Привет, счастье!
Сергей Серванкос
Я – счастливый человек! В этой книге постараюсь объяснить почему я в этом уверен. Понятие счастья настолько неоднозначно, что многие могут назвать моё счастье, как и всю мою книгу, полнейшей глупостью. Однако, счастье это внутреннее состояние человека, которое невозможно скрыть. Так или иначе оно проявляется в жизни человека. Счастье, как и шило в мешке, не спрячешь от других.
Привет, счастье!
Сергей Серванкос
Иллюстратор Сергей Серванкос
© Сергей Серванкос, 2024
© Сергей Серванкос, иллюстрации, 2024
ISBN 978-5-0062-1573-3
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Вступление
Здравствуй, дорогой читатель!
Сразу объясню, почему считаю тебя дорогим. Во-первых, не так много сейчас людей осталось, которые читают книги. Во-вторых, я уверен, что тебя привлекло слово «счастье» в названии книги, а не имя автора. Человек, стремящийся к счастью, дорог в моих глазах.
Почему люди ищут счастье и стремятся к нему? Лично я считаю, что с такой потребностью нас создал Бог, но люди удалились от источника счастья. А почему так мало счастливых людей вокруг? Опять же моё личное мнение, что не там они ищут своё счастье.
Я – счастливый человек! В этой книге постараюсь объяснить почему я в этом уверен. Понятие счастья настолько неоднозначно, что многие могут назвать моё счастье, как и всю мою книгу, полнейшей глупостью. Однако, счастье это внутреннее состояние человека, которое невозможно скрыть. Так или иначе оно проявляется в жизни человека. Счастье, как и шило в мешке, не спрячешь от других.
Сегодня, 9 мая 2022 года, я сижу один в двухместной камере 200-летней тюрьмы с поэтическим названием «Белый Лебедь». Метрах в двухстах-трёхстах от меня на площади Ленина возле Астраханского Кремля, стены которого я вижу сквозь чугунную решётку, проходит праздничный митинг и военный парад. Не могу судить счастливы те, кто в это сырое, необычно холодное для наших мест, утро собрались на площади, но лично я счастлив! Почему? Почему, сидя в тюрьме на исходе жизни, человек счастлив? Для кого-то ответ очевиден: либо он ненормальный или блаженный, как сейчас понимают старославянский вариант слова «счастливый», либо у него была очень счастливая жизнь. Тогда чему радоваться, если она заканчивается? Так что первый вариант для большинства более предпочтительный. Как бы там ни было, лучше меня оценить моё счастья никто не сможет. Не придумали пока такой прибор, который показывал бы уровень счастья человека.
Эту книгу я задумал сидячи здесь, как ответ на выше поставленный вопрос: Почему я счастлив, сидя в тюрьме? Ты, дорогой читатель, можешь закрыть, отложить то, что держишь в руках или видишь на экране до лучших времён или насовсем, но не пытайся путём открытия последней страницы узнать ответ на вопрос. Признаюсь сразу – ответ придётся дать тебе самому, потому что тот, что написан в заключении, по сути, порождает только новые вопросы. А чтобы на них ответить, надо прочитать всю книгу и попытаться понять моё счастье.
Как видишь, дорогой мой читатель, я честен с тобой с самого начала и буду таковым на протяжении всего повествования. Это будет в основном рассказ о моей жизни, о жизни встречавшихся мне людей. Что-то я постараюсь рассказать, полагаясь на свою несовершенную память, которой с детства не страдаю, что-то можно будет проверить документально. Постараюсь сделать чтение максимально интересным, а моё счастье максимально объёмным, поэтому буду писать не только о том, на чём оно росло, но и немного о том, что сдерживало его рост.
По профессии я художник, поэтому буду стараться насыщать тебя, дорогой читатель, зрительными образами, чтобы моё счастье обрело реальные очертания в твоих глазах. К сожалению, краски у меня отобрали, поэтому моё счастье будет только в допустимых для тюрьмы чёрно-белых цветах. Но я рассчитываю на твою фантазию, мой дорогой читатель, и верю, что ты раскрасишь его правильно.
Ещё я люблю юмор, так что не рассчитывай на слишком серьёзную тягомотину с философскими размышлениями. Я такое сам не читаю и не хочу других утомлять подобным чтивом. Ещё хочу поделиться с тобой, мой дорогой читатель, тем, что согревает меня и ободряет здесь в тюрьме – это многочисленные письма от моих друзей со всего мира. Я буду заканчивать каждую главу выдержкой из такого письма, а начинать каждую главу будет выдержка из самого моего любимого письма, без этого Письма моего счастья не было бы.
Очень надеюсь, что твоё чтение на этом не закончится. Ну, а если ты всё-таки решишь почитать что-то другое, то хорошего тебе дня или ночи и всего самого доброго!
«Любимому деду! Будь сильным и выноси всё, как конь» Аллочка» (от внучки)
Глава 1
Начало и родители
Эпиграф к главе: «Я сделаю так, что беременность будет причинять тебе сильную боль, ты будешь рожать детей в муках» (Бытие 3:16)
Ты ещё здесь, мой дорогой читатель? Спасибо! Приятно иметь дело с теми, кто любит читать. Обычно это очень интересные люди. Во-первых, они много знают. Во-вторых, умеют думать. В-третьих, с ними всегда есть о чём поговорить. Так что, чего тянуть кота за хвост, начнём поиски моего счастья, пока кот не начал царапаться.
Любое начало лучше всего начинать с начала. Родился я в прошлом веке. Всё пишу со слов очевидцев, поскольку я хоть и присутствовал и даже участвовал во всём этом, но ничегошеньки не помню. Явно одно, тогда я точно не был счастлив, потому что ничего ещё не осознавал.
Итак, не задолго до полуночи 10 июня 1961 года в районной больнице рабочего посёлка Елань Сталинградской (тогда) области рожала молоденькая, симпатичная женщина. Это были её первые роды. В те годы не любили кесарить всех подряд, а предпочитали, чтобы всё было естественным и натуральным. Вот и я пытался выбраться на свет, как полагается. Однако, путь был хоть и коротким, но очень сложным для меня.
Когда для моей мамы всё закончилось, она не услышала полагающегося приветствия от своего малыша. Мёртвый ребенок – такое к сожалению бывает. Не знаю подумала она так в ту минуту или нет, не любила вспоминать об этом. Так или иначе, но я не дышал, когда появился на свет. На голове у меня был огромный отёк, лицо и тело было покрыто багровыми синяками, отчего я был больше поход на гуманоида из фантастического фильма, чем на человеческого детёныша.
Первая благодарность, которую я так и не передал лично – это огромное спасибо врачам и акушерам той больницы! Своим хладнокровием и мастерством они заложили первый камень в фундамент моего счастья, не дав моей жизни прерваться так и не начавшись. Через несколько минут их героического труда я закричал. Было это уже 11 июня – день моего рождения.
Но счастье опять отвернулось от меня вместе с мамой, когда ей показали вопящего гуманоида. Мама не рассказывала, как она провела остаток ночи. Я уверен, что она долго плакала, а потом обессиленная уснула. Она не помнит сколько проспала, но когда проснулась и вспомнила об ужасной ночи, то первое что ей пришло в голову это опять увидеть меня и покормить. Поэтому она попросила принести ей ребёнка. Старая акушерка на эту просьбу язвительно сказала, что меня отдали в дом малютки, где все отказнички лежат. Мама разрыдалась и стала требовать вернуть сына. Она у меня хоть и маленькая росточком, но очень боевая. В детстве росла с братьями, и любила быть свойским «парнем» среди мальчишек. Чтобы больше не издеваться над несчастной мамочкой, ей принесли кулёк с пучеглазым, симпатичным карапузом.
– Это не мой ребёнок! – возмутилась мама, хотя очень завидовала той, кто его родила, – Принесите мне моего уродца!
– Твой, твой, – улыбаясь, сказала старая, добрая акушерка и добавила, – Всем бы таких «уродцев»!
Врачи постарались на славу: отёк сошёл, краснота и синева превратились в розовый румянец, а я видимо уже что-то соображал, но ничего не помню. Так что, уж прости, дорогой мой читатель, за столь важный пробел в моём счастье. Зато я точно знаю, что мама была на седьмом небе от счастья, и слёзы бежали по её щекам и капали на моё личико. Но мне было не до чего, потому что я усиленно сосал очень вкусное молоко. Я конечно этого не помню, но всё было именно так, потому что даже в два года я не отказывал себе в счастье приложиться к маминой груди, когда в нашей семье появилась не столь прожорливая сестрёнка, и я с превеликим удовольствием помогал ей в трапезе.
Мой папа был сильным, красивым и высоким. С его плеч я мог видеть намного дальше и чувствовал себя неким былинным богатырём и великаном. Хотя я сильно боялся высоты, но в папиных могучих руках чувствовал себя, как за каменной стеной во время сильного ветра. Это я уже помню и то счастье и радость, которые испытывал в кругу своей семьи.
Помню, как мама часто уезжала в город на сессию. Что это такое я тогда не знал, но для меня сессия была злейшим врагом, отбиравшим у меня мою любимую мамочку. Помню, что она всегда возвращалась с множеством подарков, один из которых мне особенно запомнился – это большой шестигранный двухцветный карандаш, наполовину синий, наполовину красный. Он прекрасно рисовал не только по бумаге, но и по стенам. Правда за такие художества иногда перепадало от руки, дающей не только подарки, но и подзатыльники (я бы их назвал помягче, потому что обычно мама шлёпала намного ниже затылка).
Однажды мама взяла нас с сестрёнкой Ларисой с собой на сессию. Мы жили в Волгограде в частном секторе у строгой, как мне тогда казалось, бабы Усти. Без мамы всё и все вокруг были строгими и угрюмыми. Я был несчастен. Очень хотелось побыстрее уехать из города к папе в наше маленькое село, в наш любимый дом и весёлый двор, где радостно и хорошо в любую погоду.
Вечером, когда мама возвращалась с ненавистной сессии, мы с сестрёнкой скакали вокруг неё, как племя аборигенов вокруг костра, визжа от радости. Мама обычно приносила мороженое, которое я не очень любил. Зато Лариса съедала его на лету и тут же принималась клянчить остатки моего. Я любил сестрёнку, хотя она и доводила меня часто своими «почему?», поэтому всегда был рад доставить ей удовольствие и специально ел помедленнее, чтобы порадовать Лору, когда она уговорит свою порцию. А по выходным, когда мама водила нас гулять, и Лариса видела продавца мороженого, она начинала монотонно шептать, так чтобы я слышал: «Хоцю морожено!» и я подходил к маме и просил купить нам мороженое. Сестрёнка смачно накидывалась на свою, а потом на мою порцию, а мне было хорошо от той радости, которой сияло её, перепачканное сладким мороженым, личико. Ещё тогда я понял, что тебе хорошо, когда хорошо тем, кого ты любишь.
Первые годы моей жизни прошли в такой радости, когда стакан газировки с малиновым сиропом раскрашивал жизнь во все цвета радуги. Это не юпи разведенное в стакане, а очень сладкий натуральный сироп налитый в гранённый стакан приветливой тётенькой в белом фартуке, которая на твоё «спасибо!» обязательно улыбнётся и скажет: «На здоровье, мой касатик!». Я плохо помню грустные моменты, но никогда не забуду поездки на телеге, когда развалившись на душистом сене я мог смотреть в синее небо, а рядом спина папы, напоминающая о том, что ты под надёжной охраной и что тебя любят те, кого любишь ты.
Да, дорогой мой читатель, в начале своей жизни я был счастлив – это очевидно! Иначе я бы написал о всех своих несчастьях, которые не помню, но о которых мне рассказывали родители. Вполне достаточно того, что было при рождении и маминых сессиях, чтобы понять, что в то время омрачало моё счастье. Но опять же, я был настолько мал, что не понимал счастлив я или несчастлив. У меня было всё, что нужно для жизни: любящие родители, которые хорошо заботились обо мне, любимая сестрёнка, дом, одежда, пища. Я просто жил и был этим вполне доволен.
Если я тебе ещё не надоел, мой дорогой читатель, то в следующих главах я расскажу о своём более сознательном детстве, о школе и о том, как на моё счастье влияли коллектив и обучение.
А теперь в качестве бонуса небольшой стих из тюремного периода поэта Серванкоса и небольшой отрывок из одного письма, полученного в тюрьме от моих друзей.
Мама и папа, скучаю по вам.
Снова печально машу голубям,
что прилетают с приветом от вас.
Спите вы в памяти Бога сейчас.
Я возвращаюсь в детские дни,
Где безмятежно воркуют они.
Папа их потчует сытным зерном.
Мама печётся о доме родном.
Юля с Ларисой меняют наряд.
Не было краше в Цареве девчат.
Я же гонял с пацанятами мяч
И был спецом в решеньи задач.
Где бы я ни был, когда б не пришёл,
Здесь меня ждали радушье и стол,
Возле которого наша семья —
Гаванью счастья в то время была.
Мама и папа, вновь встречи я жду.
Будет веселье и в нашем роду
В день, когда Бог всех пробудит от сна,
И вся земля расцветёт, как весна.
«Брат, мы просим небесный отец дават тебе дальше сил, чтобы твоя вера была крепкой и не терял радости, несмотря на гонения» (из США)
Глава 2
Детство, садик и дом.
«Иисус вернулся с родителями в Назарет и был им послушен» (Луки 2:51)
Мои родители поженились ещё будучи студентами сельскохозяйственного техникума. Я не стану отводить целую главу этой важной составляющей моего счастья, потому что это два краеугольных камня, на которых оно строилось и благодаря которым оно состоялось. Так или иначе почти во всех главах своей книги я буду вспоминать о тех, кто дал мне жизнь, точнее благодаря кому я появился на свет. Тогда я ещё не верил в Бога, и родители были моим Богом.
Получив назначение после окончания техникума, молодожёны переехали в село близ Елани, где я и родился, а потом они вернулись в Дубовский район (техникум, в котором они учились, находился в г. Дубовка Волгоградской области) и поселились в малюсенькой деревеньке с вполне обычным для Российской глубинки названием – Семёновка. Молодым специалистам дали ключи от нового панельного дома стандартного образца. На долгие годы дома подобного типа стали для меня самыми уютными и самыми желанными. В них жил я, наша семья и моё Счастье.
Жизнь в Семёновке была не из лёгких. Электричество было только по вечерам и ранним утром, когда заводился местный агрегат, вырабатывающий ток. Он часто ломался и я помню, как зажигали настольную керосиновую лампу. У неё был очень забавный фитилёк, который горел оранжево-жёлтым пламенем и слегка коптил чёрным дымом. Я обожал наблюдать за этим чудом. Пляски огонька в лампе были одним из любимых развлечений, поэтому мне нравилось, когда ломалась местная электростанция и вся наша семья собиралась возле забавного плясуна. В эти минуты я был счастлив.
Папа и мама всегда нам читали русские народные сказки по вечерам. Мы с сестрёнкой очень любили их слушать. Сразу после ужина начинали клянчить, чтобы нам почитали. Чаще всего читал папа. Он любил изображать героев сказок, меняя голоса при чтении. Нам с Ларисой очень нравилось, когда он читал.
Мама часто хлопотала на кухне, поэтому читала реже. Однако, ей самой не особо нравилось читать вслух. К тому же под конец дня она так уставала, что просто засыпала во время чтения, а мы с Ларисой дёргали мамочку за платье и просили читать дальше. Мама просыпалась, перелистывала страницы до конца сказки, тяжело вздыхала и, вернувшись к тому месту, где заснула, опять начинала читать.
Мы обычно сидели втроём на кровати: чтец посередине, а мы с сестрёнкой по краям. В эти минуты мне было хорошо и я испытывал блаженство. Когда читал папа, мама чаще всего была на кухне или уходила почитать что-нибудь своё, а ещё она училась в институте и делала уроки. Когда читала мама, то папа обычно сидел рядом и что-нибудь чинил. Помню, как он штопал наши валенки зимой, а летом мы бегали босиком, поэтому летняя обувь не изнашивалась и не рвалась. Другое дело валенки. Зимы в то время были настоящими, с трескучими морозами и снежными метелями, поэтому валенки были основной обувью в эту пору и латать их приходилось часто. Я прекрасно помню весь ход починки, потому что очень часто с превеликим удовольствием его наблюдал. Папа умело работал иглой и шилом, а ещё он запаивал мелкие дырочки, поджигая мамины старые капроновые чулки и капая плавящимся капроном на отверстия в валенке. Однако, если бы в то время спросили, чего я хочу больше: слушать сказки или смотреть на починку валенок, то мой выбор пал бы на сказки. Мне повезло, такого выбора у меня не было ни разу. Я получал и то и другое: мама читала, папа чинил валенки, а я мог и слушать, и смотреть.
А ещё папа рисовал голубей. Он с детства разводил этих красивых птиц и в нашем дворе всегда были голуби. Папа рассказывал, что у него даже на флоте в кубрике были голуби. У нас они жили на чердаке, и папа часто брал нас с Лорой туда полюбоваться голубями, посмотреть на птенцов. Он часто показывал нам, как поит голубей из своего рта, какие у них красивые крылья и хвосты. Папа сильно любил голубей. Зимой мы часто сидели с ним у окна и наблюдали, как голуби гоняют воробьёв, которые воруют у них корм. У папы была общая тетрадь в клеточку, где он собирал этикетки от спичечных коробков с изображениями голубей. В ней же он рисовал своих любимцев цветными карандашами. У каждого голубя было своё имя. Под рисунком шло описание характера и повадок этого голубя. У нас с Лорой был любимчик по кличке Клоун. Это был очень потешный рыжий голубь. Однажды зимой он решил выдернуть примёрзшую соломинку и усердно тащил её клювом, но она постоянно срывалась, а Клоун, поскальзываясь на льду, потешно падал под наш с Ларисой оглушительный хохот. После этого случая любое появление Клоуна вызывало у нас смех.
Я с детства не люблю ремонты в доме. Это всегда беспорядок и всё некрасиво и не на месте. Но один ремонт я запомнил. С обоями в те времена было напряжённо. Для того, чтобы их купить, надо было ехать в Дубовку почти за 100 км, поэтому стены чаще всего белили или красили. В тот памятный ремонт папа решил нам с Лорой сделать подарок и нарисовал над кроватью картину. Это был витязь в тигровой шкуре или Давид, убивающий льва, а может Самсон. Я не помню, кто там был, но было очень красиво и мне захотелось научиться рисовать, как папа. Он посоветовал мне больше срисовывать и стал учить меня рисовать. Я до сих пор помню его уроки. Кроме увлечения рисованием я ещё стал собирать спичечные этикетки, фантики, а чуть позже ещё и марки. Помню, как я клеил свои трофеи в тетрадку, намазывая их варёной картошкой, которая в те времена заменяла бумажный клей. Сколько я поел картошки при этом, я не помню, но люблю её до сих пор.
Какое детство без наказаний? Библия отвечает – несчастное! Она объясняет почему: тех, кого не наказывают – не любят (Притчи 3:12). сейчас я хорошо понимаю, что так оно и есть, но в то время мне совсем не нравилось, когда нас ставили в угол, а бывало и ремнём обхаживали – это было больно. Мне хватило одного раза, чтобы запомнить надолго, поэтому я стал думать, как не доводить родителей до такого проявления любви, то есть до ремняприкладства. Очень скоро мои размышления привели к выводу, что когда делаешь всё, как велят папа и мама, то получаешь не ремень, а похвалу и гостинцы, а когда своевольничаешь или, хуже того, делаешь всё наоборот – жди неприятностей. С неприятностями я так и не подружился, поэтому старался слушаться родителей и после, того одного раза, был лишён «счастья» получать ремнём по попе. О чём до сих пор ничуть не жалею.
Ещё одно важное звено в моём счастье – это гости. Однажды поздно вечером к нам приехала папина сестра с мужем из Украины. Было весело и нам с Ларисой очень нравилось, когда приезжали гости. С тех пор гости в доме – это счастье, правда, если они не живут у тебя больше месяца.
Приближалось время мне идти в школу и мы переехали в Усть-Погожье. Это была более крупная деревня в двух километрах от Семёновки. В ней были школа, клуб и садик. Садик – ещё один мой злейший враг, после сессии. Только этот был ещё хуже и страшнее – он не маму забирал, а меня самого у мамы и папы на целый день. Первое время я пытался от него сбежать, но, постояв за это вечером в углу, понял, что придётся терпеть этого САДиста. Сразу скажу, что давалось мне это с трудом, я так и не привык к нему. Из всех воспоминаний об этой поре сохранилось одно светлое пятно – это гусиное перо, которое я нашёл на прогулке и сделанная мою из него свистулька, которую этот изверг в лице строгой воспитательницы у меня отобрал и выбросил в мусорное ведро. Так что садик напрочь вычеркнут из моей памяти. Мой вывод окончательный: садики не способствуют росту счастья, а наоборот, они угнетают его.
Ты ещё здесь, дорогой читатель? Я очень рад этому! Как видишь мне повезло. У меня не было много игрушек в детстве, долгое время не было даже телевизора, а когда он появился, то там так редко показывали мультики, что счастье от него только росло. Кроме телевизора не было телефонов и компьютеров, ворующих время у счастья, как матёрые воры-рецидивисты. Зато было время кататься на велосипеде, играть в лапту и чижа, плавать на плоту. Не было чипсов и сухариков, но зато была настоящая пекарня, от которой на всю деревню стоял аппетитный запах, а мы, как воробьи, налетали на лоток выдачи хлеба после его загрузки и собирали пригоршнями очень вкусные, ещё не успевшие остыть, крошки. Поэтому моё счастье росло в комфортных условиях.
А дальше – школа, но об этом в следующей главе. Очень надеюсь, что ты её тоже осилишь, мой дорогой читатель! Спасибо за прочтение этой! В заключении маленький поэтический приз – незатейливая песенка, сочиненная здесь в тюрьме, а потом одна важная истина из письма.
Львы мурлыкают, как кошки
И ластятся у ног моих.
Зарешёчены окошки
В казематах краснокаменных.
Печь огнём не опалила,
И осел табачный дым.
Бог даёт не мерой силы.
С ним любой непобедим.
А ещё живёт надежда
В сердце радостном всегда.
И открыта щедро дверца
В Божьих истин закрома.
«Друг мой, ты – особенный! Не верь тем людям, которые твердят, что это не так. У Бога нет копий, ты – Его ручная работа и при этом очень любимая» (из России).
Глава 3
Школа и коллектив
«Не отвергай мудрость, и она будет защищать тебя. Люби ее, и она будет оберегать тебя» (Притчи 4:6)
«К тому-то и тому-то (текст условный) будьте готовы!» – звонко выкрикнула пионервожатая в красном галстуке, и мы дружно ответили: «Всегда готовы!» 22 апреля 1970 года я стал пионером. Помню чувств гордости за себя, за свою Родину, и радость, с которой я получал поздравления от мамы и папы. Помню праздничный ужин по этому поводу, гордость красным галстуком, который я с удовольствием носил в школе.
До пионеров были октябрята – славные ребята, но звездочку не надо было каждый день завязывать в особый узел, поэтому я о ней почти не вспоминал. Зато я очень хорошо до сих пор помню Елену Андреевну Султанову – мою любимую учительницу. Она была у меня не первой.
Я пошел в школу в Усть—Погожьем. Помню огромный букет цветов, за которым я прятался от окружающих, и угрюмую, строгую учительницу, потому что она была пособником школы, которая вслед за сессией и садиком стала воровать мое счастье. Хотя, здесь стали появляться проблески надежды. Например, уроки рисования. Выяснилось, что я рисую лучше всех. Это было вдвойне приятно, ведь в нашем классе два ряда парт занимали первоклашки, а третий – третьеклассники. Да, тогда такое практиковалось в деревенских школах – на два класса один учитель, да еще угрюмый и строгий к тому же.
Отучившись первую четверть, родители решили переехать в Ленинский район этой же области в село с необычным для СССР и Ленинского района названием – Царев. Как потом выяснилось, мне довелось жить в бывшем уездном городе, основанном на месте бывшей столицы самой огромной империи за всю историю человечества – Сарай-Берке – обители татаро-монгольских ханов, завоевавших в свое время почти весь мир.
В Цареве школа была огромной. Двухэтажное здание царской гимназии после усть-погоженского блочного барака казалось величественным дворцом. Просторные коридоры, светлые классы, вместо чернильниц и перьевых ручек, которые постоянно ставили кляксы в мои тетрадки, что счастья не добавляло, были шариковые ручки. А вместо тетрадок в линейку были тетради в косую линеечку, которые значительно улучшали мой корявый почерк. Первых классов было аж два: «А» и «Б». У каждого был свой класс и своя учительница. У нас была самая добрая учительница на свете. Так считали все в моем новом классе, а было нас около 35 человек. Елена Андреевна возилась с нами, как квочка с цыплятами.
Три первых года школа немало добавила к моему счастью. Но было и горе, когда Елена Андреевна попрощалась с нами в конце 3 класса. Я шел домой и плакал.
Став пионером, я уже не лил слезы так запросто у всех на виду, потому что стал серьезнее и еще более ответственным. На всех линейках меня хвалили, вручали подарки и грамоты. Ни один праздник не обходился без моего участия в популярных тогда литмонтажах. Приходилось заучивать много четверостиший, а потом памяти не хватало на стишки по школьной программе, за которые частенько получал двойки, потому что просто забывал их выучить. Короче, школа была вычеркнута из моих злейших врагов, и только по утрам, когда учился в первую смену, я проклинал ее про себя, да и то только до начала уроков. Хотя, даже здесь мне повезло, потому что с 3 по 8 класс я учился во вторую смену и мог спать до обеда.
В школе было интересно, я любил учебу. К тому же, мне повезло с учителями. Почти всех своих учителей я помню до сих пор. К сожалению, многих из них уже нет в живых, но я верю в воскресение мертвых, праведных и неправедных (Деяния 24:15), поэтому с уверенностью смотрю в будущее и очень надеюсь еще поучить своих учителей тому, что сам узнал из Библии. Очень хочу так их отблагодарить за то, что они в меня вложили. Про Елену Андреевну я уже писал, а теперь вспомню еще о четверых, хотя я мог бы целую книгу о них написать, а может, еще напишу, какие мои годы! Наша школа была одна из немногих, где мужчин-педагогов было больше, чем женщин. Например, были годы, когда все предметы, кроме английского языка, у меня вели исключительно мужчины. Вот о них и поговорим. Точнее, о некоторых из них.
Итак, первый – это Игумнов Вячеслав Иванович. Его смело можно назвать учителем с большой буквы. Так, как учил он, можно смело описывать в методичках для обучения тех, кто решил стать учителем. Ты любишь алгебру и математику, мой дорогой читатель? Если да, то мы с тобой уникумы, потому что за всю свою педагогическую карьеру больше не встретил таких любителей. Другое дело труды, физкультура и пение с рисованием. Мало кто любит алгебру, но я любил, потому что Вячеслав Иванович умудрялся даже безнадежным двоечникам объяснить, как решать сложные уравнения. Он никогда не заставлял учить наизусть правила и формулы, но очень много внимания уделял практике и разъяснению, как этими правилами и формулами пользоваться при решении задач. На его уроках постоянно использовались разные наглядные пособия и приспособления, часто придуманные и сделанные самим Вячеславом Ивановичем. Кроме того, он был моим соседом по улице, что позволяло часто общаться с ним дома.
Александр Иванович Анисимов – учитель физики и наш классный руководитель. У него я учился не физике -алгебра затмевала физику и химию в моей учебе. У него я учился тому, как увлечь ребят, казалось, самым скучным делом. Например, обязательные в те времена политинформации. После того, как он проводил этот формальный для многих пункт школьного расписания, я стал смотреть «Международную панораму» по телевизору! Вот так можно зажечь интерес там, где им и не пахнет.
Николай Антонович Евглевский – учитель рисования и трудов. Его знаменитая фраза: «Мальчик, я тебя сейчас расчешу!» и настораживающее постукивание щеткой для чистки верстаков по широкой мозолистой ладони ясно давало понять, чем будет производиться расчесывание. Ну, а на рисовании и черчении, где расчесок не было, в ход шли богатырские руки Антоныча, как мы его величали меж собой. Он был огромным и очень сильным, поэтому обычно шел через класс к озорнику напрямую, раздвигая парты вместе с учениками. При этом он высказывал своё тайное увлечение фигурным катанием, потому что обычно говорил: «Сейчас, мальчик, ты у меня сделаешь из класса двойной тулуп!» В итоге получались даже четверные, так что у нас в школе четверные крутили не хуже, чем у Тутберидзе. Я его помню больше за то, что он привил мне любовь к труду и творчеству. Николай Антонович любил творить и заряжал нас своей любовью.
И последний, о ком я хотел вспомнить, – это Александр Васильевич Бурьянов – молодой учитель физкультуры, позднее ставший моим другом. Саша научил меня играть в футбол, волейбол и хоккей. Он заложил в меня новую мечту – стать спортсменом. Эти и другие учителя нашей школы зародили во мне еще одно желание – стать учителем. Об этом тоже будет отдельная глава.
А пока вернемся в наш класс. Он был очень дружным. Даже спустя сорок лет мы находим время иногда собираться вместе, чтобы вспомнить былые годы. Ведь в нем я себя когда-то чувствовал, как в семье. Тогда мы не делили друг друга по национальности и материальному достатку. Все были одинаковые, но, в тоже время, такие разные. От этого жить и учиться было очень интересно!
Помню совместный поход с ночевкой в соседнее татарское село. Мы были с параллельным классом. С ними было весело и увлекательно, но свой класс, как рубашка, – ближе к телу. Я до сих пор помню всех поименно, хотя прошло уже более 45 лет, как мы расстались.
Когда я стал комсомольцем, то в моем счастье завелась червоточинка. Мне стало казаться, что это не настоящее. Что-то во всех собраниях и комсомольских делах было искусственное с ощущением того, что это надо делать, потому что так надо, а зачем – так толком никто и не объяснил. Такие чувства не покидали меня все время, пока я был комсомольцем. А был я им очень долго, поскольку в морской пехоте служил секретарем комсомольской организации реактивного дивизиона. В школе даже воодушевляющие речи нашего комсорга Веры Сахновой не вдохновляли на подвиги. Хотя становилось стыдно, но ничего поделать с собой не мог. Я больше всего не любил притворяться тем, кем не был на самом деле. Комсомольцем я значился, но так им и не стал. А значок висел себе и висел на моей рубашке, его тоже не надо было завязывать в особый узел.
Закончилась моя школа в 1976 году. После восьмого класса, сдав успешно экзамены и получив аттестат всего с четырьмя четверками и остальными пятерками, я поехал поступать в художественный техникум осуществлять свою давнюю мечту – быть художником-мультипликатором. Для начала надо было стать хоть каким-то художником. Мама повезла меня в Украину, в Прикарпатье, учиться на резьбяра. Само собой, когда спешишь к мечте, не особо смотришь на то, что оставляешь позади. Однако, это уже другая история. И, если я тебе еще не надоел, мой дорогой читатель, то жду в следующей главе. А сейчас, как обычно, бонус за прочитанную – небольшой стих из тюремных зарисовок и отрывок из письма того же периода:
Небо утонуло в синей глубине.
Облака осели на крутой горе.
Остывает вечер на углях костра,
Расправляет Млечный ночные паруса.
Мастер постарался и шедевр создал,
Подарил эмоций, восхищенья шквал!
Сколько ни любуйся, сколько ни смотри —
Не вместить мне в сердце всей его любви!
«Шестилетний сын ничего не понимает из того, что говорит его годовалый брат и спрашивает: «Мам, а ты уверена, что он русский?» (из Сибири)
Глава 4
Дедушка, бабушка и каникулы
«Помню твою искреннюю веру. Такая вера вначале была у твоей бабушки Лои?ды и у твоей матери Эвни?ки, и я уверен, что она есть и у тебя». (2 Тимофею 1:5)
Продолжим? Только прежде, чем перейти к студенческой жизни, давай, дорогой мой читатель, покончим с детством. А какое счастье в детстве без каникул? У меня летние каникулы не обходились без дедушки и бабушки по папиной линии. Они жили на моей малой родине, в Елани, на берегу местной речки с загадочным названием – Терса.
Я обожал каникулы и дедушку с бабушкой! Дед Леня был шофером. Он работал водителем автобуса и всегда из рейсов привозил нам гостинцы от зайчиков и лисичек, которые встречались ему на пути. Повзрослев, я понял, что это был обычно бабушкин компот и несколько конфет, которые с удовольствием съедала Лариса. А я выпивал очень вкусный компот. Еще дедушка воевал и имел несколько медалей. О войне он нам никогда не рассказывал. Зачем портить счастье? Дедушка был очень мастеровитым и большим выдумщиком. Каких только приспособлений не было в его дворе! Хитроумные механизмы и сооружения всегда увлекали меня. Очень нравилось наблюдать, как он работает. А еще дедушка мог выполнить любой заказ. Надо саблю, как у Чапаева – получи. Надо ружье, как у Чингачгука – пожалуйста! Шпагу Д'Артаньяна – не вопрос! Дедушка мог сделать все, что пожелаешь. Ну как не любить такого кудесника! А еще он был очень веселый, много шутил и часто смеялся. Бабушка Шура тоже была мастерицей по вязке и вышиванию. Она могла связать свитер с таким замысловатым узором, что он напоминал сказочную картину, а не одежду. А еще она была очень доброй бабушкой. Бабушка разводила цветы и участвовала в районных конкурсах цветоводов, где часто становилась победителем. В ее саду одних георгинов было около ста видов. А еще гладиолусы и другие яркие, красочные цветы. Вечером возле крыльца дома распускались ночные фиалки. И вокруг стояло такое приятное благоухание, что не хотелось уходить с этого места. Удивительно, что бабушка никогда не торговала цветами и своими поделками, которые ценились в то время не меньше, чем сейчас. Всё вязалось и выращивалось для дарения. И это тоже немаловажная составляющая моего счастья, которому я у неё научился. Всё дарилось родным и знакомым. Детей у дедушки и бабушки было шестеро: три старших брата и три младших сестры. Это тоже важная составляющая моего счастья. На каникулах все они часто съезжались со всего Советского Союза в родительский дом со своими детьми. Почти всё лето сад и огород были похожи на палаточный туристический лагерь – так много народа было в гостях!
В огромной беседке, какой она мне тогда казалась, весь этот «кильдим», как любила выражаться моя мама, гомонил, смеялся и копошился во время приёмов пищи, а вечерами – за игрой в карты. Хохот, шутки и никаких забот! Это сейчас я понимаю, каких трудов стоило накормить и разместить такую ораву! Щи варили в огромном чугуне, литров на десять. И кашу тоже. И еще тазик салатов, несколько трехлитровых банок компота, и десятилитровая бутыль дедушкиного вина, которого я так ни разу и не попробовал из-за незрелого возраста. Картошку жарили на огромной сковороде, а чай заваривали в пятилитровом алюминиевом чайнике. Чай всегда был настоен на мяте и стоял на кухне для обычного питья. Всё готовилось на двух керогазах. Такие сейчас только в музеях краеведческих можно увидеть, а мне посчастливилось видеть их каждые каникулы.
А ещё я ждал каникулы из-за рыбалки. Удивительно, но даже живя в Цареве на реке Ахтуба, где до Волго-Ахтубинской поймы и ее многочисленных озёр и ериков рукой подать, и где рыбалка на зависть всем рыбакам России, я с нетерпением ждал лета, чтобы, приехав к дедушке, схватить удочку, сбежать в огород к речке, закинуть снасть и, сев на маленький стульчик, который смастерил мне любимый дедушка, сидеть полдня, чтобы поймать несколько малюсеньких плотвичек и окуньков, и быть на седьмом небе от счастья! Что там ахтубинские килограммовые подлещики и судаки! Пескарик – вот самый желанный трофей для меня. Да, тогда я уже понимал, что счастлив.
Ещё к моему счастью приложился мой старший двоюродный брат Олег. Его папа, мой дядя Николай Алексеевич Косьяненко, был военным и служил не только в СССР, но и лет пять в Монголии. Я очень любил дядю Колю за доброту и радушность. Лето без Олега не обходилось, и когда он приезжал, мое счастье росло в арифметической прогрессии. С ним было очень интересно. Это и рыбалка с лодки, новые знакомые, взрослый пляж, походы в лес и кинотеатр, а иногда и на вечерние сеансы, поездки к родственникам и многое другое. Больше всего мне нравилось играть с ним в разные игры. Олег на пять лет старше меня, поэтому учил меня играть в очень серьезные игры: шахматы, разные виды преферанса, кинг, тысяча, покер и многое другое. С тех пор я очень люблю головоломки, потому что очень хотел быть похожим на старшего брата. Олег во многом был моим учителем. Благодаря ему я в школе сильно опережал одноклассников в решении задач. Однажды даже выиграл районную олимпиаду по математике, решив все задачи на час быстрее остальных, потому что неудачно в тот день позавтракал. Или, наоборот, слишком удачно, и мне посреди олимпиады срочно надо было выйти. Почему – я стеснялся признаться, поэтому выбрал более простой путь: быстро решил задачи и побежал искать туалет. Через неделю мне сообщили, что я как победитель олимпиады поеду на весенних каникулах в Волгоград на областную олимпиаду по математике.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/chitat-onlayn/?art=70520662) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.