Дети Агамемнона. Часть I. Наследие царей
Александр Герасимов
Первая часть романа вдохновлена гомеровским эпосом и рассказывает о событиях после гибели великой Трои. Царица Клитемнестра пытается сохранить власть в Микенах. Ради этого она даже готова посадить на трон своего сына Ореста, чтобы уже через него управлять царством. Но тот, вопреки планам, отправляется в странствие, оставив Микены на произвол судьбы…Эта книга о знаменитых героях, о дружбе, предательстве и мести. Ее страницы наполнены солнечным светом, ароматом морской соли и шелестом раскидистых олив. Она рассказывает о времени, когда мир был моложе, а люди – смелее.Роман продолжает историю, знакомую читателю по книге «Море, поющее о вечности».
Александр Герасимов
Дети Агамемнона. Часть I. Наследие царей
Они песком мои забили вены
И суховеем закоптили губы —
Циклопами поставленные кубы,
Исхоженные сонные Микены.
Все помнят скалы — как попеременно
Сигнальщики годами ночевали
У сложенных костров, как чутко ждали
Заветной вести: близок Агамемнон!
Здесь оказавшись, сожалеть не надо,
Что замолчало время на запястье,
Что скорпионом спит в камнях опасность,
Тоскливо блеет брошенное стадо…
Хельга Харен
Глава 1
Львиные ворота служили безмолвным предупреждением для любого путника, будь то воин, торговец или случайный прохожий. Каждый, кто проходил под тяжелой притолокой с барельефом в виде двух застывших зверей, невольно склонял голову, стараясь выглядеть как можно скромнее и неприметней. Обращенные на дорогу каменные морды львов казались суровыми и даже надменными. Было ли это прихотью их создателя или само время придало им такое выражение? Не имело значения. Ворота усмиряли гордость самых стойких сердец. Они требовали поклонения. И получали его.
– Удивительное зрелище, мой царь! Таких врат достоин лишь по-настоящему великий город, – седобородый Телеф, говоря это, улыбнулся совсем по-мальчишески, не в силах сдержать ликования.
Агамемнон, властелин Микен, не ответил, но его сердце переполнял восторг, который отдавался в груди приятным теплом.
Совсем скоро он будет дома!
Царь пребывал в самом расцвете сил – ему было тридцать пять лет. Зрение Агамемнона соперничало с орлиным, его мускулы казались высеченными из камня, а слава несокрушимого завоевателя наводила страх на врагов. В Микенах владыку ожидали прекрасная жена и трое детей – чего еще мог желать мужчина?.. После двух дочерей Клитемнестра наконец-то родила мальчика, которому на днях как раз исполнился год. У великого царства появился наследник.
Но не продолжение рода было главным успехом Агамемнона – эти мысли заботили его в иные дни. Его подлинной победой, золотым днем всей жизни, стал разгром вероломных троянцев. Отныне и навсегда гибель Трои будет связана с именем царя Агамемнона. Да, он оставил о себе память до конца времен.
Победитель. Живая легенда. Величайший царь Микен, затмивший славу даже собственного отца!
Сейчас войско Агамемнона приближалось к Львиным воротам. Владыка с любовью смотрел на каменные изваяния. Безмолвные стражи – так их называли многие, и ему нравилось это прозвище. Удивительно, но в детстве маленький Агамемнон боялся этих застывших в камне зверей: кормилица рассказывала, что однажды царевич наотрез отказался проходить под ними и громко разрыдался. Успокоить ребенка сумел лишь его отец, царь Атрей.
Теперь же Львиные ворота олицетворяли дом.
Возвращение после столь долгого отсутствия казалось каким-то ненастоящим. Агамемнон покинул Микены, оставив супругу беременной – об успешных родах ему сообщил гонец, посланный в долгий путь до ахейского лагеря под Троей. И теперь Агамемнону предстояло впервые увидеть лицо сына.
Царя волновало не только это. Он гадал: сильно ли изменились Микены за время его победоносного похода? Агамемнон надеялся, что нет – хорошему дому надлежало оставаться таким, каким его помнил хозяин.
Глядя на приближающийся город, Агамемнон с щемящей ясностью осознал, как сильно ему не хватало вида микенских стен, как тосковало его сердце по родным местам… С большим трудом царь подавил в себе желание поторопить войско: это было бы немилосердно по отношению к людям. Он оглянулся на Телефа. Поймав этот взгляд, соратник будто догадался о мыслях царя и негромко сказал:
– Скоро, повелитель. Теперь уже скоро.
Наконец Львиные ворота нависли над ними. Агамемнон вернулся в Микены.
Ликующие толпы сбежались со всех концов города, чтобы приветствовать царя-победителя. Благодаря вестникам, отправленных вперед на колесницах, новости о поражении Трои уже достигли Микен. У советников царя было достаточно времени, чтобы подготовить подобающую встречу. Отовсюду раздавались радостные крики, а конь Агамемнона ступал по цветам, устилающим главную улицу. Следом шагали войска – гордые, могучие мужи.
Агамемнон действовал осмотрительно. В город не вступили раненые бойцы. Их доставят после, на обозах под покровом ночи. Вид калек с отрубленными конечностями, обезображенными лицами и уродливыми шрамами испортил бы чудесный миг возвращения домой… Такое зрелище посеяло бы в сердцах людей зерна горечи. Нет, сегодня микенские жители увидят лавровый венец, а не кровь на щите.
Телеф недолго наслаждался всеобщим ликованием. Он вскоре занялся размещением войск, повелел подчиненным разгружать телеги и кормить лошадей. Старый рубака, Телеф служил еще царю Атрею и неизменно сопровождал как отца, так и сына в бесконечных военных походах. Пока опытный военачальник занимался насущными делами, Агамемнон в окружении личного отряда торжественно следовал к дворцу.
Громадное здание возвышалось над прочими городскими постройками, подобно скале. У самых ступеней войска остановились, повинуясь команде царя. Агамемнон легко взбежал наверх. Вес доспехов нисколько не тяготил этого могучего чернобородого мужчину.
Он купался в море всеобщего восторга, не стыдясь переполнявшего его торжества. Великолепное чувство… Большинство людей за всю жизнь не испытывали ничего подобного.
Агамемнон стоял наверху в одиночестве: простой народ, советники и слуги – все находились в почтительном отдалении, глядя на своего владыку снизу вверх. Исходящее от этого человека ощущение силы и власти не поддавалось описанию.
– Слушайте, жители Микен! Внемлите своему царю! – голос Агамемнона звучал раскатами грома. – Подлые троянцы повержены! Никто более не осмелится навязать Львиному городу свою волю. Смелостью и мужеством ахейских мужей восторгались даже боги… Микенские бойцы, искуснейшие на свете, вновь доказали свою силу!
