Маски трёх эпох. Посланники
Татьяна Буглак
Какая она – Российская империя 1802 года? Чем жили тогда обычные люди и вельможи, и каково современному человеку оказаться в самом начале правления "русского сфинкса"? Это и должны узнать Деми и Лант, послы Шалорна при дворе императора Александра Павловича. Впереди путешествие по эпохам. Помни только одно: не верь глазам своим!В оформлении обложки использована гравюра Ж. Делабарта (1800 гг.). В тексте использованы гравюры из печатных изданий XIX в.
Татьяна Буглак
Маски трёх эпох. Посланники
Благодарю К. М. за помощь с черновой вычиткой и переводами имён и свою сестрёнку Екатерину Перфилову.
*
Особая благодарность лучшему другу Александру Герасименку, без постоянной поддержки которого не было бы вообще ничего.
Часть 3. Посланники
Главная задача дипломатии – установление непрерывного контакта с внешним миром, из чего вытекают две другие задачи: правильное осведомление своего правительства и создание благоприятной атмосферы за границей. Лишь на четвёртом месте стоит задача вести те или другие переговоры согласно инструкциям своего правительства.
Ю. Я. Соловьев
Глава 9
– Пора!
Лант стоял у шлюза, я до боли сжала в ладони ручку переносной аптечки. Яхту совсем не качало, казалось, что мы на земле, а не в штормовом море, но сквозь прозрачные стены было видно, как нас захлёстывают мутные волны. Кто сказал, что они зелёные или свинцовые? Обычная жёлто-серая муть. Может, потому что это не Чёрное море, а Балтика?
Всего полчаса назад мы были в другом мире. Стояли у переходника, скрывая страх и заставляя ноги не дрожать – они казались ватными. Слишком быстро и неожиданно всё произошло, и не только для нас. Посольство планировалось не раньше, чем через месяц, когда мы окончательно подготовимся к нему, а император Александр обдумает то, о чём сейчас говорит в Мемеле с прусским королём. Но, как говориться, «человек предполагает…».
Шалорн уже давно следил за тем миром. Как – мы долго не могли понять, ведь он сам говорил, что может получать информацию, лишь когда она передаётся электронным способом – радио, телевидение, инет. Но Тан объяснил, что им удалось перебросить в тот мир небольшие зонды с видеокамерами и микрофонами, которые могли вычленить из уличного шума отдельные разговоры, а иногда и рассмотреть газетный текст. Снимали со значительной высоты и только то, что происходит на открытом воздухе, но и этого хватало. А когда решили переселяться, число зондов увеличили в несколько раз.
На календаре этого мира была первая половина июня – что по юлианскому, что по григорианскому стилю. Над Балтикой бушевал нежданный шторм. Не знаю, насколько сильный, но одно судно его точно не пережило бы. Оно-то и сбило нам все планы.
– По тому, что удалось рассмотреть, на борту человек пятьдесят, в том числе несколько женщин и маленьких детей, – объяснял бледный и скрывающий страх за нас Шалорн. – Шхуна сильно повреждена, продержится на плаву в лучшем случае часа полтора.
– Яхта подготовлена, – перебил его такой же бледный Тан. – Подойдёте с наветренной стороны, как раз и прикроете их от ветра. Зацепишься трапом за борт шхуны, это тоже немного её стабилизирует. Но при такой тряске она долго не выдержит, так что у тебя не больше получаса на эвакуацию. В центральном шлюзе несколько робо-охранников – на всякий случай. Для матросов переоборудован бассейн: закрыли его временным полом, положили матрасы, сухую одежду. Поселите всех мужчин там, так безопаснее. Потом посмотрите, что к чему и кому можно доверять. Мы в первый час присмотрим за вами, а потом связь придётся ограничить: она требует слишком много энергии и мощностей вычислительных контуров.
– А как нам с ними общаться? – опомнился Лант, чуть морщась от боли в разбитых губах.
Этот вопрос мы на самом деле ни разу не обсуждали, уверенные, что у нас есть время. Да и подзабыли о нём, если честно, привыкнув, что в Петле Времени все всех понимают.
– Вспомнил? – нервно рассмеялся Тан. – А как здесь говоришь – не думал?
– Забыл… – растерялся Лант. – Сначала хотел спросить, а потом… Не до того было.
– Ладно, не волнуйся. – Тан прятал за шутливым тоном тревогу. – Французский и английский будете понимать, как свой родной язык. С остальными – переводчики в браслетах, динамики вмонтируете, куда захотите. Ну и те языки, которые и так знаете. Поймёте всё, не волнуйтесь. Главное – не ляпните там чего новомодного, а то неудобно выйдет. Если посекретничать захотите – в браслетах блокировка есть. Окружающие подумают, что вы на своём тарабарском языке болтаете, не поймут ничего.
Тан говорил нервно, непривычно многословно, особенно для того, кто недавно был лорном. Но он очень переживал за нас с Лантом. И ещё из-за того, что не мог пойти с нами. В этой авантюре (иначе назвать то, во что мы совались, было нельзя) он стал бы обузой, не зная большого мира, не умея толком общаться с обычными людьми, потому что людей Петли Времени тоже нельзя было назвать обычными. Он мог помогать нам только советом, по видеосвязи.
– Всё, Тан. – Риа успокаивающе коснулась его локтя. – Не волнуйся, а то и ребята разнервничаются. Деми, в шлюзе две переносные аптечки, в них портативные сканеры – как раз успели их разработать. Удачи вам!
Говоря это, она старалась не смотреть на нас с Лантом. Тоже переживала. Потом нервно притянула нас к себе, обняла сразу обоих. Тан подал было руку, потом смущённо и несколько неуклюже обнял меня, затем Ланта. Человеческие эмоции ещё не всегда получали выход в человеческих жестах. Шалорн, мгновенье помедлив, тоже обнял нас, впервые став совсем человечным. Потом подтолкнул к арке переходника:
– Идите, времени мало.
Мы вздохнули, словно перед прыжком в ледяную воду, и шагнули в зыбкое марево переходника.
***
– Деми, ты готова?
Лант обернулся ко мне, уже стоя на приподнятом над полом шлюза трапе – похожем на надземные переходы с полупрозрачной арочной крышей лёгком коридорчике, в противоположный конец которого с воем врывался штормовой ветер.
– Если что – сразу закрывай шлюз, не рискуй собой!
Я кивнула, показывая, что готова и поняла его приказ. Но знала, что выполнять его, если люди с той стороны ринутся внутрь (мало ли в каком они состоянии) точно не стала бы. Бросить Ланта – он что, сдурел?!
Вот скобы трапа приблизились к борту бешено плясавшей на волнах шхуны – глубоко осевшей, с порванными парусами и обломанной верхушкой одной из мачт. На палубе, цепляясь за снасти, сгрудились люди, со смесью ужаса, непонимания и проснувшейся надежды глядя на невиданное доселе – огромную, металлически отблёскивающую в тусклом вечернем свете сигару яхты. Она, наверное, напоминала им кита или морское чудовище из старинных легенд. Ведь корабль не может быть без парусов, не может не подчиняться волнам, а яхта словно не замечала шторма, синхронизировавшись со шхуной и насколько это возможно повторяя её движения.
От первого толчка я еле удержалась на ногах. Как же они там стоят-то?!
Лант, хватаясь за поручни раскачивающегося трапа, добрался до судна.
– Капитан, – донёсся до меня его крик, усиленный встроенными в трап динамиками, – ваше судно не выдержит шторма! По одному перебирайтесь к нам на яхту! Сначала дети и женщины.
Люди, едва удерживаясь на ногах от болтанки (одна из женщин упала и покатилась по палубе, ей помогли подняться), мокрые, замёрзшие, неверяще смотрели на высокого парня в странной серебристо-серой одежде и словно бы с короной из треплемых ветром тёмных волос.
– Капитан! У вас мало времени!
– Мой груз! – хрипло закричал по-английски один из мужчин. – Мой фрахт!
Видимо, он, поверив в чудо, подумал, что сможет спасти не только жизнь, но и имущество.
– Какой к чертям собачьим груз?! Вам о себе думать надо!
Одна из женщин кинулась сначала к трапу, потом так же резко – к каютам, её перехватил богато одетый мужчина. До меня донеслись злые слова на не очень хорошем французском: «Или побрякушки, или твоя жизнь! Вспомни о детях!»
Наконец люди решились, мужчины начали передавать Ланту испуганных женщин, две из которых несли маленьких детей. Я встречала их в шлюзе. Четыре молодые женщины и двое малышей, все испуганные, насквозь промокшие, бледные и от страха, и от холода. Я указала на дальний конец шлюза:
– Подождите здесь, сейчас все переберутся, и я отведу вас в каюты.
На шхуне в это время едва не разгорелась потасовка за право первым попасть на трап. Лант зло заорал:
– Или успокоитесь, или сдохнете, вашу мать! Осталось несколько минут.
Он был прав, потому что борта шхуны трещали всё сильнее. Этот треск образумил людей, и они уже без споров перебрались на яхту.
В просторном шлюзе стало тесно, запахло морской водой и чем-то непонятным и неприятным. Лант, пропустив вперёд капитана шхуны, спрыгнул на пол, и трап втянулся в обшивку, как втягивается в лужицу отбившаяся капля ртути. Сразу перестало качать, наступила тишина, слышались только тяжёлое дыхание десятков измученных людей, мерный стук падающих с одежды капель, всхлипы испуганной женщины. За быстро терявшими прозрачность стенами яхты вздыбилась и опала мутная вода, на мгновенье мелькнула уносимая штормом шхуна, глубоко осевшая, с прокатывающимися по палубе волнами.
– Все? Мужчины идут со мной, женщины и дети – с ви?той!.. – Лант запнулся на титуле, сообразив, что никто этих слов не поймёт, и объяснил более внятно:
– Я – ви?тар Лант Незедера?, моя супруга – ви?та Деми Незедера. Она позаботится о женщинах и детях, я – об остальных. И никаких глупостей! Наша охрана не для красоты тут стоит!
Предупреждение относилось к нескольким мужчинам, которые то ли совсем потеряли представление о реальности, то ли, наоборот, уже немного пришли в себя и начали как-то непонятно переглядываться и протискиваться ко мне. Видимо, отсутствие привычной для этого времени большой команды сбило их с толку, показалось, что мы совсем беззащитны, а невероятный корабль – доступен для каждого.
– Идёмте! – Лант подхватил из моей руки аптечку и указал влево, в разошедшуюся словно струи воды дверь, за которой проглядывало просторное пустое помещение. – Идите вперёд.
Мужчины на мгновение замерли, но сдвинувшиеся с места робо-охранники – высокие фигуры в разноцветных, поблёскивающих металлом глухих комбинезонах и с металлическими же лицами, – заставили их поспешить.
Я, незаметно кивнув Ланту: «Мы справились, удачи!» – подтолкнула к открывшейся справа двери стоящую рядом со мной женщину. Она вдруг брезгливо дёрнулась, зло взглянула на меня и гордо прошествовала вперёд. За ней, кашляя, последовала очень молодая растерянная девушка. Ещё одна девушка, тоже кашляющая и наверняка с сильным жаром, и женщина средних лет несли притихших малышей.
«Деми, – раздался в серёжке-динамике голос Риа, – девушки серьёзно простыли. Посели их отдельно. И детей хорошо было бы изолировать – они тоже заболели».
Я на мгновенье задумалась, потому что собиралась поселить их в две каюты. Ладно, это не страшно, места у нас много.
– Вы со своими малышами сюда. – Я указала на первую по пути каюту. Нёсшая ребёнка женщина смутилась, а та, что почему-то уже злилась на меня, озлобилась ещё больше:
– Это мои дети! А она – бонна! Смотреть за ними – её работа. Где моя каюта? – Голос у женщины был визгливым, французская речь со странным неправильным выговором.
Молчавшая до этого бонна смутилась ещё сильнее и, мешая плохую французскую с правильной английской речью, тихо сказала:
– Не волнуйтесь, мадам, я посмотрю за детьми.
– Не сомневаюсь. За это вам и платят! Так где моя каюта?!
– Здесь. – Я указала на следующую дверь. – Вы подождите, я устрою остальных и объясню, как и что…
– Я сама разберусь!
Я пожала плечами, невольно удивляясь тому, что эта женщина, кажется, совсем не понимала, что ей грозило, не приди мы на помощь, и провела едва держащихся на ногах девушек в соседнюю каюту.
– Устраивайтесь. Вот ночные рубашки и халаты. На эту ночь хватит, потом подберём вам одежду. Здесь… отхожее место. – Я немного сбилась, потому что, не уверенная в возможностях переводчика (вдруг он не понимает разницы между языком девятнадцатого и двадцать первого века), не сразу подобрала замену слову «туалет». Потом, очень быстро объяснив про душ и унитаз и предупредив, что скоро появится самодвижущаяся тележка с ужином, пусть девушки не пугаются, поспешила к детям.
Бонна уже раздела малышей и, не найдя ничего подходящего, укутала обоих в махровые полотенца. Я показала ей душ, посоветовала прогреть детей и наскоро осмотрела их похожим на портативные металлоискатели маленьким сканером. Как и предупреждала Риа, у обоих – мальчика лет трёх и годовалой девочки – начиналась пневмония. Ничего, если её вовремя захватить, то завтра-послезавтра всё пройдёт. Здесь не знают антибиотиков, и непривычная к таким лекарствам зараза сдохнет от них моментально.
Пока я осматривала малышей, в каюту въехала тележка с приготовленным по рецепту Кока ужином: бутылочки тёплого детского питания для детей и полужидкая манная каша – для женщины. Она, всё ещё в мокром платье, то и дело поглядывала на лежащие на кровати ночнушку и халат, но с искренней любовью заботилась о малышах.
Устроив детей, я вернулась к девушкам, которые уже успели прогреться в душе и, укутавшись в халаты, полулежали в кроватях. На тележке стояли тарелки с остатками манной каши.
Осмотр сканером снова показал начинающуюся пневмонию у одной из девушек и простуду – у другой. А ещё – синяки от щипков и мелкие ранки от уколов булавкой на плечах и теле той, которая заболела пневмонией. Я пока разбираться с этим не стала, лишь оставила на столике лекарства, объяснив, как их принимать. Надо было бежать к той, злой женщине.
Она, так и не сняв мокрое платье, сидела на кровати и даже не собиралась переодеваться. Я сначала не поняла, почему. Она медленно встала и с ядовитой лаской поинтересовалась:
– Где вы были, милочка? И где моя горничная? Мне нужно переодеться и причесаться.
– Ваша горничная больна. У вас есть одежда и всё необходимое. Я устраивала ваших детей, они…
Я не договорила. Лицо обожгла хлёсткая и сильная пощёчина, меня едва не впечатало в стену.
– Милочка, я – княгиня Баратаева! Я сообщу вашим хозяевам о вашей наглости!
– Я – хозяйка этой яхты, вита Деми Незедера, посланница[1 - Посол, посланник, министр – ранги в дипломатии. Сейчас высшим рангом считается полномочный посол, вторым посланник, третьим консул. Но до 1809 года эта градация ещё не устоялась, поэтому дипломата высшего ранга могли называть и полномочным послом, и полномочным посланником, и министром такого-то государства. Поэтому в книге понятия «посол» и «посланник» равнозначны.] Шалорна! – Я выпрямилась, обошла тележку с остывающим ужином, обернулась от двери:
– Если вы княгиня, то умеете читать. Там, – я указала в сторону душевой, – есть инструкция, как чем пользоваться. Остальное зависит от вас.
И вышла, примкнув снаружи дверь. С этой княгини станется устроить скандал на весь корабль.
***
Я, усталая и расстроенная, сидела в расположенной между моей спальней и комнатой Ланта маленькой гостиной (мы, как сухопутные люди, не стали играть словами и называли всё так, как привыкли). Несмотря на усталость, идти к себе не хотелось. Новое место, новый мир, да и тяжёлый день перед этим всем – то разговор с Женькой Малахитовым, то драка с Ашкой… И лицо горит – одновременно от пощёчины и обиды.
В комнату зашёл измотанный, но относительно довольный Лант.
– Всё, всех устроил. Сорок восемь человек, из них трое – пассажиры: князь – представляешь, настоящий! – его повар и секретарь… Деми, что случилось?
– Ничего… – Я отвернулась, чтобы он не заметил моей покрасневшей щеки. Хорошо, в комнате по вечернему времени свет неяркий.
Очень хотелось плакать, но показывать этого не стоило, потому что Ланту тоже несладко. Поэтому я подошла к небольшой кухонной нише: кроме основной кухни здесь была и наша личная, скорее для душевного отдыха и уюта.
– Вот, макароны сварила. И сосиски. Мы больше суток на ногах. Давай ужинать и спать.
Уснула я, так и не добравшись до спальни, незаметно для себя оплыв на узкий диванчик и сквозь сон почувствовав, как Лант укрыл меня пледом.
***
Спала я на удивление хорошо. Опять та же странность, что и раньше: хорошие сны после очень тяжёлого дня.
Проснулась в непонятных сумерках. Ни ночь, ни день, всё серое, лишь слабо фосфоресцирует циферблат на стене. Шесть часов. Чего – утра или вечера? И где я? Причём одетая во что-то длинное и неудобное. Казалось, что я ещё сплю. Но потом резко вспомнился вчерашний день: ребята, прогулка по вечернему городу, драка с Ашкой, переход в девятнадцатый век. Девятнадцатый век! Меня словно ударило током. Такого ощущения не было даже в первые сутки в Петле Времени. Наверное, потому что тогда я не чувствовала ответственности. Всё казалось странным, подчас опасным, но не давило так, как вот это понимание: я – дипломат, посланница Шалорна, от меня зависят судьбы двух миров.
Подскочила, думая, стоит ли переодеваться. Ампирное хлопковое платье совсем измялось, но возиться с одеждой, а перед этим ещё и с душем не было ни сил, ни желания. Нужно узнать, что с пассажирами, составить меню на завтрак.
В просторной общей комнате, объединявшей гостиную и столовую, уже хозяйничал Лант, расставляя вокруг длинного стола только что сделанные стулья – пластиковые, прозрачные, словно из цветного хрусталя, немного похожие на те кресла, что в нашем мире ставят в летних кафе. Хорошо всё-таки, что лорны сделали на яхте аналог Колец Управления, пусть и с несколько урезанными функциями. Но нам было доступно и изготовление одежды и мебели, и некоторая перепланировка помещений, и даже создание экипажей вроде того, каким мы пользовались в Петле Времени. И, разумеется, приготовление любой еды.
– Проснулась? – Друг встревоженно взглянул на меня. – Как спала?
– На удивление хорошо. Мебель делаешь?
– Уже сделал. Думаю, чем людей кормить.
– Ты узнал, кто они? – Я села за стол, придвинула к себе стопку бумаги.
– Узнал. В основном англичане. Это была английская шхуна, шли из Лондона в Петербург. Что везли, не знаю, они считают это своей коммерческой тайной. Наверное, какая-то контрабанда. Но причём здесь это?
– Англичане… – Я улыбнулась, невольно вспомнив: – Овсянка, сэр.
– Предлагаешь их овсянкой накормить?
– Нет, это так, шутка. Матросы… Макароны по-флотски сделаем, и всё. Здесь это невероятный деликатес. А вот пассажиры, да и капитан… А давай на самом деле геркулес приготовим? С пряностями и сахаром. Они точно не поймут, что это за каша. Ещё по яйцу всмятку, чай, молоко и бисквиты. Это всем можно, и больным.
– Дети заболели?
– Немного, наверняка уже выздоравливают. Вот девушки… Особенно горничная – у неё могут быть осложнения.
– А женщины?
– Нянька здорова, а княгиню я не смотрела.
Он уловил изменение интонации, взглянул на меня, коснулся моей щеки и зло спросил:
– Она?!
– До сих пор видно? – Я поморщилась от воспоминания. – Ничего, какой с дураков спрос?
– Вчера заметил. Спрос такой же, как и со всех! Она не Ашка и даже не Падпа с её варёными мордохватками, а мы и с этими дурами справлялись. – Лант брезгливо усмехнулся.
– Она – княгиня. – Я тоже усмехнулась, стараясь отогнать мысль, что впереди общение не только с этой истеричкой, но и со многими другими подобными дамами, считающими, что правила поведения нужны только в общении с сильными мира сего. Единственное, что можно им противопоставить – идеальное соблюдение этикета и железную выдержку. Внезапно накатило понимание: мы здесь более чужие, чем в Петле Времени, наше знание истории и дипломатии – ничто по сравнению с разницей мировоззрений.
– А ты – вита Незедера! – жёстко сказал Лант.
– Учишь роль мужа? – неловко отшутилась я, и он скривился.
***
Это на самом деле был сложный вопрос, и Лант так и не смирился до конца. Сначала вообще не хотел ничего слышать.
– Какой брак?! Вы что, с ума сошли?
– Фиктивный, – в который уже раз вздохнула я, пытаясь объяснить очевидное. – Мы оба – посланники. Но там нет женщин-дипломатов, понимаешь? Тем более девушек. Мы не сможем жить под одной крышей, нас тогда не то что при дворе – в крестьянской избе не примут. Не называться же братом и сестрой. Мы настолько непохожи во всём, что этому никто не поверит.
– Нет! Ни братом, ни мужем быть не собираюсь!
– Вы можете идти туда только вдвоём, – устало сказал Шалорн. – Один ты не справишься. Деми лучше тебя разбирается в обычаях и культуре. А ей одной туда вообще нельзя.
– Но почему муж и жена?!
– Да в который раз повторяю: не примут меня там, если я буду незамужней, да с тобой в паре. Там самый высокий статус у семейных. Это и тебя касается. Всё это фиктивно, понимаешь? Статус! Нужен именно статус! А с дамами встречаться это тебе не помешает.
– С какими дамами? – поперхнулся Лант, взглянул на моё смеющееся лицо и, едва сдерживаясь от грубости, был вынужден согласиться.
