Алиса, Джейн и фисташки
Валерия Карнава
Какое на вкус варенье фей? Почему обезумевший писатель сбегает от выдуманных им персонажей в Петербург? Как простой художник знакомится с роботом, распознающим совместимость в любви? Одни герои спотыкаются о различные препятствия, которые чинит им непокорная судьба, другие ловят её и приучают, будто дикую кошку. Каждому своё.Рассказы из этого сборника были написаны в 2014-2019 гг. В целом сборник можно назвать экспериментальным. На его страницах сказка рука об руку идёт с привычной нам повседневностью, причём постепенно: сначала ощущается лёгкий флёр магии, затем с каждой страницей его становится больше.
Валерия Карнава
Алиса, Джейн и фисташки
Вещий сон джентльмена
Два павлина, распушив хвосты и грозно нахохлившись, бродили друг подле друга, и казалось, что один из них сию же минуту набросится на другого, словно на заклятого врага. Защелкают острые клювы, полетят шикарные перья. Какая завораживающая павлинья драка будет! Стоящие за оградой подростки только этого и ждали. Однако птицы не торопились начинать представление, будто испытывая терпение ребят.
– Спорим, что вон тот – справа, накостыляет первым? – радостно защебетала Аня, худенькая, как тросточка.
Открыв минералку, девушка сделала пару глотков.
– Да ну их, давайте смотреть журавлей. Стоим здесь уже минут десять, а они все никак не могут друг другу хвосты поотрывать, – Гаян демонстративно зевнул, дабы показать, что ему скучно. – Мне сегодня приснился интересный сон. Вещий. С четверга на пятницу снятся вещие сны. Хотите расскажу?
– У тебя каждый второй сон – вещий, – рассмеялась Катя. – Не хочешь подержать мою сумочку? Будешь джентльменом.
Парнишка скривил недовольную гримасу, как у шимпанзе, у которого из-под носа выхватили любимое лакомство. Вот только около павлинов с женской сумкой в руках он еще не стоял!
– Согласно этикету, мужчина не должен носить женские сумочки.
– Плевать я хотела на твой этикет! Руки уже отваливаются.
– Что у тебя там? – Гаян почесал свой кучерявый затылок. Все равно не отвяжется.
– Это Гарри Поттер. Пожа-а-алуйста! – потянула Катя.
– Ладно, только ради Гарри Поттера наплюю на этикет, – вздохнул Гаян и взял сумку из рук упитанной рыжеволосой девицы в джинсовом комбинезоне. Книги про волшебника он любил. Да уж, и впрямь нелегкая ноша.
Павлины яростно кинулись друг на друга, причем одновременно.
– Да! Да! Да! Они созрели для того, чтобы набить друг другу клювы! – сзади заверещал чей-то хрипловато-писклявый голосок, словно у попугая ара, перекурившего кальян.
Ребята обернулись и вытаращили глаза. Что за чертовщина стояла перед ними? Какое-то замысловатое птицеобразное существо размером не больше голубя. Оно напоминало недоразвитого павлина. Его тельце было покрыто короткими синими перышками-пушинками, как у недавно вылупившегося цыпленка, на грудке эти же перышки были красного цвета; вместо крыльев – махровые когтистые лапки, растопыренные в разные стороны так, будто это существо собиралось взлететь. В довершении этого образа высился куцый полупавлиний хвост, состоящий из четырех стержней в красно-черную полоску. Птичка смотрела на ребят с невероятным интересом и щелкала сине-желтым зубастым клювом. Однако, несмотря на нелепо-устрашающий вид, настрой у этого создания был весьма дружелюбным.
Эпидексиптерикс – птицеподобный нелетающий динозавр. Уж в этом Гаян был уверен, поскольку до фанатизма увлекался не только волшебниками, но и ящерами. Но каким образом в двадцать первом веке разгуливала эта доисторическая птичка? К тому же, насколько было известно Гаяну, динозавры не разговаривали.
– Водичкой не угостите? Я не стал пить в пруду, чтобы не распугать ваших уток, а то они уж больно крикливые, – продолжал динозавр.
Икнув от удивления, Аня перевернула бутылку, и тонкая струйка минеральной воды потекла прямо в клюв подбежавшего эпидексиптерикса. Напившись, довольный динозаврик отскочил обратно. Водичка продолжала литься, но уже на асфальт, образовав небольшую лужицу.
– Спасибо. Утолили мою жажду. Я – Клю-клюк, корреспондент газеты «Новости Юрского периода». В общем, мне надо бы взять интервью, но давайте позже. Так хочется немного прогуляться, освежиться. Вы ведь будете здесь часа через два, а может быть и три?
Все трое стояли, как вкопанные.
– Молчание – знак согласия.
Клю-клюк радостно потер свои лапки на груди и бросился наутек. Только его куцый хвост сверкнул за клеткой с павлинами. Сами птицы продолжали свою драку, не обращая никакого внимания на своего далекого предка. Девчонки переглянулись. Еще недавно Гаян угощал всех кедровыми орешками. Может, они галлюциногенные? Катя даже ущипнула Аню за руку, и та вскрикнула.
Один лишь Гаян улыбался. А сон-то и впрямь вещий.
Алиса, Джейн и фисташки
В лесистой части неизвестного парка застенчиво прятался бар «Хмельные фисташки». Куполообразный и обвитый плющом, летом он напоминал домик хоббита, даже осенью этот плющ долго держался своим изворотливым тельцем за каменные стены. Зимой бар был похож на заснеженную юрту. Посетители, будь это парень с зеленым цветом волос, либо бабуля, накрашенная в стиле Брижит Бардо, надолго запоминались бармену, который работал в этом месте на протяжении трех лет. Он заметил одну интересную особенность: люди, однажды переступившие порог этого заведения, открывали ему свою душу.
Здесь, словно из старых кованых сундуков, выпрыгивали глубоко спрятанные тайны, которые следовали по пятам до самого выхода и сводили с ума своим неожиданным присутствием. Объяснить это явление нельзя было ни коим образом, и бармен мог спокойно браться, так сказать, за «перо» и начать свое размеренное повествование. Однако стройно излагать свои мысли на бумаге он не умел, поэтому приходилось копить свои впечатления для того, чтобы потом со временем о них вспоминать с улыбкой.
Тихим поздним осенним вечером, насвистывая полумедитативную блюзовую мелодию и сбрызнув полиролью барную стойку, Михей тщательно и заботливо протирал ее вафельным полотенцем, будто это была долгожданная, недавно купленная машина за бешеные деньги. В дальнем углу за столиком сидела троица весело лопочущих девушек. Их стол ломился от большого количества бокалов с коктейлями и тарелок с различными вкусностями. Даже не верилось, что такие чрезвычайно стройные существа могли с живостью все это слопать. Вскоре девушки покинули заведение, и бармен остался в полном одиночестве. Ненадолго.
Потихоньку стала открываться большая деревянная дверь, а затем показалась невероятно стройная девушка в коротком платье, словно хрупкий фарфоровый эльф. Слегка покачивая бедрами и элегантно переставляя одну ногу за другой, она быстро и уверенно зашагала на высоченных каблуках в сторону барной стойки. Михей краем глаза принялся разглядывать неожиданную гостью. По плечам извивались длинные каштановые локоны, словно волны бушующего океана, личико сердечком казалось образцовым – и откуда только такие красотки берутся?
– Виски! – взбудоражено произнесла незнакомка, будто собиралась выступать перед огромной аудиторией, и для храбрости ей не хватало всего лишь пары глотков.
Михей молча откупорил бутылку и налил содержимое в низкий полупузатый прозрачный бокал. Покрутив бокал в руках, девушка принялась пить медленно и осторожно, при этом ее носик морщился то в одну, то в другую сторону.
– Хочу пирожное, – капризно потянула она, поставив бокал на место. По всей видимости виски ее не впечатлили.
– Какое?
– На твой выбор что-нибудь вкусное, но только без вишенок.
На тарелочке появился небольшой круглый коржик с мелкими зелеными вкраплениями там, где обычно лежат различные ягодки, посыпанные сахарной глазурью.
– Что это? – девушка принялась изучающе, даже с какой-то осторожностью разглядывать лакомство, будто ей подали не пирожное, а фугу.
– Тарталетка с ревенем.
– Вкусная?
– Конечно, я ерунду не предлагаю.
Незнакомка взяла тарталетку своими маленькими пальчиками и с педантичной аккуратностью принялась ее кушать.
– «Маргариту», пожалуйста, – последовал следующий каприз.
И какой смысл надо было заказывать «Маргариту», если еще никто не допил виски? Однако дело хозяйское. Михей приступил к приготовлению коктейля. Одна блестящая бутылка сменялась другой, будто булава в проворных руках жонглера, а текила и лайм с невероятной скоростью крутились в блендере, словно это были скачки наперегонки. Девушка с интересом или от скуки ловила глазами каждое движение бармена. И «вуаля» – краешек прозрачного бокала был украшен ломтиком лайма. Можно дегустировать.
– Очень вкусно, – посетительница была довольна, запивая тарталетку «Маргаритой».
И было совсем непонятно: имела она в виду, что коктейль вкусный или же все-таки тарталетка.
– Меня зовут Джейн.
– Михей, – улыбнулся бармен. – Родители назвали тебя в честь актрисы? Как там ее… Джейн Марч?
Он решил тут же перейти на «ты», поскольку стандартному официозу предпочитал обычное незатейливое общение. К тому же посетительница тоже не особо церемонилась.
– Нет, один хороший человек решил, что я буду Джейн.
– Это кто такой? Твой крестный? – пошутил Михей.
– Нет, мой гуру, мой повелитель. Благодаря ему я такая запоминающаяся и своеобразная… И каждый, кто меня видит, заряжается моей бешеной энергетикой, – гордо ответила девушка, вскинув вверх подбородок.
Очевидно, сочиняла на ходу свои ярко выраженные достоинства. Себя не похвалишь, никто не похвалит.
– Ты сектантка? – удивился бармен, выслушавший столько бредовых историй, что ему смело можно было присудить звание «Уши года».
Девушка с предвзятым недовольством нахмурила брови.
– Нет, секретарша. Почему ты вдруг решил, что я сектантка?
Михей не знал, что ей ответить, но про себя подумал о том, какой расклад лучше: блаженная сектантка или же влюбленная в своего шефа дурочка, которая подсыпает в боссовскую чашку «чудодейственный» приворотный порошок и упрямо верит, что чары этого порошка в конце концов подействуют.
– Он женат, и я замужем, однако это не так важно, поскольку мы испытываем к друг другу такие чувства, с которыми полет в космос покажется обычной прогулкой до ближайшей автобусной остановки. Но знаешь, если мой муж узнает, а наверняка у него есть подозрения, тогда мне будет проще раствориться в этом бокале, нежели вернуться к нему. Еще этот труп… – тяжело вздохнула Джейн, сделав маленький глоток. – Мы прятали его в шкафу… Не лучшее место, но разве придумаешь что-то более подходящее, когда никакого трупа и вовсе не ожидаешь?
– Согласен. Все хранят трупы в шкафах. По крайней мере недавно я обнаружил в своем шкафу несколько трупиков тараканов. Каюсь, что травлю насекомых, но что поделаешь, слишком много их расплодилось. А могу я поинтересоваться, кто это – мы?
– Я и мой любовник. Муж не доверяет мне, вот и отправил мертвеца лезть на балкон, чтобы он проследил за мной.
– Мертвец на балконе? И он двигается? – Михей даже поперхнулся, а его глаза уже чуть не вылезли за лоб и готовы были прыгать по барной стойке от удивления.
– Нет, что за мысли такие? Как мертвец может двигаться? Он был когда-то живым человеком, но его постигла неудача, и он совершенно случайно умер. Но мы тут ни при чем, – азартно произнесла Джейн, уплетая тарталетку словно ребенок, не пробовавший в своей жизни подобной вкуснятины.
Может, бедняжку мучил голод?
– Угощайся. Это за счет заведения, – услужливо произнес Михей, поставив перед Джейн маленькую симпатичную вазочку с фисташками.
Пусть подкрепится еще.
– C чего бы это? – насторожилась Джейн: неужели бармен решил за ней приударить?
В ответ Михей только улыбался, стараясь не обращать внимания на причуды своей необычной посетительницы. Джейн взяла одну фисташку. Рядом с зернышком она отыскала маленький, еле втиснутый туда сверточек бумаги. Как только девушка принялась его разворачивать, фисташка выпала из рук и плавно опустилась на дно бокала, словно в замедленной съемке. Джейн медленно произнесла вслух написанное на свертке:
«Ликование Свободы –
Это к морю – путь души –
Мимо мельниц –
Мимо пастбищ –
Сквозь ряды крутых вершин».
Затем она удивленно посмотрела на Михея и улыбнулась:
– Эмили Дикинсон. Люблю это стихотворение. Оно такое замечательное! Кажется, еще нескольких строчек не хватает, но я не помню, каких именно. Как ты угадал?
Бармен принялся усердно протирать высокий прозрачный стакан, совершенно не обращая на девушку никакого внимания. Когда было мало народа, а такое случалось обычно днем в будние дни, Михей заворачивал посетителям вот такие записочки с цитатами известных людей, отрывками из каких-нибудь литературных произведений, а потом они ломали голову над тем, что же это обозначает. Бармена это веселило, да и гостей тоже.
В этот момент кто-то отворил дверь. Запыхавшись, к барной стойке бежала девушка, совершенно идентичная Джейн. Даже платье было точь-в-точь. Неужели дежавю? Михей застыл с бокалом в руке в полном онемении, словно его заморозили. Еще одна такая красавица? Никогда ему раньше так не везло! Девушка подсела к Джейн, даже не взглянув на ошеломленного Михея, будто он был невидимкой, и с мученическим выражением лица принялась жаловаться:
– И как мне теперь играть? Я не вживаюсь в роль, режиссер злится. Почему ты исчезла с репетиций? У меня весь день насмарку!
Джейн глотнула коктейль, сделав вид, будто разглядывает тонкие прожилки разрезанного лайма и ей абсолютно все равно, что к ней в данный момент обращаются.
– Надо же! – присвистнул пришедший в себя Михей. – Близняшки! И что вы репетируете?
– «Номер 13», – ответила Джейн, наслаждаясь коктейлем.
– «Номер 13»?
– Рэй Куни[1 - Рэй Куни – британский драматург, актер, сценарист. Особый успех ему принесла пьеса «Слишком женатый таксист».] написал. Не слышал про такого?
– Так вот оно что! Не-а, не слышал. Позовете на премьеру?
– Конечно, – подмигнула Джейн, с хитрой улыбкой взглянув на «близняшку». – Правда ведь, Алиса? Мы позовем этого симпатичного молодого человека на премьеру?
– Ах, не говори мне ничего о премьере! – Алиса потянулась за бокалом виски. Хоть кому-то пригодились виски. – Ты вернешься ко мне завтра?
С какой воодушевляюще-искрящейся надеждой в глазах она смотрела на Джейн! И с такой преданностью. Казалось, будто вся ее дальнейшая жизнь зависела только от одного слова этой дьяволицы в красном платье. Михею оставалось только удивляться тому, насколько сильна была их душевно-эмоциональная связь.
– Не молчи! Ты вернешься? – допытывалась девушка, словно капризное дитя, желающее как можно быстрее получить понравившуюся игрушку.