Царь раскинул руки, предоставив толпе возможность в упоении кричать его имя. Воздух задрожал от звона и грохота: это отряд Агамемнона принялся бить мечами в щиты, поддерживая своего владыку. Выждав, когда гул немного стихнет, властелин города продолжил:
– Мы вернулись домой, овладев сокровищами Трои. Никто и никогда не мог похвастаться подобным успехом. Легенды об этой битве будут складывать до конца времен! – на миг он прервался, позволив толпе вновь шуметь в полном восторге. – Благодаря доблести наших воинов, Микены стали богаче и сильнее. Каждый вернувшийся солдат получит двойное жалование – такова моя благодарность! И я повелеваю устроить пир, чтобы каждый житель царства отпраздновал великую победу. Да здравствуют Микены! Пусть хранимый богами Львиный город процветает вечно!
О, сколько раз он произносил в голове эту речь… Она определенно удалась – царь был доволен собой. Под бурный восторг собравшихся Агамемнон развернулся и направился в глубину дворца. Его подданные шли следом, держась на почтительном расстоянии.
Среди соратников он не увидел своей супруги. Это удивило царя. Войдя в мегарон и оглядевшись, Агамемнон прямо спросил о Клитемнестре.
– Царица со вчерашнего дня жаловалась на головную боль. Она отдыхает в своих покоях. Велела передать, что ждет тебя, владыка, – ответили ему.
Повелитель Микен ощутил раздражение. Чтобы справиться с приступом, он принял из рук слуги кубок вина и залпом его выпил. С запозданием пришла огромная усталость: сколько дней и ночей он провел в походах, не зная отдыха!.. Однако Агамемнон не позволил слабости взять верх, а лишь поинтересовался:
– Мой сын с ней?
– Да, повелитель.
Что ж, пришло время навестить возлюбленную. Отослав свое окружение, Агамемнон направился в комнаты Клитемнестры на женской половине дворца.
У самого входа владыка Микен остановился и несколько раз глубоко вздохнул, приводя мысли в порядок. Он, Агамемнон, впервые увидит лицо наследника… Воинственный ахейский царь никогда прежде не отлучался из города так надолго, и теперь его одолевало странное чувство, доселе незнакомое. Похожее на робость перед чем-то неизведанным… Наконец Агамемнон отбросил все сомнения и решительно сделал шаг в покои царицы.
Это было большое помещение с множеством окон, из которых открывался прекрасный вид на далекие холмы и равнины в окрестностях Микен. В самом центре находилось просторное ложе, на котором и отдыхала Клитемнестра. Царица была роскошно одета, ее грудь и руки покрывали многочисленные украшения. Рядом стояла юная служанка и что-то негромко рассказывала явно скучающей повелительнице.
Едва увидев входящего в покои Агамемнона, служанка низко поклонилась. Царь лишь нетерпеливо махнул рукой. Повинуясь этому жесту, девушка покинула покои.
Правитель Микен и его жена остались наедине. Клитемнестра широко улыбнулась и начала подниматься, собираясь приветствовать мужа.
– Не надо. Мне сказали, что тебе нездоровится. – Агамемнон торопливо пересек комнату и встал у постели, горой возвышаясь над лежащей супругой.
– Разве именно эти слова ты хотел бы произнести после долгой разлуки, дорогой? – в глазах Клитемнестры сверкнул хитрый огонек.
Улыбаясь в ответ, царь Микен опустился на колено и взял ее за руку. Он смотрел на Клитемнестру с восхищением: в пылу сражений Агамемнон успел слегка позабыть, насколько красивой была его возлюбленная. И теперь эта сладостная, но чуть потускневшая фантазия предстала пред ним наяву, вновь засияв во всем великолепии.
– Я тосковал по тебе все это время, милая. Но теперь мое сердце наполнено радостью, а душа будто уносится в Элизиум. Наконец-то мы…
Не в силах окончить фразу, Агамемнон осторожно сжал кончики ее пальцев. Ему не хватало слов, чтобы выразить всю полноту своего чувства.
В Клитемнестре, дочери царя Тиндарея, текла спартанская кровь. Заметно моложе супруга, рядом с могучим Агамемноном она смотрелась превосходно – все считали их прекрасной парой. Царица обладала той роковой внешностью, что заставляла мужскую кровь кипеть. Даже родив троих детей, она не утратила красоты и притягательности. Ее черные волосы ниспадали на плечи тяжелой копной, а высокие скулы и маленький острый подбородок добавляли лицу необъяснимое очарование.
Но в глазах, выразительных и лукавых глазах, таилась особая сила. Серо-зеленый цвет с вкраплениями желтого придавал им глубину и вместе с тем – прозрачность. Взгляд Клитемнестры был подобен зимнему морю, холодному, преисполненному могучей силы, в котором мог пропасть без вести незадачливый пловец, рыбак или даже целый корабль.
Да, Клитемнестра была чудо как хороша собой! Глядя на нее, Агамемнон с великим трудом подавил желание овладеть возлюбленной прямо здесь и сейчас.
Пока он завороженно глядел, не в силах вымолвить и слова, царица заговорила:
– Я ждала тебя, Агамемнон, каждую ночь молясь богам о твоем благополучном возвращении. Твой поход был успешен, а дерзкая Троя пала к ногам микенского царя – нет лучше вести!.. Ведь ты давно мечтал об этом, и я наконец могу поздравить тебя с победой.
Царь наклонился и поцеловал жену. А затем, опомнившись, спросил:
– Где же наш сын? Я хочу наконец увидеть наследника, который будет править Львиным городом.
Клитемнестра грациозно встала с постели и прошла в соседнюю комнату, поманив супруга. Агамемнон послушно проследовал за ней. Здесь стояла небольшая детская кровать, украшенная искусной резьбой, а в ней мирно спал ребенок.
– Я назвала его так, как ты велел, – тихо сказала царица, – У этого мальчика красивое имя.
Агамемнон тоже подошел к кроватке. Спящий в ней малыш вдруг проснулся и с недоумением уставился на большого мужчину перед ним. Детские глаза имели такой же цвет, как и у матери.
Царь взял ребенка на руки с осторожностью, будто величайшую драгоценность на свете. Мальчик протянул ручки и неожиданно крепко вцепился в густую черную бороду отца. Агамемнон одобрительно засмеялся:
– Только посмотрите на него!.. Ты станешь настоящим героем, Орест. Я уверен в этом.
– Конечно, – Клитемнестра встала рядом с мужем и положила руки ему на плечи. – Об этом говорит и его имя: «тот, кто стоит на вершине». Мне нравится твой выбор, дорогой.
– Да, этому малышу в будущем предстоит возвыситься над людьми. И я постараюсь научить его всему, что знаю.
Ребенок в восхищении дернул отца за бороду, и царь был вынужден передать его матери, причем сделал это не без затруднений. Поглаживая пострадавшие от рук наследника волосы, Агамемнон поинтересовался:
– Я не видел девочек. Где они?
