Тетрадка с клоунами
Ольга Евгеньевна Шорина
Разноцветные тетрадки #6
«Я всегда ненавидела своих сверстников, – напишет Алина Подсолнухова на полях своего юношеского дневника два десятилетия спустя, – но переживала, если мне не удаётся с ними подружиться. Я тянулась ко взрослым людям, что якобы свидетельствует о большом уме молодого человека, но это просто жизнь не оставила мне иного выбора. Я жалела их, но они уничтожали меня. Потому что взрослые – опытные и изощрённые".Очередная тетрадь Алины Подсолнуховой о России постдефолтовой, о людях, не потерявших ни рублей, ни долларов.Все фото и обложка принадлежат автору.Содержит нецензурную брань.
Ольга Шорина
Тетрадка с клоунами
Когда самоубийство честнее всего.
Юрий Шевчук,
«Предчувствие гражданской войны».
Запись на обложке
В дверь позвонили, и вошла Летова.
– Меня позвала твоя мать, – заявила она, – чтобы я тебя поругала за то, что ты неуспешна!
И села напротив меня, положив ногу на ногу, и стала рассказывать, чего она достигла в жизни за всё очень долгое время, пока мы не виделись.
А потом я пошла к ней домой, выслушивать дальнейшие оскорбления. Летова жила, как это ни странно, всё в той же самой квартире, только подъезд стал какой-то странный: его весь перестроили, сделав лестницу винтовой.
…Я проснулась, стараясь ничего не забыть. Я уже десять лет не жила в той квартире, куда ко мне пришла Летова, или как там её сейчас, а мать моя умерла пятнадцать зим назад. И она никогда не стала бы ей звонить!
18 октября 1998, воскресенье
В эту пятницу мама, зная, как я люблю всяческую канцелярию, принесла мне с работы три тетрадки: две большого формата, и ещё одну с голубями и клоунами на обложке: «Тетрадь для переоценки» (столовая № 2). Тетрадь для переоценки ценностей.
Вот в ней-то я и начинаю новый дневник, только жалко, что не новую жизнь.
«Ну, вот я и сменил тетрадь, но в делах моих особых перемен не произошло. Действительно, раньше, чем я смог начать новую страницу, прошло несколько недель без всяких событий, точно я замер на мёртвой точке».
Кобо Абэ, «Чужое лицо», «Белая тетрадь».
19 октября 1998, понедельник
Минуло уже две недели, полмесяца тому ужасному разговору с Полиповой, а я так и не поговорила с Михаилом Викторовичем. Ну не бегает же он от меня!
Заметки на полях 20 лет спустя
Ещё как!
Run, run, run!
***
Я пришла в ВООП, как всегда, рано, а бухгалтер, по-видимому, был здесь с открытия. Значит, ему выдали ключ, и он приехал с петухами. Таких, как мы, никому не нужных людей, много, просто мы сидим по щелям, и нас не видно, а успешные сверкают, как солнце.
Евгений Григорьевич сидел, обратившись плешью к двери. Я сразу вспомнила Алексея Пешкова, как кузен Саша Яковов подговорил его наплевать убогому барину на лысину.
Сумасшедший бухгалтер жевал бутерброд с собственноручно посоленный рыбой. Ромашка ластилась к нему, а он гнусавил:
– Нет у меня для тебя ничего, дружок.
Жёлтое, как подсолнечное масло, октябрьское солнце, заползало в нашу каморку сквозь крону облысевшей липы. Ничегонеделание давило меня, и я встала, и, не попрощавшись, ушла.
Я поехала в Подлипки-Дачные, и обошла весь Завокзальный район, что у московской платформы. Улица Грабина, улица Павлова, старые дома-хрущёвки, и очень уютно.
Вернулась я часа в четыре дня. На Воронке встретила Янку. Такое часто бывало, только она возвращалась с учёбы, а я «скиталась», как противно выражается моя мама.
И мы уселись за доминошным столом в её дворе. Янка угостила меня маленьким жёлтым помидором и каким-то «полезным» витаминно-травяным чаем из термоса.
Она стала рассказывать о своих новых друзьях из Королёва, и ныть:
– Ну почему мы вынуждены в этом Щёлкове жить, когда там такие классные люди!
– Так купи там квартиру, и живи вместе со своими «классными людьми»!
– Ты что, смеёшься?!
– Нет. Вон Алкашка говорит: «Машину надо купить, чтобы в автобусах не толкаться!»
– Купить машину? Так просто?!!
– Да ей папа купит.
– А у нас сегодня занятий не было, – сказала Яна. – Поэтому мы ездили в гости к Катьке Иваси, – она болеет. Но она была нам не рада, у неё везде тараканы бегают…
Это был очень тёплый день, я – в своих тупоносых туфлях.
– Сейчас холодно в туфлях ходить, – заметила Янка.
– Ненавижу сапоги!
– Я тоже. Я зиму не люблю, потому что надо шапку надевать, пальто, сапоги. А сейчас я могу щегольнуть…
***
Заметки на полях 20 лет спустя:
«Мэри Стюарт всегда выглядит одинаково хорошо. Зимой одевается изящно, хотя остальных холод заставляет кутаться, обуваться в неуклюжие сапоги, чтобы преодолевать сугробы и не промочить ноги, обматываться шарфами и уродовать себя наушниками».
Даниэла Стил, «Ранчо».
Вот уж идиотская фраза из не менее идиотского американского любовного романа! Зачем леди из Нью-Йорка, с Пятой авеню или Сентрал-парка, «преодолевать сугробы»? У них что, машин нету?!!
***
Я сказала, что очень хочу попасть во Фрязино, давно там не была.
– Хочешь, поедем завтра, – неожиданно предложила Янка. – Мы с мамкой были там, в гостях у одной тётки, и мне просто понравилась одна улочка… погуляем там. Правда, с утра я хожу на импровизацию, но это недолго: с 10.30 до 11.30.
Вечером я передумываю и решаю поехать с Янкой в Мамонтовку, где живёт мой родной отец.