– Я подумаю, – Джейн как ни в чем не бывало разгрызла фисташку. Она даже не посмотрела в сторону Алисы. Та была готова была расплакаться. – Мне наскучили все эти репетиции. Я хочу веселья и свободы.
– Скоро премьера! Ты должна быть со мной! Потом будет тебе и веселье, и свобода! – раскричалась Алиса, порозовев от напряжения, будто маленькая свинка.
– Я и так всегда с тобой.
– Но сегодня ты сбежала!
– Могу же я позволить себе маленькие шалости.
– Маленькие шалости? А как же я? Ты даже не подумала о том, что будет со мной. Ты обидела и меня, и Рэя Куни.
– А откуда он узнает?
– Джейн, это мой первый выход, и если я опозорюсь, то… я не знаю, я тебя запру в туалете! – Алиса вскинула подбородок и посмотрела на Джейн горделивым взглядом с оттенком обиды.
В ответ Джейн лишь громко рассмеялась, схватившись за живот:
– Шантажируешь что ли меня?
– Нет, предупреждаю… Иначе я скажу Ронни о том, что у тебя там творится с Ричардом.
– И кто же так с Музами обращается, моя дорогая Алиса? – покачала головой Джейн.
– А кто так с актрисами обращается? Разве уважающая себя Муза оставит свою подопечную в полном одиночестве?
– Только если Музе пора в отпуск.
– Именно перед премьерой? – Алиса в отчаянии схватилась за голову.
– Давно хотела развеяться. Может наведаться в Грецию и посмотреть Парфенон? Или прогуляться по Парижу со шпицем на поводке? А может, покататься на гондоле в Венеции? Или пофотографировать в Барселоне творения Гауди? Сложный вопрос. В любом случае, куда бы я ни отправилась, обязательно настрочу пару-тройку стихов и опубликую в следующем сборнике «Альманах Муз».
– Ты думаешь только о себе! А должна думать обо мне! Ты же Муза!
– Тебе, моя дорогая, пора научиться искать вдохновение в самой себе, а не полагаться только на меня. Это упорный труд, а ты привыкла гнаться за озарением. Оно не всегда приходит, оно не всегда с тобой.
Алиса растерянно перевела взгляд с Джейн на Михея, который лишь выдавил из себя глуповатую улыбку. Ему казалось, будто он был единственным зрителем полуфарсового спектакля, от которого у него дымилось сознание, поскольку он ровным счетом ничего не мог толком понять. Может, эти девушки устроили репетицию прямо в баре, чтобы его впечатлить?
Бармен налил себе стакан воды, чтобы немного освежиться и потушить задымленное сознание. В эту же секунду Джейн выплеснула содержимое своего бокала наверх. Получилось это странно, потому что ломтик лайма остался на прежнем месте, и фисташка лежала на самом дне. Фейерверк брызг превратился в тончайшую прозрачную бесформенную кляксу, неподвижно зависшую в воздухе.
С двух сторон этой кляксы стали разворачиваться живые картины. Вот две молодые девушки: рыженькая и шатенка – спокойно сидят за столиком в парижском кафе. Все было настолько реалистично, что Михей даже почувствовал на кончике своего языка вкус терпкой арабики. Эта картинка вскоре сменилась другой. Тут молодой парень в распахнутой куртке неторопливой походкой идет по освещенной фонарями дублинской улице.
Джейн дотронулась до кляксы рукой, и картинки стали раздваиваться, летая около барной стойки, словно сплющенные мыльные пузыри. Бармен за одну секунду успел побывать в двух настолько далеких от его бара местах, что от столь захватывающего чувства и зрелища у него сильно заколотилось сердце и по всему телу пробежала волна беспокойных мурашек.
Отражаясь в парящих в воздухе кляксах, Джейн исчезла. Она сидела на песочном пляже острова Санторини, и на ней было белое кружевное платье. В руках девушка держала маленький сборник стихов Эмили Дикинсон. Рядом плескалось бескрайнее море, в ласковых объятьях которого нежилось золотисто-кораллового цвета небо, позади купались в теплых лучах заката маленькие, напоминающие воздушный зефир, белоснежные домики.
– До встречи, дорогая Алиса! – произнесла Джейн, открыв книгу и послав девушке воздушный поцелуй.
При виде этого Алиса чуть было не разрыдалась. Обида сковала ее в своих ледяных объятьях. Кляксы стали лопаться одна за другой, а бокал постепенно наполнялся, словно кто-то невидимой рукой наливал в него коктейль. Алиса неподвижно смотрела на вазочку с фисташками. Она чувствовала себя брошенной, а внутри нее пробивались отголоски давно забытой мечты: собрать чемодан и рвануть туда, куда только попросит ее взбалмошная душа. Да хотя бы на этот Санторини. Но как скрыться от бесконечных бесплодных репетиций? И что теперь будет с ее ролью? Только Алиса не Муза, чтобы появиться, а потом исчезнуть. Она всего лишь человек со своими обязательствами. И почему она не родилась Музой? А может, Музами не рождаются, а становятся?
Алиса уже представляла как зрители, недовольные ее безвкусной игрой, бросают на сцену мясистые помидоры. Красный от злости режиссер гонит актрису с позором из театра. И как теперь играть без своей Музы? Как пробудить в себе силы творить дальше? Девушка потянулась за фисташкой, однако ее маленькие проворные пальчики нащупали еще один крошечный сверток бумаги. Развернув его, она прочитала:
– Я приду на твой спектакль. Правда, я ничего не понимаю в спектаклях, но думаю, что Джейн просто испугалась, что ты ее переиграешь. К тому же на Санторини скучно, море и белые домики. Вот кому интересны белые домики? Говорят, в Норвегии пещеры троллей есть.
На лице Алисы засияла довольная улыбка. Никогда еще никто не желал увидеть, как она играет. Подруги считали спектакли скучным времяпровождением и гоняли на скутерах, а мама шила днями и ночами напролет, искренне веря, что театр начинается с вешалки, и только с нее. Что касается бармена, он всего лишь хотел приободрить Алису. Кто знает, вдруг там, на спектакле, окажется бойкая Джейн.
Через мгновение Алиса увидела перед собой жемчужный Санторини, возникший ниоткуда, словно вспышка на небе. Бар словно куда-то испарился. Девушка гуляла по берегу моря, вдыхая наполненный свежестью солоноватый воздух и удивляясь тому, что с ней происходило нечто необъяснимое. Теплые и уютные солнечные лучи будоражили ее кожу, и девушка почувствовала легкость и спокойствие, будто зажила другой жизнью.
Алиса встала на самый край берега и принялась рассматривать горизонт, утопающий в какой-то белоснежно-шелковистой дымке, которая постепенно стала рассеиваться, обнажая взору девушки бархатистую морскую пелену, в которую она желала окунуться. Она медленно зашла в воду и, очутившись в ней по пояс, нырнула с закрытыми глазами в самую глубь подводного пространства. В мгновении ока вода исчезла, и девушка почувствовала под ногами нечто твердое.
Открыв глаза, она увидела сцену. Она стояла на ней. В полутьме на нее смотрело бесчисленное множество пытливых глаз. Взгляд Михея чувствовался больше всего. Да, бармен был здесь, что-то внутри подсказывало ей это, и она не должна была его разочаровать. Что происходило на самой сцене, Алиса не могла разглядеть, поскольку сцену окутывала та же самая белоснежная дымка.
Девушку охватывало невесомое чувство страха, переплетающееся с огоньком радости, который разгорался все сильнее и сильнее. Алиса дотронулась рукой до этой дымки, и она медленно сползла вниз, словно тонкое мягкое покрывало.
Зрители увидели настоящую Джейн.
How are you?
Много ли вы знаете людей, боящихся невежества до своего самого изящного локона, безупречного ноготка и до нервных коликов в животе? Вот Цветану знали немногие. И не потому, что она вся такая необщительная, нет, даже наоборот. Где бы ни находилась эта маленькая хрупкая девушка, будь это обычная дружеская беседа за чашечкой чая или очередь в магазине, около нее будто витали духи Фридриха Ницше и Марка Аврелия[2 - Марк Аврелий являлся римским императором, последним из династии Антонинов (121-180 нашей эры). Также известен как философ-стоик. В основе стоицизма стоят такие понятия, как твердая жизненная позиция в любой ситуации, сохранение порядка.]. Они то и дело выстреливали в собеседника меткими словесными пулями. А кто же хочет оказаться под таким обстрелом?
Цветана очень любила культурный отдых. Затаив дыхание, она смотрела, как на театральных подмостках Джульетта обливается слезами горести подле тела своего возлюбленного Ромео. В филармонии с легкой улыбкой на лице эта девушка «вкушала» свежую и полную сочных красок музыку Астора Пьяццоллы[3 - Астор Пьяццолла – композитор и бандеонист из Аргентины, работавший в стиле танго с элементами классики и джаза. Умер в 1992 году.]. И неважно, что среди всех прочих музыкантов на сцене бандеонист самый симпатичный, главное – музыка. А если какие-нибудь кумушки вслух «съедали» его стильную прическу, она могла запросто сказать им: «Эй вы, там, ваша бесполезная и глупая трескотня мешает мне различить ноту «ми» от ноты «фа»!» Как правило, у сидевших рядом нарушительниц порядка дружно и низко отвисали челюсти.
«Что?! И с места мы не сдвинемся! Вот нахалка!»
Хобби Цветаны менялось моментально, в зависимости от того, в какую сторону подует переменчивое настроение. Весной девушка разучивала французские слова, беззаботно валяясь в пенной ванне. Вечерами, усевшись поудобнее на мягкой постели с круассанами, она зачитывалась романами Франсуазы Саган. А уже летом настроение увлекающейся мадемуазель могло подуть к южным берегам, и она с удивлением обнаружила в себе так долго томящуюся испанскую страсть.
Все самоучители по французскому помещались в большой шкаф, круассаны уже не кушались. Почему? Да потому что Цветана с радостью отплясывала фламенко в какой-то малоизвестной танцевальной студии. Осенью испанская страсть приутихла. Наверняка она попросту испугалась холодов и быстренько спряталась вместе с книжками в том самом шкафу. А Цветану ждало нечто такое, о чем она давно мечтала. Она должна была стать настоящей учительницей английского языка.
Еще будучи студенткой университета, девушка представляла, как заходит в класс, вся такая важная и красивая, смотрит на своих учеников, счастливых и жаждущих новых знаний, и начинает урок. Школу Цветана всегда считала филармонией, свой будущий класс – оркестром, а сама собиралась с превеликим удовольствием взять на себя роль дирижера. Какая стройная и душевная мелодия должна политься благодаря ее талантливому дирижированию!
Ну вот, нужные учебники и методические материалы были собраны. Цветана завернула свое худенькое тельце в длинное, будто кимоно, цветастое платье, и отправилась в школу. Вся такая окрыленная и полная надежд.
Время шло. Уши бедной начинающей учительницы резали фальшивые и грубые ноты, а Ницше и Аврелий в ужасе выскакивали из окна, когда девушка, стуча по столу своей указкой, пыталась вразумить целый класс, обезумевший от глупой шутки какого-нибудь маленького оболтуса. Никто здесь и понятия не имел, что такое филармония, оркестр и для чего вообще нужен дирижер. В том смысле, в каком его понимала Цветана.
С тех пор девушка стала бояться того, что невежество, будто маленький злобный тролль с узкими и хитрющими глазками и сморщенными ручками, поселилось и в школе. Причем оно стало не таким, как раньше, а крайне назойливым. Невежество везде кралось за Цветаной по пятам. Когда молодая учительница шла вдребезгили просматривала расписание, оно выглядывало из-за угла с ехидной ухмылкой, или демонстративно хлопало дверями в разгар урока, доводя бедную девушку до паники. Как быть? Что делать?
Измученная Цветана искала спасения от безобразий невежества в учительской. Сюда оно точно не заберется – побоится, ибо здесь всегда царит атмосфера порядка и здравомыслия. Просматривая очередные методические материалы, девушка с грустью вздыхала. Буквы будто расплывались в глазах, содержание книги казалось каким-то отдаленным, и даже английские слова – незнакомые и холодные, страницу за страницей проплывали, словно льды Арктики. Совсем чужие, совсем ненужные… Журчащая в наушниках Гаятри мантра[4 - Гаятри мантра – древний ведический текст на санскрите, мантра умиротворения, мудрости и познания, способная устранить препятствия и страхи. Одна из самых могущественных.] помогала немного сосредоточиться. Но мысли, эти тревожные мысли все равно не давали девушке покоя.
Неужели из нее выходит плохой дирижер, который не в силах организовать свой оркестр и сотворить идеальную мелодию, ласкающую слух? Почему всякий раз, когда она идет в класс, видит хаос и непокорность детей? В силах ли она – такая тонкая и чувственная натура – справиться с преследующим ее в школе невежеством, как справляются с тараканами и различными вредными букашками? И если подумать, это не пьесу смотреть и не французский роман читать, а детей учить, чтобы они не уподобились невежественному троллю. Экая трудность, оказывается! А ведь было столько надежд, столько всплесков эмоций!
И вообще, почему невежество гоняется только за ней, когда другие учителя спокойно шагают по коридорам школы без какой-либо опаски? Наверняка они более стойкие или менее чувствительные. А может попросту не обращают внимания на козни злобного тролля или же борются с ним какими-то особыми способами, неведомыми Цветане. Вот только никто не хочет сознаваться, что это за способы такие.
Мысли Цветаны трусливо рассеялись, как только в учительской появилась грузная дама в очках, больше напоминающая тыкву. Это была учительница химии. Ее звали Марианна Павловна. Она всегда наводила на своих подопечных страх и уважение. И не только. Некоторые молодые преподаватели сами терялись, едва завидев ее на горизонте. Рядом с Марианной Павловной шел молодой парень с пухлым блокнотом под мышкой. Он обучал учеников математике и, будь его воля, предпочел бы, чтобы они называли его просто Владиславом.
Мысль о том, что к его имени прилагается еще и статусное «Да- нилович», постоянно сводило с ума молодого человека. В будущем, как он надеялся, подобного официального занудства среди молодых учителей не будет, вот только к тому времени он, скорее всего, состарится, и это пугало его еще сильнее. При каждом шаге длинная темная челка Владислава прыгала на лбу, будто пружинка, а сам он был в хорошем расположении духа. Чего нельзя было сказать о даме в очках. С недовольством шмякнув свою объемную, как и она сама, сумку на соседний стул, она уселась подальше от Цветаны.
– Смотри, новенькая опять в своем космосе, – заметила Марианна Павловна, копаясь в сумке. – Хоть бы парой фраз перекинулась.
– Думаю, она осваивается, – с улыбкой сказал математик, усаживаясь напротив химички и открывая свой блокнот.
– Уже третий месяц, – скользнув по новоприбывшей «англичанке» ироничным взглядом, химичка воздвигла перед собой большую гору из тетрадей. По всей видимости, работы ей пруд не пруди. – Зуб даю, что долго она здесь не протянет: или детки сожрут, или сама пятками засверкает, слишком кисейная.
Словно почуяв, что речь шла о ней, Цветана сконфуженно стянула наушники и вежливо поздоровалась. Марианна Павловна буркнула сухое «Здравствуй!» и уткнулась в свои тетради, а вот Владислав принялся с удовольствием доставать «англичанку».