– Электра гуляет на лошадиных лугах. Тебе известна ее безрассудная страсть к лошадям, но не переживай: я отправила с ней прислугу и стражей. С девочкой ничего не случится, увидишь ее завтра… А Ифигения наверняка спит.
Царь почувствовал холодок в словах супруги, но не особо этому удивился. Клитемнестра была гордой, волевой женщиной и наслаждалась силой, которую ей дарил титул владычицы Микен. Рождение двух девочек стало для нее разочарованием – она множество раз говорила, что мечтала о сыне. Казалось, она жалела о времени, затраченного на беременность и трудные роды.
Агамемнон догадывался и о другой причине ее пренебрежения к собственным дочерям. Он часто вел изнурительные сражения с соседями; забота об управлении Микенами ложилась на плечи недавно родившей царицы. Клитемнестра не жаловалась, принимая многочисленных советников, верша суд над преступниками и распределяя продовольствие, однако на дочерей сил у нее уже не оставалось. Почти все время девочки проводили с кормилицами либо служанками.
Оправившись после родов, Клитемнестра так и не испытала любви к Ифигении и Электре. Царственной матери не было никакого дела до своих дочерей. Она лишь следила, чтобы те были сыты, одеты и обеспечены всем необходимым… но не более того.
Однако на сына Клитемнестра, казалось, смотрела с теплом, и Агамемнона это обрадовало.
– Я благодарен тебе за Ореста, милая. И за твою поддержку все эти годы, – тихо сказал он.
Владыка Микен подивился собственной нежности: долгое время этому чувству в его жизни не было места. Словно догадавшись об этом, царица покачала головой:
– За сына тебе стоит поблагодарить в первую очередь себя, – она улыбнулась. – Уверена, ты окружишь этот ребенка любовью и заботой! У нас впереди будет много времени, чтобы обсудить его воспитание… А пока оставь его и расскажи о войне с Троей. Гонцы исправно приносили вести, однако мне хочется услышать историю из уст победителя.
Оставив ребенка в кроватке, Агамемнон с Клитемнестрой вернулись к ложу царицы и сели, держась за руки. Оставшись с супругой наедине, царь начал свой рассказ. Он говорил о высоких троянских стенах, что казались неприступными. О долгой осаде и последней жестокой схватке на улицах города. Во всех подробностях царь поведал, как ведомый Аяксом Теламонидом и Ахиллом отряд прорвал оборону Трои. Рассказал, как у самого дворца пал могучий Ахилл, окруженный полчищами врагов. Как в пламени пожара сгинули Приам, царь Трои, и вся его семья…
Все больше увлекаясь, Агамемнон делился с Клитемнестрой планами захвата Трои, которые предлагал хитроумный Одиссей – один был удивительнее другого. Царь вспомнил, как отступали защитники города, продолжая при этом яростно сражаться за каждый дом, каждую улицу. И как микенские армии вывозили троянское золото, оставив разрушенное царство гибнуть в запустении под толстым слоем пепла.
Лица друзей и врагов проходили перед его мысленным взором. Герои Ахилл и Патрокл, неутомимый в битве Деифоб, могучий Гектор… А также кровожадный Эней, несокрушимый Аякс и проницательный Идоменей, критский владыка.
Далеко не всем из тех, кого он вспоминал, удалось выжить в беспощадной войне. Последней жертвой похода на Трою стал младший брат Агамемнона, Менелай.
Какая нелепая смерть!.. Но боль утраты утихла со временем. Великий полководец и гроза народов, Агамемнон всегда был готов к неизбежным потерям и не позволял скорби сломить свой дух.
Царь окончил долгий рассказ и наконец перевел дух. В глазах его жены промелькнул загадочный блеск. Казалось, она жадно впитывала каждое его слово, будто утомленный жаждой путник, припавший к кувшину с чистой водой. Но было ли это обычным восхищением? Выражение лица царицы оставалось для Агамемнона тайной. Повелитель Микен не любил недосказанности, поэтому спросил прямо:
– Что не так? Ты странно на меня смотришь. Если что-то тебя беспокоит, скажи сейчас.
Клитемнестра засмеялась, и ее голос будто развеял морок в комнате:
– Ничего особенного. Просто рассказы о твоих победах будоражат меня и заставляют мысли уноситься прочь. Тебе и самому должно быть известно это чувство, дорогой!
Он понял, что супруга его поддразнивает, однако с удовольствием ее поддержал:
– Конечно, известно! А как же иначе? Ведь я – Агамемнон Завоеватель, подчинивший своей воле все окрестные земли, – говоря это, он провел рукой по ее волосам, перебирая тяжелые темные локоны.
– И победитель Трои, прославивший свое имя на все времена…
– Это так! – Агамемнона опьяняла неудержимая радость, охватившая его еще при первом взгляде на Львиные ворота. Только теперь ее источником служили любимые жена и сын. Забыв о накопившейся усталости, царь Микен чувствовал себя сильным и способным на любой подвиг.
Он вернулся домой.
Глава 2
Царевич Орест шел через микенский рынок к дворцу. Торговля была в самом разгаре – отовсюду слышались зазывания лавочников, шумные перебранки покупателей, хриплые крики осликов и квохтание домашней птицы. Микены дышали полной грудью, жизнь в этом городе била ключом. Здесь совершались сотни сделок, в том числе и самых немыслимых.
На огромной рыночной площади можно было найти все: от искусных украшений из золота до простых кожаных сандалий, от овечьего молока до изысканных фруктов, неспешно дозревающих на прилавке. Вокруг мелькали разноцветные одежды, тут и там звучало множество языков. Звон, брань, смех, движение – все сливалось в невообразимую разноголосицу. На рынок без конца прибывали новые люди, и это, как хорошо знал Орест, будет продолжаться до самого заката.
В этом гуле едва различались отдельные фразы – продавцы надрывали связки, стараясь заманить очередного покупателя. Те, кто торговал в Микенах недавно, всегда оказывались самыми громкими. Тем же, чьи прилавки стояли в Микенах не один год, утруждать голос уже не приходилось: посетителей у них и так хватало.
Орест прошелся вдоль оружейного ряда, где торговали не только мечами и копьями, но и доспехами. Дешевые войлочные шлемы соседствовали с прочными и тяжелыми изделиями из металла; искусно выделанные бронзовые нагрудники радовали взгляд, однако легко могли опустошить даже увесистый кошелек. Гибкие луки, острые мечи и массивные щиты, обтянутые воловьими шкурами – все это изобилие Орест миновал неспешным шагом, прежде чем оказался в посудном ряду.
Здесь гончары выставляли напоказ свое искусство, соревнуясь с медниками. Маленькие глиняные кубки, чаши из олова и бронзы делили прилавки с великолепной микенской керамикой – город по праву ей гордился, изделия из Микен повсюду пользовались спросом.
