Читать онлайн книгу «Шофёр Тоня и Михсергеич Советского Союза» автора Юрий Горюхин

Шофёр Тоня и Михсергеич Советского Союза
Юрий Горюхин
В повести временных лет «Шофер Тоня и Михсергеич Советского Союза» автор в ироничной, гротескной манере, осознанно снижая образы, рассказывает о трагических страницах в истории страны в период ее распада и смены политических формаций. Повествование строится через восприятие действительности простой и наивной девушки Тони, которая постоянно беседует с главой государства Михаилом Сергеевичем. Мир показан ее глазами и осмыслен ее умом, что позволяет автору использовать широкую палитру стилистических приемов. Жизнь того времени может упрощаться до ясного понимания водителем троллейбуса, а может легко превращаться в трагифарс и фантасмагорию.
Юрий Горюхин главный редактор журнала «Бельские просторы». Финалист премии Белкина. Дважды финалист премии имени Юрия Казакова. Лауреат премии им. Ст. Злобина. Шорт-лист премии имени Бажова. Шорт-лист Чеховского конкурса «Краткость – сестра таланта». Заслуженный работник культуры РБ.
Содержит нецензурную брань.

Юрий Горюхин
Шофёр Тоня и Михсергеич Советского Союза

Часть I
Депо номер 2. Год 1986

Глава первая
О молодой девушке тяжелого физического труда и об экологически чистом, но неповоротливом общественном транспорте

2 марта
В семь ноль-ноль старенький, перемотанный черной изолентой «ВЭФ-202» сквозь треск и шипение эфира пропищал сигналы точного времени. Антонина Загубина равнодушно посмотрела на лежащий в ящике для инструментов радиоприемник и озабоченно перевела взгляд на строгий график движения восьмого маршрута. Она опять отставала. Антонина вздохнула, представив визгливую выволочку Зинки-диспетчерши и неспешное, с насмешливым матерком, распекание завгара Шишкина. Тяжело вращая огромное рулевое колесо, она медленно повернула свой неуклюжий синий троллейбус с проспекта Октября на улицу 50 лет СССР, притормозила и облегчено вздохнула – дуги в этом коварном месте, где они даже у Василия Загогуйлы слетали, на этот раз с проводов не слетели. Антонина подъехала к остановке «Спортивная» и открыла двери. Пока будущие пассажиры нервно влезали в троллейбус, приемник «ВЭФ-202» торжественно передавал свежие новости. С высокой трибуны 27-го съезда КПСС молодой, энергичный Генеральный секретарь, могущий говорить «без бумажки» неограниченное количество часов, пообещал стране в честь дня своего рождения безъядерный мир к 2000-му году.
«Хорошо бы», – подумала Антонина под бурные аплодисменты делегатов и еще подумала: «эх, выйти бы замуж за Ваську и родить мальчика с девочкой, чтобы они жили счастливо и безмятежно в безъядерном мире». Тем временем «ВЭФ-202» снова затрещал, а молодой энергичный генсек опять поздравил страну со своим юбилеем и пообещал каждой советской семье все к тому же, 2000-му году еще и отдельную квартиру. «Не может быть!» – первый раз в жизни не поверила радиоприемнику Антонина, но тут же исправилась и возликовала: «эх, отбить бы у Зинки завгара Шишкина, развести его с женой Лёлей, выйти за него замуж и рожать в отдельной квартире в безмятежном безъядерном мире мальчиков и девочек!» Но вдруг Генеральный секретарь властно прервал бурные и продолжительные аплодисменты: «Тихо, товарищи, тихо!». И обратился к Антонине: «А ты, товарищ водитель троллейбуса восьмого маршрута госпожа Загубина, двери-то закрой! Рабочий класс в салон уже набился до отказа и с нетерпением ждет, когда его повезут на заводы и фабрики создавать материальные ценности для построения светлого безъядерного будущего с отдельными квартирами! Ведь ты, голубушка, в светлый день моего пятидесятипятилетия отстаешь от графика движения, между прочим, уже на 4 минуты 45 секунд!».
Обомлела Антонина и так напугалась, что вскоре догнала бригадира Ваську Загогуйлу, который высунулся из кабинки своего троллейбуса, тряхнул кудрявым казацким чубом, повертел указательным пальцем у виска и весело сказал крепкое шоферское слово, потом Зинка на конечной остановке сказала по громкой связи свое крепкое диспетчерское слово, а когда вечером в общаге поделилась Антонина впечатлениями с соседкой по комнате, закадычной подругой Люсей Крендельковой, то и она, не отрываясь от ежевечерней работы над своим лицом, сказала ей крепкое слово подруги:
– Да ты что?! Прямо из радиоприемника?! – Люся выдавила на покатом лбу прыщ. – Ты, дурында, никому не говори об этом! – Люся покрыла лицо толстым слоем тонального крема. – А то ведь, тебя, колхозницу, направят на медкомиссию, – Люся выпятила губы и выкрасила их в кровавый цвет, – выгонят, убогую, из нашего депо, – Люся плюнула в тушь и нанесла жидкую консистенцию на ресницы, – в психушку неврологическую на эксперименты сдадут, – Люся повертела головой, осматривая себя со всех сторон, – мне новую соседку подселят, а вдруг я с ней не уживусь?!
Люся чмокнула воздух в направлении Антонины, выскочила из комнаты и застучала каблучками вниз по гулкой бетонной лестнице. Антонина решила больше никому не рассказывать о голосе Генерального секретаря, но за стеной в комнате заведующей культмассовым сектором Лесопосадкиной никогда не выключаемый сетевой приемник вдруг неожиданно прервал на полуслове повышенные обязательства передовой эстонской доярки Марты Аавиксоо, и почти родной баритон тут же возразил Антонине: «А как же провозглашенная мною гласность, Антонина?».

9 марта
– Загубина! Чего там на «Маяке» про американский «Челленджер» говорят, нашли обломки? – напугал только что припарковавшуюся Антонину неожиданным вопросом завгар Шишкин, кивнув через открытую переднюю дверь троллейбуса на торчащую из инструментального ящика антенну приемника.
– Не работает, Павел Семенович, – зачем-то соврала Антонина.
– Чего не работает?! Как он может работать, я же говорю – обломки! Вот и интересуйся у вас мировыми новостями!.. – Шишкин уже было матюкнулся, но его за рукав потянул видный активист Идрисов.
– И обломки нашли, и все тела астронавтов в этих обломках! ВМС США – это вам не трамвай на перекрестке! – поднял палец вверх активист.
Антонина буркнула под нос, что мировые новости ей из первых уст сообщают, сняла инструментальный ящик с железной панели и поставила на грязный троллейбусный пол. На полу ящик, конечно, постоянно будет мешать, но зато, рассудила Антонина, никто антенну «ВЭФа» через лобовое стекло больше не увидит.

13 марта
Антонина чертыхнулась, в очередной раз ударившись ногой об ящик с инструментами. С досады она пихнула его тяжелым шоферским ботинком, а ящик вдруг сказал ей человеческим голосом: «Сегодня советские космонавты Кизим и Соловьев на пилотируемом корабле «Союз Т-15» осуществили первую экспедицию к орбитальной станции «Мир». Ящик сказал еще много коротких предложений и закончил торжественными словами о том, что это очередная победа партии и правительства, а также всего советского народа, но почему-то не добавил, что и лично товарища Михаила Сергеевича. Антонина озадачилась.

1 апреля
Антонине пять раз сказали, что у нее спина белая, три раза, радостно улыбаясь, посылали в бухгалтерию за внеочередной премией, два раза – в профком за вдруг присланными для всех работниц депо югославскими сапогами и один раз шепнули про двухметрового блондина, ожидающего ее на проходной. Антонина в конце концов отчего-то всхлипнула, щелкнула переключателем «ВЭФа», повертела ручкой настройки – и вдруг услышала русскую речь с нерусскими словами. Интеллигентный, слегка гнусавый голос радостно донес до сведения неосведомленного пролетариата, что стоимость барреля нефти впервые в обозримой истории опустилась ниже десяти долларов и теперь экономика Советов уж точно затрещит по всем швам. Антонина не смогла определить: первоапрельский розыгрыш это или нет, потому что не знала, насколько доллар маленький, а баррель большой. Голос тоже не стал ничего объяснять, он сначала затрещал, а потом зашипел и сошел на нет.

8 апреля
Целую неделю не включала Антонина приемник, только изредка натыкалась взглядом на торчащую из инструментального ящика антенну и тут же отворачивалась. А восьмого апреля взяла и включила.
«Перестройка», – сказал Генеральный секретарь собравшемуся вокруг него рабочему классу волжского автомобильного завода города Тольятти. «Чего?!» – переспросил рабочий класс. «Это как?» – встрепенулась с рабочим классом и инженерно-техническими работниками Антонина Загубина, резко надавив ногой на большую железную педаль тормоза. «Не кирпичи везешь!» – крикнул Антонине рабочий класс из салона. «И не дрова!» – поддержали пролетариат инженерно-технические работники. «Тихо, товарищи, тихо, – успокоил пассажиров Генеральный, прищурился по-ленински и резюмировал по-сталински: – в общем, так, товарищи, нынче каждый сам кузнец своего счастья – куйте себе на здоровье, ежли сможете!»
Антонина была не прочь выковать какую-нибудь подковку или хотя бы гвоздик счастья, – знать бы еще, в какой кузне эти наковальни стоят. И, решив вечером перед сном послушать более подробные инструкции и ценные указания, взяла «ВЭФ-202» за перемотанную изолентой ручку и понесла в общежитие. Но счастье само не заставило себя долго ждать – по дороге домой Антонину стремительно обогнал сосредоточенный Василий Загогуйла.
«Куда ж ты, можно сказать, суженый?» – хотела неторопливо загрустить Антонина, но Василий почему-то сменил свой журавлиный шаг на вальяжную походку подвыпившего матроса и позволил Загубиной себя догнать.
– Здорово! Чего, транзистор купила? Обмыть надо! – Загогуйла весело и задорно захохотал, выхватил из рук Антонины приемник и включил на полную громкость.
– Нет, – тихо сказала Антонина.
«Ожидается малооблачная погода», – сказал «ВЭФ-202», а Загогуйла удивленно взглянул на Антонину:
– Не хочешь, что ли? Ну тогда я к практиканткам пойду.
– Хочу, – растерялась Антонина, – я приемник не покупала, он мне от тети Раи достался, когда она на пенсию уходила.
– А, ну тогда пошли в двести четырнадцатую комнату, там день рождения, кажется, у Сереги, а может быть, у Ричарда Ишбулдыевича. Ну или там еще у кого-нибудь.
«К вечеру ожидается понижение давления, поэтому употребление крепких алкогольных напитков крайне нежелательно, особенно для космонавтов, педагогов дошкольных учреждений и водителей троллейбусов, вы меня слышите, водитель Загубина?»
– Слышу, Михаил Сергеевич, – зашептала Антонина, – но ведь как же без крепких алкогольных напитков замуж выйти за хорошего человека?
– Ты, чего там бормочешь? – нахмурился Загогуйла, – ты это, давай того, я веселых люблю.
– Я веселая, – тихо возразила Антонина и, запинаясь, рассказала анекдот, который ей в четвертом классе иглинской школы № 2, поправляя сползающие с носа-пипочки тяжелые очки, прошептала соседка по парте Матильда Крамарова.
– Ничё не понял, Чапаев-то тут причем? – рассердился на замысловатый юмор Загогуйла, отдал Антонине приемник и прибавил шагу.
– Не знаю, там что-то еще про Анку было, да я подзабыла, – тоже прибавила шаг и тут же запыхалась Загубина.
– Ну ты даешь! – опять повеселел Загогуйла, сбавил темп и опять взял из рук Антонины «ВЭФ-202».
«Эх, Антонина, в стране вовсю идет переоценка ценностей, а ты смешные анекдоты про красноармейских героев гражданской войны коверкаешь!» – беззвучно упрекнул генсек.
«Я подучусь, Михсергеич», – зашевелила в ответ губами Антонина и, подставив плечо под размашистый удар железной двери на тугой пружине, вошла вслед за Василием в тусклый коридор общежития троллейбусного депо номер два.

Глава вторая
Близость счастья

14 мая
И стала Антонина ходить с Василием Загогуйлой на дни рождения в двести четырнадцатую комнату, иногда в триста шестнадцатую, изредка в пятьсот третью. Возвращалась к себе, правда, всегда одна, потому что Василий или куда-то исчезал по неотложным делам, или так уставал по месту дня рождения, что наотрез отказывался идти куда бы то ни было. Антонина шла к себе, одиноко присаживалась на краешек кровати, доставала из-под нее радиоприемник, включала на самую минимальную громкость и долго слушала Михаила Сергеевича, как жить дальше.
Но 26 апреля Михаил Сергеевич замолчал, и Антонине стало тревожно. Молчал Михаил Сергеевич до 14 мая, а потом сказал: «Чернобыль», а приехавшая в тот же день мама – «Брат Кольки-баяниста Генка-тракторист по секрету шепнул, что водителей троллейбусов и трамваев в первую очередь отправят на восстановление атомной станции, потому что транспорт у них электрический, а электричество, в отличие от бензина и солярки, не взрывается!» – разъяснила:
– В Библии про все это давно написано, и про нашего Михаила-меченного, и про звезду Полынь, которая и есть Чернобыль, и еще многое про что написано, мы только этого не знаем!
– Никакой он не меченный! – возмутилась Антонина, а потом резонно добавила: – так надо всему советскому народу Библию наизусть выучить, и будем мы знать, что нас ждет в светлом будущем!
Но Валентина Петровна отчего-то нахмурилась:
– Больно умные стали – наизусть выучить! Сами даже на фельдшера не могут отучиться. Книгу Божью прочтет только тот, кто читать ее умеет! – и достала из большой брезентовой сумки трехлитровую банку соленых помидор, банку квашеной капусты, полведра картошки и завернутый в чистую холщевую тряпицу брусок сала, мгновенно заполнив его чесночным ароматом всю комнату.
Валентина Петровна тайно надеялась переночевать у дочери, как-нибудь разместившись валетом на узкой панцирной кровати, но соседка Антонины Люся Кренделькова сказала, что сало есть не будет, а с чесноком – ни за какие коврижки! Валентина Петровна робко попробовала умаслить строгую соседку, достав маленький сверточек «в дорогу» и сообщив, что пирожки она тоже привезла, но Люся была непреклонна:
– Пирожки тоже не буду! Ни за какие коврижки!
А через полчаса Люся, взглянув на висящие под потолком часы с уже полгода дергающейся на одном месте секундной стрелкой, и вовсе спросила, сколько стоит билет из Иглино в Уфу и не дешевле ли он в обратную сторону?
Обо всем этом Валентина Петровна рассказала в полупустом вагоне вечерней электрички, на которую чуть успела, своей неожиданной – бывшая классная руководительница Антонины – попутчице тете Шуре, так увлеклась ее поддакиванием, улыбчивым киванием и встречной информацией, что едва не уехала вместе с ней в Тавтиманово погостить у ее пожилых, но крепких – «дом кирпичный, баня, гараж, мотоцикл «Урал» с коляской, корова с телком, поросенок, кролики, гуси, куры, пчелы, внук Валерик четверть почти без троек закончил» – родителей, делающих такой перегон из медовухи – закачаешься! – за ним даже из Улу-Теляка приезжают.

17 мая
Субботним утром в депо № 2 из далекого северного Свердловска приехал по обмену опытом передовик производства и самодеятельный поэт водитель Денис Выдов.
Водка, не успев толком начаться, тут же и кончилась. Обмен опытом, словно патефон с лопнувшей пружиной, по инерции продолжался две-три секунды и замер в немом недоумении. Первым прервал гнетущую паузу Ричард Ишбулдыевич:
– И чё?
– Да ничё! Нигде сейчас не найдем. Всю водку в Чернобыль отправили, потому что японские ученые из Хиросимы и Нагасаки доказали, что водка с йодом радиацию аннигилирует! – ответил осведомленный комсорг бригады ремонтников Серега Шептунов.
– А у барыг?! – напористо спросил свердловский передовик производства Денис Выдов.
– У тети Шуры дружинники весь вещдок реквизировали и на экспертизу увезли, третий день их ищут, у Саныча участковый Лампасов самогонный аппарат забрал и не отдает, зараза, уже кого только к нему ни посылали, даже кандидату в депутаты райсовета Идрисову отказал, – отверг конструктивное предложение Загогуйла.
Антонина почувствовала, что сейчас будут ругать Михаила Сергеевича за развернутую партией и правительством антиалкогольную кампанию, опустила голову и напряженно затеребила декоративную пуговку на груди кофточки. Но собравшиеся вяло прошлись по государству в целом, быстро перескочили на начальника депо, матюкнули завгара, вспомнили матерей бригадиров, долго полоскали Зинку-диспетчершу, потом сделали глобальные обобщения с неутешительными выводами, а приехавший по обмену опытом Выдов хрипло прочел неполиткорректное четверостишие собственного сочинения.
– Вась, – робко тронула плечо Загогуйлы Антонина и тихо спросила: – может, просто по Первомайской погуляем?
Все сидящие за столом как-то разом развеселились, даже развалившаяся между Серегой и Выдовым самая раскованная девушка троллейбусного депо номер два Люба Лесопосадкина закашляла в сторону Антонины клочками грязно-синего дыма докуренной почти до самого фильтра ароматизированной сигареты «Золотое руно»:
– Василий, вы лучше в кинотеатр «Победа» сходите, там антиалкогольный фильм про любовь с первого взгляда показывают.
Сидящие за столом захохотали еще громче, а Денис Выдов вынул изо рта сигарету и начал декламировать тут же рожденные в его голове строки:
– По Первомайской все идут в «Победу», один лишь я в кино не еду…
Но окружающие не были расположены внимать высокому, и комсорг Серега прервал рифму:
– Хорош, Денис, сколько можно?! Тут серьезная проблема, как построить досуг Василию, а ты со своими стишками!
Окружающие еще раз хохотнули. Лишь Люба Лесопосадкина крепче прижала свое бедро к коленке Дениса и шепнула:
– Тут стихов не понимают, а у меня в комнате Евтушенко лежит на журнальном столике.
– Евгений?.. На журнальном?.. – задумался Выдов перед вдруг образовавшимися на его пути двумя тропинками: негромко признаться Любе, что Евтушенко кумир его поэтической молодости, или все же пойти с Ричардом Ишбулдыевичем в Красный уголок играть щербатыми шарами в американку?
А Загогуйла наконец понял, что смеются не столько над Антониной, сколько над ним. Поэтому коротко и ёмко послал Любу по назначению, Сереге пообещал в его смену загнать свой троллейбус на техобслуживание, потребовал у Ричарда Ишбулдыевича вернуть долг в пять рублей двадцать копеек, а Денису Выдову, как гостю, всего лишь посоветовал ехать отсюда куда подальше поступать в какой-нибудь стихотворный техникум. И гневно вышел из комнаты. Антонина выбежала следом:
– Вась, а может, и вправду в кино сходим?
– Чего?! – глянул на Антонину сверху вниз долговязый Загогуйла, сплюнул сквозь два передних зуба в позолоченных коронках на протертый до тканевой основы линолеум и презрительно развернулся на каблуках чрезвычайно модных в позапрошлом году туфель.
Отчаяние охватило Антонину:
– Вася! У меня болгарская «Плиска» есть!
– Чего?! – Загогуйла притормозил и опять развернулся, откинул в бок и одновременно назад свой чуб Григория Мелехова, лишив Антонину остатков самообладания, и повторил, понизив голос до хрипотцы интимного регистра:
– Чего?
– Давай, Вась, тогда у меня посидим, музыку послушаем, немного коньяка выпьем?
В это время в конце коридора открылась дверь, и послышалась музыкальная заставка вечерних новостей.
– Нет, музыку слушать не будем, – вдруг испуганно поправила себя Антонина.
Первой новостью после музыкальной заставки было сообщение о том, что глава государства отбыл с дружественным визитом в столицу Германской демократической республики – правую половинку города Берлина. Антонина облегченно вздохнула:
– Лучше просто культурно проведем время, а?
Загогуйла опять откинул кудрявый чуб, раскрыл украшенный орлами, крестами и кинжалами портсигар, привезенный ему в подарок двоюродным братом Стасом из колонии общего режима, достал из него и сунул в рот небольшую туго свернутую коричневую сигару, выигранную в очко месяц назад у фарцовщика Жоржика Кукина.
– Ну, давай.
– Только я сейчас, Люську попрошу, чтобы это… Я сейчас, подожди пока в коридоре, ладно?
– Ну я подожду, – Василий щелкнул никелированной зажигалкой и чуть отстранился от высокого желтого пламени.
Антонина стремглав бросилась на свой этаж, Загогуйла положил сигару обратно в портсигар, сунул зажигалку в маленький кармашек джинсов, достал пачку беломора и долго чиркал спичками у окошка под плакатом со строгим капитаном милиции, любовно перезарязаряжающим пистолет Макарова и запрещающим в общежитии образцового порядка пьянство, курение, азартные игры и прочий разврат с космополитизмом.
* * *
– Да ты что, дурында?! С Васькой?! Да он всю общагу уже оприходовал, одна ты осталась, да председатель профкома Ольга Львовна, – наотрез отказывалась немного погулять Люся.
– А ты, как же?.. – почему-то спросила Антонина, вместо того, чтобы продолжать плаксиво уговаривать подругу покинуть помещение.
Люся Кренделькова вдруг вспыхнула и неестественно скривила маленький ротик:
– Ой, да нужен мне твой Васька, у меня таких Васек как грязи зимой, как штабелей нерезаных, как собак э… Если ты думаешь, что я о себе беспокоюсь, то ты глубоко ошибаешься!
Люся вдруг шмыгнула носом и резко поменяла первоначальное решение:
– Ладно, давай семьдесят копеек, я в кино схожу, пока ты тут развлекаешься. Любка Лесопосадкина говорила, что в «Победе» двухсерийный фильм про настоящую и оттого несчастную любовь идет, она уже три раза ходила и каждый раз ревела как эта… – Люся вдруг озадачилась фонетическому казусу: – вроде бы стерлядь, но вроде бы на букву «бэ»…
* * *
– Не суетись, Тоня, мы люди простые, нам закуска почти ни к чему, – Василий снисходительно следил за бегающей от холодильника к столу и обратно Антониной.
– Ну как же без закуски, – не соглашалась Антонина и выкладывала на стол все запасы, – по радио говорили, что для здоровья очень вредно пить без закуски и вообще пить…
Василий поморщился:
– Да сядь ты, хватит мельтешить.
Антонина села и тут же стала накладывать Василию в тарелку вчерашний салат.
– Ничего не забыла? – помрачнел Загогуйла.
– Нет, все как положено, сначала у меня зеленого горошка не хватало, но Люсе как раз Верка-буфетчица две банки за полфлакона лака для ногтей дала.
– Я говорю, на стол ничего не забыла поставить? – заметно занервничал Василий, – горошек, ё-моё!
– Ой! – вскрикнула Антонина, бросилась к платяному шкафу, распахнула дверцу, выпустив густое нафталинное облако, и достала из зимнего сапога фабрики «Скороход» бутылку коньяка.
Василий приободрился и произнес свой любимый тост про девушку, ступающую в море и приподнимающую при этом платье.
– А я никогда на море не была, – взгрустнула Антонина и сделала маленький глоточек из скособоченной, но хорошо протертой рюмки.
– При чем тут – на море не была! – Василий раздраженно отставил свою рюмку, взял чайный стакан, налил половину и одним махом вплеснул в свое горло, – тут смысл в другом, кулема!
– В чем, Вася? – робко спросила Антонина, приготовившись совсем обмякнуть от мужской последовательной мысли.
– Ну в том, что она идет, а вода все выше, а платье надо поднимать и поднимать, ну и видно ноги там, живот, грудь и вообще.
– А кому видно, разве она при людях в воду заходит? – удивилась Антонина.
– Да откуда я знаю! – Василий налил себе еще полстакана и тут же выпил.
– Вась, ты совсем не закусываешь, – Антонина придвинула к Загогуйле тарелочку с нарезанной ровными кружками любительской колбасой, – а если кто и есть на берегу, девушка, ведь, в воду заходит, и вода ее скрывает, а когда девушка будет из воды выходить, она платье опять будет вниз спускать.
– Ну тебе только анекдоты рассказывать, в смысле эти, забыл как называются! – Василий проглотил кружок колбасы и опять налил себе полстакана и опять тут же выпил.
– Тосты?
– Чего тосты?
– Тосты мне не надо рассказывать?
– Тосты… – Василий потянулся за бутылкой, но почувствовал, что не улеглась еще предыдущая доза, – ты, наверное, как Сонька Иванова, тоже под подушкой книжки держишь?
– Нет, у меня под подушкой ночнушка, – покраснела и отчего-то расстроилась Антонина, – я ведь не библиотекарша, чтобы государственные книги под подушкой прятать. Вась, а может, на гитаре сыграешь?
– Ну давай, – Загогуйла взял гитару, брезгливо посмотрел на розовый бант, повязанный на конце грифа, ударил по струнам и запел мимо аккордов песню про молодого вора, которого злые менты везут на расстрел.
Антонина почему-то представила, что молодой вор – это сам Васька Загогуйла и, подперев кулаком щеку, пустила по ней крупную слезу.
Василий закончил песню, ударив по звонким струнам три раза подряд, и, удовлетворенный достигнутым результатом, обнял Антонину правой рукой, а левой принялся расстегивать декоративную пуговку на ее груди.
– А ты молодец, понимаешь в искусстве, не то что эти соплячки практикантки, им все итальянцев из Сан-Ремо подавай.
– Вась, не надо, – Антонина прикрыла пуговку ладонью.
– Да чего не надо-то?! – раздраженно спросил Загогуйла.
– Вась, не надо ее расстегивать, – жалобно попросила Антонина.
– Да ладно, чего как маленькая? – удивился сопротивлению Загогуйла.
– Вась, она не расстегивается, она для красоты пришита.
Василий чертыхнулся и полез к Антонине под юбку. Люсина кровать ойкнула, потом взвизгнула, затем, недолго повздыхав, напряженно затихла, держа в своих пружинных объятиях непривычную тяжесть двух взрослых тел.
– Вась, ты меня хоть немного любишь?
– Ну… Это… Конечно… Вот давай за любовь выпьем.
Василий налил себе остатки коньяка, выпил, спел еще одну песню про то, как молодого вора не дождалась любимая, покурил в открытую форточку, побарабанил пальцами по столу и хлопнул себя ладонями по выпирающим коленным чашкам:
– Ну ладно, Тонь, побегу, надо еще и то, и это, и туда, и сюда. Дел полно, а времени в обрез, жизнь проходит, Тоня, ничего не успеваю! В общем, побежал.
Антонина сняла с Люсиной кровати простыню, тщательно застирала небольшое вишневое пятнышко, прогладила утюгом и аккуратно заправила постель. Потом достала из-под своей кровати радиоприемник и чуть повернула ручку громкости. Приемник равнодушно шипел, Михаил Сергеевич осуждающе молчал.

Глава третья
Близость счастья номер два

20 мая
Антонина аккуратно сложила в железный шкафчик синий комбинезон, отдельно повесила оранжевый жилет, взяла полотенце и пошла в душ. Тщательно намылив свое тело детским мылом, Антонина смыла пену и вытерлась махровым полотенцем. Застиранный желтый утенок на бледно-голубом фоне легко впитал влагу и на мгновение стал таким же ярким и молодым, как тогда, когда мама Антонины Валентина Петровна принесла его в целлофановой упаковке из иглинского промтоварного магазина и, несмотря на протесты дочери, положила вместе с другими вещами в большую брезентовую сумку – «Ничего, ничего, выучишься в Уфе на медсестру, вернешься к нам в Иглино фельдшером, станешь работать доктором, тогда будешь и мать-старуху бесплатно лечить и полотенцев ей сколько надо надаришь». Антонина потом всю дорогу до Уфы думала: «Почему бесплатно, когда и так бесплатно?» Но думала недолго, потому что сожитель мамы шофер почтового фургона Колька-баянист высадил ее на краю города около троллейбусного депо № 2 и напутствовал: «Учись, Тонька, на шофера – это самая лучшая в мире специальность. Тут среди троллейбусников женихов знаешь сколько? А то придумали с мамашей: медсестра, фельдшер! Это мне, что, через всю Уфу на Зорге тащиться, а потом обратно?!» И уехал в Тимашево к Лильке-почтальонке, у которой упился самогоном и в тот же день помер.
Антонина протянула руку к висящему на вешалке ситцевому платью в голубой горошек, но неожиданно для себя вместо платья взяла с полочки яркую коробочку польского дезодоранта, который Верка-буфетчица передала для Люськи за клятвенное обещание достать билет на Валерия Леонтьева, когда тот когда-нибудь приедет в Уфу на гастроли, вытащила из коробки флакон с пульверизатором и брызнула себе под мышки резковатое, сладковатое, почти вражеское средство от запаха людей физического труда.
Антонина не спеша вышла из раздевалки и так же не спеша пошла к проходной. Мимо промчался завгар Шишкин. «Говорят, Зинку бросил, аккуратный, бережливый, лысоватый, но зато в строгих очках, а брюки жена не гладит, и рубашку ему надо купить белую с бордовым галстуком – начальство чать», – тихо разговаривала сама с собой Антонина, попутно как бы приглашая к беседе и Генерального секретаря. Шишкин пробежал в одну сторону, потом в другую, потом встал как вкопанный:
– Чем это от тебя воняет?! В смысле, Загубина, ты к техосмотру готовишься?!
Антонина покраснела и слегка опешила:
– Так я же, Павел Семенович, его на прошлой неделе прошла, вы меня еще ругали за просроченный огнетушитель.
Шишкин втянул воздух и опять озадачился:
– А куда передовика производства Выдова дели? Из Свердловска звонили, говорят, всего на день его к нам посылали.
– Не знаю, Люся Кренделькова говорила, что женился, Серега Шептунов, что поехал в Москву на Мустая Карима учиться, а Любка Лесопосадкина плачет, что на Сахалин сбежал.
– Да… Лучше бы запил, – почесал затылок Шишкин, но тут же встрепенулся: – А на политинформацию ходишь? Последнюю речь Генерального секретаря Коммунистической партии Советского Союза законспектировала?! Чем это от тебя воняет?! Ну-ка зайди ко мне в кабинет!
Антонина послушно зашла в прокуренную бытовку завгара, увидела на заваленном промасленными путевыми листами столе газету «Правда» с портретом руководителя страны и потупилась:
– Я Михаила Сергеевича по радио слушаю.
– Какого еще Михаила Сергеевича? – не понял Шишкин.
– А у нас один Михаил Сергеевич! – вдруг твердо сказала Антонина и показала коротким указательным пальчиком на газету.
Завгар, от неожиданности втянул в себя живот, плечи, щеки и тут же залепетал слабеньким голоском:
– А я и ничего вовсе, я даже и нисколечки, Михаил Сергеевич сам разрешил гласную э-э… стройку, – но самообладание быстро вернулось к Шишкину, он вновь расправился до размеров своего пиджака и опять перешел на начальственный басок: – ты, Загубина, тут не того, у нас теперь другие времена! Поправлять меня вздумала! Напугать решила!
– Разве вы испугались? – искренне удивилась Антонина.
– Я?! – усмехнулся Шишкин, – да я никого не боюсь! Хочешь знать, так мне даже антиалкогольный указ – не указ!
Шишкин вдруг открыл несгораемый шкаф и достал оттуда бутылку «Плиски».
– Я и выпить могу, когда захочу! Держи стакан! За гласность, за ускорение, за борьбу с нетрудовыми доходами!
Антонина испуганно отхлебнула коньяк и как-то обреченно подумала: «Опять «Плиска!» А Шишкин поставил свой нетронутый стакан на стол, прижал Антонину к несгораемому шкафу и зашептал:
– Ну и запах у тебя! Так моя одноклассница Светка пахла, до того, как замуж за моего друга Игорешку вышла, теперь в Москву переехали, в Химках живут, большие люди!
– Павел Семенович! – шепотом запротестовала Антонина.
Но Павел Семенович уже смял старательно выглаженное с утра ситцевое платьишко в голубой горошек.
– Ну ты и демагог, Шишкин! – гневно зашипел селекторный приемник, а Михаил Сергеевич продолжил: – запудрил мозги девушке нашими светлыми лозунгами, воспользовался силой нашего демократического слова! Да мы тебя, Шишкин! Да я тебя, Шишкин! – и стал Генеральный секретарь материться так, словно он не Генеральный секретарь, а начальник троллейбусного депо Калмыков.
– Давай, давай скорее, в раздевалке у себя сделаешь там что надо, не слышишь меня начальство зовет! – Шишкин быстро застегнул штаны, слил из стаканов недопитый коньяк обратно в бутылку, закрутил пробку и спрятал в несгораемый шкаф, – пригодится еще! Ты это, не болтай там в общаге-то! А то знаю вас – чуть что, сразу порочащие слухи распускать!
Антонина хлюпнула носом, одернула мятый подол, вышла из бытовки завгара и пошла к проходной.

