск личной печати императрицы.
Велислав блаженно потер подбородок и отложил письмо.
Следовало написать ответное, он схватил было бумагу и даже поставил на ней свою царскую печать и размашисто подписал – с витиеватыми закруглениями и сердечками, но затем почему-то отвлекся и стал раскрывать бандероль с чертежами.
Мысль о паровых машинах его самого уже много месяцев сильно занимала. Он развернул первый чертеж на полу и подошел к телефонному аппарату. Тяжелый и грузный, телефон не сразу завелся – с пружинки туго сорвался механический паучок, и не спеша, понес слуховку в соседний номер – Гостомыслу Зарубину. Тот вскоре отозвался.
– Слушаю, Ваше Величество!
– Зайди ко мне, милейший друг, – государь уже был в хорошем расположении духа. Он вообще был весьма отходчив.
Стараясь не расплескать английский бренди на чертежи, братья вскоре ползали по полу с лупой и монокулюсами. За этим увлекательным занятием оба вельможи “накидали за воротник” изрядно спиртного, но этого им показалось мало, и вскоре монаршие отпрыски решили ехать догуливать в кабак. Перед этим в их хмельные головы пришла презабавная затея – переодеть себя и охрану в рабочих, вымазаться сажей и пройтись по самым злачным местам этого города. Конечно, это было рискованно, и начальник царской охраны категорически отговаривал обоих от совершения этого безумства, ведь многие рабочие могли узнать царя, на которого было совершено покушение утром. Но пьяный Велислав не уступал в проделках своему отцу Велимиру, который на весь мир прославился нетрезвыми выходками. Например, тот мог заказать вагон с апельсинами и самолично раздавал плоды всем желающим девушкам, но только с тем условием , чтобы барышня своей рукой без перчаток полезла за фруктами к нему в карманы. А, говорят, подкладка в брюках была обрезана специально… А еще он заказал в Турции стеклянный пол в гостинную, где обедали дамы, и сам снизу любил наблюдать, что там, под пышными юбками светских львиц. А еще… да много чего чудил император Велимир, но его никто не осуждал, и даже любили такого в народе – чудак-человек, но как правитель, считали, годный. Велиславу была непонятна такая избирательность народной любви – Велимира слушались и обожали, несмотря на то, что он часто вел себя на публике неподобающе, имел трех жен и бессчетное количество любовниц, а его, примерного семьянина и учтивого, галантного монарха, похоже, уже ненавидели. Такой парадокс вызывал у него обиду и недоумение.
Итак, он пустился на поиски народной любви, изрядно зарядившись бренди и прихватив с собой еще бутылочку.
– Джентльмены из Англии? – поинтересовался извозчик, изучив внимательным взглядом гостиницу, пальто своих пассажиров, из английского сукна, и бутылку алкоголя в хорошей стеклянной таре.
– С чего ты взял? – спросил Гостомысл и подмигнул Велиславу: “Кажись, маскировка-то не очень!”
Велислав в ответ икнул и, шатаясь, запрыгнул на козлы.
– Я английский лорд, приехал устанавливать деловые отношения с рабочими, – эта шутка показалась царю очень остроумной, и он захихикал. – И дай я поведу повозку. Я умею! У нас в Англии делают так, – царь засунул два пальца в рот и свистнул, что было сил. Лошади рванули с места, как ужаленные. В повозку успел запрыгнуть только Гостомысл, остальная охрана погналась за транспортом, но быстро отстала.
– Эээй, Велька, они не успели! – выкрикнул более трезвый Гостомысл, пытаясь удержать равновесие в кренящейся на повороте повозке. Та вот – вот могла опрокинуться.
– Ну и пес с ними. Без них веселей, верно, Федя? – Царь обнял оторопевшего извозчика и свистнул еще раз, напугав лошадей до белой горячки. – Давай споем лучше! Ооой ты стеепь широооокая! – великолепный баритон Велислава разнесся по улицам захудалого городка и люди стали приникать к окнам, вслушиваясь в удивительный голос. – Воооля ВооооольняААА! – пел царь так громко, как только мог.
– Батюшка, помилуйте, – лопотал извозчик, изо всех сил держась руками за козлы. – Повозка-то она денег стоит! Развалится, родненький! Разобьемся!
– Не боись, Федор! Я тебе дирижабль куплю! Знаешь, как он быстро летит?
– Я не Федор, батюшка. Авдотий я.
– Я сказал Федор, стало быть, будешь Федор у меня. Понял? Царь знает! Отныне ты Федор, управляющий дирижаблем. Так что привыкай, Федя! – Велислав вытащил револьвер с раструбом и стал палить в воздух, отчего лошади окончательно взбесились и понесли, не разбирая дороги, опрометью в степь, через сточные канавы и ухабы. – Вот так быстро дирижабль летает! А?! Хорошо, Федюшка! Есть много войска у царя – полки, гусары, егеря! – запел он новую песню.
Авдотий – Федор молился, Гостомысл заливисто смеялся и подпевал, прохожие кидались врассыпную, а мирно пасшееся стадо свиней переполошилось и с визгом бросилось прочь.
– Они меня убить хотели! – доверчиво поведал государь, наклонившись к извозчику, – Федюшка! А меня нельзя убить! Я бессмертный! Я на все века царь!
Повозка стала замедлять ход, но Велислав снова стал палить в воздух, пока не закончился заряд. Лошади изрядно выдохлись, бежали все медленнее, и это не понравилось Велиславу.
– Дай – ка сюда пистолет! – потребовал он у Гостомысла.
– Никак нет, – запротестовал Гостомысл, успевший немного протрезветь. – Не могу, Ваше Величество.
Велислав с негодованием натянул вожжи.
– Немедленно сдать оружие главнокомандующему! – строго сказал он, пытаясь не коверкать слова.
– Ваше…
– Быстро! – почти взвизгнул царь.
Гостомысл вздохнул, и, высыпав порох в кисет, протянул пустой пистолет царю. Пусть развлекается, звук-то от электрического оружия будет.
– Вот так бы сразу! Эх, братишка! – Велислав принялся самозабвенно палить в воздух, и делал это до тех пор, пока заряд электричества не иссяк.
После этого повозка остановилась, дрожащий возничий спрыгнул с козел и побежал осматривать имущество.
– Ай, батюшки, ось-то лопнула, окаянные английцы! Дирижабы чертовые. Шоп вас дьяволы сожрали, – ругался бедный Авдотий.
– Федя, ну ты чего, – Гостомысл решил успокоить несчастного. – Ты знаешь кого катаешь? А? Вот то- то, завтра придешь в гостиницу, тебе деньги отдадут. Он, кстати, насчет дирижабля не шутил. Хочешь летный аппарат водить? Он устроит!
Авдотий, утирая слезу и пену с лошадей, молчал. В его глазах это были два пьяных разбойника, которым чужое имущество нипочем.
Гостомысл и Велислав, поняв, что повозка дальше не поедет, шатающейся походкой пошли в город, где их ждали новые приключения.
***
– Если мы еще хоть пару миль пройдем, я протрезвею, – пригрозил через какое-то время после начала путешествия Велислав. – И спрошу тебя, дорогой братец, отчего это мы в лесу с тобой. И почему у меня промокли ботинки.
– Ваше Величество, – произнес Гостомысл. – Я и сам хотел бы знать, куда нас черти завели. Похоже, что мы заблудились. Зато у меня есть еще немного бренди.
– Ооо, – миролюбиво заметил царь, – это совершенно меняет дело! Давай напьемся, Мысля… И перестань называть меня Ваше Величество. Мы в лесу, в тьмутаракани, милый друг. И тем более в кабаке так меня не зови, понял?
– Понял, Ваше… Велс.
– Вооот, Мысля!
Братья обнялись и трогательно расцеловали друг друга в усы.
Спустя еще час прогулки, продрогшие, они закатились-таки в деревенский кабак и первым делом потребовали самогон и картошку с салом.
Спустя еще час царь закусывал самогон квашеной капустой непосредственно из бочки и пытался сообразить, где это они оказались, и, главное, зачем, а Гостомысл Зарубин спал богатырским сном, растянувшись на рогоже ногами к печке прямо на полу. Кроме них в харчевне были ее хозяева, немолодая чета, половой, человек пять рабочих и большой лохматый пес, которого Велислав постоянно целовал в мокрый нос, испытывая к животному необыкновенно нежные чувства. “Кажется, я хотел послушать, о чем толкует простой люд”, – вспомнил после пятого поцелуя Велислав и тут же в его хмельной голове созрел коварнейший план. Он подозвал хозяина, дал ему серебро и попросил угостить вон тех прекрасных рабочих вином за его счет. План сработал – рабочие обрадовались и позвали щедрого господина к себе. Велислав поглядел на свое отражение в самоваре – вот сейчас он вообще на царя не похож: фуражку потерял, пальто порвал; удовлетворенно кивнул и поплелся в смердящую луком и потом компанию рабочих. Те «приветливо» исказили лица такими гримасами, что самодержец слегка вздрогнул.
– Отчего господин нас угощать решил, да еще таким прекрасным вином? – спросил хриплым голосом один из них.
Велислав не понял, всерьез он спрашивает, или хочет завязать драку – уж больно страшные физиономии были у работяг. Да и шмурдяк из бочки в сарае вином, тем более прекрасным, назвать никак было нельзя. Но затем мозолистая ручища опустилась на его плечо и настойчиво усадила за стол.
– А сам-то что не пьешь? – ласково спросил второй рабочий.
“Неужели думают, что я хочу их отравить”, – подумал монарх, опираясь на собственный опыт награждения напитками недругов.
– Я.. Это… У меня у дочки именины, – это было правдой. – Вот, угощаю..
– Ну, здоровья твоей дочурке и богатых женихов, когда вырастет, – хриплый залпом выпил вино и налил себе еще. – Ох, давно я такого хорошего винца-то не пробовал. Ох и спасибо тебе, милый человек. Видать, ты богатый. Не местный.
Мужик взял нежную царскую руку в свою огромную лапу.
– Ишь какие ручки у тебя, как у девушки. И где это такие выдают? На каком заводе?
Велиславу не понравилось такое панибратство, но он скрыл отвращение и убрал руку в надежде нащупать пистолет. Тут же вспомнил, что расстрелял весь заряд. Вот это позор!
– Чего ты смущаешь нашего благодетеля? – сурово спросил второй мужик, – Он нам еще вина закажет, господин щедрый и добрый… Закажет ведь?
Не так планировал говорить с мужиками Велислав. Он хотел на равных, по – братски, выпить, поплакать, песни попеть, да и выяснить, что у простого народа на душе!
– Я вам не девка, чтобы со мной так шутить, – резко сказал он, вскакивая с места.
– Ну-ну, родимый, не серчай, прости, коль обидели, – третий мужик ласково, но опять очень настойчиво усадил царя на скамью. Тот протрезвел окончательно.
– Ох, е-мое, как я здесь оказался-то? – с удивлением спросил монарх у самого себя и у честной компании, которая взирала на него с большим любопытством.
Почему-то эта фраза сделала мужиков миролюбивыми. Пьяный, с кем не бывает.
– Так хто ты, мил человек? Отродясь тебя тут не выдывали. Выкладывай, да не ври только, врунишек мы наказываем! – мужики засмеялись неприятно и скабрезно.
Не найдя подходящего ответа, Велислав поглядел на дверь. Она была открыта. Можно было убежать, вряд ли мужики кинулись бы его догонять. Но Мысля оставался беззащитным, лежал на полу мертвецки пьяным. С ним могли поступить негуманно.
– Я музыкант, – соврал Велислав. – Да, музыкант. Путешествую вот.
– А где ж твой инструмент? – спросил хриплый.
– Это… Где инструмент.. Продал… Выпить хотел и продал. Лютня была механическая, да. Волшебная была. Оттудава деньга, – кажется, люд коверкает слова примерно таким образом.
Видимо, мужики поверили. Они закивали понимающе, потом один полез под полу и вынул оттуда две перевязанные между собой деревянные ложки. Он ловко продел веревку через палец и стал браво отстукивать ритм. Получилось очень весело. Второй начал лихо присвистывать, а третий затянул какую-то народную песню. Велислав слов не знал, но в качестве подтверждения его статуса музыканта от него требовали участия в процессе. Царь стал отстукивать ритм на столе ложкой, потом затянул свою любимую “Степь”, получилось хорошо, мужики даже прослезились.
– Ох, хорошо спел, за душу взял, – вздохнул хриплый и хлопнул царя по плечу ручищей. – Верю, что музыкант. Эй, мужик! – он обратился к мальчишке-половому. – Есть музыка какая?
Мальчишка побежал на кухню и притащил балалайку. Велислав хорошо владел гитарой, потому сыграть на балалайке было для него просто. Рабочие обрадовались и стали плясать, едва не затоптав спящего Гостомысла.
– А я думал ты шваль городская, из буржуев. Поиздеваться пришел. А ты душа-человек!
Царь налил хриплому вина, отдал балалайку одному из рабочих, который тут же радостно заиграл простой мотив, и спросил то, что давно хотел:
– А за что вы их так ненавидите, буржуев-то?
Хриплый посмотрел на Велислава с недоверием.
– Как еще иначе? Они ж у нас все забрали. Все, понимаешь? Мы на три копейки в день пашем на этого Литвина. У него вон дома, пароходы, бабы. Одних жен четыре только. А мы что? Краюху хлеба в неделю, черствую, видим. Детишки рахитом все болеют, пучеглазики как один. Литвин говорит, давайте их мне в работу, а кто отдал, тот малых своих больше не видел никогда. Придешь домой, а там баба твоя в слезах – где деньги! – продолжал мужичок, не слушая бормотание собеседника. – Да нас из дома выгоняет уже этот Литвин, потому что все дома в городе – его. Как так вышло – не знаю, строили город мы, а дома – его. Жрать она тоже хочет, баба-то моя, вон восьмого носит, сердечная. Свои юбки потом на пеленки переводит. А где я ей новые куплю? А? В подвале сыром живем, крысы там с собаку величиной. Жена из тех крыс бывает что и похлебку наварит, если еще лук найдет. Иначе больно оно воняет, крысиное мясо-то. А больше и жрать нечего. Разве в лес по грибы и ягоды. А тут новая напасть – оказывается, в лес тоже не ходи. Теперь запрет на лес стоит, поставил наш царь охрану, якобы, от иноземных лазутчиков. Шоб его разорвало ирода. Так та охрана баб что за грибами идут насильничать пытается. А если старуха или дед – отбирают добычу всю, под чистую. Хотят нас сгноить заживо. Ты крысятину ел?
Велислав подавленно помотал головой, сдерживая рвотные позывы.
– Приходи, угощу. Дети мои только ее и видят, даже думают, что богатеи и те только жирных крыс и едят.
– А что, все так живут? – недоверчиво спросил царь.
Хриплый засмеялся – горько, безрадостно. Он расстегнул заплатанную рубаху и показал впавший живот, за которым просматривался позвоночник. На груди у него виднелась татуировка с номером Она была покорежена ожогом.
– Во, видал? Кислотой жег, бежать хотел. Добежал до тундры почти, к чукчам хотел проситься. Там меня поймали солдаты царские и отправили лес валить на шесть лет. Я там ногу потерял, когда на меня сосна упала.
Хриплый снял тяжелый башмак и показал уродливую культю на полстопы.
– А сейчас я из-за увечья только две копейки в день получаю. Вместо трех. И как жить? Бежать нельзя, вернут обратно. Полез бы в петлю, да бабу жалко свою, как она одна семерых-то прокормит. Получается, всем нам в общую могилу положено лечь и лежать, пока не сгинем. А ты говоришь. Все вы музыканты того, – он у виска покрутил пальцем. – Небось насмотрелся как буржуи живут, и таращишься на простых работяг теперь.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/alena-chapaeva/zavodnaya-imperiya-chast-1-68015264/chitat-onlayn/) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.