Далее начинались владения ювелиров. Этот ряд олицетворял богатство и процветание, женщин среди покупателей здесь было больше всего: жены микенских военачальников, советников и богатых торговцев примеряли великолепные ожерелья и драгоценные пояса, придирчиво изучали золотые кольца, предназначенные для украшения пышных причесок.
Царевич миновал и этот ряд, и следующий, и попал в место, удивительным образом контрастирующее с великолепием оружейных и ювелирных лавок: здесь торговали рабами. Стремясь поскорее покинуть это царство горестей и страданий, Орест ускорил шаг.
Царевич не сделал остановки ни возле торговцев мясом, ни у прилавков со сладостями и свежеиспеченным хлебом. Орест решительно направился туда, где продавали одеяния со всех уголков света.
Мать и Ифигения не поощряли его любви к прогулкам по городу в одиночестве и тем более – к посещению оживленных торговых рядов без охраны. Царевич, говорили они, должен всегда заботиться о собственной безопасности. Что до Электры, то она брата за подобные выходки никогда не бранила: ее саму нельзя было назвать образцом послушания.
Интересно, что сказал бы покойный отец?..
Ему рассказывали, Агамемнон был могуч и бесстрашен. Наверняка он смело ступал по своему царству, и уж точно сумел бы за себя постоять. Оресту нравилось думать, что все было именно так.
Лавочники не зазывали его, а лишь кланялись, признавая в крепко сложенном темноволосом юноше наследника микенского престола. Задержавшись у одного из прилавков, Орест долго рассматривал великолепный гиматий бирюзового цвета. Может, подарить его сестре?.. Электре нравились и удивительно шли цвета травы и моря, поэтому она всегда носила голубые либо зеленые оттенки.
– Вы не пожалеете о покупке, господин. – торговец говорил с заметным акцентом. – Ткань хороша, а краска не сойдет с нее очень долго.
– Сколько ты просишь за эту вещь? – Орест не обратил внимания на нездешний говор, для Микен это было обычное дело.
Сюда приезжали со всех уголков мира, многие надолго задерживались здесь и даже обзаводились семьями. В Микенах проживало немало спартанцев, дарданов и итакийцев, были даже египтяне – выходцы из далекой загадочной земли Та-Кемет. Возможно, здесь нашлось бы и несколько троянцев, сыновей некогда великого царства, стертого с лица земли… Тем временем торговец ответил:
– Восемь медных слитков, господин. Отличная цена за столь прекрасный гиматий.
Орест насмешливо фыркнул. Восемь слитков, ну конечно! Будь он случайным прохожим, лавочник назначил бы цену в шесть слитков, а после короткого торга остановился на пяти. Однако царевича на рынке узнавали сразу и озвучивали ему без тени сомнения завышенную стоимость. Этот расклад казался справедливым для обеих сторон. Слишком низкая цена, напротив, выглядела бы оскорбительной. Что такое восемь, десять, даже двадцать слитков меди для живущего во дворце?..
– Я беру его. Держи свою плату, торговец. Отошли гиматий во дворец царевне Электре и скажи, что это подарок от ее брата. Только не медли!
– Как пожелаете, – лавочник с подобострастием поклонился.
Орест пошел дальше к дворцу. Конечно, он управился бы куда скорее, если бы взял гиматий и сам отнес его Электре. Но разве так надлежало поступать? Царевичу не полагалось носить с собой покупки, словно простолюдину – то был удел сопровождающей свиты.
Однако Орест предпочитал гулять в одиночестве.
Наследник микенского престола, он с самого рождения не знал подлинной свободы. Оресту приходилось соблюдать множество ограничений, правил и запретов – царица Клитемнестра пристально следила, чтобы ее дети вели себя подобающе. Это относилось как к старшему сыну, так и младшему, Эгисфу. Чаще всего Орест выполнял то, что от него требовали, но иногда все же бунтовал, уходя разгуливать по городу и окрестностям без всякого сопровождения.
Порой он завидовал Электре: у нее оставалось чуть больше свободы. Мать уделяла дочерям мало времени, предоставляя их самим себе. Хотя царевен могли в любое время выдать замуж ради выгодного союза…
«Электра вспыхнула бы от ярости, случись подобное», – подумал Орест с усмешкой. О, полюбоваться на гнев его сестры спустятся даже олимпийские боги!.. У микенской царевны уже имелся возлюбленный – молодой пастух, с которым она каждые несколько дней уходила миловаться в поля. Ифигения протестовала, Клитемнестра предпочитала делать вид, что ни о чем не знает. По крайней мере, пока.
Увы, гнев Электры ничего не изменит, все хорошо это понимали. Клитемнестра была сильна, жестко правила Микенами и обладала непререкаемым авторитетом. Повлиять на уже принятые ей решения – непосильная задача.
Как сумела женщина, правящая одним из самых могущественных царств во всей ойкумене, удержаться на вершине, избегая бунтов и противостоя огромному давлению?.. Тем не менее, Клитемнестра многие годы успешно поддерживала в своих владениях порядок и преумножала их богатства.
Но в конечном итоге, Львиный город признавал лишь мужскую власть. Традиции были сильнее. Царица могла оставаться у власти до тех пор, пока наследник престола не взойдет на трон… Орест с трудом удержался от вздоха. Его не прельщало такое будущее.
Рыночная площадь осталась позади. Орест миновал приземистые тесные хижины бедноты, поднялся выше, прошел мимо утопающих в зелени, роскошных домов знати и наконец достиг родного дворца. Прохлада и тень после пыльных, нагретых солнцем улиц оказались настоящим блаженством. Орест и сам не заметил, как утомила его долгая прогулка. Он намеревался сразу же пройти в свои покои, как вдруг заметил направляющегося к нему Ахома, одного из управителей дворца.
Выходец из далекого Айгиптоса, этот человек никогда не видел своей родины. Он происходил из семьи осевшего в Микенах обеспеченного торговца, коренного жителя великой страны Та-Кемет. Благодаря проницательному уму и способности подмечать мельчайшие детали, Ахом со временем возвысился до управителя, следящего за работой слуг и порядком в микенском дворце.
Египтянин выделялся даже издалека. Его одежда всегда поражала богатством, череп был безукоризненно выбрит, а походка преисполнена достоинства.
Оресту управляющий не нравился. Эта неприязнь была сугубо личной и не имела особых оснований. Возможно, все дело было в нарочитом стремлении Ахома подчеркнуть лишний раз свою значимость. Покорный воле вышестоящих, египтянин всячески пытался блистать и властвовать среди слуг, доказывая свое превосходство при любом удобном случае. Это его не красило.
Ахом приблизился и с поклоном сообщил:
– Царица приказала мне встретить вас, господин. Она хочет, чтобы вы зашли к ней, как только явитесь во дворец.
