Читать онлайн книгу «Ген химеры. Книга 1» автора Мария Храмкова

Ген химеры. Книга 1
Мария Викторовна Храмкова
Химеры
После глобальной войны население Земли значительно сократилось. Изменилась политическая карта мира, а расы и национальности перемешались. Генетические изменения привели к появлению особых людей. «Одаренные» – так стали называть тех, кто мог видеть мир иначе, мог изменять его. Одаренные изолировались на скрытом от глаз Острове в Мировом океане, где вместе с себе подобными совершали открытия и двигали науку вперед.
А на Большой земле, в городе-государстве Метрополь, власть оказалась в руках протектория – беспощадного тоталитарного органа управления. Чтобы избежать стычек между одаренными и обычными людьми, служители протектория жестко поделили всех на две возрастные группы.
К Первому классу относятся дети до шестнадцати лет, обладающие сверхспособностями. Они пользуются привилегиями общества, властью, богатством и неприкосновенностью.
Тогда как Второй класс – взрослые, лишенные дара, – практически не имеет прав. Ойтуш и Сати из разных классов осмелились полюбить друг друга, зная, что уже только за это всевидящий протекторий карает смертью. Но, к счастью, они не первые, кто бросил вызов сверхдержаве.
Книгу Марии Храмковой в жанре киберпанк проиллюстрировал художник Дмитрий Нарожный.

Мария Храмкова
Ген химеры. Книга первая

Художник Дмитрий Нарожный


© Мария Храмкова, 2020
© Дмитрий Нарожный, 2020
© ООО «Издательство «Абрикос», 2020

Глава 1
Метрополь
Ойтуш слышал, как шумит море. Волны неспешно накатывали на берег, поглощая гальку. Вдалеке море было не отличить от неба, как ни смотри туда, где должна быть линия горизонта. Невозможно понять, вечер сейчас или утро, ведь в этих краях – он точно знал – не бывает ни приливов, ни отливов.
Рядом с ним была девушка. Ее фиолетовые волосы развевались на ветру, и лица за ними было не видно. Зато сразу становилось понятно, что она ждет ребенка.
Кровь запульсировала в виске: пора просыпаться.
Больше всего на свете Ойтуш хотел сейчас остаться в своем сне. Там, где низкие темно-синие облака, наполненные дождем, – они вовсе не угнетают, а, наоборот, успокаивают. Где шелестит галька, съедаемая серыми волнами, и соленый воздух хочется вдыхать полной грудью. Там, где им с Сати больше не нужно убегать и прятаться.
Пульсация перерастает в надоедливую боль – прошло ровно семь часов, отведенных ему на сон. Мозговой таймер невозможно перепрограммировать.
Сновидение отступает, и на смену свежести моря приходит затхлость химического склада. Кто-то другой, возможно, и не войдет сюда без защитного костюма, но для Ойтуша это дом. Снятый за небольшую плату отсек заброшенного склада отравляющих веществ, над которым проходит ветка метро. Грязно, сыро, капает с потолка, зато нет камер видеонаблюдения. Идеальное место для тех, кто скрывается от протектория.
Снова разряд боли, на этот раз уже сильнее. Выпростав руку из-под одеяла, Ойтуш находит висок и десять раз постукивает по нему пальцем, мысленно считая от десяти до одного. Только так можно отключить эту дрянь в мозгу: убедить ее, что ты действительно проснулся и уже можешь считать и выполнять простые движения.
«Доброе утро, Ойтуш Эвери», – произносит негромкий голос в его голове.
– Да уж, доброе – не то слово, – отвечает Ойтуш, зная, что его все равно никто не услышит.
«Сегодня четверг, 2 апреля 2209 года. В Метрополе ожидается пасмурная погода, осадки в виде снега и дождя. Однако служба метеоконтроля обещает, что разгонит тучи к полудню…»
Чипы, которые вживляют всем гражданам старше шестнадцати, умеют не только по-садистски будить, но и сообщать последние новости. К сожалению, звук, в отличие от таймера, отключить нельзя.
Сати, как всегда, ушла очень рано, оставив после себя смятую подушку, а на столе – остатки вчерашнего ужина. Ойтуш все время задавался вопросом: сколько еще она будет подкармливать его – таскать обеды из своей школьной столовой? Рано или поздно кто-нибудь из интуитов заметит, что маленькая хрупкая девочка берет супа и жаркого куда больше, чем остальные. Тогда не избежать проблем.
Сати. Та самая девушка из сна Ойтуша… вот только сейчас ей всего пятнадцать. Они принадлежат к разным социальным классам, и по закону им запрещено быть вместе. Она – Первый, элитный класс, на который общество возлагает большие надежды, а он – Второй, рабочий класс, обладающий куда меньшими правами и возможностями. Да, через год их классы сравняются, но сегодня Ойтуша могут расстрелять даже за то, что он просто держит ее за руку.
«Температура вашего тела составляет тридцать восемь градусов Цельсия. Самочувствие оценивается как четыре из десяти. Рекомендуется срочно пройти обследование на дот-вирус», – продолжало вещать «радио».
Дрожащими руками он наливает воду в стакан. Мутная, с желтоватыми хлопьями, но другой здесь не достать. Пытается сделать глоток, но ком в горле не позволяет. Ойтуш заходится сиплым кашлем, брызгают слезы, на лбу выступают бисеринки пота.
Боли, ломота во всем теле, слишком яркие сны – пора было признаться самому себе, что он подхватил-таки дот-вирус. Тот самый. Десять лет назад страшная эпидемия унеслатысячи жизней. До сих пор непонятно, что стало ее причиной – злой рок или же случайно созданное учеными смертельное оружие. Человечество думало, что раз и навсегда победило рак, выделив группу вирусов, способных атаковать опухоль. Но эти вирусы слишком быстро мутировали. Вместо волшебного лекарства от рака люди получили молниеносно распространившуюся заразу, вызывающую сначала что-то похожее на грипп с очень высокой температурой и причудливыми галлюцинациями, а позже – отказ почек, печени и легких. Люди задыхались, все время видя красочные сны.
Какое там обследование, пора вставать в очередь за сывороткой, и как можно скорее. Хорошо, если удастся получить иммуноглобулины хотя бы через неделю, – может, до этого времени он как-нибудь дотянет.
Две таблетки экстазина летят в рот вместе с неразогретыми остатками ужина. Теперь половину рабочего дня он точно осилит. Сати категорически против экстазина – пристраститься к нему легче легкого. Но Ойтуш просто не может не выйти сегодня на работу. Впрочем, как и в любой другой день: граждане Второго класса вообще не вольны выбирать себе распорядок дня.
Подумать только, Ойтушу Эвери всего двадцать – тот возраст, когда ставишь перед собой осознанные цели, когда уже есть опыт, но еще не утрачена способность мечтать. Будь он здоров и силен, имей он одаренность, вполне возможно, он сделал бы что-то грандиозное, может, вообще изменил бы мир.
Но нет, ему не повезло.
Считается, что одаренность проявляет себя до шестнадцати лет, именно поэтому детей принято чуть ли не на руках носить. Любой ребенок – потенциальный одаренный, а значит, тот, за кем стоит будущее этого чудом уцелевшего мира. Прекрасно оборудованные школы, высокая стипендия, здоровое питание, лучшие врачи, тренеры, массажисты, множество привилегий, прав и особых возможностей – все это включено в понятие «Первый класс».
Ойтуш тоже когда-то был в Первом классе. Он иногда вспоминал то время, когда, как и сверстники, считал себя пупом земли. Это была веселая и беззаботная жизнь, в которой слова «нельзя» попросту не существовало. Но все хорошее закончилось: не найдя в парне ни грамма одаренности, протекторий постановил вживить в его мозг чип. Так из Первого класса он переместился во Второй.
Тем не менее все могло быть гораздо хуже. Ойтуш мог никогда не встретить Сати.
Закинув упаковку с экстазином во внутренний карман старого пальто, он покинул химический склад и вышел под мокрый снег. Над спальными районами Метрополя облака практически никогда не разгоняли, и из-за тяжелых туч, нависавших над домами-муравейниками, день было почти не отличить от ночи, особенно в межсезонье. Миновав с десяток казино с неисправными, но зато очень яркими светодиодными вывесками, Ойтуш по привычке пробежался глазами по аптечным киоскам. Почти на каждом у него на пути висело: «Сыворотки нет и не будет» или «Только для Первого класса». Город охватывала новая волна эпидемии дот-вируса, а значит, совсем скоро в морге будет работы выше головы.
Послышался низкий гул. Должно быть, где-то там, над облаками, в тысячах километров от Метрополя, пролетал глайдер. Однажды Ойтуш видел его вблизи: серебристый корпус с острыми крыльями, а на брюхе – лавровый венок, известный всему миру как символ одаренности. Глайдер перевозил одаренных на Остров, туда, куда Ойтушу было никогдане попасть. Парень замер и жадно уставился в небо, где скоро стало не видно ничего, кроме низких красновато-коричневых туч. Звук с каждой секундой удалялся, и сердце Ойтуша сжалось от той самой невыносимой тоски, которая бывает всякий раз, когда ты приближаешься к чуду, а потом упускаешь его безвозвратно.
Надо было спешить на работу. Стараясь больше не думать о глайдере, он пошел к метро.
* * *


