Читать онлайн книгу «Люди и дороги в моей жизни» автора Николай Ловелиус

Люди и дороги в моей жизни
Николай Владимирович Ловелиус
Воспоминания известного отечественного учёного и судьи международной категории по боксу Николая Владимировича Ловелиуса (род. 1935) охватывают почти девять десятков лет. Кандидат географических наук, доктор биологических наук, почётный профессор нескольких университетов, он рассказывает в этой книге о своей семье, жизни в детском доме, учёбе в Ленинградском государственном педагогическом институте им. А. И. Герцена, работе в академических институтах и многочисленных экспедициях, общественной деятельности.
Книга адресована всем интересующимся историей отечественной науки и является своеобразным дополнением и продолжением другой мемуарной книги Н.В. Ловелиуса «Путь рефери на ринг Олимпийских игр».
В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Николай Владимирович Ловелиус
Люди и дороги в моей жизни
К ушедшим и к прошлому ревновать не надо.
Любимой и любимым быть Всевышнего награда!

© Н. В. Ловелиус, 2024
© ООО «ИПК «КОСТА», оформление, 2024

Введение
Чем дальше мы уходим от времени детства, тем меньше остаётся документов и людей, которые были современниками событий, коснувшихся каждого из нас. От воспоминаний ещё что-то осталось, но документов из юности почти не осталось, особенно у тех, кто воспитывался в детских домах. У меня чудом сохранились свидетельство об окончании начальной школы, похвальная грамота из школы Дмитриевского детского дома и две фотографии, пережившие перемещения по общежитиям, коммунальным квартирам, которые привожу в воспоминаниях. Особо хочу отметить, что огромную роль в заботе о детях войны сыграло государство, создавшее систему детских домов, ремесленных училищ «Трудовых резервов» и средних учебных заведений. Мной пройдены перечисленные уровни государственного воспитания и образования через различные формы: дневного, вечернего, заочного обучения и трудовой деятельности. Моё описание их прохождения в известной мере является характерным для поколения. Трудовой стаж таких, как я, детей начинался с 13 лет. К огромному сожалению, моих товарищей из ремесленного училища и детского дома, вероятно, остались единицы.
Рассказать о сложных дорогах и многочисленных людях, формировавших мою биографию, было для меня отправным началом ведения дневников. Многие годы моей жизни описаны в книгах, исходными материалами для них были дневниковые записи, начатые мной с первой экспедиции 1963 года. Сожалею, что не научили меня наставники этому раньше. В период (2004–2018), когда я работал профессором на географическом факультете РГПУ им. А. И. Герцена, студентам советовал не расставаться с дневником и фотоаппаратом, так как они сейчас доступны каждому. Они могут быть основой накопления полезных сведений для их возможного обобщения в перспективе.
Семейные фотографии были получены мной от сестёр, когда начал готовить рукопись этой книги.


Свидетельство об окончании четырёх классов в школе Дмитриевского детского дома, 1949


Похвальная грамота «за отличные успехи и примерное поведение» в четвёртом классе

Детство и юность

Моё происхождение
По линии мамы главой рода был Кутеко Лазарь Авдеевич, по линии отца – Ловелиус Карл, который после революции выехал в Китай; никаких сведений о нём у меня нет. Мой отец воспитывался в среде военных музыкантов и, как говорила мама, хорошо играл на скрипке. Моя мама, Кутеко Юлия Лазаревна, родилась во Владивостоке. Её отец, Лазарь Кутеко, прибыл во Владивосток из какой-то казачьей станицы, название которой осталось для меня тайной. Она вышла замуж за моего отца Ловелиуса Владимира Карловича (уроженца г. Владивостока), служившего в кавалерии Красной Армии в музыкальном взводе. Мама кочевала с моим отцом по местам его службы. Я родился в г. Староконстантинове Хмельницкой области Украины.
После очередных учений с переправами через водные преграды в 1938 году отец сильно простудился, заболел и ушёл в мир иной. Как говорила мама, когда его хоронили, то конь отца бросался в могилу и стоило больших усилий его остановить.
По линии отца дедушка Карл Ловелиус был морским офицером. Во время военных событий на Дальнем Востоке уехал в Маньчжурию. Со слов мамы, ему принадлежал каменный дом, где в 1986 году размещалась санэпидемстанция Владивостока. Других сведений о нём нет.
Мама вышла замуж за друга отца Алексея Леонтьевича Аксёнова, уроженца хутора им. Щорса Сталинской (сейчас Донецкой) области Украины. Родители моего отчима не знали, что я не его сын. Дед Леонтий, работавший пасечником, принимал меня как дорогого внука. Мама говорила, что в три года я был белокурым с карими глазами, дедушка любил меня носить на плечах и оберегал от всех неприятностей, когда мама меня оставляла родителям, уезжая к мужу по месту его службы в разные города Украины.


Тот самый дом, который, по словам мамы, принадлежал дедушке Карлу Ловелиусу

Николаем назвали меня по просьбе старшего брата мамы – лётчика Николая Лазаревича Кутеко, который очень любил свою младшую сестру. Брат обратился к маме с просьбой, чтобы при рождении мальчика ему дали имя Николай. Причём, как мама рассказывала, брат Николай прислал контейнер с одеждой, которая может понадобиться мальчику от рождения до трёх лет.


Кутеко Лазарь Авдеевич с женой Катериной Павловной


Юлия Лазаревна Кутеко


Владимир Карлович Ловелиус

Ему сообщили, что родился мальчик и назвали его Николай. Он благодарил маму за это, а через несколько месяцев Николай Лазаревич погиб в авиационной катастрофе в сложных метеорологических условиях на Дальнем Востоке.
От дяди Коли в доме его отца, моего деда Лазаря Авдеевича, во Владивостоке, оставались шлемофон, авторучка и компас. В восемь лет я ушёл из дома и взял с собой авторучку и компас, а для мамы оставил записку: «Когда выучусь – вернусь». Домой я не вернулся, даже после того, когда через много лет меня нашла сестра Эльвира. Тогда в 1953 году я уже работал на военном заводе 178.
До войны родились две мои сестры: Эльвира и Рая Аксёновы. Начавшаяся в 1941 году война застала нас с родителями в г. Янове. Всех эвакуировали под бомбёжкой из военного городка.


Николай Лазаревич Кутеко (1936)


Коля и Эльвира


Коля на руках у отца

Мосты уже разбомбили, и в моей памяти осталась ночь, когда нас переправляли через какую-то реку, а потом везли на дрезине до Сталино (Донецк). Дальше ехали на поезде и автомашине до хутора имени Щорса, где мы провели все годы оккупации Украины немецкими войсками. В 1985 году, когда я судил очередной раз турнир боксёров в г. Донецке, мой друг, заслуженный тренер СССР Анатолий Александрович Коваленко, выделил мне машину, чтобы я смог посетить хутор им. Щорса. Оказалось, что при строительстве газопровода жителей небольшого хутора переселили на станцию Магдалиновка, которая была примерно в десяти километрах от хутора. На станции мне показали, где живут Аксёновы. Когда я постучал в калитку, вышла немолодая женщина и сразу сказала: «Колька, Юлькин сын». Последний раз меня видела она больше 40 лет назад и удивительно, что так тётя Луша легко меня узнала. Она пригласила меня в дом и рассказала о судьбе родственников и жителей хутора. В Донецк я уехал поздно вечером. Так исполнилась моя мечта побывать в местах, где прошли мои детские годы и время страшной оккупации Украины.
Начиная с 1962 года я многократно судил турниры боксёров в разных городах Украины. С 1980 по 1991 год был занят решением проблемы защиты докторской диссертации в Днепропетровском государственном университете им. 300-летия воссоединения Украины с Россией. В дальнейшем восемь лет принимал участие в работе диссертационного совета биологического факультета ДГУ. О неразрывной научной и творческой связи многие годы с украинскими учёными будет сказано дальше.
Сейчас не могу осознать тот элемент варварства, который в настоящее время выпал на долю моей родины, даже фашисты не творили того безумия, которое имеет место в настоящее время. Видеть и слышать о горе, переживаемом безропотным народом Украины, невозможно без сердечной боли. Только специальная операция, проводимая войсками Донецкой и Луганской республик совместно с российскими войсками, вселяет надежду на избавление родного народа Украины от фашистского безумия.

Фёдор Лазаревич Кутеко и Владивосток
Вызвал маму с Украины во Владивосток вместе с нами её родной брат Фёдор Лазаревич Кутеко. Дядя Федя работал старшим помощником капитана на рефрижераторном судне «Рион».
Как рассказывала мама, мой отец просил её ни при каких условиях не менять мою фамилию, если она будет выходить замуж. Его просьбу она выполнила. Об этом я узнал, когда выкрал документы о своём рождении при уходе из дома дедушки Лазаря. После переезда во Владивосток мама работала в разных местах и едва зарабатывала нам на еду. Её отношение ко мне всегда, как я считал, было несправедливым. Приступы гнева охватывали её при моём шкодливом поведении. Кроме того, я с большим трудом переносил плохое отношение к себе и её матери, моей бабушки. Жили мы очень голодно, и тяжело было видеть, что единственный батон или буханку хлеба маме приходилось делить на всех. В душе накопилась обида, и при очередном несправедливом обращении со мной со стороны бабушки я решил уйти жить к дяде Феде на Первую речку. Дядя, как правило, был в море, а дома у него было три дочери: Люся, Света и Наташа, мои двоюродные сестры, и жена Лиза. От них я не хотел возвращаться домой, но тётя Лиза не разрешила мне остаться, и я впервые ночевал под забором у их дома.