– Она не сообщила, зачем ей понадобилось меня видеть? – Орест понимал, что придется навестить мать, но ему ужасно хотелось отдохнуть хотя бы немного, а заодно освежиться в купальне с прохладной водой.
Смыть пыль и пот после долгой прогулки не помешает, если уж затем ему предстоит встретиться с первейшей в Микенах особой – своей матерью.
– Владычица не отчитывается перед подданными, – покачал головой Ахом. – Она лишь велела передать ее наказ. Могу ли я сообщить госпоже, что ее воля исполнена?
– Да, скажи ей, что я вскоре приду. Ты свободен, Ахом.
Египтянин, вновь коротко поклонившись, удалился. Царевич проводил его задумчивым взглядом: «Он и сам не испытывает ко мне расположения, хотя успешно скрывает свои чувства».
Орест направился в купальню. Приказав слугам подать чистую одежду, он наскоро вымылся и вскоре был готов к встрече с Клитемнестрой. Отдых и трапезу пришлось отложить.
Обычно в это время царица, закончив с приемом посетителей, отдыхала у себя в покоях. Орест пожалел, идя в комнаты матери, что нигде не встретил Ифигению или Электру – возможно, сестры знали, зачем он понадобился повелительнице Микен?..
Царевич, перед которым почтительно расступилась охрана, вошел в просторное помещение с богатой отделкой. Там у большого окна стояла его мать, сложив руки на груди и глядя вдаль. Орест оглянулся: в покоях больше никого не было. Предстоял разговор один на один.
Обернувшись, Клитемнестра коротко приветствовала сына и кивком указала на одно из кресел:
– Проходи, Орест. Я рада, что ты не заставил себя ждать слишком долго.
Дождавшись, пока ее сын устроится поудобнее, она села напротив и небрежно положила руки на подлокотники собственного кресла. Клитемнестру и Ореста разделял только стол, на котором уже были расставлены кубки с вином и блюда со спелыми фруктами. Очевидно, царица заранее подготовилась к разговору. Ореста это нимало не удивило: он знал, что мать отличалась любовью к планированию каждой мелочи.
Годы не сильно сказались на Клитемнестре – она оставалась весьма привлекательной женщиной, хотя в копне иссиня-черных волос и появилось несколько седых, а вокруг глаз пролегла тонкая сетка морщин. Однако кожа на лице владычицы не обвисла, ее руки оставались гладкими, а осанка – безукоризненной; эта женщина никогда не знала тяжелого ручного труда, а служанки каждый день умащивали ее тело маслами и лучшими благовониями. Клитемнестра не набрала вес, как большинство рожавших женщин, и оставалась подтянутой, словно юная девушка.
Орест знал, что его мать имела немало любовников, но никого не приближала к себе по-настоящему. Пленительная женщина с непреклонной волей, Клитемнестра казалась жительницей Олимпа. Лишь ее дети да некоторые советники знали о периодических приступах неуправляемой ярости царицы… но благоразумно предпочитали молчать.
Пристальный взгляд серо-зеленых глаз Клитемнестры изучал Ореста. Наконец она негромко сказала:
– Ты снова ходил без охраны на рыночную площадь?
Царевич кивнул: Клитемнестра не столько задавала вопрос, сколько утверждала очевидное. Не было смысла спорить.
– Орест… – Клитемнестра покачала головой. – Тебе следует быть осторожнее. Враги будут в восторге от беспечности наследника престола. Удар мечом или кинжалом в толпе – это так легко! И рядом не будет никого, кто бы смог тебя защитить.
– У меня нет врагов, мама, – слабый аргумент, однако Оресту хотелось хоть что-нибудь ответить.
– У царского рода множество врагов, – Клитемнестра снисходительно улыбнулась, будто отвечая неразумному ребенку. – Стоит ли мне напоминать, как умер твой отец?
– Агамемнон был воином и силой покорил множество земель. Обо мне этого не скажешь.
– Ты прекрасно знаешь, что нашу семью можно ненавидеть по тысяче причин. Достаточно быть обиженным царедворцем или родственником осужденного преступника… Но, кажется, тебе очень хочется возражать. Оставим это, мой мальчик. Перейдем к делу и побеседуем о твоем будущем.
– О моем будущем?
Прежде чем продолжить, царица сделала глоток вина и какое-то время держала кубок в руке. Тень скользнула по ее лицу; казалось, Клитемнестра размышляет над своими следующими словами.
– До недавнего времени ты был юнцом, способным лишь наслаждаться праздной жизнью, но никак не нести на плечах груз ответственности. Но теперь все будет иначе, Орест. Ты уже не ребенок, а молодой мужчина. И уже достиг того прекрасного возраста…
Она снова замолчала и сделала неопределенный жест рукой. Орест прекрасно понял, куда идет этот разговор. Он ждал, когда Клитемнестра договорит, и знал, что услышанное ему не понравится.
– …прекрасного возраста, чтобы стать микенским царем, – закончила его мать.
Пауза, последовавшая за этими словами, сильно затянулась. Орест опустил взгляд, словно чрезвычайно заинтересовавшись узором на полу. Но, набравшись смелости, он вскинул голову и уверенно спросил мать:
– А если я не желаю им становиться?
Глава 3
Поджав губы, Клитемнестра рассматривала сидящего перед ней сына. Он нисколько не походил на Агамемнона. Орест унаследовал материнские черты лица и осанку. Его глаза – точь-в-точь как у Клитемнестры! – смотрели ледяным взглядом, а профиль словно ваял искусный скульптор. Обычно Орест казался неуступчивым и гордым, но Клитемнестра знала, как быстро преображался этот юноша при всяком удобном случае. Как теплел при виде сестер и друзей его взгляд, как легко зарождалась улыбка на тонких губах… Потомок славного рода, Орест обладал незамутненной, чистой, как у ребенка, душой. Царевич не забивал себе голову заботами о Львином городе, не мечтал о покорении соседей, да и состояние сокровищницы его тоже не интересовало.
Царица знала, что ее сын унаследовал живой ум и сильное тело. Учителя всегда с восторгом отзывались об Оресте, и это были искренние похвалы, а не стремление услужить владычице города. Кроме того, молодой царевич легко заводил приятелей, заставлял украдкой вздыхать микенских девушек и обладал всеми задатками будущего царя. Кроме одного.
Он совершенно не ведал жажды власти.
Конечно, Клитемнестра нуждалась в покорном сыне, который станет выполнять ее указания… Но для этого царевич должен был хоть немного стремиться к престолу. Орест же совершенно не желал становиться властителем. Его нельзя было взять за руку и привести к нужному решению, в чем царица убеждалась уже не раз. И теперь чаша ее терпения переполнилась.
Все эти мысли промелькнули в голове царицы за считанные мгновения, но она ничем их не выдала. Лишь спросила негромко:
– Как ты можешь говорить такое, мой дорогой мальчик? Подумать только: наследник престола хочет избежать обязанности, возложенной на него самими богами… Это глупость, которую я не могу принять.