В городском морге Ойтуш считался уже опытным специалистом. В шестнадцать он был распределен в сферу медицины, которая, по мнению протектория, подходила ему больше всего. Ойтуш был абсолютно согласен, он учился с удовольствием и уже представлял, как будет работать врачом. Но из-за одной истории на четвертом курсе медакадемии его отчислили и прислали сюда.
Работа была конвейерной. Ровно в восемь, облачившись в хирургический костюм, надев маску и пластиковые очки, Ойтуш заступал на рабочее место. В его обязанности входил прием тел, первичная обработка, изъятие органов. Ему было где оттачивать хирургические навыки.
А дальше – маркировка пакетов с изъятым материалом и передача их в отдел переработки. В Метрополе ничего не пропадало, даже из волос делали парики и какие-то украшения – Ойтуш не горел желанием вдаваться в детали.
Сегодняшний день обещал стать одним из многих: неприятный рутинный труд, воспоминания о котором побыстрее хочется выкинуть из головы по дороге домой.
Едва Ойтуш переступил порог «холодного цеха» – так назывался его отдел морга, – как над одним из грузовых лифтов загорелась лампочка.
– Ого, рано сегодня, – бойко произнес низенький мужчина в возрасте, работавший за соседним столом.
– Так лекарство в городе закончилось, Риши, – ответили ему. – Сегодня нам будет не продохнуть.
– Давай этого я возьму, – сказал Риши, с энтузиазмом затаскивая на стол тело в полиэтиленовом пакете. – О, дама. Люблю, когда утро начинается с прекрасного.
В отделе давно сложилось негласное мнение, что Риши не совсем здоров психически: ну кто еще мог работать здесь с таким почти неприкрытым удовольствием? Он приходил на службу раньше всех, уходил последним и не брезговал самой грязной работой. Однако с этим крепким стариком было о чем поболтать, несмотря на все его странности.
На обработку тела у Ойтуша уходило обычно около сорока минут. На запястье у всех мертвых была отметка с временем и причиной смерти. Для большинства граждан Второго класса эта причина обозначалась весьма приблизительно, ну разве что кроме тех, кто занимал высокие должности. Люди умирали от голода, инфекций, переохлаждения, травм на производстве и очень редко – от старости. Опыт стариков не ценился, для государства они были балластом – теми, кто уже не может полноценно работать, но все еще продолжает есть и занимать в городе какое-нибудь жилище.
– Ойтуш, возьмешь малыша? – спросил один из коллег, наполовину сдвинув с лица одноразовую маску. – Тут ювелирная работа нужна.
– Что, действительно Первый класс? – с сомнением произнес Ойтуш, подходя к соседнему столу. На нем лежал подросток с изумрудными волосами.
– Сейчас посмотрим, – сказал Эдмундс, убирая с виска парня пряди волос. – Чип вживлен, – констатировал он, заметив тонкий шрам.
– Ну надо же… а выглядит лет на тринадцать, – с горечью произнес Риши.
Представители Первого класса – нечастые гости в морге. Правительство бережет их. Но, по сути, чем вот такой семнадцатилетний парень отличается от тех, кто годом моложе? Неужели одаренность, это свойство воспринимать мир не так, как все остальные, должна определять, кому жить, а кому умереть?
– Да, я возьму его, – сухо сказал Ойтуш.
На белоснежной коже парня были следы побоев, как старые, так и совсем свежие. Время смерти: 05:32. Причина смерти: не указана.
Все это было как-то странно. Цвет волос, макияж и при этом – множественные раны… Неприятная догадка закралась в голову Ойтуша, и он принялся внимательно осматривать тело.
Так и есть. Вот и штамп корпорации.
– Это сиделка, парни, – сказал он.
В отделе повисло молчание: можно было только догадываться, какой была жизнь у этого парня.
Сиделки, или живые игрушки, – это красивые юноши и девушки из Второго класса, которых богатые семьи нанимают для своих детей. Каждая из сиделок получает препарат, подавляющий желания и волю, делающий их терпеливыми и покорными. В Метрополе существует несколько крупных корпораций, предоставляющих желающим сиделок за большие деньги. По закону корпорация должна контролировать здоровье и безопасность своего товара, но, по сути, бизнес есть бизнес. Чем больше ты заплатишь, тем больше тебе позволено.
Маленькие дети часто бывают жестоки, а дети богатых родителей и вовсе не знают границ. Кому, как не Ойтушу, было знать, как складывались судьбы сиделок.
Но самым печальным было то, что некоторые люди добровольно заключали контракты с корпорациями. Причины были совершенно разными: куча кредитов, нищета, в которой увязли твои родные, проблемы с законом… Пособие, выплачиваемое сиделкам, могло годами кормить целую семью. Вот только сами «игрушки» долго не жили. В основном из-за тех самых препаратов, которые они обязаны были принимать по договору. Ну, или погибали от ран, как этот зеленоволосый парень.
В морге Ойтуш успел многое повидать. Он думал, что научился быть хладнокровным, но такие вот жестокие и нелепые смерти просто выбивали из колеи. К окончанию своей «ювелирной работы» он чувствовал себя совершенно опустошенным. Благо что писк наручных часов возвестил о начале обеденного перерыва.
На обед отпускалось всего полчаса. На ходу стаскивая хирургический костюм, Ойтуш двинулся к лестнице: обед обедом, но у него были дела поважнее.
* * *
Пищеблок, совмещенный с обеденным залом, находился на нулевом этаже. Длинные металлические столы, низкие потолки и вечный тяжелый запах не сильно способствовали аппетиту, но за год работы Ойтуш успел привыкнуть. Точнее, научился отключаться от всего окружающего и концентрироваться лишь на том, что предстояло сделать.
У многих Вторых, в том числе и у работников морга, можно было заметить этот взгляд: отрешенный, пустой; в нем никогда не пылал огонь. У тех, кто всю жизнь имеет дело с рутиной – а среди Второго класса таких большинство, – глаза перестают сиять даже в какие-нибудь приятные моменты, которые у всех хоть изредка, но бывают. Почти как накачанная снотворным сиделка, ты медленно плывешь в тихих застойных водах своих мыслей. Каким бы ярким ты ни был в детстве, рутина и однообразие со временем сделают свое дело.
Но что касалось Ойтуша, то он знал: пока в его жизни есть Сати, огонь в его глазах погасить будет очень трудно.
Взяв поднос с едой, он расположился рядом с коллегами. В отделе Ойтуш был куда моложе всех остальных: его ровесников в Метрополе чаще использовали для тяжелого физического труда. Ойтуш старался не думать о том, что в морге он останется до конца жизни – ему не дадут поменять работу, хотя и будут кормить сказками про «светлое будущее».
На обед сегодня были недоваренные макароны с липкими кусочками соевого мяса и холодная протеиновая баланда. Никто не заботился о том, чтобы еда была вкусной, – лишь бы была сытной, чтобы работники не падали в голодные обмороки. Глядя, как Эдмундс и Риши с аппетитом уплетают дармовые харчи, Ойтуш с неохотой ковырялся в своей тарелке. Последние полгода он лишь для вида ходил на обед.
Однажды он совершенно случайно наткнулся на запасной выход, лишенный камер наблюдения. С тех пор каждый рабочий день, ровно в полдень, Сати приходила повидаться с ним. Минут на десять, не больше, но это драгоценное время было для них настоящим сокровищем. А еще Сати приносила ему обед из школы: свежие овощи, мясо, зелень. Нужно ли говорить, что разница между школьным меню и тем, что полагалось работникам морга, была колоссальной?
Закончив ковырять остывшие макароны, Ойтуш ленивым шагом вышел из столовой, стараясь не привлекать к себе излишнего внимания. Миновав несколько коридоров и лестничных пролетов, он очутился в подсобке под лестницей. Сырость и полумрак, царившие в этой кладовке, странным образом успокаивали, давали ощущение надежности и безопасности.
Ждать пришлось недолго. Тихонько скрипнула дверь черного хода, и маленькая фигурка в надвинутом на лицо черном капюшоне осторожно проникла в здание морга.
– Кхе-кхе, – еле слышно подал голос Ойтуш. Если бы протекторий узнал, что Сати ходит сюда, и тем более носит ему еду, Ойтуша неминуемо ждала бы смерть. Вот почему с мерами предосторожности им было сложно перестараться.
– Привет, – шепотом произнесла девушка, легонько ступая в темноту подсобки.
Не говоря ни слова, Ойтуш взял ее лицо в ладони и нежно поцеловал куда-то в область носа.
– Опоздание на две минуты, мисс Лаллеман, – шутливым тоном произнес он и постучал по циферблату своих рабочих часов. – Лишаю вас десерта.
Сквозь полумрак Ойтуш видел, как она скорчила уморительную гримасу, оценив насмешку над строгим школьным режимом.
– Смотри, что я принесла тебе, – торопливо сказала она и, поставив рюкзак на пол, принялась вынимать контейнеры с котлетами и салатом, а Ойтуш не мог оторвать глаз от ее миниатюрных и таких проворных пальцев.
Сати никогда не рассказывала о своих родителях. Она ничего не помнила о них, точно так же, как Ойтуш не помнил своих маму и папу. Это было не таким уж редким явлением в Метрополе. Вероятнее всего, Сати родилась в семье одаренных, а ее генетический код был изменен еще до рождения. Иногда на улицах города можно было встретить людей с шестью пальцами, разноцветными глазами или причудливыми родимыми пятнами – все это были результаты каких-то экспериментов. В сравнении с такими мутантами у Сати была обычная внешность, если не считать фиолетового цвета волос.
У того мальчика тоже были странные волосы… Вспомнив подростка, Ойтуш тяжело вздохнул.
– Ты чего? – насторожилась Сати – она удивительно тонко чувствовала перемены в его настроении.
– К нам сегодня привезли сиделку. Смерть… такая нелепая, – в последний момент Ойтуш решил обойтись без подробностей.
– Само их существование сплошная нелепица, – покачала головой Сати.
Больше об этом и нечего было сказать. Ойтуш молча принялся за обед.
– Мне пора идти, – с сожалением вздохнула Сати. Десять минут, как всегда, пролетели.
– Угу, – кивнул Ойтуш, сминая фольгу, в которой только что была запеченная картошка с мясом. – Спасибо за обед, Мелкая.
Мелкая. Потребовалось несколько лет, чтобы Сати перестала обижаться на это прозвище, которое так легко дал ей Ойтуш.
– Сколько еще уроков сегодня?
– Математика, пратолингва, анатомия, – перечисляла Сати. – Вечером две тренировки по кэндо.
Услышав про кэндо, Ойтуш схватил швабру, стоявшую в углу подсобки, и с невероятно серьезным лицом изобразил несколько атак.
– Дурак, – смеясь, сказала Сати, глядя, как он размахивает палкой, пародируя фехтовальщиков.
Улыбнувшись, Ойтуш отставил швабру и крепко обнял девушку.
– Я просто рад, что ты учишься постоять за себя, – прошептал он ей на ушко.
Прижавшись к нему, Сати в который раз подумала, до чего же он худой. Она чувствовала сквозь одежду его выступающие ребра. Стиснув зубы, она пообещала себе, что вечером прихватит ему из школы двойной ужин.
За работу в морге с утра до вечера платили какую-никакую зарплату. Но она была в пять раз меньше пособия, которое получала Сати, просто являясь гражданином Первого класса. И тем не менее Ойтуш, этот упрямец, настоял на том, чтобы лично оплачивать аренду их жилья. От денег Сати он открещивался, все время повторяя, чтобы она тратила их «на себя»: покупала красивую одежду, косметику, всегда была сыта и ни в чем не нуждалась.
Но Сати не могла даже подумать о том, чтобы купить себе очередное платье или помаду, зная, что ее единственный друг страдает от голода. С огромным трудом она добилась, чтобы он позволил носить ему обеды на работу. При всем богатстве Метрополя найти натуральные продукты в магазинах было непросто, а в школы всегда шло только самое лучшее. Сати таскала для Ойтуша все, что могла, и, хотя он и ругал ее за слишком большой риск, постоянно видела благодарность в его глазах.
Но была и другая, более серьезная статья расходов. Она отнимала львиную долю бюджета Сати. Девушка снимала роскошную квартиру в престижном районе Метрополя, просто ради того, чтобы не отличаться от других гражданок Первого класса и не привлекать лишний раз внимания служителей протектория. Пару раз в месяц ей приходилось ночевать там, чтобы не вызвать никаких подозрений у соседей, но настоящий дом Сати всегда был рядом с Ойтушем.
– Ну, беги, – ласково сказал он. Сати потянулась к его губам за поцелуем, но Ойтуш, как всегда, мягко отстранился.
«Единственный друг»… Конечно, они друг для друга были гораздо большим, если решили жить под одной крышей даже под угрозой смерти. И все же Ойтуш не мог позволить себе преодолеть то расстояние, что разделяло их. Всего-то пять лет! Сати знала, что бесконечно дорога ему, видела нежность в карих глазах, когда он смотрел на нее, и рассеянную улыбку, что иной раз блуждала по его лицу. Но все же она была для Ойтуша «мелкой», ребенком. Хотя по законам, действовавшим в Метрополе, у нее было куда больше прав и возможностей, чем у него.
– Постой-ка, что у тебя с глазами? – вдруг спросила Сати, когда они вышли из полумрака на лестницу.
– А что?
После приема экстазина зрачки Ойтуша все еще были расширенными даже при ярком свете. Подойдя ближе, девушка проворным движением вытащила упаковку таблеток из его внутреннего кармана.
– Ты обещал мне, что не будешь их пить, – в голосе Сати он услышал разочарование.
– Обещал, пока не подхватил дот-вирус. А без него, – Ойтуш осторожно выудил экстазин из цепких пальцев подруги, – мне было бы не встать сегодня на работу.
Суровая реальность жестоко бьет по самолюбию. На дворе время, когда не можешь сдержать слово, данное близкому человеку, потому что вынужден принимать стимуляторы, чтобы оставаться в живых еще один день.
– Я достану тебе сыворотку, – сверкнув глазами, произнесла Сати.
– Моя железная леди, – с мягкой полуулыбкой сказал Ойтуш. – Сыворотка в городе закончилась. А если что и осталось, то стоит нереальных денег.
– Лекарство будет, даю тебе слово. Потерпи хотя бы сутки, ладно?
Снова этот тон. Слепая вера в то, что весь мир вращается вокруг тебя. Перейдя в категорию Второго класса, Ойтуш быстро уяснил, что он не всемогущ, а вот Сати по-прежнему жила в плену этих общих детских иллюзий. В реальности же не имело значения, какой ты класс: в Метрополе все под колпаком у системы.
– Конечно, потерплю.

Глава 2
Власть протектория
Вернувшись в школу, Сати первым делом пошла в душ. Надо было смыть с себя отвратный запах морга, а еще – немного прийти в себя. Раздевшись, она встала под упругие струи воды и закрыла глаза. В стенах школы за каждым из учеников велось наблюдение, доносы всячески приветствовались, и даже здесь, в душевой, Сати не могла позволить себе расстаться с маской беззаботной прилежной ученицы.
Вот вошла стайка девочек, и Сати отвернулась к стене. Она не стеснялась своей наготы – стыд быстро уходит, когда в моечной нет даже перегородок; просто не хотелось ни с кем разговаривать.
Быть гражданином Первого класса просто замечательно – ровно до тех пор, пока у тебя нет секретов от протектория. А если есть, то все твои права и привилегии быстро становятся прутьями золотой клетки.
Каждое утро, перед уроками, учащихся обследовали на дот-инфекции и другие социально опасные заболевания. Кроме того, на основе анализов для каждого ребенка составлялось индивидуальное меню на день. С одной стороны, неплохо, ты все время видел, как о тебе заботятся, но с другой стороны, все делалось для того, чтобы ты никогда не выходил из-под контроля.
День Сати Лаллеман был расписан по часам. Кроме уроков была обязательна спортивная секция на выбор и творческий кружок для формирования чувства прекрасного. Сати выбрала кэндо и флористику. Кэндо ей нравилось по большому счету из-за масок: можно расслабить мышцы лица и перестать растягивать рот в дурацкой приветливой улыбке. Флористика же проходила в большой школьной оранжерее, где росли редкие или совсем уничтоженные в годы Последней войны растения. Какие-то из них были восстановлены практически из одной клетки, например береза. Их было всего около ста во всем мире, и одну березку мэр Метрополя щедро подарил школе Сати.
14:52, урок пратолингвы. Сати почти задремала, когда сзади послышались сдавленные смешки. Она повернулась и увидела двух одноклассниц, с трудом сдерживающих смех. С одной из них Сати периодически общалась. Ее звали Катана, и она была из очень богатой и влиятельной в Метрополе семьи. Сати знала, что родители Катаны рвут на себе волосы из-за того, что их дочь не одаренная, но тут уж ничего не попишешь. Сколько бы денег ни было у тебя – одаренность либо есть в твоих генах, либо нет.
Увидев, что Сати смотрит на них, Катана кивнула в сторону мужской части класса. Ну да, разумеется. Лазарус Уик, эта звезда школы, в очередной раз решил устроить шоу. Из-под парты он управлял дроном «осой» – хитом в игровой индустрии для младшеклассников. К «осе» была прицеплена леска с крючком, а крючок уже успел воткнуться в подол юбки учительницы, миссис Саланден. Та стояла спиной к классу и писала на доске, а ее юбка с каждым движением Лазаруса приподнималась на сантиметр выше.
Скоро все вокруг Сати просто лежали от смеха. Миссис Саланден пользовалась слуховыми имплантатами и, несмотря на преклонный возраст, прекрасно слышала. Но ей не приходило в голову, что сейчас именно она – объект насмешек.
Сати тоже рассмеялась и показала Катане большой палец. Ни в коем случае нельзя было дать понять, что ты не одобряешь шуток звезды школы, иначе следующий розыгрыш устроят именно с тобой.
Когда подол юбки уже поднялся на опасную высоту, миссис Саланден почувствовала неладное. От позора ее спас Олли Бревик, скромный мальчик, который кинул в спину Лазаруса бумажный шарик. Лазарус отвлекся, на секунду потерял контроль над дроном, и «оса» уже под неудержимый хохот спикировала прямо в аквариум на учительском столе.
– Кто это сделал? – сердито спросила миссис Саланден и оглядела класс из-под очков.
– Я, конечно. – Лазарус Уик развалился на своем стуле и надменно скрестил руки на груди. Будь на его месте любой другой ученик, его ждал бы выговор, но только не Лазаруса.
– В следующий раз цельтесь точнее, мистер Уик, чтобы без брызг, – сказала учительница и отвернулась к доске. Класс продолжал угорать от смеха.
– Ага. Обязательно. – Лазарус теперь уничтожал глазами бедного Олли.
Сати почувствовала: от напряжения свело челюсти. Ей было жаль миссис Саланден, но оставалось только проглотить свою жалость, как учительница только что проглотила публичное унижение.
Лазарус Уик был одаренным. Математическим гением. По нему сохла не одна девчонка в их школе. Его будущее было предопределено, как и будущее других таких же, как он. Одаренных единицы, но именно ради них протекторий и затеял однажды эту веселую игру в Первый и Второй класс.

Из уроков истории Сати знала, как все началось. Последняя война унесла жизни семидесяти процентов населения планеты. Все наследие человечества оказалось под угрозой исчезновения. Осталось совсем мало сведений о том, как люди жили в довоенные годы, но ясно одно: мир тогда был совсем иным. Другие материки, другие моря и океаны, а разных стран, наверное, насчитывалось больше сотни.
Сразу после войны стали появляться одаренные. Некоторые из них могли управлять течением времени, другие – воздействовать на волю окружающих, третьих невозможно было обмануть или перехитрить: любого они видели насквозь и могли читать как открытую книгу. Эти самые ранние одаренные ни на что не претендовали – они вовсе не считали себя выше остальных и уж точно не стремились заполучить все блага уцелевшей цивилизации. Они были мудрыми первопроходцами, основавшими первое поселение, затерянное в Мировом океане.
Сегодня о нем знают все. Это место окрестили Островом, и именно туда мечтает попасть каждый ребенок, кого ни спроси. Даже Сати в свое время жила мечтой об Острове, пока не отбросила надежду найти в себе хоть каплю одаренности. Да, у нее были хорошие оценки, она никогда не болела, не пропускала учебу, имела живой ум и воображение, но ничего сверхъестественного в ней не было. Она уже знала, что через год ей, как и Ойтушу, вживят чип и прежняя жизнь закончится раз и навсегда.
Другое дело Кай – шестилетний гений, в три года получивший штамп лаврового венка. Он может нарисовать невероятно точный портрет любого человека, которого когда-либо видел. Или восьмилетняя Камала, которая с ходу расскажет о местонахождении любой пропавшей вещи. А семилетнего Лидо не случайно взяли в группу дознания: его невозможно обмануть. Он всегда знает, лжет человек или говорит правду. Таких, как Лидо, называют интуитами – одаренными, которые чувствуют других насквозь.
Будущее этих детей известно: в шестнадцать они улетят на Остров и присоединятся к группе таких же одаренных. Будут заниматься исследованиями и совершать научные открытия. Ну а всем остальным суждено будет остаться в Метрополе и распределиться туда, куда решит протекторий.
Кому-то с будущей профессией повезет больше, кому-то меньше. Кто-то станет работником умственного труда и, может, даже прославится, а кому-то всю жизнь придется вкалывать за станком или, как Ойтуш, за столом в морге.
Протекторий вкладывает огромные деньги во всех детей без исключения, но одаренность просыпается лишь в единицах. Правители страны верят: чем лучше удобрена почва, тем больше взойдет побегов. Возможно, это и так; по крайней мере, не одно поколение людей выросло и состарилось с этой мыслью.

Урок окончился. Парни и девушки, все еще посмеиваясь над миссис Саланден, поспешили в столовую.
– Классно Уик ее подколол, да? – Катана взяла приятельницу под руку.
– Не то слово. Показал всем шикарные ножки. – Сати усмехнулась.
– Пойдешь с нами обедать?
– Да, конечно, вот только в туалет заскочу. – На самом деле Сати намеревалась прогуляться до кабинета школьного врача. Как-нибудь заговорить его, усыпить бдительность и стащить шприц-ручку с сывороткой для Ойтуша.
– О, тогда я с тобой, – сказала Катана и потащила Сати в сторону уборной.
«Вот мерзкая прилипала», – подумала та и озарила одноклассницу милейшей улыбкой.
Сати знала, что девочки из класса считают ее странной, оттого что она не интересуется косметикой и не добивается внимания парней. Возможно, Сати бы выросла такой же, как они, если бы ей не встретился Ойтуш.
Они познакомились, когда ей было одиннадцать лет, а ему только стукнуло семнадцать. Сати возвращалась из школы и совершенно случайно наткнулась на человека, рывшегося в мусорном баке в поисках еды. В то время Ойтуш учился на втором курсе и уже имел первые проблемы с протекторием. За ним неусыпно следили, отмечая всё новые и новые прегрешения, и время от времени урезали и без того маленькую стипендию.
Заметив, как шевелятся пакеты в баке, Сати остолбенела от страха. Вскоре из-под них показался человек – тощий, лохматый, в измазанной старой одежде. Сати он показался просто страшилищем.
– Где взяла такие волосы, мелкая? – спросил он, заметив, что девочка смотрит на него.
«Неужели он хочет снять с меня скальп?!» – в ужасе подумала она, вспомнив сразу все слышанные когда-либо истории про маньяков.
– Это парик, – придав голосу максимум уверенности, произнесла Сати.
– Ага. Так я и поверил, – усмехнулся парень, но, заметив, как она испугана, поднял ладони и тепло улыбнулся. – Да не бойся ты. Я сейчас не в том состоянии, чтобы нападать на маленьких девочек.
И действительно, Ойтуш еле стоял на ногах, а сил у него хватало лишь на то, чтобы разворошить очередной пакет с мусором в надежде, что там будет что-то пригодное в пищу.
– Вот, держи, – неожиданно для самой себя Сати протянула незнакомцу бумажный пакет с выпечкой из школы.
Ойтуш остолбенел от изумления и сразу же горестно покачал головой.
– Я не могу взять это, милая, – сказал он, умоляюще глядя на Сати. – Не хватало еще, чтобы меня расстреляли за то, что я отобрал у тебя обед.
О да, протекторий любую историю может вывернуть наизнанку.
– Тогда я просто положу это здесь, – сказала Сати, кладя пакет к ногам молодого человека. – Будто бы кто-то потерял, а ты нашел.
– Как тебя зовут? – изумленно спросил Ойтуш, словно забыв, что он в двух шагах от голодного обморока.
– Сати Лаллеман.
– Приятно познакомиться, Сати. – Вытерев руку о джинсы, парень протянул ее девочке. – А меня зовут Ойтуш Эвери.
Помедлив секунду, Сати взглянула в его глаза, карие, c длинными ресницами. Несмотря на обстоятельства их встречи, он производил впечатление вежливого и умного человека, которому можно было доверять.
– Приятно познакомиться, Ойтуш, – улыбнулась девочка, крепко сжав его руку.
Они быстро подружились, а через год и вовсе стали жить под одной крышей, деля на двоих и боль, и радость, которая выпадала им. И никогда за все это время Сати не думала, что Ойтуш не должен быть рядом с ней из-за того, что он гражданин Второго класса.
* * *
После уроков Сати была выжата как лимон и вдобавок сильно раздосадована тем, что ей так и не удалось выкрасть иммуноглобулины. Зато тренировка по кэндо прошла как нельзя лучше. Сати давно заметила, что ярость делает ее в разы сильнее; одержав десять побед подряд, она получила «отлично», выслушала бурные похвалы тренера и только в раздевалке заметила у себя на руках и ногах множество болезненных синяков.
За хорошие оценки ей выдали талон на дополнительный десерт, но вместо сладкого она взяла с собой несколько порций обеда. Однако главного – лекарственной сыворотки – она так и не достала, а значит, еще целые сутки Ойтушу придется бороться с болезнью самостоятельно.
Он пришел с работы немного раньше обычного и, не раздеваясь, сразу же рухнул на постель. Стащив с него обувь и верхнюю одежду, промокшую от сырого снега, Сати накрыла его несколькими одеялами. Ойтуша бил озноб, он задыхался от кашля, а в промежутках между приступами не мог связать и пары слов. Ей ничего не оставалось, кроме как ввести ему экстазин внутривенно.
Сати была в смятении, она ненавидела себя за то, что при всех своих возможностях не сумела достать сыворотку. Руки у нее дрожали от ярости, направленной на саму себя. Она вышла за перегородку, условно делившую их комнату на «спальню» и «кухню», и там изо всех сил ударила кулаком о стену так, что она закачалась. На костяшках пальцев проступила кровь. И сразу стало спокойнее, точно она наказала себя за страдания Ойтуша. Такое с ней случалось и раньше – и ссадины быстро затягивались, почти не оставляя шрамов.
– Сати, – хрипло позвал ее Ойтуш, когда экстазин наконец подействовал.
– Лучше? – вернувшись в «спальню», спросила она.
– Могу горы свернуть. Наверное. – Ойтуш улыбался, сидя в кровати, а его расширенные зрачки делали глаза почти черными.
– Я клянусь тебе, что завтра сыворотка… – начала было Сати.
– Помолчи, Мелкая, – перебил ее парень. – Просто сядь здесь, рядом со мной. Не уходи.
Его голос был спокойным, но глаза лихорадочно блестели, и Сати стало не по себе. Присев на кровать, она убрала мокрые вьющиеся волосы с его лба. Перехватив руку девушки, Ойтуш жадно прижался губами к ее пальцам; он целовал их с наслаждением, закрыв глаза, а его сухие губы были невероятно горячими. Опьяняющая дрожь пробежала по телу Сати. Неужели именно сегодня, после трех лет, прожитых вместе, они наконец-то перестанут быть просто друзьями?
Темно-вишневого цвета капля упала ей на запястье. Взглянув на лицо Ойтуша, она увидела кровавую дорожку, которая шла из носа и растекалась по его верхней губе. Это было плохо, очень плохо.
* * *


Они проспали. Ночью у Ойтуша пошла кровь сильнее – целым фонтаном. Сати извела почти все имевшиеся в доме тряпки, чтобы остановить ее, а потом еще долго не могла уснуть. И в итоге проспала. Это было непозволительно.
В школе любое, даже самое незначительное опоздание вызывает пристальное внимание интуитов, которое Сати было совсем не нужно. Поспешно облачившись в мятую школьную форму, которая состояла из светло-голубой юбки до колена, темной блузки и пиджака с нашивками учебного заведения, она пулей вылетела из дома.
Мокрого снега на улице не было, но Сати все равно натянула шапку, чтобы хоть как-то примять торчащие после сна волосы. Бегом спустившись в метро, она почти чудом втиснулась в закрывающиеся двери. По привычке прислонилась к большому окну в конце вагона, кое-как отдышалась. Устало прикрыла глаза. Теперь, когда в запасе было еще минут десять, ее мысли снова перенеслись к Ойтушу.
С окраин города людей ехало мало, зато ближе к центру набился полный вагон. В основном это были граждане Второго класса – усталые, невыспавшиеся, многие в масках, с признаками разгорающейся дот-инфекции.
Все сидячие места были заняты Первым классом, так было принято, и даже Сати, хотя она не садилась, была окружена кольцом свободного пространства. Никто из Вторых не посмел бы нечаянно задеть ребенка: для Первого класса существовал так называемый закон о неприкосновенности, иными словами, членам Второго класса запрещалось прикасаться к детям до шестнадцати без действительно веской причины.
К счастью, протекторий не знал, сколько раз Ойтуш нарушил этот закон в отношении Сати.
Иногда ей было интересно наблюдать за детьми в вагоне, угадывать, есть ли среди них одаренные. Может быть, вот этот белокурый мальчик в виртуальном визоре? Эмоции на его лице сменяли друг друга, как облака, которые гонит ветер. Еще бы, он был сейчас так далеко от гула метро и уставшей толпы – виртуальная реальность дарила ему фантастический мир, из которого не хотелось уходить. Или, может быть, эта девочка с родимым пятном в виде стрекозы? Сати заметила, что она читает книгу вверх тормашками. Или же просто спит с открытыми глазами.
Большинство детей не вызывало интереса: кто-то зевал, безуспешно пытаясь разлепить глаза, кто-то сидел, уткнувшись в учебник. Сати подумала о том, как она сама выглядит со стороны. В стекле перед ней отражалась худая ссутулившаяся девочка. На лице следы усталости, а в глазах – расчетливость и еще очень много тревоги. Увидев себя, Сати выпрямилась и натянула на лицо выражение вежливого равнодушия.
От метро до школы – высокого старого здания из белого камня – Сати неслась, чуть ли не расталкивая прохожих. В школе нужно быть не позднее семи тридцати, и у нее оставалось всего две минуты. Лишь в нескольких метрах от входных дверей она заставила себя сбавить шаг, поправила съехавшую шапку и восстановила дыхание после бега.
Фойе было безлюдным: все уже на занятиях. Торопливо стаскивая пальто, Сати приложила большой палец к сканеру. Через пару секунд сканер тихонько пискнул, возвещая о том, что вход разрешен, а над ее головой появилась бегущая строка: «Удачного дня, мисс Лаллеман».

Сати с силой толкнула турникет и тут же, к своему величайшему ужасу, поняла, что сбила кого-то с ног.
– Было больно, – бесстрастно констатировал детский голос.
За турникетом поднимался с пола мальчик в форме группы дознания. Сати узнала в нем семилетнего Лидо. Неприятный холодок пополз по позвоночнику.
– Прости, пожалуйста, я не заметила тебя, – стараясь, чтобы голос звучал как можно мягче, произнесла Сати.
– Ничего, бывает, – потирая ушибленный лоб, ответил мальчик. – Куда-то торопишься?
– Нет, – машинально ответила Сати. Взгляд одаренного буквально приковывал к месту.
«Главное, не смотреть ему в глаза», – подумала она, разглядывая мозаичный пол школьного фойе.
– Я бы на твоем месте поторопился. Ты уже опоздала на три минуты, Лаллеман.
– Неужели? – нервно усмехнулась Сати, глядя на огромные настенные часы: мальчик был прав. – Тогда я поспешу.
Стараясь не встречаться с интуитом глазами, она собиралась пройти мимо. Нельзя было допустить, чтобы он допросил ее.
– Подожди.
Темные, почти черные глаза Лидо с интересом скользнули по Сати. Серо-коричневая форма группы дознания сидела на нем идеально, будто мальчик родился в ней. Спокойным и властным жестом он пригладил волосы, воссоздавая идеальный пробор, испорченный ударом турникета.


– Сати, а почему у тебя кровь под ногтями?
Взглянув на свои руки, она забыла, как дышать. Под несколькими ногтями действительно были следы крови. Крови Ойтуша. Ситуация приобретала крайне неприятный оборот.
– Должно быть, я порезалась, – с холодным равнодушием отозвалась она. – Послушай, Ройсс, мне и правда пора на уроки.
– Именем протектория я имею право задерживать тебя. На столько, на сколько нужно, – все так же бесстрастно отвечал Лидо. – Смотри мне в глаза.
«Маленький мерзавец», – пронеслось в голове девушки. Она знала: стоит интуиту наладить зрительный контакт, как любая, даже самая изощренная на свете ложь будет сразу раскрыта.
– А, вспомнила, – торопливо сказала она. – Это… знаешь ли… У меня пришли критические дни… – Сати изо всех сил старалась смотреть мимо глаз Лидо. Было бы здорово, если бы она смогла для убедительности покраснеть.
– Что ж, я ознакомлюсь с твоим циклом, – задумчиво сказал Лидо Ройсс, ставя себе напоминалку. – Но почему же ты не хочешь взглянуть на меня?
Сати взглянула и моментально попала под силу черных гипнотизирующих глаз этого ребенка.
– Ты уверена, что это твоя кровь, Сати? – Лидо сделал шаг навстречу.
«Я не могу, не могу, не могу сопротивляться ему!»
– Н… не… н-не… – Сати заикалась. На миг в ее голове пронеслась забавная мысль, что она похожа на устаревшего робота, которому задали слишком сложную задачку, и его микросхемы сейчас перегорят от усилий.
– Мисс Лаллеман, вот вы где!
Неужели это было спасением? Буквально обливаясь потом, Сати с трудом оторвала глаза от взгляда одаренного. А к ним уже спешила, гулко стуча каблуками по коридору, учительница Сати по математике.
– У вас же контрольная, вы не забыли?
Целую секунду девушка возносила хвалу всем точным наукам в мире.
– Мистер Ройсс, а вы опять пристаете к моим ученикам?
Молодая преподавательница, миссис Соммели, видимо, не до конца представляла себе власть, которой обладал Лидо. Одного его слова хватило бы, чтобы снять ее с должности и больше никогда не допустить к преподаванию. Но сейчас интуит был сконцентрирован на Сати, и только поэтому он позволил себе пропустить колкое замечание мимо ушей.
– Лидо больше не задерживает меня, миссис Соммели, – сказала девушка, изо всех сил скрывая свое презрение к юному одаренному.
Резкая боль в кончике мизинца была такой неожиданной, что Сати даже подпрыгнула на месте. Этот мелкий змееныш улучил момент и остриг ей чуть ли не полногтя.
– Я отправлю это генетикам, чтобы подтвердить вашу ДНК. А вам советую вымыть руки с мылом. – Впервые за весь их разговор Лидо позволил себе улыбнуться, и Сати заметила, что у него во рту не хватает пары молочных зубов.
«Выбить бы их все», – задыхаясь от ненависти, подумала девушка. Если бы только ее серые глаза могли метать молнии или источать яд – Лидо бы тотчас забился в агонии. Но она лишь смотрела ему вслед, понимая, как дорога будет каждая последующая секунда.
Сейчас врачи возьмут анализ ДНК и уже через пару минут узнают, кому на самом деле принадлежит эта кровь. Группа дознания без труда определит местонахождение Ойтуша по чипу в его мозге, а в следующие двадцать минут его, ослабленного болезнью и ничего не понимающего, будут избивать, выпытывая все их секреты.
Перспектива была ужасной. Дождавшись, когда мальчишка скроется из вида, она бросилась вон из школы. Вслед ей неслись крики учительницы математики, но они больше не имели значения, как и все остальное в этом мире.

Глава 3
Аниматус
Это был последний рабочий день Торы Матиаса. Семнадцатилетний юноша, уборщик в биологической лаборатории, мог бы читать лекции о том, как довести начальство до белого каления. Он был неглуп, но неуклюжесть его была просто фантастической.
Да и какой из тебя работник, если ты хромой, а половина лица парализована? Матиас ронял все, что только можно было уронить: стулья и книги, вешалки с медицинскими халатами и контейнеры с пробирками. Умудрялся проливать на себя и свежесваренный кофе, и только что собранные биоматериалы для анализов. Сегодня он случайно опрокинул стеллаж с образцами тканей, за что и получил оглушающую пощечину вместе с наказом больше никогда не появляться на своем уже бывшем рабочем месте.
В лаборатории Тора продержался целый месяц – пока что это было рекордом в истории его карьеры. Никто не хотел терпеть парня без опыта работы, который на деле оказывался еще и ходячей катастрофой. Но, несмотря на все свои недостатки, Тора обладал живым умом и мог посмеяться над собой: в шутку он любил говорить, что обладает одаренностью, вот только она крепко спит вместе с его намертво парализованной левой половиной лица.
А еще у Торы был брат. Одаренный младший брат.
– Тебя опять увольняют, безмозглый кретин?
Презрительный тон белокурого мальчика ранил Тору в самое сердце.
Эти двое были наглядным примером того, как непохожи между собой бывают родные братья. Тора был высоким, темноволосым, нескладным, похожим на хромого жука-палочника, Захария же, напротив, миниатюрным, с вьющимися светлыми волосами, розовощеким – этакая фарфоровая кукла.
– Что разрушил на этот раз?
– Шкаф с образцами, – не поднимая глаз на брата, ответил Тора.
Захария вздохнул и устало опустился в жесткое кресло. Небрежно стащил с головы визор, всем своим видом давая понять, что это жалкое существо, именуемое братом, отвлекает его от невероятно важных дел.
– Мне надо будет платить за это? – снова прозвучал ледяной, совершенно не детский голос Захарии.
– Нет, – подал голос старший лаборант, наблюдая за тем, как Тора неуклюже пытается поднять с пола упавшую папку с документами. – Достаточно будет его зарплаты за этот месяц.
– Вот и хорошо. Будет уроком для него.
Лаборант был начальником Торы. Целый месяц у него руки чесались – так хотелось всыпать уборщику по первое число. Но каждый раз он сдерживался, видя, какие неудобства причиняет парню его больная нога. А сейчас, наблюдая презрение, с которым младший Матиас относился к родному брату, лаборант с содроганием представлял, как несладко приходится Торе в стенах дома. Захария выглядел настоящим тираном. Наверняка он поколачивал Тору, да только умел бить так, чтобы не оставлять следов: на неуклюжем старшем не видно было ни царапины.
Старший лаборант даже не представлял, насколько он ошибся по поводу двух братьев.
Едва спектакль был окончен, Захария вколол в «хромую» ногу брата миотоник.
– Потерпи еще пару часов, хорошо? Нужно время, чтобы твои движения полностью восстановились.
– Как скажешь, – устало ответил Тора. – Лучше было бы вовсе оттяпать эту ногу.
– Пожалуйста, не говори так, – умоляюще произнес Захария. – Без информации, которую ты достал, мы бы никогда не сдвинулись с места.
– Ага, – вяло протянул Тора, отодвигая нетронутую чашку с горячим шоколадом.
Они сидели в маленьком, всеми забытом кафе, подальше от любопытных глаз, отмечая небольшую победу. В кои-то веки без своих масок.
– Ты сердишься на меня, – констатировал младший. – Мы просто играли свои роли, Тора. Как и всегда. Ты же знаешь, что я люблю тебя, и не важно, что за чушь я нес в лаборатории.
– Знаю, – ответил Тора. Но в его голове все еще звучал совсем чужой, ледяной голос брата. – Просто ты слишком убедительно играешь свою роль.
– Я хороший актер, – улыбнулся Захария.
Они помолчали. Тора ощущал, что с каждой минутой к его ноге возвращается чувствительность. Жаль, что этого нельзя было сказать о левой половине его лица – она была парализована по-настоящему. Нет, это не отравляло ему жизнь, скорее, символизировало двойную игру, которую они вели вместе с братом.
Одна их жизнь была всем видна. В ней Тора Матиас был калекой и его гнали взашей с каждой новой работы, а Захария – его деспотичным опекуном. Играть эти роли было несложно – помогали стереотипы в головах обывателей. Вторая жизнь братьев лежала вне законов Метрополя: пару лет назад на свой страх и риск они примкнули к небольшой группе сопротивления. Нет, до открытых выступлений было еще далеко. Что может группа мятежников и отвергнутых обществом изгоев против строя, который формировался на протяжении многих столетий? Сбор информации, разведка, слежка за некоторыми одаренными, поиск хоть каких-то данных об Острове – это все, что пока было в их силах.
– Ты знаешь, позавчера я нашел кое-что интересное, – вдруг вспомнил Тора.
– Об аниматусах?
– Нет. В одном из архивов была информация о человеке… его звали, кажется, Тадеус Кель.
Захария поставил свою кружку на стол и внимательно взглянул на брата: это имя он, несомненно, слышал и раньше.
– Пятнадцать лет назад над ним проводили опыты в одной из лабораторий Метрополя. Он значится в архивах как «индивид с абсолютным иммунитетом». Его случайно обнаружили эпидемиологи где-то в нулевых районах. Всех бедняков тогда выкосила аспидная чума, а он один в живых остался. Говорят даже, что он ел и спал среди смертельно больных и все равно не заразился.
– А сейчас он жив? – спросил Захария, с интересом наблюдая за каждым жестом брата.
– Не думаю. Ученые много сил вложили, чтобы изучить природу его иммунитета, практически на кусочки его разобрали… После такого долго не живут.
Откинувшись на стуле, Тора задумчиво сделал глоток из своей чашки.
– Но самое интересное в том, что из крови Тадеуса получили лекарство от вышедшего из-под контроля вируса С(H1N7)…
– Минутку, ты говоришь о дот-вирусе? – нахмурился Захария.
– О нем самом.
– Но сыворотку всего два года назад создали, до этого эпидемия людей сотнями косила… – Захария вдруг осекся и пристально взглянул на старшего брата. Похоже, он понял, к чему тот клонит.
– Вспомни, кто умирал в первую очередь: старики, бездомные, асоциальные личности, – Тора понизил голос до шепота. Даже здесь, в задрипанном кафе, у стен могли быть уши.
– Те, кто не приносил пользы Метрополю.
– Именно, – кивнул Тора. – Сыворотка всегда была в стране, но дот-вирус был нужен как средство контроля.
– Для того, чтобы держать нас в страхе, – закончил его мысль Захария.
Они помолчали. Может быть, именно сейчас каждый из братьев осознал, насколько далеко они зашли.
– Идем, – вставая из-за стола, сказал Тора. – Айзеку нужно узнать об этом как можно скорее.
* * *
Мозговой чип буквально разносил голову Ойтуша на части. Выпав из сновидения, словно рыба из воды, он судорожно хватал ртом воздух. На этот раз образ морского берега и беременной девушки с фиолетовыми волосами был настолько реален, что Ойтуш долго не мог понять, где он находится на самом деле. Но задаваться вопросом, почему в его голове чуть ли не каждую ночь рождаются эти видения, не было ни времени, ни сил.
«Доброе утро, Ойтуш Эвери», – как обычно, заговорил микропроцессор приятным женским голосом.
«Как бы это утро не стало последним», – подумал он.
Подушка была мокрой от крови и пота, а перед глазами все плыло; Ойтуш попытался взять стакан с водой, но пальцы свело судорогой – стакан выпал и разбился вдребезги. Держась за стену, Ойтуш на ватных ногах добрался до раковины и пару раз ополоснул лицо холодной водой.
«Температура вашего тела составляет тридцать девять и восемь градуса Цельсия. Общее самочувствие оценивается как два из десяти. Красный уровень тревоги! Рекомендуется немедленно, повторяю, немедленно принять лекарство от дот-вируса!»
Рекомендуется, только где его взять?
Ойтуш взглянул в зеркало. Оттуда на него смотрел худой, вымотанный болезнью человек: темные вьющиеся волосы слиплись, на впалых щеках пробивалась щетина, воспаленные глаза обрамляли темные круги. Постояв лицом к лицу со своим отражением, Ойтуш отвернулся, подумав, что никогда еще не выглядел так мерзко.
Неожиданно в дверь постучали. Он вздрогнул. Подумал было, что Сати вернулась, и, возможно, даже с лекарством, но тревожный холодок, пробежавший вдоль позвоночника, говорил, что это не она. Да и к тому же Сати всегда носила с собой ключи.
Стук повторился. Настойчиво, даже требовательно, но тем не менее очень спокойно. Так стучат те, для кого войти – просто вопрос времени. Так может стучать только группа дознания.
Ойтуш убедился в этом, стоило лишь приоткрыть дверь. Мощный удар в челюсть отбросил его к противоположной стене. Неплохая тактика – вначале избиение неизвестно за что, а уж потом разговоры. Хотя… конечно же, Ойтушу было известно. Живя вместе с Сати, ночуя в одной кровати с ней, он нарушал столько законов, что умереть от дот-вируса было бы легче и приятнее, чем понести наказание. Их связь все равно бы раскрылась, рано или поздно.
От следующего удара у Ойтуша на несколько секунд остановилось дыхание. Согнувшись пополам, он осел на пол, даже не пытаясь защищаться. Группу дознания бесполезно останавливать: они знают свое дело и будут бить до тех пор, пока не решат, что ты уже готов отвечать на их вопросы.
Краем глаза Ойтуш заметил, что вошедших четверо. Тот, кто избивал его, был обычным служителем протектория, второй стоял чуть поодаль. Маленький мальчик, должно быть интуит, по-хозяйски восседал на незаправленной постели, а еще одна, пока что неясная, фигура стояла в дверном проеме.


– Имя! – рявкнул один из служителей.
– Цезарь Шан.
Надо быть полным идиотом, чтобы в такой ситуации назвать имя президента Метрополя.
Полицейский побагровел от гнева и замахнулся было для нового удара, но интуит неожиданно остановил его. Видно, группа дознания решила, что Ойтуш готов давать показания.
– Меня зовут Лидо Ройсс, – сказал темноволосый мальчик, слезая с кровати. – И мне бы очень хотелось познакомиться с тобой.
– Ойтуш Эвери, – назвал он свое имя, не в силах противиться взгляду одаренного. Еще одна тактика протектория: сломить преступника психологически, взять под контроль его волю, заставить отвечать на вопросы, а в итоге – сделать так, чтобы он почувствовал себя ничтожеством. Именно для этого в группу дознания и берут одаренных, способных вторгаться в человеческий разум.
– Неужели не того схватили? – изображая на разбитом лице искренний ужас, спросил Ойтуш.
– Ты смешной, – совершенно по-детски улыбнулся Лидо. – Мы бы никогда так не ошиблись.
Конечно, нет. Микрочип, вживленный в черепную коробку, позволяет отыскать нужного человека хоть на краю света.
– Ты знаешь, за что ты арестован? – снова спросил интуит, пристально глядя Ойтушу в глаза.
Ну вот и все. Сейчас Ойтуш сам во всем признается. Черные глаза Лидо заставят его сказать правду, хочет он того или нет.
– Арестован? – прозвучал холодный, надменный голос. – Какие претензии может иметь протекторий к моей обслуге?
Это было невозможно, но Сати уже была здесь. Ее лицо не выражало абсолютно ничего, кроме разве что сдержанного негодования по поводу того, что незнакомые люди вломились сюда без разрешения. Ойтуш мог только догадываться, что творилось в ее душе, настолько холодной и непроницаемой была маска на лице подруги.
Даже не взглянув в его сторону, Сати как бы ненароком встала между ним и Лидо, разрывая тем самым зрительный контакт.
– Это обслуга? – искренне удивился Лидо.
– Да, он живет здесь и каждый день ездит убираться в мою квартиру.
Невероятно, но каким-то образом девушка могла врать, даже глядя интуиту в глаза.
– Ладно, спрошу по-другому. – Лидо склонил голову набок. – Кто этот человек лично для тебя?
– Я же сказала – никто. Просто уборщик, которого вы зачем-то избили. – Холодный взгляд Сати скользнул по разбитому лицу Ойтуша, не выражая ничего, кроме пренебрежения к его слабой и недолговечной телесной оболочке. – Как он теперь будет работать?
Лидо был в растерянности: впервые за его короткую жизнь кто-то умудрялся лгать ему прямо в лицо. Девчонка не могла говорить правду, он знал это, к тому же интуиту вполне удавалось контролировать ее в школе сегодня утром. Ойтуш, напротив, ликовал: он чувствовал, что Сати борется за его жизнь всеми мыслимыми и немыслимыми способами.
– Ты врешь! – в негодовании выкрикнул Лидо. – Я знаю, вы живете вместе, и вы… вы… вы любовники!
Сати фыркнула, а затем рассмеялась:
– Любовники? Лидо, а тебе уже можно говорить такие слова? Мама разрешает?
Ройсс точно язык проглотил от злости: обычно это он контролировал ситуацию, а преступившие закон дрожали перед ним от страха. На помощь интуиту пришел один из полицейских – тот, который бил Ойтуша.
– Лаллеман, протекторий давно присматривает за тобой, – объявил он. Это был мерзкий жирный тип. Черный, с капюшоном плащ протектория сидел на нем скорее смешно, чем устрашающе. – Думаешь, мы не знаем, что ты таскаешь еду из школьной столовой, а каждый день, в обед, ходишь к… – служитель запнулся и пренебрежительно взглянул на сплюнувшего кровь Ойтуша, – мистеру Эвери в морг?
– Нас сбивала с толку твоя подставная квартира в Окто-Гане, но сегодня, – Лидо извлек из кармана пиджака запаянный пакетик с кусочком ногтя Сати, – все встало на свои места. Получив образцы ДНК мистера Эвери, мы без труда обнаружили его местоположение. При помощи чипа.
Ойтуш был в смятении. Он пытался поймать взгляд Сати, но та нарочно встала к нему спиной. Что они теперь сделают с ней? Она теперь преступница, а значит, протекторий будет судить ее по всей строгости закона.
– Значит, так, Лаллеман, – мерзко улыбаясь, продолжил Лидо, доставая металлическую дубинку из-за пояса полицейского. – Перейдем к более радикальным мерам. Если он ничего не значит для тебя, ударь его.
– Зачем? – опешила Сати, глядя на тяжелый предмет, который протягивал ей одаренный.
– Скажем так, в профилактических целях, – ухмыльнулся Лидо. – И потом, смотри, как этот неряха испачкал пол своей грязной кровью.
Ойтуш выглядел совсем жалко. Измотанный болезнью, тощий, избитый, он не смог бы оказать сопротивление, даже если бы захотел. Глядя в его глаза, Сати буквально слышала дикий, отчаянный крик, но парень молчал, кулаком размазывая струйки крови, текущей из носа. Сможет ли она сделать так, чтобы их оставили в покое?
Словно во сне, она взяла холодную дубинку из рук Лидо.
– Вот и правильно, – одобрительно кивнул тот. – Накажи его.
Сати была на грани. По ее мертвенно-бледному лицу Ойтуш видел, что она играет свою роль из последних сил. Встретившись с ней глазами, он едва заметно кивнул ей, как бы говоря: «Ты сможешь, Мелкая».
Но Сати медлила.
– Всего пара добросовестных ударов, – подстегивал ее Лидо. – И твой уборщик тотчас же получит сыворотку. Разве ты не видишь, что он умирает от дот-вируса?
Интуит достал из внутреннего кармана шприц-ручку и небрежно положил его на стол. Чутье подсказывало Сати, что он блефует, но узнать правду можно было, только подчинившись ему. На кэндо их учили наносить удары, но лишь когда твой противник может обороняться. То, что происходило сейчас, было унижением и пыткой для них обоих.
Сати вскинула дубинку для первого удара, и Ойтуш инстинктивно зажмурил глаза, приготовившись испытать боль.
Секунда, две, три… Время шло, а Сати так и стояла замахнувшись. Прошла, наверное, целая вечность, прежде чем в гробовой тишине химического склада Лидо радостно захлопал в ладоши. Все было кончено.
Двое полицейских беспрепятственно сцепили руки Ойтуша наручниками. Затем, грубо схватив его за волосы, заставили опуститься на колени.
– Теперь ты будешь догнивать в одиночной камере, – с презрением сказал интуит, вновь встречаясь глазами с Ойтушем. – Ну что, мистер Эвери, страшно умирать?
– Да. – Не нужна была одаренность, чтобы догадаться об этом.
– А жить хочется? Вместе с любимой?
– Да, – хрипло произнес Ойтуш, поднимая глаза на Сати.
– Вот ничтожество, – усмехнулся мальчик. – Посмел думать, что девушка из Первого класса ровня тебе.
Размахнувшись своей маленькой ладошкой, Лидо отвесил ему пощечину.
Сати отреагировала меньше чем за долю секунды. Дубинка, что по-прежнему была в ее руках, обрушилась на интуита. Полицейские метнулись было к девушке, но она оказалась проворнее. Молниеносным движением Сати схватила со стола шприц-ручку с сывороткой, но уже в следующее мгновение неведомая сила подняла ее к самому потолку.
Из тени вышла еще одна фигура, которую Ойтуш вначале принял за девушку-полицейского. Длинные трубки торчали из головы наподобие волос, темно-коричневая кожа была испещрена символами, словно компьютерная плата, а сильно выпуклые глаза были цвета красного вина. Но самым ужасным в облике вошедшего были грубые швы, скреплявшие вместе растянутые в улыбке губы.
Это был аниматус – искусственно созданное по заказу протектория существо, наделенное нечеловеческой силой.
Невидимыми руками он приковал хрупкое тело Сати к стене, а инъектор в ее руках взорвал, словно мыльный пузырь. Ойтуш в ужасе подумал, что этому творению не составит труда так же легко взорвать и ее голову.
Темная кровь потекла по бледным пальцам Сати, закапала на пол. Где-то в углу комнаты проливал слезы Лидо, разглядывая на ладони выбитые молочные зубы. Теперь, когда на сцену вышел аниматус, его способности были больше не нужны.
– Сати Лаллеман, именем протектория вы арестованы, – прогремел голос полицейского.