20 октября 1998, вторник
Сказано – сделано. На платформе Мамонтовская появился прозрачный киоск «Роспечати», где работал совсем молодой парень, а не бабушка какая-нибудь. Я деловито осмотрела его ассортимент, – «Московский комсомолец», «Мегаполис-экспресс», «Экспресс-газету», «Комсомольскую правду», «Мир новостей» и сказала критически:
– Плохие газеты!
– Да, жёлтые, – охотно поддержала меня Янка.
Конечно, я бывала на Мамонтовской и раньше, и знала дорогу к дому, но зайти никогда не решалась.
Увидев на одном из заборов табличку «Осторожно, злая собака!», Янка сказала:
– Надо было написать: «Осторожно, злая, как собака!»
Это она про свою мать, что ли?
На улице Мира, что сразу же за Кузнецким мостом, привели в порядок двухэтажный, ещё советский гастроном, покрасив его в бордовый и розовый.
– Давай зайдём!
И купила нам по вафельному стаканчику. Я не ожидала от неё такой щедрости.
Я провела Янку через «Автодор». Всё казалось мне здесь чудесным, даже два ветхих домика с окнами, вместо штор завешанных тряпками.
– Смотри, вон там – вражеский дом.
– Почему «вражеский»?
– Просто звучит. Ян, тебя здесь никто не знает, сходи, посмотри на окна: третий этаж, третий зелёный балкон с того края.
– Как странно, что я здесь! – удивилась Яна, как будто я увезла её на часок в Норвегию, в Угольные горы.
Подружка вернулась:
– Там окно открыто и такая музыка дурацкая: “Don’t speak me…”
– А на балконе ничего нет? Половики висят?
– Ничего там не висит, антенна одна – тут вот такая, а здесь – зигзагом. А ты заходить не будешь?
– Нет.
Рядом был какой-то завод, и прямо из земли торчала красная труба. И Янка полезла по ней просто как цирковая обезьянка в своих клетчатых брючках! И я очень за неё переживала, вдруг сорвётся? Что я тогда её матери скажу?
Но всё обошлось.
Поликлиника здесь убогая, деревянная. Мимо нас остановилась «Газель», откуда деловито спросили:
– А где здесь аптека?
– Вон, где поликлиника! – деловито махнула Янка рукой.
Это просто она так решила.
Московская платформа Мамонтовская лежит прямо на земле, ни по каким лесенкам подниматься не нужно. Под расписанием свернулся в клубочек белый некрасивый кот.
– У него кончик хвоста – серый? – спросила нас какая-то бабка.
– Да,– подтвердила Яна.
– Так это же кот соседа! – заголосила она. – Всё время сбегает! А Димка так любит этого кота! А я не могу его домой к нему отнести, мне в Перловку надо!!!
На рынок за сосисками, что ли?
Янке всё казалось, что кругом одни маньяки, которые только и жаждут изрубить её в куски.
– Вон смотри, там, в тамбуре, маньяк яйца чешет и смотрит на нас!!! Давай перейдём в другой вагон.
Между Тарасовской и Строителем мы некоторое время ехали окно в окно с поездом дальнего следования; стекло не прошенного соседа покрыто толстым-толстым слоем сухой грязи. Я показала эту «красу» Янке, и она рассмеялась.
– А это всё потому, – сказала я, – что кое-кто не платит за железнодорожные билеты!
В Мытищах кто-то прошёлся по её клоунским тёмно-красным штанишкам в мельчайшую клеточку.
– А что? Нормальные брюки! – удивилась она.
В похожих была та девушка из магазина «Электра плюс».
Яна очень переживала, что мать вернётся рано и заметит её отсутствие.
– А ты скажи, что была со мною в рейде по озеленению…
– Да ты что, совсем уже что ли?!
А я жаждала снова куда-то поехать.
– Ведь нам же всё некогда! Вот мне сегодня надо было писать реферат по истории, тема – «Личность Ивана Грозного». И скоро уже будет холодно!
Мы ещё долго простояли у торца её дома. Встретили Малышеву, с которой вместе учились, с огромным уже животом. Янка поздоровалась с ней, а я не стала. И она со мной тоже.
Какая же Малышева теперь страшная! И дело не в беременности! Неухоженные волосы, нездоровый цвет лица. А какая она была в начальной школе! Щёчки как у снегирька, прозрачные голубые глаза, длинные тёмно-русые волосы. Как я ей завидовала, меня всегда стригли, как барана!
А ещё на ней куртка от спортивного костюма. Серая, с широкими разноцветными полосами на плечах. Такие все носили в 1992 году, в разных вариациях. У меня тоже такой был, тёмно-синий, а полосы – зелёная, красная и белая.
21 октября 1998, среда
Сегодня после тёплых дней небо потемнело и потекло, и я отправилась на работу.
К дверям всех кабинетов оказались аккуратно приклеены белые порядковые номерки с чёрными цифрами. Не успела я умилиться: «И нас не забыли, значит, не такие уж здесь все и плохие!» – как ко мне, как всегда, свысока, обратился Любимов:
– Девочка, вы здесь больше не сидите. Вот мебель Галины Георгиевны.
Любовь Кантемирова, новая законная хозяйка нашей каморки, наряженная по случаю новоселья в новое тёмно-зелёное платье, топнула ножкой и взвизгнула:
– А ну-ка дайте-ка мне ваш ключ!!!
И я, молча, положила key на наш коричневый шкаф, поставленный на попа, и ушла. Ух, как же мне хотелось ей рыло исцарапать! Кантемирова же продолжала вовсю кокетничать с этим боровом, совершенно позабыв о своей просьбе.
Оказавшись на промозглой, дождливой улице, я услышала погоню, увидела боковым зрением тощую, унылую фигуру в старомодном, узком нелепом платье. Я сделала вид, что ничего не вижу и не слышу.
– Девушка!
Ко мне мчалась уборщица Алла Борисовна, в сером форменном халате и чёрной косынке.
– Девушка, где ключ? – Немолодая женщина задыхалась, была вежлива и ласкова. – А то Любовь Алексеевна, бедная, раздетая за вами выскочила!
