Читать онлайн книгу «Пыль на ладонях» автора Евгений Орлов

Пыль на ладонях
Евгений Орлов
Ветеран войны за возвращение южных территорий Егор Клевин не находит себя в мирной жизни. Он соглашается сопровождать свою возлюбленную на студенческом митинге. Однако мероприятие оборачивается политической провокацией, и Егор попадает на объект «Рай» – новейшее отечественное изобретение на стыке системы правосудия и IT-технологий.

Евгений Орлов
Пыль на ладонях

Часть 1

Глава 1
Егор с грустью отодвинул штору и выглянул в окно. Весна набирала обороты, по ночам порошил снежок, а день тёк грязью и прижигал радостным солнышком. Март. Егор зачем-то ткнул простым карандашом в потрескавшуюся землю под кактусом. Колючее растение произрастало вопреки его, Егоркиной, лени. Под камешками завелись прозрачные жучки, они скалили в сторону Егора отвратительные морды и смеялись. За спиной весело зашипело масло. Жаркие брызги шрапнелью разлетелись по крохотной кухоньке – мать мучила мёртвую рыбу на чугунной сковороде. Как всегда, она затянула заунывную песню о смысле жизни и вопросах пропитания:
– Когда ты нагуляешься, кобель? – она была по-гренадерски прямолинейна.
– Летом, – скучно отозвался сын.
– Ага, – мать ответила с сарказмом, – летом, – масло зашипело, мать попробовала перевернуть рыбу. – Пригорает… Купил бы матери приличную сковороду, олух.
– Угу, – Егор постучал карандашом по краю цветочного горшка, глина гулко отозвалась. Денег не водилось, мать обречённо крякнула.
– На работу пошёл бы, что ли…
– Куда? Охранником?
– А хоть бы и охранником.
– Ма… – Егор повернулся вглубь кухни, где среди сизого дыма колдовала мать. Достаточно молодая, чтобы нравиться мужчинам, но внутри – седая и циничная. Папа, когда-то ряженый казак – лампасы, значки, кудрявый чуб – всех огорошил, погибнув в горниле «Крымского конфликта» вполне по-настоящему. Мать до сих пор не верила, что фотография бородатого удальца с легкомысленным прозвищем «Клей» и есть посмертное фото суженного. Цинк не вскрывали. Егора, ещё сопливого мальца, хлопали по спине какие-то дяденьки с православными крестами на плечах, хвалили за сухие глаза и сыпали в ладошки поминальные печеньки. А он тупо тянул щёки в улыбке да косился на пустую, как пальто на вешалке, мамочку.
Егор попробовал её успокоить, сказал именно то, что она ожидала услышать:
– Мне Сенька работу предлагал. Завтра схожу и узнаю, что за дело.
– Сенька… – недовольно протянула она с привычным сарказмом, хотя по выражению лица Егор увидел: внутри отпустило. Её внимание вновь обратилось на борьбу со сковородой. Едва он собрался покинуть кухню, как мать бросила невзначай:
– Смотри, Егорушка, Ленка родит ляльку – как жить будете?
– Как родит? – он вывернул голову, словно сова, запоздало подтягивая тело. Хлопнул глазами. Мать откровенно развеселилась, поддев:
– Не без твоей помощи, орёл.
Егор постарался выглядеть равнодушным, потёр ладонью нос, сунул палец в дырку в трениках.
– Она тебе что-то сказала?
– Ага, просила обалдуя на путь верный направить, потому что ей такта не хватает. Зачем девочке мозг травишь?
– Она тебе что-то говорила?
– Про что?
– Ну, про ребёнка?
Мать хмыкнула, столкнула скворчащую сковороду на другую конфорку, отключила газ и лукаво прищурилась.
– Напугался, Егорушка? Нет, не предвидится мне стать бабушкой. Хорошо, Леночка в вашей паре – вместо головы.
– Тоже мне голова, – пробурчал Егор. – А я тогда кто?


– Желудок, сынок, – мать показала рукой на окно. – Форточку открой, олух. Иди лучше мусор выброси. – Егор выдохнул, не скрывая облегчения: отцом он себя не представлял. Затем вынул из ведра мусорный пакет и вышел в прихожую. Мать бросила вдогон:
– Катьку захвати, пусть поиграет в песочнице!
– Мать, мне что, с ней стоять?! – выкрикнул он.
– Постоишь, не развалишься. Коли ваньку валяешь, хоть с мелкой помоги.
– Эй, мелочь, ты где? – спросил он, покорно бросая в угол с обувью мусорный пакет. Было тихо, только орал мультяшным шлягером телевизор, Губка Боб опять сушил квадратные штаны. Егор обречённо скинул растоптанные шлёпки и заглянул в зал.
Катька лежала на животе и калякала фломастерами мегажуть. Добавляла красок душевная озвучка: ребёнок свято верил во всё, что происходило на мятом листе ватмана.
– Тыдыщ, пиу, тыдыщ… – Катькины лоб и щёки были разрисованы разноцветными фломастерами, а русые косички растрепались над ушами. Детские пяточки, облачённые почему-то в разные носки: левый – красный, правый – ядовито-зелёный, выделывали в воздухе причудливые пируэты и, казалось, жили отдельной от хозяйки жизнью. Катюша любила одеваться сама. Вот и сейчас она натянула на себя розовую майку с покемоном да зелёные колготки. И пускай глазам представала лишь детская спина, Егор знал: покемон был. Вещи сестрёнке он покупал сам.
– Что творишь? – Егор присел на колени, мельком глянул на телевизор: мультики закончились, шла заставка «Вестей».
– Лисую, – Катька недовольно посмотрела снизу вверх, а по-детски быстро поймав недоумение, серьёзно пояснила: – Алмагедон.
– Что?! – Егор удивился – Ты слово-то откуда такое знаешь?
– Секлет! – ответ был лаконичен и не предполагал большего: Катька в скрытности была покрепче вьетнамских партизан. Егор взял красный фломастер и обвёл по контуру оранжевого чёртика.
Катька остро возмутилась:
– Ну, Егол!
Он дорисовал пламя из ушей:
– Так получше будет!
– Ну, Егол! – сестрёнка обиженно надула губы, накрыла испорченный рисунок новым листом. – Ма-а!
– Тихо, тихо, – Егор подёргал её за косичку. – С меня ириски.
– Плавда? – Катюшка недоверчиво покосилась на треники без карманов и мятую футболку, не глядя чиркнула по листу фломастером и уставилась Егору в глаза.
Егор подтвердил:
– Конечно.
– Ма-а! – ребёнок был не по возрасту мудр.
– Ну, ябеда! – Егор прижал сестрёнку к ковру, провёл костяшками пальцев по выступающим рёбрам. Она заверещала и залилась серебряным смехом.
Диктор понимающе вкрадчиво урчал:
– …превратилась из экспортёра сырья в мирового лидера информационных технологий. Экспорт вычислительных мощностей составляет основную часть федерального бюджета…
– Ма-а! – Катька повизгивала и норовила лягнуть Егора острой коленкой.
– Егор, в прихожей уже воняет, – мама выглянула из кухни, блёкло улыбнулась. – Катёнок, выведи брата прогуляться. Присмотри, чтоб не убежал. Хорошо?
Девочка быстро выбралась из захвата и показала язык:
– Дулак!
– Ябеда! – парировал брат.
– Егор! – напомнила мать.
– …за один только 2018 год, – лощёный диктор снисходительно склонил набок голову, надулся паузой и резко сменил тему. – Так называемые правозащитники призывают страну к «Маршу Несогласия» в связи с ужесточением мер Центра Против Экстремизма…
– Егор! – мать нахмурила брови.
– Иду я, – он встал с пола, натянул поверх футболки старенький свитер, убедился, что Катька ворошит «гуляльную» одежду, протиснулся между матерью и косяком в прихожую. – Иду, – действительно смердело рыбьей требухой.
Выскочила Катюшка, всунула ему в кулак потную ладошку и потащила к двери.
* * *
Двор жил. Пестрело на турнике старенькое ватное одеяло – оно теряло с каждым хлопком тонны. За ним бродили валенки с подрезанными голенищами, из которых торчали столбики бабушкиных икр в колготках бесстыдно телесного цвета. Рядом, на лавке, возлежал кот Сармат – революционно голодный, битый, но фанатично устойчивый. Он растянулся по-барски и тихо сердился: на Петровну, что кузнечным грохотом не давала покоя, на недостаток питания и на мужское горе – кошки Сармата не любили. Был он с ними груб и по-гусарски напорист, за что частенько огребал по беспризорной морде. Зато Сармата обожали дети – таскали для него из дома что ни попадя. Любил ли он детей? Он их терпел, как он их терпел!
Чистюля Галка Комарова тряслась над сыном, задумчивым бедолагой, не по годам серьёзным и забавно напоминающим Карлсона:
– Андрей, сколько можно повторять: нельзя Дашу посыпать песком! Он мокрый, грязный! – мамаша вытирала салфеткой с детской мордашки сопливо-песочную смесь. При этом поглядывала на реакцию Дашкиной мамы – Феткуловой Верки. Та натянуто лыбилась. Её чадо завывало трубным басом, две слёзные реки проложили по песочным берегам розовые русла.
– Ничего, Дашенька, подрастёшь – Андрюша за тобой побегает с цветочками! – успокаивала Верка.
– Привет, мамашки, – Егор помахал мусорным пакетом, Катька воспользовалась оплошностью, выдернула ладошку из его руки и запрыгала вокруг подруги.
– Ой, какая Даська кикимолная! – ручонки заботливо отряхивали песок с пальтишка. – Андлюха плохой! Даська, у него зубы глясные…
– Чего это грязные? – обиделась Галка, обратила внимание на Егора. – Привет!
– Угу, – кивнул он. – Присмотрите за моей егозой?
– Без проблем, – согласилась за Галку Вера. – Катюша, какая у тебя курточка классная…
Егор шмыгнул носом и, перепрыгнув через лужу, пошаркал к ободранному мусорному контейнеру. Под пасть капота дядя Миша занырнул почти полностью. «Тойота» довольно урчала, будто дед чесал её гаечным ключом. Егор обошёл авто, любопытно вытянул шею:
– У вас реактор на каких нейтронах: на медленных али на быстрых?
– И тебе не захворать. Делать нечего? – дед разогнулся, сдвинул на лоб бывалые очки с резинкой от трусов вместо дужек.
– Я в универе был большой специалист по быстрым, – усмехнулся Егор. – Пока не исключили, в больших учёных ходил.
– И шёл бы дальше, божий человек, – фронтовик покарябал артритной клешнёй небритую щёку, потянул что-то невидимое в нутре автомобиля. Раздался лязг, гайка тюкнула о железо и провалилась в глубину. – Ядрёна жопна рожа! – взорвался гений танковых атак, в сердцах обронил под ноги ключ. – Ща дам промеж рогов, Егорушка, нечего зубоскалить.
– Дык я помочь хотел!
– Иди!
– Иду-иду, – Егор подчинился, ибо знал, Палыч не выдержан: горел два раза в танке, а сколько пожёг, известно лишь легендам.
– Вон, лучше бы за Катькой присмотрел – они мово Дрюльку в песочницу закопают, – ветеран упёрся взглядом в детскую площадку, с посветлевшим лицом молвил: – Шантрапа. – Егор обернулся: дети разбесились, квочками порхали озабоченные мамашки. Палыч поставил точку: – Не мешай, олух. Иди, куда шёл!