Фёдор Лазаревич Кутеко и его жена Елизавета

В августе 2003 года я побывал на кладбище во Владивостоке и поклонился праху дяди Феди и тёти Лизы. Царствие им небесное. После тяжёлой болезни Люся ушла из жизни, а Наташа и Светлана сейчас живут в г. Пушкине, мы иногда встречаемся и поддерживаем родственные отношения. Их отец – Фёдор Лазаревич выполнил, казалось, невыполнимую задачу, когда вызвал маму с детьми во Владивосток. Осознавая невероятные трудности военного времени, ему я бесконечно благодарен.

Солдаты, детская комната, детский приёмник и детский дом
Утром я пошёл к солдатам воинской части, что стояла во Владивостоке на Первой речке, и сказал, что потерял своих родителей. Прожил несколько дней у солдат, они заботливо меня оберегали, кормили и поили. Но взять меня в качестве «сына полка» не могли, так как уже вышел приказ, запрещавший это делать, и меня отвезли к дежурному по горкому партии на Ленинскую улицу, а потом отвели на улицу Китайскую, дом 9, где размещалась детская комната города. Здесь меня приняли хорошо: было место, где спать, и давали деньги на еду. Мне, известным образом, повезло: я приходил покупать пирожки в пекарне прямо в этом же доме, здесь работал уже немолодой мужчина, которого звали дядей Васей. Он никогда не брал у меня денег и советовал на них пойти в кино, а пирожки давал бесплатно. На эти деньги я много раз смотрел замечательный фильм «Адмирал Нахимов». В детской комнате собирали бездомных детей и отправляли их в детские приёмники. Я ждал, когда соберут несколько человек и отправят нас в город Ворошилов (Уссурийск). В детском приёмнике меня никто не ограничивал в хождениях по городу, так как я никуда не собирался убегать, а часть ребят не выпускали в город. Я всё время просился отправить скорее в детский дом, так как шёл учебный год, а я оставался вне школы.
После того как собралось семь ребят, нас отправили в Дмитриевский детский дом. Уже шёл февраль 1944 года, было сильно холодно, а одеты мы были очень плохо. Довезли нас на поезде до станции Лебехэ, которая была примерно в семи километрах от Дмитриевского детского дома, названного так по имени деревни, расположенной в трёх километрах от того места, где до войны был сельскохозяйственный техникум, а во время войны образовали детский дом. К детскому дому пришлось идти пешком. Дорога показалась нам бесконечно трудной от холода. Вела нас воспитательница из детского приёмника. Она как могла нас кутала от холода, но мы буквально околели от мороза и едва отогрелись в помещении детского дома. Общая численность Дмитриевского детского дома была около 300 человек, и он считался одним из самых больших в Приморском крае.
Приживаемость в детском доме оказалась для меня почти безболезненной, если не считать традиционную для новичков проверку через драку со своими ровесниками и пинок завуча в перерыве между уроками во время очередной драки. Меня достаточно быстро приняли за своего и больше никогда не обижали ни словом, ни делом. Учился я с азартом, без двоек окончил второй класс, а третий и четвёртый кончил с отличием. За отличную учёбу нас, как правило, награждали. Так, за отличную учёбу в четвёртом классе шефы наградили меня хромом на сапоги. Он считался очень большим подарком.
Отличительной особенностью детского дома было систематическое приобщение к труду. Трудовой час проводился каждый день и начинался, как правило, после подготовки домашних уроков, которая проходила под наблюдением воспитательницы. Мне не нравилась сама процедура этого занятия, и я старался быстро делать уроки, чтобы больше поработать в столярной мастерской, где нас учил доброжелательный Александр Савельевич. Для каждого из нас он находил занятие и общественно полезную для детского дома работу. С его помощью мы научились пилить, строгать, обращаться со всеми столярными инструментами, а в завершение даже самостоятельно делали табуретки для нашей столовой.
Кроме того, мы работали на кухне, пилили и кололи дрова, всю зиму был трудовой час в мастерских, а в теплую часть года работали на полях подсобного хозяйства детского дома. В детском доме были свои коровы и лошади, за которыми ухаживали дети, помогая это делать взрослым.
Все свободное от занятий и работы время мне очень нравилось быть на конюшне, а особенно тогда, когда нужно было ездить купать и поить лошадей на речке, которая отделяла нас от деревни Дмитриевки. В Дмитриевке нам пекли хлеб, и было особым доверием ездить за ним, там нам давали немного сухарей в награду за труд и из желания подкормить детей, так как пайка хлеба в детском доме всегда было мало.
В летнее время мне всегда был ненавистным «мёртвый час», и я убегал на речку или на конюшню, за что систематически наказывали: мне не давали есть в полдник, который следовал после мёртвого часа. Вторым нежеланным для меня правилом было отбирание у детей верхней одежды в тёплое время года. Воспитательницы забирали брюки и рубашку, оставляя только трусы и майку. Чтобы преодолеть эту проблему, я систематически работал в мёртвый час у заведующего хозяйством Хохлова, поступаясь полдником, и «зарабатывал» одежду, чтобы иметь возможность ходить на речку рыбачить. Затем у меня воспитательница снова отнимала одежду, и всё начиналось сначала. Вероятно, мне было на роду написано упрямство, за которое приходилось часто быть наказанным, но распорядок был для всех один. Справедливые наказания не вызывали обиды и озлобления.
Ненавистной для меня была процедура проверки карманов у воспитанников при выходе из столовой. Этим как бы упреждали возможность выносить хлеб для кого-либо более сильного, кто заставлял это делать, или для расчётов между спорщиками, а порой для расчёта за какие-нибудь вещи. Измерением услуг, а также тех или иных вещей, между нами были традиционно пайки хлеба. Как потом выяснилось, такая норма была принята и в других детских домах Приморского края. Возможно, это явление кочевало вместе с перемещением детей из одного в другой детский дом, куда они попадали после очередных побегов, которые были почти регулярными. В этом плане часть парней были рекордсменами по количеству побегов. Причины для побегов были самые разные, начиная от обид и кончая романтической темой поиска более благоприятных условий для жизни. Это получилось и у меня: мы с моим другом перекочевали в Спасск-Дальний, находившийся примерно в 50 километрах от Дмитриевского детского дома, побродили три дня и вернулись на попутных машинах обратно.
Самыми трудными для детей детского дома были 1946 и 1947 годы, когда ещё не совсем была налажена обработка земли и низкие урожаи. Работали мы на полях каждый сезон от обработки земли весной до сбора урожая. На полях детского дома выращивали картошку, кукурузу, овощи и даже арбузы. Их охраняли с особым усердием, а свободный сбор остатков разрешался только после снятия основного урожая. За выпечку хлеба в пекарне колхоза с. Дмитриевка детский дом отрабатывал в полях на прополке и при сборе урожая. Одним словом, приобщение к труду было у нас, после внимания к учёбе, на первом месте. Коллективный труд и отдых организовывали воспитательницы вместе с директором Петром Ивановичем Калугиным. Ему помогали Пётр Александрович Мирошниченко – руководитель самодеятельности, учительница Рякина Тамара Николаевна, воспитательница Тур Галина Николаевна, мастер Александр Савельевич, завхоз Хохлов, конюх Леонид Кузнецов и водовоз дядя Коля-Душа, такое у него было прозвище. О каждом из них можно говорить добрые слова. В памяти осталось не так много людей, которые давали жизненную школу огромному количеству детей тяжёлых военных и послевоенных лет.
Пётр Иванович Калугин был не единственным директором за время моего пребывания в детском доме, но он запомнился больше других, так как с его приходом в качестве директора жизнь стала у нас намного лучше. Он мог вместе с нами играть в лапту, быть в поле во время посадки и уборки урожая, на сенокосе, одним словом, был везде с детьми. Наказывал он только по справедливости. Однажды директор даже бил меня и заставил завхоза Хохлова постричь меня наголо, а это была высшая мера наказания, чтобы я признался в провинности, заключавшейся в краже копилки у «мах-лаков», так называли у нас детей сотрудников детского дома. Выбить из меня имена моих сообщников в этой акции ему не удалось, но моя голова осталась без причёски.
Запомнился мне Мирошниченко Пётр Александрович, который был мужем нашей учительницы Тамары Николаевны Рякиной, отличавшейся большой строгостью. Он, как руководитель самодеятельности, характеризовался изобретательностью и способностью сочинять частушки о подопечных.
Большой талант организатора позволил ему создать хор из 100 человек, который выступал у наших шефов – лётчиков полка, стоявшего в Черниговке (около 14 километров от детского дома). В 1948 году во время зимних каникул наш хор во Владивостоке был признан победителем в конкурсе самодеятельности среди детских домов Приморского края. У меня было связано с этим конкурсом одно чрезвычайное событие: после незаслуженной обиды со стороны Петра Александровича я решил возвращаться в детский дом самостоятельно. Доехал на поезде до станции Черниговка. По совету солдат, находившихся в холодном вокзале и топивших печку-буржуйку досками от забора и вскоре уходивших с вокзала, я, чтобы не замёрзнуть, решил идти в детдом. Дорогу эту летом я хорошо знал, а вот зимой пошёл впервые. В пути меня застала пурга. К счастью, по дороге был дом дорожников и, когда я окоченевший до него дошёл, то калитку во двор уже не мог самостоятельно открыть, и только залаявшая собака предупредила своих хозяев, которые завели меня в дом, отогрели, накормили, спать уложили и сообщили обо мне в детский дом. На следующий день за мной приехали и забрали из уютного дома.
О мастере Александре Савельевиче я уже писал и могу сказать, что к нему было самое тёплое отношение всех детей, которым он передавал секреты своего мастерства. Способность детей детского дома ценить доброе отношение к себе невозможно ничем подменить, и мы платили ему всеми знаками внимания, уважения и послушания.
Сначала воспитательница, а потом бухгалтер Галина Николаевна Тур была строгой и очень красивой женщиной, она выделила меня из всех и даже хотела усыновить, но я не согласился. Это не изменило её сердечного отношения ко мне. Она иногда приглашала к себе домой, чтобы покормить и поговорить. К этому вниманию с её стороны я относился с особым трепетом и старался её не огорчать своими плохими поступками. Часто мне попадало за то, что я уводил с собой ребят дошкольников на речку рыбачить. Шкодливости у меня хватало, и порой мне доставалось от Галины Николаевны больше, чем от других учителей и воспитателей.