– Я же положила его на шкаф! – я говорила очень холодно, но мне хотелось плакать.
Нечего клювом было щёлкать!
– Будьте осторожны, вы можете потерять платок! – и Алла Борисовна предупредительно показала на косой карман моей старой кожаной куртки.
Она впервые оказалась со мной так любезна. Перед хозяевами ходила на задних лапках. Жаловалась, что сложно отправить посылку в армию внуку, переживала за какие-то банковские вклады. «А это для валютных»,– успокаивал её Сыроежкин.
Или же наоборот расстраивал?
Значит, сын её – мой сверстник, а уборщица – ровесница моей бабушки. Жених, понимаешь! А интересно, какой он?
Я бесцельно и бездумно прошла Старый мост, и на аллее рыночных палаток встретила Лепёхину:
– Здравствуй, Алин, не видишь меня, что ли?
– Нас выкинули.
Я считала, что сообщаю суперновость, – Лепёхина нечасто появлялась на рабочем месте.
– Я знаю, – ещё в понедельник, в одиннадцать утра. Завтра с утра с Сафроновым к главе на приём. Нину Павловну, завхоза администрации, надо найти. И президиум собирать. Подойдёшь к двенадцати?
– Куда же?
– В деревянную. Я буду у Сыроежкина. Сделаем рейд по озеленению, по вашему, по центру…
Я не пошла, хотя сначала хотела. Отчим был в отпуске, и стал на меня орать, что это я пришла так рано. А я возьми да поехай в Мамонтовку.
Какая же у этого посёлка замечательная энергетика, как он бодрит! На Кузнецком мосту, – это длинная вереница частных домов, – есть палатка «Свежий хлеб». И я купила там наши щёлковские «рожки сдобные», плотно запаянные в плёнку.
Я шла по улице Мира, и мне было весело. Я ела хлеб на ходу, как Лиза из «Двенадцати стульев» – бутерброд с колбасой, купленный у уличной торговки. И я не переживала, как Лиза, что «есть на улице – неприлично».
Я снова обошла дом своего отца с тыла, посмотрев на окна. Дальше был лес, а, не доходя до него – россыпь частных домиков и коттеджей. С левого торца – тоже домики, победнее. С правого – многоквартирный дом с «Автодором» на первом этаже.
И вдруг из-под забора вылез … самый настоящий концлагерный заморыш, палевый щенок, который от голода так и не вырос. И я скормила ему оставшиеся два рожка, которые он по кусочку мгновенно заглотил. Никогда, наверное, такого и не пробовал. Хорошо ещё, что не издох, как польский подросток в «Тарасе Бульбе»:
«Движимый состраданием, он швырнул ему один хлеб, на который тот бросился, подобно бешеной собаке, изгрыз, искусал его и тут же, на улице, в страшных судорогах испустил дух от долгой отвычки принимать пищу».
И я решила, что теперь буду каждый день приезжать сюда кормить его. Не так уж это, в конце-то концов, и далеко.
22 октября 1998, четверг
Какая же я дура, что не пошла вчера к Лепёхиной!
А теперь я не знаю, куда мне идти! Наша комната в киносервисе заперта! Я даже заходила к Галине Георгиевне домой, и её Димка довольно нелюбезно сказал, что общественная мама «будет после шести». Хотела позвонить Михаилу Викторовичу и уже дошла до библиотеки в своих тесных туфлях, и повернула обратно. Ведь оговорят сто раз!
А тут взяла газету и увидела, что афишные тумбы, за которые Михаил Викторович так долго бился, отдали жирномордому Любимову! Даже слёзы на глазах выступили.
В Мамонтовку съездила, щенка покормила. Он уже сам мне на встречу выбежал. И, оказывается, не надо делать такой крюк через улицу Мира и Школьную. В конце Кузнецкого моста есть удобный проход, только очень грязная дорога.
23 октября 1998, пятница
Сегодня побывала дома у Лепёхиной. Она сама открыла дверь и впустила меня.
Она так расписывала свою квартиру, что я думала, что там ужасающая бедность и грязь («Мы сейчас меняем трубы!»), но жильё хорошо упаковано. Печка СВЧ, которой даже у Летовой нет! Кран на кухне, которым я не знала, как воспользоваться. Радиотелефон. Три комнаты, кровать «кинг сайз».
Мимо меня продефилировала растрёпанная девица в розовом махровом халате (мама – в красном):
– Здрасьте! – бросила она, как червонцем одарила.
– Оксанка, иди, познакомься, – беспомощно позвала мамаша, но комната защёлкнулась на замок.
Истинная старая дева: злобная, надменная.
Лепёхина рассказала мне новости: на приёме у главы были, Хлудов очень хорошо к ним отнёсся. У Шиханова сегодня в кинотеатре «Аврора» конференция, он и её, вооповку, пригласил.
Когда же я спросила, как же мне поговорить конфиденциально с Михаилом Викторовичем, Лепёхина передала его слова:
– Он так удивился: «О чём таком она хочет со мной поговорить?!! Есть же вы, Галина Георгиевна!» Да, Аль, есть же я!!!
Вот о тебе-то как раз речь и хочу повести!
– Да я про Курицына. Он в секту ходит, к сайентологам!
– А мне он сказал, что это ты в секту ходишь!
– Да он что, …?!!
Выслужиться хотел! Но я же ничего не говорила ему про методическую семинарию, про стипендию, – я просто об этом забыла!
И я, по своему обыкновению, стала ругать Алкашку. Лепёхина, как ни странно, меня даже поддержала:
– А Алиска, она чего-то да… Я пришла, когда уже мебель выставили, а она приехала с подружкой. Я её позвала: «Алис!» – а она даже не обернулась, убежала!
Ах, горе-то какое!
Если я одну эту фрязинскую сучку не могу вынести, то двое меня точно расплющат.
А между тем настало время позднего обеда, – в три часа дня. Просто как в «Джейн Эйр»: «…но после обеда (когда не было гостей, миссис Рид кушала рано)». А здесь поздно.
