Читать онлайн книгу «Правовое государство: теоретическое проектирование и современная политическая практика. Монография» автора Федор Вестов

Правовое государство: теоретическое проектирование и современная политическая практика. Монография
Федор Александрович Вестов
Ольга Федоровна Фаст
В монографии осуществлен сравнительный анализ правовых и политологических научных подходов к исследованию прошлого, настоящего и будущего правового государства в современном мире, в частности в России. Выявлена структура политических, правовых, административно-организационных процессов, характеризующих особенности и перспективы формирования институтов правового государства в России, прослежена динамика институциональных и функциональных изменений в процессе становления правовой государственности. Законодательство приводится по состоянию на ноябрь 2014 г.

Ф. А. Вестов, О. Ф. Фаст
Правовое государство
Теоретическое проектирование и современная политическая практика
Монография
Под редакцией доктора политических наук, профессора Н. И. Шестова


[битая ссылка] ebooks@prospekt.org

Введение
Что происходит сегодня с правовым государством? С одной стороны, как идея гармоничных отношений гражданина и государства на твердой почве совершенных законов правовое государство сегодня определяет течение и цель политических процессов в цивилизованном мире. Ради достижения этой цели многие страны, и Россия в их числе, жертвуют многим из своего исторического опыта, материальных и культурных ресурсов, достижениями социальной политики ради осуществления ускоренных модернизаций. Идея правового государства вместе с идеей гражданского общества в определенном смысле заменила большинству развитых современных обществ прежние классические идеологии. Консерватизм, либерализм и социализм, другие классические идеологии делили и делят общества и государства на постоянно противоборствующие политические лагеря. Они привносят многочисленные культурные расколы в сами социальные структуры. В противовес этому идея правового государства и практические шаги в направлении его создания действительно объединили сегодня многие государства и народы в их совместном движении к более разумному мироустройству. И сегодня идея правового государства, доставшаяся современникам в виде многовекового интеллектуального и практически-политического опыта многих десятков и даже сотен предшествующих поколений, является одной из наиболее конструктивных идей, обеспечивающих прогресс человечества. Это идея и исторический опыт, ставшие цивилизационной ценностью.
С другой стороны, как никакая другая ценность, как идея и как практическая политика, как администрирование, правоотношения, как система социально-элитарных и внутриэлитарных коммуникаций, правовое государство сегодня оказалось под давлением общего кризиса традиционных политических ценностей в Старом и Новом Свете. Если государство нужно лишь для того, чтобы распределять бюджетные средства между бизнесом, трудящимися и теми многочисленными слоями населения в развитых странах, которые существуют на социальные пособия, то является ли оно ценностью? Если правовое государство не находит со своими гражданами общего языка на почве закона и для защиты от террористов, активизирующегося криминала и других многочисленных внутренних угроз, идет на расширение полномочий своих силовых структур, является ли оно той же ценностью, что прежде? Если государство, прежде занимавшее ключевые позиции во всей системе внутренних и внешних социальных коммуникаций, сегодня делает шаги в направлении превращения в электронное государство, если оно проявляет готовность стать лишь одним из многочисленных игроков в пространстве современных информационных коммуникаций, то может ли оно по-прежнему претендовать на особое отношение граждан к своим полномочиям и интересам? Все это вопросы, на которые не даст окончательного ответа ни одна научная книга. Ответ скоро или не очень даст сам политический процесс. Но формат научного исследования позволяет поставить эти проблемы и предложить читателю поразмышлять над тем, какими последствиями для цивилизации уже сегодня оборачиваются такого рода сомнения, рождающиеся и растущие в головах современных граждан. Когда мы сегодня провозглашаем своей целью движение всей политики, культуры, права в направлении создания правового государства, то мы имеем в виду ту же самую цель, которую ставили перед собой и своими современниками великие политические мыслители и правоведы сто или двести лет тому назад? Или же сегодня, участвуя в различных модернизациях, реформах, революциях и даже гражданских войнах под знаменем правового государства, мы на самом деле имеем в виду уже нечто совсем иное, наполняем известное нам понятие иным смыслом?

Раздел 1. Правовое государство как проблема XXI века
Это не праздные вопросы. Два столетия, прошедшие после появления концепции правового государства, показали чрезвычайную конфликтность и противоречивость опыта приложения этой концепции к политической практике и многообразие рисков, вытекающих из этого. С одной стороны, никогда прежде в истории государственные институты не достигали того структурного и функционального совершенства, которое они приобрели в эти два столетия. С другой стороны, совершенство это достигалось посредством многих политических потрясений самых разных масштабов и даже ценой гибели многих государств. Этим же противоречием отмечена и современность: для одних стран и народов вступление на путь строительства правового государства оборачивается быстрым прогрессом, для других – социально-политической катастрофой. Эта катастрофическая тенденция особенно ярко проявила себя на постсоветском пространстве. Оказалось, что бывшие советские граждане, чья политическая культура базировалась на твердой уверенности в способности государства решить любые проблемы, переоценили готовность новых демократических элит жить и действовать по правилам правового государства. Завышенные ожидания граждан, их разочарование от несостоявшегося перехода политической и правовой жизни в новое качество породили масштабные гражданские конфликты в Таджикистане, Киргизии, Узбекистане. В Молдавии и на Украине затяжной конфликт интересов граждан и государственных элит привел к тому, что фактически начался распад государства
. Катастрофический сценарий едва не стал реальностью и для благополучной Европы. Осенью 2014 г. о своем желании выйти из состава Соединенного Королевства заявила устами своих тогдашних руководителей Шотландия. Референдум не дал сторонникам автономии большинства, но британская государственность, веками служившая для континентальных европейцев своеобразным эталоном правильной организации политической и административной жизни, в какой-то момент оказалась перед реальной угрозой распада
. Осенью того же года националистические партии Каталонии потребовали от правительства Испании санкционировать проведение референдума по вопросу о дальнейшем пребывании Каталонии в составе королевства
. И в этот раз сохранить целостность государства удалось с огромным трудом. В сытой и благополучной Европе всплески сепаратистских настроений будут, вероятно, иметь продолжение в ближайшее десятилетие. Экономический кризис, поразивший многие страны мира в первое десятилетие XXI в., дал таким сепаратистским настроениям граждан ощутимый толчок. Но сепаратистские настроения захватили и те слои населения, которые кризис не довел до последней черты. В рядах сепаратистов оказались все те, кто усомнился в способности существующих государственных институтов при помощи законов защищать интересы населения, а не действовать в ущерб им. Своеобразным проявлением сепаратизма на уровне высших эшелонов власти можно считать постоянные конфликты между руководством Объединенного Королевства и руководством Евросоюза
. Сложной выглядит региональная политика турецких властей
.
Эти процессы начались в современном мире по следам Второй мировой войны, и их результатом стало формирование и последующий распад двуполярной системы мировой политики, стержнем которой выступали национальные государства со стабильной территорией, стабильными традициями общественной и правовой жизни, стабильными геополитическими интересами. Распад этой системы оживил интерес современных исследователей к вопросу о том, является ли причиной противоречивых результатов политики государственного строительства сама концепция правового государства в ее исторически сложившемся, преимущественно либеральном, обличье, либо причина кроется не в недостатках теории, а в неправильном ее приложении к практике, в недостаточно глубоком понимании именно политических аспектов ее смысла в сфере коммуникативности личности, общества, государства. Один из авторов интернет-газеты «Завтра» высказал недавно мысль, которая в разных вариациях многократно озвучена консервативной публицистикой: «Мы мало верим в законы, но очень сильно в справедливость. Юридическая формалистика нас не прельщает. Идея правового государства (государство, которое само себя ограничивает законами, которые само же и издает) – не русская идея. Вообще, жизнь по писаным законам и формальным предписаниям – это не по-русски. Жизнь “по понятиям”, т. е. в сущности по обычному праву, для нас более органична»
. Это довольно типичная для современной российской публицистики позиция: основывать глобальные умозаключения на личных впечатлениях и ощущениях. Но, как и у всякого публицистического суждения, у этого есть смысл. Обществу и публицистам, как выразителям общественного мнения, современная наука действительно предложила гораздо больше материала для впечатлений и ощущений, чем для строго логичного анализа.
На протяжении указанного исторического периода, несмотря на различные подходы к пониманию природы и функций государства у представителей разных наук и разных идеологических направлений, осмысление перспективы политики государственного строительства так или иначе было соотнесено с концепцией правового государства. Даже в советской модели, наиболее альтернативной классическому пониманию правового государства, на место буржуазного права в ряду регуляторов отношений между гражданами и государством предполагалось внедрить более справедливые нормы социалистического права. Полемика о перспективах мирового развития, которая особенно активизировалась в связи с распадом СССР и социалистического лагеря в целом, в той или иной степени также была связана с проблемами правового государства. В этом смысле на протяжении длительного исторического времени сама идея, что государство может и должно ограничивать себя в своих проявлениях нормами права и с позиции права строить свои отношения с обществом, была ли эта идея объектом критики либо апологетики, она выполняла консолидирующую функцию в отношении политической мысли, формировала общий вектор ее развития. Для политической мысли единым было понимание, что правовым государство становится только в результате собственных активных усилий в этом направлении и при условии творческого подхода к выбору лучших стратегий развития.
Концепт «Конец истории», провозглашенный западными интеллектуалами-либералами в начале 90-х гг. прошлого столетия, нарушил баланс теоретических позиций, традиционно сложившихся в обсуждении проблематики правового государства. Этот концепт лишал государство активной политической субъектности в выборе способов превращения в правовое государство. Он подразумевал неизбежность следования всех стран, освободившихся от тоталитаризма и авторитаризма, по пути внедрения в политическую практику либеральных принципов и ценностей, которые находят свое институциализированное воплощение в концепции правового государства. Тем самым и либеральная теория правового государства оказывалась искусственно увязана с решением задач государственного строительства в тех странах, политическим традициям которых европейский либерализм не был органичен. В свете этого актуальным выглядит вопрос о возможности для самой теории правового государства, в нынешних ее, преимущественно правовых, очертаниях выполнять прежнюю функцию центра притяжения интереса различных наук к проблематике государственной политики.
Актуален и вопрос о том, насколько способна концепция правового государства в этом своем, преимущественно юридическом и либеральном, обличье быть ориентиром для практической политики, внутренней и международной. В 90-е гг. прошлого века, когда закончилась холодная война и постсоветские элиты в Европе и Азии взяли курс на формирование основ правовой государственности на постсоветском пространстве, перспектива юридического понимания концепции правового государства выглядела оптимистично. От стран, вставших на путь демократизации, как казалось тогда, требовалось всего лишь следовать готовым политическим рецептам, пересмотреть нормативную базу государственной политики, начиная с Конституции и заканчивая, условно говоря, природоохранным законодательством. Однако практика оказалась намного сложнее и противоречивее. Противоречивым и зависимым от традиций и текущих политических и экономических интересов элит оказался смысл, который новые политические элиты были заинтересованы вложить в само понятие «правовое государство». Существенные поправки в истолкование принципов и норм правового государства привнесло традиционное и сохранившееся сегодня доминирование в ряду государственных институтов на постсоветском пространстве различных силовых структур. Явочным порядком в политике стало складываться новое, отличное от либерального, понимание того, что есть правовое государство, соотношение которого с классическим (либеральным) нуждается в изучении. Причем именно с позиции политической науки, способной увидеть за такого рода изменениями смысла движение политических интересов элит и общественных групп.
Для международной политики либеральная версия концепции правового государства также стала проблемным ориентиром. Развитие третьего мира, несмотря на масштабную информационную, правовую, экономическую и военную поддержку сторонников борьбы против авторитарных режимов, не привело к установлению в них стабильных демократических систем и формированию основ правовых государств. В политической практике государства и общества в странах третьего мира при решении политических и большинства других вопросов отчетливо наблюдается тенденция к ориентации на традиции и обычаи, а не на законы, не на Конституции. Практика показала, что конституционного закрепления основ правового государства недостаточно для их реального воплощения в политическую жизнь. Иных ориентиров политического прогресса, однако, в концепции правового государства исторически заложено не было, что сегодня стимулирует в среде ученых и политиков дискуссии о возможном конце демократической традиции в политике как таковой.
В связи с этим возникает целый ряд конкретных вопросов, требующих своего концептуального осмысления.
Актуальной выглядит постановка вопроса о том, насколько далеко, действуя в границах юридического ракурса, продвинулась европейская и российская политическая мысль в понимании правового государства как ресурса прогресса. Исследователи постоянно обращаются к трудам классиков политической и правовой мысли, характеризуя потенциал развития, который заключен в институтах правового государства. Но есть ли в мире современной политики реальный контекст для воплощения этого потенциала в жизнь? Не убеждает ли нас классическое наследие политической мысли в том, что успех идеи правового государства в истории обеспечивался как раз тем, что каждое время вырабатывало свое видение этого сюжета и привносило в общую копилку представлений о правовом государстве свой вклад? Каков может быть вклад в эту копилку современной политической науки, в том числе отечественной? Ответ на этот вопрос представляется актуальным и с точки зрения потребностей развития самой отечественной политической науки, приобретения ею веса и влияния в деле управления общественно-политическими процессами. Проблема достижения системности наших научных представлений о правовом государстве
выглядит, таким образом, как проблема приобретения отечественной политической наукой новых возможностей развития, разработки новых методологий и существенного расширения предметного поля исследований.
Проблема формирования и развития правового государства остается одним из приоритетных направлений политического развития современной России, но его системная и завершенная реализация невозможна также без соответствующей корректировки места и роли в жизни государства и общества армии, органов внутренних дел, специальных служб. Это делает важным для практической политики и государственного администрирования изучение и обобщение опыта взаимодействия государства и общества с силовыми структурами в зарубежных государствах, в различных периодах российской государственности, а также обращение к опыту теоретического осмысления проблемы места и роли силовых структур в осуществлении государственной власти и политической жизни общества.
Таким образом, существует объективная потребность в концептуальном и системном, именно политологическом, осмыслении проблем правового государства, так как традиционный юридический ракурс оказался ограниченным в своем нормативном идеально типическом его понимании, который не позволяет зачастую ответить на вопросы о причинах противоречивого функционирования в реальной политической практике такой, казалось бы, многократно выверенной и логически непротиворечивой нормативной модели.
Надо отметить, что отечественной и зарубежной политико-правовой наукой накоплен значительный объем теоретических и научно-практических исследований и материалов по различным аспектам политико-правовых оснований демократического правового государства как с точки зрения осуществления государственной власти, так и в контексте взаимоотношений с обществом и отдельными социальными институтами.
Проблемы политико-правового развития современных политических систем продолжают волновать и многих современных западных исследователей
. Особенный интерес представляют труды немецкой школы
, в рамках которой наиболее фундаментально разработаны принципы функционирования правового государства в современных условиях как социального государства, рассмотрены особенности реализации прав и свобод человека в постиндустриальном обществе. Думается, именно немецкий опыт поствоенной институциализации правового и социального государства представляет собой наиболее адекватную модель, использование которой возможно и полезно не в качестве образца для внедрения, а качестве наиболее близкого примера для концептуального осмысления и выработки собственной стратегии развития российского государства.
Большой вклад в разработку основ идеи правового государства внесли и отечественные классики политико-правовой мысли дореволюционного и советского периодов Б. А. Кистяковский, Ф. Ф. Кокошин, Н. М. Коркунов, С. А. Котляревский, В. И. Ленин, С. А. Муромцев, П. И. Новгородцев, Г. В. Плеханов, С. Л. Франк, М. Д. Шаргородский, Г. Ф. Шершеневич и др.
Их наследие и сегодня продолжает привлекать внимание исследователей различных проблем конституционализма и правового государства
. Для нашей работы принципиально значимыми стали отправные принципы правовой государственности, которые дореволюционные мыслители формулировали на основе учета социально-политических и социально-экономических реалий России, обусловленных совокупностью особенностей ее исторического развития. Несмотря на то что ситуация в современной России существенно изменилась, многие специфические обстоятельства продолжают быть актуальными и сегодня. Именно на их основе формировалась рабочая гипотеза и системная концепция данного исследования.
Отдельно можно выделить направление, в рамках которого политико-правовые аспекты формирования демократического государства рассматриваются исследователями конституционализма в постсоветской России
. Доминирование юридического ракурса среди представителей данного направления
, на наш взгляд, свидетельствует о том, что в политической науке проблематика конституционализма не выделена в качестве самодостаточной, а ее отдельные аспекты рассматриваются политологами в рамках исследований особенностей политической системы современной России, ее политического режима, специфики институционального дизайна.
Среди тех исследователей, которые работают на стыке правоведения и политической науки, особо можно выделить Н. М. Казанцева
. В его трудах проблемы становления правового государства в постсоветской России рассматриваются, прежде всего, в контексте эффективности его функционирования с точки зрения управления общественными процессами. В целом данное направление развивается достаточно представительно и включает исследования самых различных аспектов правового государства – от транспарентности публичного управления и до особой роли российского государства в модернизационных процессах
.
Проблема политической модернизации занимает важнейшее место в качестве самодостаточного предмета в исследованиях представителей самых различных наук
. Вместе с тем анализ данных работ показывает, что среди проблем и противоречий процесса модернизации, с которыми регулярно сталкивается Россия на протяжении своей истории, авторы уделяют внимание прежде всего социокультурным, идеологическим, социально-экономическим факторам
. Тем самым, на наш взгляд, недооценивается роль правового государства не только в решении модернизационных задач, но и в том числе в качестве важнейшего института политической социализации и инструмента целенаправленного формирования политической и правовой культуры большинства населения.
По мнению одних авторов, российское государство на протяжении всей истории доказало свою неспособность последовательно и глубоко провести необходимые модернизационные преобразования и весьма скептически оценивают модель модернизации, реализуемой в современных условиях, констатируя, что государственная власть весьма расплывчато представляет себе характер необходимых модернизационных усилий, а осуществляемые государственным аппаратом действия как минимум демонстрируют противоречивость сигналов, посылаемых обществу
.
Более убедительной представляется позиция авторов, утверждающих необходимость укрепления роли правового государства в модернизационном процессе современной России
. Вполне обоснованными выглядят аргументы о том, что без сильного и активного участия государства в этом процессе проблематично надеяться на раскрытие модернизационного потенциала весьма слабо структурированного российского общества, пережившего недавно радикальную трансформацию всей системы ценностей и ориентаций. На наш взгляд, именно правовое государство должно выполнить роль системообразующего начала преобразований, от которого в значительной степени зависит нормативное закрепление реальных возможностей для подключения к данным процессам российских граждан. Без создания необходимых правовых предпосылок и гарантий их эффективного участия в процессах модернизации, на наш взгляд, невозможно раскрытие модернизационного потенциала общества в целом.
Среди современных работ важное место занимают исследования различных проблем взаимодействия правового государства и гражданского общества в постсоветской России
. Большинство из авторов констатируют взаимозависимость и взаимообусловленность процессов их становления в современной России. Однако в определении причин существующих в данной области противоречий позиции ученых расходятся. Значительная часть исследователей основные причины недостаточного уровня развития гражданского общества в современной России видят в области социокультурных особенностей большинства населения, склонного к традиционалистскому поведению и патерналистскому пониманию роли государства в общественном развитии
.
Данные проблемы активно изучаются представителями Саратовской научной школы
.
Для понимания общей направленности изучения проблематики правового государства важное значение имеют также работы, связанные с анализом места и роли силовых структур в политической системе современной России. Обусловлено это тем, что определенные тенденции укрепления «вертикали власти», которые обозначились в российском политическом процессе в 2000-е гг., вызывают вполне резонные опасения о возможностях авторитарного, антидемократического использования расширяющегося потенциала силовых структур.
Среди монографий и статей, в которых разрабатываются общие вопросы политического влияния силовых структур, можно выделить работы Н. Ю. Даниловой, Л. Д Гудкова, А. А. Кокошина, Н. В. Нарыкова и др.
Эти исследователи занимаются проблемами институциональных и функциональных характеристик силовых структур, их взаимоотношений с другими политическими институтами, их влияния на параметры политического режима. Данные работы позволяют получить общие представления о месте и роли силовиков в политической системе общества.
Обособленную группу образуют работы, в том или ином виде раскрывающую проблематику реформирования силовых структур, корректировки как функционального, так и политического измерения их деятельности
. Анализ этой группы работ способствует выявлению политического в реформах сектора безопасности и оценки влияния последних на место и роль силовых структур в политической системе общества.
Активно проблематика политического участия силовых структур разрабатывается и в западной политической науке. Известны как работы, которые раскрывают общие вопросы политической роли силовиков
, так и исследования, в которых созданные теоретические схемы, связанные с сектором безопасности
, находят свое приложение к политическим реалиям иностранных государств
. Стоит выделить зарубежные исследования, посвященные силовым структурам и их политическим характеристикам в нашей стране, в том числе и в историческом контексте
. Обращение к этой группе научно-практических исследований и материалов позволяет увидеть новые аспекты рассмотрения политической роли силовиков, познакомиться с точкой зрения западных специалистов на специфику российского политического процесса в измерении сектора безопасности.
В рамках проблематики правового государства и гражданского контроля над силовыми структурами следовало бы выделить работы, посвященные изучению вопросов представительства силовиков в органах государственной власти современной России. К ним относятся исследования, характеризующие общую ситуацию с присутствием силовиков в отечественной политике (например, работы О. В. Крыштановской, О. В. Гаман-Голутвиной, В. Э. Абелинскайте и др.), так и исследования, в той или иной степени связанные с изучением представительства силовиков в определенных органах государственной власти, прежде всего в парламенте
.
В целом большинство современных исследователей признают, что правовое государство, являясь наиболее реальным типом политической организации общества, выступает «своего рода ориентиром, своеобразным эталоном и одновременно стратегической целью развития многих стран»
. В то же время, как мы ранее уже подчеркивали в указанных выше работах
, построение правового государства – это сложный и многогранный процесс, обусловленный, прежде всего, противоречивостью этого социального образования, для анализа которого недостаточно традиционно используемого юридического ракурса.
Не случайно, что в последние годы многие исследователи пытаются рассматривать современное государство через призму системного подхода
. С одной стороны, системный подход имеет исключительно важное прикладное значение, поскольку позволяет «вскрыть внутреннее единство» такого сложного социального образования, как правовое государство, «органическую взаимосвязь и гармоническое взаимодействие частей, его составляющих»
. Как подчеркивал В. Н. Садовский, «системное мышление достигло уже такого уровня развития, что в принципе оно способно справляться с социальными проблемами»
. Однако, с другой стороны, системный подход отличается многообразием позиций исследователей системы, их неоднозначностью, противоречивостью и низкой прикладной эффективностью. Все это в совокупности требует анализа и осмысления, в противном случае системный подход может стать пустой исследовательской формой, наполняемой в процессе познания правового государства конкретным содержанием
.
Поэтому нами особое внимание уделено системному подходу. Данный подход и понятие системы достаточно активно разрабатывались еще в советский период. По определению В. Н. Садовского, система представляет собой качественно определенную совокупность «взаимосвязей и элементов, образующих единое целое, способное к взаимодействию с условиями своего существования»
. В. Н. Сагатовский определял систему как «конечное множество функциональных элементов и отношений между ними, выделяемое из среды в соответствии с определенной целью в рамках определенного временного интервала»
.
Для нашего исследования особенно интересен подход П. К. Анохина, который акцент делал на значении системообразующего фактора, выделив в качестве такового фокусированный полезный результат. Исходя из этого, он определил систему как комплекс избирательно вовлеченных компонентов (элементов), у которых взаимодействие и взаимоотношения принимают характер взаимосодействия на получение фокусированного полезного результата. При таком подходе результат является компонентом (элементом) системы, составляет ее органическую часть, оказывающую решающее влияние как на ход формирования системы, так и на все ее последующие реорганизации
. Это позволяет экстраполировать данный подход на различные области предметных исследований, делая его более результативным и эффективным.
Данная проблематика продолжает привлекать внимание и современных исследователей. Например, А. И. Уемов определил систему как множество «объектов, на котором реализуется определенное отношение с фиксированными свойствами»; «множество объектов, которые обладают заранее определенными свойствами и фиксированными между ними отношениями»
. Особенно актуальным для нашего исследования является обоснование нелинейного понимания системного подхода к политике. Р. Ф. Матвеев определяет политическую систему «как множество и некоторое единство элементов – структур и институтов, – относительно независимых и относительно связанных друг с другом, – которые находятся в постоянном и неопределенном движении в разных направлениях и с разными скоростями»
. В этом случае свойства общественно-политических систем не могут анализироваться и прогнозироваться с помощью детерминистских и линейных подходов. А. С. Ахременко отмечает, что отличительной чертой политического анализа является «необходимость работать с разноплановой, разнокачественной информацией». Обусловлено это тем, что политическая система относится к «системам высшего порядка. Ее поведение определяется взаимодействием множества переменных и факторов, обладающим сложной структурой как внутренних связей между ее элементами, так и внешних связей системы и среды»
.
Системный подход позволяет всю деятельность системы правового государства и все возможные изменения, вызванные ею к жизни, представить прежде всего в терминах реального социально-политического результата, а не только в контексте соответствия/несоответствия нормативной модели. Такая методологическая установка подчеркивает решающую роль рассматриваемого института в поведении всей социальной системы в целом и позволяет проанализировать и объяснить взаимозависимость построения гражданского общества и правового государства в современной России. Кроме того, такой подход дает возможность не только изучать специфику теоретического осмысления коммуникативности между властью, обществом и личностью, но и способствовать концептуализации реальных процессов всей совокупности межсубъектных и субъектно-объектных отношений, которые образуются между государственной властью и формирующимся гражданским обществом, а также личностью в современной России в систему правового государства с фокусированным полезным результатом.
Так, на сегодняшний день складывается конфигурация предметного поля исследований по проблематике правового государства и методологические предпочтения исследователей. С одной стороны, это предметное поле выглядит достаточно устойчивым. В исследовательском сообществе, несомненно, достигнуто взаимопонимание по ключевым позициям и смыслам, которыми оперируют ученые, когда говорят о правовом государстве, о его нынешнем состоянии и перспективах. С другой стороны, то, как в научном сообществе обсуждаются проблемы правового государства, выдает стремление исследователей уйти в обсуждении этих проблем от нормативности, говорить о правовом государстве как возможном и желательном направлении, в котором будут развиваться правоотношения, администрирование, культурные и информационные коммуникации в будущем глобальном мире и в отдельных сегментах этого мира. Правовое государство для современных исследователей перестало быть высокой целью развития, оно стало, скорее, выглядеть как высокая технология развития. Представляется, что это не случайная трансформация исследовательского ракурса. В значительной степени то, как исследователи определяют для себя круг задач, подлежащих решению, как они видят оптимальные пути решения этих задач, все это является результатом исторически длительного творческого процесса. Процесса поисков лучшими умами мировой науки выхода из противоречий, в которые теорию правового государства постоянно повергала конкуренция национально-государственных научных «школ» и национально-государственного политического, административного и правового опыта. Можно сказать, что современные научные подходы к проблематике правового государства аккумулировали эти противоречия, придали им статус нормы, от которой отталкивается любое современное исследование по проблематике правового государства. По этой причине необходимо представить себе, как эта норма возникла и почему современная наука не готова отказаться от ее практического использования в качестве ориентира исследовательской работы.

Раздел 2. Генезис противоречий в политико-правовых представлениях о правовых основах государства
Сам термин «правовое государство» (Rechtsstaat) возник и утвердился в немецкой юридической литературе в первой трети XIX в. в трудах К. Т. Велькера, Р. фон Моля и др.
, а в дальнейшем получил широкое распространение, но исторические корни его идеи уходят в древность. Именно в этот период, – указывает В. С. Нерсесянц, – «начинаются поиски принципов, форм и конструкций для установления надлежащих взаимосвязей, взаимозависимостей и согласованного взаимодействия права и власти»
. Аристотель
, Ульпиан
, Гай
, Антифонт
, Цицерон
, Аврелий Августин
, Калликла
, Сократ
, Шан Ян
, Исократ
и другие древние философы так или иначе подходили к идее правового государства.
Различные аспекты античного влияния на последующую теорию правового государства, по словам В. С. Нерсесянца, «группируются вокруг тематики правового опосредования и оформления политических отношений». Эта тематика, – пишет он далее, – включает прежде всего такие аспекты, как справедливость устройства полиса (античного города-государства), его власти и его законов, разумное распределение полномочий между различными органами государства, различение правильных и неправильных форм правления, определяющая роль закона в полисной жизни при определении взаимоотношений государства и гражданина, значение законности как критерия классификации и характеристики различных форм правления и т. д.»
.
Тем самым уже в глубокой древности идея справедливого государства обосновывалась на базе рационального использования правовых норм, в результате которых возможно такое политическое оформление общественной жизни людей, при которой «право благодаря признанию и поддержке публичной власти становится общеобязательным законом, а публично-властная сила (с ее возможностями насилия и т. д.), признающая право, упорядоченная и, следовательно, ограниченная и оправданная им одновременно, – справедливой (т. е. соответствующей праву) государственной властью»
.
Уже в древнегреческой мифологии мы находим возводимую к богам идею «справедливого устройства полисной жизни людей». Например, Гомер (VIII–VII вв. до н. э.) в своих поэмах «противопоставляет справедливость (дике) как принцип общения силе и насилию в человеческих взаимоотношениях». А Гесиод (VIII–VII вв. до н. э.)«восхваляет Эвномию (Благозаконие), которая, согласно мифу, является сестрой Дике и дочерью верховного и совершенного бога Зевса и богини Фемиды (персонификации вечного естественно-божественного порядка). Эвномия (Благозаконие) тем самым олицетворяет божественное по своим истокам начало законности в общественном устройстве, глубинную внутреннюю связь законности и полисного порядка». Несколько позже «слово “эвномия”» (благозаконие) заметно десакрализировалось и стало одним из ключевых понятий для характеристики полисного правления, основанного на хороших, справедливых законах»
.
Основополагающее значение господства законов в полисных делах подчеркивал один из семи мудрецов Древней Греции – Солон (ок. 640–560 гг. до н. э.). Солон был выдающимся афинским политическим деятелем, законодателем, мыслителем и поэтом. Будучи избранным в 594 г. до н. э. на должность архонта, Солон «провел ряд принципиальных социально-экономических и политических реформ: в соответствии с величиной земельного дохода разделил всех свободных граждан на четыре разряда, определив для каждого набор прав и обязанностей; запретил обращать в рабство за долги и ограничил ссудный процент; ввел земельный максимум и разрешил свободное завещание имущества в случае отсутствия прямых наследников». Во время пребывания Солона на должности архонта «народное собрание Афин превратилось в полномочный государственный орган, а аристократический Ареопаг потерял свое былое влияние. В результате реформ в Афинах установилась умеренная (цензовая) демократия»
.
Солон считал соблюдение законов существенной отличительной чертой благоустроенного полиса. Глубокой политико-правовой мудростью отмечен Солоном афоризм «Ничего сверх меры», который тоже был записан на храме в Дельфах. Именно с законодательных реформ Солона, по оценке Аристотеля, в Афинах «началась демократия»
. По своему существу конституционное законодательство Солона было пронизано идеей компромисса правопритязаний борющихся сторон, интересов знати и демоса, имущих и неимущих. Кроме того, представляет интерес положение Солона о том, что свои реформы он провел с помощью «власти закона», соединив силу с правом
. Помимо глубокой характеристики власти закона как сочетания силы с правом, Солон одним из первых обосновал идею о том, что преобразования в государстве следует проводить именно легальным путем, на основе официального и всеобщего закона.
Таким образом, идея о правовом государстве древних была направлена против представлений о том, что сила рождает право. Справедливость, право, закон древние греки считали божественными установлениями, необходимыми атрибутами космических и земных порядков, антиподами насилия, произвола, хаоса. Такое отношение к законам было в гражданской присяге, которую приносили молодые жители Афин при достижении совершеннолетия
.
Далее развитие древнегреческой политико-правовой мысли происходило в рамках углубления светских, теоретических воззрений о взаимосвязях права и государства, о формах и механизме правового опосредования политико-властных отношений
. Представителем этого направления был Пифагор Самосский (ок. 570–500 гг. до н. э.), древнегреческий мыслитель, религиозный и политический деятель, основатель пифагореизма
.
Пифагор и его сторонники – пифагорейцы выступили с идеей необходимости преобразования общественных и политико-правовых порядков на философских (разумных) основах. Их мысль легла в основу целого ряда последующих представлений об определяющей роли философского разума и истинного знания для установления идеального строя и совершенного правления. Данные идеи обозначили контуры политического осмысления общественного устройства для многих выдающихся мыслителей последующей истории человечества. Наглядными примерами подобных представлений могут служить, в частности, сократовское положение о правлении знающих, платоновский проект идеального строя во главе с философами, кантовские категорические императивы философского разума о нормах долженствования в сфере морали, права, государства, гегелевская концепция тождества разумного и действительного (включая разумность права и государства). Многие из данных идей продолжают быть предметом для дискуссий политологов, правоведов и философов в контексте их актуальности и применимости в современных условиях.
Пифагорейцы выступали за полис, где господствуют справедливые законы. Эту идею развивал и основоположник диалектики, представитель ионийской школы Гераклит (ок. 554–483 гг. до н. э.), который по своим политическим взглядам был приверженцем аристократии («власти лучших»)
. Он развивал идею божественного, разумного и справедливого полиса и закона, их необходимую взаимосвязь. По его словам, «народ должен сражаться за закон, как за свои стены»
.
«Как “общее дело” членов полиса» трактовал государство древнегреческий философ-материалист, один из первых представителей атомизма Демокрит (ок. 460–370 гг. до н. э.)
. Он считал искусство управления государством (полисом)«наивысшим из искусств»
. Демокрит отвергал деспотическую власть и выступал за демократический полис со свободой граждан. «Бедность в демократии, – писал он, – настолько же предпочтительнее так называемого благополучия, насколько свобода лучше рабства»
.
В V–IV вв. до н. э. софисты, в отличие от своих предшественников, стали уделять заметное внимание месту и роли индивида в политической жизни. Соответственно на первый план вышла проблематика субъективных начал в политике, естественных прав человека в их соотношении с полисным законодательством, социальной трактовки власти и закона как форм выражения интересов различных слоев и групп общества. Так, например, Протагор (ок. 480–410 гг. до н. э.) придерживался демократических взглядов, которые основывались на учении о справедливости как всеобщем свойстве и гражданстве, как всеобщем качестве жителей того или иного государства (полиса). В «Диалоге» Платона Протагор (320 d – 322 d)
«в споре с Сократом утверждает, что добродетели и искусству государственной жизни можно научиться, что способность быть хорошим гражданином свойственна всем людям и лежит в основе политической организации общества. Это учение, признанное первым в античной философии обоснованием демократического государственного устройства, Протагор излагает в виде мифа о творении, находя эту форму подачи наиболее убедительной и соответствующей предмету: добродетель и способность к общежитию – исконные онтологические качества человека. Миф дополняется и рациональными рассуждениями о воспитательной и исправительной функции закона и государства»
.
Иначе развивали идею господства законов в полисе Сократ и Платон. Говоря об учении Сократа (470–399 гг. до н. э.), следует указать, что он не оставил после себя ни одного письменного сочинения. Произведения его учеников, Платона и Ксенофонта, единственные источники, из которых мы можем узнать о том, как, с кем и о чем вел Сократ свои знаменитые диалоги. Его постоянными оппонентами были софисты, в отличие от которых Сократ стремился найти «источник твердых и надежных знаний, следуя которому люди могли бы с равным успехом решать проблемы как в общественной, так и в своей частной жизни. Резкая критика общественно-правовых устоев Афин сочеталась у Сократа с пониманием необходимости соблюдать законы своего отечества, даже если последнее часто оказывается несправедливым по отношению к своим лучшим гражданам»
. «Государство, в котором граждане наиболее повинуются законам, и в мирное время благоденствует, и на войне неодолимо»
, – говорил Сократ.
Сократ, будучи сторонником демократии и законности, в полемике с Калликлом, согласно Платону, доказывал иное: природе больше соответствует равенство и соблюдение законов, установленных большинством. В беседе с Калликлом Сократ получил его согласие на то, что сильный, лучший и могущественный в контексте их спора одно и то же и что воля и установления сильнейшего соответствуют природе. Затем он рассуждал следующим образом. Большинство по природе сильнее одного, значит установления большинства – установление сильнейшего, а значит и лучшего, прекрасного. И если большинство считает, что справедливость – это равенство, а не превосходство, то, следовательно, это и соответствует природе. По Сократу, демократические законы соответствуют природе, они справедливы и должны лежать в основе деятельности государства
.
Дальнейший диалог Калликла и Сократа показывает, что по Калликлу «нередко один разумный сильнее многих тысяч безрассудных, и ему надлежит править, а им повиноваться, и властитель должен стоять выше своих подвластных». Разумные – это те, «кто разумен в государственных делах – знает, как управлять государством – и не только разумен, но и мужествен: что задумает, способен исполнить и не останавливается на полпути из-за душевной расслабленности»
. «Установления такого правителя государства справедливы, соответствуют природе и должны соблюдаться, его воля должна составлять основу и государства, и законов»
.
Платон (427–347 гг. до н. э.) внес значительный вклад в разработку правовых понятий равенства и справедливости. Около 407 г. до н. э. он познакомился с Сократом и стал одним из его самых восторженных учеников. Почти все его сочинения написаны в форме диалогов (беседу в большей части ведет Сократ), язык и композиция которых отличаются высокими художественными достоинствами.
Достижения Платона не могут заслонить те неприемлемые практические рекомендации, к которым философ пришел под конец жизни, конструируя в диалогах «Государство» и «Законы» идеальное государство и идеальное законодательство. Последовательное приложение идеализма к социальным и политическим отношениям представляет людей лишенными собственной воли и не способными в массе самостоятельно достичь разумности и совершенства: только искусственное и принудительное подчинение страстей разуму и воле обладающих разумом философов-правителей позволяет построить справедливое общество. Тоталитаристский и бесчеловечный проект Платона, оставаясь свидетельством реальных трудностей познания природы права и государства, исходит из благих намерений и строится на фундаментальном и правовом, по сути, учении о власти закона и принципе формального равенства как условиях реализации индивидуальных и общественных интересов
.
Платон принципиально противопоставил друг другу два вида государства: первый, где все зависит от правителей, второй, где и над правителями стоят законы. «Я вижу близкую гибель того государства, – писал Платон, – где закон не имеет силы и находится под чьей-либо властью. Там же, где закон – владыка над правителями, а они – его рабы, я усматриваю спасение государства и все блага, какие только могут даровать государствам боги»
.
Государство, по Платону, должны составлять три сословия: философы, которые на основании созерцания идей управляют всем государством; воины, основная цель которых охранять государство от внутренних и внешних врагов, и работники, т. е. крестьяне и ремесленники, которые поддерживают государство материально, доставляя ему жизненные ресурсы. Платон выделял три основные формы правления – монархию, аристократию и демократию. Каждая из них, в свою очередь, делится на две формы. Монархия может быть законной (царь) или насильственной (тиран); аристократия может быть владычеством лучших или худших (олигархия); демократия может быть законной или беззаконной, насильственной. Все шесть форм государственной власти Платон подверг резкой критике, выдвинув утопический идеал государственного и общественного устройства. По Платону, цари должны философствовать, а философы царствовать, причем таковыми могут быть только немногие созерцатели истины. Разработав подробную теорию обществ и личного воспитания философов и воинов, Платон не относил ее к «работникам». Платон проповедовал уничтожение частной собственности, общность жен и детей, государственную регулируемость браков, общественное воспитание детей, которые не должны знать своих родителей
. Утопию Платона в «Государстве» К. Маркс характеризовал как «…афинскую идеализацию египетского кастового строя»
.
Нельзя, конечно, отождествлять платоновское государство законности с правовым государством. Однако, по мнению В. С. Нерсесянца, наряду с различиями между ними есть и определенное сходство: говоря о законах, Платон в духе своих естественно-правовых воззрений имел в виду не всякое обязательное установление власти, а лишь разумные и справедливые общеобязательные правила, «определения разума». Такому закону, да и самому государству присуще «выражение и защита ими общего интереса». По Платону, «нет ни закона, ни государства, ни справедливости, а имеет место лишь злоупотребление этими понятиями в условиях насилия, политических распрей и господства интересов узкой группы лиц»
.
Концепцию правления разумных законов с естественно-правовых позиций обосновывал Аристотель
(384–322 гг. до н. э.), которого по праву можно считать одним из величайших философов в мировой истории. Он внес значительный вклад в развитие политической науки и создание общей теории права. Именно Аристотелю принадлежит учение о правовой справедливости как равенстве и о естественном основании права как равенства в обмене. Основанные на математических выкладках, восходящих к пифагорейцам, и на обобщениях торговой и судебной практики в современном мыслителю афинском полисе, эти глубочайшие соображения оказались созвучны римскому праву и утвердившимся в нем понятиям
.
«Итак, – пишет Аристотель, – кто требует, чтобы властвовал закон, по-видимому, требует, чтобы властвовало только божество и разум, а кто требует, чтобы властвовал человек, привносит в это и животное начало, ибо страстность есть нечто животное и гнев совращает с истинного пути правителей, хотя бы они были и наилучшими людьми; напротив, закон – это свободный от безотчетных позывов разум»
. На его взгляд, законы способны хорошо регулировать отношения и поддерживать порядок в относительно небольшом государстве при относительно небольшом количестве населения. При превышении меры поддержание порядка становится не делом закона, а «делом божественной силы, которая скрепляет единство и этой вселенной…»
. «Это ясно и на основании логических соображений: ведь закон есть некий порядок; благозаконие, несомненно, есть хороший порядок; а чрезмерно большое количество не допускает порядка», – писал Аристотель, возможно, имея в виду и империю своего ученика – А. Македонского
.
Мысли Аристотеля носят правовой характер в силу своей политичности. «Прежде чем определить государство, Аристотель сначала определяет гражданина, потому что возникновение государства он связывает с инстинктивным стремлением людей к общению»
.
Аристотель различал три хорошие и три дурные формы управления государством. Хорошими он считал формы, при которых исключена возможность корыстного использования власти, а сама власть служит всему обществу; это – монархия, аристократия и «полития» (власть среднего класса), основанная на смешении олигархии и демократии. Напротив, дурными, как бы выродившимися видами этих форм, Аристотель считал тиранию, чистую олигархию и крайнюю демократию. По его словам, «… только те государственные устройства, которые имеют в виду общую пользу, являются, согласно со строгой справедливостью, правильными; имеющие же в виду только благо правящих – все ошибочны и представляют собой отклонения от правильных: они основаны на началах господства, а государство есть общение свободных людей»
. «Наилучшим государственным строем, – подчеркивает Аристотель, – должно признать такой, организация которого дает возможность всякому человеку благоденствовать и жить счастливо»
. В другом месте он заметил: «Законодатель должен стремиться увидеть государство, тот или иной род людей и вообще всякое иное общение людей, наслаждающимися благой жизнью и возможным для них счастьем»
.
Говоря о наилучшем государственном строе, Аристотель замечает, во-первых, что «государственное устройство означает то же, что и порядок государственного управления, последнее же олицетворяется верховной властью в государстве, и верховная власть непременно находится в руках либо одного, либо немногих, либо большинства. И когда один ли человек, или немногие, или большинство правят, руководясь общественной пользой, естественно, такие виды государственного устройства являются правильными, а те, при которых имеются в виду выгоды либо одного лица, либо немногих, либо большинства, являются отклонениями. Ведь нужно признать одно из двух: либо люди, участвующие в государственном общении, не граждане, либо они все должны быть причастны к общей пользе»
. Во-вторых, по Аристотелю, наилучший государственный строй «не может возникнуть без соответствующих внешних условий»
. Он рассматривает целый комплекс таких условий. Например, к таким условиям он относит, прежде всего, «вопросы о количестве граждан государства и размере его территории, считая, что они должны быть умеренными». Будучи выразителем полисной идеологии, Аристотель был противником больших государственных образований. Теория государства Аристотеля опиралась на огромный изученный им и собранный в его школе фактический материал о греческих городах-государствах. «Пределом территории государства, – он считал, – должна быть территория, которую легко можно защищать». Также к внешним условиям образования наилучшего государства Аристотель относил условия «экономического, военного, географического характера, определяющие пределы возможного существования совершенного государства и его законов»
. Конечно, Аристотель понимал, что особенности условий жизни людей в разных странах, различные государственные устройства требуют специфических законов
. «Разным государствам соответствуют различные законы. Существует внутренняя связь между конкретными законами и государствами. И, следовательно, имеются определенные пределы соответствия, нормы, гармонии между ними»
.
Аристотель подвергает обоснованной критике коммунистический проект идеального государства Платона, в частности, за его гипотетическое «монолитное» единство», которое, «по Аристотелю, недостижимо в принципе, ибо лишь индивид есть “социальный атом” – неделимая частица, а государство есть некая множественность, составная сложность разнородных в своей основе элементов»
.
Аристотель, в противоположность Платону, утверждает, что «общность владения, учрежденная в коммуне, совсем не уничтожает основу общественного раскола, а, наоборот, многократно ее усиливает. Естественно присущий человеку эгоизм, попечение о семье, забота прежде о своем, нежели общем, – объективная реальность государственного бытия». Коммунистический, утопический проект Платона, отрицающий семью и частную собственность, лишает необходимой побудительной силы политическую активность человека
.
Не соглашаясь со своим учителем Платоном в вопросах социальной стратификации, ее критериев и механизма действия, Аристотель придерживается позиции, что «общественные классы не суть произвольное деление государства, отталкивающегося от свойств души человека, а закономерно возникающий результат общественного расслоения»
.
Таким образом, Аристотель одним из первых обосновал правовую концепцию государства на базе общности и предметно-смыслового единства политических и правовых форм общественного устройства, противопоставляемого деспотизму.
В целом учение Аристотеля, которого К. Маркс назвал вершиной древнегреческой философии
, оказало громадное влияние на последующее развитие философской мысли. По оценке современных исследователей, «знакомство с сочинениями Аристотеля, полностью изданными в середине I в. до н. э., привело римского юриста Лабеона и его приверженцев к теоретической переоценке многих концептов и конструкций действовавшего права. Новое рождение и практическое воплощение в римской контрактной системе не было последней демонстрацией истинности и жизненности идей Стагирита. Аристотелевское учение о праве и равенстве, об уравнивающей и распределяющей справедливости, о произвольном и непроизвольном обмене как содержании права пережило и его создателя, и его адептов и стало топосом европейской культуры. “Воздавай каждому свое!” – этот тезис становится знаменем всех либеральных теорий и общим принципом правопонимания на все времена»
.
О правовом вопросе в государственном устройстве говорил один из величайших греческих ораторов, классик ораторского искусства, основатель и преподаватель в первой ораторской школе в Афинах (с 391 г.), сторонник демократии и независимости Афин Исократ (436–338 гг. до н. э.). Из около 60 речей Исократа до нас дошла 21 речь. Некоторые речи были созданы в хвалебном жанре энкомиев и были предназначены к произнесению в народном собрании по актуальным политическим вопросам. Одной из таких речей является «Ареопагитик» (принятая датировка – 357 г.), в которой Исократ призывает вернуть Ареопагу прежние полномочия и восстановить демократию в ее первоначальном виде. Осуждая олигархию и восхваляя демократию, оратор в действительности критикует отдельные элементы исторически существовавшей демократии и превозносит известные олигархические институты в государственном устройстве Афин
. «Цель, которую я преследую, – говорил он, – легко понять также из следующего: в большинстве речей, мной произнесенных, вы найдете осуждение олигархии и тирании; я одобряю равноправие и демократию, но не любую, а лишь хорошо организованную, созданную не как попало, но на справедливой и разумной основе… Я знаю, что созданием такой политии наши предки далеко превзошли всех других. И лакедемоняне наилучшим образом управляют своей страной потому, что они как раз и являются наиболее демократичными. И при избрании должностных лиц, и в повседневной жизни, и во всех остальных занятиях мы можем видеть, что равенство в правах и обязанностях у них имеет гораздо большее значение, чем у других. Олигархия ведет борьбу именно с этими установлениями, которыми постоянно пользуется хорошо организованная демократия… Если бы мы захотели к тому же исследовать историю самых знаменитых и великих из других народов, – продолжает Исократ свою речь, – мы нашли бы, что демократические формы правления более полезны, чем олигархические. Если бы мы сравнили даже наш всеми порицаемый государственный строй не со старой демократией, которую я описал, но с правлением Тридцати, каждый, несомненно, признал бы его божественным… Даже если кто-нибудь упрекнет меня в том, что я выхожу за пределы моей темы, я все же хочу в целях разъяснения рассказать, насколько наш строй превосходит правление Тридцати. И пусть никто не подумает, будто я слишком тщательно исследую ошибки нашей демократии, замалчивая все, что было в ней хорошего и значительного»
. Это не подмена понятий и не риторический прием: Исократ проводит принципиальное различение правового и неправового в государственном устройстве, называя искомое правовое начало «истинной демократией». Это учение так же, как и рассуждение об уравнивающей и распределяющей справедливости, предвосхищает последующие, аналитически более совершенные изыскания Аристотеля в области права
.
Большой вклад в осмысление правовых основ государственного устройства внес крупнейший римский оратор, политик и философ Цицерон Марк Туллий (106–43 гг. до н. э.). Его труды оказали решающее воздействие на всю римскую политическую и правовую мысли. Последующие поколения мыслителей и практиков опирались на его достижения и зачастую непосредственно отправлялись от положений, установленных Цицероном в римском государствоведении и правоведении.
В эпоху кризиса римской республики и на закате своей личной политической карьеры Цицерон приходит к важным обобщениям принципов политического и правового развития, которые считает необходимым предложить современникам в качестве руководства, призванного показать превосходство римской политической культуры над греческой не только на практике, но и в теории и идеологии. Цицерон пишет трактаты «О республике» и «О законах» в диалоговой форме, чем недвусмысленно ставит себя и свой вклад в политическую теорию в один ряд с Платоном.
То же самое следует сказать и о тематике сочинений. Трактат «О законах» не был завершен, но критика греческих правовых теорий, представленная в нем, всеобъемлюща и распространяется на все крупные фигуры античной правовой мысли. Высокий авторитет, риторика, широкий научный кругозор, практический опыт в области политики – все эти качества поставили учение Цицерона в особое положение. Соображения, направленные на оправдание римского республиканского устройства – в оппозиции к угрозе охлократии и нарождающимся авторитарным формам правления, – были генерализированы как учение о государстве вообще. В последующем отождествлялось civitas с государством, res publica с республикой, приходя к новому, более широкому и абстрактному, чем могла породить римская историческая практика, пониманию этих политических явлений. «Этот широкий подход, воплотившийся в сочинении Августина Блаженного De civitate Dei («О граде (государстве) Божием»), сказался на развитии всей европейской политической мысли. Учение о естественном праве, представленное в первой книге диалога “О законах”, получило развитие уже в трудах римских юристов, став надолго одним из фундаментов европейской правовой культуры»
.
Диалог «О государстве» написан Цицероном в 57–54 гг. до н. э. Действие разворачивается в 129 г. до н. э. на усадьбе крупнейшего политического деятеля эпохи, увлеченного приверженца стоицизма Сципиона Младшего. Участники беседы – друзья Сципиона, его «кружок» (grex Scipionis) – образованнейшие люди своего времени, светочи римской культуры. С ними Цицерон связывает политический и идеологический расцвет римской республики. В их уста он вкладывает суждения, призванные пользоваться высочайшим авторитетом среди его современников
.
«…Итак, государство, – говорит Сципион, – есть достояние народа, а народ не любое соединение людей, собранных вместе каким бы то ни было образом, а соединение многих людей, связанных между собою согласием в вопросах права и общностью интересов. Первой причиной для такого соединения людей является не столько их слабость, сколько, так сказать, врожденная потребность жить вместе. Ибо человек не склонен к обособленному существованию и уединенному скитанию, но создан для того, чтобы даже при изобилии всего необходимого не (…) [удаляться от подобных себе]»
.
«…Всякий народ, – продолжает Сципион, – представляющий собой такое объединение многих людей… всякая гражданская община, являющаяся народным установлением, всякое государство, которое, как я сказал, есть народное достояние, должны, чтобы быть долговечными, управляться, так сказать, советом, а совет этот должен исходить прежде всего из той причины, которая породила гражданскую общину… Осуществление их следует поручать либо одному человеку, либо нескольким выборным, или же его должно на себя брать множество людей, то есть все граждане. И вот, когда верховная власть находится в руках у одного человека, мы называем этого одного царем, а такое государственное устройство – царской властью. Когда она находится в руках у выборных, то говорят, что эта гражданская община управляется волей оптиматов. Народной же … является такая община, в которой все находится в руках народа. И каждый из трех видов государства – если только сохраняется та связь, которая впервые накрепко объединила людей ввиду их общего участия в создании государства, – правда, не совершенен, … не наилучший, но он все же терпим, хотя один из них может быть лучше другого. Ибо положение и справедливого и мудрого царя, и избранных, то есть первенствующих, граждан, и даже народа (впрочем, последнее менее всего заслуживает одобрения) все же, – если только этому не препятствуют несправедливые поступки или страсти, – по-видимому, может быть вполне прочным»
.
«…Я знаю, что таково твое мнение, – говорит в ответ Лелий, – ибо я часто слыхал это от тебя. И все же, если это тебе не в тягость, я хотел бы узнать, какой из этих трех видов государственного устройства ты находишь наилучшим…»
.
«… И каждое государство таково, – отвечает Сципион, – каковы характер и воля того, кто им правит. Поэтому только в таком государстве, где власть народа наибольшая, может обитать свобода; ведь приятнее, чем она, не может быть ничего, и она, если она не равна для всех, уже и не свобода. Но как может она быть равной для всех, уж не говорю при царской власти, когда рабство даже не прикрыто и не вызывает сомнений, но и в таких государствах, где на словах свободны все? Граждане, правда, подают голоса, предоставляют империй и магистратуры, их по очереди обходят, добиваясь избрания, на их рассмотрение вносят предложения, но ведь они дают то, что должны были бы давать даже против своего желания, и они сами лишены того, чего от них добиваются другие; ведь они лишены империя, права участия в совете по делам государства, права участия в судах, где заседают отобранные судьи, лишены всего того, что зависит от древности и богатства рода … Если закон есть связующее звено гражданского общества, а право, установленное законом, одинаково для всех, то на каком праве может держаться общество граждан, когда их положение не одинаково? И в самом деле, если люди не согласны уравнять имущество, если умы всех людей не могут быть одинаковы, то, во всяком случае, права граждан одного и того же государства должны быть одинаковы. Да и что такое государство, как не общий правопорядок?..»
.
Следует заметить, что диалог был известен в эпоху Возрождения и в Новое время по цитатам позднеантичных авторов. Лишь в 1822 г. кардинал Анджело Май опубликовал текст найденного им в Ватиканской библиотеке палимпсеста, содержавшего книги I и II трактата (с лакунами), а также фрагменты книг III–VI. Он же включил в текст цитаты, дошедшие в сочинениях других авторов
.
Диалог Цицерона «О законах» непосредственно примыкает к трактату «О государстве». Он был начат в 52 г. до н. э., однако остался незавершенным. В качестве участников диалога выступают сам Марк Туллий Цицерон, его брат Квинт и друг Аттик. Первая книга диалога знаменита развитием стоического учения о естественном праве. Цицерон обосновывает самоценность права и справедливости, выступая против утилитарных трактовок справедливости; доказывает, что принцип права коренится в природе человека и право не может вытекать из закона – явления искусственного, поэтому подлинный закон, как и право, должен соответствовать требованиям природы, иначе говоря он должен быть правовым
.
«…Ученейшие мужи, – говорит Марк Квинту, – признали нужным исходить из понятия закона, и они, пожалуй, правы при условии, что закон, как они же определяют его, есть заложенный в природе высший разум, велящий нам совершать то, что совершать следует, и запрещающий противоположное. Этот же разум, когда он укрепился в мыслях человека и усовершенствовался, и есть закон… Поэтому принято считать, что мудрость есть закон, смысл которого в том, что он велит поступать правильно, а совершать преступления запрещает. Полагают, что отсюда и греческое название “номос”, так как закон “уделяет” каждому то, что каждому положено, а наше название lex, по моему мнению, происходит от слова legere [выбирать]. Ибо если греки вкладывают в понятие закона понятие справедливости, то мы вкладываем понятие выбора; но закону все же свойственно и то, и другое. Если эти рассуждения правильны… то возникновение права следует выводить из понятия закона. Ибо закон есть сила природы, он – ум и сознание мудрого человека, он – мерило права и бесправия. Но так как весь наш язык основан на представлениях народа, то там время от времени придется говорить так, как говорит народ, и называть законом (как это делает чернь) те положения, которые в писаном виде определяют то, что находят нужным, – либо приказывая, либо запрещая.
Будем же при обосновании права исходить из того высшего закона, который, будучи общим для всех веков, возник раньше, чем какой бы то ни было писаный закон, вернее, раньше, чем какое-либо государство вообще было основано»
.
«…Это будет более правильно, – соглашается Квинт, – и более разумно ввиду особенностей нашей беседы»
.
«…То, чего ты ждешь, Квинт, – заключает Марк, – и есть предмет нашего рассуждения. О, если бы это было мне по силам! Но дело обстоит, конечно, так: коль скоро “закон” должен исправлять пороки, а в доблестях наставлять, то из него следует выводить правила жизни. Таким образом, матерью всех благ становится мудрость, от любви к которой и произошло греческое слово “философия”, а философия – самый благодетельный, самый щедрый, самый лучший дар бессмертных богов, принесенный ими человеку. Ведь это она одна научила нас как всем другим делам, так и самому трудному – познать самих себя; смысл и значение этого наставления так велики, что его считали изречением не человека, а дельфийского бога»
.
Таким образом, политический идеал Цицерона – это смешанное государственное устройство, сочетающее элементы монархии, аристократии и демократии. Образцом такого государства он считал Римскую республику, поддерживаемое «согласием сословий», «единомыслием всех достойных», т. е. таким блоком сенатского и всаднического сословий против демократии и претендентов на монархическую власть. Человеческий идеал Цицерона – это «первый человек республики», «умиротворитель», «блюститель и попечитель» в эпохи кризисов, сочетающий в себе греческую философскую теорию и римскую политическую (ораторскую) практику. Образцом такого деятеля мыслитель считал себя. Его философский идеал – соединение теоретического скептицизма, не знающего истины, допускающего лишь вероятность, с практическим стоицизмом, неукоснительно следующим нравственному долгу, совпадающему с общественным благом и мировым законом
.
По-своему излагал мысли о правовом государстве крупный римский писатель и государственный деятель, сторонник Юлия Цезаря Гай Саллюстий Крисп (86–35 гг. до н. э.). Среди первых политических сочинений Саллюстия – два письма к Цезарю, написанные в жанре увещевательных посланий. Но значение этого сочинения выходит за рамки заявленной формы: оно является самостоятельным сочинением по вопросам философии права и государства. «Политическая программа, изложенная в письмах к Цезарю, исходит из предпочтения диктатуры одного олигархии, власти немногих, и по направленности созвучна целям самого Цезаря, врага оптиматов». С этой позиции «Саллюстий лишь усиливает те доводы, которыми уже руководствовался номинальный адресат его послания. Олигархия, как порождение алчности, упадка нравов, олицетворяет неправовое начало в государственном устройстве. Вера в умелого и справедливого правителя, способного обуздать беспорядки, персонализируется в личности Цезаря и оказывается продуктом самого жанра увещевания (suasorium)». Аналогична «критика стяжательства, поразившего римское общество после победы над Карфагеном и превращения Рима в ведущую державу Средиземноморья, никак не согласуется с поведением самого автора, который в свою бытность проконсулом в Африке (45 г. до н. э.)» заимел «огромное состояние», используя не совсем правовые методы. «Риторические и идеалистические элементы в письмах Саллюстия являются необходимыми формами выражения подлинного стремления к свободе римского народа, которое и составляет основное содержание этих текстов». По сути «единоличная форма правления, отрицающая олигархию, выступает у Саллюстия концентрированным выражением права и справедливости в публичной сфере, поиском которого была озабочена римская интеллигенция эпохи гражданских войн»
.
На наш взгляд, те предложения Саллюстия к Цезарю о реформе государства, которые содержатся в его письмах, являются весомым вкладом в развитие учения о государственном устройстве. Также ценны для нас и два небольших сочинения: «О заговоре Катилины» (ок. 43 или 41 гг. до н. э.) и «Югуртинская война» (ок. 41 или 39–36 гг. до н. э.). От последнего сочинения Саллюстия – «Историй» (в 5 книгах), написанного в 36–35 гг. до н. э. и охватывавшего события 78–66 гг. до н. э., сохранились небольшие фрагменты. В своих произведениях, отличающихся живостью изложения, прекрасно выписанными характерами героев и художественным мастерством рассказа, Саллюстий дал яркую картину упадка римского общества, нравственного разложения нобилитета и неспособности сената управлять государством
.
«Самое мое сильное желание, – убеждает Саллюстий Цезаря, – любым способом и как можно скорее помочь государству… Свобода мне дороже славы, и я настоятельно прошу тебя, прославленного полководца, покорителя галльских племен, не допускай, чтобы величайшая и непобедимая держава римского народа приходила в упадок от дряхлости и распалась из-за внутренних раздоров»
.
«То, что я счел необходимым для государства, – пишет Саллюстий Цезарю о государственном устройстве, – …я изложил по возможности кратко…, в меру своих сил я высказался и помог тебе. Мне остается пожелать, чтобы бессмертные боги одобрили решение, какое ты примешь, и позволили тебе достичь успехов»
.
В классический период (I–III вв.) о государственном устройстве говорил прирожденный аристократ, племянник Плиния Старшего, усыновленный им впоследствии, политический деятель при императорах Домициане, Нерве и особенно Траяне (98–117 гг.), консул 100 г., наместник императора в Вифинии Плиний Младший (Секунд) (61/62–111/113 гг.). Он получил образование у знаменитого ритора Квитилиана и был практикующим адвокатом. Прославился своими «Письмами» – специально обработанным литературным произведением эпистолярного жанра, живым свидетельством эпохи. Правовые взгляды Плиния выражают идеи стоической философии в приложении к реальности императорского Рима. Знаменитый панегирик Траяну – это хвалебная речь, произнесенная 1 сентября 100 г. по поводу вступления Плиния в должность консула. Впоследствии она подверглась специальной литературной обработке и сознательно распространялась автором как программный политический трактат
.
«Мягкое» правление Траяна в сравнении с деспотизмом Домициана (82–96 гг.) воспринималось интеллектуалами как воцарение закона и справедливости. В речи подчеркнуто типичное для знати преувеличенное внимание к публичной власти и управлению, в которых видится основа общественной жизни. В этом ряду и возвеличение гражданского долга, и восприятие общественных обязанностей, в том числе от правления публичных должностей, как формы тяжелого, но необходимого служения обществу со стороны выдающихся людей. С этих позиций дается и оценка положения императора, который органично вписался в систему государственных институтов, поставив себя в зависимость от равного для всех закона и став примером гражданственности для других должностных лиц
.
Ярким представителем классического периода был император Римской империи в 161–180 гг., сторонник учения «о государстве с равными для всех законами, управляемом согласно равенству и равноправию всех, и царстве, превыше всего чтущем свободу подданных» Марк Аврелий Антонин (121–180 гг.). Правление Марка Аврелия считалось в римской исторической традиции «золотым веком», а сам император – идеальным правителем
. Подобно Антонину Пию, Марк Аврелий опирался на сенаторское сословие и во внутренней политике стремился к упорядочению законодательства и бюрократического аппарата.
Будучи последователем стоической школы, Марк Аврелий в философском сочинении «Наедине с собой» выражал стремление к моральному самоусовершенствованию и неверие в возможность совершенствования политического строя. «Если духовное у нас общее, – указывал он, – то и разум, которым мы умны, у нас общий. А раз так, то и тот разум общий, который велит делать что-либо или не делать; а раз так, то и закон общий; раз так, мы граждане; раз так, причастны некой государственности; раз так, мир есть как бы город. Ибо какой, скажи, иной общей государственности причастен весь человеческий род? Это оттуда, из этого общего города, идет само духовное, разумное и законное начало – откуда же еще? Что во мне землисто – от земли какой-нибудь уделено мне, влажное – от другого начала, душевное – из некоего источника, а горячее и огненное – из собственного источника (ведь ничто не происходит из ничего, как и не уходит в ничто); так и духовное идет же откуда-то
… У разумных существ государственность, дружба, дома, собрания и даже во времена войн договоры и перемирия
. …Как ты сам, один из составляющих гражданскую совокупность, так и всякое твое деяние пусть входит в состав гражданской жизни. А если какое-нибудь твое деяние не соотнесено – непосредственно или отдаленно – с общественным назначением, то оно, значит, разрывает жизнь и не дает ей быть единой; оно мятежно как тот из народа, кто в меру своих сил отступает от общего лада
. …Справедливо – это благородно и без обиняков высказывая правду и поступая по закону и по достоинству»
.
В целом обзор политической мысли в античный период дает представление о том, каким образом зародились, развивались и укреплялись идеи о правилах общественного устройства, основанных на рационально обоснованных принципах формального равенства, равной меры свободы, признания и защиты не только общегосударственных, но и индивидуальных интересов.
Впоследствии идеи и теоретические конструкции античных авторов в отношении правовой государственности получили свое дальнейшее развитие в творчестве мыслителей европейского средневековья. Одним из таких был средневековый философ и теолог, систематизатор ортодоксальной схоластики, основатель томизма; монах-доминиканец Фома Аквинский (1225–1274 гг.)
. Основные его труды «Сумма теологии», «Сумма философии», «Сумма против язычников», «О правлении государей»
. С христианских позиций Фома Аквинский развивал ряд политико-правовых идей античных авторов, и прежде всего Аристотеля (о политической природе человека, о политической форме правления и т. д.) и римских юристов (о естественно-правовой справедливости и т. д.). Так, в своем сочинении «О правлении государей» Фома Аквинский рассуждает о происхождении государства, многообразных формах правления, достоинствах и недостатках той или иной формы, о наилучшей форме правления, о праве подданных на восстание против несправедливой власти, о тираноубийстве и, наконец, о соотношении церковной и светской власти. Автор много внимания уделяет вопросам этики
.
Появление в 1260 г. «Политики» Аристотеля в латинском переводе Вильгельма из Мербека оказало огромное влияние на создание трактата «О правлении государей». Так, отдельные положения этого произведения, немаловажные для политического учения Фомы Аквинского, текстуально почти совпадают с соответствующими местами «Политики». Наиболее важным моментом является восприятие рецепции Аристотеля в вопросе о происхождении государства. Государство, по Фоме Аквинскому, возникло в результате природной необходимости, так как человек от природы существо общественное и политическое, поскольку он существо разумное – это почти дословное воспроизведение формулы Аристотеля. Однако автор трактата «О правлении государей» вносит в эту формулу новое содержание: государство, как и природа, и все сущее берет свое начало от Бога. Но созданная Богом природа обладает некоторой автономией и творческими свойствами, и такими же свойствами обладает созданное природой государство. Это отличает учение Фомы Аквинского о государстве от традиции последователей Августина, рассматривавших каждое явление природы и общества как результат непосредственного вмешательства божественного провидения. Именно Аристотель дал толчок к появлению взгляда Фомы Аквинского на государство как на естественный институт. Кроме того, учение Аристотеля отражено в рассуждениях Фомы Аквинского о формах правления, справедливых или несправедливых, в зависимости от цели, которую ставит перед собой правитель. К справедливым формам относятся монархия, аристократия и полития, к несправедливым – тирания, олигархия и демократия
.
Фома Аквинский обращается к основной проблеме своего времени – соотношению церковной и светской власти – проблеме, обусловленной растущим контрастом между теократической программой римской курии и гегемонической тенденцией новых монархических национальных государств. В духе античных авторов Фома Аквинский противопоставляет монархию (и абсолютную, и политическую) тирании и признает право народа (с согласия церкви) на насильственное свержение тиранической власти. В этом признаваемом Фомой Аквинским (правда, с определенными церковно-религиозными оговорками и условиями) праве народа на восстание против тирании присутствует (хотя и в теологически приглушенной форме) идея народного суверенитета
. X. Либешютц, анализируя трактат «О правлении государей», указывает, что он написан, как «Зерцало», т. е. наставление или проповедь для несовершеннолетнего короля Кипра Уго II Лузиньяна, одного из французских королей крестовых походов
.
Наряду с Фомой Аквинским о возникновении государства говорил итальянский политический мыслитель, идеолог городской верхушки Марсилий Падуанский (1275–1343 гг.)
. В 1324 г. Марсилий Падуанский написал трактат «Защитник мира», который был опубликован лишь в 1522 г.
В этом трактате мыслитель опирался на представление Аристотеля о соотношении материи и формы, оперируя данным представлением для того, чтобы описать типы человеческого общежития. То есть в государстве (одном из типов такого общежития) Марсилий Подуанский различал материю (людей, консолидирующихся в политическое сообщество) и форму (законы, превращающие это политическое сообщество в целостный живой организм). При этом он выдвинул собственную идею возникновения государства в результате общественного договора. Выступив против притязаний папства на светскую власть, Марсилий Падуанский утверждал, что светская власть выше духовной. Наилучшей формой государства он считал монархию (с раздельной законодательной и исполнительной властью), государь которой ограничен учреждением сословного характера, избирается народом и может быть лишен им власти. По его словам, государство – это идеальное гражданское общество, «постоянный союз, благодаря которому человек достигает самодовлеющей жизни»
.
За смелую критику папства и открытую поддержку императора Людовика IV Баварского в его борьбе с папой Иоанном XXII Марсилий Падуанский был в 1327 г. отлучен от церкви
.
В целом рассмотрение генезиса представлений о политико-правовых основаниях государственной власти в истории политической мысли позволяет констатировать, что в период античности и средневековья постепенно выкристаллизовывались и концептуально оформлялись основные аргументы правового ограничения государственной власти. В этот период впервые была обоснована необходимость разделения властей, были концептуализированы идеи неотчуждаемых естественных прав человека, обоснована возможность участия народа в устранении тиранической власти, рассмотрены возможные механизмы представительства интересов различных слоев населения в политике и формы контроля за деятельностью власти. Длительный период развития взглядов на природу власти, государства и роли права в этой сфере было обусловлено коммуникативными возможностями развитости общества. Однако это были лишь гносеологические предпосылки, без которых было невозможно окончательное завершение теоретического оформления концепции правого государства как всестороннего обоснования внутренне согласованной и логически непротиворечивой системы взглядов. Такой системный подход получил концептуальное оформление лишь в Новое время.
Если собрать воедино всю эту россыпь ярких плодов античной и средневековой мысли, все эти суждения великих мыслителей о совершенном устройстве государственного порядка, то будет видно, что нет никакой целостности в понимании мыслителями предмета разговора. Предметное поле фрагментировано в соответствии с тем конкретным политическим и правовым опытом конкретного государства, порядок функционирования которого мыслитель определял как совершенный, либо, напротив, несовершенный. На этом этапе в головах исследователей складывалось впечатление от наблюдаемой ими активности государственных институтов и возникало стремление соотнести эту активность с господствующими моральными, религиозными, естественно-правовыми установками общественной жизни. Они наблюдали государство как процесс коммуникации различных субъектов (включая Божественное Провидение) политики по поводу легитимности или нелегитимности этих установок. Как и любой коммуникативный процесс, правовое государство в этом смысле должно было оставлять разные, часто противоречивые впечатления от своего бытия в мире политики. Впечатление преимущественно субъективное и в силу этого разнящееся в пространстве и времени. Только в Новое время в этом потоке субъективных впечатлений от того, как функционируют разные государственные механизмы, выкристаллизовалось глубокое убеждение политических теоретиков, что государственная жизнь должна быть приведена в стройный порядок посредством законов. В этот исторический период стало обнаруживаться понимание мыслителями того, какова объективная основа связи государственной власти и власти законов, каковы объективные возможности современных им обществ оптимизировать эту связь с пользой для своих интересов.

Раздел 3. Синтез представлений о правовом государстве в теориях Нового времени
Доктрина правового государства, сформировавшаяся в Новое время, стала результатом теоретического осмысления не только внутренней, но и внешней деятельности государств в условиях формирующейся национально-государственной системы международных отношений. Важными предпосылками формирования доктрины правового государства стали концепции договорного происхождения государства, разделения властей и неотчуждаемых прав и свобод человека, отраженные в трудах Дж. Локка
, Ж.-Ж. Руссо
и Ш. Л. Монтескье
.
Английский философ-просветитель и политический мыслитель Дж. Локк свои социально-политические взгляды изложил в «Двух трактатах о государственном правлении» (1690). Первый трактат посвящен опровержению феодально-патриархальных взглядов Р. Филмера на божественное право абсолютной королевской власти, второй содержит теорию конституционной парламентарной монархии, по существу являясь оправданием и обоснованием социально-политического строя, утвердившегося в Англии после переворота 1688–1689 гг. Неизбежность института государственной власти Дж. Локк рисует с позиций теории естественного права и общественного договора. В отличие от абсолютистской теории государства Т. Гоббса, по Дж. Локку, правительству передается только некоторая часть «естественных прав» (отправление правосудия, внешних сношений и т. п.) ради эффективной защиты всех остальных – свободы слова, веры и прежде всего собственности. Чтобы предотвратить злоупотребление в государстве, законодательная власть должна быть отделена от исполнительной (включая судебную) и «федеративной» (внешних сношений), причем само правительство должно подчиняться закону. Народ остается безусловным сувереном и имеет право не поддерживать и даже ниспровергнуть безответственное правительство
.
Французский философ-просветитель, писатель и композитор Жан-Жак Руссо – наиболее влиятельный представитель французского сентиментализма, последнего и наиболее революционного этапа Просвещения. В трактате «Об общественном договоре» (1762) он рисует картину идеального общества, максимально приближенного к природе. В общественном состоянии суверенной свободой обладает не личность, а государство, возникшее на основе добровольного соглашения, договора, а люди пользуются свободой лишь как полноправные члены государства. Государство законности он называет республикой. Не важно, по Руссо, каким по форме правления является государство – монархией, аристократией или демократией. Если они подчиняются общей воле, совпадающей с законом, если правительство является «законосообразным», то все названные государства, даже монархию, Руссо признает республикой
.
Теория общественного договора приобретает у Ж.-Ж. Руссо радикально-демократический характер. Условием свободы является равенство и не только политическое, но и имущественное; его обязано охранять государство, не допуская поляризации богатства и нищеты. Мелкую собственность, основанную на личном труде, Ж.-Ж. Руссо считает незыблемой основой общества, не менее священной, чем свобода. Ж.-Ж. Руссо критикует систему английского парламентаризма, отстаивает идею народного суверенитета, народовластия и, опираясь на опыт античного полиса и швейцарских кантонов, выступает за принцип прямой демократии, где законы непосредственно принимаются собранием всех граждан. Ориентация на создание мельчайших государственных образований, как и идея равенства мелкой крестьянской и ремесленной собственности, была утопична, противоречила объективным тенденциям исторического развития, но эта мечта о равенстве выражала социальные чаяния народных масс (прежде всего крестьянства) и вдохновляла якобинцев в период Великой французской революции
.
Ж.-Ж. Руссо отстаивает идею о неотъемлемых (неотчуждаемых) правах и свободах человека. При общественном договоре в целях реализации общих интересов и обеспечения общей безопасности человек как бы поручал, передавал государству и его органам часть принадлежащих ему прав и свобод, а государство превращалось в носителя и защитника определенных прав своих подданных. В то же время часть своих прав человек не передавал никому, они признавались неотделимыми от человека как их единственного субъекта и носителя. Эти права оказывались правовыми границами деятельности государства. Требование их защиты государством и его самоограничение как бы включалось в общественный договор
.
Таким образом, государство, в результате общественного договора и восприятия в порядке представительства и гарантии части переданных ему прав граждан, а также недоступности для него другой части прав и свобод граждан, оказывалось в концепции Ж.-Ж. Руссо носителем определенных элементов правового начала. В последующем права и свободы человека и гражданина становятся существенным ценностным и содержательным компонентом теории правового государства и правовой системы современной человеческой цивилизации в целом, все более детально и авторитетно закрепляются не только в рамках отдельных государств, но и в международно-правовых актах. Для обеспечения их соблюдения постепенно формируются международные надгосударственные институты.
Французский просветитель, правовед, философ и писатель Шарль Луи де Секонда Монтескье свои представления о государственно-правовых идеалах наиболее ярко выразил в книге «О духе законов» (1748, рус. пер. 1900 г.). Это энциклопедический труд, основанный на широком использовании сравнительного и сравнительно-исторического методов. Монтескье придавал большое значение в формировании позитивного права и форм правления государства географическим факторам (особенно климату). Жаркий климат, считал он, порождает лень и страсти, убивает гражданские доблести и является причиной деспотического правления. Однако важнейшее значение Монтескье придавал политическим факторам и прежде всего форме правления. Основной темой книги «О духе законов» и являлась проблема разумного государственного строя и его организация. Исходя из античных политических теорий, Монтескье различал 3 правильные формы правления (демократия, аристократия и монархия) и 1 неправильную (деспотия)
.
Считая наилучшей формой правления монархию, Монтескье в качестве средства, способного предотвратить трансформацию монархии в деспотию и обеспечить политическую свободу, полагал принцип разделения властей, а также федеративную форму государственного устройства. Монтескье сыграл значительную роль в истории Франции, в развитии мировой общественной мысли как критик королевского деспотизма и идеолог конституционной монархии. В целом же политическая программа Монтескье – это программа компромисса между буржуазией и дворянством на условиях совместного участия в осуществлении государственной власти.
Взгляды Ж.-Ж. Руссо, Дж. Локка и Ш. Л. Монтескье сыграли важную роль в концептуализации правового государства. Однако целостное интеллектуальное обоснование учения о правовом государстве представлено в трудах И. Канта
. Он понимал государство civitas как «объединение множества людей, подчиненных правовым законам»
. Государство, по его мнению, это правовая организация, не что иное, как организационное и материальное выражение и средство обеспечения правил правомерного поведения, совокупность средств, институтов, обеспечивающих правовое регулирование. В природе государства ничего другого нет. Если появляется что-то еще, то это случайное. Природа государства правовая
.
Таким образом, И. Кант вплотную подошел к понятию правового государства. Но сам термин «правовое государство» (Rechtsstaat) впервые появился в первой трети XIX в. в трудах К. Т. Велькера
, Р. фон Моля
, Ф. Ю. Шталя
, Г. Еллинека
и др. Так, например, в своей работе «Наука о полиции согласно принципам правового государства», опубликованной в 1832 г., Р. фон Моль признавал правовую государственность характерной для высшей стадии государственного развития, связывал ее с приоритетной защитой прав и свобод всех и каждого государством и наличием системы государственной организации, обеспечивающей достижение этой высшей цели. Моль обосновывал, что реализация данной цели должна основываться на закреплении в конституции прав и свобод граждан, на обеспечении механизма судебной защиты индивида
.
По мнению Ф. Ю. Шталя, государство посредством права «должно точно определить и твердо гарантировать направление и границы своей деятельности, равно как и пространство свободы своих граждан; оно должно в силу нравственной идеи государства… не вторгаться в то, что относится к сфере права. Это и есть понятие правового государства»
.
Интересен взгляд на правовое государство немецкого государствоведа, представителя юридического позитивизма Георга Еллинека. Он впервые поставил вопрос о соотношении государства и права. По его мнению, государство и право возникают одновременно и развиваются параллельно. Г. Еллинек попытался сблизить «между собой два различных воззрения на природу и характер взаимоотношения государства и права»
. По его словам, постановка вопроса о взаимоотношении государства и права в плане первичности или вторичности их возникновения «страдает существенной внутренней неясностью». Она предполагает «развитое понятие государства как нечто само собою разумеющееся и затемняет таким образом всю проблему». Ибо если понимать под государством «политическое общение современных народов», то следует сделать вывод о том, что «право, без сомнения, существовало и до него». Но если определять государство как «высший в данную эпоху, основанный на власти союз», то ответ получится совершенно иной. Одно только стоит вне спора, заключает он, что «право есть исключительно социальная функция и поэтому всегда предполагает человеческое общение». Даже по теории естественного права, «исходившего от изолированного человека», право возникает лишь в человеческом обществе. При этом жизнь любого человеческого общества с неизбежностью предполагает как наличие определенной организации, так и существование определенного государственного образования, под которым подразумевается не только и даже не столько современное общество и государство, сколько раннее человеческое сообщество. В нем, по мнению Г. Еллинека, всегда одновременно с правом возникало и существовало «эмбриональное государственное образование» и никогда не отмечалось существование так называемого догосударственного права
.
Идея Г. Еллинека нашла продолжение прежде всего в работах Х. Кельзена и Г. Радбруха. Так, Х. Кельзен утверждал, что не следует задаваться вопросом о приоритетности права или государства, поскольку оба – одно и то же. Для юристов государство существует постольку, поскольку оно выражает себя в законе – не как общественная сила, не как исторически сложившаяся структура, а как порождение и совокупность его законов. Уже само слово «законодательство» (Gesetzgebung), как и все слова с этим окончанием, означает процесс как его результат, воление и намерение одновременно. Если мы усматриваем в законодательстве содержание определенного «воления», то оно представляет собой для нас право. А если мы видим в нем воление определенного содержания, то оно персонифицируется как государство. Как упорядочивающая система законодательства – государство, а как приведенная в определенный порядок – право. Государство – это право, осуществляющее нормотворческую деятельность; право – это государство как компетенция, действующая в соответствии с установленными нормами. И право, и государство, хотя и отличаются друг от друга, но не разделимы
.
По этому поводу Г. Радбрух писал: «“Теория идентичности” Х. Кельзена “имеет дефинитивно-аналитическое значение, но никак не философско-правовое и политическое содержание”. Она не решает проблемы “связанности государства собственным правом…, а просто снимается, так как констатация того, что государство – это право, столь же мало подходит для признания полицейского государства, как и утверждения, что неправомерно действующее государство – уже не государство”». Это «характерно лишь для взглядов, согласно которым каждое государство априорно рассматривается как правовое»
.
По мнению Г. Радбруха, проблему соотношения государства и права не решает и учение Г. Еллинека о самоограничении государства собственным правом. «При… самоограничении государства собственным правом, – утверждает Г. Радбрух, – ограничивающее и подлежащее ограничению в себе самом различны. Государство, как подлежащее ограничению, представляет собой собственную правовую действительность, а как ограничивающее – суть собственного права. Подлежащим ограничению государство является именно в том смысле, в котором только и ставится вопрос, ибо в качестве ограничивающей сущности государство как понятие собственной действительности представляет собой сам правопорядок. Это позволяет нам увидеть в том, что касается поставленного вопроса, нисколько его не упрощая, какая норма, не относящаяся к государству, подчиняет его праву. Учение о “нормативности фактического” Г. Еллинека не решает проблему, а лишь выхолащивает ее. Дело в том, что не имеет большого значения, ограничивает ли себя государство согласно воззрениям определенной эпохи посредством собственного абстрактного волеизъявления или нет. “Нормативность фактического” – парадокс. Только из сущего никогда не может возникнуть должного. Такой факт, как воззрение определенной эпохи, может стать нормативным лишь в том случае, если какая-либо норма придала ему эту нормативность»
.
Конечно, стоит согласиться с Г. Радбрухом в том, что теория идентичности Х. Кельзена и учение Г. Еллинека о самоограничении государства собственным правом не решают проблемы соотношения государства и права. Однако заслугой Г. Еллинека является то, что он стал родоначальником важной дискуссии, которая не обошла и русских правоведов.
Для России, чье политическое устройство и общественная жизнь в силу целого ряда объективных факторов (таких как геополитическое положение, суровый климат, многонациональный состав населения, большая протяженность границ и т. д.) базировались на деспотизме и крепостничестве, по мнению исследователей, правовой опыт Европы был одновременно и притягивающим, и пугающим. Со времени вступления страны на путь догоняющей модернизации проблемы права, так или иначе увязанные с индивидуальной свободой, без которой невозможно раскрепощение творческой активности каждого отдельного человека и модернизационного потенциала нации в целом, находились в центре российского социально-политического дискурса. И даже обсуждение отвлеченных философских идей о соотношении разума и Святого духа христианства, права и морально-нравственных ценностей, индивидуализма и соборности и т. д. в своем практически значимом «сухом остатке» сводилось к вопросам о том, необходимо ли, возможно ли в принципе, и если да, то на каких условиях, создание в России того политико-правового контекста, который мог бы обеспечить социальную инфраструктуру для модернизационных процессов
.
В юридической науке, писал Г. Ф. Шершеневич, сложилось два диаметрально противоположных мнения по вопросу о том, что является первичным, а что вторичным, государство или право
. Согласно первому воззрению, государство исторически и генетически предшествует праву. Норма права всегда есть не что иное, как требование государства. Государство, являясь источникам права, очевидно, само не может быть обусловлено правом, «государственная власть оказывается над правом, а не под правом. Государство есть явление первичное, право – вторичное». Сторонники второй точки зрения утверждают, что право по отношению к государству первично. Их позиция, по мнению Г. Ф. Шершеневича, состоит в следующем: государственная власть по своей природе носит правовой характер. «В основе государственной власти лежит не факт, а право. Государство не может быть источником права, потому что оно само вытекает из права. Над государством находится право, которое изначально его ограничивает и сдерживает»
. Несмотря на то что «на защиту теории первенства права» становится все большее число ученых – юристов – теоретиков и практиков, замечает Г. Ф. Шершеневич, это «два противоположных миросозерцания в области обществоведения»
.
На наш взгляд, в обоих случаях нет оснований утверждать о наличии правового государства. Нельзя не согласиться в этом вопросе с аргументацией М. Н. Марченко: «Если государство по своей природе первично, а право вторично, если государство – это все или почти все, а право ничто по сравнению с государством или почти ничто, то можно с полной уверенностью говорить о возможности наступления таких практических последствий подобного видения государства, которые неизбежно будут связаны с тоталитаризмом, авторитаризмом или иным такого рода “измом”. Если же “возобладает принцип приоритетности права перед государством и его отдельными органами”, то в этом случае “можно будет говорить” не о правовом, а лишь “близко стоящем к нему государстве”»
.
Несколько по-иному трактовали правовое государство русские ученые, взгляды которых формировались под воздействием работ С. А. Муромцева
. В его трудах была последовательно изложена стройная социально-научная теория права, ставшая основой общепризнанной концепции российского либерализма конца XIX – начала ХХ в.
Одним из известных представителей такого либерального подхода стал профессор Киевского университета Б. А. Кистяковский, который определял правовое государство как «правовую организацию народа»
. Соглашаясь с близостью понятий «правовое» и «конституционное» государство, Б. А. Кистяковский уточнял, что «правовое государство есть вполне и последовательно развитое конституционное государство»
.
Основными предпосылками правового государства, Б. А. Кистяковский считал неотъемлемые права и свободы человека. В числе таких прав и свобод он выделял, в частности, свободу совести, культов, слова устного и печатного, общения, свободу союзов и собраний, передвижения, право на доброе и незапятнанное имя, на неприкосновенность личности и т. д. Благодаря неотъемлемым правам и неприкосновенности личности, – указывал Б. А. Кистяковский, – в правовом (или конституционном) государстве государственная власть не только ограничена, но и «строго подзаконна»
.
Оппонентами данной концепции выступали сторонники естественного права. Например, С. А. Котляревский в полемике с Б. А. Кистяковским утверждал, что правовое государство в конечном счете – это определенный «уклон, устремление», выраженное в государственном строении и деятельности. В разные исторические периоды уже существовали государства, в которых проявлялось это качество, в том числе, например, в феодальном обществе
. «Можно ставить вопрос только о различном проникновении права или правовых принципов в различные типы государства, – говорил в ответ Б. А. Кистяковский, – а отнюдь не самого правового государства или его принципов»
. Подобные позиции о правовом государстве отстаивали и другие представители естественного права – П. И. Новгородцев
, И. А. Ильин
и др.
В целом, оценивая подход к правовому государству, который сложился на Западе и в России, нельзя не согласиться с тем, что западная традиция сформировалась прежде всего благодаря заложенной в ее фундамент человекоцентристской античной традиции правопонимания. «В России же понимание права как формы индивидуальной свободы всегда встречало сильную оппозицию со стороны системоцентристской православно-византийской духовной традиции, в рамках которой право трактовалось как некая доминирующая над человеком форма духовного единения людей на базе правды-справедливости, божественной благодати, христианской этики и т. д. Западный подход к праву как к способу упорядочения общественной жизни на основе индивидуальной свободы изначально был чужд российскому менталитету»
.
Например, сторонники марксистской школы противопоставляли буржуазному правовому государству социалистическое, утверждая, что только оно может рассматриваться правовым, так как защищает интересы не господствующего класса, а большинства населения в лице трудящихся… Тем не менее, как справедливо отмечают исследователи, теория и практика социалистического государства противоречили друг другу: «Закрепляя, например, в Конституции СССР 1936 г. за советскими гражданами широкий круг прав и свобод, государственная власть действовала совершенно по-иному, практически. Политические репрессии конца 30-х гг., ссылки, незаконные осуждения тысяч невинных людей свидетельствуют о глубоком противоречии социалистической государственно-правовой теории и практики»
. При этом заметим, что теория социалистического правового государства как государства прежде всего соблюдения социалистического законодательства служила прежде всего апологии политического режима. Не случайно, что уже в период перестройки был взят курс на радикальное реформирование политико-правовой системы СССР
.
Последующие радикальные преобразования всех сфер общественной жизни существенно изменили понимание сути правового государства. В качестве ориентира было избрано его признанное в мире понимание как определенного идеального типа современной государственности, которая характеризуется полным внутренним и внешним суверенитетом, законной монополией на использование силы, сдержками и противовесами, которые ограничивают политическое правление и власть
.
Например, В. С. Нерсесянц определяет правовое государство как правовую (т. е. основанную на принципе формального равенства) организацию «публичной власти свободных индивидов»
. Ценностный смысл этой идеи состоит в создании системы государственно-правовых отношений, обеспечивающей приоритет права во всех сферах общественной жизни
. Однако политическая практика воплощения данных правовых норм в постсоветской России оказалась очень сложной и противоречивой. Выяснению причин и последствий такой ситуации с теорией и практикой правового государства в современной России будут посвящены следующие разделы.
В рамках данного раздела, учитывая очевидную взаимосвязь трактовок правового государства с правопониманием, можно констатировать, что основные линии исторической эволюции концептуального осмысления правопонимания закладывали и основы соответствующего теоретического понимания юридической трактовки правового государства. Основной признак такого государства заключается в том, что в нем власти положены известные границы, т. е. власть ограничена и подзаконна. Общепризнанным стало утверждение, что обязательным признаком правового государства выступает его важнейшее свойство, проявляющееся в том, что и органы власти, и сам правовой порядок организуется при помощи народа и под его контролем.
Данные основы восприятия государственности были закреплены на международном уровне в Конвенции прав и обязанностей государства, подписанной еще в 1933 г. Фактически государственность в своем теоретическом виде воспринимается как позитивная правовая теория, сформированная для разведения собственно правового и политического компонентов учреждения государства
. Из такой трактовки вытекало и понимание функциональности правового государства, которое, с одной стороны, выступало определенной калькой для оценки реально существующих государственных устройств, а с другой стороны, рассматривалось как важнейший инструмент, воплощающий в общественную практику, заложенные функции по обеспечению прав и свобод граждан.
Было обосновано, что правовое государство является наиболее оптимальным типом государственного бытия, так как создает те условия, при которых возможна гармония между общественным целым и личностью. В правовом государстве государственная индивидуальность не подавляет индивидуальность отдельного лица, а наоборот, в каждом человеке представлена и воплощена определенная культурная цель как нечто жизненное и личное.
Однако такое нормативное, идеально типическое понимание правового государства не всегда находит свое реальное функциональное воплощение даже в том случае, если его основные принципы и ценности находят свое конституционное закрепление. Обусловлено это тем, что «юридический» ракурс и соответствующая трактовка правового государства не учитывают всей сложности внутренних и внешних факторов, которые влияют на институциональный дизайн и реальные параметры функционирования каждого конкретного государства.
В принципе они и не должны учитывать всего многообразия реалий жизни различных государств. Юридические представления о природе правового государства изначально формировались с прицелом на необходимый синтез конкретных суждений и оценок, высказываемых мыслителями в разное время и по разным поводам. А синтез был необходим, поскольку необходимо было (по условиям философской парадигмы Нового времени, признававшей право на существование только того, что «разумно», «объективно» и «закономерно») найти разумное обоснование самому факту существования государства как такового. Обоснование разумности существования государства не меньшее, чем обоснование разумности существования законов. В условиях, когда левая политическая мысль активно работала над доказательством того, что государство никогда не сможет стать лучше, чем оно есть в данный момент, и его можно только уничтожить, либеральная и консервативная политическая мысль сосредоточили свои усилия на синтезе аргументов в пользу того, что правовое государство отличается от ранее известных исторических форм государственной организации именно своей способностью откликаться на меняющиеся запросы к нему социальных структур. Откликаться при помощи законов и действий, основанных на них. В этом смысле стремление политической мысли к синтезу критериев, по которым определяется факт существования или отсутствия правового государства, к выработке устойчивого дискурса обсуждения проблемы правового государства вполне понятно. Другой вопрос, насколько реализовалось это стремление, является ли нынешняя модель правового государства, помогающая нам сегодня понять суть этого цивилизационного феномена, в полном смысле синтетической? Или имеет место лишь имитация синтеза, а на деле сегодня, как и на протяжении всего Нового времени, наука продолжает оперировать некоей квазимоделью правового государства, не отвечающей нашим потребностям в понимании этого феномена?

Раздел 4. Концептуализация представлений о власти и политико-правовых условиях ее функционирования в правовом государстве
Вопрос о сущности власти и государственной власти, пронизывающей собой всю социальную жизнь, вот уже более 200 лет пытаются решить многие обществоведы, политологи, философы, социологи, культурологи, государствоведы и юристы. Для нашего исследования важнейшее значение имеет выявление генезиса представлений о месте и роли власти в системе правового государства. Еще основатель юридической школы государственного права Ц. Ф. Гербер утверждал, что «государственное право есть учение о государственной власти»
. Даже сам термин «правовое государство», появившийся в первой трети XIX в.
, стал отправной точкой для обсуждения роли власти в таком государстве. Не случайно, что А. С. Алексеев, исследующий юридическую природу государства и власти, рассматривал их через призму не личного, а общественного господства
.
Для того чтобы понять феномен власти в правовом государстве, прежде всего следует рассмотреть власть как таковую, как силу, способную организовать, интегрировать, управлять, как средство для достижения поставленных обществом целей и решения важнейших общественных проблем.
Как справедливо отметили А. Тулеев и Ю. Сыроватский, сила власти настолько велика, что она «завораживает и пугает, притягивает и отталкивает, награждает и наказывает, несет добро и жестокость, справедливость и попирание прав, вызывает восторг и ненависть»
. Ее даже сравнивают с божественным провидением.
Определить понятие власти не просто. На сложность проблемы указывают многие авторы. А М. Фуко говорил о власти как о великом неизвестном
. Не случайно, один из крупнейших специалистов по проблемам социальной власти Т. Бол, отмечал, что «власть – слово, которое слышишь повсюду. Мы часто пользуемся им, не особенно задумываясь над его смыслом. Однако при ближайшем рассмотрении содержание этого понятия оказывается особенно проблематичным»
. На то, что власть является одним из наиболее дебатируемых и оспариваемых понятий, указывают и современные российские политологи. Более того, трудности концептуализации власти и отсутствие согласия в ее понимании и породили сомнения в необходимости такого понятия, в его научной полезности и пригодности для проведения исследований социальной практики. В связи с этим некоторые авторы считают понятие власти настолько неопределенным, что предлагают от него «отказаться, или по крайней мере всячески избегать»
. На наш взгляд, это неправомерный подход, и в рамках нашего исследования представляется важным проследить эволюцию трактовок власти и государственной власти в контексте становления представлений о правовом государстве. Без такого анализа невозможно обосновать системный подход к пониманию сущности и функциональности власти в правовом государстве применительно к современной России.
Еще английский философ, родоначальник английского материализма Ф. Бэкон, учение которого сложилось в атмосфере общего научного и культурного подъема стран Европы, ставших на путь капиталистического развития, освобождения науки от схоластических пут церковной догматики, считал, что истинная власть заключается в познании, в науке. Знаменитая идея Ф. Бэкона, согласно которой «знание есть сила», подчеркивает, что наука – это средство достижения власти, прежде всего власти над природой, но не только над ней. По его мнению, наука развивает и приумножает благосостояние и богатство общества и отдельных лиц, «но власть науки намного выше, чем власть над волей, хотя бы и свободной и ничем не связанной. Ведь она господствует над рассудком, верой и даже над самим разумом, который является важнейшей частью души и управляет самой волей. Ведь на земле, конечно, нет никакой иной силы, кроме науки и знания, которая бы могла утвердить свою верховную власть над духом и душами людей, над их мыслями и представлениями, над их волей и верой… справедливое и законное господство над умами людей, упроченное самой очевидностью и сладостной рекомендаций истины, конечно же, скорее всего, может быть уподоблено божественному могуществу»
. Ф. Бэкон считал, что «два человеческих стремления – к знанию и могуществу – поистине совпадают в одном и том же»
. В целом Ф. Бэкон был убежден, что истинная власть заключается в знании, которое способно дать человеку божественное могущество, сделать его не мнимым богом, как лжепророки, а Богом истинным.
Ф. Бэкон создал концепцию государственной власти, исходным импульсом которой стала гуманистическая идея могущественного и просвещенного правителя как гаранта поддержания здоровья в политическом теле, каким представлялось Ф. Бэкону государство. Переведенная на язык политических трактатов, эта идея превращалась в идею сотрудничества королевской власти с советом. «Хотя все короли именуются земными богами, – замечал Ф. Бэкон, – они бренны, как и люди; они могут быть детьми, стариками, больными, рассеянными». Государи не могут видеть все своими глазами, слышать все своими ушами и, следовательно, должны прибегать к содействию совета
.
Будучи мыслителем и политиком, Ф. Бэкон рассуждал о сильном государстве и сильном правителе, имея в виду не какое-то отвлеченное государство, а свою страну Англию. Его концепция была лишена абстрактного философствования, она исходила из исторической реальности. Идея сильной власти буквально пронизывала всю концепцию Ф. Бэкона. Он был категорически негативно настроен ко всему, что могло угрожать государственному могуществу – сепаратизму феодальной знати, народным восстаниям или религиозным распрям. И напротив, все, что, по его мнению, могло упрочить государственное могущество, находило в его лице решительного сторонника
.
Иной подход к пониманию сущности власти и государственной власти предложил последователь Ф. Бекона, английский философ-материалист Т. Гоббс
. Делая акцент на важности методологии в научном познании, он понимал власть как средство достичь Блага в будущем. Т. Гоббс считал, что сама жизнь есть вечное и неустанное стремление к власти, прекращающееся лишь со смертью. Он отвергал известный тезис Аристотеля о том, что человек есть общественное животное и не может жить вне общения, утверждая, что люди не испытывают никакого удовольствия от жизни в обществе. По его мнению, заставить людей жить вместе и в мире друг с другом способна только верховная власть, держащая всех в подчинении: «пока люди живут без общей власти, держащей всех их в страхе, они находятся в том состоянии, которое называется войной, и именно в состоянии войны всех против всех»
. Такое функциональное понимание государственной власти как объективно необходимой для сдерживания проявлений порочной природы человека было мало связано с естественной концепцией прав и свобод человека. «Левиафан» и возникал, по Гоббсу, в результате отказа людей от части своих естественных прав в пользу государства для контроля над хаотично проявляющейся человеческой стихией и управления на основе закона.
Т. Гоббс понимает государство как инструмент для достижения мира и безопасности. Цель государства мыслитель видит в обеспечении безопасности
. «Государство, – пишет он, – есть единое лицо, ответственным за действия которого сделало себя путем взаимного договора между собой огромное множество людей, с тем, чтобы это лицо могло использовать силу и средства всех их так, как сочтет необходимым для их мира и общей защиты»
. Такой вывод он делает исходя из следующих соображений. Люди от природы «любят свободу и господство над другими». Между тем забота человека «о самосохранении и о более благоприятной жизни, т. е. о безопасности, заставляет их накладывать на себя узы, живя в государстве. Им необходимо прийти к согласию, которое строится на соглашении и общей власти (соглашение без власти, без меча лишь слова, которые не в силах гарантировать человеку безопасность). Общая власть способна защищать людей от вторжений чужеземцев и от несправедливостей, причиняемых друг другу. Но для этого она должна быть единой, сосредоточенной в руках одного субъекта (индивидуального или коллективного). Единство власти заключается не только в том, что она персонифицируется в едином субъекте, но и в том, что общая власть как бы учреждается каждым человеком»
. «Иначе говоря, для установления общей власти необходимо, чтобы люди назначили одного человека или собрание людей, которые явились бы их представителями; чтобы каждый человек считал себя доверителем в отношении всего, что носитель общего лица будет делать сам или заставит делать других в целях сохранения общего мира и безопасности, и признал себя ответственным за это; чтобы каждый подчинил свою волю и суждение воле и суждению носителя общего лица. Это больше чем согласие или единодушие. Это реальное единство, воплощенное в одном лице посредством соглашения, заключенного каждым человеком с каждым другим таким образом, как если бы каждый человек сказал другому: я уполномочиваю этого человека или это собрание лиц и передаю ему мое право управлять собой при том условии, что ты таким же образом передашь ему свое право и санкционируешь все его действия. Если это совершилось, то множество людей, объединенное таким образом в одном лице, называется государством»
.
Для достижения верховной власти Т. Гоббс видит два пути. «Один – это физическая сила, например, когда кто-нибудь заставляет своих детей подчиниться своей власти под угрозой погубить их в случае отказа или когда путем войны подчиняют своей воле врагов, даруя им на этом условии жизнь. Второй – это добровольное соглашение людей подчиниться человеку или собранию людей в надежде, что этот человек или это собрание сумеет защитить их против всех других. Такое государство может быть названо политическим государством, или государством, основанным на установлении, а государство, основанное первым путем, государством, основанным на приобретении»
.
Как замечает Л. В. Зотова, «в истории политической мысли Гоббс, наряду с Локком и Руссо, является представителем так называемой договорной теории происхождения государства». Тем не менее у Гоббса мы не найдем напрямую словосочетания «договорная теория происхождения государства», но вместе с тем эту теорию он развивает, когда говорит о «договоре по согласованию»
.
Употребляя термин «политическое государство», или «государство, основанное на установлении», Т. Гоббс начинает разговор о правах, образующих сущность верховной власти и одновременно являющихся ее признаками. Он представляет двенадцать установлений, являющихся признаками верховной власти в политическом государстве. Так, во-первых, размышляет Т. Гоббс, в таком государстве «подданные не могут изменять форму правления». Он объясняет это следующим образом. «Так как народ заключает соглашение, то следует» понимать, «что он не обязался каким-либо предыдущим соглашением к чему-нибудь противоречащему данному соглашению. Следовательно, те, кто уже установил государство и таким образом обязался соглашением признавать как свои действия и суждения одного, неправомерны без его разрешения заключать между собой новое соглашение, в силу которого они были бы обязаны подчиняться в чем-либо другому человеку»
.
Во-вторых, по словам Т. Гоббса, в политическом государстве «верховная власть не может быть потеряна» в силу следующих причин. Поскольку, указывает Т. Гоббс, «право представлять всех участвовавших в соглашении дано тому, кого делают сувереном путем соглашения, заключенного лишь друг с другом, а не сувереном с кем-нибудь из участников, то не может иметь место нарушение соглашения со стороны суверена, и, следовательно, никто из его подданных не может быть освобожден от подданства под предлогом того, что суверен нарушил какие-либо обязательства. Что тот, кто стал сувереном, не заключает предварительного соглашения со своими подданными – очевидно, ибо он должен был бы заключить соглашение или со всеми (multitude) как одной стороной соглашения или же несколько соглашений с каждым человеком в отдельности». В этом месте Т. Гоббс делает оговорку: «Однако заключить соглашение со всеми людьми как единым целым невозможно», поскольку «до установления государства они не являются единым лицом, а если он заключил много отдельных соглашений соответственно числу людей, то эти соглашения по приобретении им верховной власти становятся недействительными, ибо любое действие, на которое какой-нибудь представитель этой толпы может указать как на нарушение договора, является действием суверена и всех остальных, так как оно совершено от лица и по праву каждого из них в отдельности. Кроме того, если суверен нарушил договор, заключенный им при установлении государства», то «…каждый человек… получает право защищать себя собственной физической силой…». Это противоречит цели, поставленной людьми при установлении государства, а потому «тщетна…» будет «…попытка предоставить кому-либо верховную власть на основе предварительного соглашения. …Соглашения являются лишь словами и сотрясением воздуха и обладают силой обязать, сдерживать, ограничить и защитить человека лишь постольку, поскольку им приходит на помощь меч государства…». Но, замечает Т. Гоббс, в случае, «когда собрание людей стало сувереном, тогда ведь никто не воображает, что такого рода соглашение могло иметь место при этом установлении…»
.
Кратко говоря, «заключая договор, каждый человек заключает его друг с другом, а не с сувереном, поэтому не может иметь место нарушение соглашения со стороны суверена и, следовательно, никто из его подданных не может быть освобожден от подданства под предлогом того, что суверен нарушил какие-либо свои обязательства. Ведь очевидно, что тот, кто стал сувереном, не заключал предварительного соглашения со всеми своими подданными»
.
В-третьих, пишет Т. Гоббс, «никто не может, не нарушая справедливости, протестовать против установления суверена, провозглашенного большинством». Поскольку, пишет Т. Гоббс, «большинство согласным голосованием объявило кого-нибудь сувереном, то несогласный с этим постановлением должен по выяснении указанного результата … согласиться с остальными…». Несогласный должен «признавать все действия, которые будут совершены сувереном…». В противном случае «он нарушает свой договор и поступает несправедливо»
.
В-четвертых, рассуждает далее Т. Гоббс, «подданные не могут осуждать действия суверена». Это установление Т. Гоббса приводит к тому, что «каждый подданный является ответственным за все действия и суждения установленного суверена». Отсюда, «что бы последний ни делал, не может быть неправомерным актом по отношению к кому-либо из его подданных, и он не должен быть кем-либо из них обвинен в несправедливости»
.
Пятое установление – «любой суверен наказуем подданным», Т. Гоббс представляет как вывод из четвертого установления. То есть, исходя из четвертого установления, «ни один человек, облеченный верховной властью, не может быть по праву казнен или как-нибудь иначе наказан кем-либо из своих подданных. Ибо каждый подданный, как мы видели, является ответственным за действия своего суверена. Следовательно, наказывая суверена, подданный наказывает другого за действия, совершенные им самим»
.
Шестое установление – «суверен – судья в вопросах о том, что необходимо для мира и защиты своих подданных», Т. Гоббс объясняет тем, что «в компетенцию верховной власти входит быть судьей в отношении того, какие мнения и учения препятствуют и какие содействуют водворению мира и, следовательно, в каких случаях, в каких рамках и каким людям может быть предоставлено право обращаться к народной массе и кто должен расследовать доктрины всех книг, прежде чем они будут опубликованы. Ибо действия людей обусловлены их мнениями, и в хорошем управлении мнениями состоит хорошее управление действиями с целью водворения среди них мира и согласия»
.
Седьмое установление Т. Гоббса гласит: «Право предписывать подданным правила, с помощью которых каждый из них столь хорошо знает, что именно является его собственностью, что уже никто другой не может, не нарушив справедливости, отнять ее у него»
. «К верховной власти, – поясняет это установление Т. Гоббс, – относится вся власть предписывать правила, указывающие каждому человеку, какими благами он может пользоваться и какие действия он может предпринять, не оказываясь стесненным в этом отношении кем-либо из своих сограждан. И именно это люди называют собственностью»
.
Согласно восьмому установлению, «суверену также принадлежат судебная власть и право решать споры». Поскольку, указывает Т. Гоббс, «составной частью верховной власти является право юрисдикции, т. е. право рассмотрения и решения всех споров, могущих возникнуть относительно закона, как гражданского, так и естественного, или относительно того или иного факта», то «без решения споров не может быть защиты подданного от обид со стороны другого. Без такого решения споров» законы «…остаются пустыми звуками… и за всяким человеком в силу его естественного и необходимого стремления к самосохранению остается право защищаться собственной физической силой, т. е. остается состояние войны, противоречащее той цели, ради которой установлено каждое государство»
.
В девятом установлении Т. Гоббс наделяет верховную власть правом «объявления войны и заключения мира в зависимости от того», что она «найдет более полезным», т. е. правом «судить о том, что требуется в данный момент в интересах общего блага и какие силы должны быть для данной цели собраны, вооружены и оплачены, а также какая сумма должна быть собрана с подданных для покрытия расходов». По Т. Гоббсу, «гарантию защиты доставляют каждому народу его вооруженные силы, а сила армии состоит в объединении ее сил под единым командованием, которое поэтому принадлежит суверену, ибо одно право командования над вооруженными силами без всякого другого установления делает того, кто обладает этим правом, сувереном». Поэтому «кто бы ни был генералом армии, лицо, обладающее верховной властью, всегда является генералиссимусом (generalissimo)»
.
В соответствии с десятым установлением верховная власть имеет право «выбора всех советников и министров как гражданских, так и военных». Поскольку целью учреждения верховной власти является осуществление общего мира и защиты, то, по Т. Гоббсу, суверен должен обладать властью использовать те средства, которые он сочтет наиболее подходящими для этого
.
Одиннадцатое установление дает право суверену «награждать и наказывать той мерой, какую он сам сочтет разумной (если более ранний закон ее не определил)». Иначе говоря, Т. Гоббс считает, что верховная власть должна обладать правом награждать богатством и почестями, а также накладывать телесные и денежные наказания, наказание бесчестьем, на всякого подданного в соответствии с ранее изданным сувереном законом. В случае отсутствия такого закона суверен может награждать и наказывать по своему усмотрению, но с целью поощрения людей к служению государству либо удержания их от нанесения вреда этому государству
.
К последнему (двенадцатому) признаку верховной власти в политическом государстве Т. Гоббс относит «право установления почетных титулов и табели о рангах». «Принимая во внимание, – пишет Т. Гоббс, – какую цену люди от природы склонны придавать самим себе, какого уважения они требуют от других и как мало они ценят остальных людей и что из всего этого непрерывно проистекают среди них соперничество, раздоры, заговоры и, наконец, война, ведущая к их взаимному истреблению и к ослаблению их сопротивления общему врагу, необходимо, чтобы существовали законы о почестях и установленная государством градация ценности людей, оказавших или способных оказать услугу государству, и чтобы тот или другой человек был облечен властью претворить эти законы в жизнь». Т. Гоббс, исходя из предыдущих установлений, считает, что именно верховной власти должно принадлежать право раздавать почетные титулы, устанавливать градацию ценности людей, оказавших или способных оказать услугу государству
.
Таким образом, двенадцать указанных установлений образуют сущность верховной власти в политическом государстве и являются признаками, «по которым человек может определить того человека или то собрание людей, которые облечены верховной властью. …Эти права непередаваемы и неделимы»
.
Проводившаяся Т. Гоббсом идея всемогущей и нераздельной государственной власти отражала потребности буржуазии в период генезиса капиталистического общества. Когда последнее выработало свой экономический механизм и стало функционировать в силу имманентных законов, буржуазные отношения перестали нуждаться в государственных подпорках. Либеральный лозунг laisser faire стал отводить государству роль «ночного сторожа», обеспечивающего лишь внешний полицейский порядок. В парламентаризме была найдена альтернатива той грубой форме осуществления буржуазной диктатуры, которую рекомендовал Т. Гоббс
.
Доктрина Т. Гоббса отражала представление о государственной власти в условиях нового, буржуазного государства. Автор выступал за единую централизованную власть буржуазных сил. Абсолютная монархия, которую он предпочитал другим формам правления, была, по его мысли, наилучшим средством обеспечения интересов граждан и других благ, связанных с общественной жизнью
. Помимо этого, Т. Гоббс «создал политическое учение, свободное от теологических догматов. Ссылки на святое писание, имеющие целью подтвердить правильность его рационалистических выводов о правах суверена и естественных законах, свидетельствуют лишь о попытке философа найти своеобразный modus vivendi с могущественной тогда религией». Поднимая авторитет «человеческого разума, дискредитированного церковью и схоластикой»
, Т. Гоббс подошел к государственной власти с позиции познания объективной действительности.
В целом учение Т. Гоббса составляет важное звено в поступательном развитии политической мысли. Его сторонниками были Жан Боден и Гуго Гроций, выражавшие потребности буржуазного развития своих стран и считавшие абсолютную монархию единственно приемлемой верховной властью. К сторонникам Т. Гоббса можно отнести и Макиавелли, «выдвигавшего идею всемогущества государственной власти в интересах “первой капиталистической нации”»
.
На наш взгляд, данная интерпретация и обоснование доминирующей роли государства в общественном развитии не утратили своей актуальности и сегодня. Не случайно, что после разочарования в либерально-демократических ценностях в 1990-е гг. в результате проведенных радикальных преобразований всех сфер общественной жизни вновь актуализировались различные идеи, обосновывающие системоцентристский вариант развития России. Их сторонники апеллируют к социокультурным особенностям российского населения, склонного к патерналистской модели взаимоотношений общества и власти, к сильному государству, авторитаризму и т. д.
Иной подход предложил Дж. Локк, обосновавший необходимость установления обязательных пределов государственной власти вообще, в какой бы форме она ни выступала
. Мыслитель утверждал, что верховная власть имеет свою границу в правах граждан. В противоположность Бодену и Гоббсу, он склонен отрицать само понятие неограниченной власти. «Человек, – писал он, – рождается, имея право на полную свободу и неограниченность пользования всеми правами и привилегиями естественного закона… и по природе своей обладает властью охранять свою собственность, то есть свою жизнь, свободу и имущество»
.
Подразумевая под государством «не демократию или какую-либо иную форму правления», а «любое независимое сообщество (any independent community)»
, Дж. Локк стремился обосновать чрезвычайно важную задачу – удержать государственную власть в границах, безопасных для развития общества, сконструировать политический механизм, «где бы высшие органы власти лишались возможности сосредоточить в своих руках абсолютную власть и злоупотреблять принадлежащими им полномочиями в ущерб политической свободе, интересам и правам буржуазного индивида»
. В духе «юридического мировоззрения» Дж. Локк полагал, что преследуемая цель может быть достигнута исключительно благодаря «правильной» организации государственной власти. Это и стало основой первого развернутого учения Дж. Локка о разделении властей.
Согласно учению Д. Локка, «законодательная власть – это та власть, которая имеет право указывать, как должна быть употреблена сила государства для сохранения сообщества и его членов». Но поскольку «законы, которые создаются один раз и в короткий срок, обладают постоянной и устойчивой силой и нуждаются в непрерывном исполнении или наблюдении за этим исполнением, то необходимо, чтобы все время существовала власть, которая следила бы за исполнением тех законов, которые созданы и остаются в силе. И таким образом, законодательную и исполнительную власть часто надо разделять»
.
Говоря о разделении законодательной и исполнительной власти, Дж. Локк отмечал, что «cуществует еще одна власть в каждом государстве, которую можно назвать природной, так как она соответствует той власти, которой по природе обладал каждый человек до того, как он вступил в общество
… Эту власть, если хотите, можно назвать федеративной»
. Она «включает исполнение муниципальных законов общества внутри его самого по отношению ко всему, что является его частями»
.
Хотя исполнительная и федеративная власть отличаются друг от друга, отмечает Дж. Локк, они почти всегда объединены, и их не следует «разделять и передавать одновременно в руки различных лиц. Ведь обе эти власти требуют для своего осуществления силы общества, и почти что невыполнимо сосредоточивать силу государства в руках различных и друг другу не подчиненных лиц или же создавать такое положение, когда исполнительная и федеративная власть будут доверены лицам, которые могут действовать независимо, вследствие чего сила общества будет находиться под различным командованием, а это может рано или поздно привести к беспорядку и гибели»
.
Рассуждая о соподчиненности властей в конституционном государстве, Дж. Локк настаивает на верховенстве законодательной власти и подзаконном, подчиненном характере исполнительной и федеративной властей. «…В конституционном государстве, – замечает Дж. Локк, – опирающемся на свой собственный базис и действующем в соответствии со своей собственной природой, т. е. действующем ради сохранения сообщества, может быть всего одна верховная власть, а именно законодательная, которой все остальные подчиняются, и должны подчиняться». При этом «законодательная власть представляет собой лишь доверенную власть, которая должна действовать ради определенных целей». Если народ видит, что законодательная власть действует вопреки оказанному ей доверию, то «доверие… должно быть отобрано, и власть возвращается в руки тех, кто ее дал, и они снова могут поместить ее так, как они сочтут лучше для их безопасности и благополучия». Таким образом, «сообщество постоянно сохраняет верховную власть для спасения себя от покушений и замыслов кого угодно, даже своих законодателей, в тех случаях, когда они окажутся настолько глупыми или настолько злонамеренными, чтобы создавать и осуществлять заговоры против свободы и собственности подданного…». Кроме того, «сообщество всегда представляет собой верховную власть…». Однако «его нельзя считать таковой при наличии какой-либо формы правления, так как эта власть народа не может осуществляться до тех пор, пока не распущено правительство»
.
Рассматривая законодательную власть в различных ее проявлениях, Дж. Локк приходит к выводу, что «во всех случаях, пока существует правление, законодательная власть является верховной»
. Однако исполнительная власть, по Дж. Локку, обладает правом созывать и распускать законодательный орган. Но это не «дает исполнительной власти верховенства над законодательной, а является просто доверенным полномочием, данным ей в интересах безопасности народа в том случае, когда неопределенность и переменчивость человеческих дел не могут вынести постоянного установленного правила»
.
Наделяя исполнительную власть указанными полномочиями, Дж. Локк отвечает на вопрос, «что произойдет, если исполнительная власть» попытается «воспрепятствовать созыву и работе законодательного органа, в то время как первоначальная конституция или народные нужды требуют этого? Я утверждаю, – пишет он, – что применение силы в отношении народа без всякого на то права и в противоречие доверию, оказанному тому, кто так поступает, представляет собой состояние войны с народом, который обладает правом восстановить свой законодательный орган, чтобы он осуществлял его власть. Ибо народ создал законодательный орган для того, чтобы он осуществлял его законодательную власть либо в определенное время, либо тогда, когда в этом есть необходимость, а когда ему мешает какая-либо сила делать то, что необходимо для общества и от чего зависит безопасность или сохранение народа, народ вправе устранить эту силу силой же». То есть Дж. Локк считает, что «лучшее средство против силы произвола – это противодействовать ей силой же. Применение силы без полномочий всегда ставит того, кто ее применяет, в состояние войны как агрессора и дает право поступать с ним соответствующим образом»
.
Учение Дж. Локка о разделении властей отражало специализацию государственной деятельности, исторически складывавшуюся дифференциацию правовых и фактических форм осуществления государственных функций. Он полагал, что во всех правильно организованных правительствах законодательная и исполнительная власти должны находиться в различных руках. Для него это прежде всего «вопрос практического удобства, разделения труда». При этом нельзя сказать, что смысл рассматриваемого учения Дж. Локка сводится лишь к отражению усложняющейся техники государственного управления. Т. Гоббс, например, также заметил увеличивающуюся дифференциацию форм государственной деятельности, но выступал за интеграцию всех государственных полномочий в руках монарха. Дж. Локк, как позже и Ш. Монтескье, руководствовался политическими соображениями
. В своем учении Дж. Локк видел «метод ограничения каких-либо вымогательств» со стороны тех, кому люди доверили власть, «способ ограничить посягательства и предотвратить злоупотребления той властью, которую они передали в другие руки лишь ради своего блага». Этот способ сводился к тому, чтобы «уравновесить власть правительства, вложив отдельные части ее в различные руки»
.
Идею разделения властей развивал упомянутый Ш. Монтескье, учение которого возникло в середине XVIII в. В это время во Франции абсолютная монархия начала тормозить развитие буржуазных производственных отношений и производительных сил, страна уже приближалась к политической революции, но власть в стране находилась в руках самодержавного монарха. В этих условиях Ш. Монтескье создает свой труд «О духе законов», вышедший в 1748 г.

В главе VI «О конституции Англии» книги ХI сочинения «О духе законов» Ш. Монтескье пытается решить проблему гарантии безопасности граждан от произвола и злоупотреблений властей, обеспечения политической свободы
на основе совершенствования учения о разделении властей.
Обосновывая идею необходимости разделения властей, Ш. Монтескье исходил из трактовки естественной и политической свободы. Естественная свобода, на его взгляд, существует только в дообщественном состоянии
. Как и равенство, свобода «есть предмет заботы дикарей»
, она обеспечивается справедливостью, нравами, обычаями; ею не обладают лишь племена, не следующие праву и потому обреченные на гибель
.
Являясь одной из ступеней исторического развития, дообщественное состояние сменяется обществом. В обществе в силу внутренних раздоров, борьбы за власть, войны и т. п. естественные свобода и равенство утрачиваются. Если «в природном состоянии, – пишет Ш. Монтескье, – люди рождаются равными», то в условиях общества «они не могут сохранить этого равенства; общество отнимает его у них, и они вновь становятся равными лишь благодаря законам»
. Отсюда политическая свобода, по Ш. Монтескье, представляет собой «право делать все, что дозволено законами. Если бы гражданин мог делать то, что этими законами запрещается, то у него не было бы свободы», поскольку «то же самое могли бы делать и прочие граждане»
. Иначе говоря, свобода, по Ш. Монтескье, достижима лишь в таком государстве, «где все отношения опосредованы правом»
– в государстве умеренного правления: демократии, аристократии, монархии. Поскольку «всякий человек, обладающий властью, – отмечает Ш. Монтескье, – склонен злоупотреблять ею, и он идет в этом направлении, пока не достигнет положенного ему предела»
, верховенство права в государстве умеренного правления будет препятствовать этому злоупотреблению.
Вопрос об обеспечении верховенства права Ш. Монтескье решает посредством теории разделения властей. «В государстве, – пишет он, – есть три рода власти: власть законодательная, власть исполнительная и власть судебная. Если власть законодательная и исполнительная будут соединены в одном лице или учреждении, то свободы не будет, так как можно опасаться, что этот монарх или сенат станет создавать тиранические законы для того, чтобы также тиранически их применять. Не будет свободы и в том случае, если судебная власть не отделена от власти законодательной и исполнительной. Если она соединена с законодательной, то жизнь и свобода граждан окажется во власти произвола, ибо судья будет законодателем. Если судебная власть соединена с исполнительной, то судья получает возможность стать угнетателем. Все погибло бы, если бы в одном и том же лице или учреждении, составленном из сановников, из дворян или простых людей, были соединены эти три власти: власть создавать законы, власть приводить в исполнение постановления общегосударственного характера и власть судить преступления или тяжбы частных людей»
.
Законодательная власть, по мнению Ш. Монтескье, должна принадлежать народу через его представителей. Исполнительная власть должна находиться в руках монарха, поскольку данная «сторона правления, почти всегда требующая действия быстрого, лучше выполняется одним, чем многими»
. «Исполнительную власть могут осуществлять и другие лица, но только не члены законодательного собрания, так как это привело бы к утрате свободы»
. Судебная власть должна принадлежать не какому-либо постоянному учреждению, а лицам, избираемым из среды народа на определенное время
.
Основное назначение законодательной власти состоит в том, чтобы «выявить право и сформулировать его в виде положительных законов государства, обязательных для всех граждан»
. Выступая в качестве органа, реализующего общую волю государства, исполнительная власть лишь исполняет законы, установленные законодательной властью. Поэтому «исполнительная власть ограничена по самой своей природе…»
. Судебная власть «карает преступления и разрешает столкновения частных лиц»
, тогда как законодательная и исполнительная власти регулируют общегосударственные дела. «В силу этого свобода и безопасность граждан зависят прежде всего от четкого функционирования судебной власти»
. «Судебная власть, – отмечает Ш. Монтескье, – в известном смысле не является властью»
, поскольку ее задача состоит в точном применении закона
. «…Судьи народа, – писал он, – не более как уста, произносящие слова закона – безжизненные существа, не могущие ни умерить его силу, ни смягчить его суровость»
. Поэтому судебная власть «не сдерживается никакой другой властью. В отличие от нее законодательная и исполнительная власти, также имея правовой характер, все же могут злоупотреблять властью, допускать произвол, что приводит к ликвидации свободы и безопасности граждан. Чтобы избежать подобных нежелательных последствий, они должны быть не только разделены, но и наделены правом приостанавливать и отменять решения друг друга»
.
Идеи Д. Локка и Ш. Монтескье о разделении властей, существенно повлиявшее на содержание первых французских конституций и на становление американского политического строя, тем не менее встретили и критические замечания. Так, по словам И. Бентама, власти, разъединенные и независимые друг от друга, не могут образовать нечто институционально целое в системе государственного управления. Если необходима «верховная власть, которой подчинены все отрасли администрации, то здесь налицо будет различение функций, а не разделение власти, ибо власть, осуществляемая лишь согласно правилам, предуказанным высшей властью, не является отдельной властью: это часть высшей власти, и носитель последней так же может взять назад эту часть, как он передал ей, так же может изменить правила осуществления ее, как он определил их»
.
Ж.-Ж. Руссо, критикуя идею Монтескье о разделении властей с позиции неотчуждаемого, единого и неделимого народного суверенитета, одним из первых признал необходимым разделение только государственных функций. Он считал, что равновесие всех государственных органов может быть достигнуто благодаря преобразованию верховной законодательной власти, воплощающей суверенитет народа
.
Позже якобинцы, для которых, кстати, Ж.-Ж. Руссо был идейным вдохновителем, сочли равновесие властей «химерой»
. Конвент являлся как законодательным, так и исполнительным органом власти, а в якобинской Конституции 1793 г. прямо отрицался принцип разделения властей. В то же время победившая буржуазия в Конституции Франции 1795 г. определила разделение властей как «первое условие свободного правления», «вечный закон», без которого «общественный порядок не может быть характеризован»
.
В целом первые результаты воплощения либеральных идей в политическую практику в ходе Великой Французской революции и оформления политической системы США оказали определенное влияние на философскую мысль о власти и государственной власти. Среди философов, попытавшихся осмыслить новые реалии общественно-политической жизни, видное место занимает творческое наследие И. Канта
.
Понимание государственной власти И. Кантом складывалась под влиянием трудов Ш. Монтескье и Ж.-Ж. Руссо. Он, так же как и они, признавал идею разделения властей: верховная власть (суверенитет) в лице законодателя; исполнительная власть (основанная на законе) в лице правителя; судебная власть (признающая за каждым Мое и Твое согласно закону) в лице судьи. При этом каждая из властей должна быть автономна и действовать в рамках своей компетенции. И. Кант обращал внимание на то, что все три власти в государстве не что иное, как выражение соединенной воли народа. При этом законодательная власть должна быть безупречна; исполнительная непреодолима; судебная неизменна. Законодательная власть должна принадлежать только общенародной воле, которая выражается в подаче голоса со стороны граждан. Граждане как таковые должны обладать тремя неотъемлемыми свойствами (атрибутами): законною свободою, гражданским равенством и гражданскою самостоятельностью. Законная свобода состоит в праве повиноваться лишь тому закону, в создании которого гражданин участвовал своим голосом. Гражданское равенство дается признанием равных прав за всеми гражданами: в пределах равного подчинения закону допустимо лишь моральное преобладание одного над другим. Наконец, гражданская самостоятельность заключается в том, что своим существованием и самосохранением гражданин обязан своим собственным силам, а не чьему-либо усмотрению. Только при наличии этих атрибутов гражданин может осуществлять свою законодательную волю. С этой точки зрения И. Кант не признает полицейское государство, называя его патриархальным, поскольку оно стремится уподобиться отцу, в отличие от патриотического государства, где каждый чувствует себя в родном лоне
. Он признает наилучшим строем «тот, где власть принадлежит не людям, а законам»
.
В XIX столетии именно эти кантовские принципы были интегрированы в концепцию правового государства. Однако, на наш взгляд, уже в тот период были обозначены противоречия, ставшие следствием неоднозначной трактовки государственной власти в системе правового государства. С одной стороны, в правовом государстве власть организуется и осуществляет свои полномочия в силу правовых норм, а управление осуществляется строго в тех пределах, которые установлены законом. Но, с другой стороны, при таком подходе деятельность государственной власти сводится прежде всего к осуществлению юридических норм. В этом случае государственная власть утрачивает свое имманентно присущее свойство объективно необходимой и общественно востребованной многофункциональности, основано на проявлении политической воли.
Это противоречие пытались разрешить многие исследователи второй половины XIX – начала XX в., прежде всего сторонники так называемой волевой теории. Так, по мнению основателя юридической школы государственного права Гербера, «государственная власть есть волевая сила персонифицированного нравственного организма. Она не есть искусственное и механическое объединение многих единичных воль, а нравственная совокупность силы сознательного народа… Государственная власть есть общая воля народа как этического целого для целей государства, в средствах и формах государства»
.
По М. Зейделю, «государство ни в каком случае не есть господствующая воля; оно и не обладает господствующей волей. Абстракция “государство” не может хотеть, а только конкретное государство может подлежать господству. Господствующая воля находится над государством и подчиненность ей придает стране и людям государственный характер». Поэтому «государствующая воля есть всегда воля над государством, а не воля государства»
. Его идею развивали Э. Линг
и К. Бернгак
, обосновывая господствующую волю не над государством, а в системе самого государства.
Г. Еллинек, утверждая, что «властвовать – значит отдавать безу-словные приказания»
, в своем знаменитом труде «Закон и указ» определил государство как «объединенную полновластной волей господствующую организацию оседлого народа»
. Эта идея заложена и в его труде «Общее учение о государстве», где он утверждает, что «организация возможна лишь в силу общепризнанных положений о юридическом образовании единой воли, объединяющей множество в единое целое… Всякое состоящее из людей целевое единство нуждается в руководстве единою волею. Волю, имеющую попечение об общих целях союза, повелевающую и руководящую исполнением ее велений, представляет союзная власть»
.
По мнению А. А. Аффольтера, «власть или государство не есть правовое или юридическое понятие, но просто естественное явление, как следствие организации»
. Поэтому «…рассмотрение понятия власти или господства в государственном праве составляет ошибку, вызывающую много невыгодных последствий»
.
Волевой теории придерживался и русский ученый В. В. Ивановский. Он говорил о государственной власти, которая «господствует не по собственному праву, но по собственной силе. Никто право сам для себя создать не может. Право всегда устанавливается кем-либо для других… Для самой юридической власти право юридически не обязательно, здесь можно говорить только об обязанности нравственной»
.
Напротив, Г. Ф. Шершеневич, замечая, что «построить понятие о государственной власти на одной силе также трудно, как и на одной воле…», выдвигал идею, что «государственная власть есть основанная на самостоятельной силе воля одних (властвующих) подчинять себе волю других (подвластных)»
. Отрицая возможность правовой обусловленности и правового ограничения государственной власти, он делает вывод о том, что «только два обстоятельства фактически ограничивают государственную власть: нравственное сознание и благоразумие властвующих, с одной стороны, возможность противодействия подданных – с другой»
.
Отвергал волевую теорию и Н. М. Коркунов. «Власть, – пишет он, – это только условное выражение для обозначения причины явления государственного властвования. Что такое власть, это можно вывести только путем выяснения общих свойств этих явлений, и наукой может быть принята только гипотеза, объясняющая все разнообразие явлений властвования. Волевая теория не удовлетворяет этому основному условию. Она не дает объяснения всех явлений государственного властвования, с некоторыми из них она находится в прямом противоречии, и потому она должны быть отвергнута»
. Свое понимание государственной власти он обосновывает следующим образом. «Властвование, – по его мнению, – предполагает сознание не со стороны властвующего, а только со стороны подвластного. Все, от чего человек сознает себя зависимым, властвует над ним, все равно, имеет ли это властвующее волю или не имеет ее, и даже независимо от того, существует это властвующее или нет. Для властвования требуется только сознание зависимости, а не реальности ее. При таком понимании власти нет надобности олицетворять государство, наделять его волей. Если власть – сила, обусловленная сознанием зависимости подвластного, то государство может властвовать, не обладая ни волей, ни сознанием, лишь бы люди, его составляющие, сознавали себя зависимыми от него»
.
Суть марксистского подхода к понятию государственной власти в России наиболее четко была представлена Г. В. Плехановым и В. И. Лениным. По глубокому убеждению марксистов, государственная власть есть не что иное, как воля экономически господствующего класса и средство социального преобразования. По словам Г. В. Плеханова, она «представляет собою ничем не заменимое орудие коренного переустройства производственных отношений. Поэтому всякий данный класс, стремящийся к социальной революции, естественно старается овладеть политической властью»
. Само же государство, – писал В. И. Ленин, – это «есть не что иное, как машина для подавления одного класса другим»
.
Либерально-правовую трактовку учения о государственной власти наиболее обоснованно представил Б. А. Кистяковский. Для нашего исследования особенно важно, что он одним из первых предложил своеобразный системный подход к анализу государственной власти, основанный на последовательном изучении ее составных частей. «Мы должны, – пишет он в частности, – строго отличать социально-психические элементы в том процессе, который приводит к подчинению одного человека другим и признанию одного властвующим, а другого подчиненным, от того, что сложилось благодаря историко-политическим условиям, т. е. благодаря долгому процессу исторического развития, приведшего к созданию современного государства, и, наконец, от того, что составляет формально-юридическую сторону власти и что гарантируется современным государственно-правовым порядком»
.
На основе такого подхода, Б. А. Кистяковский обосновывал идею о государстве как о правовой организации народа, обладающей во всей полноте своею собственной, самостоятельной и первичной, т. е. ни от кого не зависимой властью
. В таком государстве верховная власть, даже если она всецело принадлежит народу, не абсолютна, а известным образом ограничена в том смысле, что не может посягать на неотъемлемые права и свободы граждан. Верховное положение в государстве должны занимать органы законодательной власти, подчиняющие и связывающие нормами права правительство и находящиеся в зависимости от него административный аппарат и судебную систему. Народное представительство – проводник осуществления господства права. Строгое и неуклонное соблюдение законов исполнительными и судебными органами – непременное условие успешного функционирования правового порядка. Кроме того, зависимое положение исполнительной власти также достигается в результате строгой министерской ответственности при парламентском режиме. По его мнению, ограничить возможный произвол со стороны административных органов можно путем судебной проверки издаваемых ими актов с точки зрения соответствия их действующему законодательству. Иначе говоря, в данном случае речь идет о контроле над деятельностью администрации с целью подчинения ее законам


Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/olga-fedorovna-fast/pravovoe-gosudarstvo-teoreticheskoe-proektirovanie-i-sovremennaya-politicheskaya-praktika-monografiya/) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.