2 июня
Вроде бы никому не рассказывала Антонина о приключившихся с нею событиях, даже подруге Люсе почти ничего не сказала, но пошла по троллейбусному депо молва, что скромница Антонина редкая в своей безотказности деваха. Правда, только эта любопытная тема повисла в электрических троллейбусных проводах, как победа сборной СССР на чемпионате мира по футболу над сборной Венгрии со счетом 6:0 тут же унесла ее мексиканским торнадо на заросшую бурьяном свалку у бетонного забора за ремонтными мастерскими.

29 июня
Июнь, словно мяч, посланный через все поле Марадоной под сокрушительный удар Бурручаге, пролетел. Пролетел, но закончился, как показалось двести четырнадцатой комнате на день раньше обычного, потому что все помнили, как вскочили, возликовали, взметнулись, а куда делось потом 30 июня – никто внятно сказать не мог. Одна лишь Антонина твердо знала, но никому не говорила, что весь этот день грустила. Грустила и беззвучно соглашалась с Михаилом Сергеевичем – ей тоже было жалко проигравших безалаберным аргентинцам дисциплинированных немцев, у которых дома за океаном остались верные друзья в коротких кожаных штанишках, крепкие семьи за дубовым столом, уставленным тушеной капустой, свиными сосисками и пенистым пивом, пожилые родители в накрахмаленных белых фартуках и остроконечных шляпах с перьями и все – с надраенными до солнечных зайчиков «мерседесами» и «бенцами». Михаил Сергеевич так же уверял Антонину, что, несмотря на нордический характер, бюргеры всех федеральных земель очень ранимы и сильно переживали за своих белокурых целеустремленных атлетов. Переживали, незаметно поглаживали правой ладошкой левую грудину и наливали в столовые серебряные ложки лечебный бальзам Биттнера.
– Все налили?! – спрашивал Василий Загогуйла бюргеров и чокался с ними своим граненым стаканом.
– Ничего, погоди, я найду, чем утешить жителей ГэДээРа и эФэРГэ! – обещал Антонине Михаил Сергеевич, подливая ей в скособоченную, но хорошо протертую рюмочку тоже очень полезный для здоровья бальзам «Агидель».

16 июля
К середине лета работники депо перестали радоваться десятому месту сборной СССР и огорчаться несправедливому проигрышу бельгийцам. Появилась у них новая забота – многие почувствовали какую-то оставшуюся недоговоренность. И недоговоренность эта неприятно давила, вызывая неявный дискомфорт, легкое раздражение, потерю сосредоточенности, снижающие капризную трудовую дисциплину. Но душным летним днем все вздохнули с облегчением: благополучно приземлился космический корабль «Союз Т-15» с Кизимом и Соловьевым, а Антонину стошнило прямо на расширенном отчетно-перевыборном собрании комсомольской организации депо. Про космонавтов всей стране рассказал диктор Кириллов, а по поводу Антонины рабочий коллектив вспомнил оставшуюся недоговоренность и договорил: догулялась шалава!

Глава четвертая

Тернии и прочие неприятности на жизненном пути водителей общественного транспорта

16 июля
– Что это с ней? – спросил только что присланный из обкома комсомола за приобретением бесценного опыта в гуще пролетариата секретарь Саша Антонов у соседа по президиуму комсорга бригады ремонтников Сереги Шептунова.
И Серега Шептунов, заменяя могучие короткие русские слова плоховыговариваемыми нерусскими выражениями, обрисовал моральный облик водителя Загубиной из бригады передовика Василия Загогуйлы.
– Так надо бороться с этим безобразием! – сообразил Антонов, что у него есть шанс начать работу в рабочем коллективе с многообещающего начинания – движения за еще большую чистоту морального облика строителя коммунизма – которое непременно заметят в обкоме, подхватят молодежные газеты, взрослое телевидение, а там, глядишь, ЦК ВЛКСМ, Москва, Кутузовский, Елисеевский…
– Необходимо! – согласился Серега, выдохнув в рукав вчерашний аромат портвейна «Кавказ», за которым стояли с Идрисовым три часа, а выпили потом за пятнадцать минут.
– Товарищи! – звонко взял слово секретарь комсомола депо Антонов, – все мы знаем, что главное зло на пути к нашему светлому будущему – это алкоголизм! После империализма, конечно. Но есть у этих злов, в смысле золов, тихая и как бы незаметная сестра, имя которой… – Саша Антонов запнулся, потому что забыл приличное имя «сестры».
– Половая распущенность, – шепотом пришел на помощь комсомольскому вожаку Шептунов.
– Половая распущенность! – дал петуха Антонов, но никто не рассмеялся, потому что решили, что резкая смена октавы соответствует пафосу момента, – вот вы, товарищ Загубина, поднимитесь на сцену и расскажите нам всем, как вы, комсомолка, докатились до такой жизни?!
– Какой «такой»?! – не поняла Антонина, но побледнела и расправила полиэтиленовый пакет на случай повторного приступа тошноты.
– Какой такой?! Я вам скажу, какой такой! Такой жизни, как у Клеопатры Египетской! Екатерины Второй! Царицы Савской! – вдруг почувствовал вдохновение Саша Антонов, – гетеры японской! Выходите, выходите, Загубина, расскажите всему коллективу о своем разврате!
Зал, задавленный звучными, но далекими, как первая учительница начальных классов, именами венценосных особ, тревожно затих, лишь библиотекарь Соня Иванова влюблено посмотрела на Сашу Антонова.
Антонина заплакала, сквозь слезы пропищала, что на трибуну ни за что не пойдет и никакая она не японка, у нее папа был, рассказывала мама, полярным летчиком, героически заблудившимся во льдах Арктики.
Антонов махнул рукой на Антонину и кивнул комсоргу ремонтников. Перешли к обсуждению.
– Предлагаю осудить проступки Загубиной! – предложил Серега Шептунов, подмигнув Антонине: мол, он не причем – люди подневольные.
– Ну, поставить на этот, на вид, – промямлил насильно поднятый волей президиума с последнего ряда бригадир Антонины Василий Загогуйла.
– Провести разъяснительную работу, – чуть смущенно высказался куратор из партийного комитета депо Павел Семенович Шишкин, когда ему, как куратору, дали кураторское слово.
– Да премии квартальной лишить и на год перевести во вторую смену, чтобы времени на блудство не было, а то развелось этих давалок! – вдруг выкрикнула из глубины зала диспетчер Зинаида.
– Тихо, тихо, Зинаида Геннадиевна, не надо ругаться, – одобрительно остановил ее Антонов, – какие будут еще предложения? Как будем, товарищи, выводить грязное пятно с белоснежной простыни, в смысле накрахмаленной скатерти, то есть репутации коллектива?! Может быть, такой человек, как Загубина, не достоен быть в комсомоле?!
И поняла Антонина, что сейчас вопрос об ее исключении из молодежных рядов поставят на голосование и, как всегда бывало на собраниях, все дружно за первое выдвинутое предложение единогласно проголосуют. И зашептала Антонина: «Михсергеич, миленький, помоги!»
И сидящая у двери, рядом с новеньким белорусским телевизором «Витязь Ц-281Д1», председатель профкома Ольга Львовна не выдержала. Достала носовой платок и протерла от пыли, на которую с ненавистью поглядывала все собрание, экран кинескопа, боковые панели и все торчащие из телевизора ручки и кнопки. Сияющий «Витязь» неожиданно зашипел, затрещал и включился на полную мощь.
– Это кто там во время собрания позволяет себе телевизор вклю… – в гневе зарокотал президиум, но тут же осекся и в растерянности потупился.
Игорь Кириллов посмотрел телезрителям прямо в глаза и голосом, от которого замирало в груди даже у замужних женщин, сказал, что Генеральный секретарь ЦК КПСС посетил город Иваново. Глава государства, как он любил, прямо на перекрытой по всему периметру площади Ленина остановил кортеж из правительственных ЗиЛов, вылез из самого затонированного и самого длинного, подошел к народу и предложил вопросы ему задавать нелицеприятные и острые. Тут вместо Героя Социалистического Труда Зои Пуховой, бесцеремонно отодвинув ее плечом, вперед шагнула мотальщица со второй трикотажной фабрики Зульфия Коромыслова и задала смелый перестроечный вопрос:
– Когда правительство матерям-одиночкам начнет помогать, а то у меня еще один от груди не оторвался, а уже второй ногами в живот бьет. Хотите послушать?!
И к ужасу недавно назначенного первого секретаря Ивановского обкома Князюка Михаила Александровича и всех других секретарей помельче, выпятила в сторону главы государства круглый, как земной шар, живот.
– Товарищ мать-одиночка, на ваш вопрос у меня есть простой короткий ответ, – сказал Михаил Сергеевич и за полтора часа рассказал, как с помощью хозрасчета и ускорения собирается углубить проблему, а потом перейти от экстенсивного пути развития страны к интенсивному.
Полтора часа внимало Генеральному секретарю комсомольское собрание депо, полтора часа вытирал пот со лба Саша Антонов, терзаясь вопросом: «Что же делать?». Разрешил его вопрос начальник депо Калмыков, по-хозяйски наотмашь распахнувший дверь в актовый зал и тут же столкнувшийся взглядом с открытым ртом главнокомандующего космической, ядерной супердержавы. Не в своей весовой категории оказался начальник троллейбусного депо, дрогнули его колени, холодок по спине пошел, присел он на свободное место около председателя профкома и прошелестел пересохшим языком:
– Чё случилось?
– Кажись, Горбачев гулящим квартиры велит давать, – вышла из дремотного состояния Ольга Львовна.
– А мы чё?
– А Сашка Антонов хочет наоборот Загубину из комсомола выгнать.
– Он чё, сдурел что ли?!
– Остановить гонку вооружений – наша основная с вами задача, товарищи! – закончил свой ответ Зульфии Коромысловой Генеральный секретарь, под бурные аплодисменты ивановцев сел в огромную черную машину, но, прежде чем позволить загорелому двухметровому и голубоглазому офицеру КГБ Драгину в неприметном сером костюме среднестатистического инженера среднестатистического завода среднестатистического города захлопнуть дверь, помахал рукой Антонине: – выше нос, Загубина!
– Слово предоставляется начальнику троллейбусного депо номер два товарищу Калмыкову! – еле успел прокричать Саша Антонов уже стоявшему за трибуной Калмыкову, хотел громко захлопать, но здраво рассудил, что две овации одновременно – это перебор, возможно даже с оргвыводами.
– Не тем заняты, товарищи комсомольцы! – рявкнул Калмыков залу, зал равнодушно зевнул, – с чем бороться вздумали?! С материнством?! – рявкнул Калмыков президиуму, президиум скукожился, – от линии партии решили отойти?! На чью мельницу ветер пускаем, комсомолец Антонов?! – рявкнул Калмыков Антонову.
«Может быть, куда-нибудь убежать и спрятаться в какой-нибудь сундучок?!» – малодушно подумал Антонов, но собрал силу воли в кулак и стал вспоминать, какой еще профессией владеет, кроме комсомольской.
– А куда смотрит партком, коммунист Шишкин?! – распалялся начальник депо, – чем занимаются кандидаты в депутаты, товарищ Идрисов?! Хрен знает чем! – уже рычал Калмыков, – меж тем, объявленная руководством страны борьба за трезвость ведется спустя рукава, без энтузиазма, без огонька! Где огонек, Шишкин?! Где огонек, спрашиваю, Идрисов?! Вот сейчас возьму и самолично проверю, что хранится в тумбочках и несгораемых шкафчиках каждого работника депо и, если у кого чего найду, тут же отправлю в лечебно-трудовой профилакторий под Магадан лес валить!
– Без ордера на обыск право не имеет, – завгар Шишкин толкнул в бок сидящего рядом Ричарда Ишбулдыевича и натужно, тоненько и чуть слышно захихикал.
Ричард Ишбулдыевич посмотрел на Шишкина, как на покойника, но сжалился и, вспоминая осужденного на пять лет предыдущего завгара Кучемасова, сумевшего списать на металлобазу города Кутаиси только что полученный новенький троллейбус ЗиУ-682В, вполголоса согласился:
– Да, когда вашу с Кучемасовым бытовку обыскивали, в нее только одних понятых половина депо набилось!
Хихиканье Шишкина самопроизвольно перешло в нервный кашель, он привстал и, пригибаясь почти к коленкам сидящих, перебрался на другой ряд, поближе к Идрисову, удивительным образом как бы бледнеющему и в тоже время как бы краснеющему.

Глава пятая
Осенние напасти Советского Союза

1 сентября
– Ну что ты будешь делать, Антонина! Опять!
– Что такое, Михсергеич?
– Нахимов утонул!
– Ой! У нас в Иглино на Бессоном озере тоже соседский Егорка утоп! Прямо перед школой! Карасей удить ему приспичило! Второгодник! Всю землю под нашим забором изрыл – червей искал…
– Какие караси, Антонина?! Телевизор включи, там новости с картинками! Я распорядился, чтобы ничего не замалчивали, у нас на социалистическом дворе с человеческим лицом как-никак гласность! Мы теперь народу всю правду будем говорить, и о достижениях, и даже о временных трудностях!
Антонина прибавила громкость.
– Достала ты со своим приемником, Загубина! Ладно бы музыку нормальную слушала, а то ведь шипение или треск или опять шипение! – Люся Кренделькова вытащила из пакета присланные Антонине свежие иглинские огурчики с колючими пупырышками, выбрала самый симпатичный, нервно порезала его на сочные ароматные кружочки и нежно разложила на своем лице.
Тем временем «Маяк» сообщил, что 31 августа в 23 часа 12 минут теплоход «Петр Васев» с 28638 тоннами ячменя в трюмах врезался своим носом в борт круизного парохода «Адмирал Нахимов» с 1234 пассажирами в комфортабельных каютах. Через восемь минут «Адмирал» затонул на глубине в сорок семь метров.
– Кошмар! – сказала Люся Кренделькова и перевернула на лице огуречные кружочки, – я ведь с детского сада мечтала познакомиться с капитаном дальнего плаванья!
– Н-да! – добавил Генеральный секретарь, – 423 человека погибли, 64 из них даже достать не сможем – так и останутся в морской могиле. А капитану «Нахимова» Маркову и капитану «Васева» Ткаченке, думаю, лет по пятнадцати впаяем!

20 сентября
– Включай скорее свое радио! – одновременно крикнули Антонине бригадир Загогуйла и завгар Шишкин.
Крикнули, посмотрели друг на друга оторопело и даже неприязненно, но отвлекаться не стали.
– Не могу, – тихо ответила Антонина.
Загогуйла и Шишкин перевели оторопелые взгляды друг с друга на Антонину.
– Вэфик под кроватью лежит, – добавила Антонина почти шепотом.
– Кто?! – чуть не сплюнул Загогуйла.
– Где?! – перекосило Шишкина.
Но ни тот ни другой ничего ёмкого сказать не успели, потому что председатель профкома Ольга Львовна позвала всех работников депо в радиусе доступности своего зычного голоса в актовый зал смотреть по телевизору новости про то, как бандиты из воинской части № 6520 захватили в уфимском аэропорту самолет ТУ-134А, летевший из западноукраинского Львова в приполярный Нижневартовск.
– В Уфе! Самолет! Террористы! Когда такое было! Это ж, на весь мир! – пробежал мимо Антонины комсомольский вожак Антонов.
К телевизору в актовом зале было не протиснуться. Сидящая у экрана Ольга Львовна транслировала новости через правое плечо, Верка-буфетчица передавала их библиотекарше Соне Ивановой, Соня повторяла их всем стоявшим за ней плотной стеной.
– Громче! – кричали Соне.
Соня краснела, расстраивалась, чуть не плакала и повторяла срывающимся голосом:
– Милиционеров убили! Из автоматов и пулеметов! Монтажника Ермоленко убили! Электрика Тиханского тяжело ранили! Наркотики потребовали! В Пакистан хотят!
– В Пакистан?!! – резонно удивлялся рабочий коллектив и справедливо возмущался: – У-у! Предатели!
– Тихо! – зычным голосом осаживала гнев коллектива Ольга Львовна и продолжала трансляцию: – Ихнему главному главарю Ягмурджи наши ногу отстрелили! А его дружка Манцева наша «Альфа» и вовсе на месте изрешетила!
– Что же вы там такое в своей Уфе вытворяете, Антонина?! – сквозь поднявшийся гомон тихо, но грозно задал вопрос главнокомандующий.
– Это хулиганы, Михсергеич, они вместо водки наркотики из стаканов пьют! – растерялась Антонина.
– Их же не пьют! – удивился подкованный во всех областях и сферах Серега Шептунов, – странные какие-то наркоманы! Явно не из Цыганских дворов, у нас на Кольцевой их бы быстро обучили шприцами пользоваться, все до одной вены на своем язвенном теле бы знали!
Антонина побледнела, облокотилась на худенькое плечо Сергея Шептунова и обречено вздохнула:
– Меня, наверное, сейчас опять стошнит.

6 октября
– Ой! – вскрикнула Антонина.
– Дерется? – Люся Кренделькова оторвалась от журнала «Бурда», подняла голову и заморгала на живот подруги красными, осоловевшими глазами.
Но Люба Лесопосадкина не позволила ей отвлекаться по пустякам:
– Давай еще и эту выкройку срисуем, а то сейчас Сонька Иванова хватится, побежит к Ольге Львовне, и начнут они вдвоем свой журнал по всем комнатам искать – ушные перепонки лопнут!
Но Люся с Любой срисовать не успели, незапертая по девичьей непредусмотрительности дверь распахнулась, в комнату ворвалась Ольга Львовна и прошмыгнула Соня:
– Это он?!
Соня выглянула из-за плеча Ольги Львовны:
– Это он. Там еще в уголке штампик синенький должен быть: «Троллейбусная библиотека имени депо № 2».
– Воровки! – от могучего контральто Ольги Львовны содрогнулось общежитие.
Ричард Ишбулдыевич смазал верный шар в среднюю лузу, Серега Шептунов забыл на полуслове смешной анекдот про русского, татарина и еврея, Идрисову не в то горло пошла «Пшеничная», Саня Антонов неожиданно предложил семенящим за ним комсомольцам закончить обход на втором этаже и на всякий случай снял нарукавную повязку ДНД, Загогуйла вдруг ощутил неприятный сбой в организме, выпустил из объятий практикантку Луизу и, оставив ее в полном недоумении, зашагал журавлиным шагом по делам, скопившимся по самое горло.
Но Ольга Львовна только начала. Она обрисовала Крендельковой во всех смачных подробностях моральный облик Лесопосадкиной, а Лесопосадкиной – моральный облик Крендельковой, потом прожгла взглядом Антонину:
– А ты, Загубина, как в эту шайку попала?! Тоже захотелось на доску позора?! Ничего, Соня всю вашу троицу в стенгазете прорисует, все ваше пьянство, разврат, грабеж, разбой, бандитизм! Еще и в районную «Трибуну» напишет! Напишешь, Соня?
– Напишу… – зловеще пропищала Соня.
– Я тут живу, – попыталась вдогонку тираде председателя профкома возразить Антонина.
Но Ольга Львовна выдернула из рук Люси и Любы «Бурду», сунула под мышку, бросила Соне: «Через неделю верну», – и вышла из комнаты.
Лесопосадкина матюкнулась и закурила. Люся встала из-за стола, подошла к своей кровати и плашмя на нее упала:
– Легче две смены в День садовода отработать, чем чертежником чертежи чертить!»
Антонина всхлипнула:
– В стенгазете нарисует, а сама книжки библиотечные под подушкой прячет!
* * *
Но вредные для здоровья будущей мамы расстройства в этот день не закончились. Когда уставшая Люся, наглотавшись аспирина от головной боли, протяжно захрапела, Антонина плавно повернула ручку настройки радиоволн. Сквозь треск и нарастающий гул интеллигентный человек с хроническим насморком прежде, чем в этом треске исчезнуть, успел ей радостно сообщить, что Советы в 680 милях от Бермудских островов утопили свою атомную подводную лодку К-219 проекта 667АУ «Налим». Михаил Сергеевич подтвердил:
– Ракета взорвалась во внутренностях нашего «Налима», вода пошла, на 350 метров провалились, пришлось экстренно всплывать. Тут еще, представляешь, американцы со всех сторон окружили, помощь свою безвозмездную нагло предлагают. Придумали: отбуксируем для ремонта вашу К-219 на нашу ближайшую военную базу! Но командир Британов им и сам в руки не дался, людей спас, и лодку, чтобы не досталась нашим врагам, с которыми мы еще только планируем дружить, на пятикилометровую глубину отправил. Мы, конечно, ему больше не доверим службу в ВМФ, зато матросу Сергею Преминину посмертно Красную звезду торжественно вручим за то, что атомный реактор ценой своей молодой жизни заглушил.
– Так разве ему не Героя Советского Союза положено? – удивилась Антонина.
– Ты, Загубина, своим троллейбусом управляй, а мы, тут в Кремле с Советским Союзом сами как-нибудь справимся, – осадил Антонину главнокомандующий.

11 октября
О том, что Васька, Ричард Ишбулдыевич, Серега Шептунов купили в складчину у Жоржика Кукина маленький цветной японский телевизор «Шарп» и теперь не знают, куда деть большой черно-белый советский «Горизонт», Антонина узнала от Зинки еще на маршруте, когда на «Трамплине» зашла в диспетчерскую отмечаться. Но она никак не ожидала, что вечером после смены Загогуйла с Шептуновым этот «Горизонт» занесут в их комнату.
– Вот, девчонки! Почти новый! Первый канал без помех, второй – антенну повертите туда-сюда и тоже будет ничего! – Шептунов удовлетворено хлопнул по крышке «Горизонта».
– А свой приемник, Антонина, выбрось или Ричарду Ишбулдыевичу отдай, он из него диоды с конденсаторами выпаяет и на «радиотучу» за ДК «Синтезспирт» отнесет, – добавил Загогуйла и слегка замялся: – У тебя в зимнем сапоге ничего не осталось, а то бы вспрыснули приобретение?
– Только полусладкое «Советское шампанское» на Новый год берегу, – грустно сказала Антонина, представив, как Ричард Ишбулыевич вскрывает ее «ВЭФ» и разбирает на мелкие разноцветные детальки.
– Не надо! – одновременно поморщились Серега с Василием, включили телевизор и вышли по неотложным делам.
* * *
Игорь Кириллов внимательно посмотрел в глаза Антонине и сообщил: «Генеральный секретарь Коммунистической партии Советского Союза Михаил Сергеевич Горбачев и бывший посредственный актер Ронни Рейган встретились в Рейкьявике».
– А по программе художественный фильм обещали, – скривила губы Люся и ушла к Лесопосадкиной гадать на бубнового короля.
«…вышли на обсуждение следующего решения, – продолжал Кириллов, – стороны соглашаются ограничиться исследованиями, разработками и испытаниями на период в пять лет до 1991 года, в ходе которого будет осуществлено 50-процентное сокращение стратегических ядерных арсеналов. После этого обе стороны продолжат теми же темпами сокращение остального оружия с целью полной ликвидации наступательных баллистических ракет…».
– Ты представляешь, Антонина, – произнес за спиной Кириллова одними губами Горбачев, – этот начальник генштаба Ахромеев против американских предложений! Ведь до чего додумался: «Это ловушка, – говорит, – в результате американцы сохранят свой основной стратегический потенциал: тяжёлые бомбардировщики, крылатые ракеты и базы вокруг СССР, где расположены тактические ракеты с ядерным оружием, способные достигать территории СССР!».
Антонина вздохнула. А Горбачев продолжил:
– А ихний Рональд – тоже фрукт! Сидим, разговариваем себе, вдруг этот Рейган встает и уходит! Не, ну так же не делается, мы ему встречные предложения, мы даже своего Ахромеева уже не слушаем, а президент США берет, встает и уходит!
Игорь Кириллов сделал многозначительную паузу и чуть добавил в регистр своего голоса мужественности: «На состоявшейся по итогам встречи пресс-конференции Михаил Сергеевич Горбачёв заявил, что Рейкьявик – это прорыв в холодной войне!»
Камера взяла крупным планом катящуюся по щеке Раисы Максимовны крупную слезу умиления.
– А ничего, – сказала вернувшаяся от Лесопосадкиной Люся, – молодая, симпатичная, одевается не как предыдущие бабуси.
– Ничего не молодая! – вдруг резко возразила Антонина, – лицо злое, надменное, самовлюбленное. И деньги государственные на личные наряды тратит!
Люся удивленно посмотрела на подругу, а Михаил Сергеевич нахмурился:
– Не о том говоришь, Антонина, не о том! Мы, между прочим, с Рейганом не только о разоружении говорили, отныне повседневным и признанным пунктом повестки дня советско-американских переговоров станут права человека! Еще скажу: мы договорились, правда устно, что необходимо Варшавский блок и блок НАТО распустить – хватит воевать! Вот как приеду, так начнем распускаться, может, заодно и Прибалтику в свободное плавание отпустим – давно просятся – пусть себе.
– Ой, Михсергеич, родименький! – всплеснула руками Антонина, – страшно-то как! Не обманули бы нас американцы!
– Ты чего, Тоня?! – встревожилась Люся.
А Генеральный разнервничался:
– Ну ты, Загубина, как будто сговорилась с Ахромеевым! Ловушка! Обманут! На слово верить нельзя! Кроме вас тут что, одни дураки остались?!

22 ноября
– Привет, Загубина! – бодро сказал Ричард Ишбулдыевич, бодро входя в комнату.
– Здрасьте, – устало ответила Антонина, только что пришедшая со смены.
– Как жизнь?! – еще бодрее спросил Ричард Ишбулдыевич.
– Мы же утром перед выходом на маршрут виделись – ничего не изменилось, – Антонину стал утомлять физкультприветный тон коллеги.
– Н-да… – потерял темп коллега, – телевизор работает?
– Работает… – Антонина присела на кровать и мечтательно посмотрела на подушку.
– Тут это… – перешел к делу Ричард Ишбулдыевич, – Загогуйла говорил, что у тебя старый ненужный радиоприемник есть, на помойку собралась его выбрасывать. Так ты это, лучше отдай его мне!
– Он не ненужный, он – нужный, на помойку я его не хотела, я его слушаю, – речитативом проговорила Антонина.
– Да что там слушать-то, когда телевизор есть! – Ричард Ишбулдыевич быстро потерял терпение.
– Ну много чего, – сонно растягивая слова, проговорила Антонина.
– Например? – насмешливо спросил Ричард Ишбулдыевич и презрительно осклабился, – вот что сегодня ты такого услышала?!
Антонина вдруг встала и отчеканила:
– Я услышала, что в американском городе Лас-Вегасе негритянский боксер Майк Тайсон стал новым чемпионом мира в тяжелом весе, нокаутировав во втором раунде другого негритянского боксера Тревора Бербика!
– Ну ты, Загубина, даешь! – попятился к двери Ричард Ишбулдыевич.

6 декабря
Люба Лесопосадкина ходила вокруг Люси Крендельковой и наставляла:
– Зайди и потребуй! Так и скажи: «Библиотека создана не только для библиотекарей и председателей профкомов!»
Люся стояла у дверей библиотеки и не заходила, а только хныкала:
– Там этот… вожак комсомольский. Подшивку «За рулем» листает.
Но Люба не отступала:
– Вот так и скажи: «Не только для библиотекарей, председателей профкомов и комсомольских вожаков!»
И тут Люся преобразилась:
– Тоня!
Антонина, поддерживая рукой небольшой аккуратный животик, шла по коридору общежития в сторону Красного уголка, где Васька Загогуйла только что положил с разбоя шар в правую угловую лузу.
– Загубина! – еще раз крикнула Люся.
Антонина подошла.
Люба Лесопосадкина тут же приоткрыла дверь в библиотеку:
– Загубина, заходишь и требуешь: «Библиотека создана не только для библиотекарей, председателей профкомов и комсомольских вожаков!»
– А я умираю от Жанны Агузаровой! – донесся через приоткрытую дверь восторженный голос Сони Ивановой.
– Чего требовать-то? – спросила Антонина и бесстрашно добавила про себя, что очень ее, Лесопосадкину, недолюбливает.
– Что значит, чего?! – одновременно удивились Люся и Люба, – «Бурду», конечно! Так прямо им и скажи: «Я беременная, а библиотека создана не только для библиотекарей, председателей…»
Антонина распахнула дверь и шагнула в малюсенький читальный зал.
– У меня один знакомый, Рустик Кайбышев, – тоже из комскомитета – ездил в Оренбург на межобластное совещание, ну там возили их перед ужином туда-сюда, и в одном интернате, не поверишь, Сонь, музыкальный кружок организовали, в котором тринадцатилетние пацаны с такими голосами! – Саша Антонов сидел на столе рядом с подшивкой «За рулем» и размахивал руками.
– Соня! – твердо произнесла Антонина, – дай мне, пожалуйста, журнал «Бурда», ведь он не только для библиотекарей, председателей…
Соня, не сводя глаз с Антонова, достала из ящика письменного стола четыре журнала и все четыре, не сводя глаз с Антонова, протянула Антонине.
– Эти пацаны, не поверишь, Сонь, уже группу сколотили, «Ласковый май» называется, солист у них то ли Миша Шатунов, то ли Юра Ушатаев. Рустик Кайбышев кассету с их концертом привез, на два дня мне дал, хочешь послушать?
– Хочу, – без раздумий согласилась Соня и, возможно, сразу на два дня.
Антонина вышла.