Лепёхина, как и миссис Рид, собралась обедать в кухне «в кругу дорогих деток», только вместо Эммы, Джона и Джорджианы – Оксана и Дима. Громко включили какую-то радиостанцию с уже старой музыкой (передавали «Солнечный остров» Макаревича).
Лепёхина вошла в свою спальню и почему-то шёпотом сказала:
– Аля, я хочу угостить тебя супом!
Суп я не хотела, но ещё больше боялась идти обедать из-за её доты. И я долго сидела и ждала.
Разговоры шли какие-то изысканные.
– Мама, а разве у нас есть кто-то в Ленинграде? – удивился Димка.
– У нас и в Хотькове есть. Я раньше туда ездила. Виду, конечно, на станции никакого…
– А вы музыку дома слушаете? – спросила Лепёхина, когда семейный обед закончился.
– Нет.
– А мы все очень друг по другу скучаем, когда долго не видимся.
Да неужели?
Она стала гладить прямо на своём «сексодроме» тёмно-зелёное платье из вискозы с нелепым, белым и круглым воротничком, – собиралась идти в нём на конференцию. И вдруг стала рычать и ругаться:
– Что это за платье! Даже надеть нечего!!!
Потом кинулась в «детские» и стала орать на деток:
– Почему это ковёр не пропылесосен?!! Да вы знаете, что вся эта шерсть на лёгких оседает?!!
Она визжала уже просто кишками. Всегда видела Лепёху флегматичной и мрачной.
Оказывается, у них жила собака, колли Айна.
– Очень симпатичная собачка! – обиженно сказала мне Лепёхина.
Ага, а других уничтожать задумала.
Нам было по пути. Перед конференцией Лепёхина,– маленькая горбатенькая тётечка со старушечьим пучочком, решила заглянуть на огонёк в администрацию, и вдруг сказала мне очень ласково:
– Я в этой комнате никому не позволю сидеть,– она очень маленькая!
А у меня сердце упало: что же со мной тогда будет?
24 октября 1998, суббота
– А я твою Малышеву видела, – сказала мама. – Так странно: она ещё совсем недавно маленькая бегала, а сейчас уже ходит с животом!
– С икрой! – заржал отчим.
Господи, как же пошло!
– И как не стыдно, – сказала я.
– Ха, а чего стыдиться? Я же по Щёлкову беременной ходила, и ничего!
25 октября 1998, воскресенье
Вчера у речки я встретила Ириночку! Громадную, нескладную, в тёмно-фиолетовой куртке-аляске! Она очень мне обрадовалась, заулыбалась вся!
А я увидела в продаже газету «Неделя в Подлипках», и очень обрадовалась. Стоит она всего пятьдесят копеек. Пишут там про наши города и станции. Её каждую пятницу приносила мне маленькая женщина из Управления экологии.
Мама с отчимом стали на меня орать, что я трачу деньги на ерунду. А встрече с Ириночкой она так обрадовалась, будто свою одноклассницу встретила.
26 октября 1998, понедельник
И вот понедельник, какая же жуть и тяжесть! У ВООПа же теперь даже комнаты нет, и когда будет – неизвестно (лисицы живут в норах, а Сыну Человеческому негде голову приклонить). Если бы отчим был на работе, а не в отпуске, можно было ещё как-то… А то сегодня:
– Приду в двенадцать.
Возвращается вперёд головой около пяти вечера. И вдруг слышу из большой комнаты:
– Можно тебя на минуточку?
На его пьяную рожу не реагирую. И как удар током:
– Ну, сколько можно обманывать?
У меня сразу нервный срыв:
– Что надо?!!
– Присядь.
– Что надо?!!
– Шоколада! Признайся уж, не работаешь нигде!
А ведь я вправду не работаю в ВООПе…точно так же, как и Лепёхина и Сафронов.
Пока его дома не было, по радио передавали интервью с Галиной Щербаковой, написавшей «Вам и не снилось». Разговаривает она очень надменно, свысока. В конце, как всегда, блиц-опрос:
«Чтобы вы сказали самоубийце?» – «Остановись. Потеря сегодня может обернуться огромным приобретением завтра».
«Кого из политиков вы пригласили бы к себе на обед?» – «Гайдара, Чубайса и Новодворскую».
Сука демократическая.
27 октября 1998, вторник
Нашу новую каморку выкрасили красивой масляной краской. Дверь нараспашку. Стройгруппа ничего не делает. Как не заглянешь, все сидят, курят и смотрят на меня.
Мне надо срочно поговорить с Михаилом Викторовичем. Сегодня вторник, значит, Янка дома, у них военная кафедра. Забираюсь на пятый этаж, звоню. Из-за двери рычит её мать:
– Кто-о?
Не успеваю убежать.
– А Яны нету?
– Она в Москве на экскурсии.
Так и не позвонила.
Осенний проливной дождь. Хотела поехать на Третьяковскую, но опоздала на 12.47, а дальше всё отменили.
Вспомнила про переговорные пункты. Везде очереди. Минута разговора по району стоит, оказывается, рубль шестьдесят!
Отчим сегодня трезвый. Мама ему проработку устроила с традиционными театральными слезами в голосе:
– Витя, как ты мог! Как ты мог вчера так испугать ребёнка! Ты бы видел, какие у неё были испуганные глаза! Она – работает!
Да, я же верю в это!
Но что-то всё это мне напоминает, причём очень нехорошее. У мамы на работе есть бухгалтер, Татьяна Владимировна. Её единственный сын – наркоман. Для меня это экзотика, никогда наркоманов вживую не видела. Раньше он каждый день приходил к ней на работу, вымогал деньги. А сейчас завязал, но много пьёт. Отец с сыном общаться не хочет, живёт в летнем домике на границе между Щёлково и Фрязино. А ещё у этого Володи есть бывшая жена и маленькая дочка. Бабушке с ребёнком она видеться не разрешает. И Татьяна Владимировна звонит бывшей снохе и причитает: «Володя ведёт себя хорошо! Он работает во Фрязино, делает телевизоры!» А у ребёнка уже давно – другой папа.
«Она врёт, как так можно?!» – возмущается мама.