Глава 4
Слишком поздно
В комнате для допросов было большое одностороннее зеркало. Сати избегала смотреть в него, потому что знала: с той стороны за ней наблюдают.
Она сидела на жестком стуле, облокотившись о блестящий металлический стол. Грязновато-белые стены, глазок видеокамеры прямо под потолком – за время, которое показалось ей вечностью, Сати досконально изучила всю обстановку.
Часов не было, поэтому она не могла знать, сколько уже находилась здесь. Это могло быть и тридцать минут, и три часа. К ней несколько раз заходили люди протектория, спрашивали об учебе, об отношениях с одноклассниками, о родителях, которых она не помнила, о чем-то еще. Удостоверившись, что она больше не в силах оказывать сопротивление, полицейские сняли с нее наручники. Но никто не давал ей ответа, сколько еще, а главное, чего ей ожидать; оставленная наедине со своим отчаянием, Сати ждала приговора.
Она хотела выручить Ойтуша, а вместо этого напала на гражданина Первого класса, одаренного, члена группы дознания. Какое изощренное наказание протекторий изберет для нее, оставалось загадкой. Все могло быть иначе, если бы Сати совладала со своим гневом и молча проглотила все издевательства Лидо. Теперь же ей никого не удастся спасти – ни Ойтуша, ни себя.
Ненависть к интуиту отравляла ее даже сейчас, смешиваясь с невыносимым чувством вины. А ладонь, в которой взорвался инъектор, словно в подтверждение ее чувств, горела огнем. Бинты насквозь пропитались кровью, и было страшно представить, как выглядят раны под повязкой.
Сати допускала, что Ойтуш уже мертв, хотя Ройсс и вопил, что тот будет гнить в тюрьме еще долго. Если он жив, то без лекарства все равно долго не протянет. Неужели протекторий окажется настолько бесчеловечным, что вылечит его, а затем заморит голодом в карцере? От таких мыслей у Сати начинала бешено кружиться голова. Ее тошнило, изувеченная рука невозможно горела.
Сати, вопреки здравому смыслу, решила размотать бинты. Каково же было ее удивление, когда под алой от крови повязкой она обнаружила розовую, как у младенца, без единой царапины кожу! Глубокие раны зажили без следа всего за несколько часов.
Изумленная, на ватных ногах, Сати медленно поднялась из-за стола. Она протянула выздоровевшую руку навстречу объективу видеокамеры и несколько раз помахала ей. Они должны были увидеть то, что видела она: не чудо и не божественное исцеление, а пробудившуюся одаренность.
Сати принялась бегло вспоминать свою жизнь. Она росла обычным ребенком, вот только почти никогда не болела. Раны и ссадины заживали, как у всех, ничего сверхъестественного. Возможно, мощный стресс последних часов запустил в ее организме какие-то реакции, и одаренность, на которую она уже давно не рассчитывала, очнулась ото сна.
Шло время, но ничего не происходило. Полицейские, должно быть, уснули там, за зеркальным стеклом. А может, приговор уже вынесен и даже такая вещь, как одаренность, не сможет ничего изменить?
Сати окончательно выбилась из сил, размахивая руками и прыгая, как сумасшедшая. Скрипя зубами и едва не плача от бессильной злобы, она опустилась на пол. На что она рассчитывала? Исчезнувшие порезы вовсе не означали, что, если один из аниматусов оторвет ей голову, вместо нее вырастет новая. И уж тем более никто не начнет носить ее на руках, даже если у нее появится по запасной руке и ноге.
Протекторий всегда строг к тем, кто нарушает законы Метрополя. А уж к тем, кто оказал сопротивление представителям власти, он запредельно жесток. Лидо никогда не позволит ей выйти отсюда невредимой, будь она хоть трижды одаренной.
Сати вовсе не была уверена, что если поранится снова, то все заживет вот так же быстро. Может быть, ее одаренность проявляется только на пике эмоций? Осмотрев свои сбитые прошлой ночью костяшки пальцев, она убедилась в том, что старые раны заживали с обычной скоростью.
Надо было что-то делать. Время шло, и Сати приняла решение выбираться отсюда во что бы то ни стало. Собрав в кулак всю свою ярость, она изо всех сил ударила в стекло. Боль прошила ее всю, от макушки до пяток. Закричав, она тем не менее повторила удар. Зеркало оставалось целым, но с ее руками происходило невероятное: кисти горели так, словно она засунула их в печь, а раны затягивались буквально на глазах. Рыча от гнева, Сати продолжала молотить зеркало, но – безрезультатно. Кожа на руках восстанавливалась, дымясь, как сырые поленья в костре, а на стекле не было ни трещинки. Нужна была более мощная атака.
Разбежавшись, насколько позволяло пространство маленькой допросной комнаты, Сати ринулась на пуленепробиваемое окно головой вперед. Последним, что она услышала перед тем, как провалиться в темноту, были звон разбитого стекла и хруст ее собственных шейных позвонков.
* * *


– Имя? – снова все те же вопросы.
– О… Ойтуш, – хрипло сказал парень, сплевывая сгусток крови. На этот раз ему было не до шуток.
– Фамилия?
– Эвери.
– Возраст?
– Два… дцать.
Лампа светила прямо в глаза, и Ойтуш не видел лица того, кто допрашивал его. Сильно мутило, а перед глазами плясали разноцветные круги.
– Ты понимаешь, что проведешь здесь остаток жизни? – все так же бесстрастно спросил голос: наверняка ему уже не раз приходилось задавать этот вопрос.
Ойтуш не ответил. Последнее, что он помнил, было чревом черного мешка, надетого ему на голову. Потом он провалился в вязкое беспамятство и очнулся уже здесь, в месте, из которого ему никогда больше не выйти.
– Ты понимаешь, что я тебе говорю, Эвери? – повторил бестелесный голос.
Вместо ответа Ойтуш согнулся пополам, и его стошнило прямо под ноги.
– Он в терминальной стадии дот-вируса, – произнес из темноты еще один голос. – Больше трех дней точно не протянет. Давай в одиночку его, и дело с концом.
Двое людей в защитных масках с отвращением подхватили Ойтуша под руки. Он не сопротивлялся: куда уж там, когда еле стоишь на ногах.
В комнате с грязными кафельными стенами Ойтуша небрежно бросили на пол. На нем разрезали одежду, не желая возиться с пуговицами и застежками, а затем его долго держали под струей вонючей воды из шланга. Наконец остригли, облачили в грубую брезентовую робу, на запястье поставили тюремный номер.
Ойтуш чувствовал себя безвольной куклой. С тех пор как его выгнали из университета, он не понаслышке знал, что смерть всегда где-то рядом с ним, но он сопротивлялся ей, убегал, не давая себя поймать. Теперь дот-вирус забирал у него все: волю, ощущение реальности, контроль над телом. На этот раз смерть дышала в лицо, и слова о том, что ему не протянуть и трех дней, были правдой.
Одиночная камера почти не освещалась. В ней не было кровати, лишь унитаз и непонятно зачем торчащий из-под потолка кусок трубы. Пахло сыростью, а откуда-то сверху доносились приглушенные звуки метрополитена. Должно быть, тюрьма была под землей. Впрочем, вполне возможно, что воспаленный мозг Ойтуша сам рисовал картину подземки, собирая ее из случайных звуков.
Оставшись один, Ойтуш упал на холодный камень и почти тотчас заснул, точнее, впал в то состояние, которое при дот-вирусе называют «радужными снами». Галлюцинации между сном и явью, такие яркие, что не можешь понять, где реальность, а где вымысел, возникающий в умирающем мозге. Ойтуш был уверен, что уже не проснется.
Через пару часов его разбудили – принесли первый паек. Это были два герметичных пакета, которые он с трудом разорвал зубами. В одном оказалась чуть теплая безвкусная каша, во втором питьевая вода. Выпив только воды, он вновь отключился.
Несколько раз его уводили из камеры куда-то в глубину тюрьмы: брали анализы, проводили психологические тесты. Все это время Ойтуш был словно в бреду, он даже не мог быть уверенным на сто процентов, что эти экскурсии по бесконечным, плохо освещенным коридорам не были частью его сновидений. Так или иначе, его быстро оставили в покое, очевидно, он ничем уже не мог пригодиться науке.
Практически все время он спал просто потому, что был не способен на что-то еще. Каждый раз, закрывая глаза, он не надеялся проснуться, но каждый раз просыпался. Чип в его голове не давал ему потерять счет времени, сообщая дату и последние новости. Таким образом, Ойтуш знал, что провел здесь уже три дня.
Самое интересное началось на четвертые-пятые сутки. Вопреки прогнозам тюремщиков и собственным ожиданиям, он почувствовал, что пошел на поправку. Он понял это, когда впервые проспал всю ночь совершенно без снов. Не было уже ни кошмаров, ни изнуряющей тошноты. В первый раз он полностью съел принесенный, точнее, закинутый в дверное окошко суточный паек.


Он больше не кашлял с кровью, нигде не болело, мысли сделались ясными. Чип сообщил ему, что температура пришла в норму, а самочувствие достигло пяти баллов из десяти.
К концу первой недели его камеру решили помыть, пустив воду из той самой трубы под потолком. Вода покрыла весь пол, затем поднялась сантиметров на пять, постояла немного, а потом один камень в полу отодвинулся, обнаруживая скрытые пустоты для водостока. Постояв под трубой, как под душем, Ойтуш почувствовал себя гораздо лучше и следующую ночь снова спал без снов.
Но вместе с прежними силами пришло и гнетущее осознание того, что их с Сати история закончилась. Ойтуш никогда не надеялся прожить счастливую жизнь, но несколько лет, проведенных с ней, были просто сказкой. Он не имел права что-то менять в своей жизни, но у него была крыша над головой и любимая девушка. Где она теперь, что с ней?
Ойтуш впервые за долгое время был предоставлен сам себе: не нужно было идти на работу и там выполнять все свои обязанности, даже микропроцессор можно было отключить и поспать еще немного. Вот только поговорить было не с кем. Все, что у него оставалось, – это воспоминания о минувшей и, как оказалось, довольно-таки счастливой жизни.
Что будет теперь? Собственная судьба не особо его волновала, а вот судьба Сати… Жива ли она? Не приговорят ли ее теперь стать сиделкой? В одном из своих снов Ойтуш видел, как ему в морг приносят ее, мертвую. Было больно думать об этом сне, но он вспоминался сам собой снова и снова.
Что было бы, если бы Сати не стала рисковать жизнью ради него? Ойтуш такое и представить себе не мог: его «мелкая» никогда бы не отказалась от него. Рано или поздно протекторий все равно схватил бы их. Ойтуш не жалел о том, что нарушил непреложные законы Метрополя. Только одного было жаль, и этого было уже не исправить: он так и не решился сказать Сати «люблю».
Так прошло десять дней его заключения.

Глава 5
Живой подарок
– Есть еще один очень деликатный момент, мистер Такер. – Здесь мужчина в непримечательном костюме-тройке немного замялся и машинально поправил очки. – Официально Сати еще не достигла возраста самоопределения…
– Что?!
– Постойте, постойте, – жестом остановил Такера агент корпорации. – У нас есть особое разрешение служителя Ройсса из группы дознания, который лично участвовал в ее задержании. Он заверил нас, что мисс Сати нуждается в перевоспитании. К тому же и ждать осталось всего полгода, потом ее чипируют.
Такер продолжал недоверчиво смотреть на внезапно вспотевшего мужчину. Тот пытался выглядеть спокойным, но Такер подметил, что маленькая нижняя губа у него то и дело начинала дрожать.
– «Няня Момо» – крупнейшая корпорация, наша репутация идеальна. Никто и никогда…
– Не начнет копать под вас? – перебил его Такер.
– Так тоже можно выразиться, – натянуто улыбнувшись, сказал представитель компании.
Звучало убедительно. Да и не случайно богатый предприниматель и отец двух очаровательных детей обратился именно сюда. Влиятельность «Няни Момо» была всем известна.
– Стало быть, мистер Спин, и девчонку никто проверять не будет?
– Совершенно верно. – Агент улыбнулся, обнажая ряд имплантированных блестящих, как жемчуг, зубов. – Вы можете делать с ней все, что пожелаете.
– А что за имя такое – Сати? – недовольно произнес Такер, подтягивая ремень брюк, над которым нависал большой живот. – Ее можно будет переименовать?
– Это девочка из бедной и неблагополучной семьи. – Мистер Спин очень правдоподобно изобразил сочувствие. – Она будет только рада новой жизни и новому имени.
– Хорошо, я согласен, – вздохнул Такер. – Давайте контракт.
Мистер Спин протянул ему графеновую карту размером с визитку:
– Приложите большой палец и повторяйте за мной: я, Виг Такер, принимаю условия соглашения. Здоровье и безопасность изделия гарантирую.
Такер сделал, что от него требовалось, и агент удовлетворенно спрятал карту во внутренний карман пиджака.
– Теперь, когда все формальности улажены, пара слов о препаратах, – сказал он, аккуратно открывая кейс.
– В смысле, о наркотиках?
– О препаратах, мистер Такер, – осторожно поправил его Спин. – Мистер Ройсс рекомендовал давать ей комбинацию не ниже А2С2.
В кейсе с логотипом «Няня Момо» лежало два десятка ампул и столько же одноразовых шприцев.
– Этого вам хватит на первую тестовую неделю, – сказал Спин. – Если потребуется более высокая доза, наши агенты…
– Стоп, вы ничего не путаете? – Вытаращив глаза, Такер рассматривал маркировку А2С2. – У нас уже есть одна девочка, она получает послабее – А5С4…
– Особое распоряжение служителя Ройсса, – спокойно повторил мужчина в очках. Беспокоиться было не о чем: контракт уже у него в кармане, все остальное – это не его проблемы.
– Она что, буйная? – нахмурился Такер. – Почему такие сильные нар… препараты?
– Не буйная, отнюдь. Просто невосприимчивая, – пояснил агент. – С нашими изделиями не бывает проблем.
– Ладно, – устало произнес полный мужчина, отмахнувшись от мысли, что ему только что впихнули сомнительный товар. – Когда я получу ее?
– Она уже здесь, мистер Такер, – улыбнулся Спин, кивком указав на небольшую капсулу, стоящую в дверях.
– Давайте ее сюда. Надеюсь, она такая же, как в анкете? Моя дочь обожает фиолетовый цвет.
– Она еще прекраснее, чем в анкете, – заверил агент, вводя код на дисплее капсулы.
Крышка приоткрылась с мягким шипением, обнаруживая внутри не что иное, как самую настоящую куклу.
Дизайнеры «Няни Момо» поработали на славу, облачив Сати в сияющее, в тон волосам платье, а на голове сконструировав нечто напоминающее гору взбитых сливок. Изысканный макияж, скрывающий следы почти недельного заключения и допросов, коротко остриженные аккуратные ногти, а за правым ухом маленький штамп собственности корпорации. Сати Лаллеман стала неузнаваемой.
Проснувшаяся одаренность, попытка сбежать из комнаты для допросов, а затем бесконечное падение в черноту – это последнее, что она помнила. Однако там, за разбитым ею пуленепробиваемым стеклом, произошло еще кое-что, до смерти испугавшее весь протекторий. Сати смогла обезвредить аниматуса, обрушившего на нее свою силу. Вот так, девчонка, голыми руками – несколько ударов, и химера с переломанными конечностями повалилась ей под ноги, словно мешок. Потребовалась целая неделя «воспитательных разговоров» и манипуляций с ее сознанием, прежде чем Сати забыла о нечеловеческих возможностях, которыми обладала.
Держать ее в тюрьме до шестнадцатилетия было опасно, поэтому Лидо Ройсс, которого за успешную операцию сделали служителем Цитадели, настоял на том, чтобы Сати немедленно превратили в сиделку. Использовав всю свою новообретенную власть, он отправил девушку в семью с наихудшей репутацией. Ройсс назвал это «программой перевоспитания».
Сиделки, получающие сильные наркотики, живут не больше двух-трех лет и за это время почти полностью утрачивают личность. А значит, юная особа, уничтожившая аниматуса – сделавшая то, что считалось в принципе невозможным, – больше не представляла опасности.
* * *
– Ты – мой подарок? – спросила маленькая рыжеволосая девчушка.
Происходящее категорически отказывалось укладываться в гудящей, тяжелой, словно свинцовый шар, голове Сати. Пышная кровать с балдахином и десятком подушечек в изголовье, полки с игрушками, трюмо, ажурные шторы, воздушные шары… Сати однозначно находилась в детской комнате. Интерьер был выдержан в тошнотворной розово-фиолетовой гамме, исключение составляли только ярко-рыжие волосы большой куклы, сидевшей в углу комнаты.
– Ау, ты меня слышишь? – повторила девочка, вновь раздражающе вторгаясь в поле зрения Сати.


– Ты кто? – вместо ответа хрипло спросила та. Жутко хотелось пить, а еще больше – закрыть глаза и не видеть ничего.
– Я – твоя хозяйка, и меня зовут Лагуна, – гордо представилась девочка. – Папа подарил тебя мне на день рождения.
«Хозяйка? Подарил?!» У Сати больше не оставалось сомнений: из нее сделали сиделку.
И даже раньше шестнадцати, в обход закона. Тут не обошлось без козней Лидо. Слезы обиды навернулись на глаза Сати, но она заставила себя успокоиться. Пусть на смену слезам придет старая добрая ненависть к протекторию и всему Метрополю – с ней Сати уже научилась уживаться.
– Папа сказал, что я могу придумать тебе новое имя, – продолжала Лагуна.
– Имя? – тупо повторила Сати. Мысли шевелились в голове со скоростью ржавых шестеренок, а руки и ноги под действием препаратов словно налились свинцом.
– Ты глупенькая, да? – с сочувствием спросила малявка. – Ничего, это пройдет. С Шанталь тоже так было, но брат научил ее быстро соображать.
Сати захотелось ударить болтушку, но руки не слушались ее. К тому же стоило присмотреться к обстановке, прежде чем затевать ссоры.
– Сейчас я покажу тебе свою комнату, а потом мы будем играть, – прощебетала Лагуна, беря Сати за руку.
Та ухватилась за маленькую веснушчатую ладошку, чтобы не потерять равновесия. Ей было сейчас не так-то просто передвигаться.
Закончив показывать новой игрушке свой киберзверинец и коллекцию косметики, которая в пять лет вообще-то и не нужна, Лагуна подвела ее к трюмо. Заглянув в него, Сати потеряла дар речи: в большом овальном зеркале отражалась самая настоящая кукла. Ее кожа сияла изнутри и блестела от ярких страз, волосы были уложены в немыслимое «птичье гнездо», а фиолетовое платье с завышенной талией и изобилием рюшечек можно было представить только на кукле, а не на живой девушке. Сати растерянно хлопала пушистыми ресницами, раза в два длиннее ее собственных, и только выражение изумления на лице говорило о том, что она все-таки не кукла, а человек.
– Ты красивая, правда? – улыбнулась Лагуна, глядя на отражение Сати.
– Бывало и хуже, – отозвалась та, кончиками пальцев касаясь кожи на щеке. Лицо было холодным и каким-то чужим, словно над ним изрядно потрудились пластические хирурги. Хорошо хоть, грудь не увеличили на пару размеров.
В зеркало Сати увидела лицо Лагуны. Она не была похожа на избалованного ребенка, хоть и росла в семье богатых родителей. Рыжая и веснушчатая до невозможности, девочка пользовалась косметикой: ее маленький с горбинкой нос был аккуратно замазан тональным кремом. Вырастет – будет делать замену кожи, ведь веснушки в современном обществе считаются рудиментом, от которого принято избавляться.
В углу комнаты послышалось копошение, и Сати повернула голову на звук. Шевелилась та самая рыжая, в человеческий рост кукла. Или не кукла вовсе?
– Познакомься, это Шанталь, – сказала Лагуна. – Еще один папочкин подарок.
Все ясно, другая сиделка. Лицо Шанталь было маскообразным, с застывшим выражением радостного удивления. Рыжая и веснушчатая, как и сама Лагуна, она вполне могла бы сойти за ее старшую сестру, если бы не была живой игрушкой.
– Шанталь, познакомься, это… ммм… Тюльпан, – немного подумав, сказала Лагуна.
«Тюльпан?! Что еще за чушь?»
– Очень приятно, Тюльпан, – в знак приветствия Шанталь слегка наклонила голову. Сати поразил ее голос: он был бесцветный и напоминал шуршание бумаги.
– Как давно ты здесь? – спросила она.
– Сегодня будет ровно два года, – ответила Шанталь, и Сати заметила, что та еще ни разу не моргнула.
Неужели через два года она будет выглядеть точно так же, как этот безвольный манекен с лицом-маской? От этой мысли Сати передернуло. А Лагуне тем временем стало скучно.
– Хватит болтать, давайте уже поиграем! Шанталь, ты будешь служанкой, а мы с Тюльпан – высокопочтенными гостями.
– Я не буду играть с тобой, Лагуна, – сказала Сати.
– Почему? – искренне удивилась девчонка.
– Меня не должно быть здесь. Это незаконно, – попробовала объяснить она, хотя и понимала, что такое слово незнакомо пятилетней, не знающей отказа Лагуне.
– Если ты не будешь играть со мной, брат тебя накажет. Он очень, очень строгий! – испуганно сказала Лагуна.
– Лучше тебе сделать, как она хочет, Тюльпан, – послышался бесцветный голос Шанталь.
Вот оно что. Значит, есть некий старший брат, который держит Лагуну в ежовых рукавицах.
– Ты боишься брата? – спросила Сати.
– Очень, – ответила девочка, закатывая рукав своей водолазки. Сати ужаснулась: ее предплечье было покрыто следами от щипков.
– Это он сделал?
Лагуна не ответила.
– А родители знают об этом?
Снова молчание. Видимо, даже благополучные семьи не живут без скелетов в шкафу.
– За что же он тебя так? – спросила Сати.
– Я разбила аквариум с золотой рыбкой, – виновато сказала Лагуна. – Рыбка умерла.
Не то чтобы Сати было жалко девочку, находящуюся во власти жестокого старшего брата, скорее, ей надо было знать, на что способен неуравновешенный мальчишка, накинувшийся на сестру из-за разбитого аквариума.
– Но я все равно не буду играть с тобой, Лагуна, – сказала Сати. – Как зовут твоего брата?
– Николас.
– Давай договоримся: ты оставишь меня в покое, а я сделаю так, что Николас тебя больше не тронет.
– Ты обещаешь, Тюльпан? – Лагуна доверчиво посмотрела Сати в глаза.
– Обещаю, – сказала та и улыбнулась.
Окончание дня было спокойным. Лагуна и Шанталь играли с киберзверинцем, а потом вместе с куклами «пили чай» из розовой посуды. Предоставленная самой себе, Сати получила возможность осмотреть дом, насколько позволило ее состояние, ведь препараты продолжали действовать.
Это была богатая квартира, раз в пять больше той, что она снимала в Окто-Гане для отвода глаз. Передвигаться приходилось медленно, держась за стены, стараясь не потеряться в этом дворце.
За час скитаний Сати обнаружила пять комнат для гостей, кухню и спортивный зал. Еще одна комната была заперта, из нее доносился плач грудничка и тихий женский голос. Еще один ребенок? Неужели они родили столько детей, зная, что одаренными становятся лишь десять процентов? Сати ухмыльнулась, представив, что тиран Николас через несколько лет может оказаться на ее месте. Влезет в долги, заимеет проблемы с полицией… скатиться с пьедестала очень легко, и даже богатые родители не всегда смогут помочь.
Впрочем, это было не ее дело. Все, чего хотела Сати, – сбежать отсюда и попытаться найти Ойтуша… если это еще было возможно. Однако сейчас она не только бегать, но и двух шагов без стенки пройти не могла. Прежде всего нужно было очистить организм от наркотика.
* * *
– Лежи тихо, изделие.
За окном светало. Крупный потный мужчина склонился над Сати и, зажав одной рукой ее рот, сделал укол. Через несколько секунд он то же проделал и с Шанталь.
Сати запоздало поняла, что произошло. Этот толстяк, наверняка отец Лагуны и Николаса, вколол ей очередную дозу. Пока дети спят и ни о чем не подозревают.
Ненависть и отвращение обуяли Сати, но наркотическая дрема была сильнее. Она обволакивала, словно теплое душное одеяло.
Шанталь так и не проснулась: наверняка привыкла за два года. Она спала в маленькой детской кроватке, ссутулившись и поджав под себя ноги, словно младенец. Рот ее был приоткрыт.
«А отец хитер», – подумала Сати. Скрывает свои манипуляции под покровом ночи, чтобы не пугать детей и не разрушать их веру в сказку. Пусть думают, что его «подарочки» неповоротливые и глупенькие от природы.
Еще через пару минут она отключилась.
Пробуждение было кошмарным. Детскую комнату сотрясали осипшие, надрывные вопли, как если бы глухонемой человек вздумал кричать. Это был голос Шанталь. Девушка металась по кровати, тряся головой, словно в припадке. Сати не сразу поняла, что происходит, а потом заметила двух маленьких мышей-роботов, повисших у нее на ресницах. Рядом, обливаясь слезами, стояла Лагуна.
– Это Николас! – сквозь слезы сказала она. – Шанталь не хотела вставать, и тогда он приказал мышам разбудить ее.
Вот ведь психопат…
– Где он?! – спросила Сати, вываливаясь из своей кроватки.
Вытирая ручьи слез, Лагуна неопределенно махнула на дверь. Дети любят смотреть, к чему приведут их проделки, и если он прячется за дверью, Сати успеет его схватить.
Но за дверью детской ее ждал лишь пустой коридор. Вернувшись в комнату, она застала совершенно иную картину: Лагуна больше не плакала, а кибермышки спокойно сидели на ладони Шанталь. И только кровавые следы на веках сиделки говорили о том, что здесь только что происходило нечто ужасное.
– Он отозвал мышей, – ответила Лагуна на немой вопрос Сати.
Животные-роботы программировались так, чтобы подчиняться только своему хозяину. Если Николас натравил их на Шанталь, значит, только он мог отменить команду. Однако в таком случае он должен был быть невидимкой… или же он по-прежнему прятался в комнате.
– Лагуна, не хочешь умыться? – любезно поинтересовалась Сати. – Твои глаза покраснели и распухли.
Всхлипнув напоследок, девочка убежала в ванную комнату, оставляя двух сиделок наедине.
– Шанталь, где Николас? – тихо спросила Сати, подходя к девушке.
Та молчала, заботливо качая на ладони мышат, которые только что причиняли ей боль.
– Ты слышишь меня? – чуть громче повторила Сати, но маскообразное лицо Шанталь оставалось безучастным.
– Бестолочь, – вполголоса констатировала Сати и сама принялась осматривать комнату. Все сиделки необратимо деградируют. Исчезают как личности, опускаясь до уровня базовых рефлексов и простейшего набора слов. Должно быть, с Шанталь происходило то же самое: лишенная права выбирать, права иметь личные вещи, она все больше сливалась с окружающей ее мебелью, превращаясь из человека в атрибут богатства и роскоши.
Передвигаясь по комнате, Сати почувствовала, что из-за выброса адреналина влияние препаратов на ее организм несколько поубавилось: мысли стали яснее, а тело подвижнее. Она шла, словно в воде или в кошмарном сне, когда за тобой гонятся, а ты никак не можешь убежать от преследования, но опора в виде стен была ей больше не нужна.
– Николаса здесь нет, – внезапно сказала Шанталь. – Он всего лишь маленький ребенок и ни в чем не виноват.
Надо же, видимо, она уже совсем деградировала.
– Ты дурочка? Он натравил на тебя этих уродцев! – возмутилась Сати, глядя на миловидных мышек с красными глазками. Киберживотных не отличить от настоящих, вот только они идеально вышколены и выполнят любой твой приказ.
– Если ты хочешь выжить в этом доме, тебе надо опасаться Лагуны, – продолжала Шанталь, и Сати удивилась тому, насколько серьезным стал ее голос.
– Ты никогда не пыталась сбежать? – спросила она, пропуская предупреждение мимо ушей.
– Не советую тебе даже думать об этом, – строго сказала Шанталь. – Я была такой же бойкой, как ты, пару лет назад. Теперь я не могу ни перестать улыбаться, ни уйти дальше уборной.
Сати вопросительно уставилась на нее, а Шанталь продолжала:
– Мне сделали такую операцию – с ногами, и с лицом тоже. Теперь мои мышцы совсем не слушаются меня. Чтобы хоть что-то соображать, я складываю в голове разные числа, но делать это с каждым днем становится все труднее и труднее.
Сати не знала, что сказать. Произошедшее с Шанталь было нечеловечески жестоким, но как помочь ей? В Метрополе жили сотни девушек и парней, участь которых была такой же ужасной, а то и еще хуже. Всех спасти невозможно, пока люди будут становиться сиделками.
– Как ты попала сюда? – спросила Сати, присаживаясь рядом.
– Моя мать заболела, – ответила Шанталь. – На ее лечение нужны были деньги, много денег. Я попыталась сбежать, когда моя семья получила пособие за первые полгода работы.
Сати могла себе это представить: огромные деньги – вот что толкает многих людей в добровольное рабство.
– Теперь мне уже некуда возвращаться – матери больше нет в живых.
– Сочувствую, – отозвалась Сати. Больше сказать было нечего.
Она не знала, что значит иметь мать, но понимала, что потерять родного человека гораздо тяжелее, чем вообще никогда не знать его.
– Ты сказала, что ты здесь незаконно. Что это значит? – поинтересовалась Шанталь.
– По закону меня могли бы сделать сиделкой только через полгода, – ответила Сати.
– Тебе нет шестнадцати? – легкое изумление появилось на кукольном лице девушки.
Сати покачала головой:
– Нет, и мистер Толстая Ряха знает об этом. Он подписал недействительный договор.
– Ты про Вига Такера? – шепотом спросила Шанталь. – Тюльпан, он очень, очень опасный человек.
– Никакая я не Тюльпан! – взорвалась Сати. – У меня есть мое имя, и я не собираюсь плясать под дудку какой-то маленькой дурочки.
– Нет же, ты Тюльпан, – возмущенно сказала стоящая в дверях Лагуна. Она с трудом держала на руках хныкавшего грудничка и неумело качала его. – Посмотри, что ты наделала, – с укором продолжала девочка. – Кричишь так, что разбудила Николаса.
– Николаса? – оторопело повторила Сати, приближаясь к младенцу. – Так это Николас?
Она в изумлении обернулась на Шанталь в поисках хоть какого-то разумного объяснения, но та снова впала в ступор или просто решила не отвечать ей.
– Да, это Николас, – сказала Лагуна, с нежностью ущипнув малыша за щечку. – И он очень недоволен, что ты обозвала меня дурочкой.
Очень медленно до Сати начало доходить происходящее.
– Так это ты все делаешь, – произнесла она, вспоминая и царапины на веках у Шанталь, и следы на руках у самой Лагуны. – Ты просто больная!
– Брат очень сердится на тебя, Тюльпан, – пробормотала девочка. Ее глаза потемнели, губы плотно сжались и даже голос поменялся. Она больше не была похожа на ту Лагуну, что с восхищением смотрела на кукольный наряд Сати или просила защитить ее от «злого брата». Осознанно или нет, она прикрывалась Николасом, чтобы причинять боль себе и окружающим.
– Нет, это я сержусь на тебя! – почти крикнула Сати. – Еще раз назовешь меня «Тюльпан» – сразу получишь!
Похоже, она перешла черту.
– Армен! – коротко скомандовала Лагуна, и огромный, непонятно откуда взявшийся доберман в мгновение ока повалил Сати на лопатки.
Из его пасти воняло, как у настоящей собаки, и только переливчатые радужки глаз давали понять, что животное было киборгом. Передними лапами доберман со всей силы упирался девушке в грудь, злобно рыча и клацая зубами.
– Лежи тихо, иначе Армен отгрызет тебе нос, – мерзко улыбаясь, сказала Лагуна.
– Пусть попробует, ты удивишься! – крикнула Сати, чувствуя, как закипает кровь. Сейчас она была уверена, что даже если гигантская собака захочет разорвать ее на куски, она выживет благодаря своей одаренности.
Cати попыталась скинуть с себя пса, но тот был слишком тяжелый. Ладно, похоже, выбора у нее не было… Под истошные крики Лагуны Сати сомкнула руки на мощной мохнатой шее.
Короткий свист раздался в воздухе, и два дротика поразили цель. Собака тотчас обмякла, обрушившись на девушку всей своей массой. Сати же успела вытащить иглу из плеча прежде, чем снотворное разлилось по ее крови.
Стрелял пришедший с работы Виг Такер; его дочь растерянно стояла рядом, продолжая держать ребенка на руках, а Шанталь, закрыв лицо руками, забилась в угол, словно испуганный зверек.
Такер неторопливо подошел ближе. Желваки играли на его скулах, а взгляд был холодным и расчетливым. Обеими руками он поднял собаку и оттащил ее в сторону, освобождая Сати. Та хотела было подняться, но еще один дротик воткнулся ей в шею.
– Тебе конец, кукла, – произнес Такер, и она провалилась в сон.

Глава 6
Новые лица
Очнувшись ото сна, Сати поняла, что она больше не в детской. Она лежала на большой кровати, а сквозь шторы мерцал свет уличных фонарей: пока она была без сознания, в Метрополе наступил вечер.
В голове невероятно шумело, и стоило шевельнуться – все тело пронизывала боль.
– Проснулась наконец-то, – недобро блестя глазами, сказал Такер. Должно быть, он наблюдал за ней, пока она спала.
– Прошу прощения, мистер Такер, – сказала Сати, припоминая ужасные события сегодняшнего дня. – Собака напала на меня, и мне ничего не оставалось, как обороняться…
– Закрой рот, – властно сказал он, подходя ближе. – Пришло время научить тебя хорошим манерам.
Сати с ужасом увидела, как толстяк, втянув живот, начал расстегивать ремень на своих брюках.
Девушка метнулась к двери, но мощная оплеуха отбросила ее опять на кровать.
– Тебе некуда бежать, – прошипел Такер, одной рукой схватив ее за оба запястья. – Это мой дом, и я в нем хозяин!
Сати подумала, что это конец. Она не даст унизить себя, но и бороться со взрослым, стокилограммовым мужчиной долго не сможет. Надо было лишь произнести слова-активаторы, и ее последний подарок Метрополю уничтожит все в радиусе ста метров.
Еще до встречи с Ойтушем Сати, подозревая, что одаренность в ней так и не проснется, придумала план на случай, если существование с чипом в голове окажется невмоготу. Она устала жить в ожидании приговора распределяющей комиссии. Многие мальчики и девочки боятся, что их определят именно в сиделки. Это как игра в рулетку, только вместо быстрой смерти «везунчик» теряет свободу, волю и желания. Теряет сам себя и умирает долго и мучительно.
Сати еще десятилетней отдала круглую сумму за операцию и еще сверху за молчание хирурга и получила смертельное оружие в виде взрывчатки, зашитой в ее брюшной полости. Бомбу невозможно было обнаружить ни на школьных сканерах, ни при помощи металлоискателя. Сбежать, если ты стала сиделкой, уже невозможно. Но Сати знала, что, активировав бомбу определенным набором слов, сможет отправить в могилу не только себя, но и своих мучителей.
Внезапный звонок в дверь застал врасплох раздевающегося Такера.
– Да кого там черти принесли?! – с ненавистью произнес он.
Слова-активаторы застряли у Сати в горле. Неужели у нее появился крохотный шанс спастись?
– Чтобы ни звука тут! – рявкнул хозяин, запирая комнату снаружи.
Этаж был десятый, и все равно на окнах стояли решетки. Сати толкнула дверь, но все бесполезно. Почти потеряв надежду, она вдруг услышала недоуменный голос главы семейства:
– …всунули договор, откуда мне было знать, что она несовершеннолетняя?
Сати словно водой из ведра окатили: неужели это были люди протектория, пришедшие по душу Вига Такера?
Женский голос что-то негромко возразил ему, после чего Такер стал бурно распространяться, какой он порядочный и законопослушный.
Выслушав всю его тираду, девушка на каблучках и еще один человек, ступавший очень мягко, прошли в глубь квартиры, несмотря на ярые протесты хозяина. Сомнений больше не оставалось: они ищут ее. Хорошо это или плохо – Сати не знала, но оставаться в семействе Такеров ей было больше нельзя.
– Открывай, – мягко сказала девушка с едва заметным акцентом, остановившись прямо напротив двери, за которой находилась Сати.
– Там спит мой ребенок, вы разбудите его, – пытаясь казаться спокойным, произнес Такер.
Сати только собралась закричать: «Я здесь!» – но вдруг услышала, как что-то глухо ударилось о стену.
– Что вы себе позволяете?! – взвизгнул Такер, и тут последовал еще один короткий удар.
Сати зажала рот ладонью: так может поступать только группа дознания, если, конечно, эти люди действительно были из протектория.
Через пару секунд пискнул датчик, и дверь распахнулась. На порог выскочил багровый от ярости Виг Такер, по-прежнему с расстегнутым ремнем. Он до смешного напоминал сейчас свою избалованную и, скорее всего, больную на голову дочь. Чуть поодаль стояли двое незнакомых людей.


Первой в комнату вошла миниатюрная девушка с яркими чертами уроженки провинции Хаммацу.
– Ага, ребенок, как же, – спокойно сказала она Такеру, окидывая взглядом Сати.
– Ты не пострадала? – поинтересовался мужчина в светлом плаще и шарфе. У него был орлиный нос, широко посаженные голубые глаза и пристальный взгляд хищного зверя. Если бы не седые виски, Сати не дала бы ему больше двадцати лет.
– Вы из дознавательной группы? – спросила она вместо ответа.
– А как по-твоему, мы похожи на дознавателей? – спросил мужчина и едва заметно улыбнулся своей спутнице.
На полицейских они явно не походили – слишком неформальная одежда, свободные манеры… Взгляд Сати метался с одного лица на другое. Она решила, что именно девушка вынудила Такера открыть дверь: даже когда она улыбалась, взгляд ее черных глаз был холодным и жестким.
Кем же были эти люди, совладавшие с человеком, который едва не изнасиловал ее?
– Как я понимаю, личных вещей у тебя нет? – спросил мужчина с орлиным носом, и Сати отрицательно покачала головой.
– Тем лучше, мы отправляемся прямо сейчас. – Он мягко хлопнул ее по плечу и направился к выходу.
– Подождите, – запротестовала Сати, не в состоянии сдвинуться с места. – Куда отправляемся?
– Ты хочешь остаться здесь? – спросила уроженка Хаммацу, скрестив руки на груди и скорчив по-детски недовольную гримасу.
– Дана, – обратился мужчина к напарнице, – я думаю, что пара минут у нас еще есть.
Он присел на кровать, жестом приглашая Сати сесть рядом.
– Ты позволишь? – Незнакомец достал шприц из кармана. – Это антидот. Он очистит твой организм от того, что тебе кололи здесь.
Сати кивнула и протянула руку.
– Вы не имеете права! Она моя собственность, я купил ее! – Такер предпринял еще одну попытку бунта, но ледяной взгляд Даны остановил его.
– Еще одно слово, и ты не сможешь распоряжаться даже собственной жизнью, – сказав так, она навела на Такера миниатюрный пистолет.
Мужчина в шарфе сделал инъекцию, и Сати показалось, что ее вены вмиг обледенели.
– Сати, мы узнали о тебе совершенно случайно. Юная одаренная, которую незаконно продала корпорация… Я должен извиниться за то, что не смогу вернуть тебе прежнюю жизнь на оставшиеся полгода твоего детства. В Метрополе я не всесилен.
«В Метрополе?! Тогда откуда он?» – мелькнуло в голове у Сати.
– Меня зовут Роланд Грейси, – с улыбкой представился мужчина, протягивая Сати руку.
Девушка не поверила своим ушам. Конечно же, это имя было известно ей, как и всем жителям Метрополя. Перед ней был сам владелец и президент Острова.
– Теперь ты согласна поехать с нами?
* * *
– Тебе не кажется немного несправедливым, что мы отдыхаем именно в самый короткий день в году? – сетовала Амалия, заплетая сыну тугие, стелющиеся по голове косы.
– Еще как, мам.
День зимнего солнцестояния, он же – конец года, был единственным днем, когда жители Метрополя официально могли не работать. Провожая год, тысячи людей оставались дома вместе со своими семьями. Целые кварталы отключали электричество, чтобы при свечах встретить Новый год и поблагодарить протекторий за покой и стабильность.
– Зато сегодня отец из командировки возвращается, – заметил темнокожий юноша, почти задремавший под неторопливые и мягкие движения маминых рук, перебиравших его волосы.
Их семья жила в так называемом нулевом районе – вдали от веток метро, на окраине города, плотно застроенной плохим и дешевым жильем. Жить здесь было небезопасно из-за вооруженных банд и социально опасных инфекций, поэтому, как только мальчику исполнилось шестнадцать, он пообещал себе, что будет работать, не жалея сил, лишь бы только вытащить свою семью из этого гиблого места.
Он никогда не жаловался на жизнь, ведь у него были и мать, и отец, а совсем скоро должен был появиться еще и маленький брат. Амалия и Зафар были не только хорошими родителями, но и прекрасной супружеской парой, и парень верил, что когда-нибудь найдет себе девушку, похожую на мать.
Лишь одно омрачало душу юного мечтателя: его мама, Амалия Кель, страдала наркотической зависимостью.
Днем она занималась домом, а ночью работала посудомойкой в стриптиз-баре на окраине Метрополя. Тадеус знал, что раньше она принимала препараты только перед ночными сменами, но в последний год стал находить дома все больше и больше упаковок со стимуляторами, замаскированными под спрей от насморка.
В нулевых районах их принимали не только асоциальные личности, но и те, кому приходилось много работать. Одна маленькая доза позволяла не уставать всю ночь, а достать наркотик можно было из-под прилавка практически в любой аптеке.
Хуже всего было то, что мама не отказывалась от стимуляторов, даже когда ждала ребенка. Тадеус боялся, что брат родится уродом, и выходил из себя, находя в доме очередной флакон. Однако сегодня возвращался отец, а это значило, что еще несколько дней любые наркотики будут под запретом. Амалия не могла позволить, чтобы муж, который так редко бывает дома, узнал о ее зависимости.
– Тадеус, сходишь за свечами? – спросила она, закончив плести последнюю косу.
– Да ты что, мам, – разглядывая себя в зеркале, удивился парень. – Меня сейчас никто не узнает. А с незнакомцами, сама знаешь, у нас разговор короткий.
До этого Тадеус ходил с пушистой, торчащей во все стороны копной волос, но сегодня они с мамой специально встали пораньше, чтобы сделать ему новую прическу. Конечно, он шутил, но чужаку оказаться в нулевом районе было действительно опасно.
– Перестань говорить ерунду, – отозвалась Амалия. Она была очень миниатюрной, и когда ее шестнадцатилетний сын встал со стула, оказалась на голову ниже его.
– Конечно, схожу, – улыбнулся Тадеус, затем еще раз придирчиво взглянул на себя в зеркало, провел ладонью по волосам и напоследок чмокнул Амалию в щеку. – Спасибо за косички, мам.
На улице шел снег. Огромные пушистые хлопья таяли, едва касаясь грязного, покрытого химическими разводами асфальта. Хорошо хоть, смога здесь было меньше, чем в центре Метрополя: нулевые районы располагались вдали от крупных фабрик и производств. Зима была теплой, и эпидемиологи трубили о новых вспышках аспидной чумы, но Тадеусу не было до этого дела. Он считал, что нельзя обезопасить себя от всех бед на планете, и смеялся над теми, кто надевал защитную маску, выходя на улицу.
Юноша совсем не жалел о том, что его детство прошло и он так и не стал одаренным. У него были руки, ноги и не самая глупая голова на плечах – вот и все, что, по его мнению, нужно было для жизни. А одаренность… одаренность он, как и отец, называл жировой складкой на теле, пятым колесом или пятой ногой у собаки. Не нужны ему были никакие особенные способности.

Около автозаправки он заметил девочку, укутанную в огромный вязаный шарф. Она появилась всего пару месяцев назад, но весь район уже успел запомнить ее из-за уродливого шрама почти в половину лица. Девочка очень стеснялась своего шрама, она была молчаливой и почти никогда не смотрела в глаза.
Никто не знал, как она оказалась здесь, вдали от покровительства протектория, ведь на вид ей явно было меньше шестнадцати. Впрочем, на улице никто не задавал вопросов; люди оседали в нулевых районах по разным причинам, и было не принято интересоваться, кто твой сосед: пьяница, наркоман, или же он обнищал, потеряв работу из-за болезни. Не нравится публика – вали в более престижный и охраняемый район, если, конечно, у тебя есть деньги.
Тадеус был уверен, что девочка долго не протянет. Но вопреки его мрачным предчувствиям она продолжала жить у заправки. По крайней мере, он помнил ее до тех пор, пока первая волна аспидной чумы не унесла добрую половину жителей нулевого района.
Он обошел несколько кварталов, чтобы набрать хотя бы тридцать свечей – перед Новым годом они в магазинах были в дефиците. На улице давно стемнело, и, бредя домой, Тадеус то и дело обходил странные фигуры. Воображение твердило ему, что это были аниматусы – загадочные существа, гомункулы, обладающие невероятными способностями. Но чаще всего это были просто опустившиеся люди, клянчившие у прохожих свечи и что-нибудь съестное.


Отец и мать уже были дома. Через час после ужина по традиции отключили электричество, и остаток вечера семейство Кель провело в неярком свете парафиновых свечей. Пламя притягивало взгляд и успокаивало; говорить не хотелось, приятнее было просто сидеть, обнявшись, и мечтать о том, чтобы так было всегда.
Амалия сидела рядом с Зафаром, и тот нежно обнимал ее. Тадеус пристроился на подушках, брошенных на пол, и дремал, опустив голову на мамины колени. В тот вечер он и представить себе не мог, что встреча Нового года станет последним счастливым событием в жизни его семьи.
Через несколько месяцев, когда отец опять был в отъезде, у мамы случилась передозировка. Началось с сильнейшей головной боли, из-за которой Амалия, рискуя быть уволенной, отпросилась с работы. Тадеус вернулся вечером и обнаружил, что она не может связать и пары слов. Он пришел в бешенство, накричал на нее и вместо того, чтобы позвать на помощь, ушел на несколько часов скитаться по городу.
Вернувшись домой, он нашел Амалию без сознания и наконец-то вызвал врачей. Два кошмарных дня и две бессонные ночи Тадеус не знал, что с его мамой: медики не особо делились информацией с жителями нулевых районов.
В больнице у Амалии родился мертвый ребенок. Позже Тадеус узнал, что иначе и быть не могло – слишком много яда поступало к нему из организма матери.
После случившегося парень ушел из дома. Он ненавидел мать и еще больше – себя, за то, что бросил ее одну в тот роковой день. Пусть и не это стало причиной смерти его неродившегося брата, Тадеус ненавидел себя за то, что повел себя как капризный мальчишка.
Он скитался по округе, ночуя в бараках, покупая съестное на последние деньги, и не знал, как дальше быть со своей жизнью; прежде-то у него была мечта сделать семью богатой и счастливой! Теперь Тадеус бежал от самого себя, не желая вспоминать о прошлом, пока волна аспидной чумы не дала ему понять, кем он был на самом деле.
За несколько дней до конца года группа эпидемиологов сделала невероятную находку: это был мальчик, уцелевший в эпицентре чумы. Единственный выживший из нулевых районов, феномен, получивший одаренность после семнадцати лет. Человек, иммунитет которого мог помочь в создании вакцины для спасения миллиардов людей и, что немаловажно, для обретения контроля над ними.
Мальчик искал смерти среди умирающих от чумы, но судьба сыграла с ним злую шутку: пережитый стресс запустил в его организме цепочку реакций, чрезвычайно усиливших иммунитет. Он стал одаренным, хотя считалось, что после шестнадцати лет это невозможно. Жизненная сила, заложенная в нем, была просто невероятной. Однако после долгих, изнуряющих исследований в лабораториях Метрополя человека по имени Тадеус Кель все же не стало.

Глава 7
Конец прежней жизни
Сати не помнила, как заснула. Буквально пару минут назад она разговаривала с президентом Грейси, а девушка из Хаммацу угрожала пистолетом Вигу Такеру… Они сказали, что забирают ее на Остров. Но что было потом? Должно быть, препараты еще действовали, потому что сознание самым неблагодарным образом отфильтровало часть произошедшего.
– Уже проснулась? – доброжелательно спросил возникший из ниоткуда Роланд.
Вместо объемного вязаного шарфа на нем был небрежно наброшенный светлый палантин. Пахло свежестью, как после грозы, и Сати вспомнились внеклассные занятия за городом.
– Что это за место? – спросила она, недоверчиво глядя по сторонам. Они были в овальной комнате, больше всего напоминающей каюту на каком-нибудь корабле. Ясно, что интерьер был не более чем интерактивной программой, но стены и пол из «натурального дерева» смотрелись очень органично. Кресло, в котором полулежала Сати, напоминало половинку яйца, а латексный матрас был прохладным и повторял форму ее тела. После всего случившегося на нем хотелось валяться как минимум несколько суток.
Рядом стоял журнальный столик со стопкой книг, зелеными яблоками в корзинке и стаканом воды. Сочетание светло-коричневых тонов дерева и медового света ночника создавало ощущение спокойствия, как если бы Сати вдруг попала домой, в тот самый уютный несуществующий дом, которым были наполнены ее мечты. Ей была свойственна подозрительность, но атмосфера этого места и вкрадчивый голос Роланда действовали успокаивающе.
– Ты в глайдере, Сати, – сказал президент. – Мы летим домой.
Он нажал переключатель в изголовье кровати, и левая стена вместе с потолком исчезла. Сати вздрогнула от неожиданности, но Грейси быстро успокоил ее, положив руку на плечо:
– Я на время отключил функцию интерьера, чтобы ты смогла все увидеть.
Каюта была прозрачной. Чернильное небо, в котором они летели, у горизонта становилось лазурным, а внизу вместо земли лежало что-то похожее на бело-розовую вату.
– Это облака, – пояснил Роланд, с улыбкой смотревший в изумленное лицо Сати. – Мы на высоте пятнадцать тысяч метров.
– Невероятно, – только и смогла сказать девушка, рассматривая эти воздушные горы, по которым, казалось, можно было пробежаться или попрыгать, как по самым мягким в мире подушкам.
– Полет проходит на гиперзвуковой скорости, – продолжал Роланд. – Мы будем на месте через тридцать пять минут.
– Все это так странно, – задумчиво сказала Сати. – Я столько раз видела глайдеры, но сейчас я даже не помню, как оказалась внутри.
– Тебе многое пришлось вытерпеть за последнюю неделю. – Президент присел рядом на кресло. – Ты уснула вскоре после того, как я сделал инъекцию антидота. Это нормально, организм требовал восстановления.
– А что надо делать сейчас?
– Для начала можешь привести себя в порядок. – Грейси вынул из тумбочки стопку одежды и большие ножницы. – Здесь есть небольшая уборная.
Сати все еще была в омерзительном сиреневом платье, «взбитые сливки» на голове спутались и на ощупь стали напоминать засохшую сахарную вату.
– Это можно будет распутать? – спросила она, с содроганием касаясь своих волос.
– Боюсь, что нет, – с сочувствием ответил Роланд. – Прическа сиделок делается раз и навсегда. Обрежь сколько получится, а дома мы приведем тебя в порядок.
Отметив про себя, что он уже второй раз произносит слово «дом», Сати лишь молча кивнула.
Уборная, что находилась за стенкой, была действительно очень тесной. Сати тщательно смыла макияж, переоделась в просторные штаны и футболку. Настал черед волос.
– Ну прощайте, раз так, – сказала она и щелкнула ножницами.
Она не стриглась, сколько себя помнила, но сейчас без сожаления отрезала прядку за прядкой.
Через десять минут работа была окончена. Сати придирчиво осмотрела себя и с удовольствием отметила, что она больше не напоминает куклу. Серые глаза не подернуты мутной пеленой, ресницы – опять нормальной длины, а кожа, хотя и сухая и потрескавшаяся, приобрела здоровый цвет. И лишь волосы были, на ее взгляд, до неприличия короткими. Они вились по голове хаотичными фиолетовыми кудрями, делая ее похожей на задорного барашка.
Пару раз глубоко вздохнув, Сати смело взглянула себе в глаза и решительно направилась в каюту.
– Спасибо вам за помощь, конечно, но мне нужно вернуться в Метрополь, – с порога заявила она.
– Вот как? – Президент с легким удивлением приподнял бровь, но Сати была уверена, что он ждал этой фразы.
– Мне нужно помочь одному человеку, – объяснила она.
– Предположу, что подобная просьба связана с твоим… скажем так, другом – Ойтушем Эвери, – произнес Роланд, наблюдая за тем, как на кресле остается вмятина от его ладони.
Брови Сати поползли вверх. С тем, что протекторий был всевидящим, она уже смирилась, но, выходит, и Грейси видит ее насквозь?
– Удивлена, что мне так много известно? – Он словно читал ее мысли. – Наша работа заключается в том, чтобы приглядывать за всеми представителями Первого класса, искать одаренных. Вот почему мы следили и за тобой, и за теми, кто тебя окружает.
– Он жив? – спросила Сати, чувствуя, как подкашиваются ноги.
Грейси пожал плечами.
– Я не могу однозначно ответить тебе, Сати. – Он поднялся с кресла и теперь прохаживался по каюте. – Мы перестали следить за ним после того, как вас арестовали. Все внимание было переключено на тебя, ты уж прости. Нам нужен такой ценный сотрудник, как ты, понимаешь?
– Если я такой ценный сотрудник, – деловито заметила Сати, – то почему бы вам не дать мне закончить начатое? А потом я поеду с вами на Остров, обещаю!
– В Метрополе тебе оставаться больше небезопасно, – мягко возразил Роланд. – И потом, как ты собираешься искать Ойтуша?
– Ну… – Об этом Сати действительно не подумала.
– Ваши власти используют специальную программу для слежения за носителями чипов, – продолжал президент. – Ну а у нас есть ее точная копия. Сати, ты сможешь поискать его, как только мы прилетим.
Похоже, Роланду Грейси можно было доверять. Если он мог помочь спасти Ойтуша, она готова была стать для него «ценным сотрудником».
– Чем я буду заниматься на Острове? – спросила Сати.
– Станешь частью нашей команды. – Грейси подмигнул ей, словно какой-нибудь одержимый работой хедхантер.
– И буду носить дурацкую униформу? – Сати мило оскалилась. – Извините, конечно, но это совсем не мое.
– Давай лучше я спрошу тебя, – хитро улыбнулся Роланд, поправив палантин. – Что ты знаешь об Острове?
Сати думала целую минуту. А затем еще одну.
– Ничего, – наконец заключила она. – В школе нас пичкали всякой дребеденью вроде того, что на Острове живут ученые, самые одаренные из одаренных. Благодаря своим способностям они совершают открытия, которые делают наш мир лучше.
– Тебя не прельщает такая жизнь, верно? – с улыбкой заметил Грейси.
– Нисколечко. – Сати улыбнулась ему в ответ. – Но выбора у меня нет, я правильно понимаю?
Роланд не ответил. Он пригладил вьющиеся, с проседью волосы, а затем вновь пригласил ее взглянуть сквозь прозрачный корпус глайдера.
– Мы начали снижаться, взгляни-ка, что там?


На огромной скорости глайдер прорезал розовые облака. Вскоре по левому борту замаячил город, построенный в горах. Сверкающие дома острыми пиками вонзались в небо, обширные пространства были засажены зеленью, и все это окружал бескрайний океан.
– Неплохо, – только и могла сказать Сати.
– Остров – это райский уголок, затерянный в Мировом океане. Он несет в себе много тайн. Одна из них заключается в том, что Остров невозможно увидеть со спутников или обнаружить с помощью радаров. Должно быть, это действие какого-то поля, природу которого мы пока не смогли изучить.
Сати оставалось только изумленно слушать его.
– Каждый месяц мы привозим сюда новых одаренных, которым исполнилось шестнадцать, – продолжал Роланд. – Но они не просто живут и работают здесь. Они семья, все мы семья. Мы постоянно учимся, развиваем свои способности… Скажи, Сати, разве тебе не хочется стать сильнее? Подчинить себе свою одаренность?
Роланд знал, на что давить. Не отрывая взгляда от кусочка земли в океане, Сати кивнула.
– Ты быстро забудешь об ужасах, которые пережила, – сочувственно сказал президент. – Ты – уникальная, и твое место здесь, рядом с нами.
Сати улыбнулась милейшей улыбкой. Притворяться она умела очень хорошо. Никто, даже сам хозяин рая, не усомнился бы в том, что она просто ангелочек.
Неожиданно до них донесся приглушенный вопль, напоминающий крик обезьяны.
– Кто это? – удивилась Сати. – Какое-то животное?
– Можно и так сказать, – уклончиво ответил Роланд.
Впервые она увидела, как улыбка на лице президента сменилась плохо сдерживаемой яростью.
– А я могу немного прогуляться? – спросила она. – Устала сидеть в каюте.
– К сожалению, не можешь, Сати, – категорично ответил Грейси. – Но не беспокойся: мы скоро прилетим.
Вот те на. Почему он не выпускает ее?
– Тогда последний вопрос, – устало сказала девушка. – Я могу хоть немного побыть одна?
– Конечно, Сати. – Роланд улыбнулся и легонько потрепал ее по беспорядочно торчащим волосам. – Кстати, мне так больше нравится.
Он вышел из каюты, и Сати мельком заметила Дану, стоявшую за дверью. Получается, девушка из Хаммацу все слышала? Или она здесь в качестве охраны? Могло ли быть так, что президент Грейси опасается ее, раз оставил за дверью своего телохранителя?
Разговор оставил странное впечатление. С одной стороны, у Сати появилась надежда отыскать Ойтуша, с другой стороны, она вновь чувствовала себя под колпаком. Роланд пытался казаться демократичным, но от его ответов возникало только больше вопросов. К тому же он не согласился вернуть ее в Метрополь, не разрешил осмотреть глайдер – так не поступают с людьми, которых хотят, как он выразился, сделать «частью команды». Но кроме него Сати больше некому было доверять.
* * *
Это было невероятно, но Ойтуш поправлялся. Он с аппетитом съедал свой скудный паек, а по утрам впервые в жизни начал делать зарядку. Тело и разум требовали некоего режима и самодисциплины, – словом, он явно не походил на того, кто умирает от дот-вируса.
Как только ушла потребность все время спать, Ойтуш начал изучать свою камеру. Он уже знал на ощупь каждый выступ холодного камня. Прямо по центру камеры находился небольшой люк, крышка которого прилегала к полу настолько плотно, что поддеть ее не представлялось возможным даже острием ножа.
Он решил, что через люк вытаскивают умерших: его размеры соответствовали средним размерам тела человека. Куда бы ни вело это отверстие, в сточную канаву или утилизатор, оно вело за пределы тюремной камеры, и это давало хоть и мизерную, но все-таки надежду на побег. Судя по всему, смерть в очередной раз решила оставить Ойтуша в покое, а раз так, почему бы не попытаться выйти отсюда? Эта слабая надежда давала ему силы вставать по утрам, есть мерзкий обед, делать физзарядку и изо всех сил стараться не думать о том, что он больше никогда не увидит Сати.
Свет в камеру проникал лишь дважды в сутки, когда на пару секунд приоткрывалось окошко для выдачи пайка. Ойтуш не любил эти моменты: потом глаза вновь долго привыкали к темноте. И все же за это время он успевал оглядеть камеру. Это помогало ориентироваться в пространстве и передвигаться потом на ощупь, не ударяясь об углы.
Его осязание и слух резко обострились, компенсируя то, чего не могли дать глаза. Иногда ему казалось, что он уже давно ослеп и больше никогда не увидит ничего, кроме своих цветных снов. Но всякий раз, когда окошко открывалось и глаза резала боль, он убеждался, что по-прежнему способен видеть.
В первые дни заключения Ойтуш ожидал, что подвал будет наполнен криками и стонами. Но нет, их не было. Зато он слышал звуки пострашнее. Они напоминали влажные шлепки, как если бы гигантская лягушка неторопливо прыгала по камням, и доносились откуда-то снизу – он различал их, прижавшись ухом к холодному полу.
Ойтуш старался не думать, что это могло быть, но воображение то и дело рисовало ему картины множества мертвых тел, которые кидали в воду. Он чувствовал, что смертью был пропитан каждый камешек его клетки и что люк в полу открывали уже не раз, для того чтобы избавиться от очередного умершего.
Он продолжал видеть странные сны про берег моря и беременную молодую женщину, очень похожую на Сати. Более того, из потаенных уголков мозга то и дело поднимались фрагменты какой-то другой жизни. Морская галька – все камешки одного размера, будто их подбирали нарочно; небоскребы, стоящие в воде, звон посуды и плафоны, парящие в воздухе… Все эти мелочи, эти кусочки пазла были чужими воспоминаниями, ведь никогда за свою жизнь Ойтуш не покидал пределов Метрополя.
Может, его мозг был поврежден при вживлении чипа? Или галлюцинации настолько осмелели, что решили навсегда поселиться в его сознании? Ойтуш жалел, что вспоминает не родителей, а эти никому не нужные обрывки чьей-то настоящей или ненастоящей жизни.
К концу второй недели ему удалось сделать темноту своим другом. Иногда он ложился на холодный камень и долго-долго всматривался во мрак, пока ему не начинало казаться, что он что-то видит. Фрагменты воспоминаний всплывали перед глазами, словно он наблюдал их на экране в кинотеатре. Иногда из черноты возникали целые панорамы: хмурый Метрополь в утреннем смоге, блестящий глайдер, пролетающий в ясном полуденном небе, городской парк, где дети кидают хлеб жирным уткам в пруду…
А вот они с Сати провожают день зимнего солнцестояния. Электричество отключено, и восемь свечей горят, прогоняя темноту. Сати всего двенадцать, а Ойтуш уже безумно влюблен в нее. Он дает себе слово, что будет оберегать ее до конца своей жизни.
Возможно, он сходил с ума, но проваливаться в эти видения было приятнее, чем биться в стену от отчаяния.
Темнота помогала заново проживать свою жизнь, вспоминая ее в мельчайших деталях. Он пришел к выводу, что все двадцать лет был прокрастинирующим безвольным тюфяком, и если бы не Сати, то давно бы подсел на стимуляторы. А все потому, что узнал о несовершенстве мира еще в детстве, в то время, когда другие представители Первого класса наслаждались всеобщим вниманием и заботой.

Когда Ойтушу было девять лет, они с классом ездили на экскурсию за город. Детям показывали животноводческие фермы, где выращивали генно-модифицированных коров и свиней. Взглянув в грустные глаза животных, неспособных самостоятельно передвигаться, Ойтуш, единственный из всего класса, заплакал. Чтобы никто не заметил его слез, он убежал за ферму и спрятался в высоких зарослях кукурузы. Его нашел пожилой мужчина и, чтобы хоть как-то развеселить, стал показывать фокус: он щелкал пальцами, и в руках у него загорался огонь.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/chitat-onlayn/?art=25441014) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.