16 декабря
На «Восьмиэтажках» Антонина притормозила на светофоре, в приоткрытую переднюю дверь легко протиснулся маленький, худенький Идрисов. Идрисов проскользнул в кабинку, присел около инструментального ящика и, сияя медным пятаком, которым не расплатился за проезд, радостно сообщил:
– Началось!
Антонина с трудом объехала перпендикулярно припаркованный «жигуленок» Жоржика Кукина:
– У меня тоже вот-вот начнется, сегодня последний день работаю, – и добавила в микрофон: – Следующая остановка «Дворец Орджоникидзе».
Идрисов потер руки:
– Казахи в Алма-Ате Советскую власть в свои руки берут!
– Как берут?! – Антонина открыла двери, прижалась животом к рулю и слегка зажмурилась.
– А так! Не захотели наши братья и сестры, чтобы Горбачев без народного спроса казахского Куняева на русского Колбина поменял! – стал заводиться Идрисов.
– Михаил Сергеевич – главный! Право имеет! – возразила Антонина, закрыла двери и объявила: – Следующая остановка «Улица Конституции».
– Кто главный?! Я сам, например, себе главный! Эх, молодежь в Алма-Ате Советскую власть свергает, а мы тут сидим в троллейбусах и ничего не делаем! Надо же тоже чего-нибудь требовать, собираться, протестовать, а то так и пройдет жизнь, как у пингвинов! Надо же бурлить, свергать, электрические провода рвать, троллейбусы переворачивать, поджигать и вообще! Как буревестники, альбатросы, грифы! – уже кричал Идрисов.
– Вы не выпимший? – осторожно спросила Антонина.
Идрисов окатил ее презрительным взглядом:
– Чего?! – дыхнул на Антонину трезвым перегаром омлета из пяти яиц, закушенным двумя головками чеснока и запитым полулитрами кофейного напитка «Утро», – у меня, к вашему вороньему сведенью, отгул, я триста граммов крови, чтобы зря не пропадала, роддому номер три сдал! А студенты в Алма-Ате, к вашему воробьиному сведенью, Советскую власть вместо зачеток в свой карман кладут! Да что с тобой говорить! Ну-ка выпусти меня, вон Васька с опущенными дугами ремонтников ждет, пойду его свежим воздухом свободы порадую.
* * *
Антонина прошла мимо набитой водителями бытовки Шишкина.
– Да не бил я его! – узнала она голос Загогуйлы.
– Ему чуть пятнадцать суток не дали, – начальственным баском Шишкина сказал, видимо, сам Шишкин.
– Триста грамм крови за один присест из такового маленького организма! – кажется, тенорок Шептунова, решила Антонина.
– При Брежневе кроме денег еще и стакан красного вина наливали?! – донесся до Антонины хор из нескольких удивленно-задумчивых голосов.
– Нет, ты только послушай, Антонина! Казахов в этой Алма-Ате всего ничего, ну от силы процентов двадцать пять! – скрипнула дверка шкафчика голосом Михаила Сергеевича, – мы им там сразу все телефоны отключили, всю милицию подключили, а они через сарафанное радио стали общаться, в институтах и университетах сорганизовываться! Вышли к зданию ЦК Казахстана со своей демагогией: «Даёшь ленинскую национальную политику!», «Требуем самоопределения!», «Каждому народу – свой лидер!» Это что, Антонина, гласность, демократия?! Они же меня перед западными товарищами в каком неперестроечном, брежневском свете выставляют?! Ну пришлось, конечно, рабочие дружины задействовать, внутренние войска, сухопутные…

Глава шестая
Житель планеты Земля номер 4928021966

19 декабря
Тревожно спал Загогуйла, ворочался во сне Шишкин, задумчиво смотрел в потолок Михаил Сергеевич, прерывисто посапывал главврач роддома № 3 Вехновский.
– Куда под колеса лезешь! – прошептал кому-то Загогуйла и погрозил свесившимся с кровати кулаком.
«Калмыков опять обещал рейд устроить, а вдруг сунет свой нос не только в несгораемый шкаф, но и в ведра пожарные? – переживал Шишкин и переворачивался на другой бок, – надо было эту проклятую бутылку домой унести, тем более у Лёли завтра годовщина свадьбы или послезавтра или послепослезавтра. Утром у тещи уточню, аккуратно, конечно, чтобы потом карга дочуре не пересказала, а то та поставит любимую пластинку про напрасно истраченные на меня молодые годы и, конечно же, про свою липовую задержку даже не вспомнит».
– Рая, а что, если эту сталинскую лепнину на потолке затянуть белым полотном? – спросил верного соратника Генеральный секретарь, – французы давно для этого виниловую пленку используют.
– Спи, Миш, спи, – ответила из соседней спальни Раиса Максимовна.
Вехновский вдруг перестал посапывать, внятно произнес: «Тужься!» и опять засопел.
* * *
– Тужься! – привычно приготовилась принять новую жизнь самая известная среди водительниц троллейбусов и трамвайных вагоновожатых Орджоникидзевского района акушерка роддома № 3 тетя Роза, – и как тебя, товарищ шофер, угораздило раньше срока рожать?!
Но Антонина в ответ потужилась и через мгновение отдала в большие теплые руки акушерки трехкилограммового мальчика. Тетя Роза подняла правой рукой красного сморщенного человечка за ноги, освободила ему указательным пальцем рот от слизи, хлопнула по попке и, когда он заорал миру о своем присутствии, усмехнулась:
– С почином, мамаша! – и добавила тихому застенчивому интерну Аленушке: – Смотри, Синицына, вполне себе доношенный. Что интересно, троллейбусные мамаши все время крикливых рожают, а трамвайные – сплошь одних молчунов. И еще запоминай: если недоношенный, то семь месяцев всегда лучше, чем восемь!
– Почему, Роза Ибрагимовна?
– Потому Синицына, что у восьмимесячных смертность в два раза выше, чем у семимесячных – статистика!
– Отдайте мне сына! – потребовала Антонина.
* * *
Михаил Сергеевич поздравил Антонину позже всех. Перед этим он выказал опрометчивое желание поговорить по телефону с трижды Героем Социалистического Труда диссидентом Сахаровым, и тому в нижегородскую квартиру полдня тянули телефонный кабель, подключали телефон, проверяли гудки, вежливо инструктировали. Но после задержки со связью и недолгого разговора с отцом русской водородной бомбы, генсек голосом Калмыкова все же объявил по радиоузлу уфимского троллейбусного депо номер два о премировании Павла Семеновича Шишкина и Василия Степановича Загогуйлы десятью процентами от оклада за плодотворный труд в достижении целей, поставленных перед страной партией и правительством.

26 декабря
– Два килограмма, девятьсот тридцать граммов, сорок девять сантиметров! – Аккуратно взяла на руки маленький сверточек Валентина Петровна. – Вот это богатырь!
– Мама, в нашем отделении я самого маленького родила, – попыталась возразить Антонина, но с легкостью согласилась: – Хотя, конечно, – богатырь!
– Ой, весь в Кольку, ну просто вылитый! – нежно приподняла белоснежный уголок свертка Валентина Петровна, – давай его Радиком назовем!
– Мама, но ведь дядя Коля стал к нам приходить на баяне играть, когда я уже школу заканчивала, – удивилась Антонина, хотела удивиться и по поводу Радика, но, заметив блуждающую на лице мамы тихую улыбку, решила, что сейчас не время рыть далекий арктический снег.
– Улыбается! Какая ты Тонька счастливая! – прослезилась подруга Люся и заботливо поинтересовалась: – С отчеством-то уже определилась?
– Нет еще, – задумалась Антонина, сравнивая благозвучность Семеновича и Павловича, – наверное, лучше Михайловича и не найти.
– Хм, – хмыкнул в крепкий кулачок потомственного комбайнера Михаил Сергеевич, хмыкнул слегка смущенно, но в целом одобрительно.
– Какого Михалыча, подруга?! – быстро перебрав в памяти все возможные кандидатуры, вытаращила на Антонину коровьи, с поволокой глаза Люся.
– Да так, – не стала напоминать о своем собеседнике и покровителе Антонина.
– Да выключи ты это радио! – раздраженно бросила Люся, вдруг осознав, что ее соседка по комнате вовсе не так проста, как она ее всем описывала.

31 декабря
«Загубин Радик Михайлович» – аккуратно вписала в свидетельство о рождении Матильда Крамарова. Протянула желтоватую плотную бумагу Антонине и, поправив тяжелые очки на носике-пипочке, равнодушно сказала:
– Училась я в третьей школе на Пушкина с углубленным английским с одной Загубиной.
«Мотя!» – хотела радостно вскрикнуть Антонина, но Матильда монотонно продолжила:
– Все время у меня домашние задания списывала.
«Ничего я не списывала! – решила не радоваться встрече Антонина. – И немецкий у нас в Иглино был мельче Шугуровки, кроме ауфидерзейна с хенде хохом ничего в голове не осталось». И зачем-то стала объяснять:
– Мы долго думали и решили назвать мальчика в честь…
– Да мне все равно, я после Нового года уезжаю из этой страны, – монотонно сказала Матильда, с ненавистью закрашивая черным фломастером фотографию Лёвки Сидорова, который до дома проводил, по телефону позвонил, на подпольный концерт группы «ДДТ» сводить обещал и так подло не расстроился ее отъезду.
– Зачем? – удивилась Антонина.
Матильда еще раз поправила тяжелые очки на носу-пипочке, с усмешкой взглянула на молодую мамашу и вдруг звонко резанула:
– Чтобы черную икру на бутерброд мазать и за ливерной колбасой в очереди не стоять, чтобы в собственном бассейне, а не в хлорке «Буревестника» по утрам плавать, чтобы вместо троллейбуса в роллс-ройсе на работу ездить, чтобы не за стоматолога Сидорова, а за Тоту Кутунью замуж выйти! Не задерживайте очередь, гражданка!
Антонина испуганно обернулась: за ней стояла только ее мама, Валентина Петровна. Хотела добавить, что за Тоту Кутунью в СССР все благоразумные девушки хотят, но на столе Матильды зазвонил телефон. Матильда подняла трубку, и Антонина услышала, как Михаил Сергеевич им обеим пообещал: «Погодите, уважаемые одноклассницы, пройдет каких-нибудь совсем ничего, и настанет продуктовое и промтоварное изобилие светлого будущего с человеческим лицом! С совсем нетрудным для широких масс образованием, с легально оплачиваемым для всех слоев здравоохранением, без мерзкого уголовного преследования тунеядства и мужеложства, с такими доступными кредитами и ипотеками под имущество предыдущих и будущих поколений!»
– Кстати, не спеть ли нам по этому поводу какую-нибудь задушевную песню? – предложил Генеральный секретарь уже из сетевого радиоприемника, висевшего над головой Крамаровой.
И вся страна от немецкого Калининграда до чукотского поселка Уэлен, от почти ничейной Земли Франца-Иосифа до туркменского городка Кушка из всех радиоприемников и репродукторов во всю свою могучую социалистическую грудь запела гимн Советского Союза.

Часть II
Декрет. Год 1987

Глава первая
Безъядерный мир с отдельными квартирами

6 января
Почесывая живот, румяной квашней вылезший из-под короткой майки, в большую столовую комнату вошел Генка-тракторист:
– Чего, опять с Новым годом поздравляет?! – равнодушно кивнул на Генерального секретаря в телевизоре.
Антонина проигнорировала вопрос, только чмокнула в лобик Радика. Радик недовольно сморщился и захныкал, но Антонина его тут же убаюкала, качнув из стороны в сторону.
– Говорят Раиса его нашенская, из Стерлитамака, – Генка натянул трико на живот, тут же оголив торчащие суставы лодыжек, обернулся и крикнул в спальню Валентины Петровны: – Валь! Завтракать будем или как?!
– Не кричите, ребенка разбудите! – Антонина строго посмотрела на Генку и насмешливо добавила: – Вы разве стерлитамакский?
– Да ты что, доченька! – выскочила из спальни Валентина Петровна, – это ж Гена, брат Кольки-баяниста, они всю жизнь у нас в Иглино жили, дальше Тимашевского почтового отделения, как выяснилось, никуда не ездили, ведь так Гена?
– Не, ну ты скажешь, Валь! – обиделся Генка, еще раз подтянув на живот трико старшего брата Коли, – во-первых, я вообще к Лильке в Тимашево не ездил, а во-вторых, что значит дальше не ездили! Я же в армии служил, Байконур на границе с китайцами от американцев охранял, это теперь там казахи на наших луноходах разъезжают и безобразничают, а раньше ни один киргиз носу не мог подточить!
– Они не на Байконуре, а в Алма-Ате беспорядки устраивают, – поправила Антонина, – ничего, Михаил Сергеевич их мигом приструнит!
Михаил Сергеевич одобрительно крякнул и подтвердил слова Антонины, еще раз поздравив страну с наступившим Новым годом и ближайшим, но долговременным счастьем.
– А ты что же так рано из Уфы вернулась, после обеда обещалась? – отчего-то смущенно перевела разговор Валентина Петровна, выкладывая из холодильника нехитрую, но очень сытную, «без всякой городской химии» деревенскую снедь.
– Сначала в очереди за талончиком отстояла, потом они спросили, где живу, я ответила, что в Иглино, они и сказали, чтобы вот в свое Иглино и возвращалась, там в своем Иглине и шла в свою поликлинику по месту своего Иглинского местожительства!
– Так ты же в уфимской общаге прописана! Что ж ты, доченька, за себя постоять никак не можешь! – всплеснула руками Валентина Петровна.
Антонина грустно качнула пискнувшего Радика:
– Наверное, я задумалась…
Генка хохотнул с набитым ртом, поперхнулся и закашлялся. Валентина Петровна с размаху и с большим удовольствием ударила его по загривку широкой мозолистой ладонью. Ядреный, еще непрожеванный огурец вылетел изо рта Генки, перелетел через всю комнату и закатился под тяжелый резной буфет, доставшийся Валентине Петровне от прабабушки Прасковьи Луковны.
– Ты че, Валь, сдурела?! – вскинулся Генка.
Но Валентина Петровна и Антонина безудержно захохотали. Даже Радик радостно надул пузырь. Ну и Михаил Сергеевич, подмигнув Антонине, тоже не смог сдержать улыбки:
– Шел бы ты, тракторист Гена, Беларусь прогревать! Снега вон сколько навалило, а чистить Иглинские улицы некому – все трактористы в натопленных домах одиноких женщин сидят, да заготовки их летние трескают!
Генка, обиженно сопя, встал из-за стола, быстро собрался, отмахнулся от протянутого пирожка Валентины Петровны:
– Некогда пирожки трескать! Трактор надо прогревать, снега вон сколько навалило! Иглинцам ведь надо и в магазин, и… в другой магазин, и… – Генка задумался, но вспомнил: – в аптеку!
А попрощавшийся уже было с телезрителями Михаил Сергеевич, вдруг решил опять чего-нибудь добавить.
– Кстати, – добавил он, – об аптеках, Антонина! Нашему Рональду, Рейган который за океаном, в аккурат ко дню рождения операцию сделали, простату, пораженную коварным раком, удалили!
– Подарок такой? – удивилась Антонина и встревожилась: – Как же он без нее?
– Ну не знаю, – развел руками Генеральный секретарь, – они там в своих конгрессах и сенатах тоже в задумчивости: а сможет ли их президент теперь супердержавой управлять – без простаты-то?! С другой стороны, на кой она ему в семьдесят шесть лет?
– Не знаю, Михаил Сергеевич, вам, руководителям супердержав, виднее… – потупилась Антонина.

16 января
Без лишнего шума и ненужной в этом деле огласки жилищная комиссия депо номер два распределила среди очередников одну трехкомнатную квартиру, две двухкомнатные, три однокомнатные. От малосемейки на девятом этаже в Цыганских дворах отказались все очередники, а переписавшая полгода назад на дочку Катерину свою полнометражку председатель профкома Ольга Львовна даже обиделась на Калмыкова:
– Что же я, Алексей Кузьмич, не заслужила своим трудом большего?!
На лицах комиссии отчетливо прочиталось: «Каким трудом, Ольга Львовна?!», но все промолчали, а Калмыков вдруг наморщил лоб и вспомнил:
– Так у нас же есть эта! Свежая мать-одиночка! И партия с правительством опять же нам указание дали. Ну что, товарищи, поможем руководству страны в осуществлении и долговременности, так сказать, в почине и во внедрении, так сказать, во всеобъемлющем и повсеместном, так сказать… Михаилу Сергеевичу, одним словом. Кто за данное предложение?
Не все поняла комиссия, но взметнула свои руки вверх.
– Что ж, зовите эту мать-перема… э… в смысле маму-одиночку – радуйте! – подвел итог заседания Калмыков.
* * *
– Сейчас тебе будут дрянную малосемейку в Цыганских дворах с видом на Курочкину гору предлагать, от которой все одиночки отказались, – не вздумай брать, дурында! – Антонину, приехавшую по срочному вызову из Иглино, перехватила перед дверью профкома подруга Люся.
Антонина ошарашено кивнула головой Люсе.
Мимо пробежала Соня Иванова, строго бросив на ходу:
– Срочно на политинформацию! Александр Витальевич приказал, чтобы не опаздывали!
Антонина ошарашено кивнула головой Соне и тихо спросила Люсю, кто этот страшный Витальевич? Люся отмахнулась:
– Да Сашка Антонов! Ты меня слушай: квартиру один раз в жизни дают, потом не придешь, не скажешь: «возьмите эту назад, дайте мне другую – побольше!» Давай стучись.
И Антонина робко постучала в обитую алюминиевым листом дверь профкома.
* * *
– Поздравляем! – хором поздравили Антонину Загубину члены профкома и застенчиво улыбнулись.
Председатель Ольга Львовна, искренне сверкая золотыми коронками на верхних клыках, от имени начальника депо Калмыкова, первого секретаря башкирского обкома партии Шакирова, генерального секретаря Горбачева и почему-то лично от Анджелы Дэвис торжественно протянула застывшей на пороге Антонине ордер на малосемейную квартиру:
– Теперь у тебя, Загубина, все есть: ребенок, квартира, светлое будущее! Теперь ты, Загубина, самая, что ни на есть, завидная невеста!
Антонина ошарашено кивнула головой Ольге Львовне.
Члены профкома по очереди обняли и расцеловали Антонину. А Люба Лесопосадкина подарила шикарный букет цветов, склеенный из цветной папиросной бумаги воспитанниками Черниковского детского дома номер девять, радостно подтвердив слова Ольги Львовны:
– Отбоя от женихов не будет! Все васьки загогуйлы нашего депо в очередь выстроятся к твоей квартире!
«Кто бы язвил!» – подбодрил потупившуюся было Антонину Михаил Сергеевич и тут же предложил всем присутствующим пройти на политинформацию, чтобы услышать важные для граждан Страны Советов сведения о международной обстановке.
* * *
– Уважаемые товарищи! – объявил коллективу депо Саша Антонов, – слово для политинформации вместо внезапно заболевшей расстройством желудка Зинаиды Геннадиевны предоставляется нашей одной из самых перспективных комсомолок депо Ивановой Соне.
– Уважаемы товарищи! – звонко подхватила переданное слово Соня, – сегодня в Китайской народной республике сменилось руководство страны, новым генеральным секретарем Коммунистической партии Китая стал Чжао Цзыян, он сменил на этом важном посту, – Соня вдруг замолчала, затеребила вырезку из газеты «Советская Башкирия», покрылась пятнами и с тихим ужасом дочитала: – Ху Яобана!
– Кого?! – одновременно спросили Загогуйла, Идрисов, Шишкин, начальник депо Калмыков и, как показалось Антонине, настороженно приподнял бровь Генеральный секретарь Советского Союза, висящий на стене за Ивановой.
– Спокойно, товарищи, спокойно! – пришел на помощь Соне комсомольский вожак Антонов, – наши имена, может быть, тоже вызывают легкое недоумение у китайских водителей троллейбусов. К тому же я хотел бы довести до сведения сидящих тут комсомольцев, что на нас с вами девятым валом справедливости, прогрессивным торнадо, ураганом свободы надвигается ленинский зачет! Готовьтесь, товарищи ленинцы, ведь тот, кто не сдаст зачет, того мы у!.. – Антонов на всякий случай посмотрел на Калмыкова, – мы найдем, чего тому того, как и где!

Глава вторая
Отцы и, видимо, дети

21 января
Не успела Антонина въехать в пахнущую свежей краской малосемейку, как сбылось пророчество Любы Лесопосадкиной – в выкрашенную белой грунтовкой дверь гулко постучали. Первым из васек загогуйл оказался завгар Шишкин. Антонина, чувствуя за спиной единоличные двадцать семь квадратных метров, довольно уверено пригласила Павла Семеновича войти в квартиру. Шишкин шагнул в малюсенький коридор, торжественно поставил на табурет большую, но легкую картонную коробку, снял серую кроличью шапку, достал из внутреннего кармана расческу с мелкими зубчиками и, глядя в большое зеркало заднего вида списанного на металлолом троллейбуса тети Раи, зачесал на уходящую к затылку поверхность лба тоненькие волнистые пряди.
– Вот! – Шишкин дунул в расческу и с достоинством указал ею на коробку, – в наш хозмаг на Кольцевой завезли, в очереди стоял!
Антонина сразу поняла, что это дюралевая сушилка, точно такую она купила сама, точно такую ей потом подарили Люся Кренделькова, Люба Лесопосадкина и Соня Иванова, когда она устроила им в общаге отвальную – отвальная была такая бурная и веселая, что между выстукиванием чечетки и исполнением «камыша» Люся махнула рукой и подарила подруге в придачу к общей сушилке «Горизонт» Васьки Загогуйлы, который она «все равно почти не смотрит».
– Проходите на кухню, Павел Семенович, – вздохнула Антонина, переложила коробку на пол под неодобрительное хмыканье переобувавшегося в домашние тапочки Шишкина, взяла табурет, внесла его в малюсенькую, оттого целиком залитую солнечным светом кухоньку и предложила завгару на этот табурет сесть.
– Он у тебя один что ли?! – удивился Шишкин.
– Кто?! – удивилась в ответ Антонина.
– Табурет, конечно! Не ребенок же! – раздраженно поморщился Шишкин, – как назвала-то, кстати?
Антонина вспомнила прокуренную бытовку, смятое платье в горошек и не без сарказма ответила:
– Вы про табурет или про моего сына?
Михаил Сергеевич одобрительно усмехнулся.
– Ты не груби старшим, что это у тебя сетевой приемник трещит, не коротнул бы, а то сожжешь хоромы, – настроение Шишкина и так невнятное стало портиться.
Антонина поставила на плиту чайник и чиркнула спичкой.
– Радиком назвала.
Шишкин вытаращил глаза:
– А Радик тут причем?! В смысле это… Ну ты даешь, Загубина!
– Вам-то что, Павел Семенович? – Антонина насмешливо посмотрела на раскрасневшегося Шишкина, – чай будете с сахаром или с земляничным вареньем, мама вчера из Иглино летние запасы привезла?
– С земляничным, конечно! – сглотнул слюну завгар, но тут же опомнился: – нет, некогда мне. Я вот что, Загубина, хотел сказать. Тут понимаешь, у меня, сама понимаешь, жена Леля, понимаешь, очень строгая, дети, понимаешь, тоже капризные – это им подавай, то… Ну это, понимаешь…
– Да понимаю, понимаю! Не волнуйтесь вы, Павел Семенович! Не виноватый вы! – Антонина выключила газовую конфорку под чайником и зачем-то вылила из него воду в раковину.
– Ну я пойду тогда, – Шишкин встал, вышел из кухоньки, но в коридоре вдруг замялся и робко попросил: – ты хоть покажи этого, ну, Радика?
Антонина на секунду задумалась, потом скользнула в комнату и нежно вынесла сопящего младенца.
Павел Семенович вдруг расплылся в улыбке, закряхтел, вытянул губы трубочкой, сказал «у-тю-тю» и добавил:
– Ну какой же это Радик!
Когда Антонина унесла сына в комнату, Шишкин сунул в карман одиноко висящего на вешалке пальто, пошитого на уфимской швейной фабрике «Мир», новенький, хрустящий червонец.
* * *
Не прошло и получаса, как в дверь Антонины постучал уже сам Василий Загогуйла. Шагнул без приглашения в квартиру, небрежно поставил, почти бросил, на пол легкую картонную коробку:
– Вот, Идрисов по блату достал! Тут еще поэт Выдов в очередной раз нашелся, оказывается с каким-то Поповым ходил знакомиться, целую неделю, говорит, стихами боролись, ну и поэму тебе написал, «Вольтова дуга» называется.
Василий достал из левого внутреннего кармана модного дерматинового пиджака от Жоржика Кукина школьные тетрадные листки в клеточку, исписанные мелким, пляшущим «эх, яблочко!» почерком.
– Ну, и мы в бригаде тоже по стишку сбросились, – добавил он к тетрадным листкам вынутый из правого внутреннего кармана замызганный, но довольно пухлый конверт с зелеными трешками и синими пятерками.
Василий, довольный своей остротой, бережно вытянул из заднего кармана джинс плоскую, сваренную из нержавейки фляжку и поднял журавлиную ногу, чтобы шагнуть на кухню.
– Обувь сними! – ударила кулаком в хлипкую печень Васьки Антонина, – маленький в доме!
Василий, чуть не охнул и тут же испугался: не слишком ли много скопилось в его организме цирроза? Потом пугливым новобранцем быстро сбросил зимние сапоги на каблуках и чуть не встал по стойке смирно. Антонина, положив конверт на коробку четвертой дюралевой сушилки и, протянув Загогуйле домашние тапки, неожиданно поразилась не такому уж и высокому росту всегда такого длинного Василия, а взглянув на его синие с черными влажными пятнами носки, решила задним умом, что не надо было заставлять гостя разуваться.
Сев за стол, Василий налил из своей фляжки в нетронутую Шишкиным массивную кружку Туймазинского фарфорового завода три «булька», выпил и тут же приосанился:
– Когда в Афганистане в ГРУ служил, мы ночью в душманском тылу по «булькам» наркомовские сто грамм наливали – вот привычка и осталась.
– У тебя же, Василий, плоскостопье, – какое ГРУ? – Антонина хотела усмехнуться, но лишь вздохнула: – И эту байку в вашей компании обычно рассказывает Ричард Ишбулдыевич.
– Ну и что? Общая такая шутка. А ты что же, не в нашей теперь компании? – осклабился Загогуйла.
– Не знаю, – задумчиво сказала Антонина и отстраненно посмотрела в окно. На кухнях противоположного дома под не очень яркими лампочками, одиноко висевшими на кривых проводах, сидел уставший после рабочего дня рабочий класс, тыкал вилками в еду на тарелках и тоже о чем-то беседовал, – у меня теперь компания в комнате сопит.
Василий крякнул и налил в кружку еще три «булька».
– Тебе по понятным причинам не предлагаю! Вчера Луизка-практикантка домой в Тимашево ездила, у нее мать почтальонкой сутки-трое работает, времени много – такой самогон варит! Вот привезла канистру, ничего уже не осталось – со дна слил, жаль тебе попробовать нельзя.
Антонина поставила на стол сковородку с холодной яичницей и протянула Василию вилку:
– Знаю я эту почтальонку! Кто победил-то?
– В смысле? – поперхнулся Загогуйло.
– Ты же сам только что говорил про Выдова с Поповым, как они целую неделю стихами на брудершафт, бились!
– Что-то ты, как в гололед, притормаживаешь! – хохотнул Васька и размазал вилкой желток по сковородке, – Выдов сказал, ничья у них вышла, Попов ему на память собаку подарил, гипсовую – полметра высотой. Тебе, кстати, не нужна для интерьера, у нее только передняя нога отломана, но ее можно эпоксидкой приклеить?
– Лучше Лесопосадкиной в Красный уголок отдайте, она же культмассовый сектор. А Попова я помню, он к нам в школу приезжал, в актовом зале стихи про Родину и ее врагов читал, а Таньке Будановой и Мотьке Крамаровой за то, что одна спросила, когда коммунизм наступит, а другая – правда ли будто Пушкин негром был, книжки свои подарил. До сих пор, наверное, в нашей школьной библиотеке под стеклом лежат.
– Да! Насчет победителей! Тут, в твоем дворе вроде бы кроличья шапка завгара стала мелькать? Смотри, и ему передай, чтобы смотрел, он только в нашем депо завгар, а за воротами ему рога моментом обломают!
Антонина вдруг глупо улыбнулась и предложила Василию магазинных пельменей, которые варятся быстро, а если их потом обжарить на сливочном масле, то приобретают золотистую корочку и со сметаной становятся очень даже съедобные.
– Ты чего так обрадовалась? – скривился Василий и тряхнул пустую фляжку, – не надо пельменей!
Антонина и сама не могла понять, отчего поднялось ее настроение. Поняла через неделю, когда у дверей ее квартиры Павел Семенович Шишкин вцепился в меховой ворот полушубка Василия Степановича Загогуйлы, а тот вцепился в лацканы новенького польского плаща на искусственном меху Шишкина, только вчера купленного у буфетчицы Верки за новогоднюю премию с четвертой, давно отложенной на новый спиннинг с набором разноцветных блесен. Шишкин и Загогуйла, сопя и кряхтя в свирепом молчании, возили друг друга спинами по стенам подъезда, стряхивая на серый бетонный пол нежную белую штукатурку. Выглянувший в это время на лестничную площадку широкообразованный молодой стоматолог Лева Сидоров, поинтересовался тогда у соседки:
– Что за Гамбургский счет такой в нашем подъезде?
На вопрос Антонина радостно ответила:
– Да так, из-за меня дерутся, – и нежно добавила: – Дураки!
Из приоткрытой двери в квартиру Левы Сидорова раздался задорный телевизионный смех членов рабочего коллектива АЗЛК – Генеральный секретарь только что рассказал им, после радужных перспектив, одну из своих искрометных пятнадцатиминутных шуток, добавив под общее веселье, что велел прекратить тратить деньги на никому ненужное глушение когда-то вражеских, а сегодня всего лишь вещающих плюрализм радиостанций.
* * *
Интеллигентный с легкой гнусавинкой голос без всякого шума, треска и свиста удивленно сказал: «би-би, – и совсем растерявшись, добавил: – си…»

Глава третья
Сквозь асфальт развитого социализма

3 февраля
– Я покурю в форточку? – Люся чиркнула спичкой.
Антонина тут же задула маленький желтый огонек, мягко, но бескомпромиссно забрала спичечный коробок из рук подруги, положила его в ящик кухонного столика и плотно задвинула:
– В общаге покуришь, он у меня знаешь какой чувствительный!
Люся хмыкнула и сунула сигарету обратно в пачку:
– Верка кафе открывает, говорит, Идрисов ей сказал, что Горбачев разрешил кооперативы в общественном питании организовывать, теперь она ищет, кто ей пельмени будет лепить, чтобы в своем буфете работягам продавать – ты же все равно дома сидишь – постряпай!
– Как в своем буфете?! Он же государственный! – возмутилась Антонина, – и что значит постряпай?! Я буду стряпать, а она будет продавать?! Это ж эксплуатация!
Люся пожала плечами:
– Ну как хочешь! Кого-нибудь другого найдет.
Подруги молча выпили по чашке чая. Люся, оттянув рукав, посмотрела на часы и, прошагав указательным и средним пальцами по столу, сказала, что ей пора, потому что в дэка Машиностроителей вот-вот дискотека начнется. Шагнув за порог, Люся тут же закурила, облако сизого дыма мгновенно втянулось в квартиру Антонины. Через несколько секунд захныкал Радик.
* * *
Игорь Кириллов строго объявил, что Советский Союз вынужден прекратить свой односторонний мораторий на ядерные испытания, потому что США 3 февраля на полигоне в штате Невада провели подземный ядерный взрыв, а он с декабря 1986 года был уже двадцать пятый! Тогда, как мы, СССР, то есть, не произвели за это время ни одного испытания!
Антонина расстроилась, выключила Игоря Кириллова по телевизору и включила Михаила Сергеевича по радио:
– Как же так, Михсергееич, вы же обещали, что безъядерный мир будет!
Горбачев раздраженно кашлянул:
– Я, Антонина, свои слова держу! Тебе вот квартиру дали? Дали! Соседу твоему Левке Сидорову, как молодому зубному специалисту, дали? Дали! А до 2000-го года еще тринадцать лет, между прочим! Жди, и безъядерный мир тоже обязательно наступит!
– Да! А Верке кто разрешил пельмени в государственном буфете продавать?! – возразила Антонина.
Горбачев крякнул:
– Ну ты не мешай котлеты с пельменями! Кооперацию еще Ленин разрешал! Для того все и делается, чтобы заставить мелкую буржуазию работать! Пусть кормит гегемона!
– Кого?.. – растерялась Антонина.
– Тебя, дурында! Ты ведь у нас пролетариат, хоть и в декрете! – развеселился генсек и переключился на радиопередачу «Мелодии и ритмы зарубежной эстрады».