28 октября 1998, среда
Ездила на Третьяковскую. Хотела попасть в Славянский культурный центр и купить там патриотических газет.
Как же там много храмов! Настоящая старая Москва.
А вот улица Большая Ордынка. У нас радио всё время работает, и там песня:
На Ордынке, на Ордынке, где фасады по старинке…
А есть ещё и Малая.
Дороги здесь, в отличие от наших, хорошие. Выложены красной, фигурной тротуарной плиткой, поэтому луж и грязи нет. (Такая же и у нас возле музыкальной школы).
Узенькую дорожку на ту сторону не перейти. Машины не останавливаются. Едет мент в фуражке. Рядом – бабка с дочкой. И вдруг она ему говорит:
– …, да остановись же ты!
Тот открывает рот и останавливается. Всё, путь свободен!
На одном из балконов висит огромный плакат: «Агентство недвижимости». Чтобы там не говорил этот Курицын.
А Черниговский переулок, где нужный мне центр, я так и не нашла.
В обратной электричке купила за десять рублей маленький толстенький справочник «Алло, Москва для вас!» Его предлагал невысокий студент в очках. Желающих много нашлось, он отвечал всем заинтересовавшимся с улыбкой:
– Там много различной информации!
29 октября 1998, четверг
Снова заходила сегодня к Лепёхиной. Она носится с этим своим президиумом, как курица с яйцом. Если пока в каморке у сортира сидели, никто из них не помог, то, что сейчас говорить! Ведь даже собраться негде, и никто из сих почётных членов, с которыми я по своей «сословной низости» не имею права контактировать, не предоставляет для сего ответственного собрания помещения!
Но тупости и наглости нашей Лепёшке не занимать. Она говорит:
– Иди в администрацию, там есть такой Щербинин, Александр Иванович, кажется, он управляющий делами. Попроси у него конференц-зал на сегодня, на пять часов.
И я, такая гордая, побежала через весь город в Белый дом!
Когда я ходила к Алексею Антоновичу за списками садоводческих товариществ, в администрацию путь был ещё свободен. Я помню, как в глубоком детстве мы с мамой совершенно спокойно забрались на четвёртый этаж, где в коридоре находились списки очередников на улучшение жилищных условий. Мама тогда сказала, что наша очередь восемь тысяч какая-то… а может быть, и все восемьдесят восемь тысяч. И даже я понимала, что никогда она до нас не дойдёт.
Этим летом мы все удивились, что такая очередь вообще ещё существует. Маме из администрации прислали письмо, что она состоит с 1981 года в очереди на улучшение жилищных условий, но на данный момент «проживает вместе с мужем и дочерью в двухкомнатной квартире общей площадью 42,7 кв. м. Из очереди … исключить!»
В общем, послание с того света, где было бесплатное получение жилья.
Мама очень долго смеялась, а потом сказала гордо:
– Я сама себе их улучшила!
Присылали ей и открытку, отпечатанную на машинке, где маме нужно было явиться для перерегистрации. Но мама никуда тогда не пошла, сказав:
– Да какие сейчас очереди?!!
Так вот, сразу после окончания моих работ в главном садоводстве, в Администрацию стали пускать только по документам, не обязательно по паспорту. Какой-нибудь членский билетик с фото вполне сгодится. Ильф и Петров, где вы?
Узнала я об этом от Михаила Викторовича.
– Ха, в администрацию теперь без документов не впустят! У Хлудова, ха, видеомагнитофон украли! Придумали бы, ха, что-нибудь поумнее!
Мама услышала об этом у себя на работе (две трети зарплаты ей сохранялось) и сказала:
– А это Тамара, секретутка его, бабка старая, наверное, украла!
Она ненавидела Хлудова, потому что он обманул их организацию, пообещав в случае своей победы всяческие блага, а на деле засунув их, старых толстых тёток, в глубокую задницу.
Так или иначе, со стороны администрации это была вынужденная провокация. Придворный корреспондент Л. настрочил, что закрытие доступа к слугам народам – мера вынужденная, потому что «неизвестные люди ходят по коридорам и заглядывают в кабинеты». Да кто в здравом уме решится пойти туда, это тебе не детский садик беззащитный разгромить!
Хотя к таким беспокойникам можно спокойно причислить Сафронова, Лепёхину и Полипову. Последнюю все проклинали за предательство:
– Она же всё по администрации ходила, а я ей говорил, что не надо этого делать! – громыхал Михаил Викторович.
Что ж, толстозадая хохлушка приехала Москву покорять, кто ж ей запретит!
Что ж, а у меня всегда было при себе удостоверение общественного инспектора ВООП. Я сдала свою старую кожаную куртку в гардероб, показала его могучему охраннику и впорхнула в святое святых. На мне синтетические чёрные брюки этого года выпуска и белая, ещё школьная кофточка. Как пионерка.
Управляющий делами Александр Иванович занимал точно такой же кабинет, как и его коллега Алексей Антонович, похожий на двухкомнатную смежную квартиру. Я сразу оценила его глазами Михаила Викторовича: сидит, понимаешь, ничего не делает, только по телефону треплется, но вовсе не о работе, а о предстоящем отдыхе. Могучий такой блондин, в белой рубашке, без пиджака.
Александр Иванович попросил подождать, а когда закончил, с большим энтузиазмом поинтересовался, что мне угодно.
И я затараторила: Общество охраны природы… отобрали помещение… конференц-зал.
– Да нет, какой конференц-зал, что вы, – равнодушно сказал Александр Иванович. – Комнату дам какую-нибудь…
Я вернулась к Лепёхе и всё ей рассказала. Вот, гад какой!
Заметки на полях 20 лет спустя
Вот это была подстава так подстава! Ишь чего запросила, конференц-зал администрации района для никому не нужного Общества охраны природы! Для «президиума» в полторы калеки! И чужими руками! Всё, как с «Макдональдсом» тогда!
***
Поскольку помещения никакого не было, президиум перенесли. И мы с Лепёхиной отправились вместе на площадь, – нам же было по пути. По дороге она вспоминала, как три года тому назад на набережной разбили стихийный рынок, срубив все кусты, «я даже плакала!»