– Чудный денек, правда? Без дождя, а то ботинок не напасешься, уже вторые на батарее сохнут.
На его лице сияла глуповато-приторная улыбка. И чему он только радовался?
– Чудный, – девушка ответила нехотя, из вежливости. Как было хорошо сидеть в одиночестве, никто не отвлекал от меланхоличных дум.
– Как твои успехи в обучении деток? Они тебя не обижают?
Он еще издевается!
– О, все просто замечательно… – Цветана мгновенно оборонилась от этого мучительного для нее вопроса легкой улыбкой и взглянула на часы.
О нет, еще долго до окончания всех уроков! Кажется, теперь она размышляла как какая-то школьница.
– У тебя такой вид… – заметил Владислав перемену настроения Цветаны.
– Какой?
– Как у загнанного ягненка.
Химичка чуть-чуть хихикнула, а затем кашлянула. Какое притворство, однако! Цветана нахмурилась. Как-то не слишком удачно пошутил молодой человек. Она с мольбой окинула взглядом учительскую: большой деревянный шкаф, набитый непонятными книжками и грамотами, боязливо сползающий на пол хлорофитум в подвесном кашпо. Кажется, он тоже хотел поскорее сбежать отсюда. Нет, даже здравомыслие не помогало девушке поднять настроение.
– Знаешь, о чем я подумал? – математик как ни в чем не бывало по-свойски развалился на стуле, завертев в руках ручку. Ему и дела не было до переживаний Цветаны.
– О чем? – девушка хотела уйти, но осталась. Ей всегда было интересно узнать о думах других людей.
– Будь я магом, то превратил бы всех учеников в тыковки и поливал, чтобы умственно росли. А как только они наберутся разуму, снова вернул бы им прежний вид. Здорово же? Занятная модернизация учебного процесса, жаль неосуществимая, – Владислав мечтательно погрыз кончик ручки, глядя куда-то в сторону.
От этих слов у химички сползли с носа очки, а Цветана чуть не расхохоталась. А что, и впрямь хорошая идея. Зато нервы будут в порядке.
– Что за безнравственные мысли! – Марианна Павловна выглядывала из-за горы тетрадей, будто грозовая туча. – Это тебя нужно превратить в тыковку и поливать целыми днями… Шутник! И вообще, хватит просиживать в учительской штаны до дыр и красоваться перед девицами, – химичка снова опять как-то нехорошо зыркнула на Цветану, а затем перевела свой взгляд на Владислава:
– Скоро звонок. Не будь ты моим племянником…
– Выгнали бы из школы, тетушка? – весело подмигнул молодой человек своей тете.
Марианна Павловна только вздохнула. Ох уж эти племянники! Вздохнула и Цветана. Ох уж эта школа!
* * *
Ноябрьское утро тянулось будто мягкая, незатвердевшая глина. Держа в руках учебник, Цветана внимательно следила за строчками, которые вслух произносили шестиклассники. Серость и легкий вальс снежинок за окном словно усыпляли учеников: они сидели со скучными, понурыми лицами, без всякого интереса к уроку. Кто-то откровенно зевал, кто-то заворачивал страницы учебника в складочку, и лишь некоторые были вовлечены в ученический процесс, а может всего лишь делали вид.
После того, как одна из учениц закончила читать свою строчку, в классе воцарилось неожиданное молчание. Оно немного сбило с толку молодую учительницу, которая надеялась услышать голос ученика.
– Никаноров, теперь твоя очередь.
Голос Цветаны тихо скользнул по классу, настолько тихо, что ответа не последовало. Белобрысый мальчик на последней парте храпел на своем пенале, его правая рука плетью повисла вдоль стула, а пальцы легонько сжимали ручку.
– Никаноров!
Он вздрогнул. Ручка со звонким отзвуком упала на паркет. Этот отзвук разнесся по всему классу, и подхватившие его полусонные зевающие ученики стали понемногу просыпаться и устало поворачивать головы туда, откуда он появился. Даже сам соня проснулся и поднял свою всклоченную голову от пенала.
– У меня складывается впечатление, будто тебя бросили в Тартар вместе с циклопами. Федя, ты в курсе, что у нас урок? – Цветана недовольно топнула ножкой под столом, выглядывая нерадивого ученика за лицами его одноклассников.
– Какой Тар-рар? – У бедного Феди заплетался язык то ли от страха перед циклопами, то ли от недосыпа на уроке английского. Он с трудом понимал, чего от него ждут.
– Читай третий абзац! – недовольно толкнув одноклассника, зашипела девочка в белой блузке. Ее звали Сима, она хорошо училась и терпеть не могла оболтуса, с которым ее посадили. Он ковырялся в носу и спал на уроках, застревая в своей неведомой Вселенной, из которой девочке вечно приходилось его оттуда вытаскивать.
– А-а-а! – дошло наконец до мальчика, и он взялся за учебник.
– Никаноров, тебя еще долго ждать? – заволновалась учительница. – За это время я уже успею состариться.
– Ха-ва-ю, – лениво и по слогам произнес ученик, глядя в книгу. И вообще, английский был ему не особо интересен, нежели физкультура. Вот где можно было вдоволь порезвиться и поиграть в футбол вместо унылых посиделок за партами.
– Что?! – Цветана чуть было не подпрыгнула на стуле, будто ее ущипнул индюк. – Повтори еще раз, только четче.
– Хаваю! – бодро отозвался мальчик и улыбнулся. Вот теперь учительница точно будет довольна и отстанет от него.
По классу стали разбегаться короткие и едва слышные смешки. Это означало, что дети окончательно проснулись. Губы бедной учительницы задрожали, будто липовые листочки на сильном ветру, а маленькие пальчики нервно заскоблили гладкую обложку учебника, который с издевкой вопрошал: «How are you?»[5 - How are you? – Как ты? (англ.)] Казалось, она сейчас точно выпрыгнет из своего кресла до потолка.
Побагровев, Цветана бросила книгу, словно это был сборник страшных колдовских ритуалов, и поднялась из-за стола. «Боже, в жизни не слышала такого ужасного произношения!», – вертелось в ее голове, и от этих мыслей лучше не становилось. Ученики с удивлением наблюдали за тем, как учительница поспешно закрывала за собой дверь. Класс заметно оживился, послышались разговорчики, громкое хихиканье, от парты к парте залетали бумажки. Какой же все-таки увлекательный урок английского сегодня! Никто даже не задумывался о том, почему учительница покинула класс. И не все ли равно? Главное, что теперь можно на славу расслабиться.
– Хаваю? – с недоумением взглянула на Федю его соседка Сима.
Уж она-то понимала, в чем дело. Или хотя бы отчасти.
– А что не так? – пожал плечами мальчик и, зевнув, плюхнулся на свой пенал. Не пропустить бы очередной сон.
Цветана стояла в пустом коридоре у окна и смотрела, как где-то на расстоянии вытянутой руки порхали снежинки-бабочки. Они плавно садились на оголенные ветви деревьев, крыши зданий, черную землю и серый асфальт, заполняя собой ноябрьскую безжизненность. Теперь там лежал снег. Белый и холодный, и в то же время такой мягкий и невесомый, как строчки в учебнике.
А там, за дверью, маленькое и безобидное «How are you?» в ужасе трепыхалось и вертелось перед глазами, в то время как страшное и большое «Хаваю» хватало его своими огромными ручищами и… Невежество было совсем рядом. И вот оно догнало Цветану. Девушка слышала неуклюжие шаги невежественного тролля у себя за спиной, чувствовала его зловещее дыхание и слышала этот тихий, полный искрометного ужаса шепот: «Ты до сих пор думаешь, что оказалась в филармонии?» Невежественный раскатистый смех, словно гром в открытом поле, раскатился по всему коридору так, что задрожали стекла.
Цветана в страхе зажмурила глаза. Стекла вконец затрещали и раскололись вдребезги, а холодный порыв воздуха швырнул их в пустоту, вместе с бесконечными страхами, мечтами и надеждами молодой учительницы.
Быстро-быстро, без оглядки, со страхом и облегчением, она бежала из школы по заснеженной дороге, оставляя за собой свежие следы, а маленький тролль стоял у окна и коварно улыбался, наблюдая за тем, как по этим следам уже кто-то большой и невежественный медленно и неуклюже шлепал в своих безобразных башмаках.
Потенциальные возлюбленные
Однажды Бенедикт собрал свои вещи и перебрался в Неаполь. Во-первых, сделал он это на зло своей бывшей девушке Виоле, которая сбежала от него с каким-то носорогоподобным рок-музыкантом, играющим в малоизвестных барах. А во-вторых, ему нравилась жаркая Италия. Так почему бы не пожить в другой стране? Вернуться всегда можно, как говорил дядя, который несколько лет назад неожиданно покинул родную страну, дабы начать жизнь с чистого листа.
Бенедикт работал барменом в дядином небольшом кафе на Виа Толедо[6 - Виа Толедо – улица в Неаполе, где сосредоточено большое количество закусочных, кафе, ресторанов, магазинов, отелей. Считается одной из самых оживленных в этом городе.] и жил своей обычной итальянской жизнью. Молодой человек катался верхом на лошадях вместе с дядей и посещал время от времени альпийские луга. Что еще нужно, чтобы почувствовать настоящий вкус разнообразия?
И вот однажды, женившись на толстушке Мичеле, дядя в шутку сказал племяннику, если тот в ближайшее время не покажет ему даму своего сердца, он уволит его из кафе и отправит домой первым же рейсом.
– В этом заведении нет места одиноким волкам, – торжественно заявил Стефан, как обычно натягивая свои зеркальные солнечные очки.
– И где я ее найду? – удивленно захлопал глазами незадачливый Бенедикт, думая о том, как ему надурить дядю и подыграть этой забавной шутке.
И внезапно его внутренний голос заговорил: «Давно ты брал карандаш в руки? Ты ведь раньше умел неплохо рисовать. Нарисуй свою возлюбленную. Вдруг встретишь однажды».
А ведь и правда. Заодно можно воскресить свое увядшее художественное мастерство.
Бенедикт отыскал в допотопном чемодане (его он собирался выбросить, но все руки не доходили) свой старый и забытый блокнот в кожаной обложке. В этом блокноте он раньше делал различные наброски, а потом, в период творческого застоя, затянувшегося почти на два года, выдрал их с корнями. Наверняка этот «старичок в коричневом сюртуке» сохранил память о былом вдохновении.
В свободное время Бенедикт наблюдал за девушками, зарисовывая их силуэты в блокнот. А потом разглядывал свои рисунки и размышлял, в какую из этих девушек он мог бы влюбиться. Мысленно он представлял, какого цвета их глаза и волосы, во что они одеты, какими духами благоухают. Эта слишком чопорна, судя по выражению лица, та – само очарование, но чересчур наивный взгляд, а вон те, две другие – милые и забавные. Однако…
Самые красивые и необычные силуэты перерождались на больших листах, превращаясь в картины. Каждый шедевр вставлялся в рамочку. И теперь на стенах дядиного кафе висело много карандашных изображений неясных женских силуэтов, разбросанных на белоснежных полотнах.
Стефан хлопал в ладоши и называл племянника «этаким Дон Жуаном». Кажется, он больше был в восторге от своей шутки, нежели от картин молодого человека. А эти силуэты часами наблюдали за беззаботными посетителями, попивающими капучино из маленьких белоснежных чашечек. И вот очередная картина была дописана и уже украшала стену заведения, а ее автор мчался на такси в аэропорт. Нет, дядя его вовсе не выгонял. Пресыщенный сладостной атмосферой Италии, Бенедикт, как и обычно, захотел ощутить российскую степенность, к которой привык с раннего детства.
Не успел Бенедикт поставить на пол чемодан, как мама принялась обниматься прямо на пороге квартиры. Неудивительно, ведь она не видела сына почти год. Женщина, чей лоб уже покрывали глубокие морщины, радостно тараторила, сколько всего наготовила, а отец сдержанно стоял рядом и улыбался.
Бенедикт увиделся и со своими закадычными друзьями в баре за кружкой пива и громким хохотом на все заведение. Бродил в одиночестве по городским улочкам. Его глаза бегали по сторонам в поисках очередного силуэта, а пальцы рук уже сами собой делали в блокноте карандашные наброски. Вот так обычная шутка дяди подогрела его интерес к художественному процессу. Как же все это увлекательно, оказывается!
В последний день перед вылетом Бенедикт вышел из дома прогуляться в полном одиночестве. Августовское тепло приятно согревало тополиную аллею. Было так хорошо и безмятежно, что даже не хотелось ни о чем думать. Невдалеке молодой человек заметил сооруженную сцену, вокруг которой толпился народ, и приблизился к ней. На сцене за клавишными гуслями сидела девушка в желтом шелковом платье, возле нее два парня в черных смокингах. Каждый из них щипал балалайку.
Они казались какими-то слишком серьезными и надутыми. Бенедикту, естественно, смотреть хотелось только на девушку. Она ему нравилась: гордая осанка, темные изящные локоны, мягкая и загадочная улыбка, особенно взгляд, временами выскакивающий в толпу, будто лучик солнца. Левая рука незнакомки скользила по клавишам, а правая с небывалой грацией порхала над струнами. Убаюкивающей волной струнная мелодия разливалась по всей округе, смешиваясь с танцующим звучанием балалаек.
Бенедикт осторожно вынул блокнот из кармана джинсов и быстро-быстро принялся рисовать. На чистом листе с каждым штрихом появлялись очертания незнакомки и ее музыкального инструмента.
Как только уличный концерт был окончен, народ стал расходиться. Бенедикт пошел дальше по аллее и присел на скамейку. Периодически он заглядывал в свой блокнот, а затем прятал его, будто боясь, что кто-то любопытный может увидеть этот сокровенный рисунок. Подняв голову, Бенедикт увидел ее на аллее. Длинное желтое платье незнакомки чуть развевалось при каждом шаге, сама девушка будто плыла, как видение из тумана. Он вскочил со скамейки, чуть не обронив блокнот.
Незнакомка замедлила шаг, одарив Бенедикта непринужденной улыбкой. Она словно была готова к тому, что он заговорит с ней.
– Вы…вы божественно играете! Не думал, что в нашем небольшом городке скрывается такое редкое сокровище, – Бенедикт даже раскраснелся от смущения, сжимая блокнот под мышкой. У него не было времени, чтобы подобрать подходящие слова, не такие приторно-банальные, как те, которые он произнес.
– Редкое сокровище – это алмаз «Кох-и-нор». И если я не ошибаюсь, он находится в лондонском Тауэре, так что вы спутали города, любезный, – дерзко ответила девушка, с энтузиазмом скользя взглядом по загорелому лицу Бенедикта и его яркой футболке, которая только усиливала этот приятный южный загар.
Она заметила его еще там, в толпе. Он показался ей необычным, будто экзотический фрукт.
– Так где же мне отыскать другое сокровище, не менее ценное? – на этот раз парень не собирался теряться и подумал, что немного флирта не помешает.
– Я покажу кое-что другое, поинтереснее, – незнакомка поманила Бенедикта куда-то в сторону.