– Я много думал об этом, мама, – Орест говорил мягко, но с уверенностью в голосе. – Мне не стоит в очередной раз напоминать, что я сын Агамемнона и будущий микенский царь. Но позволь задать вопрос, который не дает моей душе покоя?
– Спрашивай.
– Получу ли я правдивый ответ? – с хитрой улыбкой осведомился царевич.
– Зависит от того, что именно ты желаешь узнать, – Клитемнестра пожала плечами.
– Почему ты так стремишься передать мне власть над Львиным городом? Все эти годы ты прекрасно справлялась сама. Не похоже, чтобы тебя хоть когда-то тяготила роль единовластной повелительницы Микен. Что изменилось?
Он будто смог уловить ее невысказанные мысли. Клитемнестре вдруг стало удивительно весело: Орест в очередной раз доказал, что унаследовал проницательность и гибкость ума именно от матери. Она ценила это куда больше внешнего сходства.
– Ах, милый Орест! – она насмешливо улыбалась, глядя куда-то поверх его головы. – Чтобы получить ответ на этот вопрос, достаточно пошире открыть глаза и не прижимать ладоней к ушам. Я уверена, ты и сам бы вскоре догадался… Разве, посещая городские улицы, ты ни разу не прислушивался к ропоту голосов, мой мальчик? Неужели шепот сановников за спиной ни разу тебя не смущал? И разве тебе неведомо, что даже корабли смелейших с легкостью разбиваются о незыблемые скалы традиций?..
Она устроилась в кресле поудобнее, положив ногу на ногу. Поза царицы давала понять, что Ореста ожидают долгие нравоучения. Он приготовился слушать – чутье подсказывало сыну Клитемнестры, что его мать сегодня будет откровеннее обычного.
– Твой отец считался героем Микен, дорогой Орест. Величайшим из мужей, настоящим львом в человеческом облике. Его обожали все, и любовь эта мешалась с раболепием. При Агамемноне микенцы наслаждались славой победителей. Бесконечные походы, великие сражения, предания о героях… Это время многие считают золотым. И они заблуждаются! Все-таки большинство людей – глупцы, Орест. Даже те, что поумнее, редко могут похвастаться хорошей памятью.
Знаешь ли ты, что таилось за чередой микенских побед? Слава Львиного города росла, а его богатство приходило в упадок. И самое худшее, что никто этого не понимал. Добыча не всегда покрывала расходы, другие народы отказывались иметь с нами дело, а траты на солдат росли, как аппетиты циклопа. Золото лилось широкой рекой в эту алчную пасть… Агамемнон вел все больше и больше войн, чтобы пополнять пустеющую сокровищницу богатствами покоренных стран. И твой дед, Атрей, делал то же самое.
– Однако Агамемнона и Атрея в народе чтут как героев, обласканных богами, – заметил царевич, когда Клитемнестра замолчала.
– Так и есть. Именно об этом я тебе и говорю, мой мальчик. Людям нужны победы, громкие свершения – хотя бы время от времени. По своей натуре человек крайне кровожаден.
Царица потянулась к кубку с вином и сделала несколько крупных глотков. Со стуком поставив опустевший сосуд на стол, она впилась в сына странным взглядом, будто собиралась устроить ему внезапную проверку.
– Скажи мне, Орест… Чем, по-твоему, отличается человек от животного?
– Какой неожиданный поворот беседы, – вздохнул царевич. – Мне кажется, или мы все дальше уходим от первоначальной темы?
– Вовсе нет. Попробуй связать одно с другим, мой мальчик. Ты ведь достаточно сообразителен.
– Но недостаточно для того, чтобы разгадывать твои загадки, – Орест с нетерпением побарабанил пальцами по подлокотнику своего кресла. – Дай мне подумать над достойным ответом. Надеюсь, это не какая-то игра.
Он замолчал на некоторое время, размышляя. Клитемнестра с легкой улыбкой рассматривала сына. Осознание того, что ей удавалось вести беседу в нужном русле, доставляло царице немалое удовольствие. Быть может, у нее получится научить Ореста послушанию?
– Забота о потомстве присуща как человеку, так и зверю, – наконец заговорил царевич. – Также мы собираемся в города, а они – в стаи. Полагаю, речь идет о другом. Только люди используют орудия труда…
– …и оружие, – закончила за него Клитемнестра.
– Именно так. Это и есть ответ на твою загадку?
– Почти. Ты всегда отличался пытливым умом, Орест. Но это не полный ответ. Главное различие между человеком и зверем в том, что мы научились использовать оружие вне собственного тела. Лев или волк, атакуя добычу, всегда рискуют потерять клыки и когти. А змея тратит свой яд, запасы которого ограничены. Животные нападают, чтобы утолить голод или защититься, но не ради прихоти. Им незачем лишний раз испытывать боль или рисковать жизнью… В бессмысленные битвы они стараются не вступать. Но человек – совсем другое дело!.. – царица искусно управляла разговором, как делала это всегда, с любым собеседником. – Лучник или копейщик может истязать слабых, не испытывая при этом телесных страданий. Тем более – царь, командующий сотней таких копейщиков!
В нашей природе мучить все живое, что хоть немного слабее нас самих. Если бы человек довольствовался лишь собственными зубами, он бы никогда не совершил всех злодеяний, которыми полнится его история.
– Хочешь сказать, что достижениями микенских владык не следует гордиться? – Орест улыбался, но взгляд его оставался серьезным. Он чувствовал, что неожиданный поворот беседы приблизил их к сути.
– Сказать по правде, да. Твои отец и дед создали порочный круг насилия, а страсть Агамемнона к завоеваниям чуть не поставила Микены на грань гибели. Львиный город беднел на глазах, хотя его слава простиралась все шире и шире.
– Мы уже давно не ведем войн, мама. Последняя схватка была… Года три назад?
Клитемнестра кивнула:
– Почти четыре, если точнее. Тогда я отправила пару отрядов на помощь царю Фив для борьбы с бунтовщиками. Соблюдение старых договоренностей… И ничего более.
– После этого мы не знали сражений. Под твоим мудрым правлением кровопролитные войны для Микен закончились. Разве нет?
– Так и есть. Но какой ценой достались мне эти мирные времена?..
Они помолчали, испытующе глядя друг на друга. На лице Клитемнестры застыло странное выражение, серьезное и одновременно насмешливое, словно вся беседа казалась ей какой-то горькой насмешкой.
– Я не боец, Орест. Когда твой отец погиб от руки изменника, мне пришлось сделать выбор. Либо мы продолжаем следовать по пути завоевателей, либо решительно от него отказываемся. Если бы я продолжила кидать кости алчной толпе микенцев, жаждущих славы и легких побед – как это всю жизнь делал Агамемнон! – я бы не смогла править этим городом ни единого дня. Я лишь женщина, родившая нескольких детей. Мне не досталось ни харизмы моего могучего мужа, ни его умения побеждать в любом бою. Сила Клитемнестры не в этом, сын мой.