Галина Николаевна Тур и воспитанник детдома Н. Ловелиус, 1953

Своё доброе отношение к Галине Николаевне я сохранил на всю жизнь, поддерживая переписку во время учёбы в ремесленном училище, работы на заводе, учёбы и работы в Ленинграде. Когда удавалось быть во Владивостоке, я обязательно приходил к ней в семью.


Замужем она была за моряком, который трагически погиб на земле, оставив ей симпатичную дочь Светлану. Большую часть своей жизни она посвятила работе с беспризорниками, работая после Дмитриевского детского дома руководителем детского приёмника более 20 лет. Я сохранял переписку с Галиной Николаевной до тех пор, пока Светлана не вышла замуж за плохого человека и Галина Николаевна посоветовала больше не писать, чтобы зять не мог использовать мой адрес и навредить мне. Привожу здесь одно из её последних писем – поздравление с 1986 годом. Как складывалась её дальнейшая жизнь, к огромному сожалению, мне не известно.
Наш завхоз был всегда самый занятый человек. На его попечении были большой коллектив детдомовцев, школа, поселение из нескольких домов сотрудников и учителей-воспитателей и двух корпусов общежитий, здание столовой, конюшня, коровник. Управляться со всем этим хозяйством он привлекал систематически детей школьного возраста.
С конюхом детского дома дядей Лёней Кузнецовым нас объединяла любовь к лошадям и желание не только работать на них в летний полевой сезон и зимой, но и ежедневного ухода за ними. Особое удовольствие мальчишки испытывали летом, когда была возможность ездить купать или пасти лошадей. Ездил я с дядей Лёней за дровами в тайгу, что была более чем в 15 километрах от детского дома. Однажды по дороге из тайги мы накопали картошки в колхозном поле. Эту картошку (примерно три-пять килограммов) у нас нашли на выезде из поля и завели уголовное дело на Кузнецова. Трижды возили меня на лошади в Дмитриевку в милицию на допрос. Чтобы вызволить из-под ареста своего дядю Лёню, мне предстояло доказать, что картошку копал я, а дядя Лёня в это время спал на телеге. Мне это удалось сделать, и дядю Лёню, к радости всего нашего детского населения, выпустили на свободу. Мне страшно было представить, что могут по моей оплошности осиротеть табун лошадей и мы, его хранители. Элементарными навыками взаимной выручки я уже овладел и знал, что мне, малолетнему воришке колхозной картошки, кроме подзатыльника или пинка ничего не будет.
Теперь мы знаем, что тогда, в голодную пору для страны, было время, когда люди за 200 граммов пшеницы или другого сельскохозяйственного продукта, взятого с колхозного поля, получали несколько лет тюрьмы.
Особое удовольствие доставляло мне участие в сенокосе, в особенности вдали от детского дома. Я был значительно меньше тех, кого отбирали для этого священного дела, и мне даже косу маленькую делали. Когда нужно было собирать сено, мне давали возможность работать на лошади и научили вершить стога сена. Даже трудно было предположить, что этот навык пригодится мне через много лет на целине в 1957 году при складывании стогов соломы.

Специальное ремесленное училище № 3
В детском доме были воспитанники трёх возрастов: дошкольники и школьники с первого по четвёртый класс учились непосредственно в детском доме, а с пятого по седьмой класс учились в Спасске-Дальнем, но это была малочисленная группа, так как после четырёх классов всех отправляли в ремесленные училища г. Владивостока.
После окончания четвёртого класса (с разрешения директора детдома Калугина Петра Ивановича) я поехал во Владивосток, устроившись в училище учиться на слесаря, а когда вернулся в детский дом, был отправлен на покос, где помогал готовить еду и ловил рыбу. За несколько дней до отъезда во Владивосток пришла весть, что училище, которое было двухгодичным, преобразовано в специальное ремесленное училище № 3 для воспитанников детских домов Приморского края. В него собрали детей после трёх классов и начали готовить специалистов токарного и слесарного дела для военных заводов тыла Тихоокеанского флота. Таким образом, мне пришлось первый год ещё раз проходить программу четвёртого класса, который я окончил в детском доме с отличием. Слесарному делу я учился усердно.
Кроме учёбы нашим любимым занятием были походы на рыбалку в бухту Тихую, она была в полосе запретной зоны из-за стрельбища, которое здесь располагалось. Кормили нас очень скудно, а ловля бычков и небольших крабов, которых тут же варили на берегу, были нам небольшой добавкой к питанию. Правда, это получалось только в те дни, когда море было относительно спокойным и вода на обширной отмели была абсолютно прозрачной. Бычков мы находили в глубоких щелях, подсовывали им к морде самодельный крючок с червяком, а когда они его хватали, то тут же оказывались нашей добычей. За крабами охотились по двое: один из охотников поднимал камень, а второй хватал самого большого из тех, кто под ним прятался. Всей группой собирали добычу, варили её и делили поровну.
Мой тренер Ростислав Владимирович Костылёв в 1954 году порекомендовал мне поступать в Ленинградский техникум физической культуры и спорта. Я последовал его совету, что определило всю мою дальнейшую спортивную и не только спортивную судьбу. О годах моей учёбы в техникуме и на спортивном факультете Ленинградского государственного педагогического института имени А. И. Герцена, о работе тренером и буднях судьи по боксу я подробно рассказываю в своей книге «Путь рефери на ринг Олимпийских игр» (СПб., издания 2002 и 2024 годов).

Географический факультет педагогического института
Меня не радовало приближение учебного года в Педагогическом институте, куда я был зачислен на первый курс географического факультета без права на общежитие. Эта нелепость была связана с тем, что мне пришлось писать «клятву» на имя ректора А. Д. Боборыкина, чтобы увидеть себя в списках студентов, зачисленных на первый курс. Мой приход к ректору с «заявлением-клятвой» не смогу забыть никогда. Наш разговор проходил в странной форме: ректор смотрел в окно на памятник К. Д. Ушинскому, когда я обращался к нему с мольбами о зачислении студентом первого курса геофака. Моё заявление он подписал и продолжал смотреть в окно.
Перед моим выездом в составе гимнастов техникума на шестой Всемирный фестиваль молодёжи и студентов я прошёл собеседование с деканом географического факультета Борисом Николаевичем Семевским. Оно было необходимо для зачисления на географический факультет тех, кто был с красным дипломом об окончании среднего специального учебного заведения. Казалось, что этого было достаточно до тех пор, пока не выяснили из анкетных данных, что мне, как воспитаннику детского дома, нужно общежитие. На основании отказа предоставить общежитие я не был включён в списки студентов до тех пор, пока не написал «клятву», что не буду претендовать на место в общежитии, хотя по существующему тогда положению о воспитанниках детских домов мне не могли в нём отказать.


Борис Николаевич Семевский


Студенты ЛГПИ в дороге на целину, Н. Ловелиус в верхнем ряду справа. Фото Ю. Туйска, 1957

Перед началом учебного года первокурсников собрали для подготовки к выезду на целину и стали выяснять места проживания. Запись вел преподаватель топографии Николай Дмитриевич Никитин, когда он узнал, что мне негде жить, то отправил меня к Борису Николаевичу Семевскому. Мудрый седовласый декан успокоил меня и пообещал что-нибудь придумать, когда мы вернёмся с целины. И, действительно, после возвращения нашей бригады, состоявшей из четырёх выпускников ЛТФКиС «Трудовых резервов»: Вадима Петрова, Александра Кузнецова (со второго курса), Александра Грачева и меня (первый курс), за отличную работу на целине, мы получили комнату в общежитии во дворе главного корпуса института на Мойке, 48.
Стипендия у нас была 220 рублей, из которых пять рублей мы платили за общежитие, а на оставшиеся деньги надо было питаться, одеваться, покупать письменные принадлежности и книги. Единственным выходом в этой ситуации была работа в свободное от учёбы время, позволявшая заработать на жизнь. В Ленинградском городском совете «Трудовых резервов» в ноябре мне дали работу тренера по боксу с почасовой оплатой в ремесленном училище на Балтийской улице, дом 35. Платили тогда мне десять рублей в час, а всего давалось 30 часов в месяц, это позволяло выжить. В общежитии меня выручали студентки одной из комнат, которые питались коммуной и смогли меня взять к себе. Саше Кузнецову и Вадиму Петрову помогали из дома, и они не испытывали финансовых трудностей.