У дороги стоял припаркованный «Пежо», такой же глянцевый и золотисто-зеленый, как июньский жук. Девушка открыла дверцу машины и плюхнулась на сиденье водителя. Похоже, что намечалось неведанное путешествие. Молодой человек без колебаний сел рядом. Машина тронулась с места и бесшумно покатилась, будто невесомая колесница. Налакированными пальчиками незнакомка включила кнопку проигрывателя, и по салону мгновенно распространилась вибрация легкого джаза.
– Ты живешь в мире музыки, – заметил Бенедикт, посчитав, что с пронзительного «вы» вполне можно было перейти на простое и понятное «ты», раз он уже ехал в одном автомобиле с этой девушкой.
– Да, – рассмеялась незнакомка. – Или музыка живет в моем мире.
– Как тебя зовут? – поинтересовался Бенедикт, удивляясь тому, почему не сделал этого раньше.
– Нина, – театрально ответила девушка. – Душновато здесь как-то.
Передние стекла автомобиля медленно стали опускаться вниз. Летний ветерок шаловливо заиграл с кудрями Нины, обнажая сверкающие золотые серьги причудливой формы. Они напоминали маленьких свернувшихся калачиком ящерок.
Автомобиль постепенно набирал скорость. За окном мимолетными бликами мелькали машины, дома, деревья, люди. Молодой человек старался уловить взглядом знакомые улочки, по которым он прогуливался когда-то. А вот и старый бар, в котором Бенедикт раньше работал. Сейчас его закрыли. В баре показывали футбольные матчи, которые он любил смотреть. А вот и фонтан в виде грифона, низвергающего целый фейерверк водяных лент. Какой же он красивый, солнечный! Словно вылит из золота. Настоящее произведение искусства.
Виола любила рассказывать, как грифон оживает по ночам, летая над темным и безмятежным городом и заглядывая в окна к спящим людям. Так, ради любопытства. Бенедикт называл все это милыми выдумками. Неожиданно молодому человеку показалось, будто бы грифон подмигнул ему своим золотистым глазом. А может все это и не выдумки? Все, прочь! Виола, фонтан…прочь!
Вскоре городские пассажи остались позади. «Пежо» выделывал кругаля, пробиваясь через лесной массив куда-то в гору. Автомобиль остановился около смотровой площадки, огороженной железными перилами. Здесь же был установлен обычный телескоп с длинной трубой. Нина вышла из машины, хохоча и зазывая Бенедикта следовать за ней на площадку.
Сверху можно было разглядеть весь город: темные, невзрачные крыши домов, верхушки деревьев, парящие в небе птицы и серые дороги-змейки, петляющие среди бархатистого растительного покрывала. Нина навела телескоп на небо и взглянула.
– Невероятно! – восторженно прошептала девушка. – Правда лучше смотреть ночью. Я часто наблюдаю здесь за звездами. Но в этот раз мне повезло – я не одна.
Бенедикт не сводил своего взгляда с города, который, купаясь в лучах ласкового солнца, слал молодому человеку свой восторженный воздушный поцелуй. Нина отошла от телескопа, дав возможность насладиться красотами небесного свода своему спутнику. Однако небо не интересовало молодого человека. Он направил телескоп прямо на город. И его взгляд соприкоснулся с увиденным.
– Что ты видишь? – поинтересовалась Нина.
И Бенедикт принялся неторопливо рассказывать, как возле водяного грифона, будто в безмятежной неге, кружилась рыжеволосая девушка в легком платье. Около нее стоял молодой человек и фотографировал. А она порхала, громко хохоча и будто бы желая взлететь под самый небесный купол. А там, вдалеке, мелькали велосипедисты. Такие проворные, что даже сложно было уследить за ними. Они быстро катились по дороге.
– До чего интересно со стороны наблюдать за жизнью, – сказал молодой человек, закончив свои наблюдения. – Кто-то торопится, а кто-то просто наслаждается моментом.
Согласно кивнув, Нина легко и неторопливо коснулась рукой по трубе телескопа, как по струнам гуслей. Бенедикт почувствовал в ногах какой-то странный толчок, будто они взлетают, и резкий спуск куда-то вниз. Затем молодой человек свалился на что-то мягкое. Смотровая площадка, телескоп, город – исчезло все. Вокруг было темно. Включился неяркий свет. Бенедикт плюхнулся на большой черный ковер, который был настолько пушистым, что молодой человек даже не ушибся при мимолетном падении. Совершенно не понимая, что происходит, Бенедикт поднялся с ковра и принялся осматривать комнату, расхаживая из одного угла в другой.
Комната больше напоминала маленькое подземное убежище, обложенное серым кирпичом. С потолка, на длинных черных проводах, свисали яркие ромбовидные фонарики, сделанные из серебристой ажурной проволоки, причем каждый фонарик, по очереди, изящно изгибался вверх, будто шея цапли, а затем плавно опускался вниз. Происходило некое комбинирование света по всему пространству. И больше ничего здесь не было. Лишь посреди этих извивающихся фонариков стояла Нина. Со сложенными на груди руками она казалась их повелительницей. Девушка лукаво улыбалась и, по всей видимости, ждала, когда Бенедикт просверлит взглядом последний кирпичик и последний фонарик.
– Хорошая поездочка, да? – как ни в чем не бывало поинтересовалась Нина, едва молодой человек остановился около одного фонаря.
– Это что – похищение? Где я? – задал он первый вопрос, который, как правило, следует задавать в таких ситуациях, и слегка дотронулся до фонаря рукой. Шершавый, как наждачная бумага.
Вместо ответа девушка с той же лукавой улыбкой повернула в сторону один из фонариков. Буквально из воздуха друг подле друга появилось два больших сидения: одно – черное, другое – белое. Эти сидения напоминали цветки кувшинки, и в каждом была положена большая округлая меховая подушка, а на ней – серебристые подносы, на которых стояли высокие и зауженные кверху прозрачные бокалы, будто закрытые початки кукурузы, с какой-то желтой жидкостью внутри.
– Считай, что я тебя похитила. На время. Присаживайся, – мягко произнесла Нина, по-царски расположившись в белой кувшинке.
Бенедикт присел на кувшинку, которая предназначалась для него. Что ему еще оставалось делать? Ничего рассказывать не хотят, никуда не выпускают.
Девушка тем временем облокотилась на лепестки своей кувшинки и повернула еще один фонарик. Он висел прямо перед ней. Как удобно, и вставать не надо. Свет погас, а вместо него по всей комнате воцарился полумрак, сквозь который прорезалось бесчисленное множество серебристых точечек, двигающихся в быстром и хаотическом ритме. Завороженный Бенедикт пытался уловить движения этих странных точечек. Ему это не удавалось, они были слишком быстрыми. И почему здесь так много серебристого цвета? Может его так любит Нина?
Откуда-то из воздуха к молодым людям приплыл глянцевый белый овал, сверкающий синим прямоугольным дисплеем. Постепенно этот дисплей менял цвета: с синего на красный, с красного на зеленый, с зеленого на желтый. По бокам овала находились маленькие ручки-присоски, которые показывали какие-то непонятные жесты, напоминающие немой язык.
– Здесь необычная обстановка. Можно говорить все, что захочется, думать о том, о чем раньше не думалось. И даже Рудольф рад тебя приветствовать, – кивая в сторону непонятного овала, довольная девушка взяла свой бокал. – Он всегда так делает, когда видит незнакомого человека.
– Кто такой Рудольф? – Бенедикт взглянул на неведомый овал, который продолжал что-то корчить своими ручками. – И что это за место такое непонятное?
– Скажи, ты человек высокопрогрессивных взглядов?
– Никогда об этом не задумывался, – пожал плечами молодой человек.
– Что ж, пора это сделать. Хочу сказать, что высокие технологии не стоят на месте, особенно если они сверхвысокие.
– Ты привела меня сюда, чтобы поведать о высоких технологиях, о которых я, как ты думаешь, ничего не смыслю?
– Об одной разработке – нет, – спокойно говорила Нина, рассевшись, будто в сауне, и попивая странную жидкость в своем странном бокале. – Когда я искала в интернете одну книгу, то случайно обнаружила, что мой электронный ящик пополнился еще одним письмом. Я прочитала это письмо. Один неизвестный никому разработчик, имя которого я пока что открывать тебе не буду, предложил мне приобрести его первое и серьезное творение – робота Рудольфа, который может проанализировать зарождение чувств двух людей уже с первой встречи. Также робот расскажет, как эти чувства будут развиваться в дальнейшем. Если, конечно, вообще будет это развитие. Парочка может сразу же разбежаться. И суть в том, что это самая настоящая беспрецедентная эволюция! Безоговорочная эмпатия робота к человеку и точное прогнозирование его эмоций. Одним словом, «да» или «нет». И никаких «а если бы». Суть в том, что все эти долгие гуляния за ручку, проверки на прочность отношений теперь пройдут стороной. Мы просто сэкономим время и нервные клетки. Мы все будем знать наверняка. Любому захочется избавиться от всего, что может в дальнейшем привести к отчаянию. А я уже вдоволь намучилась в отношениях, как и большинство людей. Я устала от бесконечного вранья и постоянных обещаний. Впрочем, ты ведь тоже не исключение, верно? Представляешь, как мы можем изменить свою жизнь, если из нее уйдет боль разочарования?
– Ох, надо же… А я-то думал, что через боль мы познаем истину, – тихо пробормотал Бенедикт, вспоминая Виолу.
Особенно в его памяти ожил тот момент, когда он перебил хоккейной клюшкой все горшки с флоксами в их съемной квартире, когда узнал об измене. И, возможно, не поругайся он тогда с ней, новая жизнь не позвала бы его исследовать неизведанные горизонты.
– Все это уже в прошлом. Мы станем свободными от ненавистных слез и раскаяний, от шумного хлопанья дверями и битьем тарелок. За нас все решат. Нам скажут, как сразу поступить правильно. Удивительно, правда? Вот я и подумала, что мне пора выходить на новый уровень познания нашего бытия. Правда для этого мне пришлось продать свой автомобиль, но я не жалею. Моя «Нексия» особо мне и не нравилась, если честно. А «Пежо» я позаимствовала на время у своей сестры, пока она в командировке. И поскольку я оказалась первой покупательницей, разработчик презентовал мне этот экспериментальный бункер, где я могу встречаться со своими потенциальными кавалерами в атмосфере полного отчуждения от всего мира.
– И ты будешь проводить надо мной эксперименты, так? – присвистнул Бенедикт.
– Ну, как сказать, почти… Это легко. И это даже не больно, как обычно показывают в фильмах. Тебя никто не будет привязывать к стулу, пытать током или препарировать как лягушку. Нужно всего лишь дотронуться рукой до дисплея моего экспериментального робота. Дотронусь и я. Он все расскажет, будем ли мы с тобой ходить за ручку и улыбаться друг другу, или нет. Он умница.
Робот по-прежнему болтался в воздухе, как неприкаянный. Как же он будет рассказывать о чувствах, если сам неживой? Удивительно, но все, что говорила девушка, речь которой больше напоминала бормотание какого-нибудь киборга, будто колом встала в ушах обескураженного Бенедикта. Что ж, умело этот разработчик «обработал» бедную Нину, подарив ей такой шанс – безошибочно определять любовь. Еще бы, ведь у него товар, который ему необходимо было сбагрить как можно скорее, а у нее – средства, и они уже перетекли прямиком в его загребущий кошелечек.
А что касается высоких технологий, то это, конечно же, хорошо, вот только до тех пор, пока они прочно не засядут в нашем сознании, и мы всецело не станем опираться на них, как немощные опираются на свои костыли.
– А там тоже нечто технологичное намешано? – молодой человек недоверчиво взглянул на бокал-початок.
– Нет, всего лишь апельсиновый сок.
Высокотехнологичная дива одарила его своей бескорыстной улыбкой, после чего он глотнул немного сока.
– Хоть что-то настоящее, – сказал Бенедикт, с легким звоном поставив свой бокал на поднос. – Значит, случайный взгляд и сиюминутные прикосновения, поэзия чувств и нескончаемые эмоции, биение сердца – это уже не важно? И по-твоему, теперь роботы должны управлять нашими чувствами?
– Да, ведь нам важен качественный результат. Я знаю, что машина не подведет. Она точная, как часы. А вот людям свойственно выбиваться из колеи, бродить в дебрях неопределенности и распутывать бесконечные клубки ошибок, чтобы потом снова скатать еще.
– И если робот скажет, что я тебе не подхожу, ты не пойдешь со мной в театр на спектакль, к примеру, «Вишневый сад», или на концерт симфонической музыки?
Поджав губы, девушка отрицательно покачала головой.
– И ты будешь отнекиваться от своей симпатии ко мне, если таковая будет, и выпроводишь меня за дверь?
– Да, – заерзала Нина в кувшинке. – Я не хочу ошибаться…
Бенедикт молча достал свой блокнот. Вырвав последнюю страницу с изображением Нины за гуслями, он протянул ее девушке, которая непонимающе взглянула на него, едва рисунок оказался в ее руках.
– Это я? – удивленно прошептала она. – А ты не говорил, что умеешь рисовать. Очень красиво… Меня еще никто вот так не рисовал…
Голос Нины словно потух в этом странном удивлении перед прекрасным.
– Я рад, что тебе понравился мой скромный подарочек. Вот только куда испарилась эта милая и музыкальная девушка за гуслями? Что ж, видимо, я не заметил, как изменились времена, слишком старомоден, – вздохнув, Бенедикт вылез из пластикового цветка, который не казался ему таким уж и удобным. – Ладно, сиди здесь, со своим роботом, а я пойду подышу свежим воздухом. Так какой там фонарик надо повернуть, чтобы выбраться отсюда?
– Любой, – будто пропуская мимо ушей слова Бенедикта, отозвалась Нина. Она до сих пор с трепетом разглядывала рисунок. Когда до девушки дошло осознание того, что Бенедикт уже не сидит в кувшинке, она бросила тревожный взгляд в его сторону: – Ты уходишь? А как же наш эксперимент?
Голос девушки слегка подрагивал, будто ей было жаль этого момента, который в скором времени будет утрачен.
– Провалился, – простодушно улыбнулся молодой человек, поворачивая один из фонариков.
– Но мы ведь даже не попробовали его провести!
– А я говорю, что провалился. И без всякой подсказки твоего умницы Рудольфа.
Напоследок молодой человек добавил:
– Часы, кстати, имеют свойство останавливаться и показывать неправильное время. Так что ничего в этом мире не существует точного.
Нина растерялась. Она хотела что-то ответить, но не смогла подобрать нужных слов. Бенедикт медленно исчезал в потолке этой сумасшедшей комнаты. Может с отлетом следует пока что повременить? Дядя Стефан поймет, ведь сам втянул его в эту историю, а Италия не заскучает без него, поскольку таким ошеломленным взглядом, каким сейчас на него смотрела Нина, Бенедикта не удостаивала еще ни одна девушка. Ни его давняя подружка Кира, с которой у него был роман еще со школы, ни изменщица Виола, ни Кармина, которую он как-то раз повстречал в солнечную субботу на Пьяцца-дель-Плебишито[7 - Пьяцца-дель-Плебишито – площадь в Неаполе, ее называют самой большой в городе. На площади расположены такие здания, как Королевский дворец и церковь Святого Франциска Паоланского.]. Правда, эта дамочка была замужем, в чем она призналась, к счастью, уже на втором свидании.