Лепёха держала путь в Управление экологии, а я осталась ждать на улице. Она даже несколько раз ко мне спускалась. Но ждала я не Лепёхину, а Михаила Викторовича, который был у Смешкова. Я хотела поговорить с ним о Курицыне.
– Сафронов всё что-то доказывает, – сказала мне Галина Георгиевна.
Его я так и не дождалась, зато встретила нашу историчку Валентину Ивановну. Я очень ей обрадовалась, а она стала что-то из себя корячить:
– Нет, Аля, ты всё-таки не узнала меня…
30 октября 1998, пятница
Мне надо было позвонить в две организации в Подлипках. Телефоны там московские. Вчера купила в кассе метро два коричневых жетона. На Яузе есть автомат.
Приехала, позвонила. Да что-то не сложилось.
Когда вернулась, положила Янке в ящик записку: «Яна, позвони, пожалуйста, вечером Михаилу Викторовичу, скажи, что мне нужно с ним встретится. Жду его в два часа у киносервиса».
Ну, будто свидание назначила.
Вечером отчим пьяный. Говорит:
– Я б ей башку оторвал, дочке твоей! Сучий потрох! На общественных началах!
– Она твой хлеб не ест!!!
Господи, как же страшно!
31 октября 1998, суббота
На всякий случай я была в субботу у киносервиса. А тут Лепёхина с пустым ведром:
– Алинка, здравствуй! Что ты здесь делаешь?
– Просто стою.
… и жду Михаила Викторовича.
– Ты мне не поможешь? А то, как я понимаю, помогать мне никто не собирается! Сафронов – «мне за продуктами надо»!
Комната уже беленькая, чистенькая. Я выносила вниз строительный мусор, а Лепёха мыла полы. Я все штаны там себе загадила, а ради чего?
На площадке между этажами гора битого стекла. Все артерии и вены себе здесь перережешь, если упадёшь!
– Ну, какая же она маленькая! – всё причитала Лепёхина. – …! – вдруг высказалась она. – На шпильках здесь не походишь!
Да куда уж тебе, старухе!
– Если я завтра найду рабочую силу, то всё перетащим, – пообещала она.
Значит, опять работать будем. Ура!
1 ноября 1998, понедельник
Я приготовила для Михаила Викторовича две газеты про веру Курицына. Статья про Кириенко, устроившего дефолт, «Чему учился – а где пригодился»,[1 - См. «Завтра» № 14 (227) 1998, стр. 1.]– на передовице! И ещё одну статью, где сказано, что прошедшему одитинг (аудитинг), «нечто среднее между допросом и исповедью», нужно проходить реабилитацию в психиатрической клинике 25,5 месяцев! При одитинге «вскрывается подсознание», и наступает шизофрения!
2 ноября 1998, понедельник
Боюсь показываться Янке на глаза из-за этой проклятой записки.
Тут два варианта. Либо она её получила и постеснялась звонить, либо её мамаша перехватила и теперь рвёт и мечет.
Сегодня вся мебель стояла на месте. Значит, Лепёхина «нашла рабочую силу». Я оставила ей записку:
«Галина Георгиевна, я буду здесь с утра. Передайте Михаилу Викторовичу, что мне нужно с ним встретиться…»
3 ноября 1998, вторник
Я пришла, как и обещала.
Наша комната на верхнем этаже – нараспашку. Пластиковые окна, светлые евро-стены, и списанная мебель. Шифоньер свой турбюро не отдали, вместо него у двери встал светленький, двухстворчатый, колченогий шкафчик. Я по-хозяйски села за стол спиной к окну.
Зашла высокая, крупная женщина лет тридцати семи, с крашеными и завитыми каштановыми волосами, в синем джинсовом костюме.
– И это и есть ваша «офисная мебель», бляха-муха?!
И мне показалось, что у меня от скуки голова разорвётся, и я ушла домой.
Сегодня же у Риммы день рождения. Подарок у меня есть. Швейный набор. Такие сейчас в электричках продаются, а маме, наверное, на работу принесли.
Я всё-таки надеялась, что смогу купить хоть коробочку конфет. Просто посмотрела я на набор, и так жалко его стало! Там и ножнички, и сантиметр, и напёрсток. Нет у меня денег, не могу что-то другое купить!
Приезжаю в Правду – тихо, даже пёс молчит. Опять надо завтра ехать.
…Грузный, седоусый старик в очках вошёл в Подлипках. Он сидел рядом и внимательно изучал меня. На Валентиновке начал разговор:
– Девушка, вы уж меня извините, но что вы так руки держите? Это же – колдовской знак!
Я покорно убираю руки и смотрю в свой полосатый пакет. Но дед не отстаёт:
– Вы что, стесняетесь, когда с вами разговаривает мужчина?!
– Нет.
Мужчина нашёлся!
– Так что же вы смотрите в сумку? В ней есть только то, что вы купили. Или должно появиться что-то новое после знака?
Да, тщательное рассмотрение ручной клади, теребение пуговиц – признак застенчивости. Но я часто смотрю в сумку, потому что там – ключи, очки, две записные книжки, кошелёк. А раньше – ещё и будильник, подаренный на прошлый день рождения Наташей Бурундуковой.
– Не надо так меня стесняться! Надо быть напористой! Не надо стесняться мужчин! Я, конечно, намного старше вас, но… Наши предки были напористы. А вы, такая симпатичная, красивая девочка… Да, очень красивая, симпатичная девочка! Я, правда, пока вижу только ваш профиль… А вот в анфас… Вы только, пожалуйста, не обижайтесь, если я что не так скажу, но я часто еду с вами в одном поезде. А вы меня не знаете?
– Много народу едет.
И я с ужасом подумала: а вдруг это какой-то знакомый родителей, и его поставили следить за мной?!!
– Ну как же! А вот я выберу себе десять пассажиров и изучаю их. Это какая платформа?
– Загорянка.
– Загорянская! Далеко едете?
Я не отвечаю.
– Ну и ноготок у вас, – таким ноготком можно запросто вены перерезать.