5 февраля
Утром к Антонине зашел Идрисов, передал от Верки мясорубку, свинину с говядиной, лук, муку и яйца. Сказал, что теперь в стране пельменей будет полное изобилие, качество этих пельменей по сравнению с магазинными возрастет стократно, а цена упадет до полной доступности всем слоям населения, потому что люди на себя начинают работать, а не на государство! Сказал, но добавил, что народ все же надо постепенно приучать к высококачественным продуктам и вынул из сумки две буханки серого хлеба:
– Вместе с мясом накрутишь! Фарш только вкуснее станет!
* * *
За несколько дней до старта заболел бортинженер Александр Серебров. Основной экипаж во главе с командиром Владимиром Титовым заменили на дублирующий. 5 февраля космический корабль Союз ТМ-2 с Юрием Романенко и Александром Лавейкиным стартовал с Байконура.
* * *
Весь день, разрываясь между комнатой с капризничающим Радиком и кухней, Антонина крутила фарш и месила тесто. К вечеру, не чувствуя ни ног, ни рук, она вынесла морозиться на балкон две сотни пельменей.
* * *
Космический корабль Союз ТМ-2 успешно пристыковался к станции «Мир». Экипаж Романенко и Лавейкина чувствовал себя нормально. Александр Серебров радовался за товарищей по общему делу и, конечно, досадовал на свою болезнь, сорвавшую его полет с Титовым. Ирина Пронина, которую в марте 1983 года за месяц до старта из-за развода с мужем заменили на Сереброва, тоже радовалась за товарищей по общему делу и даже посвятила им стихотворение, написав в правом верхнем углу: «Сереброву».
* * *
– Ты что так мало налепила?! – возмутился Идрисов, – ты давай, шевелись, не на троллейбусе своем по проспекту Октября ползешь! Деньги вразвалочку не зарабатываются! Крути педали Загубина, шевели булками! А то мы с Веркой мигом кого пошустрее найдем!

19 февраля
– Оно же с душком! – Антонина чутким носом молодой мамаши почувствовала неладное и сунула голову в пакет с мясом.
– Ничего, ничего! – успокоил Идрисов, – подержишь свинину в воде с уксусом, положишь в фарш побольше лука, перца – он дешевый – никто и не заметит!
Но 19 февраля после двухчасовой дискуссии, начатой переехавшим из Свердловска в Уфу на временное место жительство водителем и поэтом Выдовым, о праве секретариата Союза писателей СССР отменять решение об исключении Бориса Пастернака из членов Союза писателей отравилась вся двести четырнадцатая комната.
– Закон обратной силы не имеет! – кричал, склонившись над унитазом, Выдов, – раз выгнали, то пусть назад по всем правилам вступает, тут в писатели вон какая очередь!
– Ты у кого бормотуху брал? – кричал в другой унитаз в соседней кабинке Загогуйла.
– Вы же вместе у тавтимановской тети Шуры брали, – авторитетно вмешивался в разговор из другой кабинки Ричард Ишбулдыевич, – тут дело, думаю, в другом!
– Точно! – соглашался мыливший над раковиной руки вместе с рукавами рубашки Серега Шептунов, – мы чем закусывали?
Чем закусывали не помнил никто, но все вспомнили, что в обед в буфете у Верки съели по двойной порции пельменей с домашней хреновиной Антонины.
– А я две с половиной порции взял! – опять побледнел Выдов.
– Курва! Отравила за наши собственные деньги! – взревела двести четырнадцатая комната и ринулась топтать кирзовыми пролетарскими сапогами первые нежные ростки капитализма.
* * *
Идрисов быстро сказал, что он ни при делах и нырнул в подсобку. Верка сначала осклабилась и презрительно послала всех разом, пригрозив пролетариату только что у нее бесплатно отобедавшим участковым Лампасовым, но, когда Загогуйла перевернул шаткий столик, рассыпав соль из солонки по всему полу, а Выдов продекламировал: «Сама свои пельмени жуй, день твой последний приходит, буржуй!» – сильно трухнула. Трухнула и заверещала:
– Это не я! Это декретница Тонька Загубина тухлых пельменей налепила! Наше хорошее мясо своему толстомордышу отложила, а для вас, работяг, из Иглино некондицию привезла! Зря что ли ее мамаша трехлитровую банку хреновины от чистого сердца подарила?!
Двести четырнадцатая комната матюкнулась, но идти бить одиночку с грудным ребенком не пожелала – и пыл угас, и Загогуйла сказал, что сам разберется, да и Цыганские дворы хоть недалеко были, но по февральскому морозцу – в лом.
– В лом! – так и сказал Ричард Ишбулдыевич.

Глава четвертая
Красные дни календаря

23 февраля
Едва Антонина успела покормить ребенка, как пришла Люся. Люся пришла не одна – вместе с Лесопосадкиной. «Чего-нибудь просить будут» – догадалась Антонина. Так и вышло. Посюсюкав над спящим Радиком, выпив по две кружки чая, съев вазочку варенья и пачку печенья, подруги выложили:
– Мы тут вот, что решили: надо мужикам вечеринку устроить! Главное, чтобы они ее запомнили, как шикарную, тогда на восьмое марта им неудобно будет дарить нам мимозы и тут же напиваться, а придется сложиться на приличные подарки. Кумекаешь?
– Нет, – честно ответила Антонина.
– Мы им намекнем, что лучший подарок женщине на восьмое марта – это гэдээровский сервиз! В профкоме, как раз, остался один нераспределенный комплект и Ольга Львовна готова его придержать для нас!
Антонина опять ничего не поняла, но резонно заметила:
– Я не смогу на вечеринку…
– Это необязательно, сейчас главное сброситься, чтобы мужикам все устроить!
– У меня сейчас нет, вы у Верки возьмите в счет моей зарплаты, – предложила Антонина.
Люба Лесопосадкина тут же стала собираться домой, а Люся всплеснула руками:
– Так ты ничего не знаешь?! Верка-то твоя сбежала! Оставила записку, что никому ничего не должна, так как ни с кем никакого договора не заключала. Идрисов эту записку всем зачитывал. Оказывается, она даже Калмыкову не отстегнула!
– Как же так, – захныкала Антонина, – я же с утра до вечера эти пельмени… мама еще помогала, соленья из погреба ей возила, мы стиральную машинку хотели…
– Ну ты подруга даешь, нашла кому доверять! Это ж Верка! Что ж ты такая кулема-то!
– Так ты сама ее мне сосватала! – зарыдала Антонина.
– Ты меня, подруга, в свои коммерческие дела не вмешивай! Я на стиральную машину пельменями не копила!
Лесопосадкина дернула за рукав Люсю:
– Пошли к Соньке Ивановой, тут глухо!
* * *
– Ну поздравляй! – сказал заплаканной Антонине Шишкин и тут же поставил на одну из стоящих у дверей коробок с дюралевыми сушилками бутылку шампанского, нежно придвинув к ней коробку конфет «Родные просторы».
Антонина расплакалась еще больше и сказала, что нечем ей поздравлять – обокрала ее Верка. Шишкин оценил обстановку, вздохнул и раздеваться не стал.
– Ты не переживай, я так этого дела не оставлю! Я подниму вопрос! Напишу куда надо. Может даже на собрании трудового коллектива выступлю… – вяло пообещал Шишкин и озабочено посмотрел на картонные коробки с сушилками.
Завгар потоптался минут пять на сплетенном Валентиной Петровной из разноцветных тряпочек коврике, чмокнул Антонину в щеку, приобнял одной рукой и, аккуратно прихватив другой рукой конфеты с шампанским, исчез в темном коридоре подъезда.
* * *
– Ну поздравляй защитника! Только без пельменей! – Загогуйла пьяно осклабился и раскрыл объятия.
Антонина вдруг рассвирепела, яростно ударила Загогуйлу в грудь и вытолкала за дверь.
– Да я тебя спас, между прочим! – кричал в подъезде Загогуйла, – от справедливой расправы отравленного твоими пельменями рабочего класса!
Загогуйла кричал и пинал двери лифта, потом достал зажигалку, спалил пластмассовую кнопку вызова, сунул зажигалку мимо карманчика джинсов и, раскачивая перила, спустил свое уставшее тело по ступенькам вниз.
* * *
Антонина сидела на табурете в темной кухне у окна и смотрела в черное зимнее небо. На руках тихо причмокивал Радик, им обоим светила сверхновая звезда под названием 1987А.
– Представляете, Михаил Сергеевич, это первая Сверхновая, которую с 1604 года видно невооруженным взглядом, – поделилась Антонина с главнокомандующим.
– Ну откуда, Загубина, ты это можешь знать? – усмехнулся генсек.
– Оттуда, – Антонина чмокнула Радика, – сосед Лева-стоматолог рассказал, его сегодня зубные женщины на работе поздравили, он немного с ними выпил, а после со мной около лифта, который Васька сломал, разговорился. Оказывается, его дядя Гриша кандидат астрономических наук и работает в планетарии на Горсовете, еще он рассказал, что все болезни у человека от кариеса, к тому же он умеет гадать по руке, занимается каратэ и может разрубить кирпич одним ударом ладони, а писатель Михаил Шолохов – поддельный.
– Ты, Загубина, сначала одного на ноги поставь! – строго заискрил сетевой приемник, – потом будешь кирпичи рубить! Шолохов поддельный! Сверхновая, е-мое! Лучше бы телевизор включила, послушала, как рабочий класс директоров выбирает!
Антонина обиделась на прямолинейную выволочку генсека, поэтому телевизор включила без звука. Игорь Кириллов торжественно открыл рот и с удивлением обнаружил, что не слышит свое мужское достоинство – сочный густой баритон. Шевеля губами, слегка, но доброжелательно, улыбаясь, он беззвучно поведал о том, что сегодня на рижском заводе микроавтобусов «РАФ» случились первые перестроечные выборы директора предприятия. «Из пятнадцати кандидатов, – проартикулировал Кириллов и показал взлохмаченного кандидата из сборочного цеха, прилизанного из комскомитета, строгого из парткома, – трудовой коллектив автомобилестроителей выбрал своим руководителем Виктора Боссерта!»
* * *
Кандидат в депутаты Орджоникидзевского райсовета Идрисов телевизор смотрел со звуком и очень внимательно.

Глава пятая
Вешние воды в стране Советов

10 марта
Восьмое марта пролетело как-то незаметно, и ничем особенным не запомнилось.
– Так уж и ничем? – спросил Антонину Михаил Сергеевич.
Антонина наморщила лобик и тут же всплеснула руками:
– Люська Кренделькова с Любкой Лесопосадкиной подрались! Все решили, что из-за мужиков, а они из-за сервиза! Люська подумала на Любку, а Любка – на Люську! Оказалось, сервиз у Ольги Львовны за рекомендацию для ее Катьки в международный комсомольский лагерь выменял Сашка Антонов. В общем, сервиз достался Соньке Ивановой. Люська с Любкой тут же опять подружились, но Соньку материть не стали и даже не обиделись, потому что в депо все говорят, будто Соньку подташнивает, а Антонов ходил в ювелирный магазин кольца обручальные смотреть!
– Ух ты! – одобрительно ухнул генеральный.
* * *
– Ух ты! – ухнула избирательная комиссия, когда Идрисов после Калмыкова вошел в избирком и, ни у кого не спросясь, ни с кем надо не посоветовавшись, тоже выдвинул свою кандидатуру в директоры троллейбусного депо номер два.
Когда же на следующий день после ночного разговора с женой и тещей: «Рохля гаражная! Ничтожество из колхоза имени семилетней общеобразовательной школы! Отдала лучшие годы! И я тоже с Лелей отдала! Сел на мою шею! И на мою пенсионную шею сел! И ноги свесил! И мои ноги свесил! Тебе Горбачев туза из своего рукава вытащил?! Шанец дал?! Ну так хватай, пока другие не расхватали!», – в избирательную комиссию принес заявление Шишкин, никого это не удивило, потому что до него уже принесли свои заявления Антонов, Ричард Ишбулдыевич и освободившийся по УДО Кучемасов.
* * *
Павел Семенович, нервно балансируя на пляшущем табурете, два часа что-то вымерял рулеткой под потолком кухни Антонины, пуская по стене ровные ряды карандашных крестиков. После этого, выпив четыре полулитровых кружки чая, выскоблив до дна вазочку с земляничным вареньем, торжественно сообщил:
– В общем, так, Антонина, баллотируюсь я! Дома посоветовался, прикинули всей семьей шансы, так сказать, мозговую атаку провели и решили: надо спасать наше депо номер два! Ну и, наверное, в новом положении уже не смогу так просто вот приходить сушилки вешать, но, Антонина, я тебя не забуду, буду, так сказать, курировать.
Антонина устало отвела взгляд в сторону белой стены:
– Наверное, еще надо крестик нарисовать?
Шишкин не понял, но на всякий случай обиделся:
– Я ей тут про судьбоносное, а она про крестики! Мало их тебе, что ли?
– Да нет, хватает… – Антонина перенесла со стола в раковину кружки, ложечки, блюдца, пустую вазочку и открыла воду.
Шишкин подошел сзади, приобнял Антонину и горячо зашептал ей в ухо:
– Светка с Игорешкой хотели «Запорожец» купить, чтобы по Москве на метро не ездить, а им сказали, что скоро будут новую машину выпускать, «Таврия» называется. С виду, как вазовская «восьмерка», только дешевле в сто раз и расход у нее, Игорешка по телефону рассказывал, всего пять литров на сто километров. Может и не врет…
Антонина сняла с гвоздя, вбитого на прошлой неделе Загогуйлой в стену, полотенце и вытерла руки:
– А Папа сегодня по телевизору сказал, что он против искусственного оплодотворения.
– Чей папа?! – спросил Павел Семенович.
– Ты же говорила, что его медведи в Арктике съели! – удивился Михаил Сергеевич.
– Наверное, римского народа, раз он римский, – ответила Антонина Шишкину, а Горбачеву возразила: – моего папу не съели, он сам кого хочешь мог съесть, папа просто превратился в Северное сияние.
Генсек хмыкнул. Шишкин выдернул из радиорозетки вилку приемника:
– Ну и при чем тут искусственное оплодотворение?!
– Да я про выборы ваши, – Антонина воткнула радиовилку обратно.
– Ну знаешь! – вскипел Шишкин.
– Ну знаешь! – вскипел главнокомандующий.

27 марта
Шишкин пришел с маленьким фанерным чемоданчиком, достал из него дрель, отвертки, шурупы, гвоздики, отвес и хлопнул себя по лбу:
– Чепики забыл!
Но все же, после четырех часов сверления, вбивания и вкручивания, подвесил над раковиной сушилку:
– Ровно? – удовлетворенно спросил Шишкин.
– Ровно, – устало согласилась Антонина, стараясь не смотреть на слегка сползающий вниз правый угол.
Павел Семенович вымыл под сушилкой руки, вытер их полотенцем, протянутым Антониной, и, возвращая полотенце, ухватил, как бы не рассчитав расстояние, влажными руками Антонину за бока и зашептал тоже влажно:
– Светка с Игорешкой на «Таврию» копят, пять литров на сто километров, я тоже хочу в очередь встать, с Лель… с семьей, то есть, в сад ездить самое то, хотя, может быть, «Москвич», конечно, лучше, а вот к «восьмеркам» нет у меня доверия…
Антонина понимала, что подвешенная сушилка стоит какой-то благодарности, но упираясь кулаками в пахнущую тяжелым мужским коктейлем из пота и одеколона «Шипр» грудь завгара, готова была, максимум, на чекушку с ядреным огурчиком маминой засолки. На помощь пришел взревевший Радик. Шишкин ослабил хватку, Антонина, напротив, с тройной силой его оттолкнула и бросилась к сыну.
Павел Семенович аккуратно положил дрель в маленький фанерный чемоданчик и вдруг шмыгнул носом:
– Вызвали, понимаешь, старшие товарищи и говорят: «Ты коммунист, Шишкин, или бандит с большой дороги?!», – Шишкин положил в чемоданчик отвертку, – вот так прямо и сказали: «С большой дороги!» А дома потом чего сказали! – Шишкин положил в чемоданчик шурупы, – в общем, Загубина, не было у нас демократии и не будет! Кучемасову пообещали аннулировать его УДО и опять отправить в «девятку» на улице Новоженова бревна таскать для спичечной фабрики имени 1 мая, – Шишкин положил в чемоданчик гвоздики, – про Ишбулдыевича какой-то Непроливайко в «Трезвости – норме жизни» статью написал, он теперь бегает по киоскам, все газеты скупает, – Шишкин захлопнул чемоданчик, – Антонова на овощебазу переводят, Сонька по секрету Любке Лесопосадкиной рассказывала, что чуть ли не в диссиденты теперь хочет записаться. Один Идрисов остался – по депо с рукописными листовками бегает.
Все эти истории Антонина давно знала от Люськи, Любки, Соньки, иногда Васьки, но не прерывала Павла Семеновича.
Шишкин, потоптавшись на пороге, опять было потянулся к Антонине, но передумал, слегка пнул картонные коробки и посоветовал остальные сушилки отвезти к матери в деревню, потому как там, они непременно пригодятся.
– У меня мама в райцентре живет! – не выдержала Антонина и слегка обиделась за маму и поселок Иглино.
* * *
– Мне бы твои проблемы, Загубина! – тяжело вздохнул Михаил Сергеевич, – сегодня дочка второго рожает, а у меня сплошь встречи на высшем уровне! Даже не знаю, кто у Ирины будет – мальчик или девочка…
– Да два часа уже, как родила! – раздраженно перебила Михаила Сергеевича Раиса Максимовна, – внучка! Анастасия!
– Все-таки в честь твоей бабушки?.. – опять вздохнул главнокомандующий, – а я думал мою увековечим – Василисой назовем…

1 апреля
– Шутишь?! – не поверила Люсе Антонина.
– Вот тебе крест! – размашисто перекрестилась Люся.
– Ты чего это?! – Антонина заворожено проследила за торжественным телодвижением подруги.
Люся потянула цепочку на шее и вытянула из межсферической глубины маленький серебряный крестик:
– С Любкой и Сонькой ходили тайно креститься. Сонька просила никому не рассказывать, а то ее Санька Антонов из комсомола выгонит. Поп такой молоденький, Алексеем зовут. В квартире у него на восьмиэтажках – я тебе потом покажу где, но ты никому – иконы в каждом углу, даже в ванной комнате, в ванной нас и крестил, догола, представляешь, заставил раздеться! С головой в воду окунул, еще из медного ковшика сверху полил. «Одевайтесь», – говорит. А Любка-дура: «Можно я сначала обсохну!» А он так покраснел и говорит: «Можно». Ночью с 18 на 19 апреля в Инорс поедем, будем там Пасху праздновать – в церкви всю ночь стоять.
Антонина примерила Люсин крестик и решила, что тоже неплохо было бы креститься, а уж Радика для здоровья – так обязательно! Она забыла по какому поводу не поверила Люсе, Люся забыла по какому поводу перекрестилась. А поводом было избрание начальником троллейбусного депо номер два Идрисова, бодро обвинявшего всю избирательную кампанию предыдущее руководство в некомпетентности, кумовстве, старорежимности и развитом социализме. Листовки Идрисова висели в курилке, туалете, столовой и даже периодически срывались с оббитой дерматином двери Калмыкова. В присутствии представителей Орджоникидзевского райкома партии на кумачовый стол перевернули урну для тайного голосования, при всех пересчитали и обомлели. Лишь Михаил Сергеевич в телевизоре «Витязь Ц-281Д1» развел руками и сказал: «А что поделаешь? Плюрализм, товарищи, плюрализм!» Через полчаса председатель профкома Ольга Львовна и заведующая культмассовым сектором Любовь Лесопосадкика заклеили латунную табличку «Калмыков Алексей Кузьмич» белым листом бумаги с выведенными черным фломастером «Идрисов Масгут Мударисович».
* * *
Вечером Антонина вспомнила рассказанную Люсей новость, запоздало всплеснула руками, но тут же опять о ней забыла, потому что в это время в СССР с официальным визитом уже пять дней находилась премьер-министр Великобритании Маргарет Тэтчер. До 1 апреля не отходил от «железной леди» Михаил Сергеевич, позабыл о стране, жене и КПСС, а когда встречался с встревоженным взглядом Антонины, не говорил, как обычно, много ободряющих слов с неясным смыслом, лишь потерянно улыбался с экрана телевизора и куда-то рассеянно смотрел. Лишь 1 апреля Игорь Кириллов в программе «Время» объявил Советскому Союзу, что Маргарет Тэтчер отбывает на родину, но не поверила Антонина Кириллову:
– Уезжает! И вас тоже с первым апреля! Знаем мы этих премьер-министерш! Сидит где-нибудь на правительственной даче и отвлекает Михаила Сергеевича от государственных дел! И куда только жена нашего главнокомандующего смотрит!
Раиса Максимовна промолчала, она лишь поджала губы, сделала свое знаменитое каменное лицо и велела медсестре 4-го управления минздрава СССР перепеленать внучку Настеньку в третий раз.

Глава шестая
Христос воскрес

19 апреля
Ласковое апрельское солнышко приятно пригревало, Радик лежал в голубой коляске и улыбался окружающему миру. Антонина улыбалась Радику. Валентина Петровна улыбалась, глядя на дочь с внуком. Люся не улыбалась никому, она хмуро шла со смены домой в общагу:
– Привет, Загубина! Гуляете? Хорошо тебе, а у меня ручник не держит, сцепление заедает и микрофон фонить стал – объявляю остановки, а пассажиры и так, как бараны, а тут еще и понять ничего не могут!
– Скажи Сереге Шептунову – пусть его бригада ремонтирует, – посоветовала Антонина.
– Да сказала уже, некогда ему, к Первомаю с Антоновым готовятся. Да и не в этом дело! Весь день такое ощущение, что как будто еще со вчерашнего вечера чего-то забыла. Здрасьте, тетя Валя!
– Христос воскрес, Людмила! – еще ласковее улыбнулась Валентина Петровна.
– Вспомнила! – хлопнула себя по весящему на груди крестику Люся, – мы же на Пасху в церковь с девчонками собирались! Нас же Алексей там ждал – обидится теперь, наверное… – Люся Кренделькова совсем расстроилась и, не попрощавшись, пошла к железной на тугой пружине двери общежития троллейбусного депо № 2.
* * *
Вечером, уложив Радика, Антонина шепнула ВЭФу: «Христос воскрес, Михсергеич!». «Я тебе так скажу, Загубина, – вздохнул радиоприемник, – оно, конечно, нужны и другие нравственные ориентиры, плюрализм опять же, я вот не исключаю встречу с Папой Римским и, вообще, надо пересмотреть догмы, расширить кругозор, Яковлев тоже говорит, давай, мол, отдадим церкви ее имущество, ну, в общем, воистину воскрес, Загубина!»

1 мая
Антонина сварила маленькую картофелину и тонкую кривую морковку, протерла их через мелкое сито, добавила чайную ложку сливочного масла и четвертушку вареного желтка, растертого в молоке. Радик все это выплюнул себе на живот и, взревев, потянулся маленькими ручонками к груди матери. Мать чертыхнулась, потому что раздался звонок в дверь. Антонина открыла и от неожиданности впала в ступор. Верка-буфетчица, не дожидаясь приглашения, шагнула через порог.
– Ну все! – объявила Верка, – новая жизнь началась – законная! Индивидуально-трудовая! У тебя большой цинковый таз есть литров на пятьдесят?
– Нету у меня таза… – на всякий случай испугалась Антонина и на всякий случай закрыла собой сына.
– Ничего, ванна тоже сойдет! Джинсы будем варить! – заглянула в малюсенькую ванную комнату Верка.
– Зачем их варить, это же не пельмени, – так и не могла придти в себя Антонина.
– Ну колхоз! Ну Иглино! Это же последний писк моды! Кстати, о пельменях! Будем считать, что ты мне ничего не должна, начнем, как говорится, жизнь с чистого листа: я тебе привожу джинсы с уфимской швейной фабрики «Мир», белизну из Стерлитамака и все остальное, ты отпарываешь от джинсов этикетки, варишь, сушишь их, потом пришиваешь фирменные лейблы из Армении – я тебе их тоже привезу – и получаешь с каждой пары э-э… Ну потом договоримся! – улыбнулась Верка и приобняла Антонину.
Радик захныкал, Антонина наконец пришла в себя:
– Я тебе должна за пельмени?! Да как ты! Да как твой язык! Да ты спекулянтка крашеная! Пошла отсюда, пока Михаилу Сергеевичу не сказала!
Верка криво усмехнулась, но насторожилась, услышав очевидно знакомое имя-отчество, но находящееся явно за пределами ее обширного круга знакомых:
– Да ладно, ладно! Не хочешь деньги вылавливать, которые, можно сказать, в твоей ванной плавают, – не надо! И, если что, то мне тоже есть кому позвонить. У меня в милиции знаешь какие прихваты!
– Участковый Лампасов, что ли? – съехидничала Антонина.
– Не участковый, а старший участковый инспектор капитан Лампасов. Самогонку гонишь?! Проверит! Бордель содержишь?! Проверит! По ночам в карты на деньги играешь?! Проверит! Все проверит! Житья не даст, никакой тебе, мать-одиночка, Сергеич не поможет против Лампасова! – вошла в раж Верка.
Но как вошла Верка в свой раж, так сразу из него вышла, более того, сначала нахмурилась, а потом скукожилась, словно сдутый воздушный шарик, потому что Антонина вдруг расхохоталась:
– Лампасов! Ой, не могу! Против Михаил Сергеевича! Ой, не могу! Возьми хотя бы дружка своего Идрисова в помощь, он теперь наш троллейбусный начальник!
Ничего не сказала Верка, скривила губы и выскочила за порог. Михаил Сергеевич тоже развеселился, повернулся к председателю Президиума Верховного Совета СССР Андрею Андреевичу Громыко и шепнул ему на ухо: «Представляешь, Андреич, участковым Лампасовым из Уфы пугают!» Оба рассмеялись и замахали с мавзолея Владимира Ильича Ленина несущим их портреты трудящимся. «Ура! Товарищи!» – проникновенно предложил трудящимся Игорь Кириллов, первомайская демонстрация с предложением согласилась и дружно грянула: «Ура!»

15 мая
15 мая в 21 час 30 минут с универсального комплекса на космодроме Байконур был проведен первый пуск ракеты «Энергия» с космическим аппаратом «Скиф-ДМ».
«Первый успешный запуск ракеты «Энергия» подтвердил, что в СССР создана универсальная ракета-носитель сверхтяжелого класса, не имеющая по своим возможностям аналогов в мировом ракетостроении», – сказал Антонине Игорь Кириллов. А Лева Сидоров потом подтвердил слова Кириллова, подробно разъяснил и добавил, что ни на какой Луне американцы не были, а все съемки прыгающих в космической пыли астронавтов сделал им в кинопавильоне Стенли Кубрик.
– Как, Антонина?! – возмущенно удивился Лева, – ты не знаешь, кто такой Стенли Кубрик?!
И Лева, напрочь забыв о назначенной Матильдой Крамаровой в кафе-мороженном «Лидо» на Госцирке – «возможно последней» – встречи в их жизни, до полуночи пересказывал Антонине на ее маленькой кухне большой фильм Кубрика «Космическая одиссея 2001 года».
– Неужели и мы когда-нибудь до двухтысячного года доживем? – всхлипнула Антонина и обняла Леву.
Радик тихо сопел в своей кроватке, Михаил Сергеевич чуть слышно искрил в сетевой радиорозетке.

25 мая
Могучий атомный ледокол «Сибирь», прорубив своим корпусом метровые льды, достиг Северного полюса.
Почесывая вылезший из-под короткой майки живот, в столовую комнату вошел Генка-тракторист:
– Конечно, в нем знаешь сколько лошадиных сил? – Генка кивнул на ледокол в телевизоре, – в нем таких тракторов, как у меня, сто штук! До какого хочешь полюса доплывет.
Антонина чмокнула в лобик надувшего из слюны пузырь Радика и, не глядя на Генку, спросила:
– А сколько лошадиных сил у вашего трактора?
Генка солидно подтянул трико:
– У моего Беларуся-то? Ну как положено для МТЗ-50 – четырехтактный четырехцилиндровый дизель Д-50 с объемом 4, 75 литра и мощностью 55 лошадей!
Антонина, не снимая с рук Радика, раскрыла тетрадку расходов и доходов Валентины Петровны и разделила вложенным в нее карандашиком 75000 сил атомной установки, про которые ей накануне рассказал Левка Сидоров на 55 дизельных мощей трактора Генки:
– 1363,636 ваших МТЗ-50 получается!
Генка удивленно раскрыл рот, еще раз подтянул трико и крикнул в спальню:
– Валь! Ужинать будем или как?!
Валентина Петровна вышла и стала быстро накрывать на стол, поглядывая в телевизор и нарочито приговаривая:
– До полюса доплыли, а нашего папку-летчика так и не нашли, во льдах сгинувшего!
– Ой, мама! – вздохнула Антонина и подняла взгляд к потолку.
– Может где поближе поискать? – неожиданно сострил Генка, – я на выходные в Тавтиманово собираюсь на слет трактористов Иглинского района, могу подхватить.
Валентина Петровна вспыхнула и передумала ставить на стол чекушку первача, подаренного ей на пробу тетей Шурой.

Глава седьмая
Проверки на прочность

28 мая
На выходные Генка в Тавтиманово не поехал, вместо этого субботним утром он надел на голову зеленую фуражку младшего сержанта пограничных войск КГБ СССР и отправился в Уфу на Колхозный рынок, куда подтягивались и другие бывшие рядовые, ефрейторы, сержанты в фуражках пограничных войск КГБ СССР.
* * *
В аэропорту города Хельсинки Матиас Руст заправил свой легкомоторный самолет «Сессна-172Б Скайхоук».
* * *
– Братуха! – Жоржик Кукин порывисто обнял Генку, чуть не сбив с него зеленую фуражку.
– Братухи! – специальный корреспондент газеты «Трезвость – норма жизни» Евгений Непролевайко порывисто обнял Генку и Жоржика.
– Братуха! Братуха! И ты, братуха! – всех по очереди порывисто обнял Ричард Ишбулдыевич, но обнимая спецкора «Трезвости», слегка нахмурился в смутных воспоминаниях.
* * *
Матиас Руст подал в диспетчерскую службу план двухчасового полета в город Стокгольм (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A1%D1%82%D0%BE%D0%BA%D0%B3%D0%BE%D0%BB%D1%8C%D0%BC).
* * *
– Давай за погранцов! Сегодня наш день! – с Жоржиком Кукиным согласились все и протянули к бутылке в его руках зыбкие пластиковые стаканчики.
* * *
Самолет Матиаса Руста исчез с экранов радиолокационных станций города Сипоо.
* * *
– За тех, кто в сапогах! – предложил Генка и опять все чокнулись уже слегка мятыми пластиковыми стаканчиками.
* * *
Матиас Руст пролетел над городом Кохтла-Ярве (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9A%D0%BE%D1%85%D1%82%D0%BB%D0%B0-%D0%AF%D1%80%D0%B2%D0%B5), пересек государственную границу Советского Союза и взял курс на Москву.
* * *
– А я им грю, стой, грю, падлы, стрелять, грю, буду из подствольника, щас, грю, стрельну! – тыкал указательным пальцем в грудь Ричарду Ишбулдыевичу Евгений Непролевайко.
– Не надо было хрюкать, – поймал указательный палец Непролевайки Ричард Ишбулдыевич, – надо было сразу стрелять на поражение! Мы в ГРУ никогда не хрюкали!
– Кто хрюкает?! – вырвал палец Непролевайко и чуть не упал, потеряв равновесие, – ты сам-то где служил?!
– Братухи! Кончай между собой ссориться, – поднял фуражку Непролевайки Жоржик, – пошли лучше к нефтяному институту очкастых дистрофиков бить.
* * *
Над Гдовым летчики дежурного звена доложили на землю, что наблюдают спортивный самолет типа Як-12 (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%AF%D0%BA-12) белого цвета с темной полосой вдоль фюзеляжа. Земля промолчала.
* * *
– Мне, вообще-то, должны были героя дать… – спецкор Непроливайко повис на Жоржике.
– Как, и тебе тоже?.. – удивился Жоржик.
– Документы уже все были готовы, в последний момент своего протолкнули… – тяжело вздохнул Непроливайко.
– Как, и у тебя в последний момент своего протолкнули?.. – опять удивился Жоржик.
– Хотели генерала торжественно вручить! – Непроливайко строго оглядел товарищей, чтобы, если что, на корню пресечь возможное недоверие.
– Ты же говорил полковника, – не смог удержаться от возражения Генка.
– Я и, грю, генерал-полковника! – парировал спецкор.
– Не! – расстроился Жоржик, – мне только генерал-майора обещали.
– Очкарики! – призывно крикнул Ричард Ишбулдыевич и побежал к протирающему платочком модные очки в тонкой оправе трехкратному чемпиону Европы по боксу Валерию Лимасову.
Дымчатые линзы без диоптрий разлетелись на бетонных ступеньках нефтяного института в мелкие кусочки, словно граненый стакан на асфальте. Именно с этого момента и до следующего утра Ричард Ишбулдыевич, когда его потом расспрашивали, ничего не помнил, так и говорил: «Ну словно память отшибло!».
* * *
Матиас Руст сделал круг над Красной площадью и прямо между жигулями, москвичами, запорожцами и редкими подержанными иномарками сел на Большом Москворецком мосту (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%91%D0%BE%D0%BB%D1%8C%D1%88%D0%BE%D0%B9_%D0%9C%D0%BE%D1%81%D0%BA%D0%B2%D0%BE%D1%80%D0%B5%D1%86%D0%BA%D0%B8%D0%B9_%D0%BC%D0%BE%D1%81%D1%82). Матиас дорулил до Покровского собора с приделом Василию Блаженному, проехал на колесном ходу мимо Минина с Пожарским и остановился у Спасской башни, прямо напротив ворот.
* * *
Радик заревел и никак не успокаивался. Антонина перепробовала все – Радик ревел в голос. Осталось последнее средство. Щелкнул выключатель радиоприемника. ВЭФ 202 затрещал, Радик замолчал, главнокомандующий заговорил:
– Представляешь, Загубина! Какой-то идиот сел на своем детском самолетике напротив кремлевских ворот, и, представляешь, уже двадцать минут сидит, выехать нашим ЗиЛам не дает! А ведь столько дел неотложных!
– Ну что вы такое говорите, Михаил Сергеевич! Быть такого не может! – не поверила такой наглости Антонина.
– Партбилетом клянусь, Загубина! Во-во, вылезать стал из кабины! Совсем пацан! Очкарик! Да я в его годы по полям Ставрополья на комбайне летал, орден получил за выдающуюся уборку урожая! А этот – на Красную площадь, к самому мавзолею! Нет у меня слов от возмущения, выключай приемник, Загубина!
Антонина щелкнула выключателем, Радик, словно истребитель МиГ на форсаже, взревел.
* * *
Матиас Руст вылез из кабины. «Откуда вы?» – спросили на английском языке окружившие Матиаса любопытные русские люди.
– Я прилетел к вам из ФРГ с жестом мира! – ответил дрожащим голосом Руст.
– С чем-чем прилетел? – переспросил Михаил Сергеевич генерала армии Язова.
– С жестом, бляха-муха, мира! – хрипло повторил Язов и покрутил ручку настройки в аппарате дальней прослушки, – менять надо, Михсергеич, министра обороны, а то эти французы, бляха-муха, совсем распоясались. Насмех подняли, бляха-муха!
– С жестом, говоришь… – задумался Генеральный секретарь, – поменяем, бляха-муха!..
Русские люди бросились к Матиасу Русту и стали брать у него автографы.
* * *
– Валь! Принимай гостей, я с однополчанами! Мы с ними, когда в Афганистане границу охраняли, то в тылу у немцев, чтобы нас эсэсовцы не засекли, наркомовские сто грамм – или сто пятьдесят, Булдыич? – по булькам наливали. Тебе бы, Валь, Булдыич и сам все рассказал, но ему какой-то очкастый фашист, кажись, челюсть сломал, – в маленький дворик Валентины Петровны ввалились Непролевайко с разбитым носом, Жоржик Кукин с фонарем под глазом, мотающий из стороны в сторону головой Ричард Ишбулдыевич, бодрый Генка в разорванном по швам пиджаке Непролевайки и где-то примкнувший к ним Загогуйло с выбитым золотым зубом. Зеленых фуражек не было ни у кого, только на голове Загогуйлы был лихо заломлен голубой берет десантных войск.