Ни многие другие.
А вот Нина… что-то в ней такое было… Непонятно, но это притягивало. Вот только выберется ли она из плена своих сверхвысоких технологий на свет или будет дальше искать ответы среди искусственного пространства?
За Бенедиктом закрывался серый потолок. В одной руке у Нины блестел стакан, пальцы другой беспомощно сжимали тонкую бумагу почти за самый краешек. И почему он не решился пойти на этот эксперимент? Неужели испугался? А вдруг у них что-то получилось бы? Ведь за все это время, пока они ехали в автомобиле и смотрели через телескоп, этот молодой человек смог зажечь в ее сердце маленькую искорку радости. А как он поэтично описывал увиденное, будто рисовал. И Нина, глядя на небо, мысленно представляла это ясное видение, созданное неторопливыми речами Бенедикта.
И откуда он мог предположить, что ей так нравится «Вишневый сад»? Она с удовольствием отправилась бы в театр. Хоть сейчас. Но…
Нина вопросительно взглянула на Рудольфа.
А маленький робот до сих пор мелькал своим разноцветным дисплеем, механически помахивая исчезнувшему гостю ручкой-присоской в знак прощания.
Страницы на ладонях
Где-то неподалеку от маленького городка Безлунный раскинулись живописные ломтики гор. Одни были высокие и укутанные сочной махровой зеленью, а другие – серые и скалистые, с которых можно было легко сорваться в пропасть. Каждое утро и каждый день эти самые горы ласково обнимало жаркое солнце, а облака медленно и монотонно проплывали над ними, будто засыпая на ходу. А внизу плескалось задорное море, чьи волны пытались отчаянно дотянуться до самых верхушек недосягаемых гор и всякий раз терпели поражение.
Была там и серая гора Первоцвет, напоминающая лепесток неведомого цветка, и у подножия этой горы стояла небольшая библиотека. С виду обычное прямоугольное двухэтажное каменное здание с темными вкраплениями. Крыша, покрытая черной черепицей, широкая железная дверь с кольцом посередине вместо ручки, маленькие окошки, наблюдавшие уже более тысячи закатов и рассветов – эта библиотека не выглядела такой уж и лучезарной по сравнению с общим пейзажем.
Ей было более десяти веков, и она повидала уже достаточно за это время. А время, как известно, никого и ничего не щадит. В этой библиотеке хранились древние книги – мемуары философов всего мира, в которых они рассказывали о себе, размышляя о смысле жизни и о многом, что происходило на планете, а может даже и за ее пределами. Какие-то были привезены еще из расцветающей Атлантиды, а другие – дар от представителей загадочных цивилизаций, о которых жители Безлунного и ведать не ведали. О некоторых книгах вообще ничего не было известно.
Читатели редко захаживали сюда, обычно только те, кого интересовала философия, а таких было ничтожно мало. Простым людям были совершенно неинтересно лазать по горам, чтобы забивать себе голову туманными изречениями, ведь куда прозаичнее заняться своими повседневными делами: стиркой, починкой старой прохудившейся одежды или приготовлением пищи в какой-нибудь местной харчевне.
А почему? Наверное, потому что в веке Затерянных дум люди стали меньше размышлять о смысле жизни. Им это было не нужно. Их даже больше не волновала красота огненного заката и пение птиц, они полностью сосредоточились на свершении своих призрачных идей. Кто-то хотел построить башню, которая достигла бы самой Луны, а кто-то мечтал о том, чтобы подчинить своему влиянию непокорное море. Сколько людей, столько и призрачных идей.
Семидесятилетний старик Платон, присматривавший за библиотекой, вел отшельнический образ жизни и редко наведывался в город. Наблюдая за тем, как люди цеплялись за свои призрачные идеи, он всегда возвращался в библиотеку с таким чувством, что свободен от этих идей и был этому бесконечно рад. Правда, он давно хотел написать свои мемуары, но боялся. Боялся, что о них никто не узнает, что его труд окажется напрасным. Но разве тех философов, которые брались за перо, не досаждали подобные чувства? А может, просто Платон был другим? И философия никогда не была до такой степени близка ему? Он был из этого же народа, чуждого философским заповедям.
Платон забрел в эти горы совсем мальчишкой. Сбежал из приюта, где еда была невкусной, воспитатели – строгими и скупыми на похвалу, а старшие мальчики – остры на язык и сильны на кулак. Горы немного испугали Платона своей надменностью, однако он встретил Итана. Поинтересовавшись у мальчугана, кто он и откуда, Итан пожалел его и привел в библиотеку. Здесь он показал книжки, от которых Платон был в таком восторге, что и не описать.
Вот с тех пор Платон и не покидал этих гостеприимных стен. Итан заботился о мальчике, как о родном сыне, оберегал его и учил житейским мудростям. Но в первую очередь, он учил его быть ближе к книжному миру. Со временем библиотека стала родным домом Платона, а книги – единственными друзьями.
«Теперь ты – властитель этой библиотеки, и я прошу тебя, сохрани библиотеку, сохрани книги, передай потомкам», – перед смертью сказал старик своему преемнику, который старался всегда поддерживать в библиотеке порядок.
* * *
Теплым солнечным утром Платон разбирал книги в шкафах. Его длинные волосы цвета пепла были забраны в хвост; на нем была надета красная рубаха, подпоясанная тонким коричневым поясом, и широкие хлопковые штаны. Сами шкафы представляли собой стоявшие друг за другом высокие закрученные деревянные спирали со множеством полок. Они были потертыми и уже пошатывались от старости. В этих шкафах будущий библиотекарь в детстве укрывался всякий раз, когда убегал от Итана, который хотел отругать его за то, что он разбил очередной глиняный горшок с цветами или же втихаря попутал книги на полках. Итан находил его, однако Платон упорно продолжал прятаться здесь, будто это было самое надежное укрытие.
Один шкаф полностью обрамлял широкий ствол неведомого дерева, давным-давно каким-то непонятным образом проросшего сквозь пол, прямо посередине библиотечного зала. Его ветви больше напоминали бесконечные ленты плющей, разросшихся по всему потолку. Они ползли сверху и залезали на маленькие медные светильники в виде кувшинок, а затем опускались вниз, по каменным стенам, обвивая шкафы.
Пухлые книги прятались друг за дружкой, чтобы самим не оказаться в цепких объятьях этого дерева, захватившего почти всю библиотеку изнутри. Обложки этих книг хоть и были старыми, но красивыми: одни – цвета кофейных зерен с темными или светлыми потертостями, другие – цвета пустынных песков с золотыми вставками, третьи – под стать туманному небу или поблекшей зелени.
Разобрав в крайнем шкафу, около окна, Платон переместился к тому, что закручивался вокруг дерева. Он взял в руки одну из книг. Она оказалась очень скользкой и тотчас выпала у него из рук, раскинув по полу свои страницы, готовые в любую секунду стать пылью. Вздохнув, Платон поднял упавшую книгу, собрал ее как следует, а затем, достав из кармана рубахи белую тряпочку, принялся медленно и аккуратно протирать старинное бумажное издание от липкой прозрачной смолы загадочного дерева, которая иногда по капельке падала сверху и пачкала книги, доставляя маленькие неудобства.
В этот момент в библиотеку зашел юноша в длинном коричневом плаще. Его гладкие темные волосы едва касались хлипких плеч. Юноша неторопливыми шагами обошел два шкафа, окинув их любопытствующим взглядом. Платон обернулся, держа в одной руке уже чистую книгу, а в другой – тряпку.
– Надо же, какая у вас здесь тишина необыкновенная! – даже толком не поздоровавшись, заметил юноша, приблизившись к Платону. Краем глаза он пытался разглядеть, что это за книжка такая у седого старика.
– И это радует. В тиши и мыслям спокойнее, – сказал Платон, поставив книгу обратно (он потом займется страничками), тем самым лишив незнакомца возможности «пачкать» ее своим невежественным взглядом.
А как определил библиотекарь, взгляд у него и впрямь был именно невежественным, если не учитывать любопытство.
– Я хочу написать статью о вашей библиотеке, – выпалил незнакомец, разглядывая старика.
Платон даже вскинул брови.
– Как тебя зовут, юноша?
– Зиновий.
– И в каком журнале, Зиновий, появится твоя статья?
– «Библиотечные тайны». Только это не журнал, а очень известная газета. Каждый библиотекарь мечтает о любой, даже самой ничтожной заметке на ее страницах о себе или его библиотеке…
– Что ж, пусть себе мечтают, а вот я и моя библиотека будут ис- ключением, – Платон тихо и тактично оборвал задиристую речь юнца, который уже понял, что ему попросту указывают на дверь.
Худое лицо незнакомца исказилось так, будто его прилюдно оскорбили, и он прочь выбежал из библиотеки, громко хлопнув дверью и даже не попрощавшись.
– И кто здесь устроил такой шум? Я пропустил что-то любопытное? – через какое-то время послышался глухой мужской голос.
По лестнице, сплетенной из прочных веревок, со второго этажа медленно спускался старик в белой рубахе и больших шароварах. Старик был примерно одного возраста с Платоном. В одной руке он держал высокий медный стакан с ажурными узорами. Около месяца назад Платон встретил этого человека неподалеку от библиотеки. У него был жалкий вид: уставшее лицо, черные с проседью волосы всклочены, руки в грязи и все исцарапаны, темный плащ изодран, а шляпа на голове покрыта толстым слоем дорожной пыли; за плечами – холщовый мешок, который путник поддерживал одной рукой.
Кто он? Откуда прибыл и куда направлялся? Но ясно было одно: незнакомец явно прошел длинный и непростой путь и теперь ему требовался отдых. Платон помнил доброту Итана, к тому же теперь сам готов был помочь нуждавшемуся. Он пригласил его в свою книжную обитель. Там измученный путник помылся в деревянной кадке в узенькой ванной комнатке. Платон дал ему свою одежду и накормил вкусным и сытным ужином.
Незнакомец, которого, как оказалось, звали Агап, расположился за маленьким столиком у окна, среди книг, и с наслаждением уплетал жареную баранину с овощами, приготовленную Платоном. Кулинарии Итан тоже учил Платона, так что Платон всегда мог похвастаться своими умениями. Библиотекарь сидел напротив и внимательно слушал своего гостя.
Агап рассказал, что он – колдун и уже много лет служил колдовскому обществу «Злата пыль» в Золотом городе. Как и все остальные колдуны, он захватывал золотые рудники и обращал золото в золотую пыль. Но эта была не такая уж и простая пыль. Она принимала любые очертания, будь то силуэт человека или животного, извивалась по земле, будто змея, и парила в воздухе, словно птица. Колдовское общество продавало это чудо колдунам из других городов, а они творили из него все, что им заблагорассудится, используя в различных целях. Кому-то был нужен молчаливый и безотказный помощник, а кому-то и тайный шпион.
Вот только со временем такая однообразная служба стала надоедать колдуну. Золото уже щипало глаза, и он захотел свободы. Агап в любой момент мог бы покинуть Золотой город, вот только в таком случае колдовская сила отбиралась, и колдун переставал быть колдуном. И тогда Агап решил по-тихому сбежать. Не хотелось ему расставаться со своими способностями. Отыскав еще один рудник, колдун набил свой мешок золотой рудой столько, сколько смог бы унести, и пустился в бега.
За ним началась погоня. Хитрый воришка решил использовать награбленное золото для своих личных целей, предлагая его понемногу случайным людям, чтобы они помогли ему укрыться и покинуть Золотой город. Он даже подкупил капитана парохода, на котором добрался до Безлунного и бродил здесь, в горах, думая, куда ему податься, пока не встретил Платона.
Таким образом в библиотеке на одного жильца стало больше. В этом месте Агап чувствовал себя весьма вольготно. Добродушный Платон особо не обременял своего гостя заботами, так что Агап изредка смахивал пыль с книжных полок и поливал чудо-дерево, а большую часть времени спокойно читал книжки и пытался превратить обычные булыжники в золото, правда пока безрезультатно. Пусть ему и надоел этот драгоценный металл, однако колдун понимал, что он еще может ему пригодиться, как пригодился во время побега. Вот только покидать горы Агап боялся. Свобода дороже любопытства.
– Да ничего особенного, – отмахнулся Платон. – Какой-то малец по имени Зиновий изъявил желание написать статью о моей библиотеке.
Затем старик перешел к следующему шкафу. Здесь он принялся основательно переставлять книги по алфавиту. После недавних поисков мемуаров одного из философов Атлантиды, Юпитера Цикория, Платону пришлось учинить вот такой небольшой беспорядок.
– Как интересно, – немного отстраненно произнес колдун и встал около окна, безмятежно попивая свой утренний чай с базиликом. Вся эта беготня с книжками была ему неинтересна. Разве мир перевернется оттого, что эти книжки не будут стоять буковка к буковке?
– Где и когда мы будем читать сие произведеньице? – продолжал Агап, наблюдая, как за окном порхали птицы в лучах утреннего солнца.
– А кто сказал, что оно вообще будет? Зачем, чтобы мою библиотеку мусолили без повода? О ней знают только те, кому это положено знать. Здесь хранятся древние книги, которые нельзя давать в руки совершенно посторонним людям, далеким от философии и устройстве нашей Вселенной. Посмотри на них, да они могут рассыпаться сию же секунду от одного лишь касания. Я хочу сохранить это богатое наследие, а не выставлять его напоказ, будто какие-нибудь любопытные экспонаты.
– Право твое, – сделав глоток, колдун перестал разглядывать птичек и окинул библиотеку скучающим взглядом.
Ему так и не удалось понять, для чего она вообще существует, если за все это время, которое он проводил в ее стенах, никто сюда ни разу и не пришел. Кому нужны все эти книжки? Может, только одному Платону, раз он так за них радеет? Но благо, что в этой библиотеке колдун мог наслаждаться долгожданным и вполне заслуженным покоем, поэтому существовать она определенно должна была.
Улыбнувшись, Агап вновь посмотрел в окно. Его лицо вдруг посерело от испуга.
* * *
Ночью Платон проснулся от какого-то непонятного запаха. Его нос всегда был чувствителен к разным запахам, и в этот раз не было никаких исключений. Пахло дымом. Испуганный, он тотчас накинул поверх своей ночной пижамы белый плащ и выбежал из своей маленькой комнатки в соседнюю. Укрывшись одеялом по самые щеки, в кровати безмятежно почивал Агап. Растормошив колдуна, Платон побежал по ступенькам вниз.
Темную библиотечную залу покрыло кроваво-красное огненное полотно. Пылающие шкафы, обугленные ошметки книжных обложек, изнывающий от огня ствол дерева, падающие на пол с каким-то воющим треском потемневшие ветви-плющи – все это так и стояло ночным кошмаром в глазах обескураженного Платона. От увиденного у него перехватило дыхание и задрожали руки, а сам он чуть было не потерял сознание, как в этот момент кто-то быстро схватил его за рукав и потащил за собой.
Платон пришел в себя, стоя на горе и чувствуя свежий прохладный морской ветерок, все же «приправленный» запахом чудовищного пожара. Рядом с ним был Агап. Он держал в руках черную шляпу, которой размахивал из стороны в сторону, дабы отогнать этот ужасный запах дыма. В этой шляпе колдун покинул Золотой город и обрел свободу, поэтому он не мог позволить ей сгореть и захватил с собой. Агап хоть и не казался настолько подавленным и растерянным, как Платон, однако в его глазах можно было уловить блики беспокойства. Библиотекарь ринулся было в сторону горящего здания, как колдун тотчас перегородил ему путь:
– Не смей! Я тебя туда не пущу! Ты сгоришь заживо!
– Пусти! Это моя библиотека! Я должен спасти книги! Я должен, долже… – кричал Платон, тяжело дыша и отчаянно вырываясь из рук колдуна, которые молниеносно сдавили его плечи.
Таким образом колдун пытался утихомирить бедного старика, чтобы он в безрассудной панике не рванул на верную гибель. Взглянув на море, старик начал что-то бормотать про воду, про то, что ни должны потушить пожар. А затем прохрипел:
– Что ты меня держишь, будто неразумного ребенка? Убери руки, я никуда не сдвинусь с места. Дай мне хотя бы взглянуть…
Колдун освободил его плечи и отошел в сторону. Он сделал все возможное, дабы обезопасить жизнь библиотекаря, и теперь она была в безопасности. Платон со страхом взглянул перед собой. Он увидел темное и безмолвное каменное здание, с достоинством и без малейшего ропота принявшее свою печальную судьбу. Огонь завладел этим зданием от камня до камня, и уже из всех окон, даже на втором этаже, вылезали коварные языки пламени, праздновавшие свою яркую победу в ночной темноте.
Это здание было когда-то домом Платона. Оно было библиотекой. А теперь оно стало призраком. Еще каких-то несколько часов назад библиотекарь задувал свечу и ложился в свою постель с улыбкой на лице и ясными планами на грядущий день. Вот только им не суждено было сбыться. Теперь он не сможет больше вытирать липкую смолу с книжек и переставлять их по алфавиту. А еще Платон задумал изготовить новые шкафы. У него даже были зарисовки, над которыми библиотекарь работал в последнее время.
Как же так? Он разочаровал Итана, который доверил ему библиотеку – достояние целых эпох. А теперь оно погибло. И Платон ничего не смог с этим поделать. Он испугался огня. Разве он имел на это право?
От этих мыслей у Платона сжималось сердце. Ему было горько.
– Я потерял все, – нашептывал он себе под нос, не отрывая своего полубезумного взгляда от горящей библиотеки. – Прости меня, Итан, прости… Я потерял все: книги, библиотеку, дом, себя… Как же так? Как же так? И в скором времени я потеряю разум....
Видя, в каком полубессознательном состоянии был библиотекарь, Агап повел его по горным склонам. Он не знал, куда идти. Двум старикам надо было где-то укрыться от взора безразличного ночного неба. Вскоре они набрели на небольшое ущелье, в котором и остались переночевать. Платон тотчас распластался на теплых камнях, за день согретых солнечными лучами, неподвижно поглядывая на сияющие звезды-точечки на небе, будто пытаясь найти в них утешение. Но разве может помочь столь далекое утешение в такой момент, когда тело и разум пожирала всеобъемлющая пустота, как пламя пожирало библиотеку?
– Я сейчас скажу тебе кое-что, а ты просто слушай, хорошо? – гулкий голос колдуна прорезал щемящую тишину.
Платон устало кивнул.
– Так вот, когда ты привел меня к себе, в тихое и спокойное царство книжек, я понял, что только в этом царстве могу обрести то, что мне нужно. И нет смысла говорить, что я потрясен произошедшим не меньше тебя. Это глупо, ведь я простой путник, случайно забредший в эти горы, а ты – это твой дом. И ты совершенно прав, ты потерял дом, и это больно. Но осталось что-то важное, и, возможно, это поможет тебе, хоть немного.
– Не представляю, что еще может мне помочь, – тихо пробормотал Платон, стараясь не глядеть на Агапа. Ему было стыдно за свою трусость перед огнем.
– Вспомни, как в тот день я предложил тебе все оставшееся золото. Я знал, что все остальные люди, которые встречались на моем пути, не отказывались от него. Я думал, что и в этот раз, увидев золотую руду в моем мешке, ты с радостью примешь ее и обеспечишь меня надежным укрытием, ведь дальше идти уже было некуда. Но ты отказался от золота и позволил мне остаться в библиотеке ровно столько, сколько я пожелаю. И тебе не было важно, кем я был и что сделал. Разве это не достойно уважения? Меня это поразило. Раньше я был уверен, что такие добрые и великодушные люди живут только в сказках, а не наяву. Ты перевернул мое представление о мире, и мне захотелось отблагодарить тебя, но так, чтобы ты об этом не узнал. Поверь, я не такой человек, который лишний раз придет кому-то на помощь… Ладно, к чему эта торжественно-пустая болтовня… Посмотри на свои ладони.
Платон немного приподнялся с пола и сделал так, как сказал ему колдун.
О чудо! Что это?
На его двух шершавых старческих ладонях сквозь мрак перелистывались страницы до боли знакомых книг. Как такое было возможно?
– Вся твоя библиотека у тебя на ладонях. Все книги. Я заколдовал их, чтобы в случае непредсказуемых обстоятельств, как это вышло, к глубокому сожалению, ни одна книга не была утеряна или сожжена. Теперь твои сокровища будут всегда в твоих руках. Это малое, чем я могу тебя сейчас порадовать.
Закончив говорить, колдун всего лишь пожал плечами, будто не сделал ничего такого особенного, и даже немного смутился. Он не любил быть хорошим, а тем более добрым, потому что не умел, ведь колдуны Золотого города никогда не были благодетелями, но, как теперь уже стало известно, любое мировоззрение можно перевернуть с ног на голову.
Библиотекарь еще некоторое время с необыкновенной пылкостью смотрел на свои ладони, а потом вскочил с каменного пола и чуть ли не с объятиями устремился прямо к сидящему рядом колдуну.
– Это гениально… – чуть дыша, прошептал он, а затем его голос превратился в почти нервный крик. – Это гениально! Ты спас мои книги! Я всегда знал, что этот мир еще не потерян и хорошие поступки имеют свой вес. – Но тут он в нерешительности замер и с тревогой в голосе произнес: – А как мне теперь достать книги из ладоней? Или они навсегда останутся там?
– Нужно обратное заклинание. Как только мы найдем место, где можно будет уютно обосноваться, как в твоей библиотеке, я его наложу, – успокоил Платона колдун.
– Но мы ведь можем вернуться в сгоревшее здание! – оживился библиотекарь. Все самое страшное уже случилось, однако теперь у него появилась надежда, что руины тоже можно превратить в дворец, если хорошенько постараться. – Там нужно прибраться как следует, все обновить, а само здание каменное, оно простоит еще десятки лет…
– Постой, и как мы это сделаем без денег? Эдакий ты неразумный! Ты ведь в курсе, что для этого нужны деньги? – вот тут колдун и спустил библиотекаря с небес на землю.
Платон захлопал глазами. Все это время он спокойно обходился без этих самых денег, поскольку библиотека сама обеспечивала себя и своих жителей всем необходимым. В маленькой подземной комнатке хранился большой запас продуктов, одежды и предметов жизнедеятельности. И главное, он всегда пополнялся, причем каким-то таинственным образом, поэтому Платон давно забыл о существовании денег и ему совершенно не нужна была награбленная золотая руда колдуна. А теперь, скорее всего, огонь пробрался по веревочной лесенке и в эту подземную комнатку, так что библиотека сама нуждалась в помощи своих жильцов.
– Мое золото наверняка расплавилось в огне, – продолжал рассуждать колдун, ибо в подобных вопросах он был намного практичнее библиотекаря. Не зря же вся его жизнь проходила в крайней близости с драгоценным металлом. – Я знаю одну деревеньку, где живет мой давний приятель. Он нас приютит. А как только мы там заработаем достаточно денег, то сразу же приступим к возрождению библиотеки. Хорошо?
Успокоенный такими сладостными речами колдуна в эту дикую ночь, библиотекарь мирно уснул на камнях. А вот Агап еще какое-то время смотрел на звезды, размышляя о том, что произошло, что могло произойти и что будет дальше, а потом и его глаза стали постепенно закрываться.
* * *
Едва небо озарили лазурные утренние краски, Платон проснулся. В ущелье кроме него никого больше не было. Вспомнив о библиотеке, он вздохнул с горечью. Затем Платон с жадностью принялся разглядывать свои ладони, будто боясь, что вчерашние видения могли испариться за ночь. Страницы по-прежнему мелькали на поверхности его ладоней. Этого было достаточно, чтобы успокоиться. Платон вышел из ущелья. Солнечные лучи, пока еще такие ранние и такие несмелые, купались в глянцевой морской глади.
Жизнь продолжалась. Рано или поздно Платон возродит библиотеку, а пока что стоило довериться настоящему течению жизни, как эти солнечные лучи доверились тихому, едва проснувшемуся морю. Библиотекарь огляделся вокруг и позвал колдуна. Ответа не было. Да где же он? Платон решил пройтись. Может, его приятель сидит где-нибудь на горном выступе и наблюдает за горизонтом?
Библиотекарь стал аккуратно спускаться вниз. И тут он заметил нечто знакомое в самом низу. На каменной россыпи лежала черная шляпа Агапа. Море осторожно тянулось к ней, вот только она была недосягаема. Несомненно, морские воды сцапали бы шляпу, не будь они такими сонными. Платон в страхе схватил головной убор. Тотчас его быстрый взгляд метнулся на вершину горы, а затем – на море. Неужели Агап сорвался со скалы, а шляпа улетела на берег? И теперь его тело где-то там, в этих глубинах? Холодных и молчаливых.
Разве бедный старик мог подумать о том, что его добрый друг, спасший старинные книги от пожара, мог втихаря куда-то сбежать? Нет, он на такое не способен. Он всего лишь оступился и…
Сжимая дрожащими руками черную шляпу, Платон медленно побрел дальше. Он не отходил от кромки воды, будто бы мысленно прощаясь с Агапом. На его щеках блестели слезы. Сердце готово было выпрыгнуть из груди. Слишком много всего произошло в последнее время. Он не мог поверить, что Агап покинул его. Агап, который утешал его в момент пожара, который подарил ему надежду. Платон еле сдерживал себя, дабы не поддаться панике. Без Агапа он казался самому себе еще больше потерянным.
Остановившись, он отдышался и вновь взглянул на море. И как оно могло сохранять незыблемое спокойствие в такой момент? Но что сказал бы Агап, увидев его таким жалким и слезливым? Наверняка свое обычное, когда у библиотекаря что-то не ладилось: «Собери свои страницы в кучку, дряхлая книженция!» И библиотекарь принялся спешно вытирать рукавом мокрое лицо.
Неподалеку послышались чьи-то голоса, и вскоре библиотекарь заметил расположившихся на берегу трех мужичков в развевающихся рубахах. Такие обычно носят рыболовы. Их штаны были обрезаны по колено, чтобы удобнее было рыбачить. Рыбаки вытаскивали из большого мешка длинную и запутанную сеть. Там же, на камнях, смешанных с песком, валялись три пары башмаков-водомерок. Это были самые обыкновенные башмаки со шнурками, которые только можно было себе представить. Рыбаки Безлунного надевали их всякий раз, когда нужно было выйти далеко в море, при этом они смело шагали по водной глади и совсем не тонули.
Библиотекарь поспешил к ним.
– Скажите, вы видели здесь человека? Или может слышали всплеск или еще что-нибудь? – едва приблизившись к рыболовам, заговорил он сбивчивым голосом.
– Нет, мы только что пришли, – ответил один из них, бородатый.
Вместе с сетью он вытащил из мешка газету, на которую случайно обратил внимание Платон. Уж слишком заголовок был кричащий: «Сгорела древнейшая библиотека Безлунного!»
Старик тотчас сцапал газету. Шляпа упала на камни.
Выпуск был свежий, даже пахло типографской краской. Пробежав статью глазами, Платон наткнулся на имя автора в самом конце. Ну конечно же, небезызвестный Зиновий настрочил это! И как он только узнал? Хотя, что и говорить, на то они и газетчики, чтоб оказаться первыми на месте происшествия, иначе какой от них будет толк?
– Девочка на площади продавала. Срочный выпуск, а я люблю почитать свежие новости, – улыбнулся бородач. Распутав сеть со своими товарищами, он выпрямился и протянул руку библиотекарю. – Меня зовут Глеб. Ты тоже рыбак? О каком человеке ты говоришь? Ты кого-то здесь потерял? Чем тебе помочь? Мы поищем этого человека.
Однако вместо приветственного пожатия Платон вцепился в газету мертвой хваткой и побежал прочь.
– Шляпа! – крикнул ему вслед удивленный Глеб, держа в руках головной убор. – Какой странный. Даже газету мою утащил.
– Теперь не почитаешь свежих новостей, – хором засмеялись его товарищи. – Наверняка он сумасшедший, с таким-то затравленным взглядом, вот ему и мерещится всякое. Не обращай внимания.
– Нет-нет, – задумчиво проговорил бородатый, положив шляпу на камни, – кажется, у бедняги что-то приключилось. Жаль, что мы так и не смогли ему помочь. Может, за шляпой хотя бы вернется. Приберегу на всякий случай.
А Платон был уже почти на вершине горы. Он слишком торопился.
* * *
Обшарив чуть ли не весь город, испещренный каменными домами и низенькими, но пышными деревцами, библиотекарь все же отыскал редакцию, адрес которой был написан в самом конце газеты. Здание было среднее, из белого камня, и напоминало кулич, снизу доверху обсыпанный сахарной глазурью. Вход в него был выполнен в виде арки, железные ворота гостеприимно распахнуты.
Размахивая газетой, Платон пробежался по длинным каменным ступенькам и наткнулся на дверь. К счастью, она была не заперта. Затем, минуя короткий серый коридор, он ворвался в большую комнату, искусно выложенную белым мрамором и доверху заставленную шкафами с бумагами, связанными стопками газет и различными книжками. Да и благоухала редакция типично бумажным ароматом. За столами, выставленными в ряд и заваленными такими же бумагами, суетились мужчины и женщины. Сложно представить, кого было больше. Одни писали, а другие переговаривались. Утро еще толком не началось, а они уже все кипели от работы, будто паровые котлы.
Какой-то коротконогий мужичок в непонятном красном одеянии, напоминающем кафтан, бежал прямо на Платона. Его лицо было прикрыто большим исписанным свитком, свисающим до пола гармошкой. Платон еле увернулся в сторону, иначе коротышка попросту сбил бы его с ног. Не теряя времени, библиотекарь поинтересовался, где ему найти Зиновия.
– Вот он, – коротышка указал на сгорбившегося под столом щуплого писаку, и библиотекарь последовал в его сторону.
Едва старик оказался у стола, как перед его лицом нарисовалась смеющаяся физиономия писаки. Увидев прищуренный и огненный взгляд Платона, беззаботная улыбка Зиновия испарилась.
– Э-э-э… Вот неожиданность-то какая… – прогнусавил писака, отряхиваясь и театрально откашливаясь. – Пыльно, однако, там, под столом… Зато нашелся мой талисманчик, а без него я не могу писать.
И с той же глупой улыбкой Зиновий продемонстрировал на ладони маленькую керамическую зеленую лягушку, глазеющую на библиотекаря одним черным бусиноподобным глазом. Второй, по всей видимости, писака оторвал в порыве вдохновения.
– Это ты, это все ты! – набросился на него Платон, швыряя в писаку газетой.
Чуть было снова не выронив свою драгоценную квакшу, Зиновий поймал на лету газету и взглянул на статью.
– Да, это я! – радостно заговорил он, чуть ли не пританцовывая на месте. – И теперь я здесь постоянный автор, и меня никто не будет швырять, словно какую-то уличную шавку.
– И поджог совершил тоже ты? – не унимался Платон. Как же он был зол на этого чертового писаку – виновника всех его бед!
– Что?! – глаза Зиновия округлились. – Я ничего не поджигал! Не поджигал! Давайте выйдем на улицу, а то здесь полно ушей, – озираясь по сторонам, писака схватил Платона за локоть и вывел его из редакции.
Как только они оказались на ступеньках, Платон не удержался:
– Знаешь, что я тебе скажу? Ты последний, кто заходил в библиотеку. Я отказал тебе в написании статьи, и ты решил поджечь библиотеку ради сенсации! Ты тут празднуешь, а мы с Агапом остались без крова и нам пришлось ночевать в ущелье… А утром… Агап, бедный Агап! – библиотекарь задержал дыхание, чтобы вновь не прослезиться. Книги ведь спасены. А вот его несчастный друг… Что могло быть ужаснее его внезапной гибели? – Ты сгубил его!
– Как сгубил? – опешил писака, причем не на шутку. У него даже дрогнул один глаз. – Что случилось?
– Он утонул в море, – тихо произнес Платон, глядя на серый каменный тротуар, по которому бродил одинокий голубь в поисках пищи, а может чего-то и другого.
Зиновий затрясся, как в лихорадке, а из его глаз полились слезы.
– Я не знаю, когда именно это произошло, ночью или утром. Я не слышал, спал. Я только захватил с собой его шляпу, которую нашел у подножия горы. Потом встретил рыбаков, а у них была эта газета с этой новостью. Новость меня так взбудоражила, что я умчался, забыв про шляпу, – продолжал говорить библиотекарь, но Зиновий его уже не слушал.
Он сидел на ступеньках, обхватив колени руками и рыдал. Горько рыдал.
– Что с тобой? – Платон перевел взгляд с голубя на писаку. Увиденное его немного удивило. Он не ожидал, что проклятый писака может так душевно сочувствовать.
– Дедушка… – всхлипывал Зиновий, нервно перебирая в руках свою лягушку. Похоже, что она его немного утешала. – Почему? За что?
– Какой еще дедушка? – не понял библиотекарь, а потом его осенило. – Это что же получается, Агап был твоим дедом?
– Да, – быстро закивал писака, утирая рукавом слезы. Как же ему не хотелось, чтобы этот библиотекарь видел, что он в отчаянии. – Это он и поджег библиотеку.
Теперь округлились глаза у Платона, и он будто в оцепенении плюхнулся на ступеньку рядом с писакой.
* * *
Агап в одиночку вырастил Зиновия. О родителях он упомянул лишь раз: их увез прекрасный белый пароход, и теперь они были в вечном безмятежном плавании. Ведь так оно и было. На этом пароходе они попросту сбежали в другой город, бросив своего сына на попечении доброго и безотказного дедушки, а возвращаться никто из них явно не собирался. Вот только все время дед тоже исчезал, но хотя бы на месяц, два или три, а потом возвращался. Безо всяких объяснений. И внук уже привык к постоянным ожиданиям.
Но когда Зиновию исполнилось шестнадцать лет, дед исчез надолго. Правда, он хотя бы оставил записку, и в ней говорилось о колдовском обществе, ради которого ему приходилось оставлять внука. Зиновий смирился и деда не искал: он знал, что это бесполезно. Если дед решил, – так оно и должно быть. А сам Зиновий время даром не терял и окончил свое школьное обучение, при этом пытаясь писать статьи для местных газет. Однако паренька отовсюду гнали за отсутствие по-настоящему лакомых статей. Такое сложно выдержать, особенно если тебе восемнадцать, и ты полон светлых надежд на будущее.
И вот как-то раз, прогуливаясь по горам и сполна упиваясь своими неудачами, Зиновий встретил дряхлого, но с трудом держащегося на ногах старичка. Какого же было удивление парня, когда он узнал, что этому старичку уже больше трехсот лет. Старичок оказался местным и знал все об этих местах. Вот старичок и рассказал Зиновию о такой же старой, как и он, а может еще старше, библиотеке.
Зиновий решил еще раз испытать судьбу, но, когда мрачный и неразговорчивый библиотекарь, как и все остальные газетчики, дал ему понять, что своих читателей паренек так и не обретет, совсем захандрил. Он вспомнил о трехсотлетнем старичке, вдруг он что-нибудь еще расскажет, но и старичка в тот вечер не оказалось в горах. Видимо, этот мир уже показал Зиновию свои острые клыки.
Однако около полуночи, когда разочарованный паренек уже собирался потушить лампаду и лечь спать, послышался стук в дверь. Учитывая сложившиеся обстоятельства, Зиновий расценил этот стук как знак свыше. Дед всегда его учил: если тебе сначала попадаются одни булыжники, то в самом конце ты отыщешь золотой слиток. Так что Зиновий отбросил одеяло и, чуть было не смахнув лампаду с прикроватного столика, ринулся открывать. На пороге стоял его дед. Зиновий был так рад возвращению деда, что практически лишился дара речи. Дед решительно вошел в дом и уселся за стол, вытаскивая из-за пазухи бутылку рома. Агап не разрешал внуку пить спиртные напитки, но это был особый случай, как он выразился. Под бойкое журчание рома начался рассказ.
Когда Агап спускался со ступенек библиотеки тем самым утром, то услышал, как вошел посетитель. А посетитель оказался его внуком, поэтому дед притормозил шаг, чтобы не показываться внуку на глаза, и прислушался. Разговор как разговор, ничего особенного. Как только внук ушел, Агап спустился вниз со своим чаем, будто бы ничего не произошло. А стоя у окна и разговаривая с Платоном, он заметил странного старика, прогуливающегося неподалеку от библиотеки. Он видел его и раньше, когда выходил в горы.
Что это за старик? Так-так, а что это за плащ на нем? Такие носят только колдуны Золотого города. Выходит, они все-таки его нашли! И что теперь делать? Дабы не поддаваться панике, колдун отошел от окна и весь день провел в стенах библиотеки. Надо было что-то придумать. И вот он придумал. Он собирался поджечь библиотеку, чтобы сбежать вместе с Платоном куда-нибудь далеко от своих преследователей. Платон просто так не покинул бы стен библиотеки, а без него бежать невозможно: чары колдунов «Златы пыли» ослабевают, когда они остаются одни. Вот почему Агапу было так тяжело, и он жутко обессилел во время побега. Второй раз он такого ощущать не хотел.
Но когда библиотека сгорит, и Платон впадет в отчаяние, колдун в этот момент станет его главным утешителем, так что библиотекарь будет полностью в его власти и согласится на что угодно. Довольный Агап лежал в постели и размышлял об этом, как вдруг он вспомнил о своем внуке. Как же был разочарован Зиновий, когда Платон выгнал его из библиотеки. Надо было и ему помочь.
Собравшись, Агап тайком выбежал из библиотеки. Он рисковал быть замеченным, однако мысли о Зиновии заглушали любой страх. Он ведь ему как сын, которого пусть и не было никогда. Только блудная дочь и блудный зять. Что тут поделаешь? Естественно, истинные причины такого ужасного и безалаберного поступка он не стал объяснять внуку, поэтому сказал, что все это только ради его же блага, только ради статьи. Зиновий был немного испуган. Не каждый же день ради него совершают поджог. Но согласился. Все-таки и сенсации падают с неба не каждый день. Надо ловить, пока не поздно. Тем более в газете от него ждали интересный материал, иначе с «Библиотечными тайнами» можно было распрощаться. На том и договорились: дед поджигает, а внук об этом пишет.
Весь следующий день общаясь с Платоном, Агап пытался скрыть свое небольшое волнение. А вот уже ночью, проследив за тем, что библиотекарь лег спать, он нашептал заговор прямо в своей комнате, поводил ладонями по кончику зажженного огонька свечи, а затем, задув свечу, плюхнулся в постельку и накрылся одеялом. Ему нужно было, чтобы Платон первым учуял запах дыма. А зная, какой у библиотекаря чувствительный нос, то это произошло совсем скоро. И учитывая, что Платон практически ничего не соображал, увидев пожар, также он не понял, что они с Агапом бежали, практически не обжигаясь, прямо по горящим коврам, которые еще утром библиотекарь заботливо расстелил на полу. Колдун умел вызывать нужный ему огонь.
И вот он – решающий момент. Доведенный до испуга, Платон готов был следовать куда угодно, даже в несуществующую деревню к несуществующему приятелю. И это после увиденных им страниц на ладонях.
Все-таки настоящее колдовство должно приносить свои плоды. И радость обездоленным, конечно же.
* * *
Ни Платон, ни Зиновий обо всем этом не подозревали. Они были уверены, что Агап бросился со скалы, мучимый угрызениями совести от проделанного. Незадачливый писака оставил свою редакцию и отправился вместе с Платоном к тем рыбакам. Рыбаки отдали шляпу, а Глеб получил назад свои свежие новости. Там же они все вместе и повспоминали Агапа.
Вот только Зиновий не мог себе простить гибель деда. Он корил себя за мысли о собственном уязвленном самолюбии и глупых статьях. Он же был одержим этим. Если бы он, закованный цепями одержимости, не пришел в то утро в библиотеку, этого бы не случилось! Но разве можно повернуть время вспять? Жаль, что цепи пали так поздно.
Но если взглянуть правде в глаза, кому и нужно было переживать из-за всей этой неразберихи, так это самому Агапу. Он же все и затеял. Принял трехсотлетнего старика за колдуна. Старик всегда прогуливался в горах, насыщаясь их живительной силой, к тому же рядом был его дом. Вот только с Платоном старик почему-то не разговаривал, поэтому Платон и не рассказал Агапу про него. Да и плащ на самом деле был не колдовской, а обычный, просто похожий. Но разве человеку в бегах повсюду не мерещатся преследователи?
Колдуны Золотого города и вовсе решили не искать воришку. У Агапа был скверный характер, и он любил повздорить со всеми, так что возвращать его обратно ни у кого не было никакого желания. К тому же золота он не так уж и много прихватил.
Но что же случилось с Агапом на самом деле? Выбравшись из ущелья ранним утром, колдун спустился вниз, чтобы ополоснуть свое лицо прохладной водой. Оно слишком пропахло гарью, как и его рубаха с шароварами. Агап снял шляпу, запустил ладони в воду, как его схватили и куда-то поволокли.
Агап впал в забытие. Очнулся колдун в каком-то подземелье, причем стены, пол и потолок были полностью из земли, перемешанной с мелкими и крупными камешками. Перед ним стояли то ли тени, то ли люди. Они были почти бесцветные и, скажем так, прозрачные. Это были духи гор, о которых много лет назад в этих краях ходили легенды, теперь уже позабытые. Они в недоумении смотрели на Агапа. Духи давно хотели познакомиться с людьми, вот только не представляли, как это сделать и решили немного поэкспериментировать.
Пользуясь случаем, Агап напросился к ним жить. Он боялся, что колдуны найдут его, от этого страха даже припрятать для себя чуточку золота забыл, а еще ему было стыдно смотреть в глаза Платону. Вдруг тот подумал, что колдун тайком сделал ноги? Каждый ведь судит по себе. Однако на этот раз золота у него больше не было, но зато он мог предложить им свою колдовскую силу. Духи согласились, правда пока не знали, что это за сила и как она может им пригодиться.
Платон поселился в том самом ущелье. В сгоревшую библиотеку он не приходил. Не решался. К тому же ему не хотелось омрачать лучшие воспоминания жуткими картинами того, во что она превратилась после пожара. По крайней мере не сейчас.
Спустя какое-то время Зиновий уговорил его отправиться путе- шествовать по городам. Паренек не мог больше оставаться в газете, зная, какое горе она привнесла в его жизнь. Зиновий записывал истории, которые ему рассказывали люди. А каких только людей он не повидал: это были и торговцы, и мореплаватели, и просто мечтатели. И у каждого была своя жизнь и свои тайные помыслы, как ее провести. Так что писаке вовсе не нужна была газета, чтобы удостовериться в том, что он талантлив.
Он собирался написать столько книг, сколько вмещала в себя библиотека Платона, о которой тот ему часто рассказывал. Помимо этого, Зиновий брался за любую работу, чтобы ему перепала лишняя копеечка. А еще он часто вспоминал своего деда. Как же ему хотелось поделиться с ним своими впечатлениями! Если бы он только знал, что его дед жив…
Платону поначалу сложно было свыкнуться с чужими городами и людьми, любезно ютившими двух путников в своих бедных лачужках, а иногда даже и в больших домах. И неудивительно, ведь человеку, который не высовывал своего носа дальше гор, это путешествие даже казалось каким-то безумием. Но не большее ли безумие – оставаться дальше в ущелье, боясь даже взглянуть в ту сторону, где еще несколько дней назад была сосредоточена вся его Вселенная?
Старик думал частенько о своей прежней безмятежной жизни в библиотеке, о пожаре и гибели Агапа. Хоть он и простил колдуна, но где-то в закромах души ему было обидно, что его добрый поступок в день встречи с ним обошелся ему так дорого. Возможно, даже и самому Итану, хоть он этого уже и не узнает. Не оставь он у себя маленького Платона, Платон не привел бы в библиотеку Агапа… И библиотека была бы цела.
Но это всего лишь догадки.
И все же Платон не мог не признать, что течение жизни, такое неожиданное и порывистое, которому он доверился, унесло его в совершенно противоположную сторону берега. Разве не об этом он размышлял около ущелья, разглядывая море? А на другом берегу нет библиотеки. На другом берегу все совсем по-другому, и сопротивляться этому нет никакого смысла.
В разных городах Платон собирал вокруг себя толпы людей, читая свои любимые книги прямо с ладоней. Народ удивлялся, кто-то даже подкидывал монетки, думая, что это представление, а некоторые и вовсе молча записывали речи Платона на бумагу. Ничего подобного раньше в их краях не происходило. Да и сам библиотекарь, теперь уже странствующий, не мог поверить, что у него найдется так много слушателей. Это было непривычно и в то же время вызывало радостную улыбку.
Теперь в его голове закрались новые мысли о том, что великое наследие не осядет пыльным грузом, как раньше на библиотечных полках, а разнесется по свету будто ветер, и со временем его будут передавать из уст в уста, от бумаги к бумаге. А пока что люди просто хотели узнать, о чем же им поведает таинственный чужак. Вот только покидая один город и ступая на землю другого, не замечал он, как бесценные книги стали исчезать с его шершавых ладоней, страничка за страничкой, растворяясь в полной неизвестности.
Слишком малы, очевидно, были ладони старика для такого богатого наследия.
Шумиха в Озерном затишье
Часть 1
Поваленная сосна
На столе повсюду были разбросаны цветные карандаши и мелки. Небрежно валялись листы с неоконченными эскизами дам и кавалеров, театров и картинных галерей. На самом краю – скомканный рисунок единорога с двумя кривыми рогами. Мифическое существо с грустью дожидалось своей беспощадной участи быть выброшенным на произвол судьбы. Ася творила, старательно выводя в старом альбоме острым грифелем изгибы крылышек, больше всего напоминавших собой лепестки кувшинки. Морща свой маленький носик, художница периодически откладывала карандаш и внимательно присматривалась к своему творению. В мыслях все было задумано лучше. И девушка вновь налегала на карандаш. В конце концов остро наточенный грифель не выдержал чрезмерного упорства художницы достичь идеала, неожиданно заскрипел и раскололся надвое. Его маленький обломанный краешек остался лежать на белоснежной бумаге, образовав черную кляксу возле одного крыла феи.
Пушистая кошка Оливка, похожая на большой бело-рыжий комок, сидела на солнечном подоконнике и грызла лепесток герани. Ася взглянула на кошку. Кошка взглянула на Асю и мяукнула. Мол, хватит уже истязать бумагу. Вздохнув, девушка бросила грифель и, захватив «Сто лет одиночества» Маркеса, отправилась на лесное озеро, где часто любила прогуливаться и размышлять обо всем, что приходило ей в голову.
Вода в озере была тихой, спокойной, словно никто ее долгое время не тревожил. В воде отражались маленькие облачка, напоминающие бесформенные белоснежные кляксы. В воздухе витала какая-то необычная таинственность, а лучи солнца, будто хихикая, прыгали по зеленой листве, все дальше убегая вглубь леса, огибавшего озеро с двух сторон в форме подковы. Развеселившаяся Ася не осталась на берегу как обычно, а отправилась по тропинке, вслед за лучиками. По дороге ей не попалась ни одна живая душа. Это радовало, потому что больше всего она жаждала уединения. И почему она раньше не совершала прогулок в это лесное царство?
Завороженная необычной безмятежностью и ласковым пением птиц, Ася набрела на поваленную сосну, лежавшую поперек тропинки, раскинув свои ветви, словно человек на берегу моря в позе морской звезды разбрасывает ноги и руки в обе стороны. Сосна перегораживала путь, однако девушку это совершенно не смущало, даже наоборот, дерево показалось ей отличным местом для того, чтобы устроить здесь лесную библиотеку. Лесная библиотека – звучит довольно неплохо. Ася села на шершавый ствол дерева, достала из сумки книгу и мысленно унеслась в далекое селение Макондо.
Теперь перед ней замелькали различные персонажи, которых она охотно оживляла в своем воображении: бородатый цыган Мелькиадес, Хосе Аркадио Буэндиа, решивший из обычной лупы сотворить боевое оружие, его бедная жена Урсула, у которой волосы вставали дыбом от безумных идей своего мужа…
Неожиданно сзади послышались чьи-то шаги. Девушка испуганно обернулась. И кто решил потревожить ее в такой момент? Ася увидела невысокого старика, одетого в бежевую рубашку и коричневые брюки. На его сморщенном и улыбчивом лице была длинная седая борода. Он шел медленно и осторожно, оглядываясь по сторонам. Казалось, будто старик от кого-то прятался в этом лесу. Он остановился у сосны, оглядел ее и проворчал:
– Вот они – проделки вчерашней грозы. А всем теперь скакать козликом.
Однако скакать козликом старичок не стал, а всего лишь перешагнул через сосну. Обернувшись и посмотрев на Асю, он с улыбкой произнес:
– Приятного чтения, барышня!
– Спасибо! – улыбнулась в ответ девушка.
Затем старичок медленно побрел по узкой лесной тропе. Ася вновь вернулась в Макондо. Роман захватил девушку, сделав своей заложницей, из плена которого она даже не собиралась освобождаться.
Ей нравилось находиться с книгой в этом лесу, немного странном, молчаливом и довольно гостеприимном, словно старец-отшельник, живущий на окраине города, вдали от шума и суеты, и уставший от вечного одиночества; здесь вдохновляло все: свежий воздух, пение птиц и солнечные лучики, весело пробиравшиеся сквозь кроны деревьев.
Чуть поодаль, в густых ветвях орешника, что-то зашевелилось. Почти каждую ветвь кустарника обвивал сползающий вниз плющ, который медленно раскачивался из стороны в сторону, словно качели. На изгибе этого самого плюща сидела фея размером с детскую ладошку. С каждым раскачиванием фея смеялась, беззаботно перебирая в воздухе ногами. Ее тонкие и прозрачные крылья, совсем как у бабочки, переливались в лучах солнца всеми цветами радуги. Длинные кучерявые волосы феи золотисто-кофейного цвета развевались от одного лишь касания ветерка и спадали на короткое шелковистое платье из лепестков колокольчика. Черты лица феи, как и ее фигура, отличались особой изящностью, и если бы фея была статуэткой, тогда это могло значить лишь одно – над ней поработал очень талантливый мастер. Кожа этого удивительного создания была нежной, пастельно-розовой, словно цветки миндаля. В глазах сочного травянистого цвета искрились задорные солнечные отблески. Ее звали Вирсавия.
Вторая фея сидела на ветвях, скрестив ноги. Она поддерживала руками лист орешника и читала с задумчивым видом. На зеленой бархатистой поверхности просвечивались тонкие золотистые фразы-вензеля. Казалось, что кто-то украсил ими только один лист для разнообразия. Имя этой феи было Альвина. Она могла похвастаться такой же изящностью и таким же волшебным цветом кожи, как и ее подруга. На Альвине красовалось легкое платье, сотканное из первозданной чистоты и свежести белоснежных анютиных глазок. Ее светло-лиловые пряди, гладкие и блестящие будто шелк, едва касались плеч. Глубокий и завораживающий взгляд светлых глаз проникал сквозь прожилки листа, на котором было чье-то послание.
– Ох уж эта Мирра со своим незабудковым садом! – вздохнула Альвина, совсем по-детски нахмурив брови.
– А что случилось? – поинтересовалась Вирсавия, продолжая раскачиваться на плюще.
– Сад захватила какая-то страшная болезнь. Цветы заражены и чахнут. А ты знаешь, как трепетно моя сестра относится к своим незабудкам. И теперь Мирра не прилетит ко мне в гости, хотя обещала еще в мае. И она совсем не знает, что делать с цветами. Как мне все это не нравится!
– А ты, конечно же, хочешь, чтобы все было по твоему велению, и цветов тебе вовсе не жаль? – покачала головой Вирсавия.
– Это что же получается, я такая бессердечная? – обиделась Альвина. – Тем более я совсем не разбираюсь в цветах и уж подавно не знаю, как их лечить.
– Кажется, я знаю, как ей помочь, – улыбнулась подруга. – Помнишь, тетушка Марта как-то подарила мне порошок из мухоморов, настоянный на отваре из целебных трав? Этим порошком мы посыпали ландыши. Они тогда заразились чертополоховой чумой. Я скажу тетушке, и она вышлет порошок твоей сестре вместе с сойками.
– Какая замечательная идея! Пусть высылает! – обрадовалась Альвина. – А пока сестричка будет лечить свои незабудки, я отправлюсь на Жукоигры без нее. И тогда не придется уговаривать ее, чтобы взглянуть на них хоть одним глазком, – будто бы в оправдание себе сказала фея, осторожно взглянув на подругу.
Как же Вирсавия не любила эти Жукоигры, хоть там ни разу и не была. Но слухи есть слухи. Феи верили слухам безоговорочно. К счастью это или к сожалению. Как правило, Жукоигры устраивали жуки со всего леса, и они были явно не для хрупких фей, а исключительно для грубых жуков. А появиться на таком мероприятии феям считалось такой нелепостью, будто прилипнуть крыльями к медовым сотам, над которыми суетятся пчелы. Однако некоторые из фей все же осмеливались посещать Жукоигры, причем довольно часто, в том числе и Альвина, которая не могла жить без различного рода сумасбродств. Никто не знал, чем они ей так нравились.
– Снова Жукоигры! Твоя голова, Альвина, наверное, забита ореховой скорлупой, раз ты постоянно о них думаешь, – вздохнула Вирсавия, бросив в сторону феи ответный взгляд, полный неодобрения.
– Опять ты меня отчитываешь, словно какого-нибудь клеща! – недовольно загримасничала фея.
И началось: у каждого должны быть свои предпочтения, и нет ее вины в том, что феи совершенно не понимают Жукоигры. И вообще, ей всегда казалось, что феи Озерного затишья – престранные существа. Они обожают много различных радостей, которые дарит им жизнь, и в то же время с особой легкостью воздвигают нелепые препятствия только для того, чтобы эти радости не оказались слишком доступными.
А Вирсавия лишь качала головой. Не жуки ли заколдовали ее подругу на своих играх, раз та потеряла способность здраво рассуждать?
Закончив свои рассуждения, Альвина дотронулась указательным пальцем правой руки до листа, и надпись мгновенно растворилась. Тотчас в руке феи появилась маленькая тонкая зеленая тростинка, которой она принялась медленно выводить узоры, подобные тем, которые еще несколько мгновений назад были здесь. Написав ответное послание своей сестре и упомянув про тетушку Марту с ее порошком, фея дунула на листок, и слова-узоры, превратившиеся в золотистую пыль, легко высыпались с гладкой поверхности листа, взмывая в небо невесомым облачком света. Теперь лист был девственно чист. Послание долетит до Мирры прежде, чем сядет солнце, и опустится на том листе, который окажется ближе всего к фее.
Тем временем Вирсавия спрыгнула со своих зеленых качелей на ветвь орешника, где сидела ее подруга, и случайно заглянула в щель между покачивающимися от небольшого ветерка листьями. Выражение лица феи озарило мгновенное любопытство и крайнее удивление. Она приподнялась и будто замерла, раздвигая листья в сторону, чтобы лучше было разглядеть.
– Что ты там такое увидела? – с любопытством поинтересовалась Альвина, поднявшись с ветки и встав рядом с подругой.
– Смотри, – таинственно прошептала Вирсавия.
Феи принялись тихо наблюдать за девушкой, затерявшейся в глубине леса. Девушка читала книгу, даже не подозревая о том, что находилась под прицелами четырех любопытных глаз.
– Впервые вижу здесь человека! – Альвина была изумлена.
– Особенно с книгой. Обычно они проходят мимо, исчезая среди деревьев. А мы расшумелись.
– А что, если нам попробовать заговорить с ней? – игриво предложила Альвина, довольная тем, что появление этой девушки положило конец их бесполезному спору.
– Ты что, никак невозможно! У людей свой язык. Ты же знаешь.
– Мало ли чего я знаю… Хотя да, лучше не стоит, – призадумалась фея. – Вот вспомнила сейчас нашего друга Августа. И взбрело же ему как-то раз попытаться заговорить с маленьким мальчиком, а тот поймал его и посадил в банку. Счастье, что мальчик оказался раззявой и споткнулся об корягу, валяющуюся на тропинке. Банка скатилась в овраг, разбившись о камни. Повезло Августу.
– В том-то и дело. Однако тогда был ребенок. Что он может со- ображать? Ему лишь бы поиграться. А эта девушка вряд ли прячет в своей сумке стеклянную банку.
– Что я слышу?! Ты хочешь немного победокурить, но боишься! – Альвина от удивления широко раскрыла глаза.
И она была права. В глубине души Вирсавии очень хотелось окунуться в эту авантюру, на которую ее в какой-то степени подталкивала подруга. Но, с другой стороны, эта авантюра приравнивалась к тому, если бы Альвина предложила ей посетить Жукоигры, только в отличие от них, разговор с девушкой казался очень даже заманчивым.
– Давай лучше вернемся домой, – вздохнула Вирсавия, однако ее взгляд продолжал окутывать девушку, будто десятки плющей, обвивающих ветви деревьев.
Захохотав, Альвина взлетела в сторону девушки, осторожно огибая неподалеку растущие кусты. Вздрогнув от такой бездумной и сумасшедшей выходки своей подруги, Вирсавия кинулась вслед за ней. Она боялась, что Альвина может попасть в беду.
Непокорная фея быстро приземлилась на траву. И это хорошо, поскольку был шанс остаться незамеченной. Пробираясь сквозь толщу растительности, она быстро обежала девушку так, чтобы видеть ее со спины, а затем приподнялась вверх, около плеча. Быстро трепеща крылышками, фея замерла в воздухе, а ее любопытный взгляд падал в сторону раскрытой книги. Тут по соседству оказалась Вирсавия. Она поспешила за Альвиной, даже позабыв о своей нерешительности и обо всех предрассудках, которые у нее возникли еще совсем недавно. Вирсавия не хотела оставлять подругу одну с этой непонятной девицей. Феи улыбнулись друг другу так, будто напроказничали. Они обе прекрасно понимали, как это опасно и в коем-то веке интересно, однако вдвоем пережить все это было бы намного легче.
– Какая ты все-таки решительная! – Альвина подмигнула своей подруге. Затем она бойко взлетела в воздух и перевернулась на лету, будто циркачка на выступлении.
Вирсавия затаила дыхание, глядя на свою подругу. Фея очень боялась, что одним неверным движением Альвина может выдать их обеих. Однако она знала, что в Альвине столько подвижности, что держать ее в оковах предусмотрительности не было никакого смысла – она вырвется прежде, чем они захлопнутся на ней. Но хвала крыльям, что подруга была аккуратна, и фея выдохнула с облегчением.
– Это ты решительная, а я так, боюсь… Впрочем, как всегда. Любопытно узнать, какую книгу она читает. Аж до дрожи в крыльях! – шепнула на ушко подруге Вирсавия, тихо радуясь тому, что Альвина так и не послушалась ее.
– А ты знаешь много книг, которые читают люди?
– Я долгое время проводила в маленькой библиотеке, находящейся за лесом, неподалеку от озера, сновала между стеллажами, рассматривала книги. Мне очень хотелось на них взглянуть с тех пор, как я однажды увидела совсем юную девушку, в руках которой была книга. Девушка шла в библиотеку. А я летела за ней. Вот только язык людей не позволил мне узнать, о чем же они пишут. Всегда хотелось выяснить, чем их книги отличаются от наших.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/valeriya-karnava/alisa-dzheyn-i-fistashki/) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Примечания
1
Рэй Куни – британский драматург, актер, сценарист. Особый успех ему принесла пьеса «Слишком женатый таксист».
2
Марк Аврелий являлся римским императором, последним из династии Антонинов (121-180 нашей эры). Также известен как философ-стоик. В основе стоицизма стоят такие понятия, как твердая жизненная позиция в любой ситуации, сохранение порядка.
3
Астор Пьяццолла – композитор и бандеонист из Аргентины, работавший в стиле танго с элементами классики и джаза. Умер в 1992 году.
4
Гаятри мантра – древний ведический текст на санскрите, мантра умиротворения, мудрости и познания, способная устранить препятствия и страхи. Одна из самых могущественных.
5
How are you? – Как ты? (англ.)
6
Виа Толедо – улица в Неаполе, где сосредоточено большое количество закусочных, кафе, ресторанов, магазинов, отелей. Считается одной из самых оживленных в этом городе.
7
Пьяцца-дель-Плебишито – площадь в Неаполе, ее называют самой большой в городе. На площади расположены такие здания, как Королевский дворец и церковь Святого Франциска Паоланского.