– Полагаю, власть в Микенах после смерти отца должна была перейти в руки его военачальников… Но этого не произошло.
– Знал бы ты, как непросто было выслать наиболее ретивых вояк из города, лишить их народной поддержки, а некоторых и вовсе обвинить в страшных грехах, – царица сказала это совершенно непринужденно, словно само собой разумеющееся. – Но оно того стоило. Усмирение смутьянов и разоблачение подстрекателей было непростым делом… Я с ним справилась.
– Не уверен, что хотел это услышать, – Орест глубоко вздохнул. – Хорошо хоть, старый Телеф оказался достаточно умен, чтобы не встать у тебя на пути!
– Я желала, чтобы у моего сына были достойные наставники, – засмеялась повелительница Микен. – Телеф верный, ответственный и не страдающий излишним самомнением человек. К счастью, он оказался полезен не только на полях сражений.
Она вдруг встала с кресла и прошлась по покоям легким, стремительным шагом. Потом зачем-то подошла к двери и выглянула наружу, словно проверяя, что поблизости нет слуг или охраны. Орест взглядом следил за передвижениями матери, не говоря ни слова.
Наконец она вернулась обратно. В выражении ее лица читалась решимость. Клитемнестра встала напротив Ореста, и тот поднялся в ответ – сидеть перед стоящей царицей, пусть и матерью, нарушало бы правила приличия.
– Мой мальчик, я выбрала единственно возможную дорогу, которая могла спасти Микены… и меня. Это был путь мира, путь торговли. Знал бы ты, сколько сил – и лет! – ушло, чтобы примириться с царствами, которые разоряли твои доблестные предки…
От этих слов Орест поморщился. Слова матери показались ему грубыми, к тому же слово «твои» задело царевича за живое. Да, Клитемнестра умела вовремя вспоминать о своем спартанском происхождении… У нее получилось небрежно переложить на сына вину за деяния его предков, благополучно при этом отстранившись. Орест уже собирался заговорить, но царица жестом приказала молчать, и он подчинился.
– Вряд ли меня назовут нежной матерью, Орест, но владычицей я оказалась достойной. Мне не хватало ни времени, ни сил на собственных детей, зато я заботилась о будущем, в котором мы все сможем жить счастливо и спокойно. Без устали добивалась выгодных сделок, налаживала новые торговые пути, принимала послов, без конца обменивалась с ними обещаниями и любезностями… Всем этим мне приходилось заниматься в одиночку. Только представь, какой груз лег на хрупкие плечи женщины, окруженной толпами завистников во дворце! Но я – Клитемнестра, дочь одного царя и вдова другого. Я – мать будущих микенских царей. Чтобы я – и сломалась, уступила?! Отдать город на растерзание кучке глупцов?.. Не бывать этому!
Казалось, ничто в мире не могло прервать ее страстный, искренний монолог. Когда царица наконец замолчала, грудь ее тяжело вздымалась, а глаза, прежде холодные, теперь сверкали – будто серое грозовое небо пронзали вспышки молний. Орест, завороженный, не отводил от Клитемнестры взгляда.
– Почему ты так смотришь? – приподняв брови, спросила она.
– Я горжусь тобой, мама, – улыбнулся царевич.
– Ох, я заслужила эту гордость, – Клитемнестра кивнула без ложной скромности. – И могла бы рассчитывать на уважение микенцев. Благодаря мне эти люди живут сыто, их благополучию ничто не угрожает. Закрома полны зерна, Львиный город минуют болезни и страдания. Разве это не золотое время? Увы, народ мог быть и благодарнее, хотя я и не ожидала от него дальновидности…
На ее лице недавнее ликование сменилось злостью:
– Родиться женщиной во власти – настоящее проклятие, – сказав это, царица впилась в сына взглядом, в котором уже давно не осталось ни намека на веселье или насмешку. – Капризный и своенравный народ Микен требует господина. Все чаще звучат призывы напомнить о нашей силе соседям. Все громче люди требуют новых земель, славы и чужих богатств. Военные союзы, лязг мечей, громкие свершения – вот что занимает их умы.
Большинство микенцев – прирожденные воины, понимающие лишь язык грубой силы. Им нужен повелитель, который вновь прольет реки крови. Ни торговля, ни дни процветания не способны заглушить любви микенского народа к звону металла и стону побежденных. Я поняла это далеко не сразу… Но теперь осознаю даже слишком хорошо.
– Так чего же ты хочешь? – поинтересовался Орест. – Возвращение времен Атрея и моего отца тебя не прельщает, это очевидно. Тогда почему ты так настаиваешь на том, чтобы я стал царем? Неужели тебе нужно лишь красивое прикрытие? Мужчина на троне, которым ты сможешь управлять, оставаясь при этом истинной владычицей Микен?..
Клитемнестра выдержала короткую паузу и… кивнула.
– Так я и думал, – тихо произнес царевич. Его захлестнула волна разочарования. От былого восхищения царственной матерью не осталось и следа. Клитемнестра не заметила напряженного вида сына и заговорила как ни в чем не бывало:
– Не вижу смысла это скрывать. Да, я хочу, чтобы микенцы получили свой желанный символ – мужчину-вождя. Я готова принести эту жертву, публично сойдя с трона, чтобы занять заслуженное место позади него.
Клитемнестра позволила себе короткий смешок – она явно была довольна планом, который, казалось, разрешал все противоречия.
– Тебе не придется сильно утруждаться, мой милый: Микенами по-прежнему будет править твоя мать. Так засохнут зерна протеста, не успев разродиться урожаем народных волнений! Это будет самым разумным решением, и мы выгадаем еще несколько лет мирной жизни. А затем… – Клитемнестра обратила внимание на лицо сына и осеклась.
Орест стоял с потемневшими глазами, его губы превратились в тонкую, бледную нить. Царевич более не пытался скрывать свое раздражение. Он резко махнул рукой, словно отметая все доводы Клитемнестры:
– Я снова повторю, что сказал раньше. Нет, мама! Я не горю желанием становиться правителем, и еще менее желаю сесть на трон послушной тебе куклой. Игрушечным царем я не буду никогда. Что меня ожидает?.. Покорная жизнь, где я без твоего позволения не смогу даже рта раскрыть? Избавь меня от этой участи.
Красивое лицо Ореста свело судорогой. Был ли это страх от собственной дерзости, или попытка справиться со злостью? Но это выражение почти сразу сошло с его лица, и он заговорил уже спокойнее:
– Прежде чем принимать подобные решения, тебе следовало бы поговорить со мной раньше. Если ты желаешь видеть меня заложником твоих планов, то лучше уж я отрекусь от трона. Почему бы тебе не побеседовать с моим братом? Мы с Эгисфом мыслим по-разному. Возможно, он согласится быть твоим послушным, домашним царьком?
Орест замолчал. В звенящей тишине напряжение между царицей и наследником нарастало. Царевич знал, что дерзкие слова не останутся без ответа, и с гордо поднятой головой ждал бури.
Клитемнестра совмещала в своей душе противоречивые сущности, поочередно меняя маски матери и правительницы Микен. И мать всякий раз покорно умолкала, стоило заговорить великой царице… Кара настигала любого, кто смел перечить Клитемнестре, даже собственного сына.
Она и теперь не заставила себя ждать.
***
Звук пощечины раздался в покоях царицы и эхом отскочил от каменных стен. Орест не попытался уклониться от удара, его щека покраснела. Царевич чувствовал, как горит лицо – Клитемнестра явно не сдерживалась.
– Я надеялась, что родила достойного мужчину, а не жалкого глупца! – в бешенстве выкрикнула его мать, утратив остатки самообладания.
– Вот как… Мои слова ты считаешь глупостью? – Орест, пытаясь справиться с переполнявшей его злостью, говорил тихо и медленно, но твердо. Уступать и извиняться он явно не собирался.
– Именно так. Глупостью… и наглостью. Как мать и царица, я вправе требовать от тебя повиновения! Хочешь отказаться от всего, опозорить себя, упасть в моих глазах?.. У тебя прекрасно получается – продолжай же, не стесняйся!
Клитемнестра говорила с нескрываемым ядом в голосе. Орест пристально смотрел на нее, кусая губы и нахмурившись. Казалось, по комнате вдруг пронесся ветер с морского побережья, принеся с собой колючий, пронизывающий холод.
– Что же ты молчишь? – натянуто спросила Клитемнестра. – Разве нежелание смириться с ролью «игрушечного царя» – единственное, что удерживает тебя, Орест? Не нужно быть пифией, чтобы понять: у тебя должны быть и другие причины перечить мне так дерзко. Что ж, вот тебе шанс, объясняйся! Рассказывай, на что собираешься променять микенский престол? Очень надеюсь, что дело не в какой-нибудь женщине…
Прежде чем ответить, Орест провел ладонью по лицу и сделал несколько глубоких вздохов, чтобы расслабиться. Царевич понимал, что избрал опасный путь – сейчас требовалось сохранять хладнокровие, даже если хотелось кричать.
– Ты права, мама, – наконец сказал он. – Я действительно не вижу себя царем. Моего отца все чтут как великого героя, истинного повелителя Микен. Мне никогда не стать таким, как он. Но и оказаться безвольной куклой на троне я не желаю. Престол меня не привлекает. Возможно, в своем образовании я пропустил пару важных уроков, которые отец мог бы мне преподать… Или же я просто глупец, как ты утверждаешь… Итог все равно один.
Царевич улыбнулся – вымученно, словно насмехаясь над ситуацией, в которой оказался. Клитемнестра отвела взгляд и с застывшим лицом уставилась куда-то в сторону окна. Она не проронила ни единого слова, и Орест продолжил:
– Я не гожусь на роль повелителя Микен. И не стану слепым исполнителем чьих-то приказов. Но ты, моя мать, имеешь великую силу и можешь дать мне то, чего я давно желаю.
Царица продолжала стоять, словно каменное изваяние, но при последних словах чуть приподняла брови.
– Свободу, мама, – закончил Орест. – Именно ее мне не хватает в этом дворце.
Царица с силой ударила кулаком по столу, заставив вздрогнуть стоявшую на нем посуду:
– Хочешь стать подобием своей сестры?! – резко спросила она. Если бы можно было сжигать взглядом, на месте Ореста уже покоилась бы кучка пепла. – Жить, как легкомысленная, беспутная Электра… Ты действительно желаешь этого? На ее глупости я уже привыкла закрывать глаза, но ты… Ты совсем другое дело, Орест! Мужчине не пристало отказываться от своего долга!
– Мы можем вести разговор в другом тоне? – не выдержав, спросил царевич. – Под градом упреков сложно оставаться спокойным и что-то объяснять.
Клитемнестра стиснула зубы; так некстати потеряв терпение, она напоролась на упрямство сына. Владычицу Микен, не привычную к возражениям ни от кого, даже от собственных детей, это поразило, но гигантским усилием воли она вернула контроль над чувствами. И махнула рукой:
– Хорошо, я дам тебе высказаться. Продолжай.
– Помнишь, как дядюшка Одиссей взял меня к себе на корабль, когда мне было тринадцать? Ты не желала меня отпускать, но прислушалась к советам Телефа – это была его идея, он считал, что небольшое морское путешествие полезно для подростка. Маленький Эгисф не горел желанием покидать дворец, а я с радостью отправился плавать с итакийцами.
– Как же такое не помнить. Из-за тебя я целыми днями не находила себе места: каждый день представляла, что ты попадаешь в бурю. Любой каприз погоды, и Микены лишатся наследника!
– Так ты беспокоилась о городе или все-таки обо мне? – с внезапной улыбкой спросил царевич. Клитемнестра воздела глаза к потолку:
– И о тебе, разумеется.
– Это радует, – ответил Орест, не сумев до конца скрыть иронию в голосе. А затем продолжил уже серьезным тоном. – Я очень благодарен Телефу, который настаивал, чтобы я научился ходить по морю. Это было лучшее время… С Одиссеем и его командой. Среди волн и облаков, окруженный моряками, я жил по-настоящему, дышал полной грудью, с радостью учился у старших товарищей. Хотя поначалу для Одиссея я был лишь обузой – он принял меня без особой охоты и лишь за солидную плату, – под конец мы стали друзьями. Теперь я желаю вновь отправиться в плавание, но уже со своей командой.
– Понятно, этот старый моряк заразил тебя пустыми мечтаниями, – Клитемнестра ощутила, как зарождается в груди новая вспышка негодования. – Вот уж не думала, что тебе захочется повторять подвиги Ясона, печально известного царя Иолка.
– Историю Ясона мне пересказывали множество раз. Он отправился в плавание не по своей воле, – возразил Орест. – Я не такой. Меня влекут тайны моря и лежащих за ним далеких земель, а не скучная, сытая жизнь во дворце. В Микенах мне тесно; сердце зовет на корабль, влечет к безбрежной синеве. Но… – Орест выпрямился и лукаво улыбнулся, – это не значит, что я буду для тебя бесполезен.
Он провел рукой по волосам, откидывая их назад. Царевич говорил уверенно, и Клитемнестра догадывалась: ее сын уже не раз произносил этот монолог наедине с собой.
– Если Эгисф согласится занять трон, я лично позабочусь, чтобы вести об этом событии достигли даже дальних островов. Навещу соседей, узнаю новