Уголовно-процессуальное законодательство РФ 2001-2011
Коллектив авторов
Работа посвящена анализу изменений уголовно-процессуального закона, которые имели место в течение десяти лет с момента принятия УПК РФ 2001 года. При этом дается как общая характеристика такого рода изменений, так и более детально рассматривается современное состояние ряда основных уголовно-процессуальных институтов. Специальный раздел работы посвящен теоретическим основам и практике посредничества (медиации) с целью примирения сторон уголовно-правового конфликта.
УГОЛОВНО-ПРОЦЕССУАЛЬНОЕ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВО РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ 2001–2011 ГГ
Под редакцией И. Б. Михайловской
ЭВОЛЮЦИЯ УГОЛОВНО-ПРОЦЕССУАЛЬНОГО ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВА: 2001–2011 гг
Настоящая статья имеет целью рассмотреть ту эволюцию, которая произошла в уголовно-процессуальном законодательстве за истекшее десятилетие, т. е. с момента вступления в действие УПК РФ 2001 г. (по состоянию на сентябрь 2011 г.).
Анализ указанной эволюции включает как количественные, так и содержательные параметры происшедших изменений.
Прежде всего, следует отметить, что в течение десяти лет действия УПК РФ было принято около девяноста федеральных законов, вносящих в него те или иные изменения и дополнения. По годам принятия указанных законов они распределяются следующим образом.
Год
2002
2003
2004
2005
2006
2007
2008
2009
2010
2011(1-е полугодие)
Всего
Кол-во
5
5
4
1
7
11
6
13
25
12
89
Количество изменений, вносимых каждым из принятых законов в УПК РФ, различно и не имеет однозначной связи с численностью последних.
Год
2002
2003
2004
2005
2006
2007
2008
2009
2010
2011(январь-сентябрь)
Кол-во
116
181
43
1
30
221
55
26
161
26
Приведенные данные свидетельствуют о повышенной активности законодательной деятельности, связанной с регламентацией уголовного судопроизводства, в годы проведения избирательных кампаний в Государственную Думу.
В УПК РФ за время его действия было внесено девять статей и новый институт, регламентируемый семнадцатью статьями – «Особый порядок принятия судебного решения при заключении досудебного соглашения о сотрудничестве» (ст. 40
).
Следует отметить, что данный институт расширил сферу юридических последствий отсутствия спора между обвинением и защитой, распространив их на досудебные стадии.
Что же касается новых статей, то большинство из них восполняют пробелы в процедуре уголовного судопроизводства (порядок восстановления уголовных дел – ст. 158
; производство дознания группой дознавателей – ст. 223
; особенности допроса свидетеля путем использования видео-конференц-связи – ст. 278
; транзитная перевозка выданных лиц – ст. 462
).
Статья 186
расширяет возможности обвинения в сфере доказывания, регламентируя получение информации о соединениях между абонентами и (или) абонентскими устройствами.
Введение ст. 6
– «Разумный срок уголовного судопроизводства» – обусловлено существующими международно-правовыми актами. Статья 28
расширяет основания прекращения уголовного преследования по делам, связанным с нарушением законодательства о налогах и сборах, а ст. 40
фиксирует нового участника уголовного процесса – начальника подразделения дознания. Некоторое расширение гарантий права подозреваемого на защиту содержит ст. 223
. Согласно этой статье, если в ходе дознания получены достаточные данные подозревать лицо в совершении преступления, то ему вручается уведомление, в котором указываются фактические обстоятельства и юридическая квалификация инкриминируемого деяния. Кроме того, в течение трех суток с момента вручения лицу уведомления о подозрении в совершении преступления дознаватель должен допросить подозреваемого по существу подозрения.
Что же касается статей УПК РФ, утративших силу после его принятия, то их всего две: ст. 26, предусматривавшая в качестве основания прекращения дела «изменение обстановки», а также ст. 473, устанавливавшая порядок разрешения судом вопросов, связанных с исполнением приговора суда иностранного государства.
Кроме того, утратили силу около двадцати норм, содержащихся в статьях УПК РФ (части и пункты).
Из числа этих норм отметим наиболее существенные.
1. Часть 7 ст. 31 УПК РФ устанавливала правило, согласно которому, если уголовное дело по обвинению группы лиц подсудно военному суду в отношении хотя бы одного из них, то данное дело может рассматриваться военным судом, если против этого не возражают то лицо или те лица, которые не являются военнослужащими или гражданами, проходящими военные сборы. При наличии возражений со стороны указанных лиц уголовное дело в отношении их выделяется в отдельное производство и рассматривается соответствующим судом общей юрисдикции. В случае если выделение уголовного дела в отдельное производство невозможно, то данное уголовное дело в отношении всех лиц рассматривается соответствующим судом общей юрисдикции.
Данная норма утратила силу после принятия Федерального закона от 29 декабря 2009 г. № 433-ФЗ. В настоящее время в данном вопросе существует законодательный вакуум, поскольку новое правило, отдающее приоритет подсудности военного суда, вступит в силу лишь с 1 января 2013 г. (ч. 7 ст. 31 УПК РФ).
2. Федеральным законом от 4 июля 2003 г. № 92-ФЗ была признана утратившей силу ч. 4 ст. 110, согласно которой мера пресечения, избранная на основании судебного решения, может быть отменена или изменена только судом. Это решение законодателя представляется обоснованным, поскольку нецелесообразно лишать лицо, осуществляющее досудебное производство, права смягчать форму процессуального принуждения, применяемую к обвиняемому (подозреваемому).
3. Федеральным законом от 3 июня 2006 г. № 72-ФЗ было признано утратившим силу правило, закрепленное в ч. 6 ст. 234 УПК РФ, которое ограничивало права защиты. Согласно этой норме закона ходатайство стороны защиты о вызове свидетеля для установления алиби подсудимого подлежит удовлетворению лишь в случае, если оно заявлялось в ходе предварительного расследования и было отклонено дознавателем, следователем или прокурором. Данное ходатайство может быть удовлетворено также в случае, если о наличии такого свидетеля становится известно после окончания предварительного расследования.
Помимо того что указанная норма ограничивала возможности защиты, ее соблюдение фактически невозможно проконтролировать, поскольку содержание показаний свидетеля не связано рамками ходатайства стороны защиты.
4. Одной из значимых характеристик эволюции процессуальной формы отечественного судопроизводства могут служить изменения института возвращения судом уголовного дела прокурору.
В первоначальном своем виде ст. 237 УПК РФ состояла из трех частей. В первой из них устанавливались следующие основания такой передачи:
1) обвинительное заключение или обвинительный акт составлены с нарушением требований настоящего Кодекса, что исключает возможность постановления судом приговора или вынесения иного решения на основе данного заключения или акта;
2) копия обвинительного заключения или обвинительного акта не была вручена обвиняемому;
3) есть необходимость составления обвинительного заключения или обвинительного акта по уголовному делу, направленному в суд с постановлением о применении принудительной меры медицинского характера.
Первое и третье из этих оснований сохранились в неизменном виде, а второе перестало быть столь категоричным, учитывая возможность отказа или уклонения обвиняемого от получения копии обвинительного заключения или обвинительного акта.
Такое изменение было внесено Федеральным законом от 4 июля 2003 г. № 92-ФЗ. Этот же закон ввел еще два основания возвращения судом уголовного дела прокурору:
– имеются предусмотренные ст. 153 УПК РФ основания для соединения уголовных дел;
– при ознакомлении обвиняемого с материалами уголовного дела ему не было разъяснено его право ходатайствовать о форме судебного разбирательства (о рассмотрении дела судом с участием присяжных заседателей; коллегией из трех судей; о применении особого порядка судебного разбирательства; о проведении предварительных слушаний – п. п. 4, 5 ч. 1 ст. 237).
Поскольку институт возвращения судом уголовного дела прокурору по своему существу должен был означать ликвидацию другого института: возвращения дела на доследование, предоставляющего обвинительной власти дополнительные возможности усилить свои позиции, устранить недочеты и т. п., то законодатель стремился ограничиться основаниями документального характера, не связанными с фактическими обстоятельствами дела. Отражением такого стремления была и установленная законом обязанность прокурора в течение 5 суток обеспечить устранение допущенных нарушений (ч. 2 ст. 237).
Федеральный закон от 4 июля 2003 г. еще более отчетливо выявил указанное стремление законодателя, дополнив ст. 237 частями четвертой и пятой.
Часть 4 ст. 237 запрещала производство каких-либо следственных или иных процессуальных действий, не предусмотренных частью первой этой статьи.
Часть 5 ст. 237 признавала недопустимыми доказательства, полученные как в результате производства такого рода действий, так и с нарушением пятисуточного срока.
Однако в том же году Конституционный Суд РФ в постановлении от 8 декабря 2003 г. № П-18 признал проведение такого рода действий не противоречащим закону. Не менее значимым фактором, повлиявшим на дальнейшую судьбу ст. 237 УПК РФ, было массовое нарушение ее требований правоприменителями.
Так, статистическая справка о работе судов в 2005 г. Судебного департамента при Верховном Суде РФ свидетельствовала, что в пятидневный срок возвращались в суд менее 5 % от общего числа возвращенных прокурору дел.
Можно сказать, что правоприменители, а точнее, судебная практика, оказались сильнее законодателя и Федеральный закон от 8 декабря 2008 г. № 226-ФЗ в конце концов фактически восстановил институт возвращения уголовного дела на доследование. Этот закон, во-первых, ликвидировал срок, в течение которого прокурор был обязан устранить допущенные нарушения, а во-вторых, ликвидировал запрет на использование доказательств, полученных после возвращения судом уголовного дела прокурору.
В ч. 3 ст. 237 УПК РФ прямо указывается, что «при необходимости судья продлевает срок содержания обвиняемого под стражей для производства следственных и иных процессуальных действий с учетом сроков, предусмотренных ст. 109 настоящего Кодекса».
5. Федеральный закон от 30 октября 2009 г. № 244-ФЗ признал утратившей силу ч. 9 ст. 246 УПК РФ, предусматривающей, что пересмотр решения суда о прекращении уголовного дела ввиду отказа государственного обвинителя от обвинения допускается лишь при наличии новых или вновь открывшихся обстоятельств.
Следует отметить, что утратившая силу норма достаточно четко разграничивала функции суда и обвинительной власти, поэтому ее отмена не находится в русле состязательной формы уголовного судопроизводства
Кроме того, непонятны процессуальные последствия такого пересмотра. Ведь если обвинительная власть полагает, что отсутствуют основания уголовного преследования, то суд не может обязать следователя (дознавателя) принять иное решение.
Кроме того, с июля 2003 г. до июня 2007 г. действовала ст. 475 «Оформление процессуальных действий и решений при отсутствии бланков процессуальных документов, предусмотренных главой 57 настоящего Кодекса», а также указанная глава.
Следует отметить также, что изменено название двух глав и семи статей УПК РФ по сравнению с первоначальным.
Изменение и дополнение уголовно-процессуального закона в истекшее десятилетие шло путем содержательных новаций, затрагивающих функции, полномочия, права и обязанности участников процесса, при сохранении общей структуры УПК РФ.
Если брать количественный аспект изменений и дополнений норм УПК РФ (во многом совпадающий с содержательным), то больше всего за истекшее десятилетие их было в следующих главах:
– гл. 5 «Суд» (36);
– гл. 6 «Участники уголовного судопроизводства со стороны обвинения» (33 + 1 новая статья);
– гл. 7 «Участники уголовного судопроизводства со стороны защиты» (29);
– гл. 13 «Меры пресечения» (45);
– гл. 14 «Иные меры пресечения» (31);
– гл. 21 «Общие условия предварительного следствия» (122 – преимущественно за счет изменения подследственности);
– гл. 47 «Производство по рассмотрению и разрешению вопросов, связанных с исполнением приговора (29).
В этот перечень не включена гл. 1, поскольку количество изменений и дополнений, внесенных в ст. 5 «Основные понятия, используемые в настоящем Кодексе» лишь отражают те нововведения, которые содержатся в других нормах УПК РФ.
Интересно отметить, что одна и та же норма закона в значительном числе случаев становилась предметом успешно реализовавшихся законодательных инициатив в различные годы.
«Рекордсменом» в этом отношении является ст. 151 «Подследственность», поправки в которую вносились почти тридцать раз.
Десять поправок вносилось и в ст. 31 УПК РФ, регулирующую подсудность.
Чрезвычайно большое количество изменений и дополнений, внесенных в нормы УПК РФ, затрудняет выявление доминирующей тенденции развития уголовно-процессуального законодательства. Поэтому все такого рода изменения необходимо каким-либо образом классифицировать, выделить из их числа тех, которые являются «несущими конструкциями», требующими приведения в соответствие с ними других норм закона.
С этой точки зрения к числу такого рода изменений прежде всего следует отнести те, которые связаны с реализацией процессуальных функций, т. е. с полномочиями, правами и обязанностями суда и участников процесса.
Весьма значимыми являются правила, регулирующие использование мер государственного принуждения, а также характер последних.
Поскольку вся процедура уголовного судопроизводства так или иначе связана с установлением фактических обстоятельств дела, то изменения правил доказывания является важной характеристикой направления, в котором эволюционирует законодательство.
Следует подчеркнуть, что все упомянутые узлы процессуальных правоотношений тесно связаны между собой и определяют форму судопроизводства в целом. Последняя, в свою очередь, является выражением и отражением основного общественного отношения: государство – личность.
Прежде всего обратимся к тем изменениям, которые касаются компетенции суда. Основные из них сводятся к следующим.
1. Расширена сфера судебного контроля за применением мер государственного принуждения в стадии предварительного расследования. Федеральный закон от 4 июля 2003 г. № 92-ФЗ включил в полномочия суда не только решение о наложении ареста на корреспонденцию, но и разрешение на ее осмотр и выемку. Кроме того, этот же закон отнес к компетенции суда решение вопроса о временном отстранении подозреваемого или обвиняемого от должности.
Федеральный закон от 5 июня 2007 г. № 87-ФЗ передал в исключительную компетенцию суда избрание меры пресечения в виде залога, а принятый Федеральный закон от 3 декабря 2007 г. № 322-ФЗ – решение о производстве выемки заложенной или сданной на хранение в ломбард вещи.
В 2010 г. к компетенции суда было отнесено решение вопросов:
– о реализации или об уничтожении вещественных доказательств, указанных в подпункте «в» пункта 1, подпунктах «б», «в» пункта 2 и пункта 3 части второй статьи 82 УПК РФ (Федеральный закон от 22 апреля 2010 г. № 62-ФЗ);
– о возмещении имущественного вреда;
– о получении информации о соединениях между абонентами и (или) абонентскими устройствами (Федеральный закон от 1 июля 2010 г. № 143-ФЗ).
Рассматривая эволюцию процедуры уголовного судопроизводства применительно к ее основному субъекту – суду, нельзя не отметить и других ее аспектов.
Во-первых, речь идет о сокращении круга составов преступлений, которые могут быть рассмотрены судом присяжных.
Федеральный закон от 30 декабря 2008 г. № 321-ФЗ исключил из подсудности суда присяжных 12 составов преступлений.
Одна часть из них является содержащимися в УК РФ преступлениями против общественной безопасности (террористический акт – ст. 205; захват заложника с отягчающими обстоятельствами – ч. 2–4 ст. 206; организация незаконного вооруженного формирования – ч. 1 ст. 208; организация массовых беспорядков – ч. 1 ст. 212), а другую часть составляет ряд преступлений против основ конституционного строя и безопасности государства (государственная измена – ст. 275; шпионаж – ст. 276; посягательство на жизнь государственного или общественного деятеля – ст. 277, насильственный захват власти или насильственное удержание власти – ст. 278, вооруженный мятеж – ст. 279, диверсия – ст. 281).
Оценка указанного изменения сферы действия суда присяжных выходит за рамки настоящей публикации, так как требует рассмотрения всех pro и contra, а также анализа судебной практики. Отметим лишь, что государственные преступления традиционно изымаются из подсудности суда присяжных.
Так, Устав уголовного судопроизводства 1864 г., установив в качестве общего правило, что дела о преступлениях или проступках, за которые может быть назначено наказание, связанное с лишением или ограничением «прав состояния», рассматриваются окружным судом и присяжными заседателями (ст. 201), тут же сделал из этого правила ряд исключений.
В частности, ст. 1032 УУС устанавливала, что «дела о государственных преступлениях решаются в той судебной палате, в округе коей преступление совершилось, без участия присяжных заседателей, но с присоединением к присутствию палаты губернского и уездного предводителей дворянства, городского головы и волостного головы…».
В таком же порядке предусматривалось и рассмотрение дел о «совокупности преступлений государственных с другими преступлениями» (ст. 1033)
.
Во всяком случае можно сказать, что закон всегда стоял и стоит на защите действующей власти (поскольку он является ее выражением) и не склонен рисковать, отдавая наиболее опасные для нее посягательства на суд людей, в отношении которых «нормальные» управленческие воздействия применить невозможно и чьи взгляды и симпатии могут расходиться с официальной позицией.
Во-вторых, расширение полномочий суда не всегда может быть оценено позитивно. Наиболее значимым с этой точки зрения является расширение полномочий суда, осуществляющего пересмотр приговора в порядке надзора.
В первоначальной редакции ст. 405 УПК РФ формулировала запрет поворота к худшему при пересмотре судебного решения в порядке надзора.
Этот безусловный запрет был оспорен постановлением Конституционного Суда РФ от 11 мая 2005 г. № 5-П, согласно которому поворот к худшему возможен, если в предыдущем разбирательстве были допущены существенные (фундаментальные) нарушения закона.
Законодатель потратил почти четыре года на нормативное закрепление ограничений запрета поворота к худшему, поскольку Конституционный Суд РФ использовал оценочные, не формализуемые понятия.
Федеральный закон от 14 марта 2009 г. № 39-ФЗ пытался раскрыть понятие фундаментальных нарушений, но эту попытку вряд ли можно признать удачной.
В ч. 3 ст. 405 УПК РФ фундаментальными признаны как нарушения, всегда являвшиеся безусловным основанием отмены судебного решения (незаконный состав суда, незаконный состав коллегии присяжных), так и нарушения, фундаментальность которых зависит от оценки суда («лишили участников уголовного судопроизводства возможности осуществления прав, гарантированных настоящим Кодексом, на справедливое судебное разбирательство на основе принципа состязательности и равенства сторон либо существенно ограничили эти права, если такие лишения или ограничения повлияли на законность приговора, определения или постановления суда»).
Если факт лишения или ограничения прав участников процесса в принципе можно выявить, изучая материалы дела, то установить связь такого нарушения с итоговым решением суда весьма затруднительно, а в ряде случаев и невозможно. Кроме того, нельзя не отметить, что соблюдение установленной процедуры само по себе не гарантирует обоснованности принимаемого решения в той же мере, как и обоснованное, т. е. правильно устанавливающее обстоятельство дела, может быть принято с нарушением требований УПК РФ.
Изменение в течение 2000–2011 гг. полномочий суда вряд ли можно свести к какой-либо определенной тенденции, обнаружить единую целевую основу.
С одной стороны, расширяется право суда на проведение заочного разбирательства дела, с другой – суду вменяется обязанность передавать заявление о преступлении, преследуемом в порядке частного обвинения, руководителю следственного органа для решения вопроса о возбуждении уголовного дела и т. п.
Разумеется, реальные последствия всех многочисленных изменений УПК РФ зависят от судебной практики, так как большинство принятых норм не предполагают однозначного решения суда, а предоставляют последнему выбор одного из возможных.
Так, расширение возможностей суда применять отсрочку исполнения приговора автоматически не влечет увеличение такого рода решений. Судебная практика формируется под воздействием многих факторов, а не только законодательной регламентации
.
Явным отклонением от принципа состязательности и равенства сторон можно считать сохранение и своего рода развитие института возвращения судом дела прокурору, о чем говорилось выше.
Наиболее значимые изменения процедуры уголовного судопроизводства касаются полномочий субъектов, реализующих функцию государственного обвинения.
Как представляется, целью такого рода изменений являлась ликвидация совмещения прокурором функции обвинения с надзором (руководством) за органами предварительного следствия.
Предложенная законом конструкция превращает прокурора в своего рода «дополнительный фильтр», способствующий обоснованности обвинения. Происходит разделение ответственности между органами предварительного следствия и прокурором. Первые должны убедить прокурора, что выдвинутое обвинение законно и обоснованно, а прокурор должен в этом же убедить суд.
Применительно к дознанию конструкция государственного обвинения в принципе осталась прежней.
Сокращение полномочий прокурора предопределило их расширение у руководителя следственного органа. Следует отметить, что процессуальный статус участника процесса получил не только он, но и начальник подразделения дознания.
Изменение функций прокурора отразилось и на терминологии закона: в тех случаях, когда позиция прокурора по поводу того или иного решения органа предварительного следствия имеет юридическое значение, она именуется соглашением, а не санкцией.
Решение об отводе следователя является исключительной компетенцией руководителя следственного органа, последний решает вопрос о продлении срока проверки сообщения о преступлении и т. д.
Вместе с тем ряд полномочий прокурора на досудебных стадиях процесса сохранились (право отмены постановления о возбуждении уголовного дела, о вынесении которого он незамедлительно уведомляется; право отменять постановление об отказе в возбуждении уголовного дела, что, впрочем, не влечет за собой обязательного возбуждения уголовного преследования; право отменять постановление о приостановлении дела; право разрешать жалобы на действия и решения должностных лиц на досудебных стадиях процесса, которое он, правда, без какого-либо разграничения делит с руководителем следственного органа).
Но главное изменение в полномочиях прокурора – это лишение его права возбуждать уголовное дело (уголовное преследование), осуществлять предварительное следствие, принимать дело к своему производству, т. е. полностью реализовывать функции следователя.
Таким образом, прокурор утратил полномочия, связанные с производством следственных действий и принятием решений, определяющих движение дела.
Контрольные полномочия прокурора частично сохранились. Вместе с тем прокурор сохранил статус основного субъекта реализации функции государственного обвинения, поскольку только он решает вопрос, достаточно ли обоснованно и законно обвинение, чтобы представить его суду. Такое построение обвинительной власти соответствует концепции уголовного иска. Однако законодательное изменение полномочий участников процесса, реализующих функцию государственного обвинения, содержит и ряд противоречий.
Сохранившаяся в неизменном виде ч. 1 ст. 37 УПК РФ относит к полномочиям прокурора как осуществление от имени государства уголовного преследования в ходе уголовного судопроизводства, так и надзор за процессуальной деятельностью органов дознания и органов предварительного следствия.
Во-первых, прокурор осуществляет уголовное преследование только в судебных стадиях процесса, а понятие уголовного судопроизводства включает как судебные, так и досудебные стадии (п. 56 ст. 5 УПК РФ).
Во-вторых, круг властных полномочий прокурора, т. е. обязательность его решений для органов предварительного следствия, достаточно ограничен, в силу чего ограничены и его надзорные возможности.
Так, право прокурора отменять незаконные и необоснованные процессуальные решения распространяется лишь на те из них, которые приняты нижестоящим прокурором или дознавателем, но не следователем. Процедура разрешения противоречий между прокурором и следователем весьма громоздка и растянута по времени: окончательное решение принимается Генеральным Прокурором РФ после прохождения всех уровней должностной иерархии как органов прокуратуры, так и Следственного комитета.
Следует отметить, что только Федеральный закон от 28 декабря 2010 г. № 404-ФЗ предоставил прокурору право истребовать и проверять законность и обоснованность решений следователя или руководителя следственного органа об отказе в возбуждении, приостановлении или прекращении уголовного дела и принимать по ним решения в соответствии с УПК РФ. Однако и в этом случае, если следователь (руководитель следственного органа) не согласен с решением прокурора, применяется процедура, о которой упоминалось выше.
Применительно к законодательному регламентированию функции защиты прежде всего следует отметить расширение сферы процессуальных последствий, связанных с позицией обвиняемого. Наряду с действующим порядком принятия судебного решения при согласии обвиняемого с предъявленным обвинением Федеральный закон от 29 июня 2009 г. № 141-ФЗ ввел особый порядок принятия судебного решения при заключении досудебного соглашения о сотрудничестве (гл. 40
УПК РФ). Следует отметить, что введение указанного института в той или иной мере стимулировалось широким распространением на практике применения правил гл. 40 УПК РФ.
Достаточно сказать, что в 2009 г. в особом порядке было рассмотрено свыше 47 % уголовных дел.
Согласие обвиняемого с предъявленным обвинением означает отсутствие спора между сторонами по поводу фактических обстоятельств дела и их юридической квалификации. Отсутствие спора изменяет и круг вопросов, на которые должен дать ответ суд, и процедуру судебного разбирательства. В силу этого коренным образом меняются юридические последствия признания обвиняемым своей вины.
Более того, при заключении досудебного соглашения о сотрудничестве у обвиняемого (подозреваемого) появляется обязанность совершить определенные действия, содействующие следствию в раскрытии и расследовании преступления, изобличении и уголовном преследовании других соучастников преступления, розыске имущества, добытого в результате преступления (п. 1 ч. 1 ст. 317
УПК РФ).
Санкцией за неисполнение взятых на себя обвиняемым обязательств является рассмотрение дела в общем порядке.
Согласие обвиняемого оказывать содействие органам предварительного расследования и оказание таковой (как и согласие на особый порядок принятия судебного решения) влияет на срок и размер наказания в сторону его обязательного смягчения.
Несмотря на все возможные дефекты законодательной регламентации рассматриваемого института, нельзя не признать, что он юридически оформляет и закрепляет обязанность суда учитывать позицию и конкретные действия обвиняемого на досудебных стадиях процесса.
Рассматривая вопросы, связанные с законодательными изменениями, которые влияют на реализацию функции защиты, следует отметить дополнение системы принципов уголовного судопроизводства принципом разумного срока его осуществления (ст. 6
УПК РФ).
Этот принцип предоставляет право заинтересованным лицам подавать председателю суда заявление об ускорении рассмотрения уголовного дела, в результате чего последний выносит мотивированное постановление, в котором может быть установлен срок проведения судебного заседания по делу и (или) могут быть приняты другие процессуальные действия для ускорения рассматриваемого дела (ч. 6 ст. 6
УПК РФ).
Говоря о сроках уголовного судопроизводства, нельзя не упомянуть о неоднократном продлении срока дознания. В первоначальной редакции ст. 223 УПК РФ указывалось, что дознание производится в течение 15 суток со дня возбуждения уголовного дела. Этот срок мог быть продлен прокурором не более чем на 10 суток. Действующий закон установил срок дознания до 30 суток и продление его прокурором также до 30 суток. Более того, в необходимых случаях, в том числе связанных с производством судебной экспертизы, этот срок дознания может быть продлен до 6 месяцев.
Применительно к положению лица, в отношении которого ведется уголовное преследование, можно отметить расширение его прав при производстве о применении мер медицинского характера.
Федеральным законом от 29 ноября 2010 г. № 323-ФЗ такому лицу предоставлено право лично, а не только через законного представителя, осуществлять все права, принадлежащие обвиняемому (подозреваемому), если его психическое состояние это позволяет (ч. 1 ст. 437 УПК РФ).
Из числа других изменений закона, касающихся участников процесса, а также лиц, тем или иным путем оказавшихся в сфере уголовного судопроизводства, упомянем следующие.
Федеральный закон от 7 июня 2007 г. № 87-ФЗ расширил понятие потерпевшего, включив в него юридическое лицо в случае причинения преступлением вреда его имуществу и деловой репутации.
Федеральный закон от 4 июля 2003 г. № 92-ФЗ предусмотрел, что следователь уведомляет потерпевшего и его представителя о продлении срока следствия.
Федеральный закон от 22 апреля 2010 г. № 62-ФЗ дополнил ст. 82 УПК РФ, расширив права владельца имущества, ставшего вещественным доказательством, в процессе его хранения (большие партии товаров, хранение которых затруднено или чрезмерно дорого, могут быть переданы на ответственное хранение их владельцу – п. 1
ч. 2 ст. 82; необходимость судебного решения, если владелец не дал согласия на реализацию или уничтожение имущества, – ч. 4
ст. 82 УПК РФ).
Нельзя не отметить и тот факт, что Федеральный закон от 11 июня 2008 г. № 85-ФЗ заменил начисление суммы взыскания, которое может быть наложено на поручителя в случае невыполнения им взятых обязательств (вместо «в размере до ста минимальных размеров оплаты труда» указано «до десяти тысяч рублей» – ч. 4 ст.103 УПК РФ).
Среди изменений закона, регламентирующих применение мер пресечения, прежде всего следует отметить те, которые касаются института залога. Они сводятся к следующим:
– расширен круг субъектов, имеющих право ходатайствовать об избрании в качестве меры пресечения залога (в их число добавлено юридическое лицо);
– установлено исключительное право суда избирать меру пресечения в виде залога;
– установлен минимальный размер залога в денежной форме применительно к категории преступления;
– введен перечень требований к недвижимому имуществу, предоставляемому в качестве залога;
– предусмотрено, что суд устанавливает срок внесения залога и последствия его нарушения.
Следует отметить, что возможности суда применять институт залога при самой идеальной его законодательной регламентаций ограничены имущественным положением обвиняемого.
Во всяком случае в силу различных причин применение меры пресечения в виде залога крайне ограничено. Так, в 2009 г. судами было рассмотрено лишь 674 ходатайства о применении этой меры, из которых 598 было удовлетворено.
Наиболее часто законодатель в течение истекшего десятилетия обращался к регламентации такой меры пресечения, как заключение под стражу
.
Из числа изменений, внесенных в ст. 108 УПК РФ, отметим следующие.
Федеральным законом от 29 декабря 2009 г. № 383-ФЗ была исключена возможность заключения под стражу подозреваемого, обвиняемого в преступлениях, совершенных в сфере предпринимательской деятельности и предусмотренных статьями 159 (мошенничество), 160 (присвоение или растрата), 165 (причинение имущественного ущерба путем обмана или злоупотребления доверием).
Заключение под стражу запрещено также при обвинении в совершении преступлений, предусмотренных главой 22 УК РФ (преступления в сфере экономической деятельности). Из сорока статей, содержащихся в этой главе, при обвинении в тридцати из них заключение под стражу в качестве меры пресечения применять запрещено (ч. 1
ст. 108 УПК РФ).
В связи со сказанным нельзя не отметить, что дифференциация процедурных правил была установлена и в ст. 100 УПК РФ, в которой предусмотрена зависимость срока предъявления обвинения задержанному подозреваемому от квалификации расследуемого деяния.
Если первоначально закон предусматривал только три вида решений, которые может принимать суд в результате рассмотрения ходатайства об избрании меры пресечения в виде заключения под стражу (удовлетворение ходатайства, отказ в нем, отложение рассмотрения на срок до 72 часов), то Федеральный закон от 4 июля 2003 г. № 92-ФЗ предоставил суду еще и право, отклонив ходатайство, избирать меру пресечения в виде залога или домашнего ареста.
Федеральный закон от 29 декабря 2010 г. № 434-ФЗ дополнил основания изменения меры пресечения в виде заключения под стражу на более мягкую выявлением у обвиняемого (подозреваемого) тяжелого заболевания, препятствующего его содержанию под стражей (ч. 1
ст. 110 УПК РФ).
Закон различным образом формулирует условия при наличии которых возможно заочное, т. е. в отсутствии обвиняемого, рассмотрение ходатайства о применении меры пресечения в виде содержания под стражей, с одной стороны, и продление ее действия – с другой.
Заочно избрать указанную меру пресечения суд имеет право только в случае объявления обвиняемого в розыск (ч. 5 ст. 108 УПК
РФ). Что же касается рассмотрения ходатайства о продлении срока содержания под стражей, то оно возможно в отсутствие обвиняемого как в случае его нахождения на стационарной судебно-психиатрической экспертизе, так и при наличии «иных обстоятельств, исключающих возможность его доставления в суд» (ч. 13 ст. 109 УПК РФ).
Эта формулировка закона, отсутствовавшая в первоначальном тексте, была введена Федеральным законом от 4 июля 2003 г. № 92-ФЗ и допускает чрезмерно широкое толкование.
Вскоре после вступления УПК РФ в силу он был дополнен положением, согласно которому не допускается возложение полномочий по рассмотрению ходатайств об избрании меры пресечения в виде содержания под стражей на одного и того же судью на постоянной основе (Федеральный закон от 29 мая 2002 г. № 58-ФЗ).
В законе (ст. 63 УПК РФ), к сожалению, отсутствует запрет участвовать в рассмотрении дела судье, который принимал решение по заявленному обвинением ходатайству об избрании меры пресечения. Это создает опасность, во-первых, преждевременного формирования у судьи убеждения в виновности обвиняемого (трудно представить, что судья заключает под стражу человека, предполагая его невиновным), а во-вторых, в таком случае вынесение оправдательного приговора или прекращения дела по реабилитирующим основаниям означает, что судья признает ошибочность своего собственного решения, принятого на досудебных стадиях процесса.
Наконец отметим еще одно изменение законодательной регламентации применения мер процессуального принуждения.
Часть первая ст. 115 УПК РФ после принятия Федерального закона от 27 июля 2006 г. № 153-ФЗ расширила основания наложения ареста на имущество. Если в ранее действовавшей редакции закона было только одно основание применения этой меры – обоснованное предположение, что имущество добыто в результате преступления, то таким основанием стало и предположение о том, что имущество использовалось или предназначалось для использования в качестве орудия преступления либо для финансирования терроризма, организованной группы, незаконного вооруженного формирования, преступного сообщества (преступной организации).
Изменения, внесенные в раздел III «Доказательства и доказывание» УПК РФ касаются различных аспектов установления обстоятельств, на основе которых выносится судебное решение.
Прежде всего необходимо подчеркнуть, что при особом порядке судебного разбирательства предмет доказывания меняется кардинальным образом.
Этот порядок предусматривался и в первоначальном тексте закона и заменял установление фактических обстоятельств дела, указанных в ст. 73 УПК РФ, удостоверением осознанности и добровольности согласия обвиняемого с предъявленным ему обвинением. Как отмечалось, Федеральным законом от 29 июня 2009 г. № 141-ФЗ был введен новый институт: особый порядок принятия судебного решения при заключении досудебного соглашения о сотрудничестве.
Применение указанного института возлагает на суд обязанность устанавливать:
1) характер и пределы содействия подсудимого следствию в раскрытии и расследовании преступления, изобличении и уголовном преследовании других соучастников преступления, розыске имущества, добытого в результате преступления;
2) значение сотрудничества с подсудимым для раскрытия и расследования преступления, изобличения и уголовного преследования других соучастников преступления, розыска имущества, добытого в результате преступления;
3) преступления или уголовные дела, обнаруженные или возбужденные в результате сотрудничества с подсудимым;
4) степень угрозы личной безопасности, которой подвергались в результате сотрудничества со стороной обвинения подсудимый, его родственники и близкие лица;
5) обстоятельства, характеризующие личность подсудимого и обстоятельства, смягчающие и отягчающие наказание (ч. 4 ст. 317
УПК РФ).
От суда также требуется удостовериться, во-первых, в правильности позиции прокурора, и во-вторых, что досудебное соглашение о сотрудничестве было заключено добровольно и при участии защитника (ч. 2 ст. 317
УПК РФ).
Изменение круга обстоятельств, подлежащих установлению в суде, внесло существенные перемены и во всех структурных элементах процесса доказывания.
Исчезло судебное исследование доказательств, что сужает сферу действия принципа непосредственности и устности (ст. 242 УПК РФ). Решение о виновности подсудимого принимается на основе сообщения прокурора, которое основано на решении следователя, единственного субъекта непосредственно воспринимавшего информацию о фактических обстоятельствах дела.
Следует отметить также, что суд принимает решение о соглашении с обвиняемым на основе не только доказательств, содержащихся в уголовном деле, но и материалов, подтверждающих соблюдение обвиняемым условий и выполнение обязательств, предусмотренных соглашением. Это не исключает присутствие в указанных материалах оперативно-розыскных данных.
Такая процедура судебного рассмотрения дела является закономерным следствием как состязательного построения судопроизводства (прокурор является «хозяином» предъявляемого обвинения), так и диверсификации процессуальных форм разрешения дела.
Следует подчеркнуть при этом, что закон сохраняет за судом право в случае возникновения каких-либо сомнений как в соблюдении условий рассмотрения дела в особом порядке, так и в обоснованности предъявленного обвинения материалами предварительного расследования, по собственной инициативе (как и в случае изменения позиции сторон) вынести постановление о прекращении особого порядка судебного разбирательства и назначении рассмотрения уголовного дела в общем порядке (ч. 1 ст. 317
, ч. 6 ст. 316 УПК РФ).
Предмет доказывания по уголовным делам в отношении несовершеннолетних был дополнен Федеральным законом от 28 декабря 2010 г. № 427-ФЗ, в силу которого к обстоятельствам, подлежащим установлению, было также отнесено наличие или отсутствие у несовершеннолетнего заболевания, препятствующего его содержанию и обучению в специальном учебно-воспитательном учреждении закрытого типа (ч. 3 ст. 421 УПК РФ).
Применительно к видам доказательств за истекшее десятилетие было лишь одно изменение: их перечень был дополнен заключением и показаниями специалиста (п. 3
ч. 2 ст. 74 УПК РФ).
Круг следственных действий был дополнен, как уже указывалось, получением информации о соединениях между абонентами и (или) абонентскими устройствами (ст. 186
УПК РФ).
Федеральный закон от 20 марта 2011 г. № 39-ФЗ детализировал проведение допроса свидетеля путем использования систем видео-конференц-связи.
Федеральный закон от 2 декабря 2008 г. № 226-ФЗ разрешил в случаях, не терпящих отлагательства, проводить освидетельствование до возбуждения уголовного дела (ч. 1 ст. 179 УПК РФ).
Расширился круг дел, при расследовании которых разрешается контроль и запись переговоров. Если раньше его использование было возможно лишь по делам о тяжких и особо тяжких преступлениях, то Федеральный закон от 24 июля 2007 г. включил в их число и дела о преступлениях средней тяжести (ч. 1 ст. 186 УПК РФ).
Ряд изменений законодательных положений связаны с их уточнением, исключающим различное толкование на практике. Так, содержащийся в первоначальном тексте УПК РФ в качестве обязательного элемента обвинительного заключения (акта) перечень доказательств был дополнен Федеральным законом от 9 марта 2010 г. № 19-ФЗ указанием на необходимость краткого изложения их содержания (п. 5, 6 ч. 1 ст. 220, п. 6 ч. 1 ст. 225 УПК РФ).
Приведенный перечень изменений и дополнений уголовно-процессуального закона не дает возможности однозначно оценить их направленность. При этом необходимо учитывать сохраняющуюся стабильность правоприменительной практики, т. е. незначительность ее трансформации как до, так и после принятия УПК РФ 2001 г., о чем свидетельствуют данные уголовно-судебной статистики.
Согласно этим данным распределение итоговых решений суда по уголовным делам, как правило, изменялось в пределах пяти процентов.
Так, доля оправданных в общем числе лиц, в отношении которых вынесен приговор, превысила один процент лишь в 2005 г. (1,1 %).
Доля лиц, приговоренных к лишению свободы, в общем количестве осужденных колебалась в пределах трех процентов.
Вместе с тем доля лиц, дела которых прекращены, достаточно резко колебалась, достигнув в 2007 г. 37 % (в 1999 г. она составляла 12,4 %), а затем снизившись до 22,6 % (2010).
Доля осужденных, приговоренных к лишению свободы, в истекшее десятилетие достигло максимума в 2004 г. (35,6 %), а минимума – в 2010 г. (30,4 %), т. е. колебалась в пределах пяти процентов.
Следует учитывать и грядущие с 1 января 2013 г. изменения апелляционного, кассационного и надзорного производства, анализ которых выходит за рамки настоящей статьи.
Все отмеченные обстоятельства приводят к выводу, что законодательная модель уголовного судопроизводства не может быть признана устоявшейся, а ее формирование – завершенным.
ПРИМЕЧАНИЯ
СЛЕДУЮЩАЯ ЧАСТЬ >>
<<
>> Михайловская И. Б. – д-р. юрид. наук, проф., зав. сектором проблем правосудия Института государства и права РАН.
<<
>> Дореволюционное российское законодательство после 1864 г. то сужало, то расширяло подсудность суда присяжных, что подробно рассматривается в монографии А. В. Верещагиной «Становление и развитие уголовной юстиции России (дореволюционный период)». Владивосток. Издание ВГУЭС. 2009.
<<
>> См.: Михайловская И. Б. «Процессы управления в судебной системе» М., 2011. С. 83 и сл.
<<
>> Изменения и дополнения в ст. 108–110 УПК РФ вносились Федеральными законами от 29 мая 2002 г. № 58-ФЗ, 24 июля 2002 г. № 98-ФЗ, 4 июля 2003 г. № 92-ФЗ, 8декабря2003 № 161-ФЗ, 5 июня2007 г. № 87-ФЗ, 3декабря2004 г. № 323-ФЗ, 2 декабря 2008 г. № 226-ФЗ, 29 декабря 2009 г. № 383-ФЗ, 7 апреля 2010 г. № 60-ФЗ, 1 июля 2010 г. № 132-ФЗ, 22 июля 2010 г. № 155-ФЗ, 23 декабря 2010 г. № 433-ФЗ, 28 декабря 2010 г. № 404-ФЗ, 29 декабря 2010 г. № 434-ФЗ.
Алексеева Л. Б.
ЗАЩИТА ПРАВ И ЗАКОННЫХ ИНТЕРЕСОВ ПОТЕРПЕВШИХ ПО УПК РФ И В РЕШЕНИЯХ КОНСТИТУЦИОННОГО СУДА РФ
Главная задача, которую необходимо было решить законодателю при принятии УПК РФ, регулирующую процедуру разрешения наиболее острых конфликтов, возникающих между государством и личностью, состояла в том, чтобы привести эту процедуру в соответствие с Конституцией РФ и международными нормами в области прав и свобод человека. Поэтому естественно, что на содержание УПК РФ существенное влияние оказали и продолжают оказывать практика как Конституционного Суда РФ, так и Европейского суда по правам человека, содержащие в своих решениях интерпретацию и оценку процессуальных норм и институтов с позиции Конституции РФ и общепризнанных принципов и норм международного права.
Центральным уголовно-процессуальным отношением является отношение между органами и должностными лицами, ответственными за ход и результат процесса и лицом, обвиняемым в совершении преступления. Степень защищенности прав и свобод человека, в отношении которого осуществляется уголовное преследование, всегда выступала индикатором демократичности и цивилизованности уголовно-процессуальной процедуры
. Общепринятым на сегодняшний день является и тезис о том, что наиболее соответствующей формой уголовного процесса, отвечающей вызовом демократического правового государства, функционирующего на основе принципа разделения властей и объявившего защиту прав и свобод человека высшей ценностью, является состязательная форма разрешения уголовно-правового конфликта. Поэтому неудивительно, что указанная идея приобрела конституционно-правовой статус (ч. 3 ст. 123). Построение уголовно-процессуальных отношений на основе принципа состязательности актуализировало теорию процессуальных функций, в основе которой положено деление участников процесса на группы по такому существенному признаку, как противоречивость процессуальных интересов, в силу чего появляются такие структурные образования, как стороны, требующие наличия нейтрального и независимого от сторон суда, осуществляющего функцию разрешения возникшего правового конфликта, т. е. функцию правосудия.
Поскольку состязательная форма процесса имеет многовековую историю, то А. В. Смирнов совершенно справедливо отмечает, что «публичная состязательность постиндустриального периода общественного развития уже не то, что частно-исковая состязательность XIX века»
. Более того, состязательность в публичном по своему характеру уголовном процессе, которая должна функционировать с учетом всех конституционных принципов и норм международного права в области прав человека, вносит существенные коррективы в традиционную структуру уголовно-процессуальных отношений, на которой зиждется принцип состязательности. Проблема в том, что указанная структура ориентирована исключительно на разрешение конфликта между государством и лицом, обвиняемым в совершении преступления, а потому не учитывает конфликта, который может иметь место между государством и жертвой преступления. А этот конфликт реален и тоже, согласно ст. 52 Конституции РФ, должен быть разрешен судом. Это обстоятельство постоянно вносит свои коррективы в интерпретацию принципа состязательности, осуществляемую в том числе Конституционным Судом РФ. К сожалению, позиция Конституционного Суда РФ по этому вопросу оказалась недостаточно последовательной, а поскольку далеко не все его решения приобрели надлежащую процессуальную форму, то перед законодателем стоит непростая задача их системного осмысления. Именно этому и посвящена данная статья.
Затронутая нами проблема защиты прав жертв преступлений оказалась непосредственно связанной с такими остро дискуссионными проблемами, как роль суда в состязательном процессе, а также вечной для процессуальной науки проблемой истины. С одной стороны, именно суд должен обеспечить конституционные права жертвы преступления, а с другой стороны, такие полномочия суда могут быть расценены как побуждение к активной деятельности, особенно когда речь идет о таком тяжеловесе, как сторона обвинения, представленная органами государственной власти, которая априори является более сильной, поскольку располагает несравненно большими как организационными, так и процессуальными ресурсами по сравнению со стороной защиты. Такое фактическое неравенство, безусловно, учитывается законодателем, который предоставляет стороне защиты определенные процессуальные преимущества. Поэтому если рассматривать органы государственной власти, осуществляющие функции обвинения, как достаточно сильную и самодостаточную, а потому эффективно функционирующую сторону в споре со стороной защиты, то проблем с защитой прав и законных интересов жертв преступлений, казалось бы, вообще не должны возникать. Поэтому она в классической теоретической концепции состязательной формы процесса и не возникает. Однако реальность свидетельствует о том, что органы государственной власти, на которые возложена публично-правовая обязанность по осуществлению функции обвинения и тем самым защиты прав жертв преступлений, далеко не всегда добросовестно и эффективно выполняют указанные обязанности. Отсюда и возникают проблемы, связанные с защитой гарантированных Конституцией РФ прав потерпевшего на доступ к правосудию и возмещению причиненного ему материального и морального вреда, которые должны обеспечиваться правосудием (ст. 52 Конституции РФ).
Как законодатель, так и Конституционный Суд РФ попытались решить эту проблему не в рамках принципа состязательности, а именно на основе конституционного принципа защиты прав и свобод человека. Однако оказалось, что последовательно совместить действие указанных принципов крайне сложно.
Если иметь в виду международные нормы о защите прав человека и основных свобод, то из текста ст. 6 Европейской конвенции и ст. 14 Международного пакта о гражданских и политических правах буквально не следует, что международные нормы гарантируют жертвам преступлений право на доступ к правосудию и справедливое судебное разбирательство в рамках уголовного процесса. Поэтому первоначально Европейский суд исходил из того, что у потерпевшего нет права требовать возбуждения уголовного дела. Если потерпевший выдвигает требование о компенсации причиненного ему вреда, то данный процесс для него является «спорами о гражданских правах и обязанностях» и он пользуется всеми правами, предусмотренными п. 1 ст. 6 Конвенции. Такая позиция Суда подвергалась критике в особых мнениях отдельных судей, которые не соглашались с тем, что права жертв преступлений должны существенным образом зависеть от того, заявляют они гражданский иск или их намерение заключается только в том, чтобы добиться справедливого осуждения обвиняемого.
В 80-х годах ХХ века в международном праве стало уделяться большое внимание правам жертв преступлений. Генеральная Ассамблея ООН Резолюцией 40/34 от 20 ноября 1985 г. приняла Декларацию основных принципов правосудия для жертв преступлений и злоупотреблений властью, в которой говорится, что потерпевший должен иметь право на доступ к механизмам правосудия и скорейшую компенсацию причинения вреда. В этом же году Кабинет министров Совета Европы принял рекомендацию «О положении потерпевшего в рамках уголовного права и процесса». В ее преамбуле специально подчеркивается, что данные рекомендации выработаны исходя из того, что цели системы уголовной юстиции традиционно формулируются применительно к отношениям между государством и правонарушителем, в результате этого функционирование такой системы иногда может осложнять проблемы, возникающие у потерпевшего, а не способствовать их разрешению.
Между тем основной функцией уголовной юстиции является обеспечение нужд и защита интересов потерпевшего. Исходя из того что необходимо в большей мере учитывать потребности потерпевшего на всех стадиях уголовного процесса, Кабинет министров рекомендовал государствам – членам Совета Европы пересмотреть их законодательство и практику по ряду направлений. В частности, в Рекомендации указываются меры, которые необходимо предпринять в целях возмещения потерпевшему причиненного ему вреда.
Очевидно, не без влияния новых подходов к защите прав жертв преступлений со стороны международного права в России впервые указанные права приобрели конституционно-правовой статус, а ст. 6 УПК РФ защиту прав потерпевшего обозначила в качестве назначения уголовного судопроизводства. Указав в ч. 1 ст. 6 УПК РФ, что назначение уголовного судопроизводства состоит в защите прав и законных интересов потерпевшего, законодатель тут же указал и на защиту личности от незаконного и необоснованного обвинения, осуждения, ограничения ее прав и свобод. Рассматривая назначение уголовного судопроизводства в свете защиты прав личности, И. Б. Михайловская, как и многие другие авторы, отмечает, что «речь в первую очередь должна идти о защите прав и законных интересов тех личностей, против которых осуществляется уголовное преследование»
. С этим, безусловно, нужно согласиться. Однако как быть со второй личностью? О защите ее прав и законных интересов нужно позаботиться во вторую очередь? В принципе, если принять во внимание, что «поставлено на карту» как в ходе, так и в результате разрешения уголовно-правового конфликта для обвиняемого и потерпевшего, то такой ответ возможно был бы правильным и справедливым. Однако процедура разрешения указанных противоречий происходит одновременно, и принимаемые решения всегда свидетельствуют о том, в чьих интересах оно принято. Если интересы потерпевшего ограничиваются возмещением ему материального вреда, то по делам небольшой и средней тяжести закон предоставляет ему право примириться с обвиняемым, если обвиняемый возместил причиненный вред. Такой исход разрешения уголовно-правового конфликта со всех точек зрения является наиболее благоприятным. Естественно, что если примирение состоялось и причиненный вред потерпевшему возмещен, то интересующие автора проблемы не возникают. Если же примирение не состоялось или оно в силу закона не предусмотрено, то необходимо определить, в чем заключается право потерпевшего на доступ к правосудию и восстановлению в правах.
Как не раз отмечал Конституционный Суд РФ, любое посягательство на личность, ее права и свободы является одновременно и наиболее грубым посягательством на человеческое достоинство, поскольку человек как жертва преступления становится объектом произвола и насилия. Государство, обеспечивая особое внимание к интересам и требованиям потерпевшего от преступления, обязано способствовать устранению нарушений его прав и восстановлению достоинства личности. Говоря о защите и восстановлении достоинства личности потерпевшего, Конституционный Суд РФ вкладывает в это понятие и «установление истины по делу, изобличение преступника и справедливое воздаяние за содеянное».
Однако когда речь идет о конкретных полномочиях суда по защите указанных прав потерпевшего, то позиции Конституционного Суда РФ оказываются непоследовательны и противоречивы.
Реализация обязанности государства по защите прав потерпевшего лежит на стороне обвинения, т. е. на органах и должностных лицах, обязанных в каждом случае обнаружения признаков преступления возбудить уголовное дело и принять определенные законом меры по установлению события преступления и изобличению лица, его совершившего (ч. 1 и 2 ст. 21 УПК РФ). Этим и обеспечивается на стадии предварительного следствия право потерпевшего на доступ к правосудию и возмещение причиненного вреда. Поэтому если органы и должностные лица, осуществляющие функции обвинения, заинтересованы в раскрытии преступления, изобличении лица, его совершившего, и принимают все предусмотренные законом меры, то необходимость в судебной защите прав потерпевшего на стадии предварительного следствия не возникает. А когда все же такие проблемы возникают, то законодатель предоставил право потерпевшему обращаться в суд за защитой своих прав в порядке ст. 125 УПК РФ. Однако, в силу того что судебный контроль на стадии предварительного следствия осуществляют те же судьи, что и в случае поступления уголовного дела с обвинительным заключением в суд для рассмотрения его по существу, их полномочия по судебному контролю в порядке ст. 125 УПК РФ настолько ограничены, что практически этот институт оказался недееспособным. На неэффективность судебного контроля на досудебной стадии процесса обращают внимание все научные и практические работники. Но если у обвиняемого, который считает себя невиновным или виновным в менее тяжком преступлении, есть шанс добиться справедливости при рассмотрении уголовного дела по существу, то у потерпевшего, который полагает, что в отношении его было совершено более тяжкое преступление и ему причинен ущерб в гораздо большем объеме, никаких шансов на защиту своих интересов в суде нет. Европейский суд по правам человека рассмотрел уже 15 дел, по которым признал Россию виновной в необеспечении прав потерпевших на эффективное расследование преступлений.
Причем необходимо обратить внимание на то, что когда речь идет о таких преступлениях как убийство, то Европейский суд признает не только нарушенное право на эффективное расследование преступления, но и нарушение права на жизнь. При этом Европейский суд опирается на ст. 13 Европейской конвенции, которая говорит о том, что если предоставляются права (в данном случае имеется в виду право на жизнь), то они должны быть эффективными. Практически то же самое вытекает и из приведенных выше решений Конституционного Суда РФ, что по существу означает необходимость принять все предусмотренные законом меры для раскрытия преступления, изобличения виновных с тем, чтобы каждый совершивший преступление был подвергнут справедливому наказанию и потерпевшему был возмещен причиненный ему материальный и моральный вред.
Совершенно очевидно, что не каждое преступление может быть раскрыто. Этого еще не удавалось никому. Но также очевидно, что все, что можно сделать, должно быть сделано. Причем нужно различать две совершенно разные проблемы: ограниченные возможности судебного контроля в порядке ст. 125 РФ, продиктованные необходимостью обеспечить объективность и беспристрастность суда при разрешении того же самого уголовного дела по существу, и принципиальную ограниченность полномочий суда принимать решения, направленные на устранение недостатков в деятельности органов и должностных лиц, осуществляющих функции обвинения, поскольку это противоречит принципу состязательности и строгому разграничению процессуальных функций. Нельзя не обратить внимание на различия в полномочиях международного суда по правам человека и полномочиях российского суда, который прежде всего должен заботиться о защите прав и свобод российских граждан, в том числе вовлеченных в уголовное судопроизводство. Почему если реально существуют такие возможности, то международный суд может признать необходимость продолжения расследования с целью изобличения и наказания лиц, виновных в совершении преступления, а национальный суд не может этого сделать, поскольку это будет противоречить принципу состязательности, независимости и самостоятельности судебной власти.
Несмотря на то что при истолковании конституционно-правового смысла роли суда в состязательном по своей форме процессе Конституционный Суд РФ непременно ссылается на общепризнанные принципы и нормы международного права в области прав человека, в частности на ст. 6 и 13 Европейской конвенции о защите прав и свобод человека, есть веские основания полагать, что понимание состязательности, независимости и самостоятельности судебной власти в интерпретации Европейского суда по правам человека и Конституционного Суда РФ совпадают далеко не полностью. В частности, под состязательностью Европейский суд понимает предоставление сторонам равных возможностей по отстаиванию своих позиций перед объективным и беспристрастным судом (так называемое равенство оружия) и никак не связывает состязательность с проблемой возвращения уголовного дела прокурору для приведения дополнительного расследования. Другое дело, что возвращение уголовного дела на дополнительное расследование может нарушить право обвиняемого быть судимым без неоправданной задержки, особенно если он при этом находится под стражей. Но это хотя и достаточно серьезная, но другая проблема, непосредственно не связанная с принципом состязательности и разграничением процессуальных функций.
Что же касается независимости и самостоятельности судебной власти, то международными нормами она определяется совсем по другим параметрам, опять-таки никак не связанным с принципом состязательности. Европейский суд по правам человека при оценке независимости судебной власти принимает во внимание порядок назначения судей, срок их полномочий, порядок отстранения от должности
. Очевидно, что такого рода критерии оценки независимости и самостоятельности судебной власти никак не связаны с проблемой возвращения уголовного дела прокурору для проведения дополнительного расследования, особенно когда суд принимает решение не просто по собственной инициативе, но и вопреки желанию прокурора. Что же касается объективности и беспристрастности суда при разрешении уголовно-правового спора, то Европейский суд оценивает этот фактор с учетом специфики конкретного дела, т. е. практически по тем же критериям, которые, согласно УПК РФ, являются основанием для отвода судей. Причем, как не раз отмечал Европейский суд, объективность и беспристрастность суда презюмируются. А для того чтобы данную презумпцию опровергнуть, нужно привести убедительные доводы.
Конечно, Конституционный Суд РФ вправе толковать принцип состязательности так, как это, по его мнению, соответствует Конституции РФ. И такое толкование обязательно как для законодателя, так и для правоприменителя. Однако все же, если он понимает состязательность несколько иначе, чем Европейский суд по правам человека, то во всяком случае нежелательно при этом ссылаться на ст. 6 и 13 Европейской конвенции. Сказанное не свидетельствует о том, что автор стремится во что бы то ни стало к восстановлению указанного института. Его намерения состоят в том, чтобы разобраться в истинных причинах его ликвидации и насколько это действительно связано с принципом состязательности, а также независимости и самостоятельности судебной власти.
УПК РФ не предусматривал возможность судебного контроля на досудебных стадиях процесса, но зато после поступления уголовного дела в суд для рассмотрения его по существу последний обладал практически неограниченными возможностями по контролю за качеством расследования.
Независимо от того, просили его об этом стороны или не просили, суд мог вернуть уголовное дело прокурору ввиду неполноты расследования, существенного нарушения уголовно-процессуального закона, наличия оснований для предъявления обвиняемому более тяжкого преступления, наличия оснований для привлечения к уголовной ответственности других лиц (ч. 1, 2, 3, 4 ст. 232 УПК РСФСР).
Кроме того, ст. 243 УПК РСФСР обязывала суд принять все предусмотренные законом меры к всестороннему, полному и объективному исследованию обстоятельств дела и установлению истины. Именно этот комплекс полномочий стал предметом острых дискуссий, поскольку активная роль суда, нацеленная на установление истины по делу, как считают многие юристы, характерна для инквизиционного процесса и противопоказана в процессе состязательном.
На традиционность таких дискуссий обратил внимание А. В. Смирнов, который отмечает, что с тех пор как И. Планк в 1857 г. главной чертой состязательности определил пассивность суда, а розыскные начала связал с его активностью, мало что изменилось. Между тем, отмечает далее автор, успехи конституционализма, обеспечение подлинного разделения властей делают последнюю задачу для суда не только допустимой, но и необходимой
.
Позиция Конституционного Суда РФ по этому вопросу оказалась крайне противоречивой.
20 апреля 1999 г. Конституционный Суд РФ признал, что возвращение уголовного дела прокурору для проведения дополнительного расследования при отсутствии ходатайств сторон не только не соответствует принципу состязательности, но и нарушает принцип независимости и беспристрастности судебной власти. С этих же позиций Конституционный Суд РФ ответил и на вопрос о праве суда самому по собственной инициативе в ходе судебного разбирательства собирать дополнительные доказательства для восполнения неполноты расследования, т. е. для устранения возникших у него сомнений в доказанности предъявленного подсудимому обвинения.
Так, Конституционный Суд РФ констатировал: «Поскольку по смыслу ст. 118 и 123 (ч. 3) Конституции РФ суд, рассматривая уголовное дело, осуществляет исключительно функции правосудия и не должен подменять органы и лиц, формулирующих и обосновывающих обвинение, то неустраняемые ими сомнения (подч. нами) в виновности обвиняемого в силу ч. 3. ст. 49 Конституции РФ толкуются в пользу подсудимого»
. Из этого следует не только запрет возвращать уголовное дело для проведения дополнительного расследования, но и самому по собственной инициативе в рамках предъявленного обвинения проводить какие-либо следственные действия, направленные на устранение возникших у него сомнений в доказанности предъявленного подсудимому обвинения.
Несмотря на то что Конституционный Суд РФ признал неконституционным возвращение уголовного дела на дополнительное расследование ввиду его неполноты или необходимости предъявления обвиняемому более тяжкого обвинения только при отсутствии об этом ходатайства прокурора или потерпевшего, законодатель на момент введения в действие УПК РФ практически полностью ликвидировал этот институт.
Вместе с тем он в полной мере сохранил право суда в рамках предъявленного обвинения проводить как по ходатайству сторон, так и по собственной инициативе, сбор доказательств в целях формирования собственного убеждения в доказанности или недоказанности предъявленного подсудимому обвинения.
Поскольку ч. 3 ст. 15 УПК РФ, формулируя полномочия суда в его отношениях со сторонами, ограничила эти полномочия только созданием необходимых условий для исполнения сторонами их процессуальных обязанностей и осуществления предоставленных им прав, то естественно, что сохранение в УПК РФ активности суда в доказывании, т. е. в установлении фактических обстоятельств дела, не могло не привести к обращениям в Конституционный Суд РФ на предмет проверки их конституционности.
Позиция Конституционного Суда РФ по указанному вопросу наиболее четко была сформулирована в Определении от 23 января 2001 г. по жалобе гражданина Акурина К. А., который просил проверить конституционность таких полномочий суда, как право по собственной инициативе принимать решения о вызове дополнительных свидетелей, назначении экспертизы, истребовании документов и других доказательств.
Суть ответа Конституционного Суда РФ по поставленным вопросам состояла в том, что в публичном по своему характеру уголовном процессе для оценки представленных сторонами доказательств суд должен быть наделен указанными полномочиями. Иное не позволило бы суду устранять возникшие у него сомнения в обоснованности позиций сторон, а следовательно, не обеспечивало независимость суда при отправлении правосудия.
Итак, можно констатировать, что если в решении от 29 апреля 1999 г. Конституционный Суд РФ при оценке активности суда по собиранию доказательств отдал предпочтение принципу состязательности, то в решении от 23 января 2001 г. он отдал предпочтение принципу публичности. Аргумент, состоящий в том, что анализируемые полномочия необходимы суду для оценки представленных сторонами доказательств неубедителен, поскольку возвращение уголовного дела прокурору для восполнения неполноты предварительного следствия осуществлялось в тех же целях.
Кроме того, оказывается, что активная роль суда в доказывании свидетельствует как раз о его независимости и самостоятельности, а не наоборот, как это вытекало из решения от 29 апреля 1999 г.
Аналогичная позиция нашла свое подтверждение и в постановлении от 29 июня 2004 г.
, в котором Конституционный Суд РФ разъяснил, что принцип состязательности не освобождает должностных лиц, осуществляющих публично-правовые обязанности в сфере уголовного судопроизводства, от обязанности защищать права и свободы человека, которые гарантируются Конституцией РФ и обеспечиваются правосудием. В силу этого «дознаватели, следователи, прокурор и суд, осуществляя доказывание, обязаны принимать в установленных процессуальных формах все зависящие от них меры к тому, чтобы были получены доказательства, подтверждающие как виновность, так и невиновность лица в совершении инкриминируемого ему деяния».
Хотя Конституционный Суд РФ и воздержался от упоминания истины как цели доказывания, однако и без упоминания данного термина понятно в каких целях суд обязан принять все зависящие от него меры к получению доказательств.
Отсюда опять-таки вытекает, что исключенная из УПК РФ ст. 20 УПК РСФСР, несмотря на ее отсутствие в тексте закона, продолжает действовать. Аналогично продолжает действовать и ч. 2 ст. 243 УПК РСФСР.
При таком положении вещей становится совершенно непонятно, почему возвращение уголовного дела на дополнительное расследование противоречит принципу состязательности, а восполнение пробелов в представленных прокурором доказательствах самим судом вполне соответствует этому принципу.
Невольно напрашивается вывод, что ликвидация законодателем указанного института связана не с принципом состязательности, а с необходимостью устранить волокиту и обеспечить право обвиняемого быть судимым без неоправданной задержки. Но это все-таки право обвиняемого, которое он может использовать по собственному усмотрению в зависимости от конкретной ситуации. В конце концов право заявлять ходатайство о возвращении уголовного дела на дополнительное расследование принадлежало и стороне защиты. И она этим достаточно часто пользовалась.
Такая, казалось бы, парадоксальная ситуация возникала в тех случаях, когда защита понимала, что шансов на оправдание нет. В лучшем случае можно рассчитывать на признание обвиняемого виновным в менее тяжком преступлении. При возвращении же дела на дополнительное расследование в силу большой загруженности следователей в 85 % случаев такие дела, хотя и по нереабилитирующим основаниям, но тем не менее прекращались
. И такой исход дела, конечно же, более благоприятен для обвиняемого. Поэтому на часто звучащий в юридической литературе вопрос относительно того, сколько за возвращенными на дополнительное расследование и впоследствии прекращенными делами стоит оправдательных приговоров, хочется поставить и другой вопрос: сколько за такими делами стоит обвинительных приговоров?
Что же касается прокуроров, то они не только заявляли такие ходатайства реже, чем сторона защиты, но и приносили протесты на решения суда в кассационную инстанцию, которая почти каждое третье решение суда отменяла с направлением дела на новое судебное разбирательство
.
Действительно, зачем прокурору заявлять такие ходатайства, если суд сам может восполнить неполноту расследования?
Однако какими бы широкими полномочиями по доказыванию ни обладал суд, он не может выйти за пределы того обвинения, которое сформулировано в обвинительном заключении. Даже с поправками, которые внесены в ст. 237 УПК РФ, возвращение уголовного дела прокурору по такому основанию, как необходимость предъявления обвиняемому более тяжкого обвинения, не предусмотрено.
Запрет возвращать уголовное дело прокурору, если из материалов уголовного дела или сведений, полученных в ходе судебного разбирательства, суд усмотрит, что существует основание для предъявления обвиняемому (подсудимому) более тяжкого обвинения, особенно если на этом настаивает потерпевший, заставляет ответить на вопрос: можно ли приговор суда, постановленный без учета таких обстоятельств, считать справедливым и каким образом суд сможет обеспечить гарантированную ст. 52 Конституции РФ защиту прав потерпевших в том истолковании указанного права, которое не раз раскрывалось в правовых позициях Конституционного Суда РФ, о чем говорилось выше.
Ликвидировав институт возвращения уголовного дела на дополнительное расследование, законодатель поставил на этом вопросе точку. Равным образом он поставил точку и в разрешении проблемы, связанной с отказом прокурора от обвинения или изменением обвинения на менее тяжкое, несмотря на возражения потерпевшего. Однако по жалобам граждан и запросам судов Конституционному Суду РФ еще не раз придется возвращаться к указанным проблемам.
Согласно ч. 4. ст. 248 УПК РСФСР отказ прокурора от обвинения не освобождал суд от обязанности оценить исследованные в суде доказательства на основе своего собственного внутреннего убеждения и решить вопрос о виновности или невиновности подсудимого на общих основаниях. Аналогичные обязанности суда вытекают и в случае изменения прокурором обвинения в лучшую для подсудимого сторону.
Коль скоро суд при указанных обстоятельствах должен был принять решение на основе своей собственной оценки исследованных доказательств, то естественно, что решение суда подлежит обжалованию и опротестованию на общих основаниях. Конституционность ст. 248 (ч. 4) была предметом рассмотрения в постановлении от 29 апреля 1999 г., в котором Конституционный Суд РФ признал ст. 248 УПК РСФСР не соответствующей принципу состязательности, а потому неконституционной.
Следуя указанному решению, законодатель предписал суду в случае отказа прокурора от обвинения прекратить уголовное дело полностью, а в случае изменения обвинения в лучшую для подсудимого сторону разрешить вопрос о виновности в рамках измененного обвинения (ч. 7 ст. 246 УПК РСФСР). По смыслу закона позиция потерпевшего не имела юридического значения. Коль скоро при отказе прокурора от обвинения суд должен принять решение, руководствуясь исключительно позицией государственного обвинителя, а не собственной позицией, основанной на исследованных доказательствах, то на первый взгляд представляется логичной и позиция законодателя о том, что такое решение суда не подлежит обжалованию по причине его необоснованности.
Аналогия такой позиции вполне просматривается и в ст. 317 УПК РФ, ограничивающей пределы обжалования приговора суда, постановленного в порядке гл. 40 УПК РФ. Однако различие состоит в том, что рассмотрение уголовного дела в порядке гл. 40 УПК РФ не предусматривает исследования доказательств по существу предъявленного обвинения, тогда как прекращение уголовного дела ввиду отказа прокурора от обвинения предполагает полное и всестороннее исследование имеющих отношение к уголовному делу доказательств.
По жалобам граждан и запросов судов в постановлении от 8 декабря 2003 г.
Конституционный Суд РФ проверил конституционность ст. 246 УПК РФ, предписавшей суду обязанность прекратить уголовное дело в случае отказа прокурора от обвинения, невзирая на позицию потерпевшего, а также запрет на обжалование такого решения суда. Конституционный Суд РФ подтвердил свою позицию, согласно которой принцип состязательности требует, чтобы суд устанавливал виновность лица лишь при условии, если доказывают его органы и лица, осуществляющие уголовное преследование. Вместе с тем он отметил, что принцип состязательности в его конституционно-правовом истолковании не должен нарушать права и свободы других участников процесса, в том числе потерпевших, которые имеют право отстаивать, прежде всего, в суде свои права и законные интересы, связанные с разрешением вопросов о законности обвинения, его объеме, применении уголовного закона и назначении наказания, тем более что во многих случаях от решения по этим вопросам зависит реальность и конкретный размер возмещения вреда. Конституционный Суд РФ не сказал прямо, что прекращение уголовного дела при отказе прокурора от обвинения возможно лишь при согласии на то потерпевшего. Он посчитал достаточным признание неконституционной ч. 9 ст. 246 УПК РФ, не допускающую обжалование решения суда о прекращении в этом случае уголовного дела, в том числе по такому основанию, как необоснованность. Это, в свою очередь, означает, что суд при полном или частичном отказе прокурора от обвинения должен вынести решение на основе всех исследованных в суде доказательств и оценить их согласно своему собственному внутреннему убеждению, а не только согласно мнению сторон, независимо от того, идет ли речь о мнении прокурора или потерпевшего. Кроме того, и сторона защиты может быть не согласна с позицией прокурора, если, например, прокурор отказывается от обвинения на основании того, что в действиях подсудимого нет состава преступления, а защита настаивает на непричастности подсудимого к совершению преступления. В свою очередь, это означает не что иное, как восстановление ч. 4 ст. 248 УПК РСФСР, согласно которой отказ прокурора от обвинения не освобождает суд от обязанности разрешить на общих основаниях вопрос о виновности или невиновности подсудимого.
Верховный Суд РФ в постановлении от 29 июня 2010 г. «О практике применения судом норм, регламентирующих участие потерпевшего в уголовном судопроизводстве» высказался по этому вопросу достаточно осторожно: «Потерпевшему, его представителю, законному представителю на любом этапе уголовного судопроизводства должна быть предоставлена возможность довести до суда свою позицию по существу дела и те доводы, которые он считает необходимыми для ее обоснования. При этом суду следует учитывать доводы потерпевшего по вопросам, которыми затрагиваются его права и законные интересы и дать им мотивированную оценку при принятии решения». Кроме того, понимая сложность ситуации, Верховный Суд РФ косвенно намекнул прокурору, что в случае полного или частичного отказа от обвинения желательно, чтобы он согласовал свою позицию с потерпевшим, а потому в п. 15 записал следующее: «Принимая во внимание, что согласно пункту 47 статьи 5 УПК РФ потерпевший, его законный представитель и представитель относятся к участникам судопроизводства со стороны обвинения, суд вправе при наличии к тому основания удовлетворить ходатайство государственного обвинителя в судебном заседании о предоставлении ему возможности согласовать свою позицию с этими лицами». Право потерпевшего отстаивать свою позицию относительно объема обвинения, его правильной квалификации и обязанность суда принимать во внимание позицию потерпевшего заставляет задуматься над вопросом, почему на предшествующих стадиях процесса потерпевший такого права лишен. В порядке ст. 125 УПК РФ потерпевший может обжаловать в суде решение отказе в возбуждении уголовного дела, его прекращении и ряд других решений следователя, но он не может оспорить предъявленное обвиняемому обвинение, если полагает, что в отношении него было совершено более тяжкое преступление. На запрет обжалования в порядке ст. 125 УПК РФ вопросов, связанных с объемом предъявленного обвинения и его правовой квалификации не раз обращал внимание Конституционный Суд РФ, а Верховный Суд РФ в постановлении от 10 февраля 2009 г. «О практике рассмотрения судами жалоб в порядке ст. 125 УПК РФ» прямо записал, что судья, осуществляя судебный контроль, «не вправе делать выводы о фактических обстоятельствах дела, об оценке доказательств и квалификации деяния». Такой запрет понятен, поскольку рассматривать такого рода жалобы, к сожалению, должен тот же судья, который будет впоследствии разрешать уголовное дело по существу, а потому он направлен на предотвращение возможной необъективности судей в решающей стадии уголовного процесса. Кроме того, если предоставить право потерпевшему обжаловать объем предъявленного обвинения и его уголовно-правовую квалификацию, то, конечно же, необходимо в первую очередь предоставить аналогичное право обвиняемому. В таком случае неизбежно стадия предварительного следствия должна приобрести состязательный характер, что требует ее коренной перестройки, но это не входило в планы судебной реформы. Но еще раз повторим: если у обвиняемого есть шанс оспорить предъявленное обвинение при рассмотрении уголовного дела судом по существу, то у потерпевшего такого права нет, поскольку суд в этой стадии процесса жестко связан пределами предъявленного обвинения. Если по УПК РСФСР потерпевший имел такое право в стадии назначения уголовного дела к слушанию, то по УПК РФ такого права у него нет, поскольку это непосредственно связано с проблемой возвращения уголовного дела прокурору в целях необходимости предъявления обвиняемому более тяжкого обвинения. Попытка Конституционного Суда РФ разрешить указанную проблему в постановлении от 8 декабря 2003 г. для потерпевшего также не увенчалась успехом.
Прежде чем перейти к анализу правовых позиций Конституционного Суда РФ, сформулированных в указанном решении, хотелось бы обратить внимание на одно немаловажное обстоятельство. Потерпевший Курилко Л. М. в своей жалобе просил проверить конституционность ст. 125 УПК РФ на том основании, что она не позволяет обжаловать объем предъявленного обвиняемому обвинения. Как ни странно, Конституционный Суд РФ признал жалобу потерпевшего не подлежащей рассмотрению, поскольку ст. 125 УПК РФ не только не лишает права потерпевшего обжаловать такое решение, но и прямо это предусматривает. Является ли это свидетельством невнимательности к существу жалобы или осознанием сложности прямого ответа на поставленный вопрос по существу, сказать сложно. Непосредственным предметом рассмотрения в данном деле был вопрос о конституционности ст. 237 УПК РФ, не предусматривающей возможность возвращения прокурору уголовного дела по такому основанию, как существенное нарушение уголовно-процессуального закона, допущенное в стадии предварительного расследования.
В решении от 8 декабря 2003 г. Конституционный Суд РФ в очередной раз подчеркнул, что правосудие по самой своей сути может признаваться таковым лишь при условии, что оно отвечает требованиям справедливости и обеспечивает эффективность восстановления в правах. «В рамках уголовного судопроизводства это предполагает по меньшей мере установление на основе исследованных обстоятельств происшествия, в связи с которым было возбуждено уголовное дело, его правильную правовую оценку, выявление конкретного вреда, причиненного обществу и отдельным лицам, и действительную степень вины лица в совершении инкриминируемого ему деяния». Далее Конституционный Суд РФ сослался на ст. 46–52, 118 и 123 Конституции РФ и корреспондирующие им ст. 6 и 13 Конвенции о защите прав человека и основных свобод, констатировал, что если возникают препятствия для реализации указанных прав, то суд должен быть наделен соответствующими полномочиями по устранению таковых. В качестве препятствий в реализации указанного назначения правосудия Конституционный Суд РФ признал нарушение в ходе досудебного производства гарантированных УПК РСФСР прав таких участников процесса, как обвиняемый и потерпевший, поскольку это может лишить их эффективной судебной защиты. Однако он тут же подчеркнул, что речь идет о таких нарушениях уголовно-процессуального закона, которые не касаются ни фактических обстоятельств дела, ни вопросов квалификации действий и обоснованности вины обвиняемых, а их устранение не предполагает дополнения ранее предъявленного обвинения. Суд в этих случаях должен лишь указать на выявленные нарушения, ущемляющие права участников процесса, требуя их восстановления.
Из текста постановления с очевидностью вытекает, что суд даже по жалобе потерпевшего не сможет констатировать нарушение его прав, если он указывает на необоснованность отказа следователя в проведении тех или иных следственных действий, направленных на установление фактических обстоятельств дела. Что же касается жалоб потерпевших, связанных с необходимостью предъявления обвиняемому более тяжкого преступления, то тем более суд не вправе на них реагировать путем направления уголовного дела прокурору.
Совершенно непонятно, как в таком случае понимать высказанные Конституционным Судом РФ позиции, раскрывающие конституционно-правовой смысл прав потерпевших и необходимость обеспечения их судом, а также приведенный выше конституционно-правовой смысл справедливого правосудия, которое может признаваться таковым, если выявлена действительная степень вины обвиняемого и действительный размер вреда, причиненного жертве преступления.
Неуверенность судов в их полномочиях, связанных с защитой прав потерпевших в случаях неполноты предварительного следствия или необходимости предъявления обвиняемому более тяжкого преступления даже при наличии их ходатайств и жалоб, с очевидностью иллюстрируется в постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 29 июня 2010 г. «О практике применения судом норм, регламентирующих участие потерпевшего в уголовном судопроизводстве». В п. 3, например, Пленум разъясняет полномочия суда в ситуации, когда лицо, которому преступлением причинен вред, не было признано потерпевшим. В этом случае можно предположить, что он вообще не смог воспользоваться ни одним из принадлежащих ему прав в ходе досудебного производства. Однако при таком положении дел Пленум разъясняет, что суд должен признать такое лицо потерпевшим, уведомить его об этом, разъяснить права и обязанности и обеспечить ознакомление со всеми материалами дела. Вопрос о том, что должен сделать суд, если в результате ознакомления с материалами дела потерпевший заявит какие-либо ходатайства, особенно если их удовлетворение потребует возвращение уголовного дела прокурору, остался без ответа
.
В постановлении от 8 декабря 2003 г. Конституционный Суд РФ не стал настаивать на своей позиции, высказанной в постановлении от 20 апреля 1999 г., согласно которой право суда вернуть уголовное дело прокурору по таким основаниям, как неполнота расследования или необходимость предъявления обвиняемому более тяжкого преступления, не противоречит состязательности, если об этом ходатайствуют стороны. Конституционный Суд РФ рассмотрел указанную проблему не в свете принципа состязательности, а в свете защиты прав таких участников процесса, как потерпевший и обвиняемый. Если принять во внимание, что при рассмотрении уголовного дела по существу суд, за редким исключением, всегда может восполнить недостатки предварительного следствия или истолковать их в пользу подсудимого, то на этапе назначения дела к слушанию защита, как общее правило, не заинтересована в возвращении уголовного дела прокурору. Поэтому те ограничения, которые сформулированы Конституционным Судом РФ, имеют существенное значение преимущественно для потерпевшего. Конечно, такое неравенство в защите прав и свобод указанных участников процесса можно признать и оправданным, и справедливым, если принять во внимание значимость тех угроз, которые таятся за допущенными нарушениями. Но при этом желательно, чтобы Конституционный Суд РФ с учетом тех сложных условий, в которых реализуется реформа правосудия по уголовным делам, обозначил бы свою позицию о приоритетности защиты прав обвиняемого (подсудимого) более четко, а не декларировал их иллюзорное равенство.
Естественная приоритетность в защите прав и свобод такого участника процесса, как обвиняемый, предопределяется не только теми угрозами, которые могут стать реальностью после приговора суда, но и реальными существенными ограничениями его прав и свобод, которыми сопровождается весь процесс его уголовного преследования. Отсюда и зафиксированное в ст. 6 Европейской конвенции право обвиняемого быть судимым без неоправданной задержки.
Если иметь в виду, что к этому времени уже было принято ряд решений Европейского суда по правам человека, в которых было признано нарушение Россией указанного права обвиняемого, то думается, что именно это обстоятельство послужило основанием ограничения возможности вернуть уголовное дело прокурору.
Судья Конституционного Суда РФ Г. Гаджиев обращает внимание на те сложности, которые возникают у Конституционного Суда РФ, когда он сталкивается с противоречиями в представлениях о конституционных принципах, которые могут быть внутренне противоречивыми, что является рефлексией как противоречивых интересов человека, так и многочисленных противоречий, из которых соткана современная общественная жизнь
.
Право на достоинство, которое, по утверждению Конституционного Суда РФ, не может ограничиваться ни при каких условиях и которое лежит в основе права на обжалование действий и решений органов государственной власти, в том числе и суда, оказывается, все-таки подлежит ограничению. В основе этого лежат как раз те противоречия, из которых соткана процедура разрешения уголовно-правового конфликта.
Эти противоречия в полной мере проявились в том числе при регламентации права на обжалование потерпевшим действий и решений органов государственной власти и должностных лиц в досудебной стадии процесса, после поступления уголовного дела в суд, а также после вступления приговора в законную силу в порядке надзора и по вновь открывшимся обстоятельствам.
Если в порядке надзора судебные решения, хотя и в исключительных случаях, но могут быть пересмотрены в пользу потерпевшего, то по вновь открывшимся обстоятельствам до 2007 г. это было практически исключено.
На решении Конституционного Суда РФ от 16 мая 2007 г. хотелось бы остановиться более подробно, поскольку, на наш взгляд, оно выходит за рамки сложившегося понимания как новых, так и вновь открывшихся обстоятельств. Кроме того, сформулированные в данном решении правовые позиции заставляют вновь вернуться к осмыслению защиты прав потерпевшего в ситуации, когда суд усматривает необходимость предъявления обвиняемому более тяжкого преступления.
Ситуация, послужившая поводом запроса президиума областного суда в Конституционный Суд РФ, состояла в том, что гражданка Е. Л. Акимова была осуждена районным судом за умышленное причинение вреда здоровью, хотя еще до вынесения приговора потерпевший скончался в больнице, причем смерть его, как было установлено уже после вступления приговора в законную силу, находилась в непосредственной причинно-следственной связи с нанесенной ему колоторезаной раной.
При указанных обстоятельствах приговор мог быть пересмотрен только в порядке вновь открывшихся обстоятельств. Однако законодатель, регулируя данный институт, не предусмотрел возможности его использования, если это связано с необходимостью поворота в худшую для осужденного сторону.
Конституционный Суд РФ признал такое положение вещей неконституционным по следующим основаниям.
Судебное решение, если существенно значимые обстоятельства события, являющегося предметом исследования по уголовному делу, отражены в нем неверно, не может рассматриваться как справедливый акт правосудия и должно быть исправлено независимо от того, что послужило причиной его неправосудности – неправильные действия суда, судебная ошибка или иные обстоятельства, объективно влияющие на законность, обоснованность и справедливость уголовного акта.
Запрет на исправление судебной ошибки, если это связано с необходимостью предъявления более тяжкого обвинения либо с осуждением оправданного, приведет к нарушению прав потерпевших, защита и восстановление которых является конституционной целью правосудия.
Поскольку поводом к рассмотрению данного дела сказалась ситуация, когда смерть потерпевшего наступила еще до вынесения приговора судом первой инстанции, то Конституционный Суд РФ не мог обойти это молчанием. В связи с этим он отметил, что право на судебную защиту подразумевает создание государством необходимых условий для эффективного и справедливого разбирательства дела прежде всего в суде первой инстанции, где разрешаются все существенные для определения прав и обязанностей сторон вопросы.
«Поскольку суд не может выйти за рамки предъявленного обвинения, то в случае возникновения такой необходимости должны быть задействованы процессуальные механизмы, которые позволили бы осуществлять расследование новых обстоятельств и их учет в соответствующем документе, направляемом в суд органом уголовного преследования».
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/kollektiv-avtorov/ugolovno-processualnoe-zakonodatelstvo-rf-2001-2011/) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.