Враг из прошлого
Валерий Борисович Гусев
Дети Шерлока Холмса #39
Дача, где жил легендарный сыщик, полковник в отставке Матвеич, стояла на берегу большого Белого озера, над которым клубились туманы и носились чайки. Красота была неописуемая… Только Димка с Алешкой умудрились и здесь найти приключения! А началось все с того, что глазастый Лешка заметил вдали за лесочком желтый огонек. Там находился заброшенный карьер, куда им строго-настрого запретил ходить Матвеич. Алешка сразу решил, что нормальные люди не станут разводить костер в таком месте. Тут наверняка кроется какая-то ужасная тайна. Ближайшее будущее показало: он не ошибся…
Валерий Гусев
Враг из прошлого
Глава I
После дождичка в четверг
Наш Алешка очень умный. Самый умный в семье. После мамы и папы. Но до сих пор (он уже третий класс окончил) не помнит месяцы года по порядку и путает числа с днями недели.
– Дим, сегодня какое число? Четверг, да?
– Пятница, тридцать пятое января.
Секунду думает, потом недоверчиво тянет:
– Так, что ли, бывает? В пятнице разве тридцать пять дней?.. Пойду у мамы спрошу.
Вот и сейчас он с этой путаницей влетел в ванную, где я умывался. Влетел, как маленький, но бойкий ураган. Все почему-то сразу пришло в движение. Почему-то свалился на пол стаканчик с зубными щетками. Почему-то нырнуло под ванну скользкое мыло, и пришлось выгонять его оттуда веником. Почему-то из крана вдруг хлынул кипяток, парусами вздулись на сушилке полотенца.
– Дим, сегодня какое число? Четверг? – Алешка почему-то сиял. – А после субботы, в пятницу, мы уезжаем! Ведь мы этого достойны! А зачем ты тут все разбросал? – При этом он наступил на свою зубную щетку, она жалобно хрустнула. – Фиг с ней. Она уже вся лысая.
Алешка так яростно чистит зубы, что его щетки «лысеют» через неделю.
– Ты так без зубов останешься, – иногда пугает его мама. – Сотрешь их начисто.
– Лучше без зубов, чем с кариесом, – отвечает Алешка, продвинутый на телерекламе.
Я вытащил свою зубную щетку изо рта и спросил:
– Куда мы уезжаем, в четверговую среду?
– К папиному Матвеичу! На его дачу! Она стоит в дремучем лесу! На берегу озера! Там водятся настоящие волки!
– В озере? А в лесу щуки?
– Медленно думаешь, – обиделся Алешка. – Все наоборот.
Тут он прав. Я не спешу думать. А вот Алешка думает быстро. Как-то папа, он у нас полковник милиции, рассказал нам о жуликах, которые прятали наворованные вещи в пустой квартире. Но когда их задержали, они заявили, что никогда в этой квартире не были.
– Но мы, – рассказывал папа, – обнаружили в этой квартире, на полу, отпечатки их пальцев. Что это значит? Это значит, что…
– Это значит, – быстро перебил его Алешка, – что они там на четвертинках… то есть на четвереньках ходили!
Правда, не всегда он так торопливо ошибается. Чаще всего он торопливо делает совершенно неожиданный, но правильный вывод. Очень скоро вы в этом убедитесь сами…
– Дим! – продолжал тарахтеть Алешка. – Мы туда на целый месяц поедем! Это сколько дней? Дим, а у Матвеича есть лодка – будем на ней плавать! У Матвеича есть пистолет – будем из него стрелять! У Матвеича есть…
Я снова засунул щетку в рот и невнятно пробормотал:
– У него есть самолет – будем на нем летать. Над озером.
Алешка немного «споткнулся», но тут же отомстил:
– А ты будешь нам готовить! Пищу! Из трех блюд! Три раза в день!
Вот это меня не пугает. Я люблю готовить. И вкусно поесть. И даже поделиться с близкими. Но если Алешка и дальше рассчитывает сесть мне на шею, я его овсянкой по утрам замучаю. А если мало покажется, то и по вечерам. И в обед. Из трех блюд. Пусть тогда из самолета постреляет и на лодке полетает.
– А Матвеич, Дим, он, знаешь, какой!..
Знаю. Федор Матвеич – легендарный сыщик Московского уголовного розыска. Папин учитель. Сейчас Матвеич уже на заслуженном отдыхе. Знатный пенсионер. Перед пенсией он приобрел крохотный садовый участок где-то довольно далеко и, как говорил папа, пишет там книгу воспоминаний о своих боевых товарищах, о героических буднях МУРа. Плавает на лодке, как считает Алешка, и стреляет из именного пистолета. Куда плавает и в кого стреляет – это нам пока не известно.
В «субботнюю пятницу» рано утром мы выехали из Москвы. Мы могли бы выехать еще раньше, но нас задержал Алешка. Со своими сборами. Он, правда, собрал свои вещи еще с вечера, но утром снова перетряс свой рюкзачок, приговаривая: «Пригодится. Без этого нельзя, скучно будет. Это на всякий случай». В общем, кроме зубных щеток (пригодится), он взял еще карандаши и краски, рисовальную бумагу, по-моему, даже новогоднюю хлопушку прихватил – на всякий случай, вдруг мы там до Нового года проживем. Рюкзачок у него получился не меньше здоровенной сумки с продуктами, которую собрала мама.
Тем не менее мы все-таки выехали довольно рано. Москва еще подремывала. Улицы ее были чистые и пустынные. И мы быстро выехали за город и помчались по шоссе, в довольно далекую Тверскую губернию. В дремучие леса, на берега туманного озера.
Алешка сидел сзади, рядом с мамой, и вертелся и трещал от восторга всю дорогу. Причем обо всем подряд.
– Пап, обгоняй! Пап, не обгоняй! Мам, солнце встало. Мам, сейчас крутой поворот, не бойся. Дим, а ты мою удочку взял? Пап, красный! Пап, зеленый! Мам…
Наконец папа не выдержал и сказал маме:
– Ты не могла бы его выключить? Где у него кнопка?
– В попе, – ответила мама и легонько Алешку ущипнула.
Но это не помогло.
– Кончай трындеть, – сказал папа. – Сейчас будем завтракать. Молча. – И он свернул на обочину возле придорожной кафешки. Она называлась «У нас – Кавкасъ».
– У них везде Кавказ, – проворчала мама. Но от завтрака на свежем кавказском воздухе не отказалась.
Тем более что на пороге нас приветливо встретило (как прошептал Алешка) «грузинское лицо кавказской национальности». В кафе было пусто и уютно. Тихо играла музыка где-то в углу под низким потолком с деревянными балками. А стены были разрисованы фруктами, горными вершинами с орлами и лезгинками.
Мы сели за столик у окошка, и кавказское лицо поставило перед нами большое блюдо со всякой зеленью.
– Это прямо с Кавказских гор? – с восторгом спросил Алешка.
– С самих снежных вершин! – Лицо подняло вверх палец и указало им в потолок.
– Клево! – сказал Алешка. – А на наших снежных вершинах такие фрукты не растут.
– Вах! Как обидно, да? А почему?
– А у нас их нет, этих снежных вершин, – безмятежно пояснил Алешка. – У нас средняя полоса. – И он стал подробно (по учебнику географии) объяснять, что такое средняя полоса и чем она отличается от снежной.
– Ваш красивый младший брат, – сказало лицо маме, – очень красиво говорит. А он не танцует?
Мама улыбнулась на этот двойной комплимент и покачала головой:
– Нет, он не танцует.
– Вах! Как жалко! Лучше бы он танцевал. Молча. Кушайте на здоровье.
И кавказское лицо поспешно скрылось из наших глаз.
– Испугался, – довольным тоном произнес Алешка, «мамин младший брат». – В горы ушел. Собирать фрукты на белоснежных вершинах.
Ехали мы еще довольно долго. Даже устали. Алешка неожиданно «выключился» и задремал, уткнувшись маме в бок.
День был уже в самом разгаре, когда мы свернули с шоссе на проселок, и папа сказал через некоторое время:
– Матвеич. Встречает нас.
На обочине, возле старенького «Москвича», стоял невысокий пожилой человек. Он был в джинсах и легкой ветровке. И совсем не был похож на легендарного сыщика. А скорее – на скромного пенсионера.
Мы остановились и вышли из машины. Папа с Матвеичем обнялись и похлопали друг друга по плечам. Средних лет ученик и старых лет учитель. Учитель пожал мамину руку, а нас тоже похлопал по плечам. Рука у него была твердая и теплая.
– Дай, думаю, встречу, – говорил Матвеич, – а то ведь не найдут еще мой дворец. Езжай, Сережа, за мной. Тут недалеко. Денька три всего.
По этой шутке, по улыбке в его глазах сразу стало ясно, что он радуется нашему приезду. И это было приятно.
Мы поехали дальше, за стареньким «Москвичом», лесной дорогой. Она была такая узкая, что порой ветки деревьев или зеленые еловые лапки с шишками гладили нашу машину по бокам. В этом лесном тоннеле было сумрачно и прохладно. Как в настоящем лесу. Дремучем таком.
Неожиданно мы вынырнули из этого сумрачного дремучего леса на яркий солнечный свет и оказались на песчаном берегу большого Белого озера. Дальний берег его почти скрывался в еще не растаявшем тумане, который лениво клубился над водой. Озеро было гладкое и пустынное. Не бороздили его просторы ни суда, ни лодки. Только изредка всплескивала на его поверхности большая рыба. Да кружили в чистом небе вечно голодные горластые чайки.
– Какая красота! – воскликнула с восторгом мама.
Красота-то красота… Только среди этой красоты нам с Алешкой пришлось пережить такие события, что до сих пор страшно.
– Пап, – спросил Алешка, – а почему озеро называется Белым? Оно ведь голубое.
– А тут вокруг болотистая местность, и поэтому часто бывают туманы. Иногда даже днем.
– Жуть! – весело отозвался Алешка. – Я так боюсь всяких туманов! Я так люблю в них бродить, и днем, и ночью. Чтобы сначала заблудиться, а потом найти дорогу к родному дому. Где готов и стол, и дом…
– О, господи! – вздохнул папа.
Дорога свернула от берега и снова нырнула в лес, под ветки деревьев и под щебет птиц, подальше от туманов. И вскоре мы остановились возле небольшого домика за невысоким заборчиком.
– Мой дворец, – с улыбкой похвалился Матвеич, когда мы выбрались из машины.
Дворец Матвеича был очень похож на скворечник. Двухэтажный такой птичий домик. К тому же во втором этаже было только одно, очень круглое окошко. То ли леток для скворца, то ли корабельный иллюминатор.
А на участке вокруг дома не росли никакие грядки, не было никакого укропа вроде редиски, как Алешка сказал. И никаких кустов со смородиной и клубникой. Росли только высокие деревья и густая темно-зеленая трава. Мне по пояс, Алешке по шейку. Иногда с озера долетал легкий влажный ветерок, и тогда эта трава ходила волнами. И деревья скрипели, как мачты парусного корабля. И казалось, будто двухэтажный скворечник плывет по бурному морю зеленого цвета во главе сосновой эскадры.
– Как мило, – сказала мама. – Я бы хотела здесь пожить.
– Ты этого достойна, – поддержал ее Алешка. – Но дома, без нас, тебе будет еще лучше.
Мы забрали из машины свои вещи и поднялись в дом по крылечку, похожему на капитанский мостик.
В доме было всего две комнаты – одна внизу, другая – на втором этаже, куда круто вертелась винтовая лестница с деревянными ступеньками. Имелась еще кухня, которую Матвеич называл почему-то камбузом – на корабельный лад.
В нижней комнате ничего особенного не было. Ничего такого, что подсказало бы: здесь живет на покое легендарный сыщик, гроза воров и бандитов. Будущий писатель.
На стенах было много разных фотографий, но не в тему. Не криминальные, а морские. Боевые корабли, высокий маяк, о подножие которого разбивались штормовые волны, бравые матросы на стальных палубах, под сенью грозных башенных орудий. А одна фотография была в виде портрета молодого моряка в бескозырке набекрень. Надпись на ее ленточке – название корабля – никак не читалась. Потому что на лихо заломленной бескозырке виднелось только загадочное окончание слова: «…чивый».
– Это я в молодости, – похвалился Матвеич. – Матрос с гвардейского эсминца. Ну да ладно. Разговоры потом. У нас, у вятских, обычай такой: если в доме гость, хоть свой, хоть чужой, сперва напои, накорми, а потом расспрашивай.
– Как у Бабы-яги в сказке, – добавил вполне серьезно Алешка. – Сначала надо Иван-царевича накормить, в баньке попарить, а потом на сковороде в печку засунуть. Сытого и чистенького.
Матвеич сначала прищурил свои добрые глаза, а затем рассмеялся:
– А ты, Лешка, случаем, не вятский будешь? Мы, вятские – мужики хватские.
– Мы не вятские, – перемещаясь поближе к столу, где мама с помощью Матвеича накрывала стол, пробормотал Алешка. – Мы не вятские, мы вернадские.
– Знаешь, мать, – сказал папа, – заберем-ка мы его обратно, в Москву. Мне Матвеича уже жалко.
– Не отдам, – возразил Матвеич. – Он мне нравится.
– Я этого достоин, – скромно отозвался Алешка. – Хоть и не вятский. – Тут он притормозил. – А мы куда заехали ваще? Ехали к тверским, а попали, что ли, к вятским?
– Куда надо попали, – успокоил его Матвеич. – Я вятский родом. А вятские, они…
– Хватские, – кивнул Алешка. – Уже знаю, два раза.
На столе, к счастью, появился обед. Огромное блюдо зелени (редиска вроде укропа, салатик), тарелки с окрошкой.
– Сам выращиваешь? – спросил папа Матвеича. – Ты огородник теперь?
– И веселый молочник, – Алешка ткнул пальцем в кувшин с холодным молоком. – У вас и корова есть?
– Ошибаетесь, граждане. У нас, у береговых жителей, огородов нет. И коровы с молоком тут не бродят.
– И фруктов нет, – сказал Алешка, – потому что нет снежных вершин.
– Потому что здесь дожди очень обильные, да и по весне озеро сильно разливается. Я, бывает, прямо с мостика… то есть с крыльца в лодку перешагиваю. Какой уж тут огород. А зелень и молоко нам тетя Фрося носит. Она неподалеку, на горушке живет. Там у нее и сад, и огород, и корова с курочками. Славная женщина!
– Кормилица, – согласился Алешка.
– Нам пора, – отобедав, сказал папа. – Надеюсь засветло доехать. А вы, – он повернулся к нам, – поступаете в полное распоряжение полковника в отставке Матвеича. Слушаться его беспрекословно. Как меня. И маму.
– Тогда ничего, – обрадовался Алешка, – жить можно.
– Значит, так! – Полковник в отставке встал. – Принимаю командование. Сообщаю: делать вам можно все, что не запрещено. Ясно?
– Так точно, товарищ полковник, – вытянулся перед ним Алешка. – А что запрещено?
– Первое. Запрещено ходить на песчаный карьер, это опасное место. На втором этаже, где вы будете жить, есть две вещи, которые нельзя трогать: штурвал на одной стене и мой именной пистолет на другой. Запрещено также ныть, скулить, бездельничать. Это все.
– Прекрасно, – сказала мама, вставая. – Хорошо, что вы их предупредили. Первое, что они сделают, когда мы уедем, – это станут крутить штурвал на одной стене и стащат пистолет с другой стены. А потом убегут на карьер. Навстречу опасностям и приключениям.
(Мама оказалась права. В отношении всех трех объектов – штурвала, пистолета и опасного песчаного карьера.)
– Что ты, мам! – горячо обиделся Алешка, вытаращив свои большие «правдивые» глаза. – Ты же нас знаешь!
– Я вас прекрасно знаю! И поэтому по первому же тревожному звонку от товарища полковника в отставке я пришлю за вами папу.
– Он нас не найдет, – хихикнул Алешка. – Мы спрячемся в карьере.
Как ни странно, но Алешка оказался прав. Впрочем, об этом – позже, в свое время и на своем месте…
Родители уехали. Мы с облегчением помахали им вслед с капитанского крыльца, и Матвеич сказал:
– А теперь спокойненько попьем чайку и разработаем стратегию отдыха.
– Вы нам лучше расскажите, как ваш «Чивый» корабль называется? – Алешке это было очень интересно.
Похоже, и Матвеичу приятно было вспомнить далекую молодость.
– Я ведь до милиции на флоте служил. На эсминце с красивым названием «Задумчивый».
– Ни фига! – удивился Алешка. – И о чем же он задумывался? – Задавая вопросы, Алешка успевал накладывать в розетку раз за разом варенье из разных баночек, быстро поедать его и запивать чаем, чашка за чашкой.
– Ну… Задумывался… Ну, например, как лучше выполнить боевую задачу. Как безопасно обойти коварную мель.
– Все-таки, – сказал я, – для военного корабля такое название не очень подходящее. Не боевое какое-то.
– Я бы так не сказал. Думать в бою обязательно надо. Но дело еще в том, что когда формируется эскадра из однотипных кораблей, то им всем дают название на одну букву. К примеру, «Бдительный», «Буран», «Берегущий»…
– А у вас была буква «З»? – догадался Алешка. – В вашей однотипной эскадре.
– Точно. «Забияка», «Заносчивый», наш «Задумчивый». И скажу вам, не так-то просто подобрать названия кораблей для всей эскадры.
– Не просто, – согласился Алешка. – Но запросто!
– Ну-ка!
– «Задира»! – выпалил Алешка.
– «Зануда», – подсказал я, с намеком в его адрес.
– «Зас…» – начал было Алешка, но я его вовремя одернул.
Он невинно похлопал глазами и обидчиво объяснил:
– Я хотел сказать «Застенчивый». А ты что подумал? Не стыдно тебе?
Матвеич усмехнулся и с довольным видом покрутил головой, а я, кажется, покраснел. Зато Алешка не унывал.
– «Задумчивый», – сказал он, – все-таки лучше звучит, чем «Застенчивый».
– Почему так? – заинтересовался Матвеич. Он вообще Алешку слушал с большим интересом. Не привык пока к его «закидонам».
– Ну… – Алешка явно еще не придумал, что сказать. Но быстро нашелся: – Ну, «Застенчивый», он как бы за стеночкой прячется, в порте…
– В порту, – поправил его Матвеич.
– Ну в порту. Прячется, когда другие корабли сражаются.
– Не согласен, – возразил Матвеич. – Вот был у нас один опер. Молодой такой парнишка. И очень застенчивый. Его о чем-нибудь спросишь, так он сразу краснеет, стесняется. И этот наш застенчивый один троих вооруженных грабителей задержал и доставил. А когда ему медаль за это вручали…
– Знаю! – вставил Алешка. – Он так покраснел! И за вашу спину спрятался.
Мама говорит, что мысли у Алешки скачут, как блохи. Блох мы ни разу не видели, тем более – как они куда-то скачут, но Алешка в самом деле переключается мгновенно, как телевизор под пультом.
– А если вы так море любите и всякие корабли, – спросил он Матвеича, – зачем же тогда в милицию пошли? Плавали бы себе по морям и океанам.
Матвеич призадумался, вновь осененный (или овеянный) воспоминаниями молодости.
– Потому, наверное, – сказал он наконец, – что от меня в милиции больше пользы, чем на корабле. – Он вдруг взглянул на часы: – Ого! Засиделись. Пошли-ка наверх. Будете устраиваться в рулевой рубке. Да, и с лестницей поосторожнее.
– Ненадежная? – спросил Алешка.
– Надежная. Но когда по ней быстро спускаешься, то с последней ступеньки можно вмазаться в стену.
– Понял! – обрадовался Алешка. – По инерции. Зато когда наверх взбираешься, то даже немного надоедает.
Глава II
«А что я нашел!»
Да, видно, и в старости наш отставной Матвеич тосковал по морю и кораблям. Нижняя комната у него называлась кают-компания, а верхняя, которую он отдал в наше распоряжение, называлась рулевой рубкой.
Она, правда, на рулевую рубку не очень-то была похожа. Но кое-что «рулевое» здесь имелось. Возле окна, похожего на иллюминатор, висел на стене настоящий дубовый штурвал, окантованный блестящими медяшками, и настоящий морской бинокль в кожаном футляре. А на другой стене висел в кобуре пистолет – при чем тут рулевая рубка?
– Располагайтесь, – сказал Матвеич. – Личные вещи можете сложить сюда. – Он приподнял крышку длинного деревянного сундука. – Рундук называется, спальное место. Кладовка по совместительству.
Кроме рундука здесь была еще и раскладушка-брезентуха.
– Я буду в рундуке спать, – сразу же заявил Алешка. – Уютненько.
– НА рундуке, – поправил его Матвеич. И напомнил: – Штурвал не крутить, пистолет не трогать.
– На карьер не ходить, – напомнил и Алешка. – А он где?
– А тебе зачем знать? – хитро спросил Матвеич.
Но не на того напал.
– А чтобы знать, куда не ходить, – хитренько ответил Алешка.
Матвеич подозвал его к круглому окну.
– Вон, видишь, лесок такой, реденький. За ним и карьер. Опасное место.
– Там кто-нибудь водится? – спросил Алешка с большим интересом. И с тайной надеждой. – Какие-нибудь монстры?
– Насчет монстров не скажу, не знаю. Но когда карьер закрыли, местные жители стали туда за песком ходить. Ну и таких нор нарыли, вроде пещер. А они время от времени обваливаются. Это ясно?
Алешка кивнул. Ему понравилось. Монстров нет, зато пещеры обваливаются. Тоже не скучно.
– Все, – сказал Матвеич. – Отбой!
– Еще не отбой, – возразил Алешка. – Димка еще посуду не помыл.
А я и не собирался. Но добавил:
– А Лешка – уши.
– Уши до завтра подождут, – снова возразил он. – До вечера.
Ага, или до четвергового вторника.
– Ладно, – отмахнулся Матвеич. – Сегодня отдыхаете, а уж завтра – на вахту. Отбой. – И он пошел к лестнице, обернулся: – Пистолет не трогать.
Как же, прямо сейчас и не тронем.
Как только шаги Матвеича стихли внизу, Алешка вытащил пистолет из кобуры. Он был какой-то странный, неизвестной нам системы.
– «ТТ», – со знанием дела заявил Алешка. – Боевое старье.
На рукоятке боевого старья была сделана красивая надпись: «Полковнику Сухареву от руководства МУРа».
Я забрал у Алешки пистолет и попытался вытащить обойму – не получилось. Курок тоже не взводился.
Мы не стали долго об этом думать и уложили пистолет на место – в кожаную, потрескавшуюся кобуру. Потом покидали свои вещи в рундук и застелили постели.
За окном уже совсем стемнело. Луны на небе не было, только мигали многочисленные звездочки.
– Дим, – вдруг прошептал глазастый Алешка, – а там что-то светится. В карьере.
Я всмотрелся в темную ночь. И правда: где-то вдали, за лесочком, светился желтый огонек. Иногда он на мгновенье исчезал, будто его заслоняла чья-то неясная тень.
– Болотные огни, – сказал Алешка с надеждой. – Привидения.
– Там нет никаких болот, – охладил его я. – Один сухой песок. А для привидений еще рановато.
– Да, – согласился Алешка, – привидения появляются в полночь. – Он помолчал. – Но что-то там ведь светится! Нормальные люди ночью на заброшенном карьере светиться не будут. Пошли посмотрим.
– Завтра, – я повалился на заскрипевшую раскладушку. – При ярком дневном солнышке. Отбой на корабле.
Алешка тоже улегся, поворочался. Я стал засыпать – день все-таки был трудный, – но мне показалось сквозь сон, что Алешка несколько раз прошлепал голыми пятками к окну и долго шептал что-то себе под нос. Наверное, как в сказке про Буратино: «Здесь кроется какая-то ужасная тайна!»
Ближайшее будущее показало, что он не ошибся. Крылась тайна. Не только мрачная и ужасная, но и опасная…
Утром нас разбудили два голоса в кают-компании. Один голос был Матвеича, а другой – густой и низкий – неизвестной нам личности.
Мы быстренько оделись и ссыпались вниз. Матвеич оживленно беседовал с пожилой женщиной немного странного облика. Она была в длинном платье, вся очень рыжая; поверх ее огненных кудрей лежала задиристая соломенная шляпка с красными вишенками на тулье. В одной руке женщина держала пестрый цветастый зонтик, а другой рукой обмахивалась распахнутым веером в зеленых драконах.
И она вся была очень сияющая и восторженная. Такая восторженная, что многие слова не договаривала до конца. Будто ей не хватало дыхания выразить свой восторг от окружающей среды.
– Матвеич, – томно тянула она, постукивая сложенным зонтиком в пол и помахивая зелеными драконами, – у тебя гости! Это очарова-а-а! Это прелее-е-е! А вот и они! Мальчики! Изуми-и-и! Но я зайду попозже. Когда они приведут себя в поря-я-я!
Тут она оказалась права. Мы так спешили, что спустились вниз в беспорядке. Я не успел застегнуть рубашку, Алешка – джинсы. И лохматые были. Как два Карлсона разом.
Дама протянула: «Великоле-е-е!», трубно высморкалась в носовой платок и величественно удалилась.
– Явление, – озадаченно сказал Алешка. – Изуми-и-и!
– Не хихикай, – одернул его Матвеич. – Это моя соседка. Бывшая актриса театра. Несчастная женщина. У нее крохотная пенсия, все ее забыли и бросили, она очень одинокая. Все понял? Тогда застегни штаны.
Алешка хмыкнул:
– А если бы не понял? Тогда не надо штаны застегивать? Великоле-е-е!
Матвеич отвернулся, скрывая улыбку. И сказал:
– Купаться, умываться, за стол!
Мы захватили полотенца и помчались к озеру. Собственно, чего там мчаться, оно было рядом, прямо за участком.
Наш берег был почти весь затянут камышом. Только в одном месте имелось узенькое песочное место – пляжик такой, минимальный.
А дальний берег опять был затянут легким туманом. И этот туман не висел неподвижно, а задумчиво клубился, будто кто-то там, в его белесой глубине, водил хоровод. Его клубы все время меняли очертания, сливались, разбредались, поднимались вверх и опускались вниз.
– Супер, – сказал Алешка, сбросил джинсы и по-мчался в воду, разбрызгивая ее блестящими, искрящимися фонтанчиками.
Искупались мы славно. Вода была теплая, песчаное дно – чистое и ровное. Солнце уже пригревало так, что мы даже не стали вытираться. Оделись и пошли «за стол».
Матвеич заварил чай, как он говорил, «со всяким сеном»: добавил в заварку разные полезные травки. Не знаю, какая от них польза, но чай получился очень вкусный.
– Садитесь, – сказал Матвеич. – Ты только штаны застегни.
– Молния испортилась, – объяснил Алешка. – Еще в прошлом году. На утреннике.
– А утренник был в Кремле? – усмехнулся Матвеич.
– Да! Откуда вы знаете? Вы там тоже были?
– В газетах писали. Об этом случае. И вообще, хватит болтать. Пищу надо принимать размеренно и с удовольствием.
– И в больших количествах. Ведь мы этого достойны, – добавил Алешка, опять круто наворачивая в розетку варенье. – Федор Матвеич, а на этих карьерах, там кто-нибудь живет?
– Ну кто там может жить? – Матвеич пил чай по старинке, вприкуску, громко хрустя сахаром. – Здесь вообще – безлюдье. Место для участков отвели не очень удачное. И многие отказались от них. Тут всего-то несколько домов построено. И то в них почти никто не живет. А уж на карьере-то…
– Ну… Какие-нибудь бездомные люди. Или дикие.
– Еще один вопрос за столом – и ты тоже станешь бездомным!
– Лучше диким. Все – молчу. Пищу надо принимать с молчаливым удовольствием.
– Так! Встали, сполоснули чашки и пошли знакомиться с окрестными достопримечательностями. А я буду работать.
– Мемуары писать? – спросил Алешка. – Вы про меня и Димку что-нибудь напишите. Ведь мы этого достойны.
– Это мы еще посмотрим. Напоминаю: на карьер не ходить.
– Что вы! – Алешка даже обиделся. – Мы пойдем на озеро. Будем смотреть туманные картинки.
– Созерцать, – добавил и я. Для убедительности.
– Ну идите, созерцайте. – И Матвеич перешел к письменному столу.
Мы вышли из дома и, громко переговариваясь о всякой ерунде, направились к озеру. Туман над ним уже рассеялся, и на том берегу виднелись какие-то хилые постройки, а возле них, у берега, какие-то лодки.
– Порт, – сказал Алешка. – Там «Задумчивый» дремлет. И «Застенчивый» прячется. Пошли?
– Пошли.
И мы берегом озера двинулись в запретную зону – к карьеру. Где никто не обитал, но кто-то светил каким-то огоньком в ночи.
От озера мы свернули в лесок. Он был мелкий, из кустарника, но довольно густого.
– Дим, – недовольно сказал мне Алешка, – иди тихонько, ногами не хрумкай.
Сам он пробирался меж кустов, как хитрый, осторожный, гибкий лисенок. И, даже наступая на сухие ветки, «ногами не хрумкал». У меня так не получалось. Я довольно весомый для своих лет.
Лесок неожиданно кончился, и мы замерли на краю карьера. Это было зрелище! Тут вполне можно снимать приключения одиноких путников в глубине дикого и мрачного каньона. Такое глубокое, все изрезанное ущелье, с отвесными песчаными склонами. На дне его и прямо на склонах сохранилось что-то вроде узких карнизов – это, наверное, поднимались по ним громадные самосвалы с песком. Дорога эта местами обрывалась, осыпалась. Вообще все было кривое, изрезанное ковшами экскаваторов. На дне карьера – всякие холмики и гребешки, впадины – узкие и длинные, заполненные зеленой водой. И везде – груды камней. Величиной от булыжников до валунов.
Кое-где все это красивое безобразие уже поросло мелкими кустами и сухой цеплячей травой. И виднелись дырки в откосах. Настоящие пещеры.
А вверху, в синем небе, плавал здоровенный черный ворон, что-то высматривал на дне карьера и время от времени хрипло, угрожающе каркал.
– Супер, – прошептал Алешка.
Ему этот пейзаж понравился. А мне нет. Я не люблю такие места. В них как-то неспокойно. Будто что-то недоброе в них таится. И вот-вот как выскочит, как выпрыгнет и как заорет, задрав кверху корявые пальцы: «Ага! Попался!»
Алешка протянул руку и показал:
– Вон там, Дим, огонек светился. Давай поищем. Лучше, конечно, ночью. Ночью его хорошо видно. Только Матвеич нас не пустит.
Да я и сам бы не пошел. Мало ли какие огоньки ночью светят в неприятных местах. На болотах там, в заброшенных домах, в развалинах… В карьерах.
Краешком леса мы пошли к тому месту, где прятался в ночи таинственный огонек. А может, ничего там таинственного и не было. Собрались, например, местные ребята вокруг костра, картошку пекут, пиво пьют, покуривают. Вдали от взрослых. Место неприметное, никто сюда не ходит. Впрочем, в том-то и фишка. В плохих местах хорошие дела не делаются. К тому же и ребят здесь никаких нет. Кроме нас с Алешкой. Но мы не курим и пиво не пьем.
– Не бойся, Дим, – угадал мои мысли Алешка. – Там, наверное, какие-нибудь геологи ночевали.
– Почему геологи? – Я даже остановился.
– Ну, Дим, они же любят у костра ночевать и песни петь под гитару.
– А что им тут делать? Кроме песен?
– А камни! Видел, сколько там камней? Может, они все из самородков. Тихо! Пришли! Я ж говорил…
Мы замерли на краю обрывчика, как бы на краю оврага, а напротив тоже был крутой откос. И возле него – загасший костер, закопченный котелок и аккуратная кучка дров.
Мы переглянулись. А что дальше?
– В засаде посидим, – сказал Алешка шепотом. – Выследим.
А зачем? – подумал я. Ночует здесь какой-нибудь бомж, никого не трогает, никому не мешает. На фиг он нам нужен? Я так и сказал Алешке.
– Никакой не бомж, – возразил он. – Видишь, как вокруг чисто. Никакой мусор не валяется. Что-то это подозрительно.
Ну да, это «ж-ж-ж» неспроста. И я уже было хотел сказать, что пора идти домой, в кают-компанию, как где-то послышались «хрустящие» шаги, и возле пещеры появился человек.
Он был вполне приличный, в аккуратном камуфляже, в тяжелых рубчатых ботинках. Поставил рядом с костром ведро с водой, посмотрел на часы и опять куда-то ушел быстрым и решительным шагом.
Мы проводили его глазами, а потом посмотрели друг на друга и решились без слов. Тихонько слезли с обрыва и подобрались к кострищу.
Костер на этом месте разжигали, видимо, уже не один раз – колышки для чайника и ведра заметно обгорели. И углей было много, и золы. Но, к счастью, не было обгоревших костей и других признаков людоедства.
Мне все-таки не терпелось умотать отсюда. Ничего тут нет интересного, да и встречаться с этим неизвестным человеком как-то не хотелось.
Зато Алешка бродил вокруг кострища, как собачка, забывшая, где она спрятала недогрызенную косточку. Он все время что-то рассматривал на земле, даже что-то поднял, проворчал: «Ни фига!» и сунул это что-то в карман. А потом отошел в сторону, углубился в низенькую поросль кустиков, вскрикнул и… исчез.
Я бросился за ним. И чуть на него не наступил. Вернее, на его голову, которая торчала из узенькой ямки.
Алешка не был испуган, он только хлопал глазами. Я бы сказал – с восторгом.
– Дим, там дальше, у меня под ногами, пещера.
– Вылезай по-быстрому! – Я протянул ему руку.
Он ее оттолкнул:
– Прямо щаз! Туда надо заглянуть. Боишься, что ли? Это же его логово. Этого неведомого человека. Спускайся ко мне.
– Лучше я тебя вытащу за шиворот и надаю по заднице.
– Дим! – заверещала говорящая из ямы голова. – Нужно разведать. А вдруг он кого-нибудь похитил. Какое-нибудь несчастное дитя у богатых родителей. Спрятал в пещере и пошел за выкупом.
Насмотрелся телесериалов… От них, как Алешка сам однажды загадочно высказался, больше отрицательных плюсов, чем положительных минусов.
Пока я пыхтел и возмущался, Алешка уже подвинулся, и я, сам не знаю как, оказался с ним рядом, у входа в пещеру.
Конечно, заходить в чужой дом без спроса – не очень-то красиво. Но тут был особый случай. Да и не дом это вовсе, а пещера.
– Шли мимо, – сказал Алешка ровным голосом, – гуляли сами по себе, а тут – пещерка. Как не заглянуть, да, Дим?
Алешка поднял с земли два камешка и постучал ими друг о друга.
– Есть кто-нибудь? Здравствуйте. Можно войти?
Ответа не было. Значит, можно. Никто ведь не сказал: «Нельзя!»
И мы, побаиваясь, готовые тут же дать деру, все-таки вошли.
В пещере было сумрачно, но когда мы шагнули вперед от входа, все стало видно. И ничего особенного здесь не было. Ни связанного пленника, ни кучи награбленного добра, ни склада оружия.
В глубине пещерки лежала охапка веток, покрытая байковым одеялом, в изголовье – небольшой рюкзачок. Возле него – чурбачок, на нем свеча в подсвечнике из консервной банки и пачка сигарет.
– Все ясно, – сказал Алешка, озираясь. – Это какой-то жулик здесь прячется. Пошли, пока он не вернулся.
Это разумно. И мы с облегчением вышли на белый солнечный свет.
Но вот что неразумно. Вместо того чтобы быстренько вернуться домой, под крылышко отставного Матвеича, мы, не сговариваясь, пошли в ту сторону, куда скрылся этот неизвестный пещерный житель.
Песчаный овражек становился все уже и мельче. Закончился незначительной тропкой, которая запетляла в лес. Здесь было повеселее. Если что – всегда найдется дерево, за которое можно спрятаться. И палка, которой можно отбиваться.
Между тем тропка все расширялась и уплотнялась, незаметно превратилась в дорожку, а дорожка влилась в настоящую дорогу со следами покрышек. А впереди, слева, среди корабельных сосен, нарисовался дворец Матвеича с круглым немигающим глазом на втором этаже. Все-таки он больше похож на маяк, чем на скворечник. Особенно своим круглым окном. Наверное, ночью оно, это окно, как добрый знак в темноте для заблудившегося человека.
Стало спокойнее. Алешка даже заскакал вприпрыжку.
Матвеич встретил нас, нахмурив брови. Оглядел с головы до ног.
– Почему приказ нарушили? – грозно спросил он.
– Мы не нарушали! – дуэтом выпалили мы.
– А карьер? Не врать! Улики налицо. Старого сыскаря не обманешь.
Мы переглянулись: какие еще улики?
– Песок на ваших кроссовках.
– А это с берега, – мгновенно нашелся Алешка. – Мы на озеро ходили.
– Песок на озере сырой, влажный, а на вашей обуви он сухой. Будете отпираться? Имейте в виду, что чистосердечное признание…
– … До добра не доводит, – закончил за него Алешка.
– Так: наряд вне очереди. На камбузе. Начистить картошки, сварить ее и открыть банку консервов.
– Две банки, – уточнил Алешка. – Кушать надо вдумчиво и обильно.
Естественно, что после этого инцидента мы ни словом не обмолвились о своей находке и о своих наблюдениях.
– Сами разберемся, – буркнул Алешка, когда мы пришли на камбуз. – Ты, Дим, почисть картошку, а я налью в кастрюлю воды. Я этого достоин.
Занимаясь картошкой, я все время ворчал на тему: на фига нам этот «неведомый» человек и его логово. Алешка молча и терпеливо слушал, поблескивая глазами. Что-то заготовил, сюрприз с последствиями. И я не ошибся.
– Дим, а что я там нашел! – Это было сказано торжественно. – Возле костра.
– Рубль, что ли?
Алешка сунул руку в карман, вытащил, разжал кулак. На ладошке лежал… пистолетный патрон.
Да, мы этого достойны!
Глава III
Дама Безе
Пока варилась картошка, Алешка вслух развивал свои догадки.
– Все ясно, Дим! Он никого не похитил.
Я не возразил.
– Все ясно, Дим! Он хочет на кого-нибудь покуши… то есть покуситься. – Поправился: – Он готовит покушение.
Мне стало интересно:
– На кого? На тетю Фросю?
Алешка на секунду задумался, согласился:
– Да, Дим, тут покушаться не на кого. Тут все люди мелкие. Не бизнесмены.
Я поднял крышку кастрюльки и потыкал картофелину вилкой.
– Все ясно, Дим. Он передумал покушаться. Ведь он патроны растерял.
– Один патрон, – напомнил я.
– Один у костра, а другие еще где-нибудь. В других местах.
Я открыл банку тушенки и подумал: он дурака валяет или что-то уже сообразил?
– Дай тушеночки-то, – сказал Алешка. – Не жмись для младшего брата.
Тушенка была хорошая. Свежая и вкусная. И пахла настоящим мясом.
– Дим… – начал Алешка с набитым ртом.
– Проглоти сначала. А то подавишься.
– Такой тушенкой не подавишься. Она сама в глубину проскакивает. Дим, будем держать его под контролем. Или нет – под шляпой… то есть под колпаком. И как только он добудет новые патроны, мы его повяжем. Дай тушеночки-то, не жмись.
Тушенка была хорошая. Свежая и вкусная.
– И, знаешь, Дим, пройдет один день… Или два. Наступит четверг или тридцать первое… И я тебе точно скажу, на кого он охотится, этот пещерный дикарь.
– А как ты узнаешь? – Я слил воду, снова поставил кастрюлю с картошкой на плиту.
– Элементарно, Ватсон. Кого он подстрелит, на того, значит, и охотился.
Я опять прикинул: дурака валяет или до чего-то додумался? Размял картошку и взял банку с тушенкой…
Точнее говоря – банку. Тушенки в ней уже не было. На дне банки катались две горошинки черного перца и прилип одинокий лавровый листочек. Хорошая тушенка.
Пришлось открывать вторую банку.
Тут как раз на камбуз пришел Матвеич.
– Надо чайку заварить. О! Здорово пахнет! – Он наклонился над кастрюлей. – Мое любимое блюдо. Только ты, Дим, зря пожадничал. Нужно было для вкуса и пользы пару банок туда ахнуть.
– Еще не поздно, – поспешил Алешка. – Дим, открывай вторую банку.
Третью, по-моему.
– Добрый гость всегда к обеду поспеет, – с улыбкой сказал Матвеич, когда на пороге кают-компании появилась уже знакомая нам дама с зонтиком.
Она трубно высморкалась у дверей, внимательно заглянула в платочек. (А что там может быть особенного?) Поставила в угол зонтик, положила веер на подоконник. И сняла шляпку вместе с рыжей прической. Оставив на плечах седую голову.
– Я, конечно, пардон, не совсем вовремя, но вы так очарова-а-а… распахлись своим блюдом на всю округу, что мне захотелось вас похвалить.
– Садитесь с нами, Матильда Львовна, – пригласил ее к столу Матвеич. – Похвалите нас за обедом.
– Прелее-е-е… Великоле-е-е… Можно я не буду снимать перчаток?
В Алешкиных глазах я прочитал: зонтик сняла, могла бы и рукави-и-и-чки снять. Но строгости и осуждения в его взгляде я не заметил. В его глазах прыгали веселые искорки.
Дама сразу же стала называть Алешку Алексом, меня – Димитрием, а к Матвеичу она обращалась по званию, с уважением: настоящий полковник. Чувствовалось, что они старые друзья.
– А меня, мальчики, можете звать тетушкой Тильдой. Прелее-е-е…
Мы дружно навернули тушеночки с картошечкой, причем тетушка Тильда от нас не отставала, кушала активно, но очень красиво, с ножом и вилкой, и успела за обедом рассказать нам свою творческую биографию.
Мы, вообще-то, мало что запомнили. Только то, что она – великая актриса и что она прожила на сцене большую жизнь. От молоденькой Софьи в «Горе от ума» («Вот Димитрий об этой пьесе, наверное, знает») до старой княгини Тугоуховской («оттуда же, Димитрий должен знать»).
Подчистив тарелки, мы перешли к чаю.
– А я об эту пору всегда пью черный кофе, – заявила тетушка Тильда. – Тяжелая пища так лучше усваивается в недрах творческой личности.
И мужчины пошли на камбуз, готовить черный кофе для недр творческой личности. Чтобы в ее недрах получше освоилась картошка с тушенкой.
Матвеич готовил кофе, Алешка хихикал. Но как-то неуверенно.
– Дим, она в носовой платок смотрит так, будто у нее из носа не… эти самые, а бесценные жемчуга капают.
– Отставить! – гаркнул Матвеич. – Тетушка Матильда – несчастная женщина. Она на гастролях, выступая осенью в летнем театре, схватила воспаление легких, а потом – хронический насморк. Ее уволили из театра – кому нужна актриса, которая без конца сморкается на сцене.
– Я понял, – сказал Алешка. – Она голодная. Я больше не буду.
– Да, у нее крошечная пенсия. А на ее руках еще и двое хвостатых: песик и кот. Она сама не поест, а уж их накормит. И, между прочим, все ее забыли. Никто ее не навещает.
Вот, подумал я, посмотреть на экране на этих актеров – какие они дружные и любящие: «Сю-сю-сю! Ах, как волнительно!» – а чтобы позаботиться об одинокой старушке – их тут нету. Им некогда, они себе недвижимость на Кипре строят.
– Пошли, – сказал Матвеич, снимая кофейник с плитки, – а то наша дама, наверное, заскучала.
Но дама Тильда не скучала. Она своим носовым платком азартно вытирала пыль со всех полок и подоконников, наводила порядок. И она очень обрадовалась чашечке кофе. Видно, не так уж часто ей приходилось его пивать.
– Кофе! – говорила она с восторгом, подняв чашечку на уровень глаз. – Арома-а-а… Изуми-и… Только настоящие полковники умеют варить настоящий кофе! Прелее-е-е… Я жду вас завтра с ответным визитом. Это будет чуде-е-е…
– Мы обязательно припремся, – пообещал Алешка. – Вы довольно прекрасная женщина. – И все-таки не удержался: – Обаяте-е-е…
Тетушка Тильда растаяла и вместо того, чтобы сморкнуться, промокнула платочком благодарные слезинки под глазками.
Когда она ушла, под зонтиком и обмахиваясь веером, Матвеич спросил:
– Видали? Очень нежное существо. Ее тут прозвали Дама Безе.
– Ни фига! – ахнул Алешка. – Та самая?
– Какая та самая? – удивился Матвеич.
– Ну та! Древняя! Которая оперу сочинила. Про тореадоров – смелее в бой.
– «Кармен», что ли? – Матвеич покрутил головой. – Ну, Алекс, ты даешь! Эту оперу про «смелее в бой» написал композитор Бизе. А «безе» по-французски – нежный поцелуй. И пирожное такое, воздушное. Вроде нашей дамы. Дошло? Или повторить?
– Врубился. – Алешка задумчиво покивал. – Только мне кажется, что наша воздушная Тильда такую оперу может устроить, что мало не покажется.
И он, как часто бывало, оказался прав…
После обеда Матвеич покурил и выгнал нас из дома.
– Мне работать надо. Книгу писать. А вы смотайтесь на рыбалку. Возьмите лодку.
– А где она? – спросил я.
– Пляжик вы нашли? А вот слева от него – заливчик, она там прячется. А справа, за мыском, где камыши кончаются, хорошее местечко – окушки там славно берут. Задание ясно? Приступайте к исполнению.
Лодку мы нашли без труда, в заливчике, и в хорошем местечке забросили удочки. Натаскали красноперых полосатых окушков.
Алешка вдруг забастовал:
– Я, Дим, не привык такую мелочь ловить. Я лучше вон там, с бережка, в кустиках, попробую.
Он закатал джинсы, забрал свою удочку, плюхнулся в воду – здесь мелко было – и скрылся на берегу, в кустиках. Там, где большая рыба водится.
Я еще посидел в лодке, довольно долго. Клев постепенно затихал, но все равно вокруг было хорошо и приветливо. Красивое озеро, синее небо, пахнет водяной свежестью и свежей рыбкой.
Тишина, безветрие, на водной глади даже ряби нет. Только у противоположного берега какое-то шевеление. Матвеич сказал нам, что когда-то там был пионерский лагерь, потом дом отдыха. Но и это почему-то не получилось. Теперь там отчасти все заброшено, а отчасти – лодочная станция. И там живет лодочник, который выдает всем желающим лодки напрокат. Но желающих тут так мало, что почти и вовсе нет. Да и до-браться до этой станции берегом довольно сложно. А по воде… Ну кто поплывет на одной лодке, чтобы на том берегу взять другую лодку?
Незаметно посвежело. Солнце уже клонилось к закату. Я смотал удочку и подогнал лодку к берегу. Алешки почему-то там не оказалось. Удочка была, прислоненная к деревцу, а братца не было. Что-то он застрял в кустиках.
Я посвистел, покричал. Нет ответа. Даже как-то беспокойно стало. Куда он делся?
Беспокойство уже сменилось тревогой, когда Алешка наконец вынырнул из кустов.
– Ты куда пропал?
– Я не пропал. Я на разведку ходил.
– А сказать не мог?
– А ты бы меня пустил?
Логично. Только что это за разведка? Я вопросительно глянул на Алешку.
– Да это… Посмотреть… На этого… На песочного дикаря. Как он там… Ну чего ты? Ну вскочило в голову…
В голову ему вскочило! Нашел словечко.
– А что? – возмутился Алешка. – Сам говорил: совсем из головы выскочило. А раз выскочило, то может и вскочить. У тебя выскочило, у меня вскочило. А если вскочило, то само уже не выскочит…
У меня уже в голове загудело от этих «вскочило – выскочило». Но все-таки стало интересно.
– Ну и как он там?
– Да никак! Он, Дим, спокойненько спал в своей пещере. И ни на кого не покушался. – Тут Алешка притормозил. – Если раньше не покусился. А теперь отсыпается.
– Ладно, пусть спит. Пошли домой.
Матвеич устало потянулся, вставая из-за стола. Пожаловался:
– Легче в сто раз какого-нибудь бандюгана повязать, чем книгу написать. Как улов? Будет уха?
– Будет, – пообещал я. – Наваристая. Где у вас перец и лаврушка?
– В шкафчике, над холодильником. Действуйте, товарищ кок. А товарищ юнга вам поможет. Это входит в его должностные обязанности.
– Это как? – расстроился Алешка.
– Разве ты не знал? Исторически юнга – помощник кока. На подхвате. Печь растопить, картошку почистить, кастрюли надраить, посуду помыть, помои за борт отправить…
Лешка уже не расстроился, а растерялся.
– Я лучше потом посуду помою. Когда вы спать ляжете.
Но он меня этим не разжалобил.
– Пошли, юнга, на камбуз, – сказал я. – Картошку строгать.
– Я лучше… – сделал он еще одну попытку, – я лучше тушенку открою. Пусть будет у нас мясная уха. Клево?
Мы его не поддержали, и Алешка понуро побрел за мной на камбуз.
Я разыскал специи, а в аптечке – марлевые салфетки. Почистил окуньков, заложил их в марлевый мешочек и опустил в кипящую воду. Уха будет с рыбой, но без костей.
– Картошка готова? – спросил я Алешку. – Почистил?
– Почти. Я ее уже как бы достал из ящика. Знаешь, как устал!
Я ему, уставшему, помог. Набрал картошки, почистил. Рыба к тому времени уже сварилась. Я запустил в бульон картошку, перец и лаврушку, и пока варилась картошка, разобрал рыбу, вытащив ее из мешочка. Выбросил косточки, а мясо отправил в бульон.
– Чего-нибудь получится, – сказал Алешка, облизнувшись. – Главное, чтоб моя картошка хорошо проварилась. А давай, Дим, пока она варится, баночку тушенки вскроем, а?
Я не стал ему отвечать, а, помешивая уху, молча показал ему фигу.
Когда по всему дому расплылся запах рыбного супа под названием «уха», на камбуз заявился Матвеич. И тоже облизнулся, взял ложку.
– Я, как капитан нашего корабля, обязан снять пробу. Посмотрим, чем кормят наш экипаж.
Он зачерпнул варево, поднес ложку к губам, причмокнул, проглотил. Задумался, шевеля губами. Будто задачку решал. Опустил ложку.
– Знаешь что, Дим? Налей-ка мне в мисочку. Что-то я с одной ложки не распробовал.
– И мне, – проговорил Алешка. – Мисочку. Пробу снять.
– Обойдетесь, – сказал я, закрывая кастрюлю крышкой. – Забирайте мисочки, ложечки и нарежьте хлеб. А я подам в кают-компанию уху.
Матвеич и Алешка переглянулись. Алешка Матвеича опередил:
– Я отнесу ложки! А капитан нарежет хлеб! Он этого достоин.
У хороших людей в доме всегда очень хорошо. Не только уютно, но и спокойно – это само собой. У хороших людей в доме чувствуешь себя, будто в доме своем. Не стесняешься, не скромничаешь. И за столом не ищешь свободное место. Где удобно – там и сел. Что тебе хочется – то к себе и подвинул. Сколько хочешь – столько и съешь.
Хорошее воспитание не в том, чтобы не пролить соус на скатерть, а в том, чтобы это сделал кто-нибудь другой.
В общем, мы дружно уговорили кастрюльку ухи. Не проливая соус на скатерть. Только Алешка время от времени ворчал:
– На обед – второе, а на ужин – первое. Ты нас уморишь, Димитрий.
– Вы этого достойны, – лаконично отвечал я.
Когда уха закончилась, Алешка сказал:
– Федор Матвеич, мы сейчас с Димитрием вымоем посуду, а вы нам за это почитаете свои мемуары. Про героическую борьбу с преступностью в прежние годы.
– Охотно! – Матвеич обрадовался. – Мне очень важно ваше мнение. И вы честно скажете: маленький плюс или большой минус.
– Скажем, – сурово пообещал Алешка. – Мало не покажется. Мы одному писателю, знаете, какую книгу написали! Он ахнул!
Матвеич немного завял. А мы собрали посуду и пошли на камбуз.
– Дим! – Алешка захлопал глазами. – Давай Матвеичу сюрприз сделаем. Он сядет нам свои мемуары читать, а мы ему под нос чашку с чаем! Клево?
Я пожал плечами, выразив согласие.
– Вот! Ты тогда быстренько посуду помой, а я поставлю чайник.
Матвеич взял со своего письменного стола стопочку исписанной бумаги, смущенно подровнял ее.
– Я вам, ребятки, про один интересный эпизод прочитаю. Как мы одного Ганса за жабры взяли.
– Он иностранец был, этот Ганс? – уточнил Алешка.
– Нет, не иностранец. Кличка у него такая была. От фамилии. Его фамилия была Гансовский. И его еще называли Окаянный Ганс. – Матвеич помолчал, а потом сердито добавил: – Гад он вообще-то был исключительный.
Мы забрались на тахту с ногами, Алешка пристроился к моему боку, а Матвеич сел за обеденный стол и положил перед собой рукопись. И начал читать. Монотонно, без выражения.
В комнате постепенно все заволоклось туманом серых стандартных слов, в котором совершенно заблудился интересный эпизод.
Я уже начал клевать носом, но тут Алешка, с силой сдержав зевок, сказал:
– Федор Матвеич, вы, как настоящий полковник, лучше расскажите нам все это своими словами. Ведь мы этого достойны.
– А я что, – растерялся Матвеич, – чужими, что ли, читаю?
Я понял, что надо поддержать и Алешку, и самого автора.
– Федор Матвеич, там у вас много всяких протоколов, документов, а самое главное за ними прячется.
Матвеич сердито сложил листочки в стопочку, пришлепнул ее ладонью:
– Вам же хуже!
Он посидел молча, задумавшись. А потом начал рассказывать. Медленно, не подбирая слов. Они у него как-то сами становились на свое место. И связывались между собой в плавный, яркий рассказ…
– Такое, ребятки, плохое дело случилось. Жестоко ограбили квартиру одного известного и знаменитого человека. Я вам его не назову, скажу только, что этот человек был гордостью нашей страны…
И зазвучали, глухо и размеренно, голоса из прошлого.
Вот только мы тогда еще не знали, что это прошлое перекинулось в наше настоящее и бесшумно, угрожающе бродит вокруг дома. Выбирая удобный момент, чтобы настоящее не стало будущим…
Глава IV
Окаянный Ганс
– Этот великий человек был известен всему миру. И по всему миру ездил, на гастроли. И везде его принимали с восторгом и дарили всякие подарки. Поэтому постепенно у него накопилась коллекция редких и очень дорогих вещей.
А человек он был открытый, доброжелательный и подарков от людей не прятал. Многие знали об этих его сокровищах. Я вот помню, были у него уникальные шахматы, ему подарил их премьер-министр одной страны.
– Из золота, что ль, шахматы? – спросил Алешка.
– Не только. Шахматная доска – из ценнейших пород дерева, а фигурки – ты угадал – золотые. Головки у фигурок – жемчужные. У черных – черный жемчуг, у белых – розовый. А короны у королей и ферзей – из бриллиантов.
– А ферзя – это кто? Фамилия такая?
– Королева.
– Королева Ферзя. – Алешка как бы на вкус попробовал это сочетание. – Клево звучит. А дальше?
– А дальше очень грустно. И гнусно. Квартиру великого человека ограбили. Когда он был на гастролях. Ограбили мастерски. И все самое ценное из квартиры исчезло. И не осталось никаких следов.
– Даже отпечатков пальцев на полу? – спросил Алешка, вспомнив молодость.
– Никаких отпечатков! Вор работал в перчатках.
– А вы бы собаку привлекли. Мухтара.
– В том-то и дело, что кражу обнаружили только через неделю. Тут уж даже Мухтар след не возьмет.
– Вы, конечно, растерялись…
– Мы, конечно, не растерялись. Мы, конечно, начали работать. По крохам, по капелькам стали собирать информацию. Сортировать ее и анализировать.
Рассказ Матвеича становился все интереснее. Не то что в письменном виде.
– Первую наводку нам дал наш эксперт-криминалист. «Ищите, ребята, – сказал он, – великого мастера по чужим замкам». Дело в том, что в стальной двери ограбленной квартиры стояли редкие в ту пору японские замки. Подобрать к ним ключи или отмычки было невозможно. И кроме того, если кто-то посторонний смог бы отпереть один замок, то остальные два автоматически блокировались.
– Вторую наводку нам дал тот же эксперт. «Этот парень разбирается в электронике. Сигнализацию он отключил профессионально…» Ну и дальше, собрали мы все, что накопали, как говорится, до кучи. Нарисовался нам предполагаемый облик преступника. Умелец по замкам, знаток электроники, неоднократно судимый; недавно освободился по отбытию наказания. И вот по своим каналам, по картотекам отобрали мы подходящие кандидатуры. И стали их кропотливо проверять. А было их около ста человек.
Матвеич отхлебнул остывшего чая, помолчал, видимо, вспоминая ту тяжелую работу.
– Да, значит, сортируем. Отпадает, отпадает, отпадает… Этот, к примеру, порвал со своим черным прошлым, этот уже опять сидит (сел еще до кражи), этот лечится в больнице, а вот эти, хоть и подходят по всем параметрам, но в Москве в то время не были – железное алиби…
– А вам надо было еще, знаете, что… – начал было советовать Алешка. И Матвеич его тут же понял:
– Сделали, Леша, сделали! В первую очередь! Составили подробное описание всех похищенных вещей и предметов и разослали по всей стране, во все отделения милиции. Надеялись, что где-нибудь что-то из украденного, как мы говорим, всплывет. Ведь ясно же, что этот окаянный жулик не для того все эти чудеса украл, чтобы у себя дома по полочкам расставить. И любоваться на них весенним вечером. Для него это были деньги. Чтобы не ходить каждый день на работу, а ходить каждый день в ресторан – на большее у него фантазии не хватало. Но нигде, ребята, ничего не всплывало. Жулик оказался терпеливым…
– Не спешил в ресторан, да? Решил затаиться, пока все утихнет.
– Точно.
…За этим интересным рассказом мы и не заметили, как наступил поздний вечер. В открытое окно потянуло прохладой и сыростью. И было очень тихо, даже сосны не шумели своими кронами. Только лягушки где-то на берегу квакали.
– И мы продолжали работать. Просеяли, как говорится, всех подозреваемых, проверили каждого. И сошлось все на одном – на Окаянном Гансе. Он и умелец был – золотые руки, и в электронике разбирался, и в Москве, по нашим данным, как раз находился в то время, когда была совершена кража. Объявили мы его в розыск и… – Тут Матвеич спохватился: – Батюшки, время-то! Отбой на судне! Марш по койкам!
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/valeriy-gusev/vrag-iz-proshlogo/) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.