– Ма-а! – Андрейка-Карлсон проигрывал из-за численного перевеса. Катька ловко орудовала совком, а Дашка набирала песок ладошками и, донеся немногое, что не просыпалось между пальцев, мстительно роняла на пацанячью голову.
– Катя!
– Даша, прекрати!
– Андрей! – и, наконец, Галка Комарова взмолилась: – Егор! Да, помоги же!
Он по-разбойничьи свистнул, дети восхищённо раскрыли рты, а мамашки принялись выбивать из крохотных пальтишек, шапок и штанов грязь и растирать платками сопливую досаду.
Егор с размаху забросил мусорный пакет, тот стукнулся о верхний угол контейнера, лопнул, перевалился внутрь. Тощие воробьи разлетелись по ветвям и, склоняя головы то в одну, то в другую сторону, потешили голодную злость птичьими ругательствами. От их щебетания и ласковых прикосновений весны домой идти не хотелось. Демонические дебри искушения призывали удариться в блуд, где в шашлычке «Дикая Орхидея» сочувствующий армянин Артур угощает гостей копчёным шашлыком да ледяной «Берёзовской». Эх, сорвёшься с цепи – обратно не приваришь: Ленка озвереет. Сознание посочувствовало напоминанием о томных взглядах курортниц из санатория Министерства обороны. Лена, Леночка, Ленуся – мой еврейский воспитатель… «Егор, не бросай университет! Егор, повзрослей! Зачем ты в армию, Егор? По твоим дружкам плачет тюрьма… Егор, читай… Егор, я договорилась с папой – он тебя пристроит…» – стучит, как метроном, кудрявая голова с активной жизненной позицией.
Детки на площадке рыдали, одна Катька деловито расхаживала между лестниц, поднимала ведёрки, самосвалы, топтала резиновыми сапожками кривые куличи из песка. Взревела надсадно «Тойота», а дядя Миша смачно выругался. Эхо поглотило остатки слов и стыдливо унесло за пределы двора. Машина чихнула. Блеск из-под очков старого танкиста вещал о внутренней борьбе. Заиграли желваки, брякнул об асфальт гаечный ключ. Палыч зашевелил губами, но озвучил только пламенное:
– …мать!!! – и грубо опрокинул капот. Схватка закончилась разгромным унижением. Егор пнул банку из-под колы, погнал её мимо деда к детской площадке. Не удержался, чтобы не поддеть ветерана:
– Не получается, дядя Миша?
В заднем кармане Егора зазвонил телефон.
* * *
– …хрен бычий! – дядя Миша зло пнул колесо. Егор сделал страшное лицо и приложил телефон к уху.
– Ты где был?! – он отстранился, чтобы не оглохнуть.
– И тебе привет, Чекуряшка.
– Егор!
– Ленусь, – с готовностью отозвался он.
Сейчас Ленка кусает губы, чтобы не показать хамский темперамент. Она использовала паузу максимально полезно, натянуто спросила:
– Ты где был два дня, Егор? Мы с матерью чуть с ума сошли!
– В цирке, – признался Егор. Раз, два, три…
– Что?!
– В цирке, – повторил он. Огорчала необходимость раскрывать тему полнее.
– В каком цирке? – теперь она накручивает стружку волос на мизинец. Быть разносу. – Ты пил!
Егор нашёл глазами сестру и обречённо согласился:
– Пил!
Трубка плавилась в руках.
– Ты… – Ленка захлебнулась от ярости. Стучит, наверное, ногтями по кружке, выбивая барабанную дробь. Приговорённый, встаньте… Егор встретился глазами с дядей Мишей, поискал участия – тот недобро прищурился, постучал пальцем по лбу.
– Лен, – Егор вильнул воображаемым хвостом.
– Ты…
– Лен, – протянул он. – Прости! Славка Евтюхов приехал, мы по маленькой – так и накидались. Извини.
– Мудак! Ведь можно было позвонить!
– Телефон клоунам в карты проиграл.
– Клоунам?
– А у директора цирка телефона нет. Теперь нет. Мы в его каморке пили. Сначала. Потом у тигров…
– Лучше б они тебя сожрали!
– Да они полудохлые…
– Я сейчас приеду! – резко оборвала Ленка и отключилась. Егор уставился на красочную заставку телефона: Катька, мама и Ленка в рое мультяшных ангелочков. Сейчас он сполна познает радость семейного скандала, не успев дойти до ЗАГСа. Как весело было вчера, и как плохо станет минут через тридцать. Сердце сжалось от недоброго предчувствия. Егор облокотился на капот, почесал затылок.
– Есть закурить, дядя Миша?
Дед подошёл, извлёк пачку сигарет из нагрудного кармана, выбил одну, подпалил, блаженно затянулся. Выдохнул струйку дыма и только затем подметил:
– Ты же не куришь.
– Не курю, – согласился Егор.
– Не начинай.
– Не буду.
– Правда, что ли, в цирке гулял? – поинтересовался Палыч.
– Угу. Сослуживец там администратор – Славка Евтюхов. Может, помнишь, ушастый такой, вечно в школе с чернилами на лице бегал. Рисовать любил.
– Молодец, – усмехнулся дед.
– Славка? Почему?
– Ты, дурень, молодец! – Палыч похлопал по плечу. – Артисточки были? Голые такие, с перьями вместо платьев…
– Да ну тебя! – огрызнулся Егор. Поморщился от угрызений совести, припоминая, как Славка сватал престарелую дрессировщицу, а Егор гоготал, размахивал хлыстом и рычал, как рассерженный вервольф. Гимнастки обозвали халявщиком, но, памятуя, что он чей-то друг, хлопали ресницами да изощрённо острили. Потом он подвязался раздавать контрамарки прохожим… Не будь первым клиентом милицейский наряд – кто знает, когда бы отпустила Мельпомена. Нескоро, ох, нескоро… Леночка, Ленуся, Чекуряшечка моя – как стыдно!
– Ладно, дядя Миша, дай сигарету, – попросил Егор.
– Да, Егорка, драпать надо, – посочувствовал Палыч и протянул пачку.
Драпать… Куда, в Голландию? Егор неуклюже управлялся с куревом и в конце концов глотнул горечи. Надрывный кашель сложил его пополам, по щекам побежали слёзы. Ветеран не преминул воспользоваться случаем – хлопнул чугунной ладонью по спине.
– Бросай! – сказал он. – Бычок, говорю, бросай.
Егор послушно выкинул окурок.
– Не можешь срать… – плеснул яду Палыч, вытянул шею, сочувственно посоветовал: – Текать тебе надо.
– Заладил…
– Кажись, приехала. Не слышишь?
Высоко над уличным шумом заревел мотоцикл.
– Моя, – пробормотал Егор. Ленка обычно раньше всех в Берёзове открывала мотосезон. Егор вытер ладони о свитер.
– Давай, Палыч! – Егор пожал руку ветерану, поискал глазами Катьку, которая мирно копалась в песке, и направился к детской площадке праздновать труса.
* * *
Кольцевик «Кавасаки» урчал как табун лошадей. Детишки оторвались от игр, а молодые мамаши вглядывались в тонировку забрала шлема, кривили губы, но не отнять – завидовали. Валькирия! Ленка театрально продрала дворик рёвом газа и заглушила мотор – железный конь опёрся на подножку. Перекинула ногу сдержанно, чтобы не подбежать к Егору и не влепить шлемом по ехидной тыковке. Ленка сняла шлем. Рассыпались по плечам пружинки волос, стянутые выгоревшей банданой. Губы сжаты, чёрные глаза смотрят с прищуром, плечи напряжены. На ней был джинсовый комбинезон, бурая воловья куртка, истёртая на сгибах до желтизны. На ногах – грубые военные ботинки. Ленка покосилась на детскую площадку – ага, выбирает вариант ругательств. План «А» с матерным разносом отменился, но напряжение не пропало. Егор улыбнулся как можно шире – до хруста за ушами. Ой, Катенька, спасибо тебе, солнышко…
– Леноцка, Леноцка! – бесёнок вынырнул из ниоткуда, забрался на сиденье и ухватился за руль. – Ррр! Ррр! Ррр! – попробовала рулить.
– Осторожнее, Катёнок! – Ленка подстраховала технику, а волны гнева унеслись в землю. Пора!
– Привет, Чекуряшка! – Егор сдался.
– Мудак, – прошипела она.
Егор мысленно поднял руки и во второй раз за утро согласился.
– А кто такой му-дак? – спросила Катя, перестав рычать. Егор поперхнулся, за него ответила Ленка, пригвоздив Егора взглядом:
– Это такой дяденька, Катёнок, который пьёт водку, не берёт трубку и лапает девок.
– А, тогда Лёська тоже мудак, только вотки не пёт!
Егор закатил глаза, чтобы не рассмеяться. Ленка заметила, откинулась от мотоцикла и взорвалась:
– Тебе смешно?! Что за жмурки, ты где был?
Разворошённая публика остановилась, домохозяйки встрепенулись, Петровна прекратила уничтожать одеяло, даже Сармат приподнял голову и посочувствовал Егору.
– С цирка начинали, потом в ментовке, – ответил Егор.
– Что?! – Ленка закипала, как чайник. Покосилась на Катьку, убрала со щеки налипшие кудри.
– В ментовке… – Егор, к собственному несчастью, понимал, что роет яму.
– В ментовке?!
– Угу. Я там нашёлся, вместе со Славкой. Директор цирка обнаружил сегодня утром. Вот! – он продемонстрировал заставку на телефоне. – Клоуны сказали, что вы у меня самые красивые. Просили дать твой номер.
– Ну и дал бы.
– Лен…
– Ну и дал бы! А что, я с клоунами ещё не бухала, возьму подружек – целый курс. Твою фотку цирковым тёлкам показывать не надо, все знают?
– Я был в гриме, – вяло ответил он.
– Что, везде?
Егор пожал плечами: пререкаться не имело смысла – все козыри в споре были на противоположной стороне. Он как бы между прочим прислонился к мотоциклу, поворошил голову Катюшке поверх шапки. Та сдвинулась сестрёнке на глаза – Катька смешно задрала подбородок, ощерилась беззубым ртом.
– Ой, Леноцка, я тебя люблю.
Ленка закусила нижнюю губу, приобняла Катьку за плечо и уткнулась лицом в голову.
– И я тебя, – прошептала она.
– Только Егор всё равно мудак.
– Не-е-е! – ребёнок засмеялся.
– Егол холосый.
– Иногда.
– Холосый, – упорно отозвалась сестрёнка. Егор невзначай дотронулся до Ленкиной руки, вполголоса соврал:
– Представляешь, мать решила, что ты беременная…
Лена вопросительно посмотрела на Егора.
– У меня будет блатик? – Катька с пониманием понизила голос.
– Племянник, – автоматически поправила Ленка, осеклась, взглянула на Егора, тот мгновенно спрятал улыбку: – Дураки! Сами вы беременные.
– Не-е-е! – Катька заурчала над бензобаком.
– Лен, пойдём домой, – осторожно попросил Егор. – Холодно.
– До-мой?! – недовольно протянула Катька. – Можно я ещё погуляю?
– Лен, извини, – Егор заглянул девушке в глаза. – Проси что хочешь.