31 мая
«Президиум Верховного Совета СССР освободил Маршала Советского Союза Соколова Сергея Леонидовича от обязанностей министра обороны СССР в связи с уходом на пенсию, – Игорь Кириллов сделал многозначительную паузу и продолжил, – Указом Президиума Верховного Совета министром обороны СССР назначен генерал армии Язов Дмитрий Тимофеевич».
* * *
– Вот так, Загубина! – ударил главнокомандующий маленьким кулачком Радика по кухонному столику, – еще Колдунова, это который главный по противовоздушной обороне, снял! Еще двести девяносто восемь офицеров ПВО – в отставку! А этим – подполковнику Карпецу и майору Черных – вообще, думаю, лет по пять дадим! Первые они, видишь ли, заметили и доложили! Не докладывать надо!..
– А что надо делать, Михаил Сергеевич? – робко поинтересовалась Антонина.
– Ну это! Ну не знаю, они же пэвэошники, я что за всех думать должен?! Но сбивать сейчас нам нельзя, я слово Рейгану дал! После корейского Боинга – ни в коем случае не сбивать, а легкомоторные и спортивные – так мы даже специальную конвенцию подписали! Нет, Загубина, сбивать нельзя – это ж тоже скандал на весь мир и тоже позор перед Западом!
Всплеснула руками Антонина:
– Так что ж, мы, получается, просто так свою оборону обезглавили?!
Еще раз ударил кулачком по кухонному столику Радик, а Генеральный секретарь вскипел:
– Ты, Загубина, за кого? Я, вообще, планирую эту пудовую гирю на шее народного хозяйства ликвидировать – сокращу вооруженные силы до минимума!
– Ой! – в ужасе ладошкой прикрыла рот Антонина.
– Чего ой?! За кого спрашиваю – за коммунистов или империалистов? – заискрила сетевая радиорозетка.
– Я за вас, Михаил Сергеевич, только вы сами-то за кого?.. – перешла на шепот Антонина.
– Я… – задумался Генсек ЦК КПСС СССР, – что-то, Антонина, радиорозетка у тебя искрит, ты лучше телевизор включи, там специальный Кириллов все как надо для народа объяснит, заодно и тебе растолкует.

6 июня
В конце программы «Время», перед культурно-спортивным блоком Игорь Кириллов слегка приподнял от стола лист бумаги и прочел:
– Пленум Башкирского обкома КПСС освободил первого секретаря Мидхата Закировича Шакирова от занимаемой должности, в связи с уходом на пенсию.
– Вот, – сказала Антонина Радику, просовывая ему в рот маленькую ложечку детской смеси, – не будешь кушать, прилетит дядя Руст и заберет с собой «за неправильные методы руководства» на пенсию!
– Ну, Антонина, что ты такое говоришь! – перебил Кириллова Горбачев, – причем тут этот Руст, мы просто меняем в стране старые проверенные кадры на молодые непроверенные – Хабибуллин в Башкортостане будет в самый раз! Кушай, Радик, кушай.
* * *
– Сняли! – ворвалась к Антонине Люся.
– Да знаю, – спокойно отреагировала подруга, – сколько людей на пенсию отправил этот хулиган аэроплановый!
– Какая пенсия! В психбольницу увезли! Прямо из кабинета!
И Люся рассказала, как вызвал к себе начальник депо председателя профкома.
* * *
– Пиши, Ольга Львовна, приказ! – многозначительно поднял к потолку палец новый начальник депо Идрисов.
– Я же не секретарь, Масгут Мударисович, я – профком! – удивилась Ольга Львовна.
– А я говорю, садись, бери бумагу и пиши! Пункт один: объявить песню «Крепче за баранку держись, шофер» гимном троллейбусного депо № 2.
Ольга Львовна открыла рот.
– Пункт два, – продолжил Идрисов, – объявить флаг Японии знаменем троллейбусного братства.
Ольга Львовна судорожно заскрипела ручкой.
– Пункт три, – прикрыл глаза Идрисов, – объявить о полном отделении депо № 2 от Управления электротранспорта города Уфы!
Ручка в руках Ольги Львовны повисла над бумагой.
– Пункт четыре, – Идрисов потер указательным пальцем лоб, – пункт четыре скажу после обеда.
После обеда Идрисов не успел продиктовать пункт четыре, потому что из психоневрологического диспансера доцент Дезорцев в сопровождении двух санитаров привез выписку из медкарты о постановке Идрисова на учет еще при Леониде Ильиче Брежневе.
* * *
Космический аппарат «Скиф-ДМ», после выполнения программных разворотов, перешел в неуправляемый режим ориентации и, не набрав нужной скорости для выхода на заданную орбиту, по баллистической траектории упал в Тихий океан.

Глава восьмая
Близость счастья № 3

23 июня
Валентина Петровна сначала не соглашалась, но, узнав, что Лева Сидоров хоть и зубной, но все же почти настоящий врач, согласилась посидеть с Радиком, пока дочь, вымотанная кастрюльками и пеленками, сходит с положительным во всех отношениях соседом по лестничной площадке в кинотеатр «Победа».
– А то ведь, мам, света белого не вижу – стирка, глажка, готовка! От жизни совсем отстою, один только телевизор и радиоприемник! Хочется ведь и других мужчин, кроме Михаила Сергеевича, послушать.
«Не сердись, Михсергеич», – Антонина нежно протерла экран телевизора только что выглаженной пеленкой Радика.
– Да иди, иди, – махнула в надежде «а вдруг?» Валентина Петровна.
Генеральный то ли хмыкнул, то ли крякнул, то ли промолчал многозначительно, а, возможно, тоже махнул рукой.
* * *
С самого утра заседал Пленум.
– Знаю Равмера Хасановича давно, еще по деревне Чекмагушево, сидели мы с ним за одной партой и пятерки с редкими четверками получали! Иногда я просил Равмера Хасановича: «Дай списать домашнюю работу, Равмер Хасанович?» И всегда отвечал Равмер Хасанович: «Сегодня у товарища работу списываешь, а завтра Родину продашь!»
– Работали мы с Равмером Хасановичем слесарями, план, конечно, всегда перевыполняли, но мечтали о большем – о нефти с газом!
– «Альметьевнефть» – поднял! «Татнефть» – поднял! «Пермьнефть» – поднял! Миннефтепром – поднял! Наш обком и подавно поднимет!
Загорелась красная кнопка селектора, прервал на полуслове дискуссию Михаил Сергеевич:
– Товарищи, нельзя ли побыстрее? Мне тут Рейган – опять чертяка удумал! – из Западного Берлина звонит, предлагает стену с Восточным Берлином разрушить! Строили-строили, а теперь – разрушить! Тут еще удмуртский народ города Устинова радуется, что их столицу назад в Ижевск переименовали – чего, спрашивается, радуются, так ведь, вообще памяти о выдающихся государственных деятелях не останется, я вот тоже, к примеру, не вечный! А крымские татары не радуются, в Москву бузить приехали – Крым им отдавай! Как его отдашь, если Хрущев его уже Украине подарил? Подарки назад не забирают! Мне вон Раиса Максимовна тоже говорит, что отдала, мол, мне лучшие годы, а я, мол, с английскими вуменами стал государственные шашни заводить, верни, мол, мне мою молодость! Как ее вернешь-то?! Ну купил, конечно, шубу, костюмы всякие… А у вас там, товарищи, как с татарами?!
Закивал Пленум головами, хорошо, мол, с татарами и поставил главный вопрос на голосование:
– Кто за то, чтобы утвердить Равмера Хасановича Хабибуллина первым секретарем Башкирского обкома КПСС?
Не воздержался никто.
* * *
«Опять Мотя» – узнала Антонина выходящую из кинотеатра «Победа» одноклассницу.
«Мотя?» – Лева Сидоров вспомнил, что не пошел к этой странной девушке, похожей на его любимого писателя Бабеля, на какое-то таинственное свидание в кафе-мороженном, вспомнил обширный на полгорода юбилей дяди Гриши, где его и познакомили с этой Мотей, а потом, как якобы самого трезвого, отправили ее провожать домой, и он даже чмокнул ее перед дверью, потом для приличия звонил, куда-то звал, а сейчас не уверен на сто процентов Мотей ли ее зовут.
– Ага! – поправила на носу-пипочке тяжелые очки Матильда Крамарова, – так я и думала! Ты, Загубина, еще в Иглино тихоней прикидывалась! А сама всякие подлости делала, помню, как нашей классной Шуре ябедничала, что мальчишки за углом школы курят и матерные анекдоты про девчонок рассказывают! – проговорила и добавила зловещим шепотом: – Теперь у честных девушек парней отбиваешь! Проститутка!..
Задохнулась от возмущения Антонина, брызнули слезы из ее голубых глаз:
– Так ведь это ты, Мотя, все время Александре Павловне на ухо про жизнь класса докладывала! Она, может быть, от этой негативной информации и ушла из школы, чтобы в Тавниманово переехать, теперь мучается – самогонкой спекулирует!
Но Матильда посмотрел сквозь Антонину и прищурилась на Леву:
– А ты предатель, что скажешь?! Вот, значит, с кем на свидание ходишь! Я тебя в «Лидо», между прочим, целый час ждала, за два мороженных с тертым шоколадом заплатила! Конечно! Вам честные, умные девушки интеллигентных профессий не нужны, вам доступных подавай!
Лева расхохотался, Матильда, толкнув плечом Антонину и ткнув локтем Леву, раздвинула их и, с достоинством поправляя очки на носу-пипочке, удалилась.
* * *
Двухсерийный фильм про настоящую любовь в кинотеатре «Победа» был еще драматичнее. Антонина ревела в два ручья, Лева похохатывал.
* * *
Вечером Антонина с матерью перевязали легкие картонные коробки с сушилками бечевкой и поехали в Иглино. Лева по-джентельменски до самой остановки троллейбусов рассказывал им про озоновую дыру в атмосфере, которая скоро втянет в себя весь озон, и человечество погибнет от безжалостного солнечного ветра. Потом Люся Кренделькова, как не просила ее Антонина ехать осторожнее, остервенело жала то на педаль тормоза, то на педаль акселератора – она подменяла Любу Лесопосадкину за варенные джинсы «Пирамиды» с двумя червонцами сверху к отпускной цене Верки-буфетчицы и не была уверена, что не прогадала. Люся довезла три поколения Загубиных с сушилками до остановки Свободы, те спустились до станции Черниковка-Основная, сели на электричку и через какие-то час-полтора уже отворяли скрипучую калитку в небольшой, но ухоженный дворик Валентины Петровны.
Во дворе зеленела травка, желтые пушистые цыплята гомонили, толкались, дрались в тесных клетках, ловко сделанных Генкой-трактористом из многочисленных дюралевых сушилок. Сам Генка вышел на крыльцо и почесал вылезшее из-под майки розовой квашней пузо:
– Какие люди! Опять с сушилками, что ли?
Валентина Петровна приветливо улыбнулась.
Антонина нахмурилась.
Радик легко освободился от съеденного в электричке детского питания.

Глава девятая
Братья по разуму

25 июня
«Пленум ЦК КПСС рассмотрел вопрос «О задачах партии по коренной перестройке управления экономикой» – многозначительно сказал телезрителям Игорь Кириллов.
– Ты думаешь, Загубина, легко страну перестраивать? – обычным манером вмешался в вечерние новости Генеральный секретарь.
– Откуда же легко, Михсергеич, вон Генка у мамы туалет во дворе на место поставить не может, который они с друзьями-пограничниками на бок повалили, а тут самая большая страна в мире! – согласилась Антонина.
– Тьфу! – рассердился главнокомандующий, – не буду про доклад премьера Рыжкова рассказывать, все равно тебе не объяснишь, почему провалился наш новаторский курс на «ускорение».
«Членом Политбюро ЦК КПСС избран Александр Николаевич Яковлев», – многозначительно закончил предложение Игорь Кириллов.

3 июля
Загогуйло подцепил на вилку обжаренный в сливочном масле пельмень, макнул его в полулитровую банку с хреновиной Валентины Петровны и задумался.
– Закусывай, а то опять начнешь лифт ломать, – заботливо пододвинул к нему всю сковородку Антонина.
– Николаев тоже пельменями всех угощал, – Василий выпил и закусил.
– Какой Николаев? – удивилась Антонина.
– Эх кулема! Передачу «Человек и закон» не смотришь! Тот Николаев, которому сегодня вышку дали!
Василий вынул из заднего кармана свой разукрашенный орлами портсигар, раскрыл, но Антонина тут же его захлопнула:
– Я новости смотрю и слушаю про большие события! А за что твоего Николаева к расстрелу приговорили?
– Ах да… – вспомнил Загогуйло про Радика и убрал портсигар в карман, – ну ты вообще от жизни отстала Загубина, – за людоедство! Он собутыльников своих убивал, потом фарш из них крутил, пельмени, как вы тогда с Веркой, делал и соседям продавал. У вас, кстати, никто из знакомых не пропадал? Шучу, шучу!
Но Антонину, зажав рот ладошкой, уже побежала в ванную.
– Ну и дурак ты, Василий Степанович Загогуйло, хоть и ударник Коммунистического труда! – строго сказал Михаил Сергеевич голосом баллотирующейся в депутаты Верховного совета СССР передовой эстонской доярки Марты Аавиксоо.

11 июля
Лева положил себе в белую тарелку с золотистой каемочкой пять пельменей, обжаренных в сливочном масле, аккуратно перелил хреновину Валентины Петровны из полулитровой банки в соусник Туймазинского фарфорового завода и капнул из соусника с голубым нефтяником на боку точно в серединку каждого пельменя.
– Представляешь, Тоня, в югославском Загребе родился пятимиллиардный человек!
– Может быть, коньяка хочешь? Плиску импортную? – поддержала разговор Антонина.
– Ну что ты, мне же сегодня к дяде Грише в шахматы играть, да и не люблю я эти болгарские коньяки из ближнего Подмосковья. Но ты только представь – нас на Земле пять миллиардов! А ресурсов не хватает! Ты вот воду до конца не выключила, а пресной воды катастрофически не хватает! – Лева съел пять пельменей и положил себе со сковороды еще три.
– Это я, чтобы ржавчина прошла, – завернула кран Антонина.
– Странно, обычно я магазинные пельмени не ем, а они, оказывается, с хреновиной да обжаренные – ничего! – Лева положил себе еще два пельменя.
– Эх!.. – загрустила Антонина, – жаль, что пять миллиардов раньше не случились, а то бы мой Радик юбилейным мог стать!
– Ну! – усмехнулся Лева и взял еще один пельмень, – кстати, вместо Плиски, может быть, кофе?
– У меня только чай, но зато индийский со слоном – Люся подарила за то, что я заявление в профком Ольге Львовне написала, чтобы за мной место в общежитие оставили, так как я буду красить полы в квартире, а маленькому ребенку нельзя дышать коричневой краской. Теперь к Люсе, может быть, не подселят Луизку-практикантку, – Антонина снова открыла кран, из крана потекла пресная холодной вода коричневого, как половая краска, цвета.
– Нет, – сказал Лева, – чаю не хочу, – и засобирался домой.
– Хоть ты, Лева, и умный! – сказал ему на прощание Равмер Хасанович Хабибуллин, – но какой-то ты не наш! Ты, наверное, родину не любишь!
Антонина переключилась со второго канала телевизора на первый, и двухметровый голубоглазый офицер КГБ Драгин в сером костюме среднестатистического младшего научного сотрудника НИИ стали и сплавов утвердительно кивнул, подтверждая слова Хабибуллина. Драгин открыл дверь длинного черного лимузина. Коварный ветерок вывернул полу его серого пиджака, и страна увидела отливающий на солнце розовый шелковый подклад от Дольче с Габбаной. Драгин быстро усмирил ветер, Михаил Сергеевич вылез из лимузина и тут же рассказал случайно попавшимся на пути следования его кортежа школьникам в выглаженных костюмчиках и накрахмаленных белых фартучках о том, что Родина – это не картинка в букваре, не березка в поле, не буденовка в шкафу.
– Родина – это… – Генеральный секретарь повернулся к свежеизбранному члену Политбюро ЦК КПСС Яковлеву, – вот Александр Николаевич сейчас вам расскажет!
– Главное, – поправил пионерский галстук стоящему рядом с ним комсомольцу Яковлев, – это не замыкаться на так называемой географической родине, надо сближаться и с другими народами, в западных ценностях тоже есть много ценного, а в так называемой географической – достаточно неприглядного. Поэтому, молодые строители светлого будущего, – не замыкайтесь на географии, напирайте на социологию, политологию, футурологию, осваивайте и другие разговорные жанры!

22 июля
Первый сирийский гражданин взмыл в Космос. Вместе подполковником ВВС Сирии Мухаммедом Ахмедом Фарисом на космическом корабле Союз ТМ-3 стартовали подполковник Александр Степанович Викторенко и просто Герой Советского Союза Александр Павлович Александров.

31 июля
30 июля экипаж в составе Викторенко, Александрова и Фариса благополучно вернулся на землю. На следующий день в реабилитационном центре Фарис приобнял Викторенко и сказал:
– Эх, Александр Степанович, звали бы тебя Мухаммедом, я бы в твою честь сына своего назвал, которого носит моя жена Акиль!
Пожал плечами подполковник Викторенко.
Приобнял Фарис Александрова:
– Эх, Александр Павлович, звали бы тебя Ахмедом, я бы тогда в твою честь сына своего назвал, которого носит моя жена Акиль, уже подарившая мне дочь Гадиль и сына Кутайбу!
Пожал плечами и Герой Советского Союза Александров.
– А ты назови сына как-нибудь обобщающе и многообещающе, – предложили товарищи по космосу.
Задумался Мухаммед Ахмед.
«400 иранских паломников, протестующих против агрессивной политики США и Израиля, были убиты в Мекке в столкновениях с саудовскими службами безопасности», – сказал, глядя в глаза Фарису, Игорь Кириллов.
Всплеснула руками Антонина.
«Миром назову сына, в честь станции, а если дочь родится, то Станцией в честь Мира», – решил Фарис.

Глава десятая
Женщины и противоположный пол

1 августа
Люся Кренделькова, Люба Лесопосадкина и Соня Иванова вдруг осознали, что лето уже почти прошло, а они ни одного девичника с майских праздников не провели. Где проводить, долго не думали. «Ну у Загубиной, конечно!» – хором решили Люся и Соня. Люба поморщилась: «Там же писклявый Радик, может быть, в кафе какое-нибудь сходим?»
– По деньгам выйдет намного дороже, – возразила Соня.
– Ты что, подруга? – поддержала Соню Люся, – у нас же девичник, а там кругом мужики! Начнут подсаживаться, лапы свои липкие распускать, поговорить спокойно не дадут!
Люба сунула руку в карман, смяла тетрадный листок с прощальным стихотворением Выдова и согласилась:
– Кабели!
* * *
– Слышала, завгара избили? – спросила Люся Антонину, сразу после первого тоста за новоселье-счастье-здоровье-богатство-любовь до гроба.
– Как?! – уронила большую столовую ложку в маленький тазик с «Зимним» салатом Антонина.
– А я теперь «Зимний» не делаю – только салат «Оливье», – оттянула на себя внимание Люба Лесопосадкина и тут же перечислила секретные составляющие салата.
– Интересный, – решили Люся с Соней.
«А в чем отличие от моего «Зимнего», Михсергееич?» – про себя спросила руководителя советского народа Антонина.
«Как в чем, Антонина?! – ответил генсек, – «Оливье» – это французский бренд, а «Зимний» – Ленин в 1917-м с матросами брал!»
– Загубина, выключи радио, тебе в дверь звонят!
* * *
Загогуйло сразу полез обниматься и, пока всех не перетискал, не успокоился. Выпроводили его только через полчаса, после того, как пообещали на следующие выходные организовано выехать на пикник.
– Стихов читать не будете? Тогда поеду, – согласилась Люба.
– Техосмотром клянусь! – пообещала Люся.
– Рядом с Иглино? У нас там озера, лес, Уфимка, грибы, ягоды – оставлю Радика с мамой на часок-другой, – приняла решение Антонина.
– А со своим мужчиной можно? – потупилась Соня.
– О чем базар? Бери своего комсомольца! – разрешил Василий и ухмыльнулся: – Я тоже кое-кого прихвачу!
* * *
– Кого это Загогуйла с собой прихватит?! – нахмурилась Антонина.
– И тогда я в ответ: «Вот тебе, голубчик, бог, а вот тебе, товарищ Лермонтов, порог!» – чокнулась Лесопосадкина с Ивановой.
– Я своему тоже так и сказала: либо говорю… – попыталась продолжить разговор Соня, но еще один звонок в дверь перебил ее на полуслове.
– Неужто Васька опять вернулся?! – вскочила Антонина.
– Твой Васька к Аленке Синицыной побежал, которую на пикник прихватит, – осадила подругу Люся, – это новая медсестра нашего депо, она из третьего роддома к нам из акушерок сбежала и в первый же день Ваську из-за запаха на маршрут не допустила, а потом не пошла с ним на день рождение Ричарда Ишбулыевича – вот Загогуйло и запал на нее!
Антонина вспыхнула, чуть не всхлипнула «на день рождение не ходит! А на пикник – пожалуйста! Фифа! Я тоже могла фельдшером стать, если бы дядя Коля-баянист к Лильке-почтальонке не торопился!»
* * *
Завгар Шишкин на кухню проходить не стал. Прикрывая ладошкой правый глаз, он попросил Антонину в коридор на два слова и за семнадцать минут рассказал о жизни Игорешки со Светкой в московском городе Химки; о том, как опять поставили Калмыкова начальником депо, и тот, не смотря на мнение народа, свирепствует, в том смысле, что ничего не изменилось, потому что в нашей стране демократии не было и не будет; о небывалом урожае огурцов в дудкинском садово-огородном кооперативе за Уфимкой, десять отборных штук которых он ей принес; о негодяях, так похожих на Ваську Загогуйлу и освободившегося из тюрьмы его брата Стаса, напавших на него в темном подъезде; о…
– Загубина! Нам что, уйти что ли?! – крикнули с кухни подруги, – Павел Семенович! Мы тогда в диспетчерскую пойдем! Там Зинка, вами забытая, одиноко сидит и плачет – мужиков матерными словами характеризует!
* * *
– Девчонки! – закусила соленым огурчиком Соня, – а вы слышали, что «Три тополя на Плющихе» пополам разделились?! Мне Антонов рассказал, а ему Рустик Кайбышев, который только что из Москвы с комсомольской конференции видеомагнитофон «Электроника-ВМЦ-8220» привез, в воскресенье к нему пойдем запрещенный фильм «Греческая смоковница» смотреть.
– Как три тополя можно пополам разделить – пилили, что ли? – закусила соленой помидоркой Люба Лесопосадкина.
– Нет, ты, Антонина, не обижайся! – обняла подругу Люся Кренделькова, – но я, Загубина, в малосемейку ни за какие коврижки не поеду, я дождусь нормальной, как минимум двухкомнатной, квартиры, в нормальном, как минимум в Сипайловском районе!
Усмехнулся Михаил Сергеевич, в дверь опять позвонили.
* * *
– О! Да у тебя гости! – удивился Лева.
– Кто это? – тоже удивились Соня, Люся, Люба, – ну-ка веди его к нам за стол, а то сидим тут красивые, умные, незамужние в полном одиночестве. Загубина! Давай еще одну рюмку!
– А вы знаете, как готовить салат Оливье? – спросила, сощурившись, Люба.
– Конечно, – ответил Лева и перечислил ингредиенты.
– А вы знаете, что три тополя пополам разделились? – хитро хихикнула Соня.
– Вы про Доронину с Ефремовым? Давно пора – двести человек актеров даже для такого театра, как МХАТ, многовато. Зато теперь в Москве на один театр больше: новый, прогрессивный, либеральный у Ефремова, а старый, посконный, ретроградный у Дорониной.
– Вот скажите, Лев! – придвинулась к Леве Сидорову Люся, – вот зачем мне малосемейка в Цыганских дворах? Ведь лучше же дождаться трехкомнатной на улице Ленина?
– Что ж, в таком случае предлагаю тост! – нежно улыбнулся Люсе Лева, – за журавля в небе, за принца на белом коне, за полнометражную трешку на Ленина!
* * *
Лева ушел через час.
– Шибко умный, – Люся складывала грязную посуду в раковину.
– Мой Сашка не глупее, – мыла тарелки Соня.
– Лучше бы в кафе пошли, там мужики на любой вкус, – ничего не делала Люба, только все время пыталась закурить.
Антонина следила за движением Лесопосадкиной и каждый раз выхватывала у нее сигареты:
– У нас же девичник был, Люба, – мужиков и в общаге хватает!
Люба Лесопосадкина вдруг всхлипнула и достала из кармана мятый листок с пляшущими «эх, яблочко» строчками:
– Меня Выдов совсем бросил! В стихотворной форме – подлец!
Антонина закрыла дверь на кухню, открыла форточку и позволила Любе навзрыд закурить.
* * *
– Девушки, девушки! Ну что вы, ей богу! – попытался успокоить подруг Игорь Кириллов, – вот вы плачете, а меж тем, партия и правительство о вас заботится! На 1988 год объявлена безлимитная подписка на все газеты и журналы Советского Союза!
– Теперь гласность зашагает по просторам Страны Советов семимильными шагами! – согласилась с Кирилловым Антонина.
Подруги в раз успокоились и внимательно посмотрели на Антонину.
– Это что! – добавил руководитель Страны Советов, – недалек тот час, когда в телевизоре будет десять, двадцать, а, может быть, во что трудно поверить! – сто разнообразных каналов. А в магазинах, я вам обещаю, товарищи, будет сто сортов съедобной колбасы! А на дорогах будут ездить автомобили ста различных марок! А сбербанков будет…
– Загубина! Мы пошли, дверь закрой! – крикнули подруги с лестничной площадки подъезда.

8 августа
Пикник устроили на берегу Бессонного озера. Люба Лесопосадкина, узнав, что Выдов тоже собирается на природу, ехать наотрез отказалась. Антонов сказал Соне Ивановой, что компания не его уровня, и Соня сослалась на веские и непреодолимые обстоятельства, о которых по понятным причинам она распространяться не может. Люся Кренделькова просто решила отоспаться в выходной и послала всех подальше. Все это Антонина узнала, после того, как Сергей Шептунов с Василием Загогуйлой вдоволь натешились, обсуждая трактор «Беларусь», на котором ее подвез Генка.
– Ну хватит, Василий! – строго сказала Алена Синицына.
Василий тут же перестал зубоскалить, и тут же Антонина узнала Алену:
– Так вы же у меня роды принимали с Розой Ибрагимовной!
Алена взяла непомерно большой кусок мяса, неумело проткнула его шампуром и, не глядя на Антонину, медленно с расстановкой ответила:
– Возможно. Вы уж меня извините, забыла, как вас?.. Ах, да – Антонина! Вы уж меня извините, Антонина, но роженицы все в одинаковых рубашках, с одинаковыми животами, да и на лицо, честно говоря, все одинаковы, а кричите, как под магнитофонную запись!
– Серега! – крикнул Загогуйло Шептунову, – Алена просит магнитофон включить, у тебя в машине есть кассеты приличные?!
– Так вы поэтому из роддома в троллейбусное депо перешли? – вдруг догадалась Антонина.
– Вы меня что, поддеть пытаетесь? – смерила взглядом недавнюю роженицу Синицына, – нет, я ушла, потому что не сработалась с Розой Ибрагимовной, надоело ее вечное: «забудь, чему тебя учили, в жизни все по-другому» и заставляет старородящих самим рожать вместо того, чтобы кесарить, как положено, а главврач Вехновский все время ей потакает – «тужься! тужься!».
От слов Синицыной стало Антонине отчего-то тревожно, и на всякий случай она предупредила всех, что в озере Бессонном купаться нельзя – в нем люди тонут.
– У нас соседский Егорка утоп в прошлом году! Прямо перед школой! Карасей удить ему приспичило! Второгодник! Всю землю под нашим забором изрыл – червей искал…
Серега вывалил на переднее сиденье все кассеты из бардачка и включил магнитолу.
«Загубина! Ты своим Егоркой весь Советский Союз запугала! – упрекнул генсек, – сколько можно? Вон, выдающаяся американская пловчиха впервые в истории мореплаванья переплыла через Берингов пролив из США в СССР! Не насовсем, конечно, а совершив этот, как его?.. забыл, как называется!»
«Да-да! – подтвердила пловчиха Линн Кокс, стягивая со справного голого тела легкий гидрокостюм, – я приплыла к вам на советский остров Ратманова с жестом мира!» – и показала жест мира.
«Как Матиас Руст?!» – удивилась Антонина.
«Ну ты, Загубина, скажешь!» – возмутился Михаил Сергеевич, – сравнила хулигана и спортсменку!»
– Загубина, ты с кем разговариваешь? С Егоркой-утопленником? – Серега Шептунов воткнул в магнитолу кассету, взял шампуры и протянул их Антонине, – лучше тоже шашлыком займись, помоги Алене, а то мы до утра будем это мясо жарить!
Адриано Челентано хрипло запел про хорошую девушку Сюзанну.
Через два часа Серега подкрался к Антонине сзади, обнял ее со спины, ухватив сразу обе груди, и пропел: «Покатай нас, Петруша, на тракторе!» Антонине от неожиданности вдруг резко стало не хватать воздуха, она открыла род и часто задышала. Серега удовлетворенно оценил свой талант в несколько секунд доводить девушек до состояния возбуждения и предложил Антонине отъехать на его жигуленке куда-нибудь в сторону от общего пикника. Антонина в ужасе сказал, что не может, потому что у нее молоко бежит, которое для Радика, тут же решила не ждать Генку на «Беларуси», шепнула Алене Синицыной, что ей до Иглино напрямки через лесок всего километра три, и, ни с кем больше не попрощавшись, пошла к родному дому с дремлющей у телевизора мамой и сопящим в кроватке Радиком.