Сборная команда геофака на соревнованиях по плаванию (Ловелиус 5-й справа). Фото Ю. Туйска

Географический факультет в институте отличался многолетними спортивными традициями, которые поддерживались притоком значительного количества хорошо физически подготовленных юношей и девушек, которые с первого курса включались в спортивные секции института и освобождались от обязательных уроков физического воспитания.
Когда обдумываю жизнь свою,
Много нового о себе узнаю.
Неважно, что беден был мой стол:
Меньше потерял я, чем нашёл.
Были в ней радости, а порой неудачи,
Об этом не сожалею и не плачу.
Удачней мог прожить, быть может.
Давно прошедшее сердце не гложет.
Шрамы оставляют только потери друзей.
Воздать им должное хочу поскорей!
Книги свои, как правило, посвящаю им.
Не помню зла от тех, кем был прежде гоним.
В прошлое ушло давать всем сдачи,
Сейчас времени не хватает свои решать задачи.
Понимаю – потеря времени всего дороже.
И тратить его впустую совсем негоже.
Что было, того никогда не вернуть назад.
Тогда сквозь дебри пробивался наугад,
Сил своих расходовал огромную массу,
А судьба дарила порой дикую гримасу.
Уроки прошлых лет не пропали даром:
Жизнь научила противостоять ударам.
Преодолевая сотни любых неудач,
Нужно успеть решить ещё много задач.
Из нашей комнаты без работы остался на первом курсе только Саша Грачёв и его, как и меня, выручали девочки в коммуне из другой комнаты. Помогать нам было некому. Саша сильно переживал, что тренерской работы по лыжам нигде не было. Спустя много лет, я могу сказать в тысячный раз спасибо тем милым студенткам старших курсов, которые спасли нас от ухода из института на первом курсе, помогая выжить в самое трудное время.
Географический факультет размещался на Посадской улице, дом 26, на Петроградской стороне, и каждый день мы ездили туда на занятия. Работал тренером я три раза в неделю в вечернее время. Первый курс достался мне очень тяжело. Занятия на первом курсе требовали огромных усилий, особенно тяжело было с неорганической химией, и только благодаря организации дополнительных занятий удалось восполнить этот пробел на первом курсе. Получилось это совсем нестандартно: по окончании очередной лекции преподаватель попросила всех остаться, кому не всё было понятно. Когда она услышала, что я ничего не понял, то невольно воскликнула: «Как же вы попали в институт?» После моих объяснений были назначены дополнительные занятия со мной и другими студентами, и на экзамене по химии я получил оценку «хорошо».


Студенты ЛГПИ им. А. И. Герцена на демонстрации, Н. Ловелиус 2-й справа, 1958

Особым вниманием пользовались у нас лекции по общему землеведению, которые читал профессор Леонид Павлович Шубаев. Он хорошо знал сельскую жизнь, и мне нравился его образный язык, по поводу которого студенты даже любовно шутили, что Леонид Павлович всё сравнивает «с оглоблей от телеги». Самым большим успехом пользовался у студентов Евгений Владиславович Максимов, читавший курс географии зарубежных стран. На лекции к нему приходили с большим интересом в связи с тем, что он всегда находил время рассказать о своих путешествиях в горные районы в прошедшее лето и планах на очередной полевой сезон.
Евгений Владиславович настолько мастерски передавал атмосферу исследовательских маршрутов, что каждому из нас хотелось быть в них с ним рядом. Поэтому в каждый очередной полевой сезон у него был конкурс среди желающих ехать в горы вместо полевой практики. Кроме Евгения Владиславовича горными исследованиями на кафедре физической географии занимался Леонид Фёдорович Сидоров, но к нему тянулось меньшее число студентов, хотя районом его исследований неизменно был Памир.


Состав кафедры физической географии в 1966 г.

Нельзя не отметить, что географический факультет был укомплектован тогда великолепными специалистами своего дела, и нам посчастливилось слушать их лекции, работать на практических занятиях и полевых практиках под их мудрым руководством. Историческую геологию преподавал А. С. Гинсберг, динамическую геологию А. А. Каденский, физическую географию читали профессора А. М. Алпатьев, А. М. Архангельский, А. Д. Гожев, доценты З. К. Виноградова, Ж. М. Белорусова, Г. В. Машкова, А. Степанов; ботанику читал профессор В. В. Аникиев, зоологию беспозвоночных вела Е. Н. Фролова. Каждый из них обладал огромным опытом и знаниями, которые они передавали нам в своих лекциях и на практических занятиях. Большая часть моих наставников и учителей ушла из жизни, но память о них будет вечно жить в моём сердце.
Первая полевая практика проходила у нас на биологической станции института, расположенной в посёлке Вырица Ленинградской области. Проблема у меня была только одна: три раза в неделю мне приходилось ездить проводить тренировки в Ленинграде, чтобы зарабатывать на жизнь. Приезжал я с тренировки в Вырицу глубокой ночью и шёл на биостанцию через весь посёлок около трёх километров, засыпая на ходу. Тяжёлым после этого был ранний подъём на занятия. Однажды, в воскресенье, назначили рабочий день на практике, а у меня была тренировка. Накануне Николай Дмитриевич Никитин, руководивший практикой, объявил, что всех, кто не будет в этот день на практике, отчислят с неё, что означало автоматическое исключение из института. Я не мог пропустить свою работу и уехал в город, а когда в понедельник стали выяснять, кто отсутствовал на практике в воскресенье, он сказал, что меня отпустил, хотя на самом деле этого не было. Тем самым он спас меня от исключения из практики и института.


Н. Ловелиус на полевой практике в Вырице, 1958

С тех пор наши отношения с Николаем Николаевичем были самыми дружескими, так как он, прошедший войну, топограф, высоко ценил всех, кто старательно учился и работал. На втором курсе полевая практика проводилась на географической станции «Железо», расположенной в 11 километрах ниже посёлка Толмачёво в среднем течении реки Луги. После окончания института я работал на кафедре физической географии старшим лаборантом и учился в заочной аспирантуре. На полевой практике в «Железо» мне приходилось жить в одной комнате с Николаем Николаевичем в домике для преподавателей и слушать его мудрые советы и крылатые высказывания. Один из его вопросов я запомнил на всю жизнь: «Никола, какие по счёту штаны просидел?», а когда я смутился, он заключил: «Когда трое штанов просидишь, тогда и напишешь кандидатскую диссертацию». Его шутки никогда не были обидными. Однажды, когда у него заболело сердце, он сказал: «Никола, когда я помру, пожалуйста, похорони меня под сосной». Видит Бог, я выполнил его просьбу через несколько лет, когда он умер от инфаркта. Случилось это, когда я был на четвёртом курсе аспирантуры (1970) и работал на кафедре физической географии лаборантом. Николай Николаевич плохо себя почувствовал в городе, как потом рассказывала его жена, и попросил её поехать вместе с ним в город Пушкин, который он очень любил, а не на практику, как приказывал накануне заведующий кафедрой А. М. Архангельский, чтобы провести там занятия вместо С. В. Мухортова, тоже топографа. Он не поехал. После возвращения Никитиных из Пушкина снова позвонил Архангельский и накричал на него по телефону. Николай Николаевич выслушал его без возражений, а спустя несколько минут потерял сознание и умер. Вскрытие показало, что это был у него третий обширный инфаркт, а два других не просматривались, так как были менее обширные и на задней стенке сердца.
На кафедре за похороны поручили отвечать мне и В. В. Клюшкину. На кладбище я поехал один и с большим трудом смог убедить кладбищенского начальника выделить место для моего учителя под сосной. Так, спустя много лет, может быть, шутливую просьбу Николая Николаевича я смог выполнить. Пусть тёплой будет ему земля. Всё это происходило потом, когда позади уже было много учебных и житейских событий.

Проблема выживания в Ленинграде
Одной из самых сложных проблем выживания в Ленинграде для меня было отсутствие жилья. Мой приезд в Ленинградский техникум физической культуры и спорта (ЛТФКиС) «Трудовых резервов» (1954) не давал представления о том, что меня ждёт после окончания техникума. А жизнь столкнула с такими трудностями, к которым я не был готов.
Я уже рассказывал о том, что моё зачисление в ЛГПИ им. А. И. Герцена было под вопросом из-за отсутствия возможности предоставить общежитие. После возвращения из Москвы, где я принимал участие в шестом Всемирном фестивале молодёжи и студентов, оказалось, что мне отказано в зачислении, и только после написания «клятвы» (по совету моего друга Николая Степаненко), что я «не буду требовать общежитие», ректор Боборыкин дал разрешение на приём, хотя документально мне было ранее гарантировано зачисление деканом геофака, профессором Борисом Николаевичем Симевским.
Ситуация изменилась только после успешной работы на целине, куда отправляли студентов первого и второго курсов. По ходатайству бывшего с нами профессора Бориса Ивановича Знаменского (парторга института), мне выделили комнату в общежитии. Эта благодать продолжалась до 1961 года, пока я учился на дневном отделении. Из-за тяжёлого материального положения я был вынужден уйти на заочное отделение, что автоматически лишало меня права на общежитие и прописку, и мне пришлось уехать на работу в город Липецк, где я без прописки прожил половину года.
После возвращения в Ленинград оказался единственный выход – идти работать в отдел милиции порта Ленинград, где давали прописку, правда, без места проживания. Пришлось снимать комнату. Плата была минимальной, так как помещение было просто нишей без света, но вполне пригодной для сна. К счастью, почасовая тренерская работа по боксу в Военно-медицинской академии им. С. М. Кирова вскоре дала мне возможность получить место в четырёхместной комнате для шофёров в общежитии на Боткинской улице. Через три года работы в знак протеста, что не могу получить отдельную комнату, я ушёл из академии и снова лишился жилья. Только после рекомендации Юрия Александровича Сальникова, бывшего тогда президентом Федерации бокса Ленинграда и работавшего в райкоме партии Выборгского района, меня поставили на очередь и с помощью Спорткомитета дали комнату 7,36 м? до подхода очереди по адресу: Садовая улица, дом 88, квартира 39, где на втором этаже было 26 комнат. Радость мою по этому поводу согласились разделить тренеры по боксу Григорий Кусикьянц и Виктор Домбровский. Вместе со мной они перешагнули порог первой в моей жизни комнаты. В ней я прожил до образования семьи, после чего мне дали комнату на первом этаже по улице Мастерской, где было три съёмщика. Площадь комнаты была уже 17 м?. В таком жизненном пространстве мы трое жили несколько лет, до отъезда Ольги Лукьяновны с сыном Володей на Украину.


Юрий Александрович Сальников – президент Федерации бокса Ленинграда (1964–1972)

Я поменял эту комнату на равную на Крюковом канале, а когда меня там обокрали, появилась возможность поменять её на комнату на улице Профессора Попова, дом 1, где в квартире было пять съёмщиков. Эта комната располагалась, как мне потом стало известно, там, где в войну был морг. Кроме того, этот дом построен был без подвалов, а квартира была непригодна для постоянного проживания. В ней я прожил больше 15 лет. Я стоял на очереди, которая была в Ботаническом институте, где я работал с 1969 года. Много лет моя очередь была № 1, но при очередном предоставлении комнат предпочтение отдавалось новому парторгу или председателю местного комитета. Они менялись регулярно и получали площадь.


Анатолий Петрович Александров – президент АН СССР


Лётчик-космонавт, дважды Герой Советского Союза Павел Романович Попович и Н. В. Ловелиус

Мои обращения решить проблему получения пригодной для проживания комнаты получали поддержку от президента АН СССР Анатолия Петровича Александрова – трижды Героя Социалистического труда и президента Федерации бокса СССР, лётчика-космонавта, дважды Героя Советского Союза Павла Романовича Поповича, председателя исполкома Ленинграда Бориса Григорьевича Самсонова, управляющего делами ЛНЦ АН СССР Виктора Сергеевича Мартынова, спортивных организаций СССР. Но реакция жилищной комиссии института была равна нулю. Это продолжалось до тех пор, пока обком профсоюза Академии наук не наладил порядок с очередью в Ботаническом институте АН СССР, которому город регулярно выделял квартиры. Наконец, моей семье была выделена квартира 24 м?. Эту квартиру я получил, когда мне исполнилось 50 лет. «Фокусников» местного масштаба я не хочу даже называть, чтобы не марать моё повествование фамилиями этих чиновников.
Мне показалось уместным написать о безумно трудном пути к получению пригодного нормального жилья в Ленинграде бывшему воспитаннику детского дома. Это при наличии степени доктора наук, звания судьи международной категории Всемирной ассоциации любительского бокса, представлявшего СССР в разных странах на чемпионатах Европы, мира, Игр доброй воли, Кубка мира, Олимпийских игр. На все преодоления несправедливостей был потрачен огромный ресурс сил, здоровья и времени, когда мне пришлось пробивать дорогу, как человеку «без рода и племени», а за спиной была вся Россия добропорядочных людей, умеющих ценить мои человеческие и деловые качества в науке и спорте.

Семья

Владимир Николаевич Ловелиус

Владимир Николаевич Ловелиус родился в Ленинграде 31 мая 1969 года.
Мать – Вийтык Ольга Лукьяновна.
Полтора года он жил с нами в Ленинграде. После грубого обращения матери с Володей во время кормления мне пришлось Володю отвезти в деревню Куты под Львовом к бабушке и дедушке – родителям жены. После оформления развода с Ольгой деньги на воспитание Володи я отправлял на имя деда Луки. Мне иногда удавалось посещать сына в деревне, где он воспитывался до школы. Бабушка и дедушка с любовью относились к внуку. Особую заботу о Володе проявляла старшая сестра Ольги Катя. В любое время года она регулярно приезжала из Львова и опекала его, пока мать не забрала Вову в Киев. После окончания школы Володя поступил в техникум во Львове, а после техникума был призван в Советскую армию. Он служил в Ленинградском военном округе. Обо всех переменах в жизни Володи я узнавал от сестёр Ольги: Кати и Марии.
Установить регулярную связь с Володей удалось только в 2010 году. Несколько раз я летал к нему в Грецию, когда он жил на острове Карпатос – самом близком острове к Турции.
Володя тогда жил с Леной, которая окончила биофак МГУ им. М. В. Ломоносова и по просьбе отца вернулась в Грецию. На Карпатосе она владела магазином, а Володя доставлял товары из Афин. Кроме того, он хорошо владел компьютерами и ремонтировал их в одной из фирм. Так продолжалось до тех пор, пока Лена не уехала в Норвегию на путину, но где осталась навсегда. С разрывом их отношений Володя потерял квартиру, которая осталась её детям и матери.
Магазин она подарила своей подруге. Так Володя оказался, что называется, «у разбитого корыта».
Мне удалось помочь ему купить однокомнатную квартиру и мастерскую в центре Афин. Средства я заработал в командировке на Таймыр (2001–2004). Из запущенной квартиры в Афинах он сделал прекрасную жилплощадь, а потом обустроил и мастерскую для выполнения заказов по ремонту техники, дающей возможность зарабатывать на жизнь. Сначала он не мог найти работу, а когда на свалке собрал и отремонтировал бульдозер, строители взяли его в бригаду со своим «инструментом».
Мы неоднократно путешествовали с Володей по Греции. Так продолжалось несколько лет. Дважды он прилетал в Петербург, и я пытался оформить ему российское гражданство, но, когда его в консульстве спрашивали: «Где вы собираетесь жить?», он отвечал: «В Греции» и получал отказ.
В одном из путешествий была сделана мной Володина симпатичная фотография, которую он поместил в интернете. С этой фотографии началась его связь с Инарой, которая переросла в их совместную жизнь до настоящего времени. Инара из Эстонии, где в советское время служил офицером её отец, а после службы там остался. Однажды, побывав у тёплого моря Греции, она продолжала искать, как остаться здесь навсегда.
Обретение Володей квартиры совпало с их знакомством, перешедшим в совместную жизнь. Сейчас у них есть участок десять соток в 25 километрах от Афин, где они проводят большую часть жизни. Этот участок земли оказался спасением от очень дорогой оплаты электричества и воды в Афинах. Володя построил на участке два жилых помещения для себя и Инары, снабдив их солнечными панелями, позволяющими получать энергию для подогрева воды и приготовления пищи. Эти удобства при минимальных затратах на покупку воды избавляют их от излишних расходов, имеющих место в городе.
Доступная связь по скайпу и электронной почте немного компенсируют возможность видеть и слышать нам друг друга. Недостаток сведений в этом разделе рукописи частично заполнен фотографиями в разное время и текстом из дневниковых записей.


Володя с дедушкой Лукой на прогулке


Володе Ловелиусу 2 года


Володя на велосипеде в сопровождении дедушки Луки и тёти Кати


Володя с дедом Лукой и Катей на пороге дома


Катя с Володей в саду


Володя с цветами для тёти Кати


Володя с Катей и гуси


Фото Володи на оформление визы в Россию, 2011


Володя в Афинах, 2012


Владимир Ловелиус и Николай Ловелиус. Остров Карпатос, 2010 38


Володя (слева) в магазине в Афинах, 2012


Володя в своей квартире в Афинах, 2010


Володя на привале во время путешествия по Греции, 2011


Н. Ловелиус на базаре в Афинах, 2011


Н. Ловелиус в горах Греции, 2011


Володя на привале на берегу Эгейского моря


Греция. Храм на скале


Н. Ловелиус в морском порту в Афинах, 2011


Володя на базаре в Афинах


Справа налево: Валентина Николаевна Ухачёва, В. Н. и Н. В. Ловелиусы. СПб, 2011

Дневниковые записи

* * *
Мои постоянные спутники – дневники,
Они в моей жизни, как яркие маяки.
Простые строчки ложатся в них,
Порой напоминают даже стих,
На стихи нет установки никогда…
Хороши им автобусы, самолёты, поезда,
Сполна воспринимают успех, неудачу…
В состояние сложное я чуть не плачу.
Для них нет отпусков и передышки,
Терпят они непогоду и гнева вспышки.
Многое они повидали на своём веку,
И только из них я истину извлеку.
Пусть даже немного тут для людей
(Чаще всего – для моих друзей),
Чтобы представили эти дороги,
Были удачны они или убоги.
Так было суждено по жизни пойти.
Иного не нужно мне было пути.
И не беда, что они молчаливы.
Мы вместе грустны и счастливы.
    Поезд 237, в. 1, м. 33.
    28.08.2010
* * *
Работал очень долго на износ,
Чтобы попасть на остров Карпатос.
Судьба нас разлучить сумела.
Кому ж вредить она хотела?
Но есть на белом свете Бог!
Володю он мне найти помог.
К тому же вовсе без затей,
Не обошлось и без людей.
Минула уже четверть века,
И я нашёл родного человека.
Давно попал он в дальний край,
Его природа как сущий рай!
Круг испытаний был мне дан.
Блуждал я, горем обуян,
Идти мне было тяжело,
Но наконец-то повезло.
Снова увидеть родное чадо,
Вдруг помочь ему будет надо?
Рождён он был на берегах Невы,
Тех лет Володя не помнит, увы!
Сейчас препятствий больше нет,
Для встреч горит зелёный свет.
Здесь расстоянье – не помеха,
А так – всё есть для моего успеха.
Билеты приобрёл давно,
Пока лишь визы не дано.
Пришёл за нею спозаранку,
Все документы наизнанку.
Откуда взялся на свет Божий?
Закрыть дорогу мне негоже.
Но бюрократия тут бессмертна:
Не быть в Греции без эксперта.
Анкеты мало, паспорт нужен:
Чтобы знать: с кем был дружен?
Куда ты прежде путь держал?
Кто шенгенские визы давал?
Нет ли помыслов у тебя худых?
Здесь нет понятий о родных:
Почти в любом видят злодея,
Не пощадят никого, не пожалеют.
Выдача виз – хорошая работа.
Её сохранить каждому охота.
Отсюда рвение через край.
Терять никто не хочет рай.
Такие консулаты повсеместно,
А люди горюют, как известно.
Никто не даст порушить устои,
Особенно в кризисы и застои.
И хотя занавес открыт железный,
Консулат не будет к вам любезный.
Опыт показал: чем хуже им в стране,
Тем они ближе к просящей стороне.
Так было, скажем, в Северной Корее,
Где всё в посольстве делали скорее,
Кино показывали и нас кормили,
А в Штатах просто о нас забыли.
Сытость быстро полюбит народ,
К этому всегда будь готов наперёд.
И нет здесь места для удивления
(Как, впрочем, и другого мнения).
Вот снова жду на ступеньках час.
Неизвестно, что предложат сейчас?
Могут отодвинуть выдачу визы,
Такие бывают в жизни сюрпризы.
Только бы не пропали мои билеты!
Никто не понесёт за это ответа.
Над всем есть промысел Божий:
Может, и в этот раз он поможет?
До решенья осталось менее часа…
Уже не хватает мне нервов запаса.
Пока сижу лишь один на приём,
Хотя волнуюсь с Володей вдвоём.
И не потеря билетов пугает,
На день задержка всё поломает.
Бога прошу: помоги ещё раз
Справедливости ради, не напоказ.
    5.10.2010. 9:42
* * *
Я спешу долги всем тем отдать,
Кто заслужил земную благодать.
Они служили честно много лет,
Достойным должен быть им ответ.
    6.10.2010
* * *
Летим на юг, навстречу Солнцу,
Бьет яркий свет в квадрат оконца.
Звуки чужого языка – от потолка,
Что встречу Володю, не верю пока.
До этой встречи несколько часов —
Но радость всё растёт моя без слов.
В Киеве была последняя встреча,
В памятном 1972-м, страшно далече.
Минула с тех пор целая вечность,
Володя сберег свою сердечность.
Смог сам понять, что нет моей вины, —
В нашей честности азы всего видны.
Я прошёл нелегкий в жизни путь,
Некогда мне было отдохнуть,
И когда забрезжил уже закат,
Не нужен к прошлому возврат.
Постоянно я работал без конца,
Свято верил в доброту творца.
Ничего нельзя вернуть назад,
Нет для понимания преград.
Всё расставим по своим местам,
Сын выводы все сделает сам.
Наверное, был я плохим отцом,
Но сейчас отдам ему свой дом.
Возьму себе и часть его забот,
Ко всему готовый я наперёд.
Он жизненным опытом уже обладает
И цену каждому поступку, думаю, знает.
Нашёл свою нишу в южном краю,
Здесь комфортно, как в земном раю.
Кругом море на его острове малом,
С работы приходит всегда усталым.
Рядом с ним – симпатичная жена Лена,
Он её родственникам – добрая замена.
Переживают они, что нет своей земли:
Здесь кто её не имеет, тот «на мели».
Потому всё их хозяйство – кот и пёс,
Работают за свой кредит на износ…
Не торопится хорошо платить босс,
На специалистов тут малый спрос.
Основное занятие – туристов обслуга.
Радуюсь, что у Володи добрая подруга.
Двое мальчишек у неё к ним в придачу,
Их воспитать и учить – сложная задача.
Все стороны жизни увидеть смогу,
За целых десять дней, а не на бегу.
Должно быть, уютно жить на берегу,
Своим участием им малость помогу.
В Грецию мне долгая была дорога.
Со стороны вижу: жизнь моя убога.
Работал без конца в холод и мрак.
Сколько ещё смогу жить вот так?
Нет пока на этот вопрос ответа…
А уже пройдена почти вся планета.
Заглянуть удалось и в космоса дали.
Плохо, что слишком рано ноги сдали.
Травма экспедиционная не даёт покоя,
Но пока сбережён от лени и застоя.
Задача сейчас – беречь здоровье дольше, —
Нет ничего важней для меня и больше.
Прошли сквозь пелену сплошных облаков.
Под нами, как ульи, сотни белесых домов.
Почти южного типа красивые горы,
Извилистые дороги в людские норы.
Всё вокруг обработано – до клочков, —
Пейзаж подобный для меня не нов.
Красив и ухожен Афин аэропорт,
Он напоминает нашего юга курорт.
Под нами легендарная Греции земля, —
Пополнилась дорожная биография моя.
Слава Богу, родину Олимпиад достиг —
Навсегда запомню этот счастливый миг!
Расположен аэропорт в котловине,
Совсем не представлял я его доныне.
Вижу здесь массу воздушных судов,
Которые прилетели из разных концов.
Народ из разных стран и областей.
Сложно угадать: кто друг, кто злодей.
Есть вооруженные полицейские тётки,
Навешано на них железа до самой плоти.
Все важные, как гусыни, при исполнении.
На лицах нет даже признаков удивления.
Одним словом, – форменные изваяния,
Украшающие огромное аэропорта здание.
Давно я не наблюдал такого разнообразия
Красивых людей и образцов безобразия.
После этого поймёшь, как щедра природа,
Создавшая великое разнообразие народа.
    Аэропорт Афины, 08.10.2010. 14:42
* * *
Осталось тридцать минут ждать…
Это хуже, чем кого-то догонять.
Самое утомительное – ожидание,
Хоть аэропорт – хорошее здание.
Всё бы можно было терпеть,
Но слишком жёстко тут сидеть.
Даже необходимости ради,
А не для доброго чужого дяди.
Прошли расставания много лет,
Пережить успел я уже массу бед.
Опыт давался большим трудом,
Тяжело, когда отсутствовал дом.
Нет оправдания опыту такому.
Володя должен жить по-иному.
Основа всего доброго – созидание,
А не святых чувств поругание.
Нет перспектив у такого пути,
Другой дорогой нужно идти.
Поиск дороги – сложная задача,
Мудрое решение – нельзя иначе.
В конце тоннеля бывает свет,
На все испытания получап ответ.
Он был подарен самой судьбой.
Никто не мешает – мы снова с тобой.
    Греция, 08.10.2010
* * *
Наивность помешала взять еду,
Пришлось перекусывать на ходу.
Плохая затея – в аэропортах еда:
Для любого здоровья таится беда.
На столе в доме лежал шоколад,
Не самый лучший был, а наугад
(К сожалению, он остался дома).
Еда в аэропорту всем знакома.
Я думал: покормят, так было пока.
Только бутерброды были на борту, —
Сам себе создал нелепую суету.
Всё совсем поменялось, стало иным:
Прошлое обеспечение ушло, как дым,
Полностью улетучилось на глазах, —
Мало кто думал, что может быть так.
Теперь пожинаем плоды «свободы».
Стали врагами нашего Союза народы.
Хорошо была спланирована разруха.
От «перестройки» Горби – злого духа.
За «Нобеля» разорил он Россию вмиг,
Втянул страну в полосу интриг.
В прошлое ушли и совесть, и честь,
Зато миллиардеры теперь у нас есть.
Все ресурсы приватизировали себе,
Народом созданные в тяжком труде.
Бьётся в агонии промышленность страны.
Неумело руководят юные бравые пацаны.
Порушена подготовка трудовых кадров —
В тупике образование – на сотни ярдов.
Навязана стране «Силиконовая долина».
Смотреть в затылок США – чертовщина.
Наука России рождала умение побеждать, —
От «новых» установок – только беды ждать.
Когда образцами становятся актёры,
Вокруг оживают потенциальные воры.
Умело изображающие – «созидание»,
Уничтожая российское образование.
    Остров Карпатос, 12.10.2010
* * *
Мне много радости и грёз
Подарил остров Карпатос.
Так случилось невзначай:
Посетил я почти земной рай.
Здесь тепло зимой и летом,
Володи жизнь Леной согрета.
Стала понятней всему цена
И как судьба сына решена.
Хорошо он знает своё дело,
В технике работает умело.
Отдаёт себе отчёт во всём,
Обустроен им уютный дом.
Лучшего и желать не надо, —
За все мытарства им – награда.
Вот только нет своей земли,—
По этой части они «на мели».
Земля здесь всё: и хлеб и соль.
Как бы одолеть им эту боль?
Моя помощь слишком мала,
Не развяжет она тугого узла.
Очень скромны мои сбережения, —
Они не уменьшат их напряжения.
Живут не в России, в другой стране.
Не всё понятно пока что мне.
Ещё я работаю, и всё в норме,
Вдруг окажусь уже не в форме.
Одна надежда – на резервы,
Чтобы сохранить свои нервы.
Сложно решать клубок задач,
И тут – хоть смейся, или плачь.
Даже не знаю, как ему помочь,
Когда откочую с острова прочь.
От таких проблем голова кругом,
И нельзя обсудить их с другом.
Мудрый совет мог дать Анатолий,
Но он далеко… Грустно – до боли.
    Пляж о. Карпатос, 12.10.2010.
* * *
День второй прошёл, как во сне,
Радовался я, словно птица весне.
Знакомился с островом Карпатос,
Куда меня зов сына моего занёс.
Много я видел на свете чудес.
Здесь – море синее и хвойный лес.
Природа южная и камни вокруг.
Туго приходится – нет почвы, друг.
Работают на острове лесники,
Известны им природы «пинки».
Жарко бывает весной и летом:
Люди не ходят в шубы одеты.
Холодное время весьма условно,
Его переживают спокойно, ровно.
Сезоны меряют явкой туристов,
Когда для купания море годится.
Живут люди мирно, без суеты.
В наше время – это предел мечты.
Вот и забрался Володя в эти края.
За него с женою Леной радуюсь я.
На Карпатосе он одиннадцать лет.
По его мнению, лучшего места нет.
Руки у него хорошие и мозги есть,
Что сделать он может – не перечесть.
Прежде всего квартира и тишина.
Всегда рядом с ним надёжная жена.
Большего, кажется желать не надо,
За трудные годы дано всё в награду.
Были у Володи разные времена
(Как у меня – бывшая львовская жена).
Теперь у него всё отлажено сполна,
Пройдена работа трудная не одна.
На хозяина работа здесь – норма.
Чтобы без конфликта и шторма.
Своё дело иметь – сложная задача,
Но ничего не сделать пока иначе.
Для своего бизнеса нужен капитал.
Но срок работы в Греции ещё мал.
К счастью, Елене смекалка дана:
Содержит магазин и чуткая жена.
Володя помогает, сколько есть сил,
Только бы туристов сезон приносил.
Но это, в основном, сезонная работа.
Средства для жизни весь год забота.
Созидают они – как рабочая пчела,
Никому на острове не делают зла.
В идеальном состоянии держат дом,
Хотя душит кредит сейчас, и потом.
Нет беззаботности на их лицах:
Даже не чувствуют, где граница.
Без ностальгии они здесь живут,
Их постоянный кормит труд.
Мне выпало счастье видеть это.
Лениной добротой всё согрето.
Теперь моя душа будет спокойна:
Володя с Еленой живут достойно.
    О. Карпатос, 10.10.2010
* * *
Сегодня собирались брать керны.
Выедем после завтрака, наверно.
Хватило соображения взять бур,
Хотя в доме тогда был полный сумбур.
Не стал откладывать «на потом»:
Слишком далеко Володин дом.
Когда ещё смогу я в Греции быть?
Хотя эти края нельзя не полюбить.
У этой Земли заслуг не перечесть,
Олимпиады рождены поэтому здесь.
Можно сказать, что тут рай земной.
Ясно, почему тяжело уезжать домой.
    О. Карпатос, 10.10.2010
* * *
Ветра нет, кругом тишина,
У моря работает Володина жена.
Вымывают волны добела песок…
В этом краю я совсем не одинок.
Примостились здания на берегу…
Красотами насладиться я не могу:
Мыслям творческим нет преград,
Бреду по берегу опять наугад.
Родились философы именно здесь:
Для созерцания волн всё тут есть.
Сюда попасть чрезвычайно я рад,
В этом событии Володя «виноват».
Занесло его в этот земной рай.
Из опыта моего – лучший край.
Главное достоинство – всегда тепло,
Убедиться в этом мне повезло.
Никто не помешал тут побывать,
Годы прошедшие вновь осознать.
Понять, как устроен мир островной…
После тепла не хочу в холод домой.
Только сильнее нас обязательства,
Душащие здравые обстоятельства.
Сложное желание Володе помочь:
У него во Львове есть сын и дочь.
Рассматривали донором его всегда,
Не дарили радости ему никогда.
Спасением стала чужая страна.
В награду за всё ему Лена дана.
Бедовали они вместе много лет.
Сейчас вспоминать желания нет…
Красивые отношения, уютный дом…
Чувство такое, что вечно жил в нём.
Есть для отдыха несколько дней.
Туристам благо на Карпатосе:
Море и пляжи – во всей красе.
Здесь промышленность не коптит,
Вот только рабочих мест – дефицит.
Однако зимой на острове мало людей,
Тогда магазин Лена закрывает скорей.
Это пока лишь одно надёжное место.
Что будет потом впереди – неизвестно.
Володя весь день в компьютерных делах, —
Заработная плата небольшая на островах.
Лучше всех живут здесь местные греки:
Им досталась земля ещё в прошлом веке.
Они могут порой жить на материке,
Когда всё в порядке в их кошельке.
Иное дело – пришлый на остров народ:
Не имеет уверенности на день наперёд.
Но здешняя природа всех сюда манит,
Для Володи в придачу любви магнит.
Вот и выживают с Леной они вдвоем,
Под огромный кредит построили дом.
Даже не дом – у них только квартира,
Есть куда укрыться от целого мира.
Дети Лены учатся на материке,
Их перспектива – на пляжном песке.
Работу на острове найти – проблема —
Мной уже описывалась эта тема.
Грекам не представить холод и стужу,
Когда без шубы нельзя выйти наружу.
После серии войн люди были босыми,
Поэтому так стоек народ России.
Здесь нету проблем тепла и воды,
В тёплых одеждах нету нужды.
Погода переменчива чуть не каждый час,
Но круглый год здесь тепло, не как у нас.
Может быть, подобное есть в Крыму,
Всех желающих жить в Греции я пойму.
Невозможно жить здесь без работы, —
Собственная земля снимает эту заботу.
Землю иностранцам тут не продают:
Законы Греции это делать не дают.
Только для греков такой нет проблемы, —
Это сохраняет устойчивость системы.
В России готовы всё оптом продать.
Разве можно хорошее от этого ждать?
Нет оснований проводить параллели,
Когда разорить Россию – явные цели.
Над этим работает мировой капитал,
Все рвутся на правящий пьедестал.
Распродать всё спешат пока у власти,
Взамен на зарубежные им сласти.
Трубопроводов и танкеров мало, —
В такую кабалу Россия уже попала!
Лживая забота партий заказных
При минимуме средств для живых.
Спит ещё «послушное большинство»,
Со стадом овец показавши родство.
Устанут люди наблюдать сытые лица…
Так ведь не может всё долго длиться.
Бывало в России подобное много раз…
Не дайте разорить нашу страну сейчас!
    О. Карпатос, 12.10.2010
* * *
После работы Володи и Лены
Вместе ужинали непременно,
Потом смотрели фильм в Интернете.
«Мировое правительство» в ответе.
Страшное положение будет в мире,
Прозвучало для меня новым в эфире.
Показано, как будут править людьми —
Это давно придумано не людьми.
Для них всё без исключения – стадо.
Без особых усилий ими править надо.
Продумывают свой каждый шаг они.
Круглые сутки, целые, долгие дни.
Дурачат они всех, как малых детей,
Рождая массу безумных идей,
Чтобы заняты были у всех умы,
Отвлекая людей от понимания тьмы.
Надуманы массовые приватизации,
Богатство разоряющие нашей нации.
Глобальная задача – править миром —
Достигается войнами и ТВ эфиром.
В их руках давно работают все СМИ,
Управляющие ресурсами и людьми.
Бредёт по жизни наш простой народ,
Ведёт его правительство без забот.
Утончённые методы у них в природе,
До тонкости знают людей породу.
Толпа, падкая на чужие развлечения,
Для обмана не нужно мудрости гения.
Мировое правительство – давно не миф.
«Мировой порядок» спрятали под гриф.
Под видом организаций типа ООН
В мире глушат народный стон.
Эксплуатация недр дошла до предела
(До бедности народа никому нет дела).
Главной стала нажива любой ценой
Во имя процветания Америки одной.
Их главное оружие – войны и наркота.
Сделать всех рабами Штатов – мечта.
Главная беда: попадание России туда,
Куда её втягивают наёмные господа.
Идеологов долго готовили за рубежом, —
Они отрабатывают своё обучение потом.
Много лжепатриотов в нашей стране,
Душу продавших вражеской стороне.
С лживыми лозунгами глобализации
Губящих основы русской цивилизации.
    О. Карпатос, 12.10.2010
* * *
Сижу я вновь на берегу
И насладиться не могу
Музыкой, что всем известна.
Она, как вечность, интересна.
Особый смысл у волн прибоя,
И берег здесь лишен покоя.
О как чудесен этот шум!
Он порождает массу дум.
О том, как вечность непроста,
Нам шепчут этих волн уста.
Когда затишье в море нежно,
Не относись к нему небрежно.
Всегда сурово в непогоду,
Шумит, ревет, волнуя воду.
Стихию сложно нам понять,
И нету наших сил её унять.
Пред ней бессилен человек,
И слаб его короткий век.
Немного понял он природу,
Как гибли целые народы.
Созрел его новый взгляд:
С Землей устроить мир и лад.
На берегу океана всё стало видней.
Наблюдая за морем много дней…
    Карпатос. 14.10.2010
* * *
Я снова у моря, погода – что надо,
Но острова не коснулась прохлада.
Солнце палит просто неимоверно:
Можно сгореть от него тут наверно.
Но должна помочь загара дозировка, —
За прошедшие дни выходило ловко.
Володя и Лена на своей работе,
Нет передышки у них и в субботе.
Нельзя считать, что это благодать:
Их кормит то, что смогут продать.
Другой работы на Карпатосе мало, —
Только бы средств на жизнь им хватало…
    О. Карпатос, 15.10.2010
* * *
Что будет дальше – угадать сложно,
При наличии работы здесь жить можно.
Много значат квартира или дом, —
Все остальное можно добыть потом.
Тридцать евро – цена рабочего дня,
Такая малая оплата удивила меня.
Когда на работу берут без охоты,
Такие удержат недолго заботы.
Ради детей, чтоб был у них дом…
А как будет дальше? А что потом?
Остаётся загадачной перспектива,
Хотя погода на острове – на диво.
Нет того холода, что на материке,
Купаются в чистом море, не в реке.
Но всё же это станет обузой,
Когда их дети окончат вузы.
Приложению сил здесь места нет.
На материке – работай много лет.
Предстоит им жить в ином краю,
А их родителям – в островном раю.
Кажется реальным будущее такое, —
Эти размышления не дают покоя.
Не нахожу выхода из этого тупика
(Он, конечно, есть – почти наверняка).
Великое благо, когда любовь им дана:
Тогда не страшны будут чёрт и сатана.
Важно находить выход из тупиков.
Главное, чтобы каждый был к тому готов.
    О. Карпатос, 15.10.2010
* * *
Вечернее застолье перед глазами…
Они не понимают, а губят себя сами.
Поводом был приезд мой на остров:
Запредельное количество было тостов.
Народ из Грузии – в друзьях у Володи.
Безобидная встреча нужна была вроде.
Вино добротное и в бутылках водка…
Встреча друзей на Карпатосе – находка.
Пьют молодые люди – без понятия.
Не нахожу, что это лучшее занятие.
Нет у меня права их наставлять:
Самим им нужно последствия знать.
Увлечение рюмкой – дорога в никуда.
Даже затрата денег – тоже не ерунда.
Работают парни много и здесь живут,
Заработанные средства родным шлют.
Снимают квартиры, живут нетесно.
Что ждёт их в перспективе – неизвестно.
Хозяйку застолья друзей – Леной зовут,
Она из Днепропетровска, замужем тут.
Хорошенькое созданье со всех сторон.
Муж – достойный работник, толковый он.
Сын её – школьник, по имени Николай,
Был сюда завезён давно, в этот край.
В отличие от его родителей, он белый,
Помогает Лене по дому со знанием дела.
Мы оставили застолье раньше всех,
В целом наша встреча имела успех.
    О. Карпатос, 15.10.2010
* * *
Солнце надолго ушло в облака.
Толину статью буду читать пока.
Божественное место – остров Карпатос,
Счастливый случай сюда занёс.
Здесь живёт и работает сын Володя, —
Лучшего места нет в Греции вроде.
Немного людей, никакой суеты,
Свободным себя чувствуешь ты.
Никому нет дела до твоих проблем…
Володя хочет остаться здесь совсем.
Такое решение не каждому впору:
Только для тех, кто не рвется в гору,
А в такое место, где мало людей.
Мне понятен смысл его идей.
Они приходят, когда спокойно.
Володя заслужил этого достойно.
Только угнетает дорогая «социалка».
Мне их с Еленой немного жалко.
Она летает в Швецию гасить кредит,
У Володи всегда за неё сердце болит.
Радует, что они вместе находят пути,
Как от таких проблем скорее уйти.
Мне нравится их разумный подход
И видение решений далеко наперёд.
Обдумывают решения со всех сторон, —
Своё появление тут принимаю за сон.
Бывают же в жизни счастливые сны!
Радуюсь я этому, как приходу весны.
    О. Карпатос, 16.10.2010
* * *
Оказался счастливым юбилейный год, —
Даже не представлял, как он пройдёт.
В нём выпало много счастливых минут,
Даже представить не мог, что буду тут.
После своего Таймыра, родины холодов, —
В краю, где не бывает снега и льдов.
Здесь всегда тепло и мало дождей —
Ничего общего нет с тундрой моей.
Здесь тёмные ночи и яркие дни.
Нашему крайнему югу почти сродни.
Живут на острове в основном греки —
Вполне успешные человеки.
Здесь немного пришлого народа,
Сюда притягивают покой и свобода.
Масса туристов только в летние дни —
Самая рабочая пора для моей родни.
Только тогда магазин приносит доход —
Сезонными заработками живёт народ.
    О. Карпатос, 16.10.2010
* * *
Подошёл к концу греческий маршрут.
Многие заботы в Петербурге ждут.
В Греции было всё ново и интересно:
Тёплое море, Володя и Лена – чудесны!
Очень много пройдено Володей дорог,
Сейчас всё встало на место, видит Бог.
Вместе были много у моря и дома,
На теплоходе проводил до аэродрома.
Расстались как должно самым родным,
Годы нашей разлуки растаяли, как дым.
На связь в Афины к нам выходила Лена.
Их видеть каждый год надо непременно.
    Афины, 18.10.2010

Путь в науке

Рождение идеи нового жизненного пути – 1963 год
Во время сдачи экзаменов весенней сессии 1963 года ко мне подошёл наш преподаватель Евгений Владиславович Максимов со словами: «Ловелиус, последний раз зову с собой и в случае отказа больше звать не буду». Попасть в его экспедицию считалось большой удачей. Прежде предложения Евгения Владиславовича я не мог принять, так как за время экспедиции нужно было самим платить за питание, а у меня таких денег никогда не было в запасе, я не признавался в этом, а под разными предлогами отказывался от его предложений.
На этот раз пообещал ему, что, если сдам экзамен по почвоведению, на который я шёл, то поеду. Экзамен я сдал, а когда вышел из аудитории, то увидел поджидающего меня Евгения Владиславовича и сказал, что готов выполнить своё обещание. Так и случилось, через несколько часов я был в поезде вместе с другими членами экспедиции. Уезжали мы поездом до Москвы, а оттуда на восток страны. Предстояли маршруты к ледникам Восточного Саяна и Кодара.
Восточный Саян
Первым предстояло посетить Восточный Саян, туда мы добирались поездом до Иркутска, а далее на арендованной машине через Слюдянку в посёлок Монды. Здесь предстояло оставить наши лишние вещи и уже без машины двигаться в район горы Мунку-Сардык.
В Москве Евгений Владиславович водил нас в Институт географии АН СССР и знакомил со своими коллегами, занятыми высокогорными исследованиями в разных частях страны. Наиболее яркое впечатление тогда оставила встреча с В. С. Преображенским, одним из первооткрывателей нового ледникового района и автором книги «Кодарский ледниковый район» (1960).
В продолжительной дороге все успели отоспаться и читали специальную литературу, так как каждый знал, что ему нужно изучать, кроме меня. А мне предстояло определить направление своих научных интересов в процессе экспедиции, присматриваясь к тому, что делает Евгений Владиславович и его уже опытные студенты.
Читая журналы «Гляциология», я нашёл в 9-м номере за 1963 год интересную статью В. Н. Адаменко, посвящённую реконструкции динамики ледников в горах Полярного Урала по годичным кольцам деревьев лиственницы. Она мне понравилась, и я подумал, что смогу работать в этом направлении. Евгений Владиславович поддержал идею начать работу по сбору образцов; оставалось лишь купить ножовку. Было решено начинать сбор образцов-спилов лиственницы на верхней границе леса для анализа изменений природных условий в горах Восточного Саяна по величине прироста годичных колец. Это было началом совершенно нового направления в моей работе, по которой я начал собирать образцы и все сведения из литературных источников.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/nikolay-lovelius/ludi-i-dorogi-v-moey-zhizni-uroki-sudby-65214306/) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.