– Чего у тебя просить, голодранец? – удивилась она.
– Давай хотя бы на желание, – нашёлся Егор. Ленка призадумалась, а потом вдруг ощутимо воткнула кулачок ему под ребро.
– Егол, можно я ещё погуляю? Даська ещё тут, ей можно, – Катька кружилась вокруг.
– Не канючь! – Егор взял Ленку за руку. – Мир?
– Ишь быстрый какой! – возмутилась она.
– Ну, Егол! – захныкала Катька.
– Лен, извини, я больше не буду.
– Чего «не буду»? В цирке бухать?
Ленка ещё раз тюкнула Егора кулаком, повесила шлем на сгиб локтя.
– Ладно, не пыхти. Пошли, с матерью поздороваюсь. Дал нам Бог сына-беспризорника. Иди давай, арестованный! – Егор приобнял её за талию и звонко поцеловал в ухо. Она огрызнулась: – Егор!
– Егол, ну можно погулять? – напомнила Катюшка.
– Гуляй, – позволил он. – Верка!
Одноклассница Феткулова нехотя оторвалась от книжицы, оглядела Ленку снизу вверх.
– Ну?
– Посмотришь за моей?
Верка, продолжая изучать Ленку, промычала:
– Ну.
– Пошли! – Егор подхватил Ленку под локоть и поволок к подъезду.
* * *
Было заметно, что мать не чаяла увидеть Ленку: суетилась, всё время о чём-то спрашивала к месту и не к месту.
– Лена, я слышала, твоего отца повысили?
– Да ну его! – Ленка поморщилась.
– Леночка, и не боишься на мотоцикле?
– Не, – она всучила куртку Егору.
– А мой до сих пор на велике ездить не умеет, – объявила мать.
– Я знаю, – Ленка подхватила эстафету. – Зато водку жрёт как надо.
– Ну зачем ты так? – мать сделала вид, что расстроена.
Егор криво усмехнулся – спелись голубки. Он поглядел на мать осуждающе, приподнял Ленкины «доспехи».
– Куда?
– Кинь в зале. Лена, кушать будешь? – мать сделала шаг на кухню.
– С удовольствием, Валентина Григорьевна, я только из общаги. Вам помочь?
– Сама! – запротестовала мать. Властно показала на Егора, да так, что он невольно вздрогнул. – Олуха моего подержи, чтобы не сбежал…
Потом они сидели за овальным столом, стучали вилками, Чекуряшка увлечённо сыпала университетскими сплетнями, а Егор, изображая смирение, пялился в телевизор и слушал её щебетание краем уха.
Диктор жеманно поправлял галстук, врал уверенно, по писаному:
– …самые высокие пенсии на европейском пространстве. Глава Русскосмоса Борис Оведов сообщил о готовности блока «Артусс» к дальнейшим испытаниям. Его запуск обещает вывести Русь в лидеры международной гонки по освоению космического пространства. На марш несогласных в Новосибирске вышло всего пятнадцать человек, хотя лидеры оппозиции заявляли минимум о трёх тысячах. Пресс-центр МВД сообщил, что слухи о массовых арестах и политических репрессиях – провокация. Цитирую: «В любой цивилизованной стране призыв к свержению существующей власти является преступлением. И политика здесь ни при чём! Не навешивайте уркам
маски благородных разбойников!»
– Вот с… – Ленка вовремя осеклась, тревожно поглядела на его мать, та сделала вид, что не услышала.
– Лен, бери ещё хвостик.
– Спасибо, – она поддела вилкой румяную навагу и переправила на тарелку.
– За что ты моего болвана любишь?
– Красивый, наверное, – вставил Егор, прежде чем Ленка успела открыть рот. Не терпелось уединиться с Ленкой в комнате, чтобы помириться по-настоящему, по-взрослому, насовсем.
– Клевин, любить тебя не за что – любовь зла…
– Не продолжай, – усмехнулся Егор. Нападки женщин начинали раздражать.
– Эх, Леночка, – закручинилась мать, – это у него от отца.
– Отца не трогайте, – пресёк Егор, покосился на комод: Клей молчаливо благодарил за поддержку с фотографии.
– Порычи у меня, – прикрикнула мать, но направление беседы сменила. – Леночка, как в школе?
– Учусь, – ответила та с набитым ртом, прожевав, добавила: – Заканчиваю курс, отец настаивает, чтобы переводилась в Бауманку. Его на повышение, в Москву…
– Как в Москву? – Егор поперхнулся, уставился на неё.
Ленка мстительно прищурилась.
– Как в Москву? – мать нахмурилась.
Ленка её пожалела:
– Я ещё не решила, – вяло промямлила она. – Может, с матерью останусь…
Как же, останется! Егор вдруг представил, что бежит с цветами вдоль перрона, размахивает букетиком, тот сыпется на ходу, ромашки рисуют дорожку, как хлебные крошки за мальчиком-с-пальчиком. А Ленка холодно выглядывает через стеклопакет купе и беззвучно шевелит губами: «Я напишу». Бредятина! Из дальнего далёка проступила тощая девчушка в кукольном платьишке и с мокрыми глазами, которая махала ему – гогочущему, хмельному, – но не решалась подойти к шумной кампании призывников. Старшины толкают стадо на посадку. А он, Егор Клевин, имитирует телефон, прикладывая большой палец к уху, но оттопырив мизинец, орёт: «Звони!» Спины, пьяные морды, камуфляжная мозаика, душные плацкартные вагоны, запах прелости и перегара. Колет под сердце нож неясного будущего. Страшно хочется посмотреть на Ленку, сказать какую-нибудь тёплую глупость, но нет – он продолжает скрываться под бравадой. Ведь ещё страшнее, что повезут на юг… Она за вагоном не бежала, даже не сдвинулась с места… Парни тыкали пальцами в подружек, мамаш, бабушек, суетливых стариков – кто-то делал ставки «на забег», кто-то орал имена, кто-то, как и Егор, переживал молча…
– Егор, ты чего? – мать осторожно вывела его из ступора.
– А? – не понял он, поднял глаза от стола.
– Чего там бормочешь? Вилку погнул… – она невзначай тронула за руку.
– Так, – он уклонился от ответа. Может, действительно попросить Севу устроить меня на работу? В универ вернуться. Хватит отгуливать дембель, деревня Кулешовка закрывается… Егор приготовился это озвучить, капитулировать перед женщинами полностью, но чёртик внутри него извернулся и овладел проклятым языком. Егор приподнялся над столом, опёрся на руки, вылетело ехидное: – Да ну её, мать, пусть едет в свою Ма-а-аскву. Перетопчемся как-нибудь. – Егор победно зыркнул на Ленку, но мгновенно потух: Чекуряшка ехидно улыбалась. Зараза!
– Паршивый ты клоун, Клевин. Уймись, артист, не поеду я никуда. Мне ещё желание загадывать, – сказала она.
– Какое желание? – встрепенулась мать. Вдруг засуетилась. – Засиделась тут с вами, дел по горло. Слышь, горюшко моё!
– Чего? – не понял Егор.
– Я к соседке схожу, к Лидии Николаевне, она попросила… Ей надо… – мать притормозила, на ходу придумывая причину. – Надо! – она сдалась перед отсутствием фантазии. – Вы тут не скучайте, – поспешно, как на пожаре, собралась, сунула ноги в тапки и юркнула в подъезд, осторожно прикрыв дверь.
Язычок замка вежливо щёлкнул. Егор замер столбом, мурашки шевелились под свитером. Ленка усмехнулась, отодвинула от себя тарелку, вилка звякнула о фарфор.
– Ну что, мать, мириться будем? – просил Егор нагло.
– Иди умойся, – ответила она.
* * *
Продавленный диван с трудом их уместил. Катькина кукла висела в изголовье кверху ногами. Листы ватмана, карандаши, стоптанные тапки мозолили глаза, разметалась одежда. Со стола наполовину сползла скатерть. Под её складками лежала перевёрнутая тарелка, разбежались веером рыбьи кости. Балансировал на самом краю чайник в компании одинокой чашки.
Егор слез с дивана, запрыгал на одной ноге, надевая трусы. Ленка подтянула колени к груди, укуталась покрывалом по самые глаза.
– Мать скоро придёт, – напомнил Егор.
– Она тактичная, – усмехнулась Ленка. – Боишься?
– Стесняюсь, – признался Егор, сел рядом и приобнял Ленку, она положила голову ему на плечо – «пружинки» защекотали Егора.
– Она час с соседкой проговорит, – сказала Ленка вполголоса и, выдержав паузу, неожиданно спросила: – Горе, у тебя мечта есть?
– Нет.
Ленка отстранилась:
– Я же серьёзно.
Егор заулыбался, поворошил её волосы.
– И я серьёзно. Нет у меня мечты, Ленок. Помню, была, но вот какая… Забыл. Может, космонавтом стать? Или продавцом мороженого? Хотел к тебе вернуться, к морю увезти. Чтобы белый домик с заборчиком и море… Нужен тебе этот юг? И мы ему не нужны, стрёмно там – стреляют. Не знаю, Чекуряшка… Живу пока, а там поглядим.
– Страшно так.
– Скучно, Лен. Скучно, но ни фига не страшно, – он громко чмокнул Лену в щёку.
– Бес слюнявый, – она вытерлась краешком покрывала, устроилась удобнее под его рукой, мельком оценила время по настенным часам. Секундная стрелка тяжело поднималась вверх, отбивая остатки минуты, перевалила «двенадцать» и зацокала вниз… Ленка сонно спросила: – Горе, знаешь, почему тебя бабы любят?
– Меня? – удивился Егор, искоса взглянул на Ленку: дрожат закрытые веки, губы лениво шепчут.
– Ты мило не умеешь врать.
– Честный – это да! – обрадовался он.
– Не-а, Горе, врёшь постоянно, но трогательно неуклюже…
Они ещё долго сидели, глядя, как солнечный зайчик подбирается к трещине на стене. Убегали минуты.
– Ты точно в Москву не поедешь? – сквозь дрёму спросил Егор.
– Нет, – прошептала она. – Тебя, болвана, жалко – пропадёшь без меня.
– Мать Тереза, – усмехнулся Егор.
– Прикладывайся к титьке – хоть и не четвёртого размера…
– Ах ты похотливая сучка! – он сделал попытку пробраться под покрывало, Ленка завизжала. В дверь еле слышно стукнули, потом ещё. Лена прикрыла ладонью рот и вопросительно посмотрела на Егора.
– Спалились! – развеселилась она.
– Катька! – прошипел он. Неуклюже соскочил с дивана, на ходу надел футболку.
– Ма! – раздалось из-за двери. – Ма! Можно мне куклу взять? Ну, ма! – грохнули о дверь резиновые сапоги.
Егор оглянулся в глубину зала, Ленка топталась в центре комнаты, собирая одежду. Покрывало постоянно сползало с плеч, она поправляла его и тут же упускала, стоило нагнуться за очередной частью дамского туалета. Она пнула ногой недоступный бюстгальтер и, как смогла, скрылась с поля зрения. Егор открыл дверь, пропустил Катьку в прихожую. Девочка деловито оглядела брата – Егор переминался с ноги на ногу. Шерсть на голых ляжках встала по стойке смирно. Футболка краем зацепились за резинку трусов.
– А где ма? – поинтересовалась Катька.
– У тёти Лиды, – ответил он и поспешил уточнить. – Тебе какую куклу?
– Любую, – Катька безразлично махнула пластмассовым совком, смышлёные глазки побежали от Ленкиной куртки к треникам, что грустили у дивана. Уставились на сам диван. Она вдруг с пониманием прошептала. – Вы что, целуетесь?
– Хм, – растерялся Егор, Ленка прыснула за стеклянной дверцей.
– Лен, дай куклу! Она вон там, в диване застряла, – обратилась девочка к тёмному силуэту. Ленка выглянула – она так и не успела одеться, синее покрывало укутывает плечи на манер средневекового плаща, тонкая шея, взъерошенные волосы торчат в разные стороны. Катька посмотрела на её голые лодыжки и не по-детски серьёзно заявила: – Лен, зачем мне ещё братик?
– Племянник, Кать, – захихикала та, вернулась с куклой, протянула ребёнку. – Когда-нибудь, но не сегодня. Договорились?
– Угу, – согласилась Катька. Торжествующе посмотрела в сторону Егора и показала язык.
– Давай беги, пигалица, – он шлёпнул сестрёнку под зад и притворил за ней дверь.
– Давай одеваться, а то действительно мать придёт – неудобно. Гляди, что ты натворил, – Лена обвела комнату рукой.
– Ленок, а ты серьёзно про детей? – спросил Егор.
Она изумлённо уставилась на него.
– Горе, какой из тебя отец?
– Нормальный, – сказал он обиженно. Но в черепушке бахнуло: «И вправду – никакой!»
– Не дуйся, – она скупо улыбнулась. – Ты не забыл? С тебя исполнение моего желания.
– Опять? Я бы и рад, да мать скоро подойдёт, – буркнул он, поправляя скатерть.
– Пошляк.
– Приказывай, госпожа, – Егор притворно поклонился. – Только петь не заставляй.
– Обойдусь, – согласилась Ленка. – Завтра со мной пойдёшь.
– Куда это?
– На площадь перед мэрией.
– А-а! – догадался Егор. – Революционное студенчество… Проходили уже, воду матросам так и не дали. Ты у полубаб за комиссара?
– Егор!
– Прости – у недопарней.
– Егор! – Ленка обожгла его взглядом.
– Извини, не люблю я их. Хоть ревновать не к кому – и на том спасибо. Что вам мирно не сидится, счастливые дети богатых родителей?
– Просто пошли со мной, ладно? – терпеливо попросила Лена. Он коротко взглянул на неё: подрагивает, без пафоса, боится.
– Волнуешься? – пощадил он её. Пауза. Глаза встретились, неуверенный кивок в ответ.
– Да.
– Угробите себя, Елена Сергеевна, на партийной работе.
– Я декану обещала.
– А он будет?
– Ну… – Ленка пожала плечами. Значит, нет.
– За что хоть боремся? – поинтересовался Егор без всякого энтузиазма.
– Ты пойдёшь? – обрадовалась Ленка.
– Я же обещал исполнить желание, – сказал Егор.
– Егор, ничего дурного: ребята постоят с плакатами, пособирают подписи…
– Как бы они люлей не насобирали, – хмыкнул Егор. Погрозил пальцем. – Только уговор: запахнет жареным – унесу на руках. Пускай твой штаб сам отдувается, хороший петух на нарах в цене. Выберутся как-нибудь.
– Тьфу, Егор! – обиделась Ленка. – Только плакаты подержать… Ты чего, боишься? – она попробовала язвить.
– Боюсь, Чекуряшечка моя. Меня в восемнадцать лет так научили бояться – до усёру… – он «бахнул» в окно из указательного пальца.
– Ну да, лучше бутылки в день десантника о головы разбивать! – уколола она.
– Ты пляски домашних животных не тронь. Дети набухались, подрались, проснулись – отпустило. А твоих однокурсников так цепляет, что тащить будет, пока доктора диагноз не поставят. Лечить будут страшно-о…
– Ты пойдёшь со мной? – оборвала Ленка.
Егор кивнул:
– В сторонке постою, пивка попью. Пиво будет? Какая революция без стимуляторов! Телеграф, телефон, вокзал, банк, прокуратура, жандармерия… Чур мой банк. Постой, Ленок, вот моя мечта! Назначай меня экспроприировать награбленное.
– Болван, – обиделась Лена.
Он проскрипел старинный гимн:
– Вихри враждебные веют над нами… – и поцеловал в губы. – Погубишь ты меня, душа моя.

Глава 2
Кузьмич выразительно стукнулся очками о часы, с удивлением обнаружил, что сейчас далеко не вечер, а самое что ни на есть утро, грозно-наставительно спросил:
– Куда? – руки ветерана перестройки мяли страничку кроссворда.
– Утро же, – улыбнулся Егор. – Выходной. С наступающим вас, Павел Кузьмич.
– С каким это? – вахтёр недоверчиво покосился на Славку, снова вернулся к Егору.
Егор протиснулся между «вертушкой» и тяжёлым взглядом престарелого вахтёра.
– Не помните? – Егор кивнул на портрет Президента, что украшал потрескавшуюся штукатурку позади Кузьмича. Тот машинально повернулся, крякнул с досадой:
– Запамятовал, – благожелательно поинтересовался вахтёр. – К Ленке?
– К Елене Сергеевне с визитом, – поправил Егор.
– Знаю я, чем ваши визиты заканчиваются… А это кто с тобой?
– Кузьмич ещё раз неприязненно поглядел на Славку. Тот артистично тряхнул подбородком, представился:
– Лейб-гвардии ефрейтор Евтюхов, – щёлкнул каблуками стоптанных туфель.
– Собутыльник, значит?
– Обижаете – сокамерник, – оскалился Славка.
– И этот к Ленке? – не ожидая ответа, ещё раз чиркнул взглядом по Егору, что-то заметил, изумился. – А медальку чего нацепил, первокурсниц охмурять?
Егор прикрыл курткой отворот пиджака, огладил ладонью и оповестил:
– Мы пошли.
– Ну, идите, – Кузьмич пожал плечами, разблокировал «вертушку», пропуская их в фойе. Пожелтевший палец перевернул страницу журнала.
Оргкомитет «Восстания» оказался жидким воинством из пяти волосатых активистов. Они стерегли рулоны бумаги, изнутри которых проступали гуашевые контуры обличительных фраз.
Революционеры скучали и мандражировали, потягивали утайкой из алюминиевых банок дешёвенький коктейль. Крайний справа, судя по смелому, как у Кибальчича, взгляду, опохмелялся со вчерашнего и Президента не боялся. Он-то и встретил Егора: спрыгнул с подоконника, оправил френч, вяло потянулась к Егору ладошка:
– Привет. Артём, – представился он, в голосе появился театральный бас, с явной задачей добавить мужественности. – Лена говорила, что ты придёшь, – деловито показал на рулон агитки, махнул рукой. – Выбирайте себе что-нибудь. Вас двое… Вот это понесёте… – он, не дожидаясь реакции Егора, развернул один из плакатов…
– Смело, – протянул Славка, обойдя опешившего от матросского напора Егора. Вывернул неловко голову, чтобы удобнее было смотреть. На плакате был изображён Президент, вполне себе узнаваемо, он венчал собой коричневый торт из фекалий, обрамлённый двадцатью свечами. Фоном служила радужная свастика. Славка повторил: – Смело. А давайте-ка, молодые люди, к нам в цирк – клоунов недобор.
Активист Артём заиграл желваками, покосился на друзей, ища поддержки. Те беззвучно пульсировали, но градус ещё не подошёл. Сквозь пузыри воздуха вырвалось:
– Как… Как вы не понимаете?! – Монументальный Президент удостоился жеста указательного пальца, прямо под торт. Егор смотрел на раскрывающийся рот студента, но не слышал его. На языке вертелось единственное слово: «Идиот».
– Демократизация… Семья европейских народов… Свобода волеизлияния… – надрывался активист, погружаясь в транс, – … фашизм, вы понимаете, что такое фашизм? Страна погрязла в произволе властей… А эти дома «головастиков»! Такое было только при Союзе: прятать инакомыслящих рядом с сумасшедшими…
– Согласен, лучше в баню, – встрял Славка. – Там все голенькие, без регалий. Не сразу разберёшь, кто идиот, а кому по должности положено.
– Да вы… – оскорбить Артём не решился, только вытянулся струной и презрительно скривил губы. Теперь он смотрел на Славку и Егора свысока. Не взлетел бы.
– Лена где? – требовательно спросил Егор.
– У чёрного выхода автобуса ждёт, – лениво отозвались с другого подоконника. Парень сидел на нём с ногами, зажав меж коленей банку коктейля, и грустно смотрел в окно. Тёмно-синяя армейская куртка отливала старинной засаленностью.
– Товаищь матъос, – закартавил Славка. – А не подскажете, где найти кипяточку?
– Чё? – не понял студент, заторможено ухмыльнувшись. – Юмор?
– Вот, Клёвый, – обратился Славка к Егору, – это не фанатик.
Славка протянул парню руку и представился:
– Вячеслав.
– Я за «автомат»: декан пятёрку по социологии обещал. Паша, – студент принял рукопожатие. – Тут все за «автомат».
– А кипяточку? – Славка гипнотизировал банку. Пашка, недолго думая, протянул её Славке. Евтюхов облобызал край, шумно сглотнул, поморщился, спросил Егора одними глазами: «Будешь?» – Егор отрицательно покачал головой. Между прочим зыркнул вглубь коридора: где там Ленка? Душами усопших бродили сонные студенты: кто уже нарядный, а кто небрежно прикрывает полотенцами и короткими халатиками исподнее.
– Да почти вся общага едет, – известил Пашка. – Декан – зверь! Как специально «бананы» всю неделю раздавал.
– Иди ты! – удивился Славка.
– Сам иди.
– А отличникам это зачем? – не поверил Егор.
– Хм, – Пашка усмехнулся, неуклюже показал в сторону Артёма. – Вот они, отличники…
– Не боитесь?
– А чего бояться? – Пашка приподнял брови. – Разрешение есть – сам видел. С печатями и подписями. Даже менты охранять будут. Сейчас Барыгин принесёт упаковку «ерша» – совсем осмелеем. Гы-гы…
– А на фига декану этот театр?
– Пашка пожал одним плечом, отобрал у Славки банку, отхлебнул.
– Выборы скоро – зализываем у мировой общественности.
– Какой ты, Паша, пессимист, – поддел парня Славка.
Студент пожал плечами, не в тему заметил:
– Жрать охота…
Егор поглядел в его сторону, затем хлопнул друга по спине:
– Пойду Ленку найду. Не напейся.
– Этим?! – Славка бултыхнул остатками алкоголя…
Во дворике за общагой было грязно. Сгинули сугробы, оголив бычки, старые носки, рваные колготки, бутылки, использованные презервативы. Белыми пятнами светились скомканные тетрадные листы. Если судить по отходам, то в этом пятиэтажном храме науки молодые падаваны учиться не любили – учебников под окнами не валялось. К переполненным мусорным бакам вела дорожка следов призрака мусоровоза. Колея начинала осыпаться. Автобус, старенький ПАЗик, был уже здесь. Раритетную технику сельских гастролёров украшал жизнеутверждающий лозунг:
«ИСТОК – искра демократии». Медведя, изображённого выше надписи, больше похожего на пережравшего суслика, перечёркивала красная полоса. Ближе к корме автобуса, на стекле, был приклеен постер, где хлопал в ладоши красивый дяденька с идеально отретушированным лицом. Пояснительная надпись на постере объясняла: «Нобелевский лауреат в области литературы С. Е. Грассман за свободные выборы». Ленка стояла около автобуса, на ней было серое пальто с мохнатым шарфом, превратившее её в молоденькую сельскую учительницу. Непривычно прилизаны волосы, а лица коснулся макияж. Глядя в сторону, Лена слушала наставления хмыря в пиджаке, с шёлковым шарфиком под воротником рубашки и с изумительной лысиной, по которой можно наводить боевые спутники. Как пить дать – декан.
– …Леночка, ну я же не могу находиться всюду одновременно. Есть такое понятие – разделение обязанностей… – хмырь брезгливо топтался лаковыми туфлями на краешке асфальта, чтобы не дай бог не перепачкаться. Глазки блудливо оглаживали Ленкино растерянное лицо. – Я прикрываю наше выступление административным ресурсом. Ну не на баррикады же я вас призываю, в конце концов. Заметь, начальник милиции – мой однокашник. Не будьте такими равнодушными! Ты же не считаешь нормальным…
– Не считаю! – огрызнулась Ленка.
– Нам надо показать власти, что есть ещё и общественное мнение. Вся страна, все мыслящие люди…
– Двоечники и разгильдяи, – продолжил Егор. – Привет, Лен.
– Приехал? – она довольно отошла от декана, поцеловала Егора в щёку.
– Леночка?! – нахмурился «главарь».
– Я друг Елены Сергеевны, – представился Егор, потом не удержался и ухмыльнулся: – Ещё мы спим вместе.
– Егор! – Ленка дёрнула его за рукав.
Декан ограничился холодным взглядом и вернулся к инструктажу:
– Значит, договорились, Леночка: вы с двенадцати до полтретьего находитесь под памятником. Ничего не бойтесь – будет милицейский наряд. Спокойно собирайте подписи у прохожих. В конфликты и перепалки не вступайте. Да, там ещё будут коммунисты – соколы-ленинцы, так сказать… – декан попробовал хихикать. – Не обращайте на них внимания. У них такая же бумага, как у нас, и те же задачи. Ну, с богом… – он спешно хлопнул Ленку по плечу, уничтожающе окрысился на Егора и поспешил от лужицы к лужице за пределы двора.
– Где-то я такое видел, – пробормотал Егор. – Начальство, расставив шахматишки, предпочитает наблюдать из-за угла.
Лена не отреагировала, а только провожала глазами ретирующегося вождя.
С лязгом растворилась дверь ПАЗика. Шофёр с кроличьими красными белками секунд десять изучал Лену и Егора, прежде чем позвать.
– Эй, красота, ты, что ли, главная?
– Ага, – Ленка повернулась к нему.
– Давай побыстрее – у меня оплата сдельная. Загружай своих архаровцев.
– Сейчас, – засуетилась Ленка, попросила Егора: – Побудь здесь, хорошо? – и заскочила в подъезд.
Егор и мужик солидарно проводили взглядом точёный силуэт – один с теплом, другой с завистью.
– Твоя? – спросил водитель.
– Моя, – ответил Егор.
– Куришь?
– Нет.
– Никто теперь не курит, – водитель закручинился. – Ты не из этих?
– Нет, к счастью. Бог миловал.
Водила узрел под полой куртки серебряный лучик ордена. Крякнул с понятием:
– Дембель отгуливаешь?
– Пытаюсь, – Егор пожал плечами.
За спиной зашумели голоса, застучали девичьи каблучки, заухали разношенные пацанячьи «говнодавы». Шуршали плакаты, детишки весело справлялись о наличии пластиковых стаканчиков.
Идейные держались особняком – брезгливо, с задранными до самого неба носами и глазами, за которыми билось пламя мечты о мировом благополучии. Ленку вёл под ручку Евтюхов, он упреждал любые возможные опасности. Того и гляди, подстелет в лужу собственное рыхлое тельце.
Славка улыбался в лицо Егору, а сам нашёптывал Ленкиному уху:
– Что вы, Елена Сергеевна, у нас гимнастки все предпенсионного возраста… Если бы вы к нам! Егорушка смог бы выпивать под вашим непосредственным присмотром… Осторожнее, здесь лужа! Идёмте к нам, посидите на кассе, потом попробуете командовать хомяками. На Егоре же у вас получается. Вот и он! Держи, Клёва, руку дамы, – всучил Егору Ленкину ладошку, ей шепнул на ухо, но так громко, чтобы Егор смог услышать: – Помните, что я говорил…
– Не верь ему, Лен, – оскалился Егор. – Это он меня споил.
– Клевета! – возмутился Славка и немедленно переключился на компанию студентов. – Эй, мохнатый, перестань разливать – до площади убухаетесь! Чем греть протест станете, идеей? Очкастая, убери бутерброды – не в поезде. Боже мой, и эти люди едут свергать власть… По машинам, я сказал! Дверь, дверь закрывай – напьются, разбегутся. Егор, давайте внутрь.
Затарахтел двигатель, водитель дождался, когда последние участники митинга втянутся внутрь автобуса, с лязгом разложилась «гармошка» двери. Ударив по газам, водитель заставил ПАЗик нехотя шевельнуться, перевалиться в колдобину, героически выползти из неё. Автобус взревел и покатился со двора на прилегающую улицу.
* * *
Полдень украсил площадь ласковым солнышком. Студенты были не первыми – у подземного перехода коммунисты развернули свою агитку. Стенку из фанеры украсили кумачом, поверх которого висели портреты героев и свидетельства трудовых подвигов. На красноармейском столе с алой скатертью стоял старинный патефон. Крутилась заезженная раритетная пластинка. Казалось, сквозь треск помех поёт Шульженко. Что-то про платок голубой. Прохожие умиляются, тычут пальцами в антиквариат, объясняют что-то отпрыскам. А им ничего, кроме мороженого, не интересно. Здоровый детина с красным ситцем поверх кубанки – ни дать ни взять кавалерист из армии Будённого – ревниво поглядывает на плебейскую толпу. Будто это он сам, ночами, при свете лучины изобретал этот патефон, а потом собирал на коленке с помощью ножа и вилки. И флаги, флаги, флаги – серп и молот, а где-то маленький Ильич с кудрявой головой. Коллеги были на разогреве, поэтому призыва к мятежу пока не слышалось.
Золочёный идол Президента комфортно сидел на месте дедушки Ленина. Как и прежний владелец гранитного стула, Президент обращал умный, полный надежд и веры взгляд навстречу человеческому счастью. Но, в связи с круглым юбилеем, дорогу к этому счастью заслонял гигантских размеров штандарт, где красовался президентский близнец, только не из золота. Мечты о счастье в двойнике не убавилось. Президенты смотрели друг на друга, нежно любовались, обменивались тайнами мироздания и законами развития социума.
Под штандартом рабочие за ночь собрали сцену, теперь на остатках сил и терпения они настраивали аппаратуру. Женщина в богатом кокошнике мучила микрофон бесконечными «раз-раз» да продирала горло нотами различной высоты. Готовилась потрясти слезливого зрителя. Малыши в косоворотках с фанерными балалайками нескладно изображали народный танец. Репетировали. Румяные мордашки часто оглядывались на площадь, чем выводили художественного руководителя из себя. Он временами перекрикивал даже дородную бабищу в кокошнике. А вот оппоненты по политической борьбе, похоже, радовались за рождение кумира с раннего утра. Это был слоёный пирог разнообразнейших людей: курсанты военного училища – они грустили (запрещали выпить), студенты, суровые рабочие. Но самый мощный слой, начинку праздничного пирога, составляли стальные бабушки с флагами, домохозяйки и их спутники-подкаблучники. Бабье воинство визжало слоганы-заготовки, кричало «ура» да веселило прохожих обращением «девочки». Их зверь был пока что внутри…
Жидкой цепочкой выстроились солдатики из батальона армейской милиции. Ушастые «серые мундиры» пялятся на самочек, стреляют сигаретки, наиграно, развязано ржут. Дети. Автобусов ОМОНа не видать. Эти подтянутся к вечеру, когда восхищение от праздника и градус завалятся за горизонт. Время суровых мужских развлечений.
Автобус с нобелевским лауреатом исторгнул Ленкину банду и укатил, грязно матюгнувшись выхлопом. Мосье Грассман осуждающе, с одному ему присущей скорбью посмотрел на вакханалию зла. «ИСТОК – за свободные выборы», – молчаливо напутствовал он. Ленкино войско растерянно оглядывалось по сторонам. Плакаты разворачивать не торопились.
– Кто старший? – нежданно-негаданно нарисовался подполковник: красная бульдожья морда, праздничный френч в катышках и засаленных отворотах. Крохотная фуражка уехала козырьком на правую бровь. В руках планшетка с бланками. Он оглядел притихшую молодёжь, с корявой улыбкой повторил: – Ну? Где документы? Разрешение на собрание есть?
– Вот, – Ленка начала суетливо копаться в портфеле, наконец извлекла на свет лист в пластиковом файлике.
Милиционер принял его, безразлично пробежался по строчкам, хмыкнул, присмотрелся внимательней к печати.
– Протестуем, значит? – он вперил в Ленку сальный взгляд. Она заиграла желваками, ничего не ответила, просто кивнула. – А что-то с человеками негусто… Заявлено сто пятьдесят, – он с усмешкой наклонил голову, жировая складка поглотила белый воротник. – Ладно, коммунисты – они полвека обижаются, а вам молодым…
– Документ в порядке? – Егор заслонил собой Ленку, милиционер поднял глаза, с интересом оценил его снизу доверху.
– В порядке. Тоже студент? Староват вроде…
– Второгодник, – огрызнулся Егор.
– Оно и видно, – подполковник поискал глазами Ленку. – Елена Сергеевна, уберите бугая.
– Егор! – напомнила она о себе.
– Анархистов своих расположите здесь, – подполковник показал на пятачок под правой ногой золотого Президента.
– Какой почёт, – восхитился Славка, мент поморщился. – А можно ближе к сцене? Там лотки с пивом и бутербродами.
Подполковник выделил взглядом говорящего. Славка благожелательно представился:
– Вячеслав Евтюхов. А у вас дети есть?
Подполковник прищурил один глаз, приготовился сказать гадость, но Славка уже протягивал руку.
– Теперь их шестьдесят. Спасибо, что вы с нами.
Милиционер руки не подал и повернулся к Ленке:
– Елена Сергеевна, располагайте своих клоунов. Постарайтесь без эксцессов и оскорблений, – кивком указал в сторону бабушек. Неприязненно глянул на Егора, заставил Ленку расписаться в какой-то форме, козырнул и засеменил к броневику.
– Не бросай нас, отец, – сказал весело Славка.
Студенты прыснули, а Ленка на них зашипела.
– Чё ржёте? Раскладывайтесь давайте, упыри!
Бойко зажурчала охолодевшая водка, зашелестели, чокаясь, стаканчики. У кого-то он, хрустнув, лопнул от чрезмерного усердия.
– Соколов, ты что так давишь? Буга, дай другой стакан. Сокол, мерзавец!
– Сам болван. Подставляй.
– Лен, а где ножки от стола?
– Пика, где бутерброды?
– Лен, а где термос!
– Вы что, на пикник собрались?! Задрали! – Ленка закатила глаза.
– Ты чё, Пика, какой термос? В натуре, не пикник – только водка. Революция, понимать надо.
– Вон и телеграф рядом, банк, прокуратура – как в учебнике. С коммуняками будем делиться?
– Чем?
– Ну, властью.
– Если у них есть бухло – да. Только уговор: им вокзал. Пусть едут.
– Гы-гы…
За весёлой суетой поставили столик, разложили на нём стопку бланков для сбора подписей, развесили наглядную агитацию и «скользкие» лозунги. Гвоздя программы, плаката с фашистским тортом, избегали. Артём заодно с некрасивой сутулой студенткой, которую Егор прозвал Очкастой Коброй за очки с круглыми линзами, порывался испортить праздник, но постоянно получал леща от одногруппников. Коммунисты смотрели на новеньких снисходительно, а именинники косились хоть и враждебно, но терпели. Пока им хватало друг друга. Курсанты, узрев в рядах оппортунистов особ женского пола, махали приветственно руками да дефилировали рядышком под блеск галунов и кокард.
– Лен, – позвал Егор.
– Да, – отозвалась она. Он протянул ей чашку с горячим чаем. Они со Славкой смотались до фастфуда, где запаслись огромными бутербродами, а клоунский начальник пополнил термосок. Ленка взяла кружку двумя руками, блаженно спрятала в ней покрасневший от холодка нос. Шумно втянула горячее. Глянула на Егора поверх края кружки. Поблагодарила.
– На здоровье, – отозвался он. Уселся рядом со Славкой на ступеньку, вгрызся в бутерброд. Для какой же пасти делают такое чудовище? Лук и кетчуп посыпались мимо рта.
– Фу ты! – выругался Славка, утёр рот крохотной салфеткой. Свернул её и начал уголком оттирать полу пальто. – Свинья.
– Свинья, – согласился Егор, поискал глазами Пашку, коротко свистнул. Тот застыл на месте. – Эй, двоечник, дай кресло генеральше.
Пашка окинул Ленку взглядом, хмыкнул, но стул принёс – отобрал его у писаря.
Спустя каких-то полчаса студенты, вкусив заодно с водкой шального азарта, разбрелись по всей площади и начали доставать прохожих. Те воспринимали их как буйных, на провокационные вопросы отвечали уклончиво, с нервным смешком. Никто подписей под сомнительными воззваниями ставить не спешил. Две камеры местного телевидения мазнули по «повстанцам», замерли на монументе Президента. Операторы встретились друг с другом взглядами, один из них выразительно повертел пальцем у виска.
– Да, знаю я, знаю, – огрызнулась Ленка и отобрала у Егора луковый бутерброд. Никаких иностранных СМИ в Берёзове не появилось.
– Может, со спутника снимают? – предположил Егор.
– Ага, давайте плакатики положим на асфальт и сами ляжем, – поддержал Славка. – Чур, со мной вон та рыженькая.
– Чубанова, – машинально подсказала Ленка.
– Что? – Славка задумчиво рассматривал бесконечный бутерброд.
– Это – Светка Чубанова. Она не рыжая – крашеная.
– Мадам! – не поверил Славка. Но Ленка махнула рукой и с тоской глянула на часы. Тринадцать тридцать пять. Тем временем высоко засвистели динамики сцены, дива в кокошнике недовольно обернулась на звукооператора, тот помахал рукой и передвинул регулятор микшерного пульта.
Бодрый тенор под аккомпанемент казачьего хора заявил:
– Из глубины веков, с былинных дел, с ворчанием волхвов… – хор на сцене заворожённо притаптывал, качался из стороны в сторону. – Свершений вихри тебя к нам пригласили… И сколько б неудачи нас ни били – грядущее избавишь от оков… – чёрные орлы на флагах махнули крылами, а бабий стан подхватил негласный гимн Президента. Они кричали визгливо, вразнобой, уповая лишь на страсть. Постепенно тенор, несмотря на аппаратуру, утонул в нестройных песнопениях, затем сдался и казачий хор. Хрипели маргиналы, весело переглядываясь и путая слова. Приторможено пыхтели безликие мужчинки. Сверкали очками возбуждённые пенсионеры. Курсанты петь стеснялись – многие уже общались с Ленкиными однокурсницами.
– Ну вот, началась вакханалия, – пробурчал Егор.
– Да, ладно тебе, праздник у людей, – не поддержал Славка.
– Да прекратите вы! Егор! – вмешалась Ленка.
– Вот именно, прекратите, – Славка окинул Егора победным взглядом. – Вы, Леночка, кладезь женской мудрости…
– Семён! – Ленка дёрнула за рукав сухонького прозрачного парнишку. – Иди к девчонкам, пускай выбираются оттуда. Как бы старухи не порвали!
– Сама и иди, – парень скорчил недовольную гримасу. – Я что, гонец?
Егор подскочил со ступеньки, не переставая жевать и пахнуть луком, выдохнул в моргающие глазёнки:
– Па-ашёл!
Подростка смыло, только мелькают каблуки, и развевается по ветру курточка.
– Вот, – улыбнулся Славка. – Прячешь ты гений руководителя, Егорушка.
– Горе, зачем мальчика напугал, – покачала головой Ленка.
– Переживёт, – огрызнулся тот. Настороженно покосился на позиции коммунистов: патефон заглох, «кавалерист» глумливо срывал со стенда агитку. Большевики, как всегда, чувствуют позицию момента. Егор предложил: – Всё, поиграли – сваливать надо. Звони своему петуху…
– Егор!
– Ну, декану – это разве что-то меняет? – он пожал плечами, глянул на ополовиненную бутылку водки в руках Пашки. Вздохнул – внутренний голос погрозил пальчиком: «Не пей, Клёва, водке не время!» И это «не время» душило не хуже дурного предчувствия.
* * *
Адская песня, халявная выпивка и буфеты разжигали толпу. Любопытствующие превращались в сочувствующих, сочувствующие – в единомышленников. Всё чаще народ с восхищением оглядывался на золотой монумент. Но вопреки ожиданиям обнаруживал там горстку человечков, которым мозг – сначала пусть и негласно – присваивал понятие «чужой», «не с нами». До слова «бей» в таком случае недалеко.
Егор ёжился под фанатичными взглядами человеческого моря. Лена «горела», кусала губы, но храбрилась. Славка по приобретённой в армии привычке стремился подставить минимум огромного тела, поэтому сидел на стуле вполоборота.
– Что я вам скажу, господа революционеры, текать надо, – объявил он.
– Почему это? – нахмурился Пашка.
– Предчувствую, – сказал Славка.
– Ой, девочки, а менты? – всхлипнула Светка Чубанова. Она как-то само собой давно жалась к масштабному Евтюхову.
– За «девочек», конечно, спасибо, – пророкотал он и обратился к лидерше. – Лен, пошли домой, а?
– Погоди, – Ленка ещё раз набрала номер декана, вызов пошёл, в динамике всхлипнуло, загудело. Она показала знаком «тише», все замолкли. Даже мальчишка с позывным Буга замер над бутылкой пива. – Андрей Сергеевич, долго нам ещё?
– Бу-бу-бу! – донеслось из трубки.
– Приезжайте… Да нет тут ментов – одни бараны и подпол жирный! – взорвалась она. – Что нам тут ловить?!
– Бу-бу…
– Нет, не разворачивали… Да, боюсь! Порвут ведь! Чего? Самое время? Вот и подъезжайте, поглядите, что творится… Нет здесь никакого телевизора – холуи одни. Да, местные! На хрена мне ваш «автомат» в больнице?
– Бу… бу…
– В смысле «не горячитесь»?! Артём? Да здесь… Зачем? – она поискала его глазами, втиснула трубку. – На, целуйтесь! – и отвернулась к остальным.
Народ загалдел:
– Ну что, когда он автобус пришлёт?
– Замёрзли.
– Водка кончилась…
– Ну, кто о чём!
– А давайте ко мне на дачу…
– Да, когда домой-то, Лен?
Ленка в ответ лишь прищурилась, ткнула пальцем в расцветающего с телефоном в руке Артёма:
– У него спросите.
– Тю-у, – протянул недовольно Сокол, – По домам!
– Декан сожрёт, – уверила Светка Чубанова.
– Пусть хоть водки подвезёт, – угрюмо предложил Буга.
– В больницу? – Пашка шмыгнул носом, утёр капли рукавом. А на сцене вступил в действо детский ансамбль. Замелькали фанерные балалайки, и две девчушки в сарафанах с триколором загорланили нескладно про счастливое детство и облака конфет. Егор подтянул Ленку к себе. Но прежде девушка успела обернуться и жестоко грянуть в сторону своего телефона:


– Гандон, – ребята согласно закивали.
Вот жидкая строчка милиционеров растворилась в водовороте орущих, поющих и пьющих. Под пятой диктатора сделалось откровенно неуютно. Детей сменила дива в кокошнике, умело взяла инициативу:
– В этот знаменательный для всей страны день, в день рождения Отца, Заступника, Избавителя…
– Осеменителя, – добавил Славка вполголоса.
– …Мы собрались здесь, чтобы отдать ему дань почтения. Слиться в…
– Экстазе, – подхватил Славка. Эх, Света…
– …едином порыве, оголить наши сердца и души… – поправила Евтюхова дива.
Ленка кусала губы и со страхом наблюдала, как празднично звереет толпа.
– Слава, заткнись, – посоветовал Егор. Тот покорно повёл плечами, но заткнулся.
– Через пять минут, – закатывалась дива. – Ровно через пять минут по всей стране грянут куранты – наш вождь отметит ровно полвека. Полвека дум о народе, государстве и счастье, равном для всех. Часы! Посмотрите на часы!
– Э-э-э!!! – к небу взвились руки с часами, сотовыми телефонами и пивными бутылками. Снова, по команде дивы, оператор поколдовал над пультом.
– …Когда он крохой важной был и воровал печенье, он план свершений сотворил на памперсе, наверно, – не выдержал молчания Славка, упреждая заливистого тенора под первые проигрыши.
– …Когда он крохой важной был… – вторил Славке тенор. Все шестьдесят студентов покатились со смеху. Крайние ряды толпы недовольно обернулись: кто-то тыкал пальцем, многие фанатично сверкали глазами, но продолжили открывать рты, вторя певцу.
– Палево, – обрисовал ситуацию Пашка. – Лен, ну его, этот митинг, пошли отсюда.
Неожиданно вмешался полоумный Артём: он вернул Ленке телефон, чтобы важно доложить:
– Сейчас греческое телевидение подъедет, Андрей Сергеевич велел плакат развернуть.
Все, кто мог цыкнуть в лицо придурка, цыкнули. Егор в том числе.
Артём набрал полную грудь воздуха, чтобы ответить, но Очкастая Кобра его опередила:
– Ссыте все, ссыте, да? – она поправила очки на красном носу, уничтожая взглядом Егора, Ленку, Славку. – Вы – трусы.
– Иди в жопу, дура, – спокойно ответил Егор. Он приобнял Ленку за плечо, отчего его куртка съехала с лацкана пиджака. Тускло осветилось серебро. Пашка вывернул голову, заглядываясь, присвистнул.
Кобра отреагировала на орден брезгливым вопросом:
– Купил?
– Купил, – спокойно ответил Егор. – Не задорого.
– Оно и видно, – Кобра ещё раз поправила очки и показала на толпу, – из-за таких, как вы, они такие!
Ленка не выдержала, рявкнула так, что вмиг улетучилась сельская учительница:
– Пошла на хрен, коза! – она взвесила на руке полупустой термос.
– Иди вон, резвись…
– Да и пойду! Тряпки! Пошли!
– Очкастая Кобра дёрнула за рукав оцепеневшего Артёма, от рывка у него громко щёлкнула челюсть.
– Козлы учёные, – добавил вслед Буга вслед уходящим, он вдохнул из пустого стаканчика водочный дух. Закручинился. – Ну что, за водкой отправим кого-нибудь?
Под последние куплеты дива весело известила:
– Раз!
– Раз! – отозвалась эхом толпа.
– Два!
– Ага! – грянул народ.
– …под шелест российских берёз нам счастье и радость принё-ё-ёс! – надрывался тенор остатками воздуха.
– Пять! – дива протянула микрофон к народу.
– Пя-а-ать!
– Офигеть, – пробормотал Егор. – Не увидел бы – не поверил. Спасибо тебе, Ленок, развлекла так развлекла!
– Пожалуйста! – ответила она. – Ты зачем орден нацепил?
– Мама заставила. Говорит: «Будет пиджак без ордена – решат, что украл».
– Деся-а-ть! – с хрипом застонала дива. Ещё немного – и выскочит из сарафана. Кокошник съехал в сторону. Грянул вулканом гимн, вызывая ликование.
* * *
Беда проклюнулась. А именно: когда одна счастливая мать родила Артёма. И красив, и умён, и в меру послушен, да вот беда: упёртый, зараза. Можно назвать это замечательное качество настойчивостью, непоколебимостью, да и порадоваться тихо… Если бы не товарищ подполковник – вот и его покрасневшая от возбуждения рожа, а погоны подёрнулись к небу, как ангельские крылья. Брызжет слюной и похабными словами. Фуражка в руке, благородная седина встопорщилась хохолком. А ведь только что Ленка счастливо объявила «четырнадцать часов», народ загудел ульем и начал собираться. Всего-то полчаса оставалось! Даже концерт, после завершения официальной части – вполне ничего: бабы топочут, мужики поют, дети радуются и по-серьёзному смешно декламируют стихи. Блины, горячий чай, полевые кухни. Если стоять в очереди кучкой и не фанатеть, то вполне безопасно: даже бабки с транспарантами не так брызжут ядом – жертва им нужна одна, желательно трепыхающаяся. Какой смысл жалить дохлую собаку?
– Да вы офонарели!!! – надрывался подполковник. – Бля… Елена… бля… Сергеевна… бля!
– В чём дело? – Ленка явно растерялась, она щипала кончик шарфа, глаза бегали от мента к веселящейся толпе. Крашеные кислотной рыжиной старухи тыкали в их сторону пальцами, блестели стёклами очков и угрожающе кучковались. Прилично одетые молодые люди с одинаково каменными лицами терпеливо выслушивали с видом восточных аксакалов – мускул не дёрнется. Вот один прикладывает телефон к уху и неспешно говорит. Тяжёлые глаза в упор глядят на Ленку. Другие кивают, расходятся по площади по своим «серым» делам. Кто-то из них теряется, но из ниоткуда появляются другие.
– Щемиться надо, – прошептал Славка. – Ох, не нравится мне этот балаган, ох не нравится.
Егор выбрался из-за Ленкиной спины:
– В чём дело? – огорошил мента фривольным обращением. Тот остановил словоизвержение, хотел рявкнуть, но мельком зыркнул на орден и выдохнул.
– Вы кто? – прорычал он.
– Егор Петрович Клевин, временно безработный.
– Студент?
– Нет.
– Да в чём дело-то?! – не выдержала Ленка.
– Убирайтесь немедленно. Поиграли в демократию – хватит! – строго надавил милиционер.
– Но, декан… – возразила Ленка.
– Да плевать на декана! Он где?! Дома, в ванной?! А я здесь буду говны за вами разгребать?
– У нас ещё полчаса по разрешению, – Ленка растерянно оглянулась на Егора, тронула взглядом ребят. Те любопытно тянули шеи, но пугаться ещё не собирались. – Автобус…
– Елена… Сергеевна, – подполковник терпеливо взял её под локоток. – Вы зачем выставили несанкционированный лозунг? Зачем портите благодарному народу праздник?
– Позвольте… – она упёрлась. Егор вцепился в Ленку с другой стороны.
– Тащ подполковник! – пальнул он. Милиционер лишь остудил Егора взглядом.
– Какой лозунг? – Ленка пыталась говорить увереннее. – Всё согласовано.
– И это? – он потянул её на себя.
– Полкан! – грозно зарычал Егор.
Подполковник покраснел, но снова сдержался. Махнул фуражкой в сторону от памятника, невидимую с их позиции:
– И это?!
– Чёрт! – Ленка побледнела, по лицу пробежала тень отчаяния.
– Что ж вы творите, молодёжь? – покачал головой подполковник. Егор охнул: Артём и Очкастая Кобра растянули проклятый транспарант с карикатурным Президентом и свастикой. С ними, гордо задравши подбородки, тусовался идейный выводок. Два волосатых журналиста ели камерами довольное лицо Артёма. Подполковник осуждающе покачал головой: – У людей праздник, а вы… – вдруг неожиданно высоко рявкнул: – Убрать! Немедленно убрать!
– Артём!!! – закричала Ленка. Парень обернулся, показал большой палец. Егор вмиг подбежал к счастливым «борцам за свободные выборы». Он успел застать окончание коварного вопроса западного журналиста:
– …вы давно являетесь членом ИСТОКа? – и с ходу оторвал Артёма от транспаранта. В спину защёлкала стробоскопом камера. Артём смешно запищал, да и тюкнул Егора нежным, хрупким кулачком – получилось до умиления неуклюже. Плакат завалился на них, Очкастая Кобра взвизгнула, не нашла ничего умнее, как обрушить на спину Егора хлопки ладоней. Остальные «идейные» вцепились в бока Егора и волокли в разные стороны, будто герои известной басни Крылова. Камеры застрочили по пулемётному под радостные вскрики тарабарского языка.
– Ты что творишь, баран! – шипел Егор в искажённое лицо Артёма.
– Декан…
– Да сука твой декан!
Артём завертелся, как червяк на крючке, немедленно рванулся, оставляя в руках Егора рукав. Каким-то немыслимым образом он сумел выбраться из куртки и, отскочив на почтительное расстояние, проорать:
– Твой Президент – сука! Все вы – его холуи! Все вы!!!
Егор поднялся с колен, откинул куртку в сторону. Оглянулся. Кобра растерянно лупала глазами, её пальцы мяли обрывок плаката, остальные участники демарша заторможено пугались. Тряслись. Горели. Хлопали вспышками камеры, менты протискивались от сцены к месту короткой заварухи, цепляя за собой любопытных и наиболее поддатых. Честно отрабатывая программу, тряс голыми бёдрами дамский танцевальный коллектив. Сквозь грохот идиотского шлягера и восторженные крики, визг, Егор услышал, что давненько ожидал: «Бей!» Рухнуло в пустоту сердце… Закружилось… Раззявленные в воплях рты, пальцы, рвущие за волосы Очкастую Кобру. Жестокие пинки в скрюченное тело под метроном выдоха: «Кто сука, кто сука…» Комок окровавленной одежды ещё стонет: «Вы, вы с-суки!», затем захлёбывается в окончании слова и надрывно голосит: «А-а-а…» Противно, мокро чавкает. Толпа обтекла Егора, ошибочно приняв его за своего, начала расширяться в разные стороны, подобно масляной капле. Метастазы тянули корявые ветви к постаменту Президента, где целых шестьдесят человек вдруг превратились в жалкую кучку завывающих подростков. Ленка!!! Егор погрёб к ней: по рукам, по головам. Вдруг с лязгом отъехали в сторону двери трёх чёрных автобусов. ОМОН? Нет – поверх плотной тонировки белой молнией перечёркнуто: «НАШИ». Ещё не хватало! Решительная молодёжь, гремя цепями, палками, блестя кастетами, рассыпалась веером по асфальту. Ментов они игнорировали, как те не замечали их. Музыка, вздохнув, оборвалась. Общий рёв толпы наполнил площадь, потряс соседние дома, заставил сжаться монументальные строения.
Отдельные слова иногда приподнимались над ним, но тут же лопались, так и не донеся до ушей смысла. Кому тут нужен этот смысл! Бей! Масса взбудораженных людей захлестнула постамент, слизала студентов, растворила в себе, словно кислота. Егор закричал высоко и рьяно, врубился в чёрный ряд. Лысые головы недоумённо прокалывают его глазами, но их руки всё так же рвут, приподнимают над головой палки и с упоением разносят ненавистные лица. Серенькое пальтишко! Пушистый шарф! Кудрявые волосы спеклись кровавой слизью…
– Егор!!! – это не её голос, не её… – Егор!!! Его-о-о… – «Р» оборвалась так резко, что он, не помня себя, выдрал из перевёрнутого столика алюминиевую ножку и перечеркнул ей первый лысый затылок…

Глава 3
– Хто это? Постой! – Антоныч, вахтёр общежития педучилища, раскрыл руки, заслоняя проход. Славка оттолкнул пенсионера, содрал рукавом кровавую маску с лица. Из рубца над бровью немедленно заструилась чёрная полоса.
– Я это, Антон Антоныч, я! – Славка плечом задел телефон и смахнул его со стойки, жёлтая пластмасса раскололась, но трубка работала. Обнажив витки грязного провода, она продолжала гудеть.
– Да что ж ты творишь! – вахтёр машинально наклонился, пытаясь собрать обломки аппарата.
– Где Штейнман?! – Славка пнул по останкам телефона: те выскочили из-под носа опешившего вахтёра и, рванув кабель, ударились об угол. Обломки брызнули в разные стороны, гудок потух.
– Ты… – чуть не задохнулся негодованием вахтёр.
– Штейнман где?! – Славка сгрёб пенсионера в охапку, забрызгивая беднягу розовой слюной.
– В восемнадцатом, на втором…
– Клёва, заноси, заноси быстрей!!! – рявкнул Славка, толкнул ногой ближайшую дверь. Две девчонки-первокурсницы, завидев окровавленную рожу, истошно завизжали. Он согнал их с кровати и, будто упоённый разрушением, небрежно скинул на пол покрывало. Вслед за покрывалом улетели банка с вареньем и фарфоровая чашка.
– Егор! Неси сюда!!! – заорал Славка. Девочки забились в угол, они посматривали на спасительный выход, но не могли найти в себе сил, чтобы пройти мимо этого страшного человека. Вдруг коридорный свет заслонился тенью, девчонки одновременно взвизгнули. Мужчина, оборванный с жутко перепачканным лицом, занёс на руках девушку. Её когда-то серенькое пальтишко украшали бурые пятна. Голова будто перемазана смолой, а с кончиков волос тонко натекает лужица крови. Девчонки опять запищали. Славка подхватил Ленку, помог положить на кровать. На вой за спиной грубо отреагировал: – Заткнитесь!
– Кровь… – простонали из угла.
– А что там, вода должна течь?
– Кровь… Она…
Егор заиграл желваками, выглянул за дверь – в коридоре начали собираться любопытные. Они недоумённо рассматривали дорожку из кровавых капель, неуклюжего Антон Антоныча, что ползал по полу и собирал телефонную рухлядь.
– Твою же… – Егор упал на колени в Ленкином изголовье, подцепил скользкое полотенце, придавил к её лбу.
– Горе, – прошептала она, попробовала пошевелить рукой, Егор сжал ладошку.
Славка тем временем обрабатывал «пленных»:
– Штейнмана знаете? – спросил он.
– Да… – ответила за обеих сероглазая. – Миша. Он костюмер из цирка.
– Точно, – похвалил Славка. – Ещё он врач. Бегите в восемнадцатый, скажите: «Славке Жуку руку оторвало».
– А кто это? – дрожащим голосом поинтересовалась сероглазая. Её пухлая подружка продолжала трястись всем телом, но движение к выходу начала без лишних вопросов.
– Я это, – Славка похлопал сероглазую по щеке и более миролюбиво попросил: – Давай поскорее, училка. Если девочке станет хуже, этот злобный дяденька никого не пощадит, – он кивнул на Егора. – Ты же кино про любовь смотришь?
– Угу, – промямлила сероглазая и скрылась вслед за пухлой подругой.
Славка опустился на пол, опёрся спиной о соседнюю кровать, прикрыл глаза, пробормотал напряжённой спине товарища:
– Всё, Клёва, всё. Теперь только ждать. Миша Штейнман, знаешь, какой замечательный портной – шьёт на загляденье. И чекурявую твою тоже подлатает.
Антоныч вытягивал шею, играл желваками, но ругаться не спешил.
– Может, скорую, Славик? – предложил он неуверенно.
– Прости, бать, за телефон, – ответил Евтюхов.
– Да ну его! Давай в скорую звякнем?
– Нет! – отрезал Славка. – Миша починит, Миша умеет.
– Как знаете.
– Знаю.
– Пойду, воды накипячу, – объявил Антон Антоныч.
– Спасибо, – поблагодарил Егор закрывающуюся дверь.
– Кровь подотри! – рыкнул Славка. Вахтёр не ответил.
Галдели в коридоре студенты, по уличной трансляции скучно подвывал классик эстрады, а далеко-далеко под небесами рубил воздух лопастями вертолёт…
Вскоре дверь распахнулась:
– Где этот хмырь с оторванным членом? О, ёп… – Миша Штейнман, как смог изобразил неловкость. Худой и длиннорукий, словно паук, он решительно шагнул в центр комнатки, мягко оторвал Егора от Ленки. При этом успел подсмотреть что-то под его глазами и извиниться: – Простите.
– Горе… – прошептала Ленка, Егор дёрнулся, но Штейнман остановил его.
– Что ты, золотая моя, это далеко не горе. Так – горюшко, – Миша невзначай убрал полотенце, кончики пальцев мягким пёрышком ощупали рану. Он поморщился, обернулся к Егору: – Где так погуляли хорошо?
– Какая разница?
– Никакой… Нормальная, качественная разборка: рассечение – купол целый. Жутко, страшно, крови много… Будто вазу раскрошили… Пила?
– Мало, – встрял Славка.
– Значитца, пила, – подытожил Миша.
– Горе – это я, – зачем-то уточнил Егор.
Миша приподнял брови, да и махнул рукой: «Какая разница?»
– Значит так, бузотёры, – Миша загнул первый палец. – Из каюты – вон! Мне тут кровожадные влюблённые не нужны. Жук!
– Да?
– Отправь студента ко мне в каюту, там под койкой чудо-чемодан с волшебной таблеткой.
– Оранжевый? Как в шапито? – Славка подтолкнул Егора к выходу.
– Угу, – Миша сделал предостерегающий жест. – Только, чур, больше нигде не лазить – мало ли какие тайны могут быть у еврейского доктора! Всё понял, Клёва?
– Да понял… – он нерешительно остановился на пороге. – А с ней как… Нормально будет?
Миша напрямую не ответил, но выразительно покачал головой:
– А помнишь, Славик, как Толстопят был на песке распят? С семиметровой высоты… И я, портной, одной цыганской иглой и журналом «Новый мир» оказывал первую помощь?
– Ну, – кивнул Евтюхов.
– И ведь до чего ты радовался, Славочка, что за дохтара можно не платить. А вот коньячок был недурен, ох, недурен… Клёва, жми за рундуком!
Егор выпал в коридор и, раскидав, как кегли, любопытных, помчался к лестнице.
* * *
Тесная каморка Миши Штейнмана, наверное, самая маленькая комнатка в педучилище, вмещала в себя многое: кровать с панцирной сеткой зажимали стопки перевязанных книг, рулонов бумаги, клея. Тряпочные лоскутки свешивались со всевозможных поверхностей. Их разбавляли катушки ниток. На столе, сразу за термосом, громоздилась старинная швейная машинка. В пустой бутылке коньяка набухали от останков спиртного окурки. В элегантном гранёном стаканчике кверху зубцами торчала вилка. Шпротина на ней давно подсохла. На стене в скромной рамке светилось древнее фото, там солидный румяный дяденька жал руку кудрявому и молодому Мише Штейнману, а ниже чернела небрежная, трудночитаемая надпись: «Интерну Мишане от зав. Отделения Урологии». И подпись: «Пиписькин доктор Вадим Петрович Лопатин».
– Бля! – выругался Егор, с ходу занырнул под кровать. Паутина, силуэты пыльных коробок, стоптанная домашняя тапка. Блестит малахитовым боком дорогая перьевая ручка. Оранжевым чемоданом и не пахло. О чёрт – быстрее! Егор начал разбрасывать коробки, пытаясь добраться до стены. Несколько раз ударился об острый железный угол, но не заметил этого. Наконец, психанув, скинул на пол матрас. Бутылка опрокинулась, разбилась, запахло древней сивухой. Застучал гранями стакан. Где, где! Он рванул кровать за спинку – сетка соскочила с пазов, ударилась. Коробки под ней захрустели, звякнуло стекло. Егор перевернул сетку, распинал хлам ногами – нет оранжевого чемодана, нет! Может, не здесь? Он заглянул под стол – нету. Обратил внимание на дверцы встроенного шкафа. Цветная проволока, что стянула алюминиевые ручки, держалась под внутренним напором из последних сил. Егор рванул их на себя. Чёрт! Хлам, хлам, хлам – он покатился на Егора волной цунами: вещи, обувь, помятая подзорная труба, лыжная палка, и много чего ещё. Вдруг среди старинной серости призывно зарябило. Уголок чемодана, а точнее – объёмного медицинского кейса, выглядывал с верхней полки. А вторая лыжная палка в совокупности с другим, необъятных размеров чемоданом перекрывала доступ. «Чё-ё-рт!» – застонал про себя Егор и схватился за неё обеими руками. Жалобно заголосили доски, он налёг сильнее, зарычал: – Ну, давай же!
Едва решив головоломку, Егор выкатился из комнаты, ударился увесистым кейсом об стену. Да что там, кирпичи? Выглянувшие было соседи Штейнмана мигом скрылись за дверьми. Егор оттолкнулся ногой, будто на забеге, в один прыжок оказался рядом с перилами. Чуть не споткнулся, успел перехватить руками старинные кованые вензеля. Кейс упорно тянул вниз. Давай, давай! Егор поскакал на первый этаж, рискованно перепрыгивая через две-три ступеньки.
– Славка, я иду-у! Уже иду!!! – его внесло в первую комнату.
– Тщ-щ, – настойчиво, но в тоже время ласково потребовал Миша Штейнман. – Сейчас, миленькая, сейчас… Слава, дай ножницы. Да, любые – лишь бы обрезать.
– Подойдут? – Славка вложил в руку доктора-портного обычные маникюрные.
– Вполне-с, вполне-с, так, так и так, – щелчки ножниц в руках Штейнмана. – Сейчас, миленькая, дядя Айболит перевяжет твою прелестную головку, и пойдёте с Клёвой прямо в ЗАГС… Глазки не закрываем! Славик, сунь нашатыря… Вот, вот – а то всё норовим обморочиться… Нечего там ловить, нечего. Славка, узел придержи. Всё! Жить будем – долго и счастливо…
– Я принёс! – выпалил Егор и водрузил тяжеленный кейс на тумбочку.
Штейнман и Славка обернулись одновременно. Ленка в смешной марлевой шапочке хлопала глазами, увидев Егора, она всхлипнула:
– Горе…
– Чего принёс? – удивился Штейнман, увидел кейс, протянул: – А-а… Да не нужно уже. В карманах дядюшки портного оказался экстренный набор. Но ты молодец. Давай откроем и поглядим, что собрала в дорогу прелюбезная Сарочка.
– Как в дорогу? – не понял Егор.
– Да какая в принципе разница? Иди лучше поддержи подружку. Ей теперь других лекарств не надо… Да и нет их у меня, – Штейнман махнул.
– Ленка, – Егор присел рядом с кроватью, ухватился за её ладошку двумя руками, будто та могла куда-то улететь. Ленка смотрела на него сквозь дрожащие ресницы. Потрескавшиеся, все в кровавой коросте губы вяло шевелились. Беззвучно, еле-еле. Егор коснулся их пальцами. Аккуратно убрал слезинку, начал гладить Ленку по щеке. – Хорошая моя…
– Горе, – чуть слышно шевельнулся воздух. – Медаль…
Егор машинально огладил лацкан пиджака. Блин! Покосился вниз: коряво висит колонка, а самого ордена и след простыл. Егор снова тихонечко-тихонечко погладил Ленкину щёку и как можно безразличнее сказал:
– Да фиг с ним, с орденом… Я и не носил его никогда. Потерял так потерял. Я знаю место, где они на деревьях гроздями висят. Только я туда больше не поеду. У тебя прикольная фата, – пошутил он. – Невеста…
– Дурак ты, Егор, – Ленкины губы задрожали, глаза наполнились слезами – того и гляди, хлынут. – Я уродина!
Штейнман рядился вокруг оранжевого кейса, боролся с защёлками, но загадочное содержимое будто держалось изнутри. Мимоходом прикрикнул на девчонок:
– Ну, что встали, дети зимы? Уж заходите – комната, вроде, ваша… Да не бойтесь вы так! Подумаешь, девочка слегка порезалась при бритье. Всё! – кейс распахнулся. – Вот видишь, Егор, какой же ты молодец – у меня до рундука руки всё никак не доходили… Берлогу мою, поди, в швах расколотил?
– Как просил, так и получилось, – огрызнулся Егор, мимолётно отвлёкшись от Ленки.
– М-да, – пробормотал Миша Штейнман, заглядывая вглубь чемодана. – Сара любит книжки… Как вам это нравится? А коньячок, бьюсь об заклад, втюхал прелюбезный тесть Константин Иосифович – обойди его тёща, – Миша скомандовал хозяйкам комнаты, – Эй, Машенька и Тома, несите чайник – будем пить кофе с коньяком, пока эти поцы станут объяснять, какой конь так покалечил бедную девочку. Слава, ты станешь смеяться, но в таре действительно были лекарства! – он торжествующе потряс картонной коробкой, которую перетягивала зелёная резинка.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=66828528) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.