Глава одиннадцатая
Фашизм и алкоголизм

17 августа
– Что скажите, профессор? – спросил профессор Шпанн профессора Эйзенменгера.
– А вы что скажите, профессор? – спросил профессор Эйзенменгер профессора Шпанна.
– Мне кажется для типичного повешения случай не характерен, – осторожно ответил профессор Шпанн.
– И мне так кажется, – осторожно согласился профессор Эйзенменгер.
– Кх-кх! – сказал секретный агент английской секретной службы МИ-6.
– Но нельзя исключать повешение нетипичное, – внес поправку профессор Шпанн.
– Нетипичное никак нельзя исключать! – согласился с поправкой профессор Эйзенменгер.
С недоумением посмотрел на независимых экспертов сын военного преступника Вольф Рюдигер Гесс.
* * *
Антонина включила телевизор, потом включила сетевой приемник, потом «ВЭФ-202», Михаил Сергеевич был в неожиданной задумчивости.
– Странное дело, Антонина! – наконец, запикала в ВЭФе морзянка, – только я по-дружески, как у нас, мировых лидеров водится, заикнулся моему хорошему товарищу Маргарите Альфредовне о том, что СССР, возможно, снимет вето с помилования 93-летнего обергруппенфюрера Рудольфа Гесса, томящегося в берлинской тюрьме Шпандау, как этот немощный старичок взял и повесился!
– А не надо было на нас в 41-м нападать! – возразила Антонина, – у меня дедушка в Иглино на памятнике павшим в Великой отечественной войне высечен!
– Да этот Гесс в английском в плену с 1941 года – против нас не воевал, – парировал главнокомандующий.
– А все равно фашист! – стояла на своем Антонина.
– Так-то так, конечно, – сдался Генеральный секретарь, но из задумчивости не вышел: – Только ведь по закону надо, без самодеятельности, а то можно предположить, что наши западные друзья нас в темную используют! Они ведь уже беседку, где Гесс повесился, снесли, документы уничтожили, хотят и тюрьму ликвидировать – торговый центр построить! Пойду, с Александром Николаевичем посоветуюсь.

1 сентября
Генка приехал из Тавтиманово озабоченный, хмуро походил по дворику Валентины Петровны и прямо спросил в раскрытое на кухне окно:
– Валь! А у тебя сахар-то есть?!
Валентины Петровна вышла на крыльцо, вытерла руки о передник, достала из кармашка под передником сложенный вчетверо рубль и протянула Генке:
– Хорошо, что напомнил, весь сахар на варенье ушел, чай не с чем пить, сходи в магазин, купи килограмм.
– Ха! – обрадовался Генка, – опомнилась! Нету сахара – кончился! Тетя Шура тавтимановская так и сказала мужикам: «Нету, мужики, самогона! Гнать не из чего, последний мешок сахара на прошлой неделе истратила, а на этой неделе поехала вместе Зилькой-продавщицей на базу, а им Альберт Ильдарович говорит, что все, бабоньки, извели весь сахар на самодельные алкогольные напитки!»
– И че? – не сразу поняла Валентина Петровна.
– Чего-чего! Мужики не расходятся… Да и куда им теперь расходиться?! Так и стоят у дома тети Шуры – гудят. Участковый на мотоцикле приезжал, так ему сказали, что, если еще раз приедет, то его желтый «Урал» в розовый перекрасят!
– И че? – испугалась Валентина Петровна.
– Да не че! Больше не приезжал, – равнодушно почесал живот Генка, – ужинать-то будем или как?
* * *
– Тавтимановские мужики собрались в Москву ехать, Горбачеву правду говорить! – вечером у телевизора пугала Антонину Валентина Петровна.
– Ну куда они поедут, мама! – отмахивалась Антонина.
– Да знаю я эту правду! – отмахивался Михаил Сергеевич, – эх, Загубины, мне бы ваши заботы! У меня внучка Ксюша в первый класс пошла – столько всего надо, один ранец светлый, другой темный, один легкий, другой тяжелый! Какая, казалось бы, разница, какой ранец будет капитан Драгин носить? Нет! Все должно гармонировать с туфельками, бантиками, цветом глаз! А вы со своим сахаром! Да решим мы эту проблему – талоны на сахар введем!
– Так их же с войны не было, доченька! – схватилась за сердце Валентина Петровна.
– А у нас сейчас, разве не война?! – парировал Михаил Сергеевич, и Антонина продолжила: – Война с алкоголизмом, травматизмом на рабочем месте и безвременной смертностью мужского населения!

Глава двенадцатая
Дельфинарий

1 октября
Владислав Листьев перебил Дмитрия Захарова, Александр Любимов перебил обоих, все трое захихикали и сказали телезрителям, что они новая перестроечная телепередача «Взгляд». Валентина Петровна, Генка, Антонина, приехавшая на выходные побродить вокруг Иглино в поисках опят, груздей, если повезет – боровиков, Люся и даже Радик изумились.
– Какие-то совсем недисциплинированные! – сказала Антонина Игорю Кириллову.
Вздохнул Игорь Кириллов:
– ЦэКа решил… Профессионалы нынче не нужны… А мы ведь только один голос годами ставили! Отбор в телеведущие был такой, что…
– Леонидыч! – осадил Кириллова ЦэКа, – у тебя, между прочим, представление лежит на Народного артиста СССР, чем не доволен?!
– Так я и говорю Загубиной, – вновь перешел на годами поставленный баритон Игорь Леонидович, – «Загубина! Мы БиБиСи глушить перестали? Перестали! Сева Новгородцев без шипения с нашей стороны над нами изгаляется? Изгаляется! Необходимо в ответ по столу кулаком стукнуть? Необходимо! Но ведь не по-хрущевски с кузькиной матерью – не в ООН заседаем! Вот мы в лице трех молодых журналистов и стукаем кулачком! Даем отпор зубоскалам!»
– В этом году, товарищ Кириллов, уже не успеем, – с расстановкой сказал ЦэКа, – а в 1988 году, наверное, дадим ваше представление Михаилу Сергеевичу на подпись.

13 октября
Министр обороны Язов доложил главнокомандующему, что американцы начали операцию «Иарнест Вилл».
– Как?! Мы же с Рейганом договорились сокращаться, в смысле всяких вооружений! – возмутился Михаил Сергеевич.
– ВМС США отправили в Персидский залив в зону ирано-иракской войны группу из шести дельфинов и 25 моряков, – невозмутимо продолжил министр обороны, – мины будут искать!
– Ну это пусть себе! – успокоился Генеральный секретарь и поинтересовался: – А у нас, кстати, как с дельфинами, Дмитрий Тимофеевич?
– Тоже неплохо, Михаил Сергеевич. У них выдающийся дельфин Таффи мины хорошо ищет, они его за это в сержанты произвели. А у нас, – перешел к советским успехам генерал армии Язов, – выдающийся дельфин Бокаут сверхмалую подводную лодку «Тритон» нашел! Двадцать лет эту автоматическую подлодку искали! Бокаут еще и фотографировать умеет! Вместе с товарищами на 100 миллионов рублей случайно утерянных объектов народного хозяйства отыскал под водой! Вот бы из этих 100 миллионов, товарищ главнокомандующий, несколько мильончиков выделить на развитие отрасли, так сказать! А, Михсергеич?
– Ну придумал! Зачем это все?! Мы же разоружаемся! Где я тебе деньги возьму?! У меня страна без сахара по талонам живет! Давай, у народа спросим, что ему, народу, важнее: сахар или дельфины с фотоаппаратами на носу! Загубина! Тебе чего важнее?!
Антонина прибавила громкость ВЭФа и задумалась:
– И без сахара тяжело, и страну без обороны жалко, а еще жальче дельфинов – они ж, как люди, только умные! Их, наверное, генералы в добавок заставляют убивать друг друга?
– Да, неплохо было бы взглянуть, чья физподговка лучше, – усмехнулся Дмитрий Тимофеевич, – чую, бляха-муха, заломает наш Бокаут ихнего Таффи!
– Ой! – схватилась за грудь Антонина, – давайте, Михсергеич, уж лучше сахар без талонов!
– Без талонов не обещаю, но дельфинам точно денег не дадим! – принял соломоново решение руководитель супердержавы.

22 октября
В полночь позвонили. «Кто там?» – шепотом спросила Антонина через замочную скважину. «Это я, Васька! Открой, дело срочное и важное!» – тоже шепотом ответил в замочную скважину Загогуйла. Антонина отперла, и тут же ее маленький коридорчик заполнили Загогуйло, его брат Стас и лучший поэт депо № 2 Выдов.
– Вы чего?! – перешла на обычный звуковой регистр Антонина.
– Выдова надо спасать! – выпалил Василий и прошел на кухню.
Мужчины расселись за столом, заполнив собой все пространство. Антонина протиснулась к раковине. Загогуйло достал из кармана фляжку и разлил в стоящие на столе чайные кружки самогон.
– Они же после девчонок не ополоснутые! – запротестовала Антонина.
Мальчишки не среагировали. Василий замахнул свою порцию:
– Ну давай, Выдов, расскажи ей, как все было!
Выдов тоже замахнул из кружки и начал:
– Выслушай меня, Антонина Загубина, и прими объективное решение. Только сначала выслушай, как было дело. Я расскажу, как это случилось, и тогда ты поймешь меня. А следовательно – примешь объективное решение. Потому что я не виноват. И сейчас это тебе будет ясно. Главное, выслушай, как было дело. Дело было так. Захожу в дом Союза писателей на Коммунистической. Стоит Айдамолодцов. А теперь ответь, – воскликнул Выдов, – мог ли я не дать ему по физиономии?!
– И? – с ужасом спросила Антонина.
Стас замахнул самогон последним:
– Да как обычно: ментов вызвали, народ набежал! Он, – Стас кивнул на Выдова, – правильно оттуда ноги сделал.
– А от меня чего хотите?! – не могла взять в толк Антонина.
– Отлежаться ему надо, через две недели искать перестанут, а через месяц дело под сукно положат, – просветил Стас и выразительно посмотрел на Василия: – разливай, брательник, чего мерзнешь?
Загогуйло разлил:
– Брат знает, что говорит, – две ходки уже за плечами.
– Какой месяц?! Какие две ходки?! – ужас Антонины вырос до необъятных размеров.
На помощь пришел Радик. Он взревел так, что сидящие за кухонным столиком Загогуйло, Стас и Выдов вскочили:
– Не! – замотал головой Выдов, – я тут никак! Мне же еще надо книжки читать, других поэтов изучать, ведь, чтобы бить врага – надо знать его оружие! Это еще Шолохов говорил!
– Который поддельный? – Антонина вдруг вспомнила слова Левы Сидорова.
– Чего?! – рявкнул Выдов, – жаль, что ты баба, а не Айдамолодцов! Я бы тебя как Половцев Нагульного с Давыдовым – из пулемета!
– Нагульный с Давыдовым наши были! – вдруг вспомнила фильм «Поднятая целина» Антонина, – а ну пошли отсюда, враги народа!
Ночные гости допили самогон уже стоя.
Закрывая за ночными гостями дверь, Антонина ухватила за рукав Загогуйлу и, съедаемая любопытством, шепотом спросила:
– Ты зачем их приводил?! Чего стряслось-то на самом деле?
– Да! – махнул рукой Загогуйло, – у них там какому-то Бродскину дали какую-то Белебеевскую премию, вот они в Союзе писателей и разделились на тех, кто за и на тех, кто против. Выпили, конечно, ну и морду друг дружке бить стали. Выдов говорит, у них так принято.

6 ноября
Шишкин пришел в возбужденном состоянии. Прошел на кухню, заглянул в комнату, заглянул в ванную комнату, открыл кран горячей воды, открыл кран холодной воды, рук не помыл, краны закрыл, опять прошел на кухню, сел на табурет, взял из вазочки печеньку и тут же положил обратно:
– Ох, и маленькая у тебя квартирка!
– Вы это сто раз говорили, Павел Семенович! – Антонина поставила на плиту чайник.
– Да не в этом дело! – Шишкин опять схватил печеньку и разломал ее на кусочки, – отменят скоро троллейбусы!
– Как?! – Антонина вылила в раковину вскипевшую в чайнике воду, налила новую и опять поставила на плиту.
– А вот так! В Куйбышеве метро открыли? Открыли! В Свердловске вот-вот откроют? Откроют! А все потому, что ихний Ельцин теперь в Москве городской партией руководит, вместо Свердловской – мне Игорешка рассказывал!
– Так это же не у нас! – насыпала чай в заварочный чайник Антонина.
– Конечно, не у нас! Но это ведь, как на войне! Помнишь, «Малую землю» Брежнева в Красном уголке конспектировали: один снаряд недолет, второй снаряд перелет, а третий снаряд точно в цель ложится! – бросил в рот разломанную печеньку Шишкин.
– Опять дома с женой поругались? – догадалась Антонина.
– Нет, – разломал еще одну печеньку Шишкин, – с тещей!
Антонина налила в чашку Шишкина ароматный, крепкозаваренный чай.
– Чай не буду! – сказал Шишкин, – а эту мать-перемать жены убью!
Завгар встал из-за стола, буркнул «пока» и ушел.
«Товарищи! Вопрос о строительстве метро в городе Уфе прорабатывался давно, – сказал телезрителям первый секретарь Башкирского обкома КПСС Равмер Хасанович Хабибуллин, – но, учитывая рельеф местности, многочисленные карстовые образования и, соответственно, дороговизну проекта, принято решение о нецелесообразности этого строительства. Уфимским пассажирам расстраиваться не надо – возможно, по Проспекту Октября вскорости пустим скоростной трамвай».

Глава тринадцатая
Молочный зуб в безъядерном мире

11 ноября
Кричать Радик начал еще ночью. Под утро Антонина позвонила из телефона-автомата на почту в Иглино, рассказала работавшей там однокласснице Таньке Будановой про Мотьку Крамарову, Шишкина, Загогуйлу, Левку Сидорова, про Верку-буфетчицу и попросила срочно передать матери, чтобы приезжала Радика лечить.
Валентина Петровна тут же приехала. Приехала отчего-то с Генкой.
– Что с Радиком?! – предполагая все ужасы сразу, бабушка с порога, не раздеваясь, бросилась к внуку.
Вымотанная бессонной ночью Антонина, тупо посмотрела на Генку:
– Вы на тракторе, что ли?
Генка решил, что это опять глупая бабья поддевка и адекватно ответил:
– Что ж ты ребенка вылечить не можешь, когда у тебя хахаль врачом работает и живет через дверь?!
Антонина повторила про себя слова Генки: «Левка! Врач! Через дверь! Дура!»
Через пять минут Лева сказал, что ничего страшного, у девочки всего лишь режется первый зуб на нижней челюсти, скоро она будет во весь этот зуб смеяться и женихов у нее будет, как собак нерезаных.
– Какая девочка? – спросил Генка Валентину Петровну.
– Это он так Радика называет, – ответила Валентина Петровна и устало стянула с головы платок, сняла пальто, расстегнула такие же, как у Антонины, сапоги фирмы «Скороход».
– Тоже дразнится? – Генка снял тяжелый полушубок, не нашел, куда его повесить или положить, прошел в обнимку с ним на кухню и автоматически включил сетевой радиоприемник.
– Пленум Московского горкома партии, – Игорь Кириллов сделал паузу и строго продолжил: – освободил от занимаемой должности первого секретаря МГК Бориса Николаевича Ельцина.
Валентина Петровна ударила Генку между лопаток: «Выключи! Ребенок болеет!»
– Боюсь, – отпрянул от розетки Генка, – она искрит что-то!
«Разве так поступают, Антонина?! Лигачев его из Свердловска в Москву порекомендовал строительством заведовать, а он за это взял и Егора с грязью смешал! Сколько, Антонина, народа просто так из МГК и райкомов уволил! На общественном транспорте он ездит! Магазины со складами проверяет! Его что ОБХССом поставили работать?! Перестройка, видишь ли, медленно идет! Как там у вас, кстати, с Радиком, все нормально? Скоро и у нашей Настеньки зубки начнут резаться, прямо боюсь за Раису Максимовну! Да! Раиса Максимовна, по его словам, влияет на мужа! Когда это она на меня влияла?! Нет, ну в бытовом смысле – может быть, слегка и влияла самую малость! Но чтобы в государственном! У вас как, температура сильно поднялась? Спецбригаду из «кремлевки» вызывали? Чазову не звонили? Ах да! О чем я?! Этого демократа свердловского, Антонина, даже Яковлев, который про демократию книжку пишет, раскритиковал! И ведь удумал чего! Сначала письмо мне написал, потом самоубийством попытался покончить – знаем мы эти алкогольные попытки! В общем, как ни каялся, как ни признавал свои ошибки, мы его опять на строительство бросили, пусть в Госстрое замом поработает! А то культ личности, видишь ли, зарождается! Его же наглый поклеп, не успеет он с его языка без костей слететь, сразу нашим западным друзьям переправляют! Доказывай потом Марго или Ронни, что ты не гиппопотам! А Левка твой молодец! Сразу понял, что это зуб режется! Я бы его в Москву взял, да у нас тут и так одни стоматологи!»
– Просто выдерни вилку за шнур! – Валентина Петровна дернула за провод и выдрала радиорозетку из стены вместе с крепежом.

18 ноября
– А у нас зубик появился! Покажи дяде зубик! – Радик смущенно улыбнулся Шишкину нижним передним зубом, Антонина радостно улыбнулась тридцатью одним зубом, один коренной она потеряла еще в десятом классе от беспощадного кариеса. «Это ерунда!» – пообещал ей месяц назад Лева Сидоров поставить металлокерамику, которая в сто раз лучше любого родного зуба.
– Это все ерунда! – сказал сияющий во все двадцать семь оставшихся зубов Шишкин, – я в очередь встал!
Шишкин достал из кармана мятую бумажку с лиловой треугольной печатью:
– Вот, тысяча восемьсот шестьдесят первый номер! ЗАЗ-1102 «Таврия»! Наверное, и года не пройдет, как прокачу вас с ветерком!
– А как же Леля с тещей? – Антонина перестала широко улыбаться.
– Ну, сначала, конечно, придется их прокатить, а потом уж, как вольный ветер, к вам примчусь! – Шишкин сиял все больше и больше, – номер-то какой интересный – тысяча восемьсот шестьдесят первый! Ты не знаешь, может быть, в этот год что-нибудь выдающееся случилось?
Антонина вдруг вспомнила родную иглинскую школу, классное руководство тети Шуры, выученный со скуки урок истории, за который она получила редкую, но заслуженную пятерку:
– Александр II крепостное право отменил!
– Какой еще Александр?! Что-то ты путаешь, это же Петр I прорубил окно в демократию! – подозрительно засомневался Павел Семенович.
– Его Освободителем звали, – стояла на своем Антонина, про Петра ничего не добавила, потому что тогда, тысячу лет назад, она на большой перемене перед «прорубленным окном» выкурила предложенную мальчишками папиросу «Беломорканал», а потом весь урок шептала на ухо Крамаровой, что ее так тошнит от мужчин!
– Какой при царизме мог быть Освободитель?! – вдруг взвился Шишкин, – у тебя, Загубина, что по истории было?
Антонина вспыхнула, хотела соврать про успеваемость, но вместо этого обидела завгара. Так обидела, что он хлопнул дверью, и с потолка посыпалась штукатурка:
– Вы свой Запорожец, Павел Семенович, хоть Таврией, хоть Мерседесом назовите, а все равно – Запорожец был Запорожцем, им и останется!

1 декабря
Лева Сидоров держал в правой руке лыжи, а в левой держал лыжные палки, поэтому никак не мог помочь Антонине и Валентине Петровне спустить детскую коляску с неудобного высокого подъездного крыльца.
– Зря ты, Тоня, на лыжах не ходишь! У нас тут за железной дорогой отличная лыжня! А когда на Курочкину гору взберешься, такой вид на все наши Цыганские дворы открывается! Даже жаль отсюда переезжать!
– Мама! Давай лучше я подержу Радика, а ты коляску спускай! – дочь с матерью застряли в подъездной двери и никак не могли протолкнуть детскую коляску.
– А когда оттолкнешься и с самой вершины Курочкиной горы вниз летишь, то, кажется, что не хуже всяких Дубаев! Или Домбаев?.. Черт! Забыл. Тонь, ты не помнишь, Дубай или Домбай? – Лева сосредоточено почесал затылок.
Валентина Петровна, балансируя на скользких ступеньках, спустила коляску вниз.
– Вот и говорю: даже жаль отсюда переезжать! – продолжил Лева.
Антонина отмахнулась от матери: «Не мешай!», – и медленно сошла вниз с Радиком на руках.
– Кстати! Вы слышали?! – опять оживился Лева, – под проливом Ла-Манш французы с англичанами тоннель стали копать! Это же новое слово, прогресс, технологии! Конечно, скажите вы, японцы свой подводный Сэйкан, который на три километра длиннее, с 1964 года строят и вот-вот, скажешь Тоня, его откроют, но на это я тебе могу возразить: во-первых, подводная часть у европейского будет длиннее, во-вторых, тут политический момент – две страны, которые всю свою историю воевали, сунули, так сказать, руки в тоннель и протянули друг к другу!
Антонина аккуратно посадила Радика в коляску:
– Извини, прослушала, канал рыть уезжаешь? Васькин Стас тоже вначале какой-то химкомбинат строил, это только во второй срок ему режим усилили.

8 декабря
В универмаге «Уфа» народ кишмя кишел, вместе со всеми кишели и Люся с Антониной. Обойдя все отделы, Люся потянула Антонину за рукав к выходу, но та вдруг резко встала:
– А телевизоры?!
– Чего?! – отпустила рукав подруги Люся.
– Ничего, Кренделькова, – сказал Люсе Генеральный секретарь Коммунистической партии Советского Союза сразу из двух десятков телевизоров разных размеров, сказал и повернулся к Антонине: – Ну, Загубина, обещал безъядерный мир – выполняю! Подписали мы с Рейганом в его Вашингтоне договор по ликвидации ракет средней и малой дальности! Шеварднадзе молодец, хорошо в сентябре поработал, подготовил все в лучшем виде!
«важный рубеж в международном развитии»
– Ты чего? – повторила Люся.
«как известно, даже самое большое путешествие начинается с первого шага»
– Ты чего, Горбачева не видела? – опять спросила Люся.
«потребует дальнейшей напряженной работы мысли и честных усилий, отхода от некоторых кажущихся сегодня бесспорными представлений о безопасности, от всего того, что питает гонку вооружений»
– И ты это будешь слушать?! – Люся опять потянула подругу за рукав к выходу.
«Антонина! – кричал вслед подругам главнокомандующий, – победил здравый смысл. Антонина! Победил разум!»
Вздохнул начальник генерального штаба маршал Ахромеев:
«СССР по этому договору, Антонина, уничтожает 1846 ракетных комплексов, а США всего 846!»
«Не слушай ты этого Ахромеева, Антонина! – доносился голос Генерального секретаря уже за дверьми универмага «Уфа», – достигнутое – только начало. Еще только старт ядерного разоружения!»

Глава четырнадцатая
За двенадцать дней до боя курантов

19 декабря
На день рождения Радику Антонина и Валентина Петровна слепили маленькие гомогенные котлетки из филе минтая, яичного желтка, картофельного и морковного пюре. Сначала Антонина, потом Валентина Петровна нежно вкладывали в маленький слюнявый ротик именинника аккуратные, очень полезные для растущего организма шарики. Антонина с Валентиной Петровной котлетки вкладывали, а Радик, весело хохоча, котлетки выплевывал. «День рождения удался!» – возможно, подумал Радик.

21 декабря
Игорь Кириллов сделал секундную паузу и сообщил Советскому Союзу, что пилотируемый космический корабль Союз ТМ-4 успешно стартовал и успешно состыковался со станцией «Мир», самочувствие командира корабля Владимира Титова, борт-инженера Муссы Манарова, и космонавта-исследователя Анатолия Левченко – нормальное.
– Ну и слава богу! – сказала Антонина Радику.
* * *
– Запроси у Земли, что там такое разлилось в море и горит около берегов Филиппин? – отдал приказ Муссе Манарову Владимир Титов.
– Земля отвечает, что 20 декабря в филиппинском проливе Таблас около острова Мариндуке пассажирский паром «Донья Пас» столкнулся с танкером «Вектор», количество жертв может превышать тысячу человек.
– Кошмар! – сказал Анатолий Левченко.
– Кошмар! – сказала Антонина Загубина.
«Четыре тысячи триста восемьдесят шесть, – поправил Землю Михаил Сергеевич, – спасти удалось только двадцать шесть человек, на берег вынесло обгоревшие и объеденные акулами останки ста восьми, остальные четыре тысячи сгинули в океане».
– В три раза больше, чем, когда «Титаник» с айсбергом столкнулся, – приобнял за плечи хлюпавшую носом Антонину Лева Сидоров, – тогда тысяча четыреста девяносто шесть человек погибло, а спасли – семьсот двенадцать.

23 декабря
Лева усмехнулся. Антонина вопросительно на него взглянула – обычно Лева сам, приходя пятничным вечером в гости, просил включить телевизор, чтобы «Взгляд» посмотреть.
– Это вчерашний день! – снисходительно сообщил Лева, – вот в Питере передача, так передача стала выходить! Саша Невзоров делает, «600 секунд» называется, никого не боится, всех питерских начальничков на чистую воду выводит. Я тоже, наверное, скоро в Питер перееду – там свобода, Европа рядом, финны на выходные пить приезжают!
– Да, – согласилась Антонина, – у нас с алкоголем совсем плохо стало, за тройным одеколоном с утра очередь!

30 декабря
Акиль кричала, Мухаммед Ахмед ждал.
– Мальчик! – вбежала к Мухаммед Ахмеду мать.
Встал подполковник Фарис во весь рост и торжественно сказал:
– Как и обещал своим русским друзьям-космонавтам, назову сына в честь своего полета на советскую космическую станцию!
Замахала руками мать Фариса, побежала к его отцу:
– Проснись, Ахмед, муж мой, отец детей своих! Наш Мухаммед, да простит его Аллах, после богопротивного полета на небо, совсем с ума сошел! Хочет сына, только что благочестивой женой его Акилью в муках рожденного, назвать ни Мухаммедом, ни Ахмедом, ни Кутайбой в честь твоего дедушки, а так, как этим русским безбожникам обещал!
– Космосом? – встрепенулся отец первого сирийского космонавта.
– Ох, сошел с ума! Ох, совсем сошел! – запричитала мать.
– Неужто Советским Союзом?! – отставил в сторону пиалу с зеленым чаем отец.
– Ну не до такой же степени, Ахмед! – укоризненно покачала головой мать, – станцией Мир хочет назвать!
– Ну Мир – не страшно, у моего дедушки Кутайбы друг был, так его дядю по материнской линии тоже Дамиром звали, – отец Мухаммеда Фариса опять взял пиалу и сделал маленький глоток, – вах! Совсем остыл, подлей горячего.
* * *
Валентина Петровна привезла мясо, соленья, варенье, домашнюю сметану, творог и пирожки:
– Ешь, пока теплые! Говядину со свининой три раза через мясорубку пропустишь, белую булочку в молоко обмакнешь и добавишь, может на этот раз Радик котлетки и не выплюнет! – сказала и потупилась, – ты уж, доченька, не сердись, я Новый год обещала с Генкой встретить, он целую компанию трактористов с женами назвал, ты второго января или лучше третьего-четвертого в Иглино приезжай, когда трактористы снег чистить уедут.
Антонина удивленно посмотрела на мать, никогда не любившую застолья, и тут же перекроила свои планы:
– Да мы с Люсей и другими девчонками уже договорились – ко мне придут. Так что не переживай.

31 декабря
Люся забежала с утра и сказала, что поздравляет, но сам Новый год будет справлять в общаге с мальчишками.
– Представляешь, Жоржик Кукин познакомил Верку-буфетчицу с двоюродным братом Загогуйлы Стасом – это тот, который из тюрьмы вышел – сказал, что он завскладом на Уфимской швейной фабрике «Мир» работает, и вытребовал за это знакомство ящик шампанского! Ты только Верке не говори, чтобы не обиделась, – она мне столько модной одежды продала – от вареных джинсов до футболок с аппликацией.
* * *
Василий Загогуйло зашел к обеду, принес Радику шоколадного медведя в цветной фольге, Антонине белую футболку с наклеенным на грудь огромным гербом СССР и сказал, что в следующий раз придет только в 1988 году, потому что справляет Новый год в общаге с девчонками.
– Лилька-почтальонка самогону на все Тимашево нагнала, дочка ее Луизка-практикантка канистру первача стащила и к нам в общагу привезла, тут еще Аленка-акушерка обещала в третьем роддоме у какой-то тети Розы трехлитровую банку со спиртом выцыганить!
* * *
Шишкин заглянул после обеда:
– Вот последние покупки перед Новым годом, – Павел Семенович поставил на табурет две тяжелые сумки, достал из одной большое красное яблоко и протянул Антонине, – Радику!
Антонина взяла яблоко, Шишкин вытащил из кармана измятый листок, весь испещренный убористым почерком:
– Черт! Морковку с яйцами забыл! Ну ладно, не болейте и это… В общем, главное – здоровье! Побежал!
* * *
Лева чмокнул Антонину в щеку и протянул книгу доктора Спока «Ребенок и уход за ним»:
– Это тебе, по большому блату дали почитать на новогодние каникулы, ты не тяни, сразу начинай, я тоже потом перед возвратом прочту! Ну пошел, дядя Гриша не любит, когда опаздывают. У тебя, кстати, нет какой-нибудь ленточки коробку с новогодним подарком перевязать? Во! Этот розовый бант на грифе гитары – самое то!
«Читай, Зьягьюбина! – помахал Антонине Рональд Рейган, выглянув в окно из овального кабинета Белого дома под софиты телерепортеров, и добавил на американском диалекте английского языка: – у нас все вумены своих чилдренов по этому бестселлеру к большой американской мечте готовят!»
* * *
В полночь Антонина потерла большое красное яблоко Шишкина о футболку с гербом Советского Союза на животе и надкусила. Радик проснулся и, взревев, тоже потребовал пищу. Он неожиданно с удовольствием съел две малюсенькие протертые до гомогенного состояния котлетки из привезенного Валентиной Петровной мяса. Съел и улыбнулся:
– Миша!
– Мама! – поправила Радика Антонина.
– Миша! – хлопнул ладошкой по столу Радик.
Михаил Сергеевич расплылся в улыбке:
– Мы тоже с Раисой Максимовной на государственной даче одни кукуем, решили Ирине с Анатолием не мешать, пусть без нас попразднуют, а завтра уж приедем, подарки внучкам привезем. Насте-то понятно, как и твоему Радику, – дари не дари – только гукает, а вот чего семилетней Ксюше такого придумать, чтобы, как ее бабуля, потом не обиделась – головы не приложу. Кстати, у Раисы Максимовны как раз голова разболелась, спать пошла, так что, за нас с тобой, Антонина! – Михаил Сергеевич налил в сверкающую в электрическом свете хрустальную рюмку сильногазированный напиток «Байкал» и выпил.
– Михаил, ты с кем там? – строго спросила из своей спальни Раиса Максимовна, – опять со своей Загубиной? Ложился бы спать уже! Завтра с утра к Ире поедем с Настей нянчиться, потом на ипподром, не забыл, что ты Ксюше обещал белого пони подарить?
– Пони?! – Генеральный секретарь от неожиданности отхлебнул напиток «Байкал» прямо из горлышка, отхлебнул и шепнул Антонине: «Хорошо, что не комбайн СК-6 «Колос»!»

Часть III
Трамвайное депо № 1. Год 1988

Глава первая
Трамвай на морозе

6 января
Почесывая правой рукой лысину, а левой – круглый, как Земной шар, живот, в большую столовую комнату вошел Генка:
– Что, новогодний подарок людям приготовил? – равнодушно кивнул на Генерального секретаря в телевизоре.
Антонина примерила на голову Радика только что связанную шапочку. Радик сорвал с себя красный колпачок с желтым помпоном и забросил его на старинный резной буфет Прасковьи Луковны.
– Ба! Город Брежнев обратно в Набережные Челны переименовал! Это опять значит, все канцелярские бумажки будут переделывать! – Генка подтянул тренировочные штаны, но они тут же соскользнули с живота вниз.
– А чего их переделывать! Достанут из шкафов старые бланки с печатями и будут себе справки выдавать как выдавали! С ноября восемьдесят второго года прошло-то совсем ничего – шесть лет каких-то! – Антонина встала на цыпочки и стянула шапочку с буфета.
Шерстяная шапочка собрала всю пыль, скопившуюся за сто лет, Антонина чихнула, чихнул Генка, чихнул Радик, чихнул Михаил Сергеевич:
– Эх, Антонина! Шесть лет для нее совсем ничего! Я тоже раньше думал: пятилетний план выполнили и слава богу, то есть слава КПСС, конечно! А сегодня за утреннем кофе меня Раиса спрашивает: «Помнишь, как тридцать один год назад из роддома нас с Ириной забирал?» Я аж круассаном поперхнулся: «Как, говорю, тридцать один?! Только что ведь маленький невесомый сверток дрожащими руками с великой осторожностью к себе прижимал!» Раиса рассмеялась, сдержано, конечно, как она умеет: «Через две недели уже твоей внучке восемь лет! Что Ксюше дарить будем? Может быть вместо калькулятора полноценный компьютер купим?» Я опять удивился, но слабины не дал: «Решили калькулятор, пусть будет калькулятор!» Улыбка с лица Раисы…, впрочем, что это я разболтался! Геннадий ваш, кстати, вроде бы похудел, а живот у него вырос, ему бы обследоваться в стационаре, а потом кумыс попить в санатории «Юматово».
Антонина несколько раз ударила желтым помпоном об колено и опять чихнула:
– Это он после новогоднего застолья с друзьями-трактористами аппетит никак не восстановит.
Генка снова подтянул штаны, обернулся и крикнул в спальню Валентины Петровны:
– Валь! Завтракать будем или… Хотя чего завтракать, если есть неохота…
– Хорошо, если так, – осторожно согласился с Антониной генсек.

14 января
Утром после бессонной ночи Старого Нового года Люся Кренделькова и Люба Лесопосадкина решили, что хватит! Так и сказали завгару Шишкину:
– Хватит! Надоело! Пусть Горбачев горбатится в троллейбусном депо номер два, а мы уходим в трамвайное номер один! Зарплата такая же, а нагрузки никакой – два рычага – вперед-назад, газ-тормоз! А тут руки к концу смены от рулевого колеса сами в рычаги превращаются! А дуги, в дождь и снег с проводов слетающие?! А у трамвая ничего не слетает! Катишь себе по чугунным рельсам и позваниваешь.
И положили на расстеленную на столе завгара передовицу газеты «Правда» два заявления с абсолютно одинаковыми орфографическими ошибками. «Прямо мне на лицо! – жаловался потом Антонине Генеральный секретарь ЦК КПСС, – двоечницы безграмотные! Легкой работы захотели за те же деньги! А колхозники хлеб растят за еще меньшую зарплату! И горячей воды у них нет и туалет на улице! Я вот свой первый орден, когда получал на Ставрополье, так даже и не думал искать более легкую работу, так и планировал комбайнером всю жизнь в селе Привольном на ордена зарабатывать! Это уж партия потом с комсомолом поручили, доверили, возложили… Но опять же! Ничуть не более легкую, а куда как поответственнее…»
Антонина выключила радиоприемник – «сто раз слушала!», Люся собрала чайной ложкой со дна вазочки малиновое варенье, сваренное Валентиной Петровной по старинному рецепту рода Загубиных:
– И тогда мы с Любкой, прямо ему на стол два заявления – бац!
– А он чего? – Антонина поставила вазочку в раковину.
– Ну остолбенел, конечно, стал нас пугать, что там премии меньше, очередь на автомобиль «Таврия» длиннее и совсем убил: среди трамвайщиков мужиков нет! – захохотала Люся.
– А вы чего? – Антонина вытерла вазочку полотенцем.
– А мы ничего! – бодро начала Люся и вдруг загрустила: – Как будто нормальные мужики в другом месте есть! Я покурю в форточку, Радик же большой уже?
Антонина махнула рукой:
– Кури, – и опять включила приемник.
«…и решили мы на Политбюро: пусть-ка поработает министром без портфеля…и скажи своим подругам самое для них главное: мужиков-то в трамвайном депо – раз-два и обчелся!» Антонина вдруг вскипела: «Да не нужны вы нам!»
Люся испуганно затушила сигарету о спичечный коробок и суетливо засобиралась домой:
– Побежала: надо комнату сдать, обходной подписать, химку обновить, маникюр восстановить, у Соньки на дальнюю дорогу погадать… Ты, это, витамины какие-нибудь принимай…
* * *
– А министр без портфеля – это хорошо или плохо? – спросила Антонина, положив голову на плечо Леве Сидорову.
– Ты про Ельцина, что ли? Да, дожимает нашего Борю Горбачев! В Госстрой замом бросил! Борю не на строительство надо, его наоборот – людьми руководить, городом, областью, может быть, даже… Эх! Не будет жизни в этой стране! – Лева встал, слегка оттолкнув голову Антонины.
– В какой этой? – не поняла Антонина.
– Да вот в этой! – Лева топнул ногой по полу, – черт! выиграть бы американскую грин-карту и свалить отсюда!
Антонина грустно ухмыльнулась:
– Люська с Любкой тоже валят! Им трамвайное депо имени Степана Зорина грин-карты выписало на перевод без отработки.
– В смысле? – перестал махать руками Лева и встал столбом, – как грин-карты?! Люське с Любкой грин-карты?!
Антонина прыснула в ладошку, Лева быстро сообразил, перестроился, приобнял Антонину и в такт хихикнул:
– Ну ты даешь! Ну поддела! Тихоня-тихоня, но шпилька всегда наготове! А я не расслышал и не понял сначала! Чего они там делать-то будут? В трамвайном депо мужиков-то, наверное, вообще нет!
– Ой, этого добра! Да и нужны вы им, нам, то есть! – весело ответила Антонина, но голову на плечо Левы больше класть не стала.

22 января
В бильярд играли в шапках-ушанках, толстых свитерах, а Васька Загогуйло так даже в связанных Антониной шерстяных перчатках. В Красном уголке общежития троллейбусного депо № 2 стоял такой стылый воздух, что заглянувший в большую комнату с красным знаменем в углу капитан Лампасов, возмутился:
– Кто позволил курить у святыни?! – и зачем-то тряхнул за древко тяжелое бархатное полотно, отделанное по периметру желтой бахромой.
Изо рта Лампасова, как и у всех присутствующих, тоже пошел пар.
– Вот и товарищ участковый закурил! – съязвил Серега Шептунов.
Но поднявшееся от красного знамени густое облако пыли быстро вобрало в себя белые клубы мнимых курильщиков.
Загогуйло чихнул и промазал верный шар в лузу. Шар перелетел борт, ударился о ребро чугунной батареи и лопнул пополам.
Серега Шептунов, зажав нос двумя пальцами правой руки и отгоняя от себя пыль ладошкой левой, уверенно констатировал:
– От мороза лопнул! Помню в ПТУ на практике, сунул в жидкий азот разводной ключ, потом бросил его на бетонный пол, так он, словно сосулька, на мелкие кусочки разлетелся!
– Все дело в перепаде температур, – добавил Ричард Ишбулдыевич, щуря в сером облаке глаза, – шар промерз до сердцевины, а когда ударился о горячую батарею, его поверхность расширилась, но ядро внутри все еще оставалось скукоженным, поэтому он и разорвался, как брошенное в кипяток яйцо из холодильника! Ведь так, товарищ капитан?
– Какие еще яйца в жидком азоте и сосульки в кипятке?! – закашлялся участковый Лампасов, – вы что, гестаповцы?! Товарищи! Налицо порча казенного имущества! При свидетелях! Особо замечу: близким родственником лица, находящегося под пристальным наблюдением недремлющего ока внутренних органов!
– Чего?! – возмутился Загогуйло.
– В силу вышесказанного, – продолжил Лампасов, – предлагаю пройти для превентивно-профилактической беседы на свежий, но в тоже время теплый воздух находящейся в соседней комнате библиотеки.
* * *
В библиотеке воздух был относительно свежее, но нисколько не теплее, чем в Красном уголке. Укутанная в пуховую шаль, в накинутой на плечи шубе из модного красного стекловолокна, Соня Иванова пыталась расписать замерзшую шариковую ручку в томике Достоевского. Антонина стояла рядом и терпеливо ждала заполнения читательской карточки, она взяла по совету Левы Сидорова «Муху-Цокотуху» для умственного развития Радика и, ничего не сказав Леве, первую часть «Тихого Дона» для собственной разгадки тайны писателя Шолохова.
– Вам чего, товарищи? – не поднимая головы, спросила вошедших Соня.
– Опять порча государственного имущества! – возмутился Лампасов.
Родион Раскольников вынул из пришитой к подкладу пальто петли топор, взмахнул им обеими руками и несильно ударил обухом по голове старуху процентщицу.
– Это списанные «Преступления и наказания», они даже без обложки, – равнодушно парировала Соня и перевернула несколько страниц.
– Преступления списанными не бывают! – строго возразил Лампасов, – а наказания тем более! Мы проведем в вашей библиотеке небольшую политинформацию на уголовную тему. Рассаживайтесь, товарищи!
Родион Раскольников услышал, что в комнате, где была старуха, ходят, схватил топор, выбежал из спальни и ударил топором беременную сестру старухи Лизавету.
Соня пожала плечами:
– Сколько угодно. В минус тридцать два только Загубина может за книжками прийти, и участковый – про американских шпионов рассказывать.
Антонина хотела возмутиться, но не успела вклиниться.
– Боюсь, вы недооцениваете ухудшение криминогенной обстановки в стране, – с тревогой в голосе ответил капитан милиции, и объявил: – Сегодня пришло оперативное сообщение о столкновении под нашей столицей двух организованных преступных группировок – долгопрудненской и люберецкой. Когда такое было, товарищи?! Нет, я понимаю: в деревнях ходили стенка на стенку, пацаны шли в чужой двор бить ухажеров своих девчонок, но, чтобы физкультурники из клубов «В здоровом теле – здоровый дух!» срастались с рецидивистами, сколачиваясь в преступные группировки, а потом на пустырях под Москвой, там, где наши отцы с Мамаем воевали, делили родину на сферы влияния, калеча и убивая друг друга! Такого ж, тебе говорю, Степан Загогуйло и твоему братцу, никогда не было! Даже в 1913 году дореволюционного царизма!
– А мы с брательником при каких делах?! – огрызнулся Загогуйло.
Все обернулись и внимательно посмотрели на Загогуйлу, предполагая, что они со Стасом, конечно, не при делах, но, быть может, Васька специально разбил бильярдный шар о батарею?
– При каких, спрашиваешь?! – Лампасов взял с полки «Анти-Дюринг» Фридриха Энгельса, – а где твой брат?
«Что он сторож брату своему?» – тихо сказал кто-то из глубины библиотеки с самых дальних полок, на которых скапливался весь ветхозаветный хлам.
– Ой! – вскрикнула Соня Иванова, – осторожнее с ним, его на моей памяти еще никто с полки не доставал, вдруг, как Достоевский рассыплется!
Соня Мармеладова молча выложила на стол перед Катериной Ивановной тридцать целковых, накрыла голову драдедамовым платком и легла на кровать лицом к стене. Катерина Ивановна, целуя ноги Сонечки, весь вечер простояла перед ней на коленях. Пьяненький Мармеладов наблюдал за ними сквозь опущенные ресницы.
– Вы, товарищ капитан, главное его, как знамя, за древко не трясите! – опять съязвил Серега Шептунов.
Но Лампасов пропустил мимо ушей слова ничего не значащего для него человека и продолжил:
– Где, повторно задаю вопрос, товарищ Загогуйло, организованное Георгием Кукиным и вашим братом Станиславом, преступное сообщество, выманивающее у честных граждан слабоалкогольный газированный алкоголь? Где твой так называемый завскладом Уфимской швейной фабрики «Мир»?
– Вот в чем сыр-бор! Верка-буфетчица накапала! Новогоднее шампанское простить не может! Решила счеты свести с Загогуйлами! – вдруг догадался Серега Шептунов в чем дело.
– Ага! – еще один подельник образовался! – Лампасов ткнул указательным пальцем в Серегу и выронил «Анти-Дюринг».
«Анти-Дюринг», словно проклеенный на Полиграфкомбинате в ночную смену «Блокнот агитатора», веером рассыпался по полу, вместе с пожелтевшими страницами выпала непонятно как там оказавшаяся тщательно отретушированная фотография генералиссимуса в белом парадном кителе. Гнев вдруг охватил Антонину, развернулась она на добросовестно подшитых Генкой валенках и прожгла взглядом Лампасова:
– Так вы, товарищ капитан, воровку пришли защищать! Рабочий класс пугаете! Энгельса топчете! Красное знамя руками трогаете! Да я сейчас Генеральному секретарю Коммунистической партии Советского Союза лично сообщу о том, как участковые Орджоникидзевского района города Уфы сначала бесплатно пожирают за раз по три порции пельменей, которые лепят матери-одиночки, а потом Верок, бессовестно обирающих этих матерей-одиночек, подло покрывают!
Антонина шагнула к висящему на стене сетевому радиоприемнику и включила его на полную мощь. Приемник зловеще зашипел. Все замерли в тихом, безмолвном ужасе.
– Лампасова расстрелять, Верке-буфетчице – десять лет без права переписки, свидетелей за недоносительство – на рытье канала под Ла-Маншем, – раскурил трубку Иосиф Виссарионович.
Соня чихнула:
– Говорила же: осторожнее! Теперь еще Энгельса списывать.
– Гражданочка, – почти шепотом обратился Лампасов к Антонине, – вы не нервничайте, за пельмени я с первой же квартальной премии рассчитаюсь, ваш сигнал на индивидуального предпринимателя Верку э… – забыл фамилию – мы проверим! Не надо про алкоголь никому сообщать даже про слабоалкогольный, даже про газированный, мы же тут все свои, у нас всего лишь дружеская профилактическая беседа, чего выносить из избы, так сказать, пустые бутылки из-под шампанского? Ведь так, товарищи? Товарищи, наш диспут подошел к концу, о следующем круглом столе будет объявлено заранее, всем спасибо, все свободны, благодарю за внимание.
Народ, уважительно обходя Антонину, вышел. Капитан Лампасов быстро собрал с пола листки «Антидюринга» и протянул Соне:
– Немного подшить, чуть-чуть подклеить и еще сто лет простоит!
Соня Иванова наконец расписала ручку и большими концентрическими кругами закрасила склонившихся над воскрешением Лазаря Соню Мармеладову и Родиона Раскольникова.
Иванова вынула библиотечные вкладыши из «Мухи-Цокотухи» и «Тихого Дона», занесла над ними ручку и задумчиво посмотрела на Антонину:
– Аванс вчера давали или позавчера? Сегодня двадцать первое или двадцать второе?
– Ну ты, Загубина, даешь! – не дали ответить Антонине Горбачев с Фридрихом Энгельсом, Сталин пыхнул трубкой и пустил к потолку одобряющее никотиновое колечко, Лазарь не сказал ничего, просто воскрес.

7 февраля
Министр государственной безопасности ГДР Эрих Мильке протянул аккуратную коробочку с бронзовой медалью «За заслуги перед Национальной народной армией ГДР» молодому симпатичному майору КГБ Володе и пожал ему руку. Майор КГБ задумался, служит ли он в данный момент Советскому Союзу, на всякий случай пробуравил немигающим взглядом министра госбезопасности ГДР и сказал на хорошем немецком, что премного благодарен и что рад служить в замечательном городе Дрездене, который им с женой Людмилой очень нравится.

Глава вторая
Агонизирующий организм

13 февраля
– Мужиков в трамвайном депо и правда нет! – Люся намазала большой ломоть упругого с хрустящей корочкой иглинского хлеба деревенской сметаной, поверх сметаны положила три ложки белого липового меда и с удовольствием его надкусила, – один только Варданян из ремонтного цеха симпатичный, но у него пунктик – с чего бы не начал, все своим Карабахом кончает!
Антонина поставила перед подругой полулитровую кружку чая:
– Карабах – это кто?
– Народ какой-то армянский в горах Азербайджана живет, – Люся с еще большим удовольствием впилась крепкими широко расставленными зубами в ломоть хлеба.
– Живут плохо или правду ищут? – Антонина тоже намазал себе бутерброд медом.
– Да откуда я знаю! Ашот говорил, что у них сегодня в Степанакерте митинг начался по отделению от Азербайджана и присоединению к Армении, – мед с бутерброда потек по рукам Люси вместе со сметаной.
– А разве так можно?! – удивилась Антонина.
«Конечно, нельзя! – вмешался Михаил Сергеевич, – так и до отделения от СССР додумаются! Но с другой стороны, не запрещать же многочисленным народам Страны Советов высказывать свои волеизъявления!»
– Сейчас все можно, скоро Аляску Америке отдадим! – большая белая капля соскользнула с бутерброда Люси и приземлилась ей на коленку, – блин! Новые колготки! Первый раз сегодня надела! Меня же Ашот в кинотеатр «Искра» позвал!
– Сейчас застираем, не верещи! Снимай с себя все, я тебе халат принесу – Шишкин вчера подарил, под конец рабочего дня в промтоварах выбросили, по одному в руки давали, Шишкин говорит сначала жене за желтеньким отстоял, потом мне, представляешь, сиреневый купил! – Антонина побежала в комнату.
Осторожно ступая, на кухню бесшумно вошел Радик и, открыв в изумлении рот, встал оловянным солдатиком – он первый раз в жизни увидел голую женщину.
– Тьфу, напугал! Чего уставился?! – Люся неожиданно покраснела и попыталась прикрыть обильное белое тело свежим номером газеты «Вечерняя Уфа», – еще один васька загогуйла растет!
* * *
– Да ты что, Тоня! Мы Аляску продали еще в 1867 году за семь миллионов двести тысяч долларов, а не продали бы американцам, ее англичане с французами у нас отобрали бы! Они же не только на Севастополь, но и на Петропавловск-Камчатский нападали во время Крымской войны! – Лева развеселился и положил в кофе к двум кубикам рафинада щепотку соли, – сегодня в память о героической осаде Севастополя по-турецки пить буду.

17 февраля
Генка угас в три дня. Прилег пятнадцатого февраля на кушетку Валентины Петровны и задремал, утром шестнадцатого февраля открыл глаза и тихо попросил не тормошить его до обеда, в обед выпил полстакана воды и попросил не тревожить его до ужина, на ужин допил воду в стакане и сказал, что вставать смысла нет, все равно скоро ложиться, а утром семнадцатого открыл глаза и сказал Валентине Петровне:
– Я ведь, Валь, мечтал на подводной лодке плавать, к американским авианосцам незаметно под водой подкрадываться и топить назло империализму. А Колька-брательник, баянист чертов: «На тракториста учись – это самая лучшая в мире профессия! Все бабы с огородами твои будут!» Надо у Тоньки спросить сколько в двигателе самой большой атомной подлодки тракторов Беларусь в лошадиных силах вмещается – она быстро в твоей тетрадочке доходов и расходов карандашиком вычислит.
Валентина Петровна расправила слипшиеся волосики на бледном сократовском лбу Генки:
– Вот приедет на выходные, и спросим.
– Ты уж не забудь, обязательно спроси… – Генка закрыл глаза и помер.
* * *
– Боюсь я что-то, мама! Генка, кажись, партийный был! – Антонина накинула черный платок на зеркало в коридоре.
– Сиротой он был, а не партийным! Как Кольку Лилька-почтальонка отравила своим самогоном, так им и стал, никого у него кроме меня, тебя и Радика не было, – Валентина Петровна всхлипнула и застегнула верхнюю пуговицу на рубашке хитро щурящегося в потолок Генки, – как живой! Люська твоя не подведет, настоящего батюшку привезет?
Антонина хотела возразить, что они с Радиком никаким боком Генке не приходились, но передумала и тоже всхлипнула:
– Обещала! Они у него с Любкой и Сонькой тайно крестились, Алексеем зовут – молодой, симпатичный, веселый…, грамотный, то есть. Мам, ты рубашку расстегни, чтобы поп крест увидел, а то не увидит, разгневается и не будет Генку на тот свет отправлять.
Валентина Петровна вытянула за белую нитку из-под рубашки Генки новенький алюминиевый крест и положила сверху:
– Так лучше? Гена тебя перед смертью вспоминал, просил передать, чтобы мать слушалась, хозяйство вела, как в Белоруссии его ведут, чтобы тоже завела тетрадь расходов и доходов и все туда карандашиком записывала.
«Что ж вы его совсем напоказ-то вытащили?! – возмутился Михаил Сергеевич, – любой Хома Брут сразу догадается, что крест минуту назад на партийного тракториста надели».
– Приемник! Приемник выключи! Грех! – всплеснула руками Валентина Петровна.
* * *
Отец Алексей приехал в Иглино с Людмилой Крендельковой. Кренделькова прихватила с собой Любовь Лесопосадкину, за Лесопосадкиной потянулся Василий Загогуйла, за Василием – Ричард Ишбулдыевич. Вместе со всеми приехали фарцовщик Жоржик и спецкор «Трезвости – нормы жизни» Непролевайко.
– Проходите! – запустила в дом отца Алексея с товарищами усопшего Валентина Петровна и шепнула Антонине: – Мальчик же совсем! У него и бороды-то нет – три волосинки торчат, как у Генки на лбу!
– Я же говорила, что молодой и пока еще симпатичный… – потупилась Антонина.
Мужчины сняли шапки, женщины сделали испуганные лица.
Отец Алексей вошел в большую столовую комнату, строго осмотрел столпившихся у гроба иглинцев и приехавших уфимцев, зажег свечи, замахал кадилом и тоненько речитативом запел отходную.
– Терапевт Крамарова и фельдшер Спартак Ильгизович сказали – рак печени. Ну с чего у него мог быть рак печени, он же пил только по праздникам и на день пограничника! – шепотом рассказывала на ухо Любке Валентина Петровна.
– Им бы только на рак все свалить, – шмыгала носом Любка, – сами насморк вылечить не могут.
* * *
Похоронили Генку рядом с братом Колькой. Сваренную из листового железа пирамидку памятника Кольке венчала выкрашенная в красный цвет звезда, а сваренную из такого же листового железа пирамидку Генке – православный крест, братья застенчиво улыбались с овальных фотографий, сделанных перед выпускными экзаменами бессменным школьным фотографом дядей Костей. Муж тети Шуры дядя Костя тоже неподалеку застенчиво улыбался с овальной фотографии. Кто фотографировал дядю Костю не знал никто, но похоронила его Александра Павловна торжественно – тогда она еще была классной руководительницей Антонины и привела попрощаться с супругом весь 10 «б».
* * *
Поминки прошли быстро. Несмотря на то, что на кладбище завьюжило, и все основательно промерзли, пили мало. Василий так тот даже отказался от предложения напарника Генки тракториста Ильдуса продолжить поминание товарища в теплом гараже на машинном дворе.
– Из этих теплых гаражей потом не выползешь – проходили, – говорил он потом в холодной электричке Ричарду Ишбулдыевичу.
Ричард Ишбулдыевич кивал:
– А выползешь, дороги не найдешь – в сугробе околеешь. И потом, нас в общаге Выдов ждет, у него тоже какой-то друг по Свердловску помер!
– Да, он еще обижался: у меня – поэт Башлачев, а у вас – тракторист Генка! – усмехнулся Василий.
– В смерти все равны – и поэты, и трактористы, – тихо сказала сидящая напротив Антонина.
Василий задумался, Ричард Ишбулдыевич открыл рот, чтобы адекватно ответить, но Лесопосадкина, плюхнувшись рядом с Антониной, объявила:
– Мальчишки, а я в депо возвращаюсь! Надоели эти трамваи на железном ходу, хочу опять троллейбусы на резиновом! Там у них, представляете, на всех баб один нормальный мужик, и тот – Ашот.
– Ты моего Ашота не тронь, предательница! – усаживаясь, Люся сдвинула задом подругу вплотную к Антонине.
– Кстати, девчонки, – анекдот! – аккуратно присел рядом с Ричардом Ишбулдыевичем спецкор «Трезвости – нормы жизни» Непролевайко, – поехали Чапаев с Петькой в Японию.
Мальчишки и девчонки развеселились, мать тети Шуры тетя Клава взяла за руку внука Валерика и пошла в тамбур, чтобы успеть слезть на платформе 1646 километр, где проживала ее двоюродная сестра тетя Лена, с которой можно было обсудить мировые новости и почти всех родственников. Ни тетя Клава, ни Валерик не расслышали сквозь звонкий смех глухой голос машиниста, объявившего, что вечерняя электричка с сегодняшнего утра является скоростной и перед Уфой остановится только в Тауше.
* * *
Лева участливо спросил:
– Замерзла?
Антонина растроганно кивнула головой, но Лева уже шагал из угла в угол в ее маленькой кухне:
– Да, вот судьба какая! Один всю жизнь жил, как все, снег убирал, огороды пахал и умер, как все, – от цирроза печени! Другой протестовал против этого «как все» и, не выдержав беспросветности, в двадцать семь лет выбросился с восьмого этажа душной кухни! Одного звали Генка, другого…, впрочем, имя это тебе ничего не скажет, ты ведь так далека от современной рок-культуры!
Антонина вздохнула, она как-то сразу догадалась о ком речь:
– Поэт Башлачев был и твоим другом тоже? А на счет «как все», так Шишкин рассказывал, что первый завгар нашего депо Комариков три раза с пятого этажа протестовал. Ничего, хорошую пенсию получает.
Лева растерялся:
– Какой еще Комариков! Ты откуда про Башлачева знаешь?! Тебе кто?.. Что значит: тоже? В нашей Уфе только Юра Шевчук был его другом! Неужели я о ком-то не знаю?.. Погоди, кажется, я утюг не выключил! – и убежал к себе выключать утюг.

23 февраля
День Советской армии и флота Люся Кренделькова решила встретить нетривиально. Сначала она предложила Любке Лесопосадкиной посидеть со своими парнями в кафе на улице Коммунистической с загадочным названием «Гриль-бар». Но Любка, задумавшись:
– С кем? Не с Васькой же Загогуйлой! – тут же решительно отказалась: – Нет. Я ведь только что в депо вернулась, лучше по старинке в общаге с мальчишками как-нибудь.
Потом Люся предложила Соне Ивановой, но Соня сказала, что Сашка Антонов ей сказал, что никакой это не праздник, и лично он, Сашка, этот праздник отмечать не будет, а будет заседать в комитете обкома комсомола по развитию индивидуально-трудовой деятельности и кооперативного движения. Ну а без Сашки она точно никуда не пойдет, поэтому закроется в библиотеке, чтобы книжки подклеивать и карточки, плохим почерком заполненные, хорошим почерком переписывать. «Опять будет на трефового короля гадать, на Сашку, то есть» – догадалась Люся, но ничего не сказала, а пошла к Антонине.
– Двадцать четвертого девять дней Генке… – возразила Антонина.
– Ну так не двадцать третьего! – парировала Люся.
– А с кем? – спросила Антонина.
– Васька в общаге будет бухать, Шишкин с женой Лелей и тещей праздновать, сама решай, кого звать! – кивнула в сторону квартиры напротив Люся.
И Лева неожиданно согласился:
– А что, место приличное, там такой полумрак, кабинки, коктейль «Старый Таллин», да и дядя Гриша уезжает на Павловское водохранилище обучать делегацию с берегов Средиземного моря подледному лову.
* * *
– Мы имеем полное юридическое право! – кричал Ашот, – Областной совет Нагорного Карабаха большинством голосов проголосовал за переход из состава Азербайджанской ССР в состав Армянской ССР!
– Это решение нелегитимно, – посмеивался Лева, – ваш областной совет превысил свои полномочия! Прямо как в анекдоте: город Урюпинск объявил войну Соединенным Штатам и через полчаса сдался вместе со всей своей территорией на милость победителю!
– Сам ты анекдот! – Ашот вцепился в лацканы Левы и, страшно вращая глазами, тряхнул того.
Бокал с коктейлем упал на бок, «Старый Таллин» липкой лужицей растекся по столу, бокал, прокатившись по гладкой поверхности, нырнул между ногами Антонины и Люси в черную пустоту. На звон разбитой посуды из соседних кабинок выглянули любопытные посетители. Антонов прервал рассказ о том, как его друг из идеологического отдела Кайбышев ездил в Свердловск, побывал на концерте группы «Агата Кристи», привез их первую кассету, и эта кассета – закачаешься, какая альтернативная, – лежит у него, Сашки, в квартире, в которой случайно никого нет. Комсорг троллейбусного депо Александр Антонов и медсестра депо Алена Синицына тоже выглянули из своей кабинки.
– Сейчас милицию вызову! – лениво крикнул бармен Славик.
Антонина и Люся испугано огляделись и прижались друг к другу. Подошедшая официантка Марго, уперла руки в широкие бока и, глядя в потолок, сказала, что за бокал надо расплатиться немедленно. Люся и Антонина суетливо схватились за сумочки, раскрыли их и полезли внутрь.
– Не надо, девушки! – остановил их Ашот, – я разбил – я плачу!
– Ну как же, – вмешался Лева, – это и моя вина, значит, половину суммы понесенного ущерба возмещаю я.
– Э, дорогой, перестань! – стоял на своем Ашот, – я уронил – я заплатил!
– Позвольте, спровоцировал-то вас я! Девушка, возьмите у меня половину суммы! – не сдавался Лева.
– Девушка, не бери у него половину, возьми у меня всю! – стал вращать глазами Ашот.
– Девушка, возьмите половину! – Лева упорствовал.
– Возьми всю, говорю, девушка! – Ашот вскочил.
– Половину, будьте добры! – Лева был тверд, но на всякий случай отодвинулся вглубь кабинки.
– Всю держи! – Ашот вывернул карманы и вывалил на стол мятые купюры, белую и желтую мелочь.
Официантка Марго оторвала взгляд от потолка, сняла руки с боков, шагнула назад и крикнула через плечо бармену:
– Славик, вызывай наряд! Клиент платить отказывается! Еще и цирк устраивает в хулиганской форме!

29 февраля
– А мой Ашот улетел! – сказала Люся Радику.
Радик пристально посмотрел на Люсю и плюнул себе на слюнявчик. Антонина вытерла платочком губы Радика, Радик недовольно забасил, Антонина толкнула подшитым Генкой валенком санки:
– Сейчас пойдем с горки кататься! Куда улетел?
– Армян своих защищать, их азербайджанцы громить стали, – Люся пошла рядом с Антониной к детской горке.
– В Карабахе? – ужаснулась Антонина.
– Нет, в Сумгаите, – вздохнула Люся.
– Сейчас с горки скатимся, сейчас! Не кричи! А где это? – Антонина ускорила шаг.
– Ашот сказал где-то около Баку, у них, как и у нас много смешанных семей было, сейчас по живому режут! – всхлипнула Люся.
– Так надо же что-то делать! Они же не в эфэргэ живут, а в эсэсэсэре! – возмутилась Антонина.
Репродуктор на столбе возле дворца Машиностроителей спел бодрую песню голосом Льва Лещенки и голосом Михаила Сергеевича строго сказал:
– Ты, Загубина, горячку не пори! Мы тут не Ашоты Варданяны, чтобы дрова ломать, а потом расхлебывать! Может там рассосется все, само уладится, а мы перед всем миром опозоримся – пошлем каких-нибудь милиционеров из Рязанского десантного училища для защиты жен от мужей и наоборот, а там тишь, да благодать!
Люся рассмеялась.
– Ты чего? – удивилась Антонина.
– Да Винокур смешно Горбачева пародирует! – сквозь смех ответила Люся.
– Раньше за такие шутки на Колыму золото для гонки вооружений мыть отправляли, а теперь все можно – свобода слова и действия, желания и хотения, замысла и поступка, базиса и надстройки! – подошел к подругам Идрисов.
– Как? – удивились Антонина с Люсей, – вас уже выпустили?
– А чего его держать? – возразили Горбачев, Винокур и репродуктор, – он же не буйный!

Глава третья
Во цвете сил

2 марта
Валерик скучал, его бабушка и тетя Лена пили чай. Телевизор ничего интересного не показывал, двоюродные сестры в сотый раз обсудив несчастливую жизнь матери Валерика и будущую несчастливую жизнь самого Валерика, устало замолчали.
Вдруг Игорь Кириллов торжественно, но очень радостно сообщил телезрителям:
– Коллектив Ивановской трикотажной фабрики сердечно поздравляет Генерального секретаря ЦК КПСС Михаила Сергеевича Горбачева с днем рождения!
Включилась прямая телетрансляция из Ивановской трикотажной фабрики, и передовая мотальщица Зульфия Коромыслова чуть не забыла вызубренный текст:
– В этот сердечный, то есть торжественный день сердечно, в смысле торжественно поздравляем вас и желаем нам… вам… им… Ой, Михайло Сергеевич! Давайте я своими словами скажу: не болейте, зарабатывайте хорошо и жену свою, нашу Раису Максимовну, любите почаще, сильно, то есть!
– Так он по гороскопу рыба, Клавка! – всплеснула руками тетя Лена, – вот поэтому Шурке, мамаше твоей, – тетя Лена дала Валерику не сильный, но обидный подзатыльник, – так не везет в общественной и личной жизни!
* * *
– Уроки все сделал? – спросила Шура у Валерика вечером.
– Все, – неуверенно соврал Валерик.
– Дневник в порядке? – зевнула Шура.
– В порядке, – добавил в голос солидной хрипотцы Валерик и на всякий случай еще соврал: – Дневники на проверку собрали, завтра или даже на следующей неделе отдадут.
– Это хорошо, – потянулась Шура, взяла со стола газету с программой телепередач и отчеркнула ногтем художественный фильм после программы «Время»: – Чего у тети Лены делали?
– Ничего, – успокоено буркнул Валерик.
– О чем говорили-то? – включила телевизор Шура.
– Не о чем, – опять буркнул Валерик.
– Так уж и не о чем, – равнодушно не поверила сыну мать.
Валерик увидел в телевизоре Горбачева:
– Тетя Лена сказала бабушке, что ты несчастная, одинокая и беспутная, потому что он по гороскопу карась!
Шура возмущенно встрепенулась:
– Сам ты карась, и тетя Лена твоя старая курица! Вечно не в свои дела лезет! – но призадумалась: – А ведь точно – рыба! Надо еще кому-нибудь рассказать!
* * *
Увидев Валентину Петровну, Радик захлопал в ладоши. Валентина Петровна радостно расцеловала внука:
– Пока на станцию шла, встретила Таньку с почты, одноклассницу твою, разговорились, замуж собирается.
Антонина занесла тяжелые сумки с продуктами на кухню:
– Она со школы замуж собирается.
– Ваша бывшая классная Александра э-э…, ну Шура которая, ей звонила на переговорный из Тавтиманово, тоже хорошо живет.
Антонина стала выкладывать из сумок банки, мешочки, пакетики, Радик подбежал к матери и сказал:
– Дай!
– Танька говорит, что Шура где-то прочла, будто конец света скоро, потому что Горбачев водяной знак и всемирного потопа не избежать! – зашла следом за Радиком на кухню Валентина Петровна.
– Мама, ты уже говорила, что все в Библии наперед написано! Какой он водяной?! У него, между прочим, сегодня день рождения – 57 лет! – Антонина раздраженно поставила на стол трехлитровую банку с ядреными солеными огурчиками.
– Ну я не знаю, какой он водяной! За что купила эту рыбу, за то ее и продаю! – слегка обиделась Валентина Петровна.
Радик дотянулся до стоящего на подоконнике приемника и включил его.
– Да не обращай внимания, Антонина! Сейчас все свихнулись на этих знаках зодиака! Ну а что поделаешь, в коммунизм веру потеряли, зато в хиромантию нашли – это и есть свобода совести!
– Странная какая-то у совести свобода, Михсергеич… – прошептала Антонина.
– Ты чего, доченька? Я же так! Да пес с этой Шуркой-самогонщицей и ее рыбой! Не расстраивайся ты так! – испугано всплеснула руками Валентина Петровна.
– Ыба! – сказал Радик.

Глава четвертая
Бег

8 марта
Михаил Сергеевич долго шипел, трещал, издавал какие-то кошачьи звуки, потом ясным и твердым голосом сказал Антонине:
– Поздравлять с праздником не буду – не до поздравлений! Слушай, чего произошло – в лицах рассказываю!
* * *
– Интервью в Лондоне будем давать только за деньги! – подытожил план побега Василий Овечкин.
Братья, все «Семь Симеонов», посмотрели на Нинель Овечкину. Мать промолчала. Тогда три сестры посмотрели на мать, а десятилетняя Ульяна спросила:
– Что же ты молчишь, мама?
Нинель Овечкина поднялась с табурета, сколоченного покойным мужем Дмитрием, и встала посреди комнаты:
– Дети мои! Раз выпало вам несчастье с душой и талантом родиться в СССР, то делать нечего, одна у нас дорога – в Лондон!
* * *
– Почему в Лондон, Михсергеич, они же в Токио на гастроли ездили? – удивилась Антонина.
– Хоть у нас с японцами мирный договор не подписан, Загубина, скажу тебе по правде: англичанин нас не любит во сто раз больше, чем японец! А любимая пословица у англичанина какая? Правильно: враг моего врага, мой друг! – пояснил глава государства.
– А как же Маргарет Тэтчер? – еще больше удивилась Антонина.
– Ты Марго не трогай! Ей самой, знаешь, как от своих англосаксов достается! Она им экономику поднимает, они ее в газетках пропечатывают! Но ты меня не перебивай, дальше слушай! – повысил голос Генеральный секретарь.
* * *
– В Лондоне джаз любят! – подтвердил Дмитрий Овечкин и стал отпиливать у двустволки часть ствола так, чтобы она поместилась в контрабасе.
– В Нью-Йорке его любят больше! – возразил Олег Овечкин, отпиливая ствол у одностволки.
– До Нью-Йорка далеко, не долетим из Иркутска! – Василий аккуратно положил собранную из подручных материалов бомбу в контрабас и отогнал девятилетнего Сергея: – провода не замкни, а то раньше времени взлетим!
Нинель Овечкина погладила Василия по кудрявой голове:
– Мастеровитый! Весь в отца! Зря вы его тогда на майские праздники его же табуретом с Димкой избили, может бы не помер потом через неделю.
– Так он же забухал по-черному! Тебя слушаться перестал! – запротестовали Александр и Игорь Овечкины.
– Так-то оно так, – согласилась мать, но вздохнула: – Сегодня бы пригодился, наверное, еще какую-нибудь бомбу на всякий случай смастерил бы!
* * *
– Так их что, Михсергеич, в аэропорту не досматривали, опять разгильдяйство со спущенным рукавами?! – возмутилась Антонина.
– Досматривали, конечно, – поморщился главнокомандующий, – но футляр контрабаса в металлодетектор-то не лезет! А он, этот семейный джаз-банд «Семь Симеонов», уже как бы звездный стал! И по радио в саксофоны дудят, и в газете о них репортаж за репортажем, кому придет в голову детей по полной шмонать, если только что их по телевизору показывали?!
* * *
На высоте десять тысяч метров Василий молча передал записку стюардессе Тамаре Жаркой. Дмитрий и Олег достали обрезы, Нинель приказала всем пассажирам оставаться на своих местах.
– Никак не долетим до Лондона! – вышел к «Симеонам» бортинженер Иннокентий Ступаков, – нужно у финнов дозаправиться!
– Так садись и заправляйся! – навел на Ступакова обрез Дмитрий.
– Авиалайнер производит посадку на дозаправку в аэропорту финского города Котка, – объявил по громкой связи командир корабля и посадил самолет на полосу военного аэродрома Вещево.
– Наши! – Тамара Жаркая увидела в иллюминаторе солдат, бегущих к самолету.
– Может быть финны? – предположила Нинель Овечкина.
– Звезды красные! – стиснул зубы Василий Овечкин.
– Обманули падлы! – завыл Дмитрий Овечкин и в упор выстрелил в Тамару Жаркую.
– Стреляй, как договорились, и в меня, – сказала Нинель Овечкина старшему сыну.
Василий убил мать, убил брата Дмитрия, убил брата Олега, убил брата Александра, взорвал бомбу и застрелился сам.
* * *
– Михсергеич, может, отпускать всех этих с душой и талантом куда подальше, а то зверства от них больно много? – жалобно спросила Антонина.
Библиотекарю Соне что-то почудилось, и она тревожно оглядела стеллажи.
– Да я тоже так думаю, – хмуро согласился генсек, – пусть катятся в адисс-абебы со своими контрабасами! Не подозревают кудрявые, что еще чуть-чуть, еще вот-вот и у нас тоже будет по сто сортов колбасы в одном отдельно взятом магазине!
«Кремлевский мечтатель», – выписала из томика Герберта Уэльса Соня Иванова. Задумчиво погрызла кончик авторучки и решила, что для зачета по научному коммунизму в автодорожном техникуме достаточно. Захлопнула толстую общую тетрадь, захлопнула «Россию во мгле» и всхлипнула – после того, как Люська Кренделькова и Тонька Загубина ей по-товарищески рассказали, что видели в «Гриль-баре» ее Сашку с медсестрой Аленой, и после того, как она высказала Сашке все об его моральном облике и все об внутреннем мире и внешнем достоинстве метелки Синицыной, Сашка до сих пор у нее не попросил прощения.

11 марта
Антонина собрала волю в кулак и робко постучала этим кулачком в дверь бытовки Шишкина.
– Да-да! – радостно прокричал Шишкин.
– Можно, Павел Семенович? – Антонина совсем робко просунула голову.
– Можно, Загубина! – Шишкин расплылся в улыбке.
Антонина замялась, потом расстегнула две верхние пуговицы пальто и вынула из-за пазухи сложенный вчетверо желтоватый лист бумаги канцелярского формата.
– Вот… – положила она перед завгаром заявление о переводе.
Накануне подруга Люся позвала Антонину к «нам, трамвайщикам!». Завгар трамвайного депо имени Степана Зорина Раис Абдрахманович Кильмаматов встретил ее с распростертыми, как железнодорожные рельсы, объятиями: «Тоже с троллейбуса? Давно пора! С маленьким ребенком? Берем! Ясли? Есть! Пионерлагерь – будет! Турбазу – строим! Премия, матпомощь, доска почета! Все в комплекте! – прокричал он ей в лицо, – когда выходишь?!»
– Вот… – повторила шепотом Антонина.
– Молодец, Загубина! – Шишкин приобнял Антонину и написал в углу «Не возражаю».
Антонина удивленно подняла на Шишкина глаза:
– Павел Семенович…
Шишкин подкрался к забитому пыльными папками шкафу, вытянул одну из них и достал из глубины початую бутылку «Плиски»:
– У меня ведь тоже повод есть! Давай за новую жизнь! – предложил завгар, сверкая глазами.
Тут же замелькало перед Антониной платье в горошек, она схватила заявление и отпрянула к двери:
– Нет!
– Правильно! – радостно согласился Шишкин, пряча бутылку в шкаф, – мне ведь теперь тоже нельзя! Угадай, на чем я к тебе сегодня заеду?!
– Неужели? – спросила Антонина уже из коридора.
– А то! – услышала она через дверь.
* * *
И Шишкин заехал.
– Ты чего не слышала, как я тебе снизу сигналил? Минут пять клаксонил! – Шишкин сиял.
– Может чай, с земляничным вареньем, как вы любите? – предложила Антонина.
– Да что чай, Тоня! У моей «Таврии» по паспорту максимальная скорость 158 километров в час! А если бы у меня был двигатель не один и два, а один и три, то максимальная скорость была бы 165 километров в час! А вазовская девятка так может?! Нет, ты мне, как шофер шоферу, скажи, может?! – распалялся Шишкин.
– Не знаю, Павел Семенович, я же только на троллейбусе ездила, сейчас на трамвае буду, еще Генка покойный на Беларуси своем давал порулить… – не вступала в полемику Антонина.
– Ну какой трамвай – он же на электричестве! Какой Беларусь – он же на солярке! – махал рукой Шишкин, – ты знаешь, какой у нее расход?! Не знаешь?! А пять и три на трассе и семь и три в городском режиме не хочешь?!
– Не хочу, то есть хочу, я в смысле бензина, – запуталась Антонина.
Шишкин вскочил:
– А если бы у меня был двигатель один и один, то по трассе на скорости 90 километров в час расход был бы четыре и шесть! Это два раза заправил тридцатидевятилитровый бак и уже в Москве! В гостях у Игорешки со Светкой!
Антонина устало присела:
– А цвет какой?
– Что значит какой?! Ты еще ни разу в окошко на нее не посмотрела?! – возмутился Шишкин.
Антонина встала и подошла к окну.
– Вон та белая? – спросила она.
– Слоновая кость, – поправил Шишкин.
– Что-то наша шпана цыганская вокруг нее крутится.
Не успела Антонина произнести свои слова, как Шишкин без пальто, шапки и в домашних тапочках бросился к своей машине вниз.
Через пять минут Шишкин без тапочек, в одних носках влетел назад.
– А где тапочки? – спросила Антонина.
– Вызывай милицию, дура! – заорал на нее Шишкин, – бензобак открыли, шланг в него чуть не засунули, колеса пинали, наверное, и дверь хотели открыть! Надо сигнализацию ставить!
– Как же я ее вызову, у меня телефона нет! – обиделась Антонина, – и, по-моему, вы сами ненормальный!
– Все! Поехал в автомагазин на Индустриальной, там, может быть, сигнализацию продают! – судорожно впихивая ноги в ботинки, сказал Шишкин, вышедшему из комнаты Радику.
* * *
– Не твои? – спросил Лева, протягивая тапочки Антонине, – опять пьяный Загогуйла пешком по лестнице спускался?
– Нет, пацаны во дворе новую Таврию Шишкина разглядывали, – поблагодарила за тапочки Антонина, оба протерла влажной тряпкой и тут же предложила их Леве, – проходи.
– Других нет? – брезгливо поморщился Лева и тут же поделился новостью: – Французы-то с помощью ракеты Ариан-3 сразу два спутника запустили со своего космодрома Куру в экваториальной Гвиане!
– А мы что? – спросила Антонина.
– Мы? – удивленно переспросил Лева и пожал плечами, – не знаю, ничего, наверное.
Усмехнулись Михаил Сергеевич с Игорем Кирилловы, и Игорь Кириллов объявил Советскому Союзу, что с рассекреченного не так давно приполярного космодрома Плесецк с помощью ракеты-носителя «Космос-3М» были выведены восемь спутников одновременно: «Космос-1924», «Космос-1925», «Космос-1926», «Космос-1927», «Космос-1928», «Космос-1929», «Космос-1930», «Космос-1931».
– Не буду я эти тапочки надевать! – вдруг вскипел Лева и ушел к себе.
Игорь Кириллов еще раз усмехнулся, Михаил Сергеевич пожал плечами.
– Зато он Радику журавлика сделал из тетрадного листа в клеточку, – заступилась за соседа Антонина.

Глава пятая
Принципы

13 марта
Обходной лист Антонине никто не подписывал, все куда-то суматошно бежали.
– Потом, – отмахнулась от Антонины председатель профкома Ольга Львовна.
– Не до тебя, – даже не остановилась библиотекарь Соня Иванова.
– Ну какой обходной в этот тревожный и судьбоносный момент?! – поднял палец вверх комсорг депо Саша Антонов.
Антонина сначала чуть не расплакалась от равнодушия окружающих, а потом испуганно растерялась.
– Я у тебя спрашивал «Советскую Россию»? – вырос перед Антониной Загогуйла.
– Нет, – Антонина поняла, что, если Вася Загогуйла спрашивает «Советскую Россию», то что-то действительно произошло, потому что в «Советской России» голых мэрлин монро не печатали и в каждый нечетный номер по чекушке не заворачивали.
– Ну так спрашиваю! – Загогуйла протянул совковой лопатой натруженную ладонь.
– Всем в актовый зал, Калмыков экстренное собрание созвал! – опять пробежала Соня Иванова, но уже в другую сторону.
– Доигрались! – тихо вышел из мужского туалета Идрисов, – принципы, они, поважнее хозрасчетов будут! Сейчас мы вас, шпионов американских, быстро по пальцам пересчитаем! Всех врагов народа на стройки народного хозяйства отправим!
– Масгут, так ты же сам первый баламут! – хлопнул Идрисова по плечу Серега Шептунов.
Идрисов аккуратно снял со своего плеча ладонь Шептунова:
– Мы с вами, гражданин Шептунов, в одном классе учились или на брудершафт пили? Не Идрисов, а Масгут Мударисович, не баламут, а тайный сотрудник Комитета государственной безопасности СССР, внедренный в троллейбусное депо номер два для проверки на вшивость мелких комсомольских активистов.
Шептунов на мгновение побледнел, но быстро сообразил, что к чему:
– Чуть не напугал, товарищ майор! Пошли в актовый, а то директиву от Нины Андреевой пропустим!
* * *
Калмыков свернул газету «Советская Росссия» в трубочку и прицельно хлопнул ею по отогревшейся на мартовском солнышке мухе, муха взлетела, Калмыков попытался сбить ее на лету, муха увернулась.
– Не попал, – нагло и во всеуслышание ухмыльнулся Серега Шептунов.
Калмыков смерил Шептунова взглядом:
– Значит так! – Калмыков развернул газету, – тут черным по белому: не тем путем, товарищи! Опять же наш дорогой Леонид Ильи… Тьфу! Михаил Сергеевич однозначно процитирован, вот зачитываю… Черт! Где это? Ольга Львовна где вы отчеркнули?! А, нашел: «мы должны и в духовной сфере, а может быть, именно здесь в первую очередь, действовать, руководствуясь нашими, марксистско-ленинскими принципами. Принципами, товарищи, мы не должны поступаться ни под какими предлогами»! То есть, сказано, процитировано, дана оценка, товарищи, в указанном направлении. Ну однозначно, одним словом! Кто хочет высказаться по наболевшему вопросу?
Высказаться после кивка Калмыкова захотел Антонов:
– Тогда как некоторые товарищи решили, что уже все, мы со всей ответственностью заявляем: совсем не все, товарищи! Наш паровоз вовсе не на запасном пути, в руках у нас все та же хорошо смазанная, готовая к бою винтовка, и мы все знаем, где наше единство противоположностей, а по закону отрицания отрицания в какой политической формации наша конечная остановка!
Первой захлопала Алена Синицына, Соня Иванова демонстративно фыркнула, но зал бурно подхватил аплодисменты Синицыной, а Калмыков даже привстал в президиуме:
– Про паровоз с винтовкой это ты хорошо сказал, молодец, можешь, когда от сердца! Шептунов! А ты чего не хлопаешь?!
– А у нас свобода самовыражения! – вдруг звонко сказал Серега, не вставая с места.
Оборвались аплодисменты, тишина повисла в актовом зале.
– Ольга Львовна, запиши, – Калмыков ткнул пальцем в Шептунова.
Серега заерзал на стуле.
Через ряд от Сереги Идрисов внятно пояснил завгару Шишкину:
– Шпион! На Рональда Рейгана работает!
Серега неуверенно поднялся со стула.
– Шептунов, – Ольга Львовна занесла ручку над белым листом бумаги, – продиктуйте ваше полное имя и отчество так, как записано в вашем паспорте.
– Как в паспорте?.. – Серега нервно сглотнул.
Все услышали звук пересекающей на бреющем полете актовый зал одинокой мухи.
– И адрес проживания, надеюсь, он у вас совпадает с адресом прописки? – добавила Ольга Львовна.
– Товарищи! – глухо произнес Серега, – вы меня не так поняли, я за свободу самовыражения всех прогрессивных людей нашей голубой планеты, таких, как старший преподаватель Ленинградского технологического института имени Ленсовета химик Нина Александровна Андреева, таких, как начальник нашего депо Алексей Кузьмич Калмыков, таких, как вы Ольга Львовна, председателей профкома, таких, как мы все здесь прогрессивно собравшиеся! Не надо меня в черные списки на белом листе, я тоже против этого бесконечного: репрессии, репрессии! Как будто и тем других нет! Лучше про достижения науки чего-нибудь рассказали бы, про инопланетян каких-нибудь или про Марс! Когда мы наконец на Марс полетим, товарищи?! Ведь ничего не говорят – молчат средства массовой информации!
– Ладно, – согласился Калмыков, – не записывай, Ольга Львовна, шариковой ручкой, на карандаш только возьми! Кстати, товарищи! Мы с другими начальниками депо на выходные собрались на рыбалку по последнему льду, пришли на наше любимое место у Князевского острова за мостами у Шакшинской тюрьмы, ну, перекусили, лунки стали сверлить и видим, начальник первого трамвайного депо Шарунас не даст соврать, летающая тарелка под автомобильным мостом раз, потом под железнодорожным два и в небо! Глазом не успели моргнуть – одна звездочка осталась. Космонавтика! А клев какой был! Никому баклешек не надо, а то весь холодильник забит?
– Не о том, Алексей Кузьмич! – укоризненным шепотом остановила начальника Ольга Львовна.
* * *
– Может, мне пока не поступаться принципами и не переходить к трамвайщикам? – спросила Антонина Михаила Сергеевича.
– Какие принципы, Загубина! Троллейбусы и трамваи в нашей стране одинаковые! И те, и другие железные, социалистические! – вместо Генерального секретаря сомнения Антонины развеяла Люся.
А Калмыков, выводя в левом углу ее заявления «В приказ», даже напутствовал:
– Шарунас мужик хороший! Передавай ему привет, будем дружить депами… депопами… В общем, скажи этому Шарунасу пусть блесну, зараза, вернет! Попросил, понимаешь, в сентябре два раза к камышам закинуть, так и унес на своем спиннинге!
* * *
Сосредоточенный и озабоченный Лева окликнул Антонину с остановки:
– Ты откуда?
Антонина весело махнула обходным:
– С экстренного собрания рабочего коллектива!
Лева в ответ не улыбнулся:
– Что, уже стали резолюции принимать на фабриках и заводах? Предупреждал меня дядя Гриша: не болтай в этой стране языком! Если что, я тебе ничего не говорил!
– Чего не говорил? – не поняла Антонина.
– Да так!.. – отмахнулся Лева и открыл перед Антониной дверь подъезда на тугой ржавой пружине.
– Вы там, Загубина, не паникуйте! – протяжно скрипнул Михаил Сергеевич вместе с дверью, – мы тут с Яковлевым тоже не дремлем, на днях Политбюро соберем и…
– Ничего не могут! Даже петли смазать! – Лева в раздражении шагнул в темноту.
– Осторожно! – крикнула Антонина.
Но Лева уже спотыкнулся о мирно посапывающее на ступеньках тело Стаса Загогуйлы.

15 марта
Прошел день. Страна тревожно покупала в киосках «Союза печати» центральные газеты, но ни разъяснений текущей ситуации, ни директив к исполнению не было.
Антонов вернулся к Соне. Пришел в библиотеку, сел в углу за стол, положил слева и справа от себя две стопки бумаги, достал из верхнего кармана пиджака для платочков две ручки и торжественно объявил:
– Наверху велели доклад к отчетно-выборному собранию написать.
Соня молча прикрыла ладошками затертую колоду карт.
– Велели сразу два писать, ввиду двусмысленности ситуации и дуализма обстановки.
Соня незаметно выдвинула ящик стола и столкнула в него карты.
Антонов вывел на левом листе бумаге: «Враг не пройдет!», подумал и на правом листе тоже вывел: «Враг не пройдет!»
– А Синицына ненадежной оказалась и аполитичной, я ей говорю: «Сейчас главное не ошибиться, гайки все еще на болтах сидят, можно в одну сторону крутануть, а можно в другую, поэтому следи за новостями, товарищ комсомолец!» А она мне: «самая главная новость – доклад НАСА в США о темпе разрушения озонного слоя». Тьфу!
Соня задвинула ящик стола и замерла.
Антонов написал на обоих листках: «Тогда как» и задумчиво спросил:
– Вот ты за кого, Соня? За Андрееву или за капиталистический мир во всем мире?!
Соня влажно посмотрела на Антонова:
– Я как ты, Саша.

17 марта
Василий Загогуйла ругался, включал микрофон, объявлял остановки, отключал микрофон, и опять ругался. Антонина сидела в его кабине и ждала, когда он объявит «Сельхозинстут», чтобы выскочить из чужого Васькиного троллейбуса, перебежать по подземному переходу на другую сторону проспекта Октября, немного вниз по Давлетшиной, нырнуть в Зоринское депо и сесть в свой единоличный – Люся не считается – трамвай.
– Что за шпана в твоем подъезде завелась? – вдруг спросил Василий, после того, как обматерил вставший перед ним на светофоре жигуленок.
– Кроме твоих дружков, никто из новых не попадался … – удивилась Антонина.
– Стас-брательник жаловался, – Загогуйла выкрутил рулевое колесо, – зашел к вам немного обогреться, а его мужик, зверь какой-то, испинал всего, с ним еще, говорит, баба была, он в темноте их не разглядел. Когда лампочку в подъезде вкрутите?
– Так вы же со своим несчастным Стасом ее и разбили! – возмутилась Антонина, – забыл, что ли! Отобрали у мальчишек во дворе рогатки и стали по лампочкам стрелять – детство вспомнили, во всех подъездах нашего двора лампочки перебили защитники Отечества!
Загогуйла смущено замолчал и даже ничего не сказал вслед обогнавшему его автобусу двадцать девятого маршрута, только перед остановкой «Сельхозинститут» осторожно спросил: «Это мы на двадцать третье февраля или на восьмое марта?»
– Тормози! – вскрикнула Антонина.
Василий вжал педаль тормоза в пол, народ в салоне троллейбуса повалился друг на друга, испуганные лица за стеклом двадцать девятого автобуса отпрянули назад, Загогуйла остановился в пяти сантиметрах от заднего бампера. Антонина непонятно отчего стала судорожно перечитывать данные ЗиУ-682В на металлической пластине, намертво прикрепленной алюминиевыми клепками к водительской панели: пассажирских мест для сидения – 30, включая стоящих пассажиров – 91, максимальных – 126.
* * *
Вечером по телевизору опять ничего не сказали, как жить стране дальше. Кириллов лишь сообщил, что в городе Уфе троллейбус рейса номер два с девяносто одним стоящим пассажиром на борту чуть не столкнулся с автобусом рейса номер двадцать девять с неизвестным количеством пассажиров на борту. Жертв, благодаря умелым и профессиональным действиям капитана троллейбуса Загогуйлы, удалось избежать. В это же время из колумбийского города Кукута в другой колумбийский город Картахена вылетел Боинг 727 рейса 410 компании Avianca, через 25 километров после взлета, самолет врезался в гору Эль-Эспартильо, вместе с экипажем погибли 143 человека.

21 марта
Телеведущие программы «Взгляд» хитро переглянулись и предупредили телезрителей, чтобы те не выключали телевизор, потому что сейчас они увидят самого Кашпировского! Антонина так вымоталась за день, что не послушалась молодых, симпатичных, словоохотливых ребят, нажала на упругую красную кнопку и зарылась в больших пуховых подушках.

24 марта
Люба Лесопосадкина была не в настроении, поэтому всю дорогу до «Сельхозинститута» говорила Антонине, какая она, Загубина, дура, что поддалась на уговоры Люськи, ушла из депо и теперь ни свет, ни заря таскается на работу с Курочкиной горы за швейную фабрику «Мир». Антонина молчала, спорить с Лесопосадкиной было бесполезно, потому что день 24 марта на висящем за ее водительским креслом календаре был остервенело закрашен красным фломастером.
– А за проезд что, платить не собираемся?! – вдруг гневно спросила Любка, когда Антонина шагнула из ее кабинки.
Антонина безропотно достала пятачок и положила на панель справа от спидометра. Любка открыла переднюю дверь, Антонина выскочила, и Любка тут же дверь закрыла. Дверь захлопнулась перед самым носом главврача роддома № 3 Вехновского. Напрасно Вехновский стучал в дверь тростью, подаренной ему на юбилей зав отделением Розой Ибрагимовной. Лесопосадкина замигала поворотником и резко бросила свой троллейбус влево.
* * *
Дурное расположение передалось и Антонине, она включила перемотанный изолентой «ВЭФ 202» и строго спросила:
– Михаил Сергеевич! Вы когда с Андреевой решите?! Устал народ от неопределенности!
– Да второй день на Политбюро твою Андрееву обсуждаем! – ответил вместо Михаила Сергеевича Дмитрий Тимофеевич, – а в это время израильтяне Вануну восемнадцать лет одиночки присудили за то, что рассказал миру правду об их ядерных бомбах!
– Какому Вануну? – растерялась Антонина.
– Какому-какому! Мордехаю, конечно! Выкрали его с помощью девки моссадовской из суверенного Рима и впаяли по полной! Наверное, чтобы других своих техников-ядерщиков запугать до полусмерти! – прохрипел министр обороны и хохотнул в кулак: – А то мы не знали, что они уже 400 бомб у себя в Димоне нахимичили!
– Загубина! То есть, генерал армии Язов! – строго вмешался в разговор главнокомандующий, – вы меня будете слушать, как бороться с химиком Андреевой или Загубиной про официально неподтвержденные атомные заряды рассказывать?
– Ну вас, конечно, товарищ Генеральный секретарь ЦК КПСС, – пробасил Язов и тут же шепотом добавил Антонине: – Сейчас еще полтора часа будет Сталина разоблачать.
– Загубина! Ты кого слушаешь, меня, твоего непосредственного начальника или шипение своего радиоприемника?! – строго спросил завгар трамвайного депо Кильмаматов, – я ей тут про политическую обстановку в мире, про Мордехая Вануну, а она радиоприемник свой крутит! Ты что услышать хочешь, Горбачева что ли?
– А как вы догадались, Раис Абдрахманович? – искренне удивилась Антонина.
Кильмаматов покраснел от возмущения:
– Да ты еще шуточки шутить! А с виду такая тихоня, такая простушечка! Иди к Шарунусу – вызывает!
* * *
– Чего тебе? – спросил Шарунус.
– Так вызывали, Юзефас Адомайтисович, – Антонина попятилась назад к двери.
– Зачем? – нахмурился Шарунас, но тут же исправился: – Ну как осваиваешься на новом месте? Рельсы от шпал научилась отличать? Электричества не боишься?
– Так у нас в троллейбусном тоже электричество, – возразила Антонина и вдруг вспомнила: – Калмыков просил передать, чтобы вы ему блесну вернули, которую еще в прошлогодний сентябрь порыбачить взяли!

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/uriy-goruhin/shofer-tonya-i-mihsergeich-sovetskogo-souza-66435328/) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.