Я вышла на Воронке, а старый козёл поехал себе дальше. А я снова в киносервис.
На этот раз наша дверь крепко заперта. В коридоре одни рабочие. Я снова написала Лепёхиной записку и сунула в дверь.
– Мы ей про вас сказали,– сообщили они.
– А она?
– А чёрт её знает!
Ну да, Лепёхина меня не ждёт.
4 ноября 1999, среда
Снова поехала в Правду. А что мне ещё делать?
Дверь открыл белокурый и кудрявый, как Сергей Есенин, мужик. Как же я его испугалась! Ведь Римма про него такие ужасы рассказывала! А вдруг он меня сейчас пинками выгонит?!
– А Римма дома? – как можно увереннее спросила я.
И он крикнул вглубь квартиры:
– Рим, к тебе!
– Проходи! – почему-то басом пригласила она. – Это Алина, она из Щёлкова.
– И ездит сюда?!
Я поздравила её, подарила нитки.
– А вон мне Алка, родственница, шторы на кухню вчера подарила. Полезный подарок!
А мне не понравились: пошлые, вино-красного цвета.
– А я вчера приезжала, мне никто не открыл.
– А мы спали! Ну как тебе, Линочка, мой Серенький?
Я ужасно смутилась этой пошлости, но ответила:
– Главное, чтобы тебе нравился.
– Отключили холодную воду! – сообщил её сожитель.
Я ещё удивилась: разве так бывает? Чтоб холодную!
– Серёж, доставай торт! Я Серенькому говорю сегодня: хочу торт! Этот попробовали, в следующий раз другой нужно.
Это был слоёно-кремовый «наполеон».
– Кто будет резать? – спросила Римма.
– Женщины должны, – ответил её сожитель.– Вон там нож-пилка есть.
И я порезала его на квадратики, довольно плохо.
Мы сидели и пили чай, никакой водки, как мама считает. Я же боялась признаться самой себе, что Римма тупа, как пробка, и говорить мне с ней совершенно не о чем. А что ей может быть интересно?
– В Мамонтовке новый магазин открылся.
– И где же?
– На улице Мира. Там у них раньше был магазин «Продукты», такой весь обшарпанный, облупленный, ободранный.
– То есть он уже был, но его переделали? Ну и как там? Продукты дешёвые?
– Не знаю. Мы ездили туда с подружкой.
– Это, Лин, машину надо, чтобы везде ездить.
Ишь, какая!
Римма с сожителем собирались к ней на работу. Она раскладывала по стеклянным банкам картошку и капусту.
– Ничего, они там пьяные, всё сожрут! Да, Лин?
– Рим, я обувь хорошую не буду надевать!
– Да, там же навоз.
Римма спустилась в резиновых сапогах.
– Ну что, ребёнок? – по-доброму спросила она. – Как там у тебя с учёбой?
– Да я же работаю, а не учусь. Не платят!
– Ты не одна в таком положении. Не расстраивайся.
Знала бы Римма, что за этим стоит! Пусть ей в совхозе не платят с июня, но у неё всё идёт в стаж, чин чинарём. У меня же…
5 ноября 1998, четверг
Сегодня решила в киносеть не ходить.
Третья неделя простоя.
6 ноября 1998, пятница
Наконец-то встретилась с Шихановым.
– Там же у вас нет никого! – удивился он.
– Так мне просто надо оставить в двери записки!
– Оставляйте!
7 Ноября 1998, суббота
Выпал снег, морозы.
Я очень хотела попасть на сегодняшний митинг, но объявлений, когда и где он будет, да и будет ли, нигде не нашла. Мне тогда, месяц назад, на День Советской Конституции, так понравилось!
Зато бабушка мимо проходила, и ей дали газету «Подмосковная правда» и «Край родной». Она чуть не расплакалась:
– Надо же, оказывается, бывают такие газеты!
Да, бывают, и, причём, совершенно легально! А вы в «Московский комсомолец» с «Миром новостей» упрётесь, и ничего не видите!
Мы с Курицыным как-то сцепились по поводу «международного еврейского заговора».
– Так значит, – с пугающей ласковостью, как учитель, подло готовящийся обрушить тебе на голову твои прегрешения, начал бухгалтер, – опять во всё виноваты евреи. И ты читаешь такие газеты!
– А что мне, порнуху читать?
8 ноября 1998, воскресенье
Янка всегда приходит ко мне по выходным с утра пораньше. Я обычно ещё сплю.
– Я звонила! – сообщила она. – Но он сказал, что не может с тобой встретиться, потому что у него в двенадцать часов собрание.
– А то уж я боялась…
– Не бойся, мамки дома не было.
Сегодня жаловалась, что так и не смогла написать реферат о личности Иоанна Грозного. Решила обратиться за помощью к нашей историчке, Валентине Ивановне.
Я знала, где она живёт. В доме во дворе школы – ну, про это все в курсе. Но чтоб знать квартиру! Просто я проходила мимо, и слышала её низкий, неприятный голос в угловой на третьем.
В этом же самом подъезде живёт и наша одноклассница Малышева, та самая, что на сносях.
Нам с Янкой, можно сказать, повезло, – мы встретили Валентину Ивановну прямо у подъезда. И Летова, простая душа, всё ей выложила: план горит, реферат должен быть сдан позавчера.
И Стахова принялась голосить:
– Нет-нет, девочки, мне некогда! Это надо всё бросать, садиться и писать! Мне уже это здоровье не позволяет!
– Так нет у вас книжек каких-нибудь? – не отставала Яна.
– Нет, я всё раздала, и мне никто ничего не вернул!
Историчка у нас в классе «успехом не пользовалась», и только я, Яна и Ирочка, если можно так выразиться, были её преданными поклонницами. Наташа Бурундукова в наш «фан-клуб» не входила.
А сейчас мы обе оказались страшно разочарованными. Ну, не хочешь ты помогать в условиях рыночной экономики, ясное дело. Но зачем голосить как на пожаре, что-то там из себя выкручивая?
9 ноября 1998, понедельник
Сегодня тоже выходной. Совсем забыла, что на понедельник праздник 7 Ноября переносится с субботы. Получается, что все «красные дни» в году навешаны на одну нитку.
Это хорошо: мне не нужно придумывать, куда бы пойти, изображая, что я – работаю.
А отчим уже две недели скандалит про «общественные начала». Как будто кто-то ему правду сказал.
– Лин, но, я же был в отпуске, и видел, что она с утра никуда вставать не хотела! Лин, да не работает она нигде!
10 ноября 1998, вторник
У Янки сегодня день рождения, девятнадцать лет. И выпадает он на её институтский выходной, – военную кафедру во вторник. Заходила к ней с утра два раза, чтобы поздравить, – бесполезно. На улице сугробы, минус десять. Я в своём китайском тулупчике. Хорошо, что вспомнила про импровизацию. И вот в полдвенадцатого встречаю её во дворе:
– Я уж и на музыку сходила, и на физиолечение, и в парикмахерскую зашла.
Дозвонилась до Михаила Викторовича!
– Алло!
– Это я.
– Приветствую! – узнал он меня. – Хочешь спросить, как дела? Я только что с работы приехал, сегодня – к Дерюжкину и в суд насчёт дружины. Буду часто забегать. Я позвоню.
– Да куда же мне звонить?
– Точно! Я с Галиной Георгиевной сегодня встречаюсь.
Ябедничаю:
– Так она же говорит: ключи не дам, сидеть там не позволю…
– Ну, бывают у человека заскоки. Комната есть, надо в нейработать. Я ещё с одним мужичком договорился, – есть комната на втором этаже для дружины.
Я позвонила, и такой камень с души свалился! Ну, как тут не поверить! И суд, и Дерюжкин, и дружина! Я и забыла про тот ужасный разговор с Валентиной.
А как там ВДМ? По-моему, Михаил Викторович напрочь про него забыл!
Но себя-то, любимого, он не забудет.
– А я стала кинематографом увлекаться, – сказала Яна. – Посмотрела несколько фильмов и записала, кто режиссёр. Мне Бертран Блие понравился!
– Слышала, но не смотрела.
Яна всё никак не может пережить встречу с историчкой.
– Да, как же так! Я же думала, что она – хорошая!
– Я тоже. Я встречала её и в том году, и в этом, она сама ко мне подошла, и стала … на пустом месте!
– Вот я не понимаю, – сказала Янка, – вот почему у Алкашки – много, а у нас до сих пор никого нет! Вообще-то, мне не очень-то парней и хочется. Может быть, ещё и рано. Но всё равно: никакого опыта…
Яна заулыбалась, взяла гитару, и стала петь песни этого чудовища, – Умки:
Я иду по узенькой дорожке,
Потому что у меня кривые рожки;
В ботиночках мои копытца,
Пусть меня милиция боится!
Бедный полярный мишка! И за что его так опоганили!
***
У меня часто так бывает: вспомнишь кого-то с утра, а потом его встретишь.
Сегодня всё вспоминала Ирину (нашего классного руководителя). Предполагала всяческие варианты встречи, «кровную месть» с моей стороны. Она об меня ноги вытирала! И вдруг у первого подъезда нашего дома слышу добродушное такое:
– Аля, здравствуй! Не видишь, что ли?
Вижу – шапку-ушанку с приподнятым серым ухом в морозной дымке.
Я не стала хамить. Просто пошла своей дорогой.
– Аль, ты чего? – пробасила она обиженно.
Ирина всегда ходит мимо моего дома на остановку.
До сих пор в башке стоит эта проклятая мелодия из Умки. «У-у-у…»
11 ноября 1998, среда
«Северный антициклон», поэтому и стоят такие морозы.
Так всё отвратительно совпало, что отпуск отчима пришёлся как раз на нашу «реорганизацию». Каждое утро он будит меня на работу, а идти-то мне некуда! Вот и сегодня в «обед» он придрался к моей бордовой куртке:
– И ты в этой ходишь?
– Да.
– Проморозишь все лёгкие!
– Хватит!
– Ничего не «хватит»!
Боюсь, что он маме скажет, и она заставит меня носить пальто. И с чего я решила, что эта куртка лучше? Она у меня давно, со школы, и мама год назад говорила, что я в ней – «как бочка».
Как рыночная торгашка.
В дублёнках же я никого не вижу, в кожаных пальто – тоже.
Не модно уже, наверное.
После обеда решила поехать на станцию метро «Площадь Революции», купить там газет. Взяла полюбившийся мне «Русский вестник», «Дуэль», «Славянское единство», и «Наше Отечество» на пробу.
И тут ОМОНовец вырос, здоровый, как слон.
– Ну-ка, дед, сворачивай свои лотки!
А дедушка маленький, в шерстяной вязаной шапочке.
Маленький, но мужественный.
12 ноября 1998, четверг
А у меня вчера дома свой ОМОН, репрессии.
– Зарплату дали?
– Нет.
– В четверг я зайду в Пенсионный фонд и всё узнаю: регистрирована ли такая организация, были ли выплаты…
Зарегистрирована, а выплат никаких не было.
– Скажи мне, как ваша организация правильно называется?
Мама так любит слово «организация», будто она – свидетельница Иеговы. Хорошо ещё, не «учреждение»
– ВООП – Всероссийское общество охраны природы…
И вот сижу теперь и трясусь.
Заметки на полях 20 лет спустя:
Я не знала тогда, что полное и правильное её название – Щёлковская районная общественная организация Всероссийского общества охраны природы (ЩРОО ВООП). Именно так, в родительном падеже (вопросы «кого?», «чего?»). А Лепёха у нас – председатель Президиума!
13 ноября 1998, пятница
Раньше мама, чуть что, орала с порога, а теперь стала сдержаннее. Маринует жертву, играет, как кошка с мышкой.
Вот и сегодня – молчит-молчит, да как заорёт:
– Я была в Пенсионном фонде, смотрела компьютер!!! Одни нули там у вас!!!
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/olga-evgenevna-shorina/tetradka-s-klounami-65402987/chitat-onlayn/) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Примечания
1
См. «Завтра» № 14 (227) 1998, стр. 1.