– Язва! Но там ведь не только это нужно, но и фамилия, титул какой-то. Одних имён мало.
– Уже придумала, – рассмеялась я, радуясь своей победе в споре. – Будем витар и вита Незедера.
– Кто?
– Титулы я в детстве придумала, когда в сказку играла. Вроде нормально звучит – и красиво, и непохоже на европейские.
– Незедера? – удивился даже молча слушавший наш спор Тан. – А это что значит? Или просто так?
– Какая разница? Детское воспоминание.
Так мы с Лантом и стали супругами-аристократами со звучными и непонятными титулом и фамилией. Что тут такого? Мы – посланники самой древней страны в мире, потому что даже Тан, Один из самых молодых лорнов, возник как личность, когда в Риме ещё республика была. О Шалорне и не говорю. Посланники такого государства не могут быть абы кем, верно?
***
Я вспомнила этот спор и невольно улыбнулась, потом смущённо взглянула на Ланта:
– Прости, я не хотела.
– Больше чтобы таких шуток не было! – Он сердито давил бляшки-кнопки на браслете, вводя приказ на приготовление завтрака.
– Переоденься, а то мятая слишком, это недостойно виты. И иди к пассажиркам, они, кажется, проснулись.
Я впервые зашла в свою комнату. Сама её и обставляла, но виртуально, а теперь была в ней на самом деле. Уютная, небольшая, со встроенными шкафами, удобной кроватью в нише, широким креслом и столиком. И, разумеется, с душевой.
Вымылась и задумалась: а что надеть-то? Первый опыт ношения ампирного платья, и так бывшего мне не по душе, не удался – приняли за прислугу. Да пошло оно всё! Буду носить то, что нравится. Только длинное, чтобы люди тут в обморок не попадали.
Быстро сделала себе серо-серебристое платье в тон к одежде Ланта. Ну а покрой – вариации на тему иллюстраций стиля модерн, с текучими линиями а ля русалка. Удобно, неброско и вполне сочетается с этими ампирными заморочками. И волосы можно просто в узел скрутить, без всяких там локонов и буклей. Зато сразу видно, что не местная и не простолюдинка. Вон, Лант носит брюки и куртку вроде штурмовки[2 - Штурмовка – куртка полувоенного образца, популярная у немецкой и советской молодёжи в 1920-х годах, полное название– юнг-штурмовка.] на молнии, а не все эти сюртуки с панталонами, и к нему даже у матросов никаких вопросов. Так, что-то я стихами заговорила, пора делом заниматься.
***
У детишек всё было хорошо, жар спал, лёгкие чистые, только слабость ещё держалась, да последствия испуга, но с этим я точно не справилась бы. Их бонна тоже была здорова и очень обрадовалась, увидев принесённые мной игрушки. Она уже час пыталась занять чем-нибудь непоседливых малышей. Я оставила им пирамидки, кубики и пластикового пупса и пошла к девушкам.
– Здравствуйте, сударыня, – слегка поклонилась та девушка, у которой вечером начиналась простуда, и постаралась незаметно опереться о столик. – Спаси вас Бог!
Говорила она по-французски хорошо, но вставляла русские слова – «сударыня», «Бог». Возможно, потому что вчера мы говорили с ними и на русском, и на французском, и она знала, что я пойму все слова.
Я осмотрела её. Девушка чувствовала себя вполне сносно, но всё ещё была слаба. Правда, это отчасти объяснялось нежеланием выходить из каюты.
– Как матушка? – спросила она, стараясь, чтобы вопрос прозвучал обеспокоенным тоном, но у неё это не очень получилось.
– Кто? – удивилась я. – Разве княгиня – ваша мать?
– Нет, сударыня. Моя мать умерла десять лет назад, а княгиня – жена моего отца.
Ответила она мягко, но чувствовалось, что между ней и мачехой нет никакой симпатии. И точно не по её вине. А вот о своих сводных брате и сестре она говорила с искренней любовью, снова вставляя в чистую французскую речь старинные русские слова.
– Братец смелый, он вчера совсем не плакал, а сестрица маленькая, она даже не испугалась.
Вторая девушка, в отличие от княжны Баратаевой, спала, тяжело дыша открытым ртом. Я осмотрела её сканером. Пневмония не прошла, хотя ничего особо опасного не было. А вот общее состояние… Придётся связываться с Риа, пусть посмотрит, скажет, как лечить. Это слишком серьёзно, так что энергии на экстренную связь не жалко.
– Жюли плохо спала, ночью жар был, – очень тихо сказала княжна. – Я ей лекарство давала, как вы велели. Ей нельзя к матушке, она совсем больна. Матушка сердиться будет.
– Я с ней поговорю. На яхте есть всё необходимое, горничная ей пока не нужна. Вам тоже сегодня лучше побыть в каюте. Сейчас приедет тележка с завтраком. Жюли не будите, когда проснётся, нажмите вот сюда, – я показала кнопку звонка, сделанную буквально за минуту до этого. Хорошо, девушка ничего не заметила, слушая мои наставления. – Это кнопка вызова, я постараюсь сразу прийти. На тележке будет высокая круглая фляжка с толстыми стенками и закручивающейся крышкой, в ней – горячее питьё для вас и Жюли. Обязательно плотно закройте крышку, чтобы питьё не остывало. И не волнуйтесь. Вам нужно лечиться.
Я, пропустив приехавшую тележку с завтраком, вышла из каюты и открыла дверь к княгине. Но успела только войти в каюту, как княгиня сбила меня с ног, вырвалась в коридор и закричала, что её и детей убивают. Я же, неудачно упав коленом на острый край невысокого порожка, растянулась на полу, запутавшись в дурацком длинном платье.
В коридоре появились несколько мужчин. Княгиня бросилась на шею к мужу – высокому черноволосому мужчине с узким лицом и серьёзным взглядом чёрных глаз.
– Что?! Где дети? Что происходит? – Он не мог понять, о чём всхлипывала жена.
– Князь, это невозможно! Они заперли меня здесь, без помощи, без горничной, без приличной одежды! Мне пришлось самой одеваться и укладывать волосы. Это какой-то ад, тут ни одного слуги нет!
– Что с детьми? Где они?
Я уже стояла – Лант помог подняться и теперь поддерживал, видя, что я боюсь опереться на ногу. Повернулась к князю:
– Ваши дети в безопасности. Княжна немного приболела и сегодня побудет в каюте, как и горничная. Младшие дети вместе с бонной здесь, вы можете убедиться, что они целы и здоровы.
Он, уже поняв, в чём дело (видимо, жена и раньше устраивала подобные представления), помрачнел:
– Княгиня, прошу вас успокоиться! Дети в безопасности, вам дали всё требуемое – я это вижу по вашему новому шлафроку. Возьмите себя в руки. Витар спас нам жизнь.
Я наконец опёрлась на ушибленную ногу, стараясь не морщиться от медленно вгрызающейся в колено боли.
– Я как раз собиралась принести вам платье, чтобы вы смогли выйти к завтраку. Через пятнадцать минут будьте любезны явиться в столовую. Простите, мне необходимо ненадолго вас оставить.
Хорошо, что моя каюта находилась недалеко от гостевых, и я смогла доковылять до неё, не очень сильно хромая.
Прикрыла дверь, добралась до полочки с аптечкой и рухнула в кресло. Что же с коленом? Подняла пропитавшийся кровью подол платья. Кожа на колене треснула ровной полосой, аккурат по месту удара о порог, и висела лоскутом. Вокруг чернел кровоподтёк.
– Деми, ты… Ох, мать… её! – Лант, захлопнув дверь, быстро подошёл, присел передо мной на корточки.
– Давай аптечку. Клади ногу мне на колено. И не дёргайся. Придётся кожу среза?ть. Терпи.
Я сжала подлокотники кресла, скорее даже не от боли – в отличие от ушибленного сустава кожа ничего не чувствовала, – а от неизбежного страха этой самой боли.
Лант тёплыми, чуть шершавыми пальцами осторожно смывал кровь, среза?л повреждённую кожу, обрабатывал всё биогелем.
– И как ты умудрилась? Столько времени ни одной царапины, а тут вот такое. Больно? Прости.
– Нет, кожа онемела. Неприятно просто.
Он взял упаковку биопластыря, задумчиво посмотрел на неё.
– Не поможет. Это же коленка. Я залью её ещё одним слоем геля и забинтую, чтобы ты ногу не сгибала. Ходить сможешь, только осторожно.
Наконец он перебинтовал мою ногу, с помощью браслета убрал растёкшуюся лужу смешанного с кровью дезраствора, подал мне руку:
– Пойдём? Или сегодня в каюте посидишь?
– Нет. Я же хозяйка, это будет неприлично.
Я опёрлась на его ладонь, осторожно встала.
– Спасибо. Сейчас платье в порядок приведу, и пойдём.
***
В столовую, где собрались все «благородные» гости, я вошла, опираясь на руку Ланта и стараясь, чтобы никто не заметил моей хромоты. Со стороны наш выход наверняка смотрелся очень элегантно, как и должно выглядеть появление знатных особ. Из-за этого я одновременно смеялась про себя и немного сердилась, а Лант еле слышно шипел сквозь зубы: его светские условности всегда раздражали больше, чем меня.
При моём появлении мужчины встали, что напомнило мне кадры официальных приёмов у английской королевы, и это ещё больше рассмешило и расстроило меня. Но нужно было привыкать.
Лант провёл меня к месту во главе стола, помог сесть, потом сел сам – рядом со мной, а не около княгини, то ли забыв нормы этикета, то ли специально игнорируя единственную гостью.
– Ещё раз приветствую всех и желаю вам приятного завтрака, – светски улыбнулась я и объяснила: – В обычные дни мы привыкли обходиться без слуг. Надеюсь, это вас не затруднит.
Подчиняясь приказу браслета, центральная часть стола, до того поблёскивавшая пустотой полированного дерева, ушла вниз двумя длинными дверцами, и из люка поднялась настоящая столешница с полностью сервированными серебряными подносами по числу присутствующих. Княгиня нервно рассмеялась. Секретарь и повар, сидевшие в дальнем конце стола – кормить их вместе с матросами мы не могли, ведь они принадлежали к разным социальным слоям, – поражённо, но стараясь сохранить невозмутимые лица, уставились на механическое чудо. Капитан погибшей шхуны, довольно молодой, но уже обрюзгший мужчина, еле сдержал крепкую морскую фразу. Его помощник, бывший, наверное, его ровесником, но намного более подтянутый и сдержанный, смотрел на всё со спокойным любопытством.
Я придвинула поднос к себе, на покрытую белоснежной скатертью столешницу, показывая остальным, что трапеза началась, и невольно улыбнулась. На самом деле механика была лишь видимостью. В центральной тумбе стола находился один из тех приборов, с помощью которых в Петле Времени материя превращалась то в еду, то в одежду, а то и в людей. Здесь мы не хотели показывать мощь браслетов, поэтому создали такие вот контейнеры, замаскированные то под кладовые, то под шкафы или короба с необходимыми нам вещами и продуктами. На самом деле в них хранились запасы вещества – для удобства в платине: она ведь один из самых тяжёлых безопасных элементов. Это облегчало и ускоряло выполнение наших приказов.
Следующие минут двадцать шёл тот отрывистый пустой разговор ни о чём, о которых я читала в классических романах и к которым привыкла в Петле Времени. Все хорошо спали, все благодарят за завтрак. Сливки чудесны, даже не верится, что их подают на судне в открытом море. Клубника – великолепна и тем более невероятна в подобных условиях.
Секретарь князя молчал, запоминая и едва ли не записывая всё, словно был на приёме у царствующих особ. Повар пытался угадать, из чего приготовлены каша и бисквиты. А вот фигушки! Кок – уникальный кулинар и специально составил для нас книгу рецептов на все случаи жизни, так что предложенный им вариант вроде бы простого геркулеса поставил бы в тупик даже царских поваров. Ну а нежнейшие банановые бисквиты, украшенные цветами из разрезанной на лепестки крупной свежей клубники!.. В общем, такого наши гости точно никогда не ели. Только яйца всмятку они опознали сразу и с огромным облегчением.
Княгиня завтракала молча и излишне манерно, изредка бросая на меня одновременно высокомерные и униженные взгляды. Она никак не могла понять, где оказалась и что вообще происходит. Этого не могли понять все наши гости, но они не били дважды за день хозяйку странной яхты, сейчас сидевшую перед княгиней в невероятно скромном платье странного покроя и ни словом, ни взглядом не напоминавшую о произошедшем. Постепенно страх и униженность исчезли из взгляда княгини, и к концу завтрака она довольно высокомерно поинтересовалась, когда мы прибудем в Петербург. О том, что мы можем направляться куда-то ещё, она даже не задумалась: она ехала в Петербург, значит, туда её и доставят.
Лант переглянулся со мной, и мы одновременно сдвинули к центру стола подносы с опустевшей посудой.
– Думаю, завтрак окончен и пора перейти к серьёзному разговору. – Голос Ланта стал очень спокойным и жёстким. – Прошу вас, поставьте подносы в центр стола, и мы сядем вон туда – там удобнее беседовать.
– Я не намерена слушать ваши разговоры, сударь! – встала княгиня. – У меня достаточно своих дел. Ответьте на мой вопрос: когда мы прибудем в Петербург?! И верните мне мою горничную!
– Вы никуда не уйдёте, пока я этого не разрешу. – Лант, помогая подняться, подал мне руку. – Князь, уберите поднос вашей супруги, иначе механизмы не смогут навести здесь порядок. Вы же не собираетесь смотреть на объедки?
Княгиня направилась было к красивой занавеси, которая отделяла гостиную-столовую от коридора, но к ужасу женщины за струящимся мягким шёлком оказалась затянутая штофными обоями стена.
– Вы никуда не пойдёте, – повторил Лант.
– Выпустите меня! – В визгливом голосе княгини впервые за всё время зазвучали нотки страха, но всё же больше было привычной истеричности. И кажущейся рассудительности, вылившейся во вроде бы правильный вывод:
– Шторм закончился ещё вчера! Качки давно нет. И солнце – вон оно, через ваши окна мутные светит. Если бы мужчины не были такими трусами, мы бы остались на корабле. А из-за вас, князь, я даже вещи не успела взять и…
Лант, уже провёдший меня к креслу в углу комнаты и сам севший рядом, презрительно дёрнул щекой и незаметно коснулся браслета.
До этого казалось, что сквозь занимающее одну из стен молочно-матовое окно пробивается яркое утреннее солнце, подсвечивая изнутри листья росших в кадках цветочных кустов. Теперь свет померк, мгновение назад бывшая уютной комната погрузилась в неприятный серый сумрак. Стекло просветлело, сквозь него стали видны прокатывающиеся над яхтой громадные мутные валы. Иногда яхта выныривала из воды, и тогда между волнами можно было заметить низкие чёрные тучи, из которых, словно нити из прядильного станка, тянулись вниз толстые струи ливня.
– Шторм продолжается и закончится не раньше вечера, – ледяным тоном сказал Лант, с еле заметной усмешкой наблюдая за изменившимися лицами пассажиров. – Наша яхта неподвластна качке, но я могу и снять защиту. Вы этого хотите? Только вспомните, что в каютах ваши дети, падчерица, матросы наконец. Если вы, княгиня, желаете, я могу доставить вас к шхуне, чтобы вы забрали свои вещи. Доставить с точностью до вершка… по вертикали. А вот по горизонтали – вам придётся идти по дну саженей двадцать. Шхуна затонула через десять минут после того, как вы её покинули. Вы умеете дышать под водой? Нет? Сядьте!
Пока он говорил, окно снова стало матовым, вернулся яркий «солнечный» свет, преломлявшийся в «хрустальной» мебели и игравший радужными отсветами на листве декоративных растений.
Мужчины не знали, что им делать: то ли защищать женщину, оскорблённую поведением странного хозяина невозможной яхты, то ли подчиниться его приказам. Наконец они приняли решение и сели в кресла. Князь насильно привёл жену, усадил её рядом с собой и держал за руку, не давая встать.
– Спасибо, – хмуро улыбнулся Лант. – А теперь поговорим.
Он выдержал паузу, оглядывая наших гостей. Пять мужчин – растерянные, испуганные, не понимающие, куда попали, и держащиеся на одном упрямстве и чувстве собственного достоинства, ну или просто на упрямстве, и истеричная, злая на всех светская фурия, уверенная, что она – не в приличном обществе, а значит, может вести себя как хочет.
Лант взглянул на меня, улыбнулся: «Сейчас лучше объяснить всё мне», – и заговорил тихим жёстким голосом:
– Вчера вы все были взволнованы и потрясены тем, что произошло и куда вы попали. Я понимаю ваше состояние и благодарю, что вы держите себя в руках.
– В сказках и не такое бывает, – вырвалось у помощника капитана.
– В сказках, – согласился Лант. – Но здесь не сказка, уверяю вас. Позвольте представиться ещё раз в более спокойной обстановке. Моя жена – вита Деми Незедера. Я – витар Лант Незедера. Мы – полномочные послы правителя Шалорна. А эта яхта, соответственно, является территорией государства Лорн.
– Какого государства? – одновременно переспросили князь и помощник капитана. Секретарь порывался задать тот же вопрос, но промолчал, понимая, что находится здесь по благосклонности влиятельных лиц, и её – эту благосклонность – не стоит терять.
– Государство Лорн является древнейшим государством планеты, – очень ровно ответил Лант и высветил на стене карту Антарктиды, на которой горела точка – аккурат в центре древнего, затянутого ледниками ударного кратера. – Долгое время оно не вступало в контакты с окружающим миром, однако правители следили за происходящими событиями. Правитель Шалорн просил нас быть его посланниками и установить дипломатические контакты с Российской империей. Мы планировали прибыть к границам России в конце июля, однако вчерашнее происшествие несколько нарушило наши планы, поэтому нам придётся ускорить события. Но возник один вопрос…
Лант немного помолчал, глядя на князя и его жену.
– Князь, вы ведь понимаете юридические особенности общения с послами и вопросы нахождения на территории иного суверенного государства?
– Да, витар, – напряжённым голосом ответил тот.
– Хорошо. Вчера вечером и сегодня утром было несколько неприятных происшествий, в результате которых моя супруга – полномочный посол Шалорна – подверглась словесным и физическим оскорблениям…
Лант снова взглянул на меня: «Молчи!» – и продолжил:
– Князь, вы знаете, что подобные… инциденты могут осложнить установление дипломатических отношений? Учитывая все сопутствующие обстоятельства?
– Я понимаю, что… – запинаясь, начал князь, всё более хмуро поглядывая на жену. Та, оказавшись в созданной ею для себя ловушке, попыталась вывернуться и с надетой на лицо светской улыбкой извинения ответила ставшим невероятно нежным и смиренным голосом:
– Я очень сожалею о прискорбном недопонимании… вита Незедера. Но… но прошу понять меня: такой ужас, такое невероятное потрясение… Я боялась за себя и детей и была не в себе. И… У нас столь скромное платье носит прислуга, и я… Я прошу прощения за эту ошибку.
Лант снова улыбнулся, отлично поняв, что, формально извиняясь, княгиня пытается не просто отговориться, но и свалить всё с больной головы на здоровую и выйти из неприятной ситуации скорее жертвой, чем виноватой.
– Следовательно, всё дело в одежде? – Он неприятно усмехнулся, глядя на скромно улыбающуюся женщину и еле сдерживающего негодование на неё князя.
– Да… нет… – Княгиня на самом деле не знала, что ответить, как себя вести. Она никогда не слышала о государстве Лорн. Она никогда не видела таких яхт. Она никогда не оказывалась в ситуации, чтобы знатные особы вели себя так, как мы с Лантом. И ещё она не умела думать. Разум ей заменяли заученные с младенчества светские условности, обычаи, опиравшиеся на признаки богатства или бедности, в соответствии с которыми она и общалась с людьми. А тут всё было не так.
Пока она, удерживая на чётко очерченных пухлых губах смущённую улыбку, пыталась понять, что вообще происходит, Лант незаметно коснулся браслета. Выглядевшая прочной стена разошлась, будто занавес, из тёмной буфетной вышла робо-горничная с корзиной фруктов. Мы не любили этих кукол, но создали их, и довольно много, потому что в этом мире они были символом нашего высокого статуса.
Прекрасная горничная шествовала в ниспадающей до пола тунике из драгоценного золотистого виссона, в золотых сандалиях и в усыпанных самоцветами диадеме, серьгах, ожерелье, браслетах, перстнях. В общем, ожившая статуя античной богини при полном параде. Она с поклоном поставила на стол вазу с фруктами и взглянула на княгиню уж точно пламенным взором – таким, каким по легенде смотрит змея на загипнотизированную птицу. На мгновенье пробрало даже меня.
– Следовательно, дело в одежде? – переспросил Лант, указывая на куклу. – Тогда она по своему положению будет выше императрицы. Одни украшения на ней стоят столько же, сколько даёт годовой бюджет небольшого государства, а секрет изготовления ткани утерян ещё в древности.
– Лант… – еле слышно шепнула я.
Друг умел мстить. Жестоко и неотвратимо. Как тогда, с варёными мордохватками. И сейчас пугал меня этим больше, чем во время скандалов с Шалорном или той ссоры с Таном. Этой дуре урок всё равно не пойдёт впрок, а вот её муж… Рядом сидели люди другого социального слоя – прислуга, капитан, его помощник. Разговор, пусть и неприятный, но допустимый среди своих, выговор от высокопоставленного лица – это одно. А вот такой – жестокое оскорбление для аристократа. И ещё я не могла понять, почему Лант делает всё это. Из-за меня? Да, отчасти. И потому что мы были друзьями, и потому что я теперь считалась лицом государства. Но было и что-то ещё. Что-то, связанное и с его отношением к резервациям Петли Времени, и с ненавистью к Медее и Ашке – большей, чем у меня. Здесь было что-то подобное.
Он понял. Голос его изменился, взгляд стал не ненавидящим, а просто жёстким.
– Князь, прошу простить меня за резкость. Я уверен, что все присутствующие забудут о произошедшем, если княгиня придёт в себя после вчерашнего потрясения и более не допустит подобных ошибок. Ни здесь, ни с кем-либо ещё. Мы с витой даём слово, что эта история не выйдет за пределы гостиной. Думаю, вам, княгиня, сейчас лучше вернуться к себе и отдохнуть. В комнате вы найдёте несколько книг – они займут вас. Сударыня?
Двери в коридор открылись, и пошедшая красно-белыми пятнами княгиня удалилась.
Лант обернулся к мужчинам:
– Ещё раз, князь, прошу извинить. Но сложившееся положение не оставило мне выбора. Более подобное не повторится. Думаю, у вас много вопросов? Мы с витой готовы ответить на них.
– Вы говорите, что и вы, и вита – посланники, но это же невозможно… – хрипло выдавил тяжело переживавший позор жены князь. – Не может быть двух посланников в одну страну!
Лант взглянул на меня: «Ты объяснишь?»
– Вы правы, – впервые за всё это время заговорила я. – Но наш случай исключителен. Мы… можно сказать, что мы являемся одним посланником. Лорн – необычное государство, вы должны понимать это. Наша миссия уникальна. Отсюда и наше необычное положение.
– А какова ваша миссия? – осмелился спросить князь, отлично понимая, что на такой вопрос не получит ответа.
– Можем сказать только одно: установление дружественных дипломатических отношений с Российской империей, – улыбнулась я.
– Всё это – ваши дела, – не выдержал капитан. – А что прикажете делать нам? Спасибо, э-э… витар, что вытянули нас из глотки морского дьявола, не дали пойти кормить рыб, но чёрт побери! У меня сорок человек, фрахт на дне, чем отрабатывать перевозку? Или вы нас возьмёте в команду? – Он криво усмехнулся. – Так ваши пугала да колдовство и без нас тут всё сделают. Не будете же вы нас в трюме возить?
– Не будем, – рассмеялся Лант, радуясь, что от сложных светских и дипломатических тем можно перейти к обыденным вопросам. – Вы ведь не против, что мы вас сняли со шхуны?
– Куда уж против, – проворчал капитан, достал трубку и кисет, потом опомнился и взглянул на меня и Ланта:
– Разрешите?
– Нет. – Лант ответил доброжелательно, но так, что капитан сразу убрал всё обратно в карман. – Здесь – нет. Там, где вас разместили, можете курить, но не в комнатах.
– Так что будет с нами? – повторил вопрос немного осмелевший секретарь. – И с матросами?
– После того, как закончится шторм, мы свяжемся с каким-нибудь российским военным кораблём, – объяснил Лант, – и передадим вас под покровительство российского императора. Сами мы не имеем возможности долгое время заботиться о вас. Но пока вы на борту яхты, вас обеспечат всем необходимым.
– Так отрабатывать доставку не надо? – переспросил капитан.
– Нет. Вы же сами сказали, что здесь ваши знания бесполезны.
– Плохо, – скривился капитан и снова вытащил трубку. – Курить не буду, но так-то можно?
Лант пожал плечами: «Да пожалуйста».
– Плохо, – повторил капитан, засовывая трубку в рот, как дети – леденец. – Не привыкли они болтаться без дела. Как бы чего не вышло.
– Я об этом думаю, – серьёзно ответил Лант. Он намного лучше капитана понимал, что сорок с лишним не занятых ничем крепких, привыкших только к физической работе мужчин – очень большая проблема.
На меня внезапно навалилась невероятная усталость. Казалось, что я уже несколько суток иду через Гарь, таща на волокуше целый треножник. Голоса слышались словно сквозь толстый слой ваты.
– Простите, я вынуждена вас покинуть. – Я встала, стараясь не пошатнуться, поймала обеспокоенный взгляд Ланта, улыбнулась: «Всё нормально», – и вышла из гостиной.
***
– Деми, ты в порядке? – Лант встревоженно тряс меня за плечо. – Как себя чувствуешь?
– Нормально… – Я повернулась на спину (оказывается, за всё время сна даже не пошевелилась, и теперь тело затекло) и натянула повыше плед, прикрывая плечи. – Вроде выспалась. А вы как, поговорили?
Лант сел на край кровати и устало улыбнулся:
– Поговорили. Была бы там ты, было бы проще. Я в этих дипломатических вопросах тону.
– Пока ты князя утопил, – невольно улыбнулась я.
– Я не его хотел утопить, а эту дуру! Её горничная на самом деле болеет, или ты не хочешь возвращать её княгине?
– Болеет. И ещё, – я старалась говорить спокойно, – она вся в синяках от щипков и ранках от булавок.
– Причём тут булавки? – не понял Лант.
– Развлечение такое у богатых дам – в прислугу булавки втыкать, если те им чем не угодили. Тут о правах человека всего несколько лет назад говорить начали, а Россия об этом пока и не думает.
– Вот девчонка и страдает, – поморщился Лант. Кажется, ему этот девятнадцатый век дастся намного тяжелее, чем мне. – Да и князь. Я тут немного с его секретарём поболтал. Он очень хотел посплетничать.
– Плохое качество для секретаря…
– Не в нём дело. Тут такая причина… – Лант вздохнул. – Вчера люди в шоке были. Ты не видела, что матросы творили. Кто на колени брякался и молиться на меня пытался, кто наоборот – шарахался, словно от дьявола, крестики выставлял. Ну, у кого они были. Там в команде человек десять католиков. Князь этот тоже не в себе был. Риа тогда со мной связалась, сказала, что добавит в еду снотворное, чтобы люди поскорее в себя пришли. А сама что-то ещё нахимичила. Говорит, что если один раз – безопасно. Вот потому они все сегодня спокойные, рассудительные были. А у снадобья этого побочный эффект: когда перестаёт действовать, люди как сонные мухи, у некоторых вот язык развязывается. Потому секретарь и рассказал кое-что.
– И что? – Я, заинтересовавшись, села повыше, опёрлась о подушку и подтянула к подбородку плед, вытащив его из-под Ланта.
– Лет пять назад князь был по делам в Варшаве, ну и… Окрутили его. Секретарь говорит, всё буквально за месяц-два произошло. Она-то красивая, он и увлёкся немного. Всё в рамках приличия, но… Пришёл с визитом, их вроде как случайно одних в комнате оставили, ей дурно стало. Пока он её в чувство приводил – родня с благословениями заявилась, да так, что не отвертеться. Секретарь сказал, что князю её и жалко было – полячка ведь. Только не пойму, причём тут это.
– Пять лет назад? – хмыкнула я. – В Варшаве? Ну панна шляхетскаяа! Это «болезнь» многих русских интеллигентов: жалеть бедных поляков, которые «пострадали от жестокости варваров-русских» и потеряли своё государство. Князь и стал одной из первых жертв. Панночка не промах!
– Да вот как раз промах! – рассмеялся Лант. – Она думала, что если он русский князь, то богатый, а он… не очень богатый. А она вообще бесприданница.
– Поня-атно. Слушай, а какие книги ты ей подсунул?
– Новый Завет, – улыбнулся Лант, – с закладочками в некоторых местах. И какие-то два морализаторских романа, не знаю, правда, о чём. Просто заказ дал, чтобы нудные и правильные были. Ладно о князьях. Ты вставать думаешь? Обед скоро.
– Думаю. Дай одеться-то.
***
Перед обедом я успела зайти к пассажиркам. Княжна почти выздоровела и теперь скучала, не желая выходить из комнаты, чтобы не пересекаться с мачехой. Я, подумав, принесла ей схему вышивки какого-то пейзажа и всё, что нужно для рукоделия.
Жюли уже не спала, но сил у девушки хватило лишь на то, чтобы сесть и съесть тарелку жидкого супа. Пневмония, пусть и не очень сильная, держалась стойко. Ну куда ей прислуживать княгине? Она же свалится сразу.
Дети чувствовали себя великолепно, и когда я к ним заглянула, бонна как раз разнимала драку из-за пупса, которого мальчик хотел сделать солдатиком, а девочка – своей новой соской. Я рассмеялась и принесла ещё одного пупса и вязание для бонны: ей тоже нужно было чем-то заняться.
Княгиня Баратаева к обеду выходить не хотела. Отговаривалась тем, что ей стыдно передо мной, просила прощения. Но на самом деле – я это отлично видела – она не хотела показываться на глаза тем, кто поставил зарвавшуюся дуру на место.
– Нет, – сдерживая раздражение, ответила я. – В комнаты подают еду только детям и больным.
– У меня так болит голова, и слабость… – манерно застонала сориентировавшаяся княгиня.
– Давайте я вас осмотрю, – с готовностью предложила я. – У нас великолепная медицина, большинство обычных болезней вылечиваются за несколько часов.
– Благодарю вас, вита, не стоит беспокойства. Я буду к обеду.
Выходя из её комнаты, я подумала: может, ну её, пусть на самом деле ест у себя и не мозолит нам глаза? Нам это не в напряг, а видеть за столом эту истеричку – аппетит портить. Но нет. Пускай соблюдает общие правила, а то привыкла жить на особом положении.
***
– Ну и что будем делать? – Лант сел в своё любимое кресло, точно такое же, какое было в нашем лесном доме в Петле Времени. – Просто поболтаем или поработаем?
– Хочется поболтать, – вздохнула я, – но надо работать. Мы не успели подготовиться, очень много вопросов с этой проклятой дипломатией. Да ещё пассажиры. Кстати, надо бы князя переселить к жене…
Я не договорила. Лант расхохотался так, как редко с ним бывало. Отсмеявшись, объяснил:
– Князь очень просил оставить его с матросами. Официально чтобы «служить для этих грубых людей облагораживающим примером», ну то есть чтобы они не буянили от безделья. Но уверен – он сам пошёл бы в матросы, только бы поменьше общаться с жёнушкой.
– Поня-атно… – Я тоже рассмеялась. – Знаешь, княгиня напоминает мне одну красавицу из старого романа. Её семья точно так же окрутила выгодного жениха, правда, он почти мальчишкой был, и невероятно богат. Удивляюсь, что князь в такую же ловушку попал, он же опытный человек. Впрочем, княгиня умнее той, из книги: князя к себе детьми привязала. Он человек умный и истеричку рядом не потерпел бы, может, и развода добился бы. А мать своих детей… Ладно, хватит им косточки перемывать. Давай о делах.
– Я как раз о деле и думаю, – подобрался Лант. – Можно ли использовать знакомство с князем для связей в обществе Петербурга?
– Не знаю… – Я пролистала томик с выдержками из дипломатического и светского этикета. – Если он вхож в высшее общество, то да, а так… Кто его знает.
Лант придвинул к себе справочник по истории русского военного флота и взглянул на меня:
– Я посмотрю, как мы с пограничниками связаться можем. У нас впереди всего несколько дней, потом матросы начнут бузить. Сейчас они квёлые, но двое-трое уже начинают шебуршиться. Да и капитан мне не нравится. Так что на ту сторону не суйся, ладно?
– И ты будь поосторожнее.
***
Следующий день прошёл тихо. Княжна выздоровела и попросилась к малышам: в комнате с больной горничной она скучала. Девушка она была неплохая, искренне беспокоилась о Жюли, но всё-таки она княжна, а не сиделка. Да и бонне польза – поговорить есть с кем. Княгиня хотела припрячь падчерицу к чтению вслух, но я, защищая девушку, выкрутилась, сказав, что её помощь требуется в уходе за детьми. Конечно, если княгиня согласна посидеть в детской, то чтение можно устроить и там. Как раз и детей поможет искупать и накормить. Княгиня ни купать, ни даже видеть детей не хотела – нелюбовь к уходу за детьми была в обычае знатных дам, – так что вынужденно согласилась на одиночество, лишь бы не видеть этих «les infants terribles».
Ещё одним невыполненным капризом знатной особы стало требование обеспечить её хорошими духами, бутылкой вина и кувшином молока каждое утро. Княгиня уверяла, что не выносит нечистоплотности и привыкла каждый день обтираться ароматной водой. Я напомнила ей о душе и выслушала целую лекцию о вреде частого мытья, которое сушит кожу и превращает благородных красавиц в мещанок. Пришлось объяснять, что нормальное купание полезнее, хотя бы потому, что ты прогреваешься весь, а не кусочками. Ну а молочко для тела можно наносить и после душа.
Вообще объяснить людям необходимость ежедневного мытья оказалось довольно сложно. Не потому что они были неряхами, а потому что бытовые удобства не позволяли им часто мыться: попробуй каждый день несколько вёдер воды на купание принеси, нагрей, а потом и унеси. Да ещё комнату натопи, чтобы не простудиться. Это с водопроводом легко, а тут… Говорят, жену Наполеона Жозефину, как раз в это время и вводившую моду на ванны, прислуга из-за этих ванн ненавидела. А если что-то не жизненно важно и требует много сил, то лучше следовать примеру Лисы из знаменитой басни: виноград кислый, потому что до него не добраться, а купание вредно, потому что его сложно организовать. К запаху можно привыкнуть или замаскировать его духами. Ну а особые чистюли могут обтираться той самой смесью молока и красного вина – это на самом деле полезно для кожи.
Я то вела светские беседы с мужчинами, то сидела в комнате Жюли, работая или разговаривая с девушкой. Она болела не то чтобы тяжело, скорее изматывающе. Не было ни кашля, ни высокой температуры, но слабость и головокружение держались стойко. Я даже начала подозревать, что Риа втайне от меня подмешивает в питьё Жюли снотворное, но она уверила, что всё дело в общей ослабленности организма девушки. И рассказ Жюли подтвердил слова врача.
***
Жюли шёл восемнадцатый год. Родилась она в довольно состоятельной семье французских буржуа и, как казалось, должна была прожить спокойную и обеспеченную жизнь. Потом началась революция. Во время Террора никто из родных не погиб, но семья, обнищав, перебралась из собственного дома в каморку на окраине городка. Девочку старались учить, чтобы она могла работать прислугой в состоятельной семье, надеялись, что всё наладится. Потом умерла мать, а два года назад и отец. Жюли пыталась найти работу, но кому нужен шатающийся от голода подросток? Не идти же в «весёлый дом». Повезло – устроилась служанкой в гостинице; помогли образованность и манеры, которым её научила мать. В гостинице девушку увидела княгиня и предложила перейти к ней в услужение. Жюли обрадовалась, подумав, что богатая русская дама хочет ей помочь, но всё оказалось проще. Князь не был особо богат, не было у него и характерной для многих русских дворян страсти к огромному числу дармовой крепостной прислуги. В поездке он ограничился минимумом слуг, в который входила всего одна горничная. И не крепостная – они слишком необразованны, чтобы выполнять свои обязанности вне России. Прежняя горничная, опытная и уверенная в себе полячка, не захотела терпеть выходки госпожи и ушла от княгини, даже жалование не забрала – у других господ больше получит. А горничная требовалась позарез: семья как раз уезжала из страны, времени искать прислугу не оставалось. Так что неопытная, но старательная и согласная работать за питание Жюли очень удачно подвернулась под руку.
Из успокаивающейся Франции семья кружным путём добралась до Англии, где князь решал какие-то свои дела – Жюли вообще не задумывалась, какие, а я сообразила, что скорее всего работал на разведку. Ну а княгиня, как говорили в том мире, разрешилась от бремени здоровой девочкой. Французская нянька к этому времени княгиню уже не устраивала, наняли английскую кормилицу и английскую же бонну. Жюли от этого стало ещё тяжелее: на родном языке и поговорить не с кем, да и хозяйка после родов стала совершенно невыносима. Деваться в чужой стране было некуда, так что Жюли оказалась в ловушке. И с ужасом думала о далёкой непонятной России, в которую приходилось ехать. В её жизни было всего два светлых пятнышка. Первый: князь не приставал к служанкам, ограничиваясь редкими визитами к красоткам полусвета. При такой жене это вполне простительно. Второй светлый лучик в наваливающейся беспросветности – княжна не то чтобы сдружилась с горничной, но относилась к ней как к человеку, а не вещи, даже пыталась научить языкам. А больше опереться было не на кого.
Я думала над рассказом Жюли и над тем, что её ждало в России. Лант же в это время волновался о запертых в помещении бассейна матросах. Посоветовавшись с помощником капитана – тот был довольно толковым человеком, – Лант дал матросам несколько наборов карт, шашек и нард, которые они называли триктрак, и разрешил разминаться в спортзале, в котором сделал турники и канаты и поставил беговые дорожки и примитивные «качалки». Но мужчинам это оказалось не особо интересно. А главное – они не понимали, что происходит. Это военный корабль? Торговое судно? Сказочный кит из рассказов об Ионе? Качки нет, запаха воды нет, работы нет, жратвы от пуза. Ещё бы баб и выпивку. И убрать куда-нибудь капитана с помощником и знатных господ, из-за которых нельзя толком повеселиться. И ещё убрать страшных непонятных кукол, которые не выпускают их наружу и охраняют господ и иногда появляющегося хозяина корабля – тоже непонятного и пугающего.
***
Шло послеобеденное время третьего дня в том мире. Княжна читала малышам сказку, княгиня перебирала спрятанные от всех, как она думала, драгоценности, которые хранились зашитыми в её нательном поясе – обычная предосторожность путешественников в то время. Князь, устроившись в углу общей комнаты, что-то обсуждал со своим секретарём. Повар, сидя за обеденным столом, изучал брошюрку с несколькими рецептами Кока – мы решили сделать ему такой подарок. С нас не убудет.
Я, проверив, как дела у Жюли, посчитала обязанности хозяйки выполненными и ушла к себе. Просто посидеть и полистать что весёлое, для отдохновения души. На расстилающееся за окном спокойное море в солнечных блёстках смотреть не хотелось – помнила, каким оно было пару дней назад. Лучше о проблемах поставок чеснока в Догеву почитать.
– В гости можно? – заглянул ко мне Лант. – Скучаешь?
– Отдыхаю. И готовлюсь к будущей головной боли. Война с Ашкой проще, чем вся эта дипломатия…
– Это точно, – улыбнулся Лант, садясь в кресло. – И безопаснее. По крайней мере для тебя. Как коленка-то?
– Нормально, – отмахнулась я. Говорить об этом не хотелось. В основном потому, что я боялась снять повязку и увидеть вместо колена «кровяную колбасу». Неприятное зрелище, и если есть возможность на это не смотреть, то… Биогель и так всё залечит. К тому же лечить других… не легче, но проще – именно так. Ты за них боишься больше, и это заставляет тебя оставаться спокойной, зная, что они зависят от твоих действий. Лечить себя намного неприятнее. И боль тут совсем ни при чём.
– Ты не меняла повязку? – догадался Лант. – Сдурела? А если нагноение? Где аптечка? Давай сюда свою ногу!
Пришлось пересесть в кресло и терпеливо ждать, пока друг снимет эластичную повязку, намного более удобную и безопасную, чем наши бинты и пластыри.
При виде моего колена он аж присвистнул. А что он ждал? Что всё за эти два дня рассосётся? Такие вещи у меня по месяцу держатся. Хорошо, что настолько сильно я редко «приземляюсь».
– Как ты вообще ходишь? – Он, снова сидя передо мной на корточках, поднял на меня взгляд. – Смотреть жутко. Давай дезраствор, промывать буду.
Снова, как и два дня назад, на пол стекал смешанный с кусочками свернувшейся крови дезраствор. Лант промывал рану, еле слышно шипя в адрес княгини что-то непечатное.
– Больно?
– Нет. Кожа уже отмерла, – через силу улыбнулась я. – Пока эта корка отвалится и новая кожа нарастёт…
Голос у меня дрогнул. Не от боли и не от жалости к себе. Наверное, от обиды, всегда сопровождающей такие вот «гладиаторские отметины». Обиды на то, что простое падение, большинству людей приносящее самое большое обычную ссадину, оборачивалось для меня месяцами неприятных перевязок и всего остального. Только в Петле Времени я была защищена от этого непонятной, но действенной силой Лорнов.
Лант, еле касаясь, смыл остатки запёкшейся крови, потом, осмелев, поддел край кожи и вычистил всё под ней. Я молча терпела. Лант ведь уже дважды серьёзно пострадал – сначала во время той дурацкой дуэли, потом во время бегства от треножников. А я тогда лишь небольшим сотрясением отделалась.
Он заливал рану биогелем, бинтовал, стараясь не причинить мне боли. И тут у обоих засигналили браслеты.
– Корабль! – вскочил Лант. – Я – в рубку.
***
В рубке я оказалась всего на три минуты позже Ланта. Задержалась, чтобы убрать лужу на полу и до конца закрепить повязку на колене.
– Где?
– Вон, – указал на экран Лант. – В двадцати милях от нас. Зонд сверху засёк.
– Они нас не заметят?
– Как? Мы почти под водой и цвет маскировочный. Если сами не покажемся – в метре пройдут и не заметят.
– Когда до них дойдём?
– Если они не изменят курс, а мы скорость – примерно через час с четвертью. У них сейчас семь узлов[3 - Морской узел – единица скорости, равная 1 морской миле (1852 м) в час. Округлённо 20 узлов равны 40 км в час.].
– Так ты совсем моряком станешь, – улыбнулась я. – Морские мили, узлы.
– Это просто, – отмахнулся Лант. – Вот с ними говорить – заранее стыдно. Они же настоящие моряки, а я ни типов кораблей, ни снастей, ни даже званий не знаю.
– Наденем линзы с виртуалкой, – вздохнула я. – Всё равно ими пользоваться придётся, иначе мы в титулах, чинах и званиях запутаемся. Пассажирам говорить?
– Пока рано. Через полчаса подойдём поближе. Эх, тут даже морзянки – и той нет… Главное, чтобы они от нас не сбежали с перепугу.
Он рассмеялся, скрывая волнение. Я тоже боялась этого – что люди испугаются нашей яхты и или откажутся идти на контакт, или вообще пальнут из пушек. Нам-то ничего, но попробуй потом дипломатические отношения выстраивай.
– Пойдём переодеваться, – вздохнула я. – И всё-таки нужно сказать людям. Матросам – нет, а вот «благородным»…
Через полчаса я, уже в парадной форме дипломата – придуманных вместе с Итой чёрных платье и мундире со стоячим воротничком и серебристой отделкой, – прошлась по комнатам пассажирок. Жюли спала, и я не стала её тревожить, даже капнула в стакан с питьём слабого снотворного. Бонну просто предупредила, а обеих дам попросила переодеться в их собственные платья и прийти в общую комнату. Княгиня, забывшись, начала возмущаться, что поздно сказали и она не успеет привести себя в порядок перед отъездом.
– Мы пока не установили связь с кораблём, – спокойно (чего мне стоило это спокойствие) объяснила я. – Мы надеемся, что всё пройдёт нормально, и вы сможете наконец вернуться в Петербург. У вас есть где там остановиться?
– Да, сударыня, – ответила за мачеху княжна. – У нас там дом…
– Хорошо. Не хотелось бы оставлять вас и детей без помощи. – Я улыбнулась девушке. – Простите, я должна вас покинуть.
Лант уже предупредил князя (прислугу мы пока ставить в известность не хотели – могут разболтать матросам, – а капитан с помощником спали) и снова был в рубке.
– Ну что?
– Они идут тем же курсом. Я немного увеличил нашу скорость, минут через десять будем в зоне устойчивой видимости.
– Покажи на экране.
– Вот. – Лант приблизил изображение. – Шлюп. Справочник выдаёт, что там у них пятнадцать-двадцать пушек и человек шестьдесят экипажа.
– А мы для них как выглядим?
– Вот так. – Друг вывел изображение с одного из постоянно находившихся над нами зондов Шалорна.
На экране возникла похожая на кита длинная туша из серо-серебристого, под цвет воды, металла, по спине которой, словно по рекламному экрану, бежали символы. Я не могла их понять, но знала, что там: «Просим людей для мирных переговоров». Всё-таки очень неудобно, когда сообщения передаются флагами.
Вот на шлюпе поднялась суматоха – нас заметили. На рее появилась фигура матроса, замелькали флаги. Придуманная Таном и Лантом техника перевела:
«Кто вы?»
«Послы. Просим переговоров».
На шлюпе думали. Мы видели, как люди суетятся у пушек – их было по восемь с каждого борта.
«Ложитесь в дрейф».
«Ждём вас».
– А если шарахнут? – Я наблюдала за суетой на шлюпе.
– Нам-то что? Вот им будет неприятно, – наигранно рассмеялся Лант.
– Только отражающее поле не включай.
– Я что – дурак?
Наконец на воду спустили шлюпку.
– Пора. – Лант резко побледнел, стал жёстче и выше.
Я, выгоняя из тела и разума внезапно нахлынувшие слабость и страх, поспешила в общую комнату.
– Скоро прибудут русские моряки. Прошу вас, князь, сопровождать нас на переговорах, нам необходима ваша помощь. Вас, сударыни, прошу подождать здесь.
***
Мы спустились на нижний ярус – там удобнее было принимать людей из невысокой шлюпки. В шлюзе уже стоял Лант. Рядом с ним охрана – десять робо-слуг. За ставшей прозрачной стеной виднелось искрящееся море, парусник и медленно приближающаяся к нам шлюпка.
– Их двенадцать человек, – указал на шлюпку Лант. – С оружием. В основном холодное, но у двоих пистолеты.
– А если пальнут здесь, в шлюзе? – спросила я, словно забыв о стоящем рядом князе.
– Как? Вспомни, сколько времени этой дуре надо, чтобы раскочегарилась. Они не успеют даже прицелиться – охрана их скрутит. А вот палаши… Держитесь поближе к охране. Если что… Всё, открываю шлюз.
Хорошо, что гребцы сидели к нам спиной и пока не паниковали. А вот стоявшие в шлюпке два офицера не верили тому, что видели. Они приближались к огромной, вроде бы металлической штуке, которую невозможно было назвать кораблём, у которой не было ни одного выступа или отверстия. Потом её бок просветлел, как оттаявшее ото льда стекло, за ним стало видно просторное помещение и несколько человеческих фигур. Затем стенка вздулась пузырём, вытянулась – если бы они видели слона, то сказали бы «как хобот», – и распустилась на конце четырёхлепестковым цветком. В образовавшийся коридор шагнул высокий молодой мужчина в чёрной с серебром странной одежде. Обернулся, что-то сказал, и к нему подошли мужчина раза в полтора-два старше, в дорогом костюме модного европейского покроя, молодая женщина в чёрном с серебром платье и двое странных мужчин в яркой, словно бы сделанной из металла облегающей одежде. Остальные фигуры неподвижно стояли в глубине помещения. И ни у кого не было оружия. Даже намёка на него.
– Причаливайте сюда, – крикнул Лант сначала по-английски, потом по-французски и по-русски. Только в этот момент я поняла, что все эти годы мы общались именно на русском. Лант, без притворства практически ничего не знавший о России, говорил по-русски без акцента. Как такое возможно? Или это влияние Шалорна? Но требовалось думать о другом.
Шлюпка мягко ткнулась в нижний «лепесток» шлюза, один из роботов подхватил брошенный ему конец и закрепил на загнутом «кончике лепестка».
– Кто вы? – сиплым от потрясения голосом спросил старший из офицеров. А смелые люди – моряки. Это фактически первый контакт, они вообще не подготовлены, но держат себя в руках.
– Приветствую вас на яхте «Универсум», – поклонился Лант. Кажется, он втайне брал у Тана уроки этикета, но его движения всё же были скованными и несколько неестественными. – Я – витар Лант Незедера. Моя супруга – вита Деми Незедера. Мы – полномочные послы государства Лорн к его императорскому величеству Александру Павловичу. Гость нашей яхты русский князь Баратаев. С кем имею честь говорить?
– Лейтенант русского флота Бровицкий. – Офицер, немного осмелев, перепрыгнул на край шлюза, но был готов в любое мгновенье вернуться в шлюпку. Бледные матросы оглядывались на нас, крестясь, показывая фиги и плюясь через плечо. Второй офицер тоже очень хотел этого, но держал себя в руках.
– Зачем вы пригласили нас на борт? – сразу спросил лейтенант.
Я сделала шаг вперёд, улыбнулась настолько доброжелательно, насколько это вообще возможно:
– Мы уже несколько дней ждём русский военный корабль. У нас дипломатическая миссия к императору Александру. Также на борту находятся семья князя Баратаева и экипаж шхуны, на которой князь возвращался в Санкт-Петербург. Шхуна погибла во время недавнего шторма, мы едва успели спасти людей.
Я говорила очень ровно, стараясь не произнести ни одного неизвестного офицеру слова. И так у нас с Лантом совершенно иной выговор – за два века язык сильно изменился.
– Мы вызвали вас, чтобы вы передали его величеству императору Александру запрос от нашего правительства на установление дипломатических отношений, а также доставили в Петербург наших гостей – подданных Российской империи. Есть и ещё несколько важных причин, но эти – главные. Думаем, лучше продолжить беседу в более удобной обстановке. Если вы согласны принять приглашение, выберите себе в сопровождение людей и добро пожаловать на борт.
– Сударыня! – Оба офицера, осознав наконец, что перед ними женщина, поклонились. В шлюпке раздался едва слышный шёпот: «Гля, баба!»
– Вита Деми Незедера, посланник государства Лорн, как и мой супруг. Вы примете приглашение?
Бровицкий обернулся к своим спутникам, указал на четырёх человек, и те, то и дело крестясь и совсем побелев, перебрались из шлюпки в причальный шлюз.
– Мичман, вы остаётесь за старшего. Смотрите, чтобы не было неожиданностей, – наигранно бодро приказал лейтенант.
У меня мелькнула мысль: а если мы закроем шлюз или вообще уйдём под воду? Что они будут делать? Шлюпка-то для нас – что прищепка для кита.
– Прошу вас. – Лант пропустил вперёд меня и князя. Потом шли два робота, наши гости, Лант и ещё два робота.
В основном шлюзе я остановилась и обернулась к лейтенанту:
– Мы понимаем ваше удивление и хотим сначала провести экскурсию по яхте. Надеемся, это позволит уменьшить недоверие к нашим словам. Вы не откажетесь осмотреть яхту?
Лейтенант вряд ли ожидал такого, потому что на несколько мгновений впал в ступор, но потом согласился.
– Тогда витар расскажет вам о служебных помещениях, а я – о жилых, – улыбнулась я и отступила, давая дорогу Ланту.
Мы на самом деле ничего не скрывали – нечего скрывать было. Всё, что отличало нашу яхту от кораблей этого мира, было не в видимых механизмах, а в самом корпусе, переборках, лестницах. И в герметично закрытом нижнем ярусе – в нём находились двигатель и источник энергии, работавшие по совершенно неизвестному нам принципу. В сущности, мы о яхте знали немногим больше наших гостей. Мы просто умели ею пользоваться. И были единственными хозяевами – яхта подчинялась только нашим приказам. Но гостям обо всём этом говорить не стоило.
Осмотрев хозяйственный ярус, мы поднялись на жилой уровень.
– Прошу вас. – Я повернула вправо, к гостиной и каютам. – Здесь жилые комнаты для нас и наших гостей. Это гостиная. Знакомьтесь, княгиня и княжна Баратаевы.
Княгиня при виде элегантного морского офицера аж расцвела, княжна с лёгким смущением поклонилась.
Я продолжила экскурсию, теперь уже и для обеих дам, и показала парадный кабинет, малую гостиную и библиотеку, до этого закрытые и незаметные для пассажиров. Потом провела по коридору мимо жилых кают (наши личные комнаты были заблокированы – нечего на них посторонним пялиться), и мы наконец дошли до расположенной в носу яхты рубки. Пока шли по коридору, я уловила тихий шёпот лейтенанта: он спросил князя, не захватили ли их в плен и не держат ли на борту насильно. На это князь искренне возмутился, уверив, что мы не только спасли их от гибели, но и предоставили полную свободу и обеспечили всем необходимым.
В светлой полукруглой рубке с прозрачными стенами и потолком я предоставила слово Ланту.
– Это рубка нашей яхты. Отсюда мы отдаём приказы к изменению маршрута, прокладке курса и так далее.
– Но… Где рулевой? Где команда?.. – Не выдержал лейтенант, потрясённый тем, что кроме нас с Лантом и наших гостей он нигде не видел ни одного человека или даже механической куклы. Что охрана не люди, а куклы, он понял сразу и удивлялся им меньше всего: автоматоны к этому времени были достаточно широко известны. Больше всего его удивляло отсутствие команды на таком гигантском корабле, где должны быть сотни человек…
– Наша яхта не нуждается в обслуживании людьми, – улыбнулся Лант, опершись на заблокированный пульт управления, который гости принимали за странный рабочий стол. – Знаю, что для вас, военного моряка, это звучит необычно и, возможно, даже кощунственно, но… Нам нет необходимости знать основы мореходства. Наши приборы сами проложат маршрут, определят глубины и течения, изменят скорость судна. Давайте поднимемся на верхнюю палубу, и я объясню подробнее.
Мы вернулись к основному шлюзу и по парадной лестнице поднялись наверх.
Это был особенный, специально рассчитанный Шалорном и мной сюрприз.
Представьте себе оранжерею примерно двенадцати метров в ширину и семидесяти в длину, накрытую бесшовной прозрачной крышей. Оранжерею с пышными кустами, зелёными лужайками, фонтанами, в которых струйки, падая на колокольчики, создавали едва слышную тихую мелодию, с прячущейся среди зелени лёгкой прозрачной мебелью. В общем – верхний этаж какого-нибудь современного торгового центра. Даже сейчас это не совсем обычное зрелище. А в начале девятнадцатого века, на палубе находящегося в открытом море судна!.. Все были потрясены, матросы вообще, кажется, посчитали, что попали в сказку или рай.
– Прошу вас. – Я указала на специально подготовленный для этой беседы уголок мини-парка. На белоснежной скатерти стоял сервиз тончайшего фарфора, два робо-лакея, стоя за удобными креслами, ожидали приказов.
Мы сели, и Лант, взяв полупрозрачную чашечку с жасминовым чаем, начал объяснять:
– Яхта предназначена для выполнения дипломатической миссии. Она не только позволяет преодолевать океанские просторы, но и является нашей резиденцией. Как видите, тут предусмотрено всё.
– Но нет людей. Не считать же ими ваших… ваши заводные куклы, – излишне резко от потрясения сказал лейтенант.
– Верно, – улыбнулась я. – Причина в том, что мы не являемся подданными Шалорна. Мы приняты им на службу для выполнения дипломатической миссии, и эта яхта создана вне его государства. В настоящее время лишь мы двое можем свободно передвигаться по планете. Увы, но таковы не зависящие от людей Лорна ограничения.
– Сословные? – усмехнулся лейтенант.
– Нет. Природного свойства. Государство Лорн изолировано от мира природными преградами. Мы же не являемся детьми этой планеты. Во Вселенной много иных миров. Это вполне реальные, а не потусторонние миры. Вам достаточно взглянуть ночью на небо, чтобы увидеть их. Шалорн связался с нами, поскольку мы можем выполнить его поручение. Государству Лорн необходимо установить контакты с другими странами. В первую очередь – с Россией.
– Так Шалорн человек или государство? – спросил совсем запутавшийся лейтенант.
– И то, и другое. Так получилось, что нынешний руководитель назван в честь страны, – пояснила я.
– Благодарю вас, сударыня. Позволите спросить, витар? Каковы возможности вашего невероятного судна?
– Очень большие, – ответил ожидавший этого вопроса Лант. – Кроме того, что вы уже видели, она не зависит ни от ветра, ни от морских течений, может очень быстро менять скорость и направление движения.
– Это на самом деле удивительно, – согласился лейтенант. – Но ей нужен экипаж. Не станете же вы уверять, что справитесь со всем без людей? А если на вас нападут? Идёт война… У вас наверняка есть оружие – без него не выходят в море даже торговые суда.
– Видите ли, – улыбнулся Лант. – Судно не зависит от ветра и может в любой момент поменять курс. Скорость яхты – двадцать узлов. Кто может задержать её?
Лант сказал неправду. На самом деле яхта была не морской, а космической, созданной по образцу хранившихся в архиве Шалорна чертежей, и вполне могла путешествовать хоть до Плутона. С соответствующей скоростью, разумеется. Ну а двадцать узлов… Сказать так было проще для всех: скорость для этого мира очень большая, но все-таки реальная. И для яхты, и для наземных экипажей.
– Яхту могут окружить и расстрелять из пушек. – Лейтенант взглянул на держащийся метрах в ста от нас шлюп. – Разве вы не дадите отпор?
– Яхта имеет защиту, мы называем это энергетическим полем, – объяснил Лант. – Ядро, выпущенное по нашей яхте, отразится с той же скоростью и траекторией. Если ваш командир захочет дать по нам залп… Пострадают ваши люди. Это не угроза. Мы на самом деле не имеем на борту оружия. Мы защищаемся иначе – отражая чужой удар, как зеркало отражает луч света. И не имеем нужды в нападении. Для дипломатической миссии это вредно.
– Вы позволите? – Я вмешалась в разговор. – Пора перейти к делу. Мы пригласили вас на борт, чтобы вы передали – через своё начальство, разумеется, – официальное письмо правителя Шалорна к императору Александру. Хочу предупредить: при вскрытии конверт изменит цвет, и никакие таланты химиков не помогут. Простите, но это необходимая предосторожность.
Я невольно улыбнулась, вспомнив виртуозов перлюстрации дипломатической корреспонденции, потом продолжила:
– Однако содержание письма не является тайной, и вы можете передать его своему руководству. Правитель Шалорн хочет установить дипломатические связи с императором Александром и просит его величество принять нас в качестве полномочных послов государства Лорн. Ответ мы будем ждать здесь через неделю. В случае отказа мы уполномочены по своему усмотрению установить дипломатические отношения с любым государством как в Старом, так и в Новом Свете. Учитывая возможности государства Лорн, отказ не принесёт пользы России. Знания Лорна велики, эта страна обогнала вас на сотни лет, и именно знания хочет предложить в обмен на то, что потребно её народу. Кроме того, мы как представители третьей, незаинтересованной стороны, передадим обеим договаривающимся сторонам некоторые научные и технические знания нашего мира, неизвестные никому на этой планете.
Лейтенант едва заметно усмехнулся. Обычный военный, он не понимал, что время власти парусов на море и лошади на суше ушло. Наступало время науки, увеличивающихся скоростей и… смертоносного для тысяч людей оружия.
Я отогнала эту мысль и заговорила о другом:
– Также мы просим вас доставить в Петербург семью князя Баратаева. И, если ответ его величества правителю Шалорну будет благоприятным, то через неделю, когда вы доставите этот ответ, забрать с нашей яхты находящийся на борту экипаж погибшей английской шхуны – сорок пять человек. Сейчас мы не просим этого, поскольку понимаем, что ваш корабль не в состоянии принять на борт такое число людей.
– А где этот экипаж? – спросил лейтенант. – Я не видел ни одного человека.
– Пойдёмте, мы закончим нашу экскурсию, и вы познакомитесь с этими людьми, – встал Лант. – Мы вынуждены несколько ограничить их свободу, поскольку некоторые из них, не занятые делом, могут представлять угрозу находящимся на борту женщинам. Прошу дам вернуться в гостиную. Князь, вы будете сопровождать нас или останетесь с дамами?
Князь, разумеется, пошёл с мужчинами, я, княгиня и княжна вернулись в общую комнату.
Мужчины пришли через полчаса и лейтенант вместе с Лантом спустились к шлюпке. Вскоре в гостиной появился мичман, а шлюпка отошла от яхты и поспешила к шлюпу.
Следующие два часа были заняты переговорами, сборами пассажиров (несмотря на вечер, княгиня потребовала, чтобы её доставили в Петербург, ну или хотя бы в Кронштадт немедленно!) и всеми теми хлопотами, которые так выматывают и уезжающих, и хозяев.
– Где моя горничная?! – попробовала повысить голос готовая к отъезду княгиня.
– Всё ещё болеет, – спокойно ответила я, подавая бонне сумку со сменой одежды для неё (женщина ведь потеряла всё, а нам не в убыток) и с игрушками для малышей.
– Тогда пусть болеет и дальше! Мне она не нужна. Денег не получит! И рекомендательных писем! – Княгиня опомнилась и сменила тон. – Прошу вас, вита, если вас не затруднит, передать ей это.
Спорная честь. Но княгиня Баратаева была в своём репертуаре.
Я пожала плечами. Жюли ещё несколько дней не сможет выйти из комнаты, настолько слаба. А потом… Мне тоже требуется горничная, чтобы объясняла, для чего нужны все эти местные женские штучки.
Наконец князь, уверив нас, что лично посодействует нашему делу, забрал своих домочадцев и сел в шлюпку. Взамен него на борту яхты оставался знакомый уже мичман Унковский. Он был как бы гарантией для обеих сторон: русским – что наша яхта не уйдёт в море, и мы не свяжемся с кем-либо – от французов до гипотетической армады Лорна (хотя такая гарантия и была призрачной); нам – что через неделю мы получим хоть какой-то ответ.
– С ног валюсь. И голова чугунная, – рухнул в кресло Лант. – И это даже не переговоры, а только переговоры о переговорах. Лучше ещё десять раз Меровинген штурмовать. Сколько сейчас? Двенадцатый час? Пошли спать!
***
После отъезда князя мы наконец получили немного свободного времени, чтобы осознать, что вообще происходит и к чему нужно готовиться. Все книжные знания, собранные нами за месяцы подготовки к посольству, теперь казались не связанными с реальностью значками на листах бумаги. Мир девятнадцатого века, с которым мы едва столкнулись, был совсем другим – речь, поведение людей, манера двигаться и тем более восприятие действительности. И мы получили время, чтобы осмыслить всё это.
Мичман Иван Яковлевич Унковский, с которым мы общались довольно много, вёл себя сдержанно и официально. Не из-за характера, а от пусть и скрываемого, но страха неизвестности, с которой он внезапно столкнулся. Молодой, едва вышедший из гардемаринов, он был обычным парнем из провинции. Его мир ограничивался жилыми и учебными зданиями Морского корпуса и кораблями. Он знал свою профессию, хорошо знал. А кроме неё? Естественные науки в то время только начали развиваться и для моряков ограничивались в основном прикладными моментами. Художественная литература? А что писали в восемнадцатом веке? Уж точно не фантастику о других мирах, о которых и мало кто из учёных задумывался. Словосочетание «другой мир» было связано скорее с загробной жизнью, чем с иными планетами. Сказки? Христианские легенды? Страшилки о нечисти? Именно это и было той призмой, через которую мичман воспринимал происходящее. Слишком образованный, чтобы верить в побасенки о нечисти, и слишком мало знающий, чтобы считать нас обычными людьми. А тут ещё опасение, что мы чего-то хотим от его родины. А если того, что принесёт ей вред?
Поэтому мичман общался с нами сухо, на вопросы отвечал с задержками, обдумывая, как и что сказать, чтобы не сболтнуть лишнего. Сам вопросы задавал охотно, но осторожно, словно шёл по тонкому льду (в наше время сказали бы «по минному полю»). И очень внимательно следил, чтобы Лант без него не подходил к рубке. Унковский был уверен, что отдавать приказы Лант может только оттуда. Меня он вообще в расчёт не принимал, потому что женщины в его время не вмешивались в такие дела. Но в рубке он любил бывать, задавая вопросы, рассматривая карты и вручную копируя их – то ли не доверял тем атласам, которые мы предлагали ему взять насовсем, то ли просто тренируясь в навыке картографирования. И разговаривал с капитаном и его помощником, которые теперь тоже имели доступ в рубку. В присутствии Ланта, разумеется.
Если Лант общался с мужчинами, то я – с Жюли. Об отъезде своих прежних хозяев она узнала утром. И так бледная, она побледнела ещё больше и заплакала:
– А как же я?.. Что мне делать? У меня нет ни одного су… И рекомендаций…
– Вам у них было не очень хорошо. Вас плохо кормили, обижали, и потому вы так тяжело заболели, – ласково объяснила я. – Если бы вы остались у княгини, то совсем пропали бы. Вам нужно набраться сил. Предлагаю поработать у меня. Два месяца. Потом вы сами решите – оставаться или искать другое место. У вас будут еда, одежда, собственная комната, вас никто не обидит. Работы совсем немного: объяснять мне местные обычаи, иногда помогать одеваться, следить за моим гардеробом. Ну и разные мелочи – почитать вслух, что-то принести или унести. Согласны?
– Да, мадам! – Жюли обрадованно улыбнулась и попыталась встать. Пришлось насильно уложить её обратно:
– Пока не окрепнете, никакой работы!
На болезненное состояние Жюли, видимо, очень сильно влияла необходимость прислуживать скандальной княгине, а когда эта обязанность исчезла, девушка на глазах стала поправляться. Это не было обманом – Риа такое сразу бы заметила. Но надежда на будущее, хорошее обращение, спокойная жизнь – великолепные лекарства. Так что уже через день Жюли смогла выйти из каюты, чтобы познакомиться с расположением комнат и начать выполнять свои обязанности, которые я, если честно, ей придумывала. Мне ведь горничная не требовалась, скорее компаньонка, да и то ради приличий.
Жюли ела с нами, хотя и сидела в дальнем конце стола. Худенькая и бледная после болезни темноволосая девушка невольно привлекала внимание мужчин, особенно мичмана. Тем более он заинтересовался, когда я попросила её почитать вслух переведённый лорнами на французский «Остров сокровищ». Жюли оказалась великолепной чтицей, почти не спотыкалась на сложных словах, и Унковский, вместе с капитаном и помощником рассматривавший большую физическую карту мира, которую показывал им Лант, то и дело оглядывался на девушку.
***
На пятый день ожидания появился знакомый шлюп, на котором прибыли несколько представителей Канцелярии иностранных дел. Его сопровождали ещё два судна, то ли для охраны, то ли для проверки слов капитана шлюпа. Сдержанные, прячущие за деловым тоном испуг сотрудники Канцелярии передали нам официальное письмо от императора Александра с предложением ожидать ответа не в нейтральных водах, а рядом с Кронштадтским портом. Лант пожал плечами – нам-то какая разница? – и провёл визитёров в рубку, чтобы они сами проследили, как мы выполняем просьбу императора.
Через несколько очень скучных часов (эти тридцать миль мы могли бы пройти за час, но приходилось подстраиваться под скорость сопровождающего нас шлюпа) мы пришли в назначенное место. Рядом ненавязчиво маячили несколько военных судов и один линейный корабль. После этого визитёры удалились, оставив на борту всё того же мичмана Унковского. Он, видать, вызвал их доверие своей сообразительностью и исполнительностью. Так глядишь, после всего этого и лейтенанта получит, а то и по дипломатической части пойдёт. Неплохой парень – честный, не выслуживается, но и приказы выполняет точно.
В следующие дни о нас словно забыли. Правда, линейный корабль и два шлюпа охраняли яхту от излишнего любопытства – это если официально. А на самом деле следили, чтобы мы ни с кем не связывались и не ушли из русских вод. Мы над этим почётным караулом втихую посмеивались. Ну что они могли сделать? Только привлекли к нам то самое излишнее внимание.
Гораздо больше, чем маячившие в полумиле корабли, нас волновал вопрос: что делать с матросами? Сведения о них мы передали русской стороне, но пока там свяжутся с английским посольством, всё перепроверят, договорятся…
Одурелые от безделья мужчины целыми днями или играли в карты, или лазили по натянутым в спортзале канатам и лестницам, о которых очень просил капитан: «иначе люди разучатся работать». Как-то мы попытались развлечь их фильмами, но затея провалилась. Не из-за их неразвитости и страха перед «колдовством». Им было неинтересно. Это в наше время движущиеся картинки – главное развлечение человечества, а ещё сто лет назад было много людей, которые совершенно не воспринимали кино: – для этого тоже нужен навык мозга. К тому же что показывать? Наши фильмы они не поймут. Сказки – есть риск, что посчитают реальностью, а нам такое совсем не нужно. Научно-популярные фильмы? О чём? И как потом объяснять, откуда мы знаем так много о местах, где вроде бы никогда не были? Так что оставались те самые карты и канаты в спортзале.
***
Время подходило к ужину. Жюли была у себя, мичман на верхней палубе наблюдал за движением солнца, Лант пошёл к матросам проверить, всё ли у них в порядке. Что было дальше, я знаю в основном со слов Ланта и из видеозаписей.
Скучающие от безделья моряки сидели на своих матрасах и ждали ужина. Отоспавшиеся, отъевшиеся здоровые мужчины давно привыкли к Ланту и к его охране из четырёх роботов.
Но в этот раз появилось нежданное развлечение – у одного из матросов начался приступ эпилепсии. Непредсказуемая болезнь, может появиться даже у вроде бы здорового человека – так объясняла нам Риа, уча оказанию первой помощи. Поэтому Лант не удивился, а поспешил к бьющемуся в припадке мужчине, на ходу открывая переносную аптечку. Но едва он наклонился над матросом, как припадок прекратился, «больной» вцепился в Ланта и дёрнул его на себя, а сверху накинулись ещё несколько человек. Лант не успел ничего понять, как его повалили на пол и заломили за спину руки, не давая двигаться. Не потому что знали о свойствах браслета – все считали его всего лишь дешёвым украшением, – а чтобы Лант не сопротивлялся.
Робо-охрана отреагировала мгновенно, но один против десяти – не лучший расклад даже для андроида. К тому же у них стоял запрет на причинение тяжких увечий или убийство безоружных людей. Не из-за нашей гуманности – мы по общению с Ашкой знали, что гуманизм имеет свои границы, – а потому что дипломатические скандалы и разбирательства с родственниками пострадавших нам были совсем ни к чему. Да и не рассчитали мы возможностей людей.
Моряки умели драться и, навалившись толпой, быстро упаковали роботов в прочные синтетические матрасы, связав их синтетическими же, срезанными в спортзале канатами. Ну пострадали несколько человек – у кого вывихи или выбитые зубы, – так это мелочи.
– Поднимите его! – хрипло приказал капитан. – И этих тоже. Их – связать. Его – держать. Нам его руки нужны.
За прошедшие две-три минуты матросы скрутили не только Ланта, но и ещё нескольких пытавшихся его защитить человек, в том числе помощника капитана. Не вся команда устроила заговор, были там и нормальные люди.
Ланта подняли на ноги, попутно дав по рёбрам, чтобы не дёргался, и капитан, пыхая ему в лицо трубочным дымом, с усмешкой объяснил:
– Не бойтесь, сэр, мы не пираты, а честные моряки. Грабить не будем. Но шхуна и фрахт на дне, а за ваше судно парламент нам столько соверенов отсыплет, что и внукам хватит. И Наполеона с такими союзниками, как ваш Шорорн, мы быстро победим. Доводите судно до Скарборо, а там говорите с парламентом и королём. Откройте трюм и рубку!
Лант попытался дёрнуться, но получил аккуратный удар под дых.
– Откройте дверь!
– Освободите руки, – разгибаясь, прохрипел Лант.
– Одну! И без фокусов!
Лант не мог воспользоваться браслетом, не мог противостоять нескольким десяткам людей. Оставалось подчиниться. И, открывая дверь, незаметно нажать кнопку тревоги, вмонтированную в косяк на всякий случай.
– Баб поймать, но не тискать. Не грабить… – начал было капитан, но его смели.
Какой дурак, зная, что перед ним сказочный корабль с сокровищами и молодыми женщинами, будет выполнять приказ потерявшего судно капитана? Плевать они хотели на влияние Англии! Они уже получили свой приз. Оставалось заставить беззащитного лопуха-хозяина выполнять их приказы, понять, как тут всё управляется, и всё – они станут правителями морей. Такому судну не страшна целая эскадра.
Я подходила к общей комнате, когда одновременно заверещал браслет и в конце коридора раздались топот, гогот и крики:
– Держи бабу!
– Золото!
– Камушки-то настоящие?
Я бросилась назад. Не в рубку – до неё было слишком далеко, – в нашу кухоньку. Успела заскочить, заблокировать дверь. Как и все остальные двери и выходы на другие уровни яхты.
К рубке, волоча за собой Ланта, протопали десятка полтора человек. Остальные грабили гостиную.
– Эй, баба смылась!
– Потом поймаем. Тащи его!
– А ну открывай! Без колдовства своего!
Послышался приглушённый удар – Ланта толкнули так, что он въехал плечом в дверь рубки. И вынужден был открыть её.
Всё-таки сбылись слова, сказанные им в первый день в этом мире, когда мы спасали это стадо павианов. Мне пришлось закрываться, защищая себя. Но не бросать Ланта!
Мы не предусмотрели защиты на такой случай. Угрозу ждали извне, а если внутри – есть же робо-охрана. Что её окажется мало, мы и представить не могли. Я была вынуждена импровизировать. И единственное, что пришло на ум – газ. Не слезоточивый, от него пострадает и Лант. Сонный.
***
Лант очнулся через пять минут после того, как я втащила его в кухню. Медленно сел, обвёл комнату непонимающим взглядом, глубоко вздохнул и закашлялся от боли в рёбрах. Я, сев рядом с ним на пол, протёрла лицо друга мокрым полотенцем и протянула стакан воды.
– Как ты?
– Нормально. – Он поморщился, тяжело поднялся. – Чем ты нас?
– Снотворным. Они проспят ещё минут пятнадцать. Больше нельзя – помрут.
– Понял. Сейчас.
Он отдал браслету приказ.
На встроенном в дверь экране замелькали силуэты вызванных с нижнего уровня и из кладовых робо-слуг – охранников, лакеев, горничных. Тех, кого мы не хотели включать, чтобы не смущать наших гостей. Теперь мы поменяли своё решение. С этой минуты роботы будут безмолвными статуями стоять во всех ключевых точках яхты, во всех парадных комнатах. Хотите, чтобы мы вели себя как местная знать, – полу?чите! И не жалуйтесь, что бездушный неотступный взгляд десятков кукол вызывает у вас страх.
Роботы – и есть роботы. Одна робо-горничная в виде изящной античной статуи вполне может тащить двух крепких мужиков. А что они мордой лица скребут по шершавому, словно наждак, ковровому покрытию – это не наши проблемы.
Через пять минут все «честные моряки» снова были заперты. Капитан и ещё с десяток самых активных – в отдельной каюте, из которой мы убрали всё, оставив лишь раковину и унитаз. Без стенок. Этим не привыкать. Помощника капитана и тех четверых, кто пытался защитить Ланта, – в другой каюте, уже обычной. Остальных вернули в помещение бассейна. Но теперь там не осталось ни удобных матрасов, ни карт и триктрака, а дверь в спортзал была полностью заблокирована. Посидят в голом трюме под присмотром десяти роботов, послушают проповеди о христианском смирении и любви к ближнему. Им это полезно.
Ещё через пять минут разграбленные комнаты сияли чистотой и порядком. Одни мы знали, что в них творилось совсем недавно.
– Унковскому и Жюли скажем, что всё ограничилось бассейном, – объяснял Лант, пока я осторожно обрабатывала его синяки и мазала скулу маскировочным кремом. – А то русские откажутся забирать этих идиотов. Капитана с его кодлой сдадим, а остальные…
Остальные, те, кто очнулся в знакомом до тошноты трюме, не знали русскую поговорку о синице и журавле, но наверняка согласились бы с ней после того, как с экрана заговорил Лант:
– Очухались? И как прогулка? Развлеклись? За развлечения платят. И вы заплатите. Мы хотели каждому из вас дать денег, одежду и рекомендательные письма. Теперь видим, что вы и без этого не пропадёте. А попробуете навредить людям – пойдёте на каторгу. У нас есть силы это устроить.
С капитаном мы вообще не говорили. С его помощником – немного, уже после ужина. Он ничего не подозревал, но, вспомнив последние дни, предположил, что капитан всё подготовил в то время, когда помощник был вне бассейна. Общаться записками и жестами можно и в толпе людей.
Унковский, узнав официальную версию произошедшего, поразился нашей продуманной системе охраны и уверял, что лично проследит, чтобы зачинщиков бунта примерно наказали. Но это только если император согласится на переговоры.
***
Шёл шестой день ожидания у Кронштадта. Помощник капитана и четверо матросов, хотя и выходили к столу, старались всё время проводить в каюте, стыдясь того, что не смогли вовремя предупредить нас об опасности. Мы понимали их и не трогали лишний раз, предоставив для развлечения несколько игр и книг, причём, по просьбе помощника, книг образовательных. Жюли освоилась и окрепла, и теперь выполняла свои обязанности, следя за моим гардеробом, помогая причёсываться и составлять меню. Унковский часами сидел на верхней палубе, возясь с секстаном и таблицами и сравнивая полученные данные с таблицами из наших книг. Но, как оказалось, интересовался он не только наукой.
Я подходила к столовой, собираясь заказывать обед, и увидела, как бледная Жюли, ничего не замечая вокруг, забежала в свою комнату. Сначала я ничего не поняла, но тут из столовой раздался голос Ланта:
– Иван Яковлевич, у вас серьёзные намерения по отношению к девушке?
Ответ был неразборчивым. Потом снова послышался голос Ланта:
– Тогда прошу оставить её в покое!
Я сообразила, что мичман не выдержал. Ну и понятно: молодой парень и симпатичная девушка в замкнутом пространстве яхты. Наверняка ничего серьёзного он себе не позволил, скорее всего попытался поцеловать Жюли. Но девушка и так пока шугалась каждой тени, да и короткие интрижки здесь к добру не приводят… Вздохнув, я пошла успокаивать горничную.
***
После обеда к нам наконец прибыли Несколько сотрудников Канцелярии иностранных дел, совершенно не доверявших ни нам, ни сопровождавшему их и пытавшемуся поколебать это недоверие князю Баратаеву. Недоверие сквозило в сухих деловых манерах, хмурых взглядах, отрывистой речи. Нас, появившихся из ниоткуда и нагло обратившихся к российскому императору от имени неизвестного никому государства, считали самозванцами и авантюристами, которые каким-то образом задурили голову князю и экипажу шлюпа и теперь пытались обмануть молодого неопытного императора. Понятное отношение, но очень мешавшее нам работать.
Постепенно это недоверие ослабло. И из-за невероятной яхты, и из-за робо-слуг, которые, словно ливрейные лакеи во дворце вельможи, десятками стояли в шлюзе и на парадной лестнице, прислуживали нам на верхней палубе, где велись все переговоры. Человеческая психика – странная вещь: большое число видимых слуг, пусть и механических, вызывало у местных больше доверия, чем неизвестно кем выполняемые приказы. А вдруг там люди в ящиках прячутся? Но, увидев вполне материальную прислугу, сотрудники Канцелярии немного смягчились.
Рассказывать о переговорах последующих дней долго и скучно. Они вымотали и нас, и Шалорна, который незаметно для остальных наблюдал за происходящим (тратя на это уйму энергии) и через экраны контактных линз высвечивал нам инструкции. Такое «радиоуправление» помогало нам с Лантом, создавая у дипломатов иллюзию, что мы – отличные профессионалы. На самом деле мы с трудом понимали, что говорят нам, и даже что говорим мы сами, и только учились дипломатическим премудростям.
В самом начале переговоров нас считали самозванцами. Потом – представителями какого-то мелкого правителя, подобного тем кавказским князькам, которые как раз в это время массово просили у Российской империи защиты и принятия в состав государства. Но к концу переговоров даже самые недоверчивые поняли, что мы – посланники пусть и неизвестного доселе, но мощного, если говорить о науке и оружии, и тем более о тайных шпионах, государства.
Нас соглашались принять как полномочных послов Шалорна и дозволили прийти в устье Невы, встав на стоянку в нижней части Английской набережной. Назначили и время аудиенции у государя императора И теперь продумывали, как всё это обставить, не уронив чести обоих государств. Церемониал того времени намного сложнее дипломатического протокола нашего мира.
***
Велись и переговоры о матросах английской шхуны. И их наконец забрали с яхты! Капитана с основными зачинщиками бунта перевели куда-то в крепость, остальных просто перевезли в порт, поручив заботам их соотечественников. Мы всё-таки дали этим людям немного денег и одежды. Не из жалости: голод и безнадёжность толкают на преступления намного чаще, чем дурь и безделье.
Те четверо матросов, которые пытались защитить Ланта, вернулись на родину. Мы обеспечили их деньгами, одеждой и рекомендательными письмами, да и Унковский помог. Рекомендации от русских военных моряков – серьёзная вещь, особенно в то время, когда Англия дружит с Россией.
А вот помощник капитана остался в России. Семьи у него не было, зато имелись опыт и знания, причём последние в том числе и от нас – мы оставили ему те книги, которые он читал на яхте, а в них было много полезного. Помощник устроился преподавать гардемаринам в Морском корпусе, и, как мы слышали, был на хорошем счету.
Но в тот день, когда от нас забрали всех этих людей и назначили время прибытия в Санкт-Петербург, мы радовались тому, что наконец можем не бояться удара в спину.
– Ну что, первая битва закончилась, – устало вздохнул Лант. – Ждём аудиенции у императора?
Глава 10
– Ждём аудиенции у императора, – устало глядя на Шалорна и Тана сказал Лант. – Просто так уехать нельзя, мы же – «слуги дьявола».
Он усмехнулся, вспомнив, как нас тут называли. Придворные, разумеется, за глаза, а вот люди попроще – те орали нам это с невероятным наслаждением, избавляясь от страха иного мира, вторгшегося на знакомые улицы столицы.
То, о чём мы говорили, касалось очень серьёзного вопроса – возможной поездки по стране. Официальным объяснением было стремление познакомиться с Россией во время относительного летнего затишья в столице, когда многие разъезжались по своим имениям и даже император жил в загородной резиденции, появляясь в Зимнем только по воскресеньям. На самом деле мы планировали стать кем-то вроде послов доброй воли, создать в провинции благоприятное впечатление о народе Лорна, заинтересовать людей наукой. И ещё – об этом знали только мы четверо – выбрать место для переселения, если Александр согласится на предложение Шалорна.
Шёл конец июля по юлианскому стилю. В Петербурге стояла влажная, изматывающая жара, от которой не спасали ни зелень многочисленных садов, ни прохлада речек и каналов. Последние, наоборот, ухудшали положение: мелкие и грязные, они зацветали, плодили комаров, а то и вызывали вспышки тифа – вечной угрозы не только для простонародья, но и для знати и даже императорской семьи. Все, кто мог, жил в это время за городом, ну а мы – на пришвартованной у Английской набережной яхте. Точнее, ночевали или принимали официальных посетителей, всё остальное время нанося визиты и ведя переговоры. И ждали ответа императора. Ждали так же, как за месяц до этого – согласия Александра на принятие нашего посольства.
***
Двадцать седьмого июня яхта в сопровождении нескольких украшенных флагами судов медленно направилась к устью Невы. От услуг лоцмана мы отказались, потому что бортовой компьютер намного лучше любого местного специалиста знал все мели и течения.
Во время перехода мы и представители императора находились на верхней палубе, что несколько нервировало русских, которые не в силах были понять, как такое огромное судно может идти без управления человеком. Но все они, как опытные военные и придворные, скрывали беспокойство, с интересом наблюдая, как яхта легко и словно по волшебству скользит по воде, выполняя все манёвры более точно, чем окружающие нас суда.
Переход начался ранним утром, но в устье реки мы вошли лишь к полудню. Мимо проплывали застроенные какими-то сараями низкие берега Васильевского острова слева и Нового Адмиралтейства – справа, потом показалась набережная, на которой толпился народ, ожидая невероятного чуда – корабля без парусов и вёсел. И они получили своё зрелище. Огромная серо-стальная яхта прошла, почти не создавая волн, и встала у назначенного места, словно пришвартованная прочными канатами, которых в действительности не было.
Я наблюдала за людьми. Вот богатый офицер красуется, держа треуголку в руках и картинно выставив ногу, а потом обалдело таращится на реку и становится как родной брат похожим на протиснувшегося к парапету безусого подмастерья в деревенских рубахе и портах. Вот бородатый купец в русском кафтане, рядом с ним жена в расшитом золотом кокошнике и парчовом сарафане. Вот наверняка прислуга из богатого дома – в дешёвой, но европейского кроя одежде. А это, наверное, лифляндец: похож на русского, но вместо портов штаны до колен, чулки и грубые кожаные башмаки с пряжками.
Кто-то смотрел, разинув рот, кто-то восторженно кричал, кидал в воздух шапки и шляпы. Но не меньше было тех, кто испуганно крестился, плевался, выставлял вперёд нательные кресты и иконки. Некоторые, протискиваясь вперёд, старались доплеснуть до яхты святой водой из поливных и стеклянных кувшинчиков и бутылок, кое-кто даже умудрялся кинуть в яхту такие склянки. Оцепившие набережную полицейские безуспешно старались выловить этих метальщиков.
Мы с Лантом понимали, что люди боялись. Боялись так, как боятся чёрта религиозные фанатики, как суеверные прихожане у нас боятся вышек связи и пресловутых инопланетян. Да, это самое точное сравнение: нас боялись так, как сельские бабки боятся энэлошек. Мы своим существованием рушили мир этих людей. Мир насильно вырванных из деревенского быта крепостных, мир набожных купцов, городских юродивых, малообразованных попов, стращающих паству бесами и адом, мир едва освоивших грамоту, но хорошо лопочущих по-французски щёголей из мелких дворянских семей. И мы должны были убедить их всех, что мы – не дьяволы, не антихристы, что мы не несём вреда им и их миру. Но сначала нужно было убедить в этом Александра и его приближённых.
***
Настало двадцать девятое июня – день аудиенции у императора. С раннего утра мы с Лантом были на ногах, готовя посольские дары и повторяя про себя официальные речи. Мичмана ещё в первый день нашего прибытия в Петербург отозвали с яхты, так как его присутствие теперь могло восприниматься как вмешательство в вопросы дипломатии. На яхте кроме нас осталась одна Жюли. Она, немного оправившись после болезни и тяжёлых воспоминаний о службе у княгини, с несколько нервной весёлостью помогала мне одеваться.
– Ой, мадам, как же вы не боитесь? – болтала девушка, укладывая мои волосы и то и дело роняя украшенные александритами шпильки. – Этот русский царь! Говорят, русские совсем дикие, не как французы. А вдруг он рассердится на вас и сошлёт в Сибирь? И платье ваше не для дворца совсем. Ну разве можно в чёрном? Княгиня всегда говорит, что женщина должна быть прелестна, как нимфа, а строгость в одежде пристала лишь дурнушкам да думающим о скучных делах старым девам… Простите, мадам!
Она испуганно прикрыла рот ладошкой, сообразив, что повторяет слова бывшей хозяйки, а этого горничной делать никак нельзя.
Я рассмеялась:
– Это моё мундирное платье, Жюли. Оно и придумано, чтобы говорить о делах. И разве оно мне не идёт? – Я со слегка наигранным кокетством взглянула в зеркало, проверяя, насколько аккуратно ложатся складки юбки и не перекосило ли отделанный серебром стоячий воротник мундира.
– Ой как идёт, мадам! И как вы хорошо будете смотреться рядом с витаром! Просто чудо! А как они испугаются ваших подарков?
– Они предупреждены, – успокаивающе улыбнулась я. На самом деле я намного лучше Жюли понимала, куда мы с Лантом идём и чем это может закончиться. Конечно, не Сибирью, ведь послы неприкосновенны. Но дипломатический скандал станет как минимум серьёзным ударом по репутации Лорна, а то и погубит все наши планы в самом зародыше. Поэтому была важна каждая мелочь – и одежда, и поведение, и дары… Особенно дары!
В полдень на набережной появилась торжественная процессия. Десять лейб-гвардейцев верхами, за ними какие-то придворные чины, тоже на лошадях, предназначенная для нас карета в сопровождении пеших лакеев, открытые коляски для посольских даров и снова гвардейцы верхами. Подобный церемониал, но намного более роскошный, использовали при заключении мира или восстановлении дипломатических отношений с крупными державами. Обычные послы получали малую аудиенцию, о которой сохранялись всего несколько строк в дворцовых журналах, да и то не всегда. Но мы были тёмными лошадками, представителями неизвестного, но потенциально могущественного государства, вот церемониймейстеры и изменили всё под сложившиеся условия, чтобы и уважение оказать, и не особо распускать пёрышки, если причина окажется не такой сто?ящей.
Поддерживаемый одним из лакеев свиты обер-церемониймейстер торжественно вышел из кареты и по наклонному переходнику поднялся в шлюз жилого уровня яхты, в котором выстроились робо-лакеи в роскошных ливреях. Мы с Лантом ждали у специально для этого случая открытого парадного лифта. Я, соблюдая одновременно светский и дипломатический этикет, подала гостю руку, и мы поднялись на верхнюю палубу. Церемониймейстер впервые оказался в подъёмнике, да ещё и с прозрачными стенками, и едва сдержался от испуганного возгласа, только на мгновенье излишне сильно сжал мою ладонь. Я сделала вид, что ничего не заметила.
Следующие полчаса мы пили кофе и вели пустой светский разговор, ожидая, пока робо-лакеи перенесут в коляски дары и выстроятся за этими колясками, чтобы шествовать в торжественной процессии. Потом мы трое вышли из яхты и сели в роскошно украшенную карету без гербов, запряжённую восемью лошадьми цугом.
Девушки часто мечтают прокатиться в такой вот карете. Это же так красиво! Как в сказке о Золушке. Ага! В кино! Или на современной подделке под настоящую карету.
Во-первых, лошади, простите, пердят, и хотя карета – не коляска, окна по летнему времени открыты, так что «ароматы» долетают и до пассажиров. Лант, улучив момент, даже шепнул мне, что транспорт ещё терпим, но выхлоп в салон всё портит. Ободы резных золочёных колёс обиты железом, а ехать-то не по асфальту, а по очень неровному булыжнику. К тому же рессоры у кареты довольно примитивные, бо?льшая часть толчков гасится ремнями, на которых подвешен кузов, и карета раскачивается, словно люлька. Так что ощущения от поездки напоминают прогулку по стиральной доске. В общем, не завидуйте дамам восемнадцатого века. Наши старые «москвичи» и «запорожцы» удобнее.
Ехали мы медленно и торжественно. Хорошо, что расстояние не очень большое, но полчаса потратить на каких-то два километра – это много.
И вот мы подъехали к Зимнему дворцу, ещё не совсем такому, к какому привыкла я в нашем мире. Первое и наиболее заметное отличие – стены были окрашены не в зелёный, а в желтовато-песочный цвет, что делало здание более камерным и уютным.
У Посольского, будущего Иорданского подъезда стоял почётный караул, отдавший нам честь под бой барабанов и литавр. Я еле удержалась, чтобы не сжаться от такого грохота и не выставить себя на посмешище. Не люблю шум. Да и Ланту бой барабанов был неприятен; друг побледнел и через силу улыбнулся. Мне на мгновенье показалось, что мы не в карете перед Зимним дворцом, а в невероятном экипаже-велосипеде Камелии Дзинтарс: ощущения были очень похожими, хотя почему, я так и не поняла.
Обер-церемониймейстер и гофмаршал помогли нам выйти из кареты и повели во дворец, с лёгкой нервозностью поглядывая на шедших за нами робо-лакеев.
Переход по анфиладам первого этажа, отдающие нам честь солдаты, едва сдерживающиеся, чтобы не перекреститься при виде кукол-лакеев. Торжественно-бесстрастные дворцовые арапы, распахивающие перед нами створки огромных дверей. Широкая Посольская, будущая Иорданская лестница, деревянная, а не мраморная, какую в нашем мире сделали после знаменитого пожара.
Я шла, стараясь сохранять на лице маску спокойной уверенности, но это, кажется, получалось не очень хорошо, и царедворцы, наверное, думали, что я поражена торжественной роскошью обстановки. На самом деле у меня в висках билась мысль: мы с Лантом единственные люди нашего времени, кто видит Зимний таким, каким он был до пожара. Всё, что меня окружало, в нашем мире погибло почти два века назад. Ну а роскошь… Я много раз бывала в Зимнем дворце и знала, чего ожидать. А после Петли Времени меня если чем и можно было удивить, то только скромным домашним уютом. Достаточно вспомнить дворец-букет Камелии Дзинтарс в первый наш день в мире Шалорна – вот уж где безграничная роскошь и идеальный вкус.
На втором этаже нас провели в предназначенную для послов комнату, где мы могли немного отдохнуть, собраться с мыслями и в последний раз перепроверить все посольские дары. Так делали во время обычных торжественных аудиенций, но нам этого не требовалось. Все дары были давно распределены и несли их не робо-слуги – последние просто создавали необходимую массовку.
Ещё в Петле Времени, обсуждая этот вопрос, мы с Шалорном придумали довольно забавную вещь: дары шествовали сами, в красивых, под резное дерево, небольших сундуках на ножках. Робо-слуги только скрывали их от любопытства придворной челяди, чтобы люди не перепугались при виде такой нечисти. Всего сундуков было одиннадцать. Три предназначались императору, по два – обеим императрицам, по одному – цесаревичу Константину и вошедшей в возраст невесты цесаревне Марии, и два – остальным братьям и сёстрам императора. Так что процессия получалась внушительная.
Поскольку раскладывать дары, как и выстраивать в торжественном порядке свиту нам не требовалось – роботы и так знали, как им идти, – мы почти сразу сообщили, что послы готовы предстать перед императором.
Проход ещё по нескольким залам, блестящие золотым шитьём кавалергарды, и вот наконец залитый светом и заполненный толпой придворных тронный зал, в дальнем конце которого на обитом малиновым бархатом возвышении стоят император и императрица. И – неожиданно в таком огромном и полном света зале – не очень сильная, но тяжёлая смесь запахов лёгких цветочных духов молодых дам, пачу?лей[4 - Пачу?ли – растение, из которого получают ароматическое масло, и название такого масла. Используется в парфюмерии и сейчас, можно купить в специализированных магазинах или иногда в аптеках.] и кёльнской воды[5 - Кёльнская вода – одеколон в дословном переводе и означает «кёльнская вода, вода из Кёльна (Колона)». Потом это название перешло на другие парфюмерные смеси. Настоящая кёльнская вода производится до сих пор и стоит довольно дорого. Наш «Тройной» одеколон, если брать оригинальный рецепт, придуманный ещё до революции, был аналогом кёльнской воды, потому что состоял из тех же трёх ингредиентов – масел трёх цитрусовых растений. И «Шипр» тоже. Правда, теперь «Тройной» –жуткая подделка. А жаль.] офицеров, маслянистых старинных духов пожилых царедворцев и пропитанных застарелым потом мундиров и кафтанов. Тяжёлые дорогие ткани нельзя стирать, шить каждый год новое платье не каждый может себе позволить, а чистка и выветривание помогают далеко не всегда. Вот и впитывали дворцовые наряды запахи своих хозяев. И снова это не было неряшливостью, а объяснялось условиями жизни в этом мире и времени. Но для нас, привыкших к совершенно другим нормам поведения и гигиены, это оказалось довольно неприятной особенностью .
Я постаралась не обращать внимания на мелочи и думать исключительно об аудиенции.
Первый поклон у самой двери. Второй – в центре этого громадного зала (и мысль: как хорошо, что подошвы обуви резиновые и не скользят на паркете). Третий – в нескольких шагах от тронного места. Лант выпрямляется и протягивает стоящему на нижней ступени возвышения канцлеру Куракину посольскую грамоту. Всё это давно утверждено в церемониале, привычно и никого не удивляет. А потом начинается неправильное.
Послов двое, а не один, и переводчиков нет, как нет и роскошной свиты. Я взглянула в лицо молодого императора и начала речь. Как казалось окружающим, не на обычном для дипломатии того времени французском, и тем более не на русском, а на совершенно непонятном языке. Техника Тана очень хорошо маскировала мои слова, всем вокруг казалось, что говорю я на каком-то тарабарском наречии, но говорю гладко и красиво. Я на самом деле говорила плавно и гладко, но не потому что наизусть помнила, что говорить. Как раз наоборот – не помнила, а читала высвечивающийся контактными линзами текст, следя, чтобы нигде не запнуться.
Через минуту я замолчала и эстафету подхватил Лант. Александр слушал. Сначала нас, потом зачитывающего перевод нашей речи и ответную приветственную речь императора князя Куракина, слепившего нас отблесками солнца на бриллиантовых орденах. Я украдкой рассматривала окружающих.
Мы, одетые в строгие чёрные костюмы, казались случайно попавшими в птичник… не во?ронами, а, скорее, стрижами. Чёрная, с серебристыми искрами ткань одежды, одинаковое серебряное шитьё по вороту мундиров и одинаковые гербы на левой стороне груди. Не металлические, а словно бы из вплетённой в ткань искрящейся росы – так выглядели предложенные Таном неизвестные нам камни, сверкавшие намного сильнее, чем чистейшие алмазы. Гербы наши теперь выглядели иначе, чем в Петле Времени. Это были спирали галактик, в центре которых на круглых зеркальных щитках – единственные металлические фрагменты гербов – словно бы летели, распахнув крылья, неизвестные на земле птицы. Эти одинокие и вроде бы скромные гербы на чёрных мундирах выглядели достойнее усыпанных бриллиантами орденских звёзд на мундирах придворных.
Пока князь Куракин читал ответную речь, а я разглядывала окружающих, император со всё бо?льшим нетерпением на лице ожидал конца этой части церемонии. Александру, как и императрице Елизавете, очень хотелось, чтобы вся эта пустая говорильня закончилась и началось намного более интересное. Вручение даров. Не из-за жадности императора, а из-за всей необычности ситуации.
Наконец речи закончились, стоящие за нами робо-лакеи расступились, вперёд протопали невысокие резные сундучки. В толпе придворных усилился шум, кто-то начал истово креститься. Хорошо, что в это время не было моды на обмороки, а устраивать истерики при императоре не позволили себе даже самые нервные дамы. Но впечатление мы произвели.
Ожидания императорской четы оправдались, потому что поднесённые нами дары оказались совершенно необычными. Да, были там и драгоценности – куда же без них? Но главное – книги, географические и астрономические карты и атласы, научные приборы, механические игрушки. То, о чём в начале девятнадцатого века не знал никто. Достаточно сказать, что в одном из сундуков скрывался мини-планетарий.
Был там и особый подарок для Александра – небольшой органайзер в неброской, но великолепной выделки обложке с монограммой императора. Замыкался органайзер на неизвестный в том мире электронный кодовый замочек. Лант особо отметил, что эта вещь – личный подарок правителя Шалорна российскому императору и содержит в себе одновременно записную книгу и карманный справочник по многим сторонам науки. «Правитель Шалорн, – подчеркнул Лант, – выражает надежду, что этот подарок будет приносить ежедневную пользу его императорскому величеству Александру Павловичу».
Аудиенции, какими бы они торжественными ни были, не длятся до бесконечности. Это красивый спектакль, не более. Настоящая работа начинается позже. Поэтому, вручив дары и посмеиваясь про себя над реакцией на самобеглые сундучки, мы с Лантом удалились, не забыв сделать обязательные три поклона. Самое сложное – пятиться назад через весь тронный зал, так как поворачиваться спиной к императору нельзя. Я даже на миг подумала: «Главное, чтобы Мышильда под каблук не сунулась».
***
Знакомым путём мы в сопровождении обер-церемониймейстера вернулись в комнату для послов, в которой был накрыт небольшой кофейный стол. Но едва мы, стараясь сохранять приличествующее послам достоинство, сели в золочёные кресла, как в дверях показался сдерживающий готовое прорваться удивление флигель-адъютант:
– Его императорское величество государь Александр Павлович изволит оказать вам честь и пригласить к трапезе, которая будет подана в Каменноостровском дворце в пять часов пополудни. К четырём часам пополудни государь изволит послать за вами карету и просит явиться не в мундирном, а в статском платье.
– Мы с радостью принимаем приглашение его величества, – ответила я, держа на лице светскую улыбку, заученную ещё в Петле Времени.
Приглашение императора было неожиданным и несколько нарушало протокол, но, насколько я знала, прецеденты случались. И наши с Лантом улыбки были не только официальными, но и искренними: мы радовались, что смогли вызвать у Александра такое неукротимое любопытство. Правда, у нас почти не оставалось времени, чтобы вернуться к себе и переодеться. Поэтому мы поспешили выпить поданный кофе – отказ от него посчитали бы оскорблением императора – и прошествовали к ожидающей нас карете.
Торжественное, но более быстрое возвращение на яхту, раскланивание с офицерами свиты, и вот мы наконец дома! Но времени на отдых нет.
Жюли, поспешившая помочь мне с переодеванием, ахнула, узнав о приглашении императора.
– Ой, мадам! – радовалась и ужасалась она и наивно спрашивала: – Ваши дары понравились императору? Это чудесно! Теперь вы будете жить здесь, постоянно жить, как настоящие послы?
– Мы и так настоящие послы, – рассмеялась я, скидывая удобное, но на самом деле слишком официальное платье. – Вопрос был в том, в какой стране нам работать. Жюли, в том шкафу серое платье… Да, именно это.
– Мадам, но оно… такое простое, – расстроилась горничная, доставая серое с лёгким стальным отблеском платье, скопированное мной с первых иллюстраций к сказкам Баума. Я всё так же придерживалась в одежде стиля модерн, скорее чтобы не путать окружающих, чем из-за любви к нему. Но ампирные платья мне были совсем не по душе. Серые же тона я полюбила за месяцы жизни в подземном городе лорнов: они успокаивали и возвращали ощущение устойчивости мира, контрастируя с безумием красок Петли Времени и мрачной чернотой Гари. И сейчас такие цвета выделяли меня из толпы придворных дам.
Но скромность при русском дворе – совсем не достоинство. Поэтому, подумав, я дополнила платье ажурными застёжками из белого золота с такими же уникальными камнями, какие использовались в гербах на мундирном платье, и тонкой цепочкой с александритовой каплей-кулоном. Только браслет несколько выбивался из общей картины, но он – не украшение, каждый раз менять его не просто неудобно, но и опасно. Вроде всё. И управилась всего за пятнадцать минут.
Под невнятные, восторженно-испуганные возгласы Жюли я вышла в гостиную, лишь на несколько секунд отстав от тоже готового Ланта, одетого в костюм почти того же цвета, что у меня, но немного темнее.
Друг, поправляя рукава куртки, вздохнул:
– Тут одежду подобрать в сто раз сложнее, чем на вечер Камелии Дзинтарс!
– Ну так русский двор, чего ты хочешь? Скажи спасибо, что волосы посыпать алмазной пудрой не надо, а то были случаи, – отшутилась я. – В Петле каждый одевается как хочет, а тут на любую мелочь обращают внимание. Так что остаётся терпеть. И тебе, между прочим, легче, а мне придётся каждый раз что-то новое придумывать… Карета подъехала!
Карета была другая, намного скромнее и, как ни странно, удобнее. Это не удивительно. Парадные кареты слишком сложны в изготовлении, стоят невероятных денег, поэтому их берегут, пользуются ими очень редко и передают по наследству, поэтому такие кареты в техническом плане обычно довольно старомодны. Так же, как в нашем мире старомодны «роллс-ройсы» столетней давности. Они показывают статус владельца, но в обычной жизни человек предпочтёт ездить на намного более скромном и современном «мерседесе». Поэтому и нам подали не особо приметную, но новую и лёгкую карету, опять же без гербов.
А вот свита – это совсем другое дело. Она предназначена не только для престижа или безопасности. Кто в здравом уме средь бела дня в центре столицы сунется к знатному вельможе? До времён бомбистов ещё десятки лет. Свита нужна совсем для другого: оттеснить к обочине телегу с сеном или дровами, не дать подойти попрошайке или уличному торговцу, а то и развернуть карету на узком повороте, поскольку длина экипажа с четвёркой цугом – больше десяти метров. Вот и сопровождают вельможу выездные лакеи и гайдуки – на руках карету переставляют, если что.
Ехали мы намного быстрее, чем в первый раз. Но для нас, привыкших и к скоростям двадцать первого века, и тем более к сверхзвуковым экипажам Петли Времени, шесть километров в час – черепашья скорость.
– Надо будет добиться разрешения ездить в мобиле, – шепнул мне Лант.
– В городе ограничение скорости, – так же тихо ответила я, пытаясь рассмотреть понтонный мост через Неву.
– Зато ехать будет удобнее.
Я не ответила, потому что мы как раз въехали на мост, и я засмотрелась на непривычную картину Питера, где узнавалась только видневшаяся вдалеке игла Петропавловской крепости, а о ростральных колоннах не думал даже будущий их создатель.
Мимо проплывали здания Первой линии Васильевского острова, некоторые из которых были построены ещё при Петре Первом, справа тянулись казармы Кадетского корпуса. Потом снова понтонный мост, застроенные деревянными домиками пригороды, сады. Петербург совсем не походил на тот величественный и мрачноватый город, который все знают по книгам классиков и сериалам девяностых. Окраины столицы утопали в зелени и напоминали то провинциальный городок, а то и вообще большую деревню.
– Приятный поухоженнее будет, – снова наклонился к моему уху Лант. – А вообще здесь всё даже по сравнению с Гарью бедновато выглядит, про Петлю Времени и не говорю. Только что зелени много.
***
Наконец карета повернула на парковую аллею, в конце которой виднелась самая малоизвестная резиденция русских императоров – любимый Александром Каменноостровский дворец.
Встретившие нас в просторном аванзале придворные пригласили пройти в одну из дверей. Если в Зимнем одетые в парадные ливреи лакеи распахивали перед нами обе створки так, чтобы была видна вся анфилада, то теперь открывалась всего одна створка, и лакей был в обычной ливрее. Тонкости придворного и дипломатического этикета.
В парадной столовой нас снова представили императору и императрице, уже не торжественно, а по-человечески. Мы с Лантом поклонились, и я поймала на себе недоумённые и даже возмущённые взгляды присутствующих. Моё поведение нарушало принятый этикет, потому что дамам перед императором полагается делать глубокий реверанс. Но ещё при первых консультациях с церемониймейстером мы обсудили этот вопрос, упирая на то, что я полномочный посол и значит не должна делать реверансов перед кем бы то ни было. Оговорили тогда и обычай целовать руку, объяснив, что это запрещают нормы нашего родного мира, и что запрет возник после страшной эпидемии, распространявшейся как раз из-за таких обычаев. Эти объяснения и церемониймейстер, и сам Александр признали удовлетворительными.
Теперь на нас удивлённо смотрели десятка два человек – приглашённые к обеду высшие чины и стоящие вдоль стен лакеи и пажи. А я смотрела на стоящего всего в двух метрах от меня императора Александра. Молодой, довольно симпатичный белокурый мужчина казался высоким, выше Ланта, что меня немного удивило. Приглядевшись, я поняла, что это обман зрения. Специально или нет, но Александр надел модные сапоги на довольно высоком каблуке, светлые волосы взбиты в кок, несколько гротескный на мой взгляд и напоминавший причёску Элвиса Пресли, да и крой и цвет одежды прибавляли фигуре императора статности и высоты. А Лант был в простых серых куртке и брюках и ботинках на цельнолитой невысокой подошве, довольно пышные волосы просто откинуты со лба. Вот и получалось, что если не присматриваться, император казался выше, хотя был ниже почти на ладонь. Забавно.
Мысли об этом шли у меня по краю сознания, потому что следовало приветствовать каждого из представляемых нам людей, одновременно слушая речь обер-шенка[6 - О?бер-шенк – придворная должность (старший виночерпий). Ему подчинялись смотрители винных погребов, ответственные за приготовление чая и кофе, кондитеры. Также он отвечал за сервировку столов (не сам их сервировал, разумеется). Второй класс по Табели о рангах, один из высших придворных чинов. В начале XIX века долгие годы обер-шенком был Ардалион Александрович Торсуков.] и читая высвечиваемые контактными линзами короткие справки. Императрица Елизавета, милая белокурая женщина, чем-то напомнившая мне Милу Милову, смотрела на нас с доброжелательным любопытством. Её сестра, принцесса Амалия, – намного сдержаннее, своим поведением больше соответствуя положению венценосной особы, чем младшая сестра. Князь Куракин, всё в том же кафтане с орденами и в башмаках с красными каблуками[7 - Красные каблуки – их имели право носить только высшие аристократы. Обычай пришёл из Франции и был популярен при дворах русских императриц. Ко времени Александра его придерживались только пожилые люди.], лишь величаво наклонил голову, став при этом похожим на епископа Буржа в самом начале нашего с ним знакомства. Но больше всего моё внимание привлекли двое молодых мужчин. Первый – президент Коллегии иностранных дел граф Кочубей, с которым мы должны были официально встретиться только через день. Он пристальным оценивающим взглядом всматривался в нас, наверняка уже понимая, что мы – не профессиональные дипломаты. Второй – высокий, стройный и обещал через некоторое время стать даже тощим, но пока вполне мог пользоваться повышенным вниманием дам. Это был знаменитый князь Адам Чарторыйский, близкий друг и императора, и императрицы, российский политический деятель и в то же время ярый противник России. Если ничего не изменится, то через полтора года он станет министром иностранных дел. Однако интересный обед нам предстоит.
Лант, поняв, что сегодня он почётный гость, подал руку императрице, чтобы проводить к накрытому столу. Я, тоже как почётная гостья, приняла руку императора, думая о том, как бы не сбиться и не оказаться в глупом положении. Вон, фрейлина Шаховская уже притеняет ресницами искрящиеся смехом глаза.
Стол, как и полагается в императорской резиденции, был накрыт превосходно, блюда выглядели великолепно. «Красиво, но лучше бы домашнего борща налили», – вздохнула я, глядя на плещущийся в фарфоровой тарелке прозрачный бульончик, который оказался супом а ля тортю. Мне вспомнились первые месяцы жизни в Петле Времени, когда мы с Лантом были ещё на «вы», и я изучала кулинарные книги, выискивая среди них самые известные блюда высокой кухни. Улыбнувшись воспоминанию, я переключилась на вёдшийся за столом светский разговор.
Александр благодарил за дары, императрица спрашивала у Ланта, не утомило ли нас путешествие и долгое ожидание на рейде у Кронштадта.
– Как вам Петербург? – обратился ко мне сидящий напротив князь Чарторыйский.
– Я ещё не успела познакомиться с городом, князь, – улыбнулась я. – Но то, что удалось посмотреть, очень красиво. И ещё странно видеть так много парусников на воде и лошадей на улицах города. На моей родине больших парусников так мало, что они известны наперечёт. А лошадей в городе можно увидеть только в парках, где они – развлечение для отдыхающей публики.
– На чём же вы ездите? – поинтересовалась принцесса Амалия.
Мы с Лантом стали рассказывать о транспорте, потом о городах, подчёркивая, что это касается нашего родного мира, а не государства Лорн. Так, вроде бы невзначай, беседа перешла к нашему посольству и стране, которую мы представляем.
– Вы говорили, что Лорн – древнейшее государство на Земле, – очень вежливо заметил граф Кочубей. – Но ни один историк древности не упоминал о нём. Или тогда оно называлось иначе?
Я переглянулась с Лантом, друг, едва заметно кивнув, предоставил мне слово.
– Прошли тысячи лет с того момента, как Лорн оказался отрезан от мира.
– Расскажите, прошу вас, – мягким голосом произнесла императрица Елизавета.
Мы перешли из столовой в гостиную, через распахнутые окна которой открывался прекрасный вид на реку, и я начала рассказывать придуманную мной и одобренную Шалорном и Таном легенду.
– История эта может показаться вам невероятной, но она не сказочная, а то, что выглядит чудом, объясняется законами природы, о которых у вас не успели узнать. Много тысяч лет назад, когда люди ещё не знали металлов, на плодородных равнинах у моря жил небольшой народ. Но произошла катастрофа. Рядом с Землёй пролетал корабль разумных из другого мира. Началось то, что можно сравнить со штормом на море, только это был незаметный для людей шторм в космическом пространстве, повредивший приборы корабля. Корабль пронёсся над планетой, искривляя и сминая пространство на своём пути, и захватил в это искривлённое пространство народ Лорна. Вместе со всеми лесами, лугами и реками. Получилось что-то вроде складки пространства. – Я для наглядности слегка смяла носовой платок.
– Корабль остановился на Южном материке, подо льдами, в огромной округлой долине, и вытеснил из неё льды, заменив их сорванными с места лесами и лугами. Искривление пространства повлияло на всё. Теперь там не долгие полярные ночи и дни, не невероятный холод, а плодородная местность с обычной сменой дней и ночей, времён года.
Обитатели корабля потратили десятки лет на ремонт, и за это время стали учителями невольно оказавшихся их соседями людей. Улетая, эти разумные предложили вернуть людей обратно. Но те отказались, потому что долина была огромна, плодородна и безопасна. Тогда те разумные передали людям некоторые из своих знаний и инструментов. Люди привыкли жить в долине, отрезанной от мира высокими горами и ледяной пустыней, создали своё государство и все эти тысячи лет развивают науки и ремёсла. И со стороны наблюдают за тем, что происходит в остальном мире.
Я замолчала, понимая, что сейчас посыпятся вопросы. Отвечал на них уже Лант, рассказывая о зондах, объясняя, что они – не шпионы, что их очень мало, они постепенно выходят из строя, поэтому используются даже не каждый век, одна необходимость установить контакт с внешним миром вынудила Шалорна задействовать их.
Князь Куракин спросил, по какой причине Шалорн решил нарушить уединение своей страны, и я снова вступила в разговор:
– Ни один человек и ни один народ не могут жить в одиночестве. Об этом предупреждали обитатели того корабля, но люди были слишком неопытны, чтобы понять предупреждение. Сейчас бурная река деятельности превратилась в спокойное озеро, грозящее стать болотом. Народ Лорна теряет интерес к жизни. Пока это не очень заметно, но правители давно обеспокоились и, изучив оставленные их предкам записи, послали в космос просьбу о помощи. Сами они не могут свободно покидать долину – их средства передвижения не так хороши. Мы оказались первыми подходящими кандидатурами из тех, кто откликнулся на призыв. Главным образом потому, что по невероятному стечению обстоятельств мы тоже люди, в отличие от большинства обитающих во Вселенной рас. Мы некоторое время жили в Лорне, изучая его общество и те знания о Земле, которые хранятся в их архивах. И мы единственные, кто может свободно путешествовать по планете. Люди Лорна за тысячи лет отвыкли от большого мира. Но мы не дипломаты, мы учёные – это одно из самых уважаемых занятий нашей родины, сравнимое с вашей военной службой. Поэтому нам довольно тяжело привыкнуть к возложенным на нас обязанностям.
Я осознанно слукавила. Здесь наибольшим почётом пользовалось военное сословие, а учёные воспринимались эдакими чудаками, иногда приносящими пользу, но, в сущности, не особо важными для общества людьми. Уважение к инженеру придёт лет через пятьдесят. Вот мы и придумали немного соврать, чтобы объяснить наше незнание дипломатии и не уронить себя перед важными царедворцами.
Разговор шёл ещё около часа. Мы с Лантом, вымотанные необходимостью соблюдать придворный этикет, сдержанно отвечали на вопросы то императора, то его приближённых. Со стороны казалось, что это обычная светская беседа, но на самом деле это была тяжелейшая дипломатическая работа. Именно такие беседы и создают основу для официальных договоров и союзов. Довольно заметное поначалу недоверие к нашим словам понемногу уходило, хотя и не исчезло полностью. Но в этот день нам удалось основное – по-настоящему убедить главных лиц государства в необходимости поддерживать дружеские отношения с Шалорном.
Наконец император соблаговолил отпустить нас, и мы в уже знакомой карете поехали обратно.
– Александр с женой очень хорошо подходят друг к другу, – устало сказал Лант, предусмотрительно включив маскировку речи.
Я обернулась от окна кареты:
– Смотря что под этим понимать. У него уже несколько лет постоянная любовница, у неё любовник – князь Чарторыйский.
– Ты серьёзно?! – не поверил Лант. – Слухи или?..
– Александр и не скрывается, а Елизавета… В нашем мире только слухи были в своё время, а тут точно. Императрица с князем в парке встречались, их зонд случайно заснял. Всё было прилично, но недвусмысленно. Так что поосторожнее. Елизавета человек, как говорят, неплохой, ей за характер даже любовника прощают, а вот князь – опасный противник, если что.
– Не понимаю. Они же супруги, и такое?
– Я тебе ещё когда говорила, что браки здесь часто по расчёту. Это скорее деловые контракты, особенно у знати и правителей. Цесаревич Константин с женой уже несколько лет в фактическом разводе. Официально – нет, статус не позволяет, а больше императрица-мать.
Лант молчал, глядя в окно на переливающееся пепельными оттенками вечернее небо, потом тихо вздохнул:
– В Петле Времени честнее было…
***
На яхте стояла тишина. Жюли, видимо, занималась рукоделием в своей каюте. Мы, устав так, что сил не было переодеться, незамеченными прошли в свою кухоньку.
Лант шагнул к креслу, устало вздохнул:
– Наконец-то! Как же вымотала эта гово…
– Мадам! Простите, я не услышала, как вы вернулись. Платье готово. Позвольте, я помогу вам искупаться.
Я обернулась к стоящей в дверях и искренне радующейся моему возвращению горничной:
– Спасибо, Жюли, но я сама. Вы идите к себе, прошу. Мы очень устали и хотим побыть в тишине. Ужинайте у себя. Идите, пожалуйста. Спасибо вам за заботу.
Говорила я таким мягким тоном, на какой только хватало сил. Жюли хорошая девушка, но сейчас её помощь была совершенно неуместной. Горничная сделала книксен и исчезла.
Лант всё это время стоял у окна и отстранённо смотрел на искрящуюся в лучах закатного солнца Неву. Я подошла, осторожно положила ладонь на его напряжённое плечо:
– Устал?
– Да, – не оборачиваясь кивнул он, его плечи немного расслабились. – Очень устал. И боюсь, что могу не выдержать. Даже на первой вечеринке Камелии – и то было легче. Посидим сегодня здесь, а? Как раньше, в нашем доме сидели. Что-нибудь вкусненькое приготовим. С браслета?
– Давай! – Я встала рядом, чувствуя плечом тепло друга. – Но сначала переодеться надо, вымыться.
– Да, надо… – Лант обернулся. – Может, перестановку сделаем? Пока силы есть. Я не хочу, чтобы кто-то приходил в эту комнату. Твою спальню сюда перенесём, а комнату – к рубке. И запретим Жюли заходить в неё.
Я только сжала его плечо. Лант был прав. Спальни – это спальни, а эта комната – единственное наше личное пространство во всём мире. Наша комната.
Я зашла к себе, быстро вымылась, переоделась в пижаму и, захватив коробку с сохранившимися ещё с Петли Времени личными вещами, вышла в коридор. Лант тоже переоделся в спортивный костюм и ждал меня.
– Ну что, начинаем?
Я кивнула, и он набрал команду на браслете.
Через три минуты перепланировка закончилась. Да и чего сложного – поменять местами две комнаты, если всё с самого начала внесено в то, что мы по привычке называли памятью компьютера. Это как два игрушечных кубика переставить.
– Я цвет немного поменял. И допуск для Жюли заблокировал, – улыбнулся Лант.
В почти не изменившейся кухне стоял уютный сумрак, на столе парили тарелки с едой: я, пока мылась, успела придумать, что приготовить на ужин. Светских трапез у нас впереди много, а простая жареная картошка со шкварками и помидорный салат – это совсем по-домашнему.
Мы с Лантом ужинали, не говоря друг другу ни слова. Хотелось ни о чём не думать, наслаждаться едой и ощущением надёжности и закрытости от всего мира. Даже окно затемнили, чтобы не видеть белых ночей, и задёрнули совершенно непрактичную, но такую уютную штору.
В нашей комнате было настолько хорошо и спокойно, что мы, не сговариваясь, остались ночевать на нешироких, но очень удобных диванчиках.
***
Когда я проснулась, за просветлевшим окном искрилась Нева, по спокойной воде легко скользил парусный катерок, в лучах встающего солнца казавшийся сделанным то ли из облачка, то ли из розоватого золота.
Я попыталась сесть и поняла, что, несмотря на долгий сон, всё ещё не восстановила силы после вчерашнего тяжёлого дня. Двигаться совершенно не хотелось, тело казалось избитым, хотя ничего не болело.
На шорох упавшего пледа обернулся возившийся у плиты Лант, подошёл, присел на краешек дивана:
– Как настроение?
– На Гарь хочу, без аватара, – отшутилась я.
– Я тоже…
Друг взглянул на прекрасный вид за окном, вздохнул и спросил:
– Посидим сегодня здесь? В Коллегию нам только завтра. Скажем Жюли, что сегодня у неё выходной.
Я села, взглянула в бледное и всего за день осунувшееся лицо друга.
– Посидим… Ты куда?
– Каша убегает! – Он бросился к плите. – Уф, успел. Геркулес будешь?
Я через силу встала, начала накрывать на стол. Казалось, что мы с Лантом снова, как в первые дни в Петле Времени, спрятались в лесном домике, радуясь самым простым вещам и стараясь на время забыть о сумасшествии окружающего мира. Внезапно пришла мысль, что безумие Петли Времени спокойнее и безопаснее вот этого, внешне правильного и рационального мира. Так, как безумие детской комнаты безопаснее холодного порядка финансовых офисов и военных контор, как детская обида и ярость безопаснее спокойной рассудительности привыкших к интригам дельцов и политиков. Зачем мы здесь? Может, не нужно ничего этого? Может, лучше вернуть людей в Петлю Времени? В безопасность безумной, но такой уютной детской?
Я вспомнила глаза Ганса, представила, как он превращается в чуждого всем обезьянку-богомола и возвращается в вольер резервации. Как в такой же вольер уходит от Юни Эльза –бежавшая от смерти обычная городская девочка. Как тают тела лорнов.
Нет! Как бы тяжело ни было, нужно идти вперёд! Нужно не закрываться от мира, а вступать с ним в борьбу, сопротивляясь и безумию детской, и цинизму псевдо-взрослого мира. Должен быть третий путь, на котором человек остаётся человеком!
Мы с Лантом сидели, болтали о писателях и актёрах – за эти месяцы у нас появилось много общих, наших книг, песен, фильмов, – обдумывали, что приготовить на обед, смеялись, представляя реакцию Жюли на перепланировку.
– Может, не будем ей ничего объяснять? – заговорщицки улыбнулся Лант. – Скажем, что так и было, что она всё напутала. Просто сбой системы.
– Если ты скажешь о сбое системы, она точно не поймёт, – рассмеялась я. – Или предлагаешь ей фильм показать? Тогда она от страха к княгине Баратаевой сбежит, и я останусь без горничной.
– Ребята, к вам можно? – раздалось от вмонтированного в дверь зеркала.
Мы с Лантом резко обернулись, вскочили со стульев.
– Тан!
– Я. Отец с императором разговаривает, а я улучил момент, чтобы вас увидеть. – Друг с лёгкой грустью смотрел на нас из зеркала.
– Александр с утречка решил подарок посмотреть, открыл, ну и… Так забавно выглядит лицо человека, который не имеет представления о видеосвязи. Но Александр – настоящий политик! Быстро сообразил, что к чему, отменил какие-то встречи, и уже два часа обсуждает с отцом вопросы дипломатии. Отец в первую очередь о вас с ним поговорил. Александр согласился, что вы официально посланники, а фактически просто маскировка и устанавливаете связи на бытовом уровне… Что?
Тан обернулся, выслушал что-то, что говорили за его спиной, и снова повернулся к нам:
– Только что договорились. Завтра вы в Коллегию и к послам – император карету даст, – а послезавтра показываете Александру мобили. Надо же вам нормально по городу передвигаться, да и местных к технике приучить. В Коллегию отнесёте органайзеры для министра и двух помощников. Ну а дальше будем действовать по обстоятельствам.
Он замолчал, вглядываясь в наши лица, встревоженно спросил:
– Тяжело там?
– Ничего, справляемся, – улыбнулся Лант. – А у вас как?
– Плохо, – неожиданно ответил Тан.
– Что случилось? – Мы оба испугались. – В городах что? Опять Ашка?
– Нет, в городах всё спокойно. Без вас плохо, ребята. – Тан провёл ладонью по разделяющему нас стеклу. – И мне, и отцу, и всем нашим. Даже Алорн по вам скучает. Нет теперь в городе Хакеров, никто не хочет кукол водить, выдавая себя за вас.
Он несколько секунд помолчал, потом заговорил о другом:
– Наши – люди, кто проводниками ходил, – начинают догадываться. Особенно те, кто с лорнами теперь живёт. Эльза, Саид, другие. Юни говорит, что Ганс вообще всё понял, что произошло, но пока молчит. Тяжёлые разговоры у нас будут… Но хоть не сейчас. Пока только поползли слухи, что банда Ашки кого-то убила. Мы опровергаем их, но так, чтобы оставались вопросы. Официально вы ещё несколько раз появлялись в городе и на «Птицефабрике», потом уехали совсем. Женька Малахитов вчера болтал, что вас Маргарита с Семиглазовым застукали и приказали в деревню уматывать. Наши не верят, Мила с Диком – они-то видели, как вы дрались.
Мы молчали, вспоминая далёких друзей. Потом я подняла взгляд на Тана:
– А вообще в городе как?
– По-разному. В колледже прошла переаттестация, все, что понятно, слетели вниз, теперь на первом-втором курсах. Уиткинс начал ухаживать за Элен Хинтон. Говорит, что надоели красивые стервы, нормальной человеческой жизни хочет. Адониса с Косей снова отлупили, запретили появляться на «Птицефабрике» и в кафе. Линдсей попытался по старой памяти организовать вечеринку, но получился большой облом: люди после Гари перестали считать бездарность оригинальностью. А, вот ещё!
Тан странно взглянул на нас, и я поняла, что эту новость он специально приберёг напоследок.
– У Орландо и Реми ребёнок будет! Пятый месяц уже, но Риа только вчера поняла, что к чему. Теперь еле сдерживается, чтобы Реми ватой не обложить и пылинки с неё не сдувать. Первый настоящий ребёнок в Петле Времени!
– Что?
Мы с Лантом вспомнили Орландо и Реми. У меня перед глазами возникли две фигуры, но почему-то не людей, а бурундучков из той давней игры, на которой они и подружились. Вот оно как получилось.
– То! Риа говорит, что скоро начнётся беби-бум. Люди к нормальной жизни возвращаются. Так что теперь от нас с вами зависит намного больше людей, чем мы думали… Да?
Он снова обернулся, потом грустно взглянул на нас:
– Ждите гостей. Император послал адъютанта, чтобы договориться о показе мобилей. Через полчаса будет. Простите, ребята. Так хотелось ещё поболтать. Привет вам от всех нас. Держитесь там!
Тан прижал ладони к стеклу, и мы, поняв, тоже подняли руки. Холод зеркала словно бы на мгновенье исчез, отступая перед теплом человеческой дружбы, и связь прервалась.
***
Весь следующий день мы провели в поездках, пользуясь присланной императором каретой и знакомясь одновременно с людьми, городом и местными дорогами.
Визит в Коллегию иностранных дел, долгий и полезный для установления необходимых деловых и личных контактов, ничем особым не запомнился. Граф Кочубей отлично понимал наше положение не то чтобы подставных лиц, скорее не главных участников межправительственных переговоров, поэтому посматривал на нас с той изысканной снисходительностью, какую часто можно увидеть на портретах царедворцев.
Он с вежливым поклоном принял в подарок «безделицу» – именной органайзер с шифровым замком и встроенным в крышку экраном видеосвязи с Шалорном. Убрал в сейф два намного более скромных «альбума» – такие же справочники и средства связи с Шалорном, но предназначенные для введённых в курс дела рядовых дипломатов. Выразил нам своё почтение и предложил кофе, от которого мы отказались, сославшись на дела. На этом аудиенция к обоюдному облегчению закончилась.
После Коллегии мы посетили дуайена[8 - Дуайе?н – старший по времени пребывания в стране полномочный посол. Например, первым в страну прибыл посол из страны А, за ним послы стран Б и В. Посол из страны А уезжает, ему на смену приезжает другой посол из этой же страны, но по порядку приезда считается младшим, а дуайеном – посол из страны Б.] дипкорпуса, шведского посла барона Штернинга, который жил в Петербурге больше десяти лет и отлично знал все тонкости местной дипломатии. Барон принял нас учтиво, но с проскальзывающими во взгляде опаской и высокомерием. Причину и того, и другого мы с Лантом очень хорошо понимали: в едва начавшую приходить в себя систему европейской дипломатии ворвались неизвестные игроки, вполне вероятно, авантюристы и самозванцы, но с невероятными техническими возможностями, превосходящими возможности любой страны мира.
Мы пили кофе, вели светскую беседу и ловили на себе неприязненные взгляды прислуги. Вокруг нас словно были толстые ледяные стены, возникавшие из полного неприятия чужаков, способности которых страшат своей непредсказуемостью.
Выходя из резиденции, мы впервые услышали за спиной сказанные шёпотом слова, которые потом сопровождали нас повсюду и произносились на всех языках, на которых говорили жители Петербурга: «слуги дьявола».
Сделав ещё несколько визитов к представителям дипкорпуса мы, устав от тряски кареты и от внешне светских, но выматывающих все нервы разговоров, вернулись домой. И увидели около яхты уже привычную картину – толпу зевак, которую удерживали на расстоянии от парапета присланные для охраны яхты полицейские.
Поднимаясь в шлюз, я заметила движения стоящих в толпе людей – они снова то испуганно крестились, то показывали нам фиги. Страх и любопытство создавали гремучую смесь, грозившую привести к взрыву. Нам нужно было вызвать как можно больше любопытства, одновременно сводя на нет страх горожан. Я вздохнула. На Гари было легче.
***
Императорская чета в окружении немногочисленной свиты прибыла в девять утра. За час до этого полиция и гвардейцы оцепили всю набережную аж до Адмиралтейства, вытеснив зевак на боковые улицы или, если позволяли владельцы, в расположенные вдоль набережной особняки. А зевак собралось много, причём как раз после оцепления. Все знают, что если улицу закрыли, значит там что-то интересное, а в то время ещё и безопасное, потому что террористов никто и в кошмарных снах представить не мог.
Мы с Лантом встретили венценосных гостей у шлюза и провели в гостиную жилого уровня, извиняясь, что парадные помещения наверху готовятся для официального приёма, который, если его величество дозволит, состоится десятого июля. По моему приказу робо-горничные в виде всё тех же античных статуй подали прохладительные напитки и вазы с тропическими фруктами, о которых на берегах Невы и не слышали. Ананасы, цитрусовые и всякие там персики выращивали к этому времени даже на Соловках, а вот привычные для нас киви не знали, не говоря уже обо всяких манго, маракуйях и карамболях.
– Как устроены эти куклы? – спросил император, с не совсем исследовательским, скорее с искренним мужским интересом рассматривая робо-горничную.
– К сожалению, не могу подробно объяснить, – извинился Лант. – Мы давно отказались от того, что у вас называют механикой. В роботах нет колёс, пружин и шестерёнок. Внутри них пучки жил, подобные мышцам и жилам в живых телах, а двигаются они не от завода, а от вырабатываемого особым устройством электричества.
– Я слышала, что у вас лакеи мужчины, но эти слуги в образе женщин, – обратилась ко мне императрица, с лёгкой ревностью поглядывая на робо-горничную. – Отчего? Таков обычай вашей родины или Шалорна?
– Роботы не имеют пола и у нас обычно не очень похожи на людей, – осторожно объяснила я. – Но у вас подобный вид испугает жителей, поэтому мы выбрали для них такую внешность. Внутреннее устройство у роботов одинаково, различается только наружность. Разума они не имеют и не могут иметь, но умеют многое.
После угощения мы провели для императора и его приближённых небольшую экскурсию по жилому уровню яхты. Александр дольше всего задержался в рубке, слушая объяснения Ланта и разглядывая выведенную на стену физическую карту мира. Елизавете больше понравилась увитая зеленью гостиная, и императрица ненавязчиво выпросила у меня отростки особо приглянувшихся кустов.
Впечатлённые увиденным, венценосные гости с ещё бо?льшим любопытством спустились на лифте на технический ярус и прошли в гараж, где стояли три мобиля – два городских и один для дальних поездок. В углу, под плотными чехлами, прятались пока что законсервированные жилые трейлеры на случай, если нам всё-таки дадут разрешение на поездку по стране.
Городские мобили внешне напоминали довоенные представительские машины высшего класса – довольно тяжеловесные с виду, высокие, с большим просветом, позволявшим ездить по не очень-то качественным дорогам российской столицы. Передние кресла поворачивались так, что при желании можно было ехать и как обычно, глядя на дорогу и управляя машиной, и, если этого требовали обстоятельства и этикет, сидеть лицом к почётным креслам в глубине салона. Был там и бар с напитками, закусками и даже встроенным чайником. В закутке за креслами располагались два откидных сиденья, на которых могли ехать слуги или не особо знатные пассажиры. Под длинным капотом прятался не только небольшой двигатель – ему много места не требовалось, да и выглядел он просто герметично закрытой плоской коробкой, – но и довольно приличный запас платины на случай, если потребуется что-то срочно создать. Дверцы бардачков рядом с передними сидениями маскировали то, что биологи по аналогии назвали бы выводными протоками, а Лант, и я вслед за ним, стали называть выводами материи.
Мобиль для путешествий был больше и внешне напоминал микроавтобус на высоких колёсах. Внутренняя отделка его была простой, но удобной, в нём имелась даже крохотная душевая. Но пока этот мобиль нам совершенно не требовался, нужно было просто доказать, что и он, и парадные экипажи безопасны для людей.
Лант отдал с браслета приказ, и стенка гаража выгнулась, образовав трап, упёршийся в лестницу набережной рядом с уже существующим парадным шлюзом. По трапу вверх выехали мобили. До нас донёсся нарастающий гул любопытной и испуганной толпы. А дальше начались испытания.
Основной причиной демонстрации мобилей было не любопытство императора, а практический вопрос безопасности невиданных экипажей. Не задавят ли они людей? Не испугают ли лошадей? Не повредят ли здания? Для того, чтобы проверить всё это, на набережной установили деревянные препятствия – столбы, тумбы, заборы. А ещё привели нервных, то и дело всхрапывавших и пытавшихся встать на дыбы молодых жеребцов. Не испугаются они – и клячи останутся спокойны.
Мы с Лантом боялись намного больше собравшихся на небывалое представление зрителей. Боялись, потому что в отличие от них знали, что такое потерявшая управление машина. Даже то, что мобили разрабатывались лорнами с учётом всех возможных и невозможных проблем, нас не успокаивало. Но мобили с честью выдержали все испытания, больше часа нарезая круги по набережной и состязаясь с норовистыми лошадьми опытных кавалеристов.
– Смотри, – шепнул мне Лант. – Вон тот жеребец. Его уже несколько раз в пах кололи, чтобы взбесился, а он ноль внимания.
Это было правдой. Несколько человек то ли по чьему-то приказу, то ли по собственной инициативе пытались сделать всё, чтобы лошади, увидев мобили, понесли. Но выходило наоборот, и при приближении мобиля кони переставали всхрапывать, успокаивались и с любопытством поглядывали на негромко рокочущие странные повозки. Хорошо поработали зоопсихологи Лорна, подобрав внешний вид и цвет мобилей, продумав запахи и, что было самым важным, звуки. Негромкий рокот издавали не моторы, а особые устройства, работавшие сразу в трёх диапазонах – обычном, инфра- и ультразвуке. Всё вместе приводило к тому, что ни одна лошадь за время испытаний не взволновалась. Ну а вопросы аккуратной езды – насчёт этого мы с Лантом совершенно не беспокоились.
После своеобразного краш-теста, когда император спросил, что будет, если экипаж въедет в стену, и мы с Лантом демонстративно сели в мобиль и показали на своём примере, что вообще ничего (на скорости в десять километров в час это и не удивительно), Александр посчитал, что экипажи выдержали все испытания. И тут же изволил прокатиться в мобиле, причём вместе с супругой и двумя свитскими. Мы с Лантом выполнили его желание и часа два катались по городу в сопровождении десятка верховых офицеров, ехавших впереди и позади экипажа.
Император, наслаждаясь поездкой, решил одновременно побыть для нас гидом и показать достопримечательности Петербурга. В результате мы с Лантом окончательно уверились, что Петербург начала девятнадцатого века – очень тихий и для нас совершенно провинциальный город со множеством утопающих в зелени садов городских усадеб, чаще всего деревянных, только оштукатуренных под камень, и с пустырями и лужами даже в центре города. На одной из таких луж, в самом начале Невского проспекта, катались на самодельных плотиках мальчишки. Роскошные дворцы отражались в этой луже и не особенно влияли на общую картину.
К двум часам дня мы довезли императорскую чету до Каменноостровского дворца и смогли наконец вернуться домой, где восторженная и перепуганная Жюли не находила себе места, гадая, вернёмся ли мы вообще. Это же дикая Россия!
***
Следующую неделю мы не имели ни минуты свободного времени. Нам требовалось посетить послов, министров и сенаторов, и, разумеется, принимать ответные визиты. Единственное, что мы пока не сделали, – не были представлены вдовствующей императрице. Мария Фёдоровна летом жила в Павловске и в столице не появлялась, а нам было запрещено покидать Петербург. Возможно, и по той причине, что молодой император отстаивал своё право самодержца, неявно, но настойчиво отодвигая мать на вторые роли. Хватало того, что весь двор собирался у неё, а новых послов лучше подержать при себе.
Поездки по городу очень нас выматывали, как и необходимость постоянного общения с совершенно чуждыми людьми, относившимися к нам с плохо скрываемой неприязнью. Да и реакция обывателей на мобиль, пусть и предсказуемая, пугала. Люди всё так же боялись нас, и было уже несколько случаев, когда в мобиль кидали то какой-нибудь гнилью, то грязью и даже камнями. Благо, что ни царапин, ни разбитых стёкол в экипаже не могло быть в принципе. Другие послы не сталкивались с подобным, потому что их в случае чего сопровождала охрана, да и опознать карету без гербов не так просто. А наш экипаж был единственным не то что в городе – на всей планете.
Понимая, что с враждебностью горожан нужно что-то делать, мы с Лантом даже сходили в Николаевский Морской собор на воскресную литургию. При нашем появлении люди шарахнулись в стороны, позабыв о делении на «мужскую» и «женскую» половины храма, но вскоре успокоились, и по церкви пошли шепотки, что «чужеземцы-то, глянь, не бесы, святой воды не боятся». Стояли мы, как и полагается иностранцам, у самого входа, но выстояли всю службу и даже были окроплены святой водой – перепуганный священник очень постарался отметить «слуг дьявола». Когда все увидели, что мы не беснуемся, не дымимся и не проваливаемся сквозь землю, а даже кидаем в ящик для пожертвований серебряные рубли, люди немного успокоились. После службы священник, набравшись смелости, подошёл поговорить с нами и очень удивился тому, что я знаю две молитвы. Слухи о том, что мы были на службе, разошлись по городу с такой же скоростью, как до этого – о «бесовском корабле».
Лант, зная о моём отношении к церковным проповедям, ненамного более спокойном, чем у него – к резервациям Петли Времени и такому же, как у нас обоих – к рабству, потом с тревогой спросил, всё ли в порядке.
– Да, всё нормально. Священники разные бывают, у меня несколько знакомых есть, неплохие люди. Я отлично знаю, что они обычно говорят. Ритуал, только и всего. Если бы их по делам судить, а не по проповедям… Я не прислушивалась, а смотрела на архитектуру – это интереснее.
***
Визиты мы делали не просто так. Мы приглашали людей на первый официальный приём нового посольства, который собирались устроить вечером десятого июля. Приём этот был вопросом престижа, но планировался не очень большим – человек сто пятьдесят. С согласия императора приглашали мы не одних министров и послов, но и некоторых деятелей науки, в основном руководство Академии Наук и крупнейших учебных заведений. У нас для этого имелись свои причины.
За два дня до приёма, посетив одного из академиков, исполненного достоинства и похожего одновременно на Леона Буржа – важностью, и Николаса Гэотуэя – непрошибаемой ограниченностью, мы узнали, что ещё в июне в Петербург приехал знаменитый Паллас, совсем старый и больной. Не пригласить такого человека мы не могли и сразу поехали к нему.
Невысокий и высохший от полученных в долгих экспедициях болезней немец прослезился, узнав, что послы, о которых вот уже две недели гудит весь город, приехали к нему специально, чтобы пригласить на приём, и попытался отказаться – не столько из-за болезни, сколько из опасения оказаться ненужным среди высших лиц государства, приехавших развлекаться, а не говорить о чуждой для них науке. Мы уговаривали его, убеждая, что приём задуман не для развлечения, а именно для того, чтобы показать величие науки. Решающим аргументом стало обещание, что на приёме особо скажут о происхождении знаменитого «палласова железа». От такого старый учёный отказаться не смог.
***
В шесть часов вечера к яхте стали подъезжать экипажи и наёмные кареты. Мы с Лантом встречали гостей в роскошно убранном парадном шлюзе, который напоминал теперь самые богатые покои сказочного дворца. Обычно имитировавшие штукатурку стены переливались разводами полудрагоценных камней, искрились подсвеченными изнутри витражами в стиле Тиффани, но не из стекла, а из настоящих самоцветов. Робо-лакеи в золотых ливреях и с золотыми же лицами и волосами принимали у гостей плащи и накидки и презентовали каждому гостю футлярчики с золотыми, украшенными самоцветами наручными часами. Причём отделка футляров и часов ни разу не повторялась, а размеры циферблатов дамских часиков были с ноготь мизинца – небывалая для того времени вещь. Звучала негромкая музыка, в воздухе стоял свежий аромат цветов. Всё это великолепие поражало гостей с первых мгновений, особенно тех, кто бывал на яхте до этого. А потом они подходили к лестнице. Нет, не лестнице, а роскошному, в золоте, бархате и самоцветах эскалатору – невиданной доселе вещи. Эскалатор этот был в два раза шире обычного и сделан так, чтобы даже длинные трены женских платьев не застревали в нём. Эта «лесенка-чудесенка» окончательно выбивала людей из обыденного мира, унося в сказочные горние чертоги.
Ещё большее потрясение ждало всех наверху. И так казавшаяся невероятной оранжерея преобразилась, став то ли дворцом фей, то ли (что мы с Лантом и подразумевали, создавая всё это) торжественным залом высокоразвитой космической расы. Мы заранее изучили все архивы Шалорна и выбрали неизвестные на Земле, сказочно прекрасные образцы интерьеров.
– Дворцы Минбара, какими они должны были быть в идеале, – шутила я, создавая всё это великолепие. – Чувствую себя послом Дэленн. Гребень на макушке ещё не вырос? Правда, в фильме всё в сотни раз проще, а тут – слов нет!
Теперь же слов не было у гостей – как у императора с императрицей, так и у придворных и тем более у учёных и князя Баратаева с семейством. Мы, помня о достойном поведении нашего недавнего гостя, пригласили и его, даже смирились с присутствием его скандальной супруги. Сам князь и молодая княжна были нам важнее. К тому же князь любезно согласился взять на себя некоторые обязанности по развлечению гостей в самом начале приёма, когда мы были заняты.
Что такое встретить полторы сотни гостей? Это больше часа стоять у лестницы и улыбаться, улыбаться, улыбаться, не обращая внимания ни на то, что спина от поклонов уже горит огнём, ни на то, что скулы свело судорогой от улыбки.
Наконец мы поднялись в оранжерею. Гости, разбившись на группы, беседовали, угощались напитками и лёгкими закусками с расставленных среди зелени буфетных столов, с удивлением рассматривали трёхмерные голоэкраны, показывавшие подводные пейзажи с яркими рыбками и кораллами, воспринимая их настоящими аквариумами.
– Приветствуем вас на борту нашей яхты, – обратилась я к гостям. – Мы знаем, как много вопросов вызвало наше появление. Вопросов, связанных не только со страной, которую мы представляем, но и с тем, откуда родом мы сами. Надеемся, что небольшое представление даст ответы на некоторые из них. Добро пожаловать в наш маленький планетарий!
Фальш-стена за нашими спинами исчезла, открыв словно бы обзорную палубу теплохода с закруглённой передней частью, прозрачными стенами и потолком и рядами удобных кресел. Я подала руку императору, Лант – императрице, – приглашая их занять первые места этого зрительного зала. Когда гости расселись, началось подготовленное Шалорном представление.
Фальш-стена закрылась, отделив зал от остального пространства, стены и потолок потемнели, имитируя ночное небо, и зазвучал мягкий голос рассказчика. Этот голос предупреждал зрителей, что всё, что они увидят, существует в реальности, но здесь – всего лишь тени, образы этой реальности, дающие представление о величии Вселенной.
Следующий час мы с Лантом наслаждались великолепной голографической экскурсией сначала вокруг Земли, потом к Луне, Солнцу, планетам Солнечной системы (разумеется, не забыли упомянуть о поясе астероидов и железных метеоритах, выполнив данное Палласу обещание), и дальше, дальше, дальше. В этом времени даже волшебный фонарь не был ещё придуман, а объёмная, очень реалистичная голограмма казалась невероятным волшебством. Или чудом науки. В зале то стояла тишина, то раздавались восторженные или испуганные возгласы. Но всё представление было рассчитано так, чтобы не вызвать испуга даже у очень впечатлительных и нервных дам. А вот восторг от осознания величия Вселенной с её звездоворотами галактик, собранными в нити галактических скоплений, вызвать удалось даже у придворных трутней.
Наконец путешествие закончилось, стены и потолок просветлели, за ними переливались жемчужным светом петербуржские сумерки. Потрясённые люди молчали ещё минуты три. Потом раздались тихие вздохи и всё больше нарастающие аплодисменты.
– Невероятно! – вздохнул император, обернувшись ко мне, но видя не реальность, а растаявшую картину звёздного неба. – Невероятно!
Императрица вытирала текущие по щекам слёзы восторга. Плакали и некоторые мужчины. В это время мужские слёзы ещё не считались признаком слабости.
Гости выходили в оранжерею, не понимая, где они находятся и что происходит вокруг. В оранжерее их ждали столы с роскошным ужином, робо-лакеи стояли наготове, чтобы носить от фальш-лифта создаваемые техникой лорнов блюда, придуманные Коком специально для этого торжества.
Резкий переход от возвышенных, метафизических, как тогда говорили, вопросов Мироздания к приземлённой, пусть и очень изысканной кухне помог людям вернуть утраченное было душевное равновесие. На то мы и рассчитывали, планируя ужин после лекции.
За столом завязались живые, азартные разговоры, сразу и о еде – гости старались угадать, что им подали, – и о только что увиденном окне в бесконечный непознанный мир. Некоторые уже очнулись от потрясения и скептически замечали, что всё это обман, что в Писании об этом нет ни слова. Среди таких консерваторов были, как ни странно, и академики, но больше – экзальтированные дамы, начитавшиеся мистических духовных книг вроде «Ключа таинств».
– Величие господнего замысла трудно понять слабому уму человеческому, – подняв глаза к переливающемуся электрическими огоньками потолку, сказала сидевшая неподалёку от меня супруга одного из сенаторов. – Господь велик, и мы не в силах телесно постичь созданное им. Мы должны преклоняться пред замыслом божьим. Грешно искать ответы вне божественного Писания.
– А кто вам сказал, что Мироздание, картину которого мы созерцали не более часу назад, и которое видим воочию каждую ясную ночь, не часть замысла? – сварливым старческим голосом спросил Паллас; он совершенно забыл, что по чину не мог бы и присутствовать среди всех этих расфуфыренных царедворцев, и выглядел, словно ребёнок, у которого сбылась самая волшебная мечта. – Неужто крохотный мирок древних преданий величественнее показанных нам глубин Мироздания?
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/tatyana-buglak/maski-treh-epoh-poslanniki-67836110/chitat-onlayn/) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Примечания
1
Посол, посланник, министр – ранги в дипломатии. Сейчас высшим рангом считается полномочный посол, вторым посланник, третьим консул. Но до 1809 года эта градация ещё не устоялась, поэтому дипломата высшего ранга могли называть и полномочным послом, и полномочным посланником, и министром такого-то государства. Поэтому в книге понятия «посол» и «посланник» равнозначны.
2
Штурмовка – куртка полувоенного образца, популярная у немецкой и советской молодёжи в 1920-х годах, полное название– юнг-штурмовка.
3
Морской узел – единица скорости, равная 1 морской миле (1852 м) в час. Округлённо 20 узлов равны 40 км в час.
4
Пачу?ли – растение, из которого получают ароматическое масло, и название такого масла. Используется в парфюмерии и сейчас, можно купить в специализированных магазинах или иногда в аптеках.
5
Кёльнская вода – одеколон в дословном переводе и означает «кёльнская вода, вода из Кёльна (Колона)». Потом это название перешло на другие парфюмерные смеси. Настоящая кёльнская вода производится до сих пор и стоит довольно дорого. Наш «Тройной» одеколон, если брать оригинальный рецепт, придуманный ещё до революции, был аналогом кёльнской воды, потому что состоял из тех же трёх ингредиентов – масел трёх цитрусовых растений. И «Шипр» тоже. Правда, теперь «Тройной» –жуткая подделка. А жаль.
6
О?бер-шенк – придворная должность (старший виночерпий). Ему подчинялись смотрители винных погребов, ответственные за приготовление чая и кофе, кондитеры. Также он отвечал за сервировку столов (не сам их сервировал, разумеется). Второй класс по Табели о рангах, один из высших придворных чинов. В начале XIX века долгие годы обер-шенком был Ардалион Александрович Торсуков.
7
Красные каблуки – их имели право носить только высшие аристократы. Обычай пришёл из Франции и был популярен при дворах русских императриц. Ко времени Александра его придерживались только пожилые люди.
8
Дуайе?н – старший по времени пребывания в стране полномочный посол. Например, первым в страну прибыл посол из страны А, за ним послы стран Б и В. Посол из страны А уезжает, ему на смену приезжает другой посол из этой же страны, но по порядку приезда считается младшим, а дуайеном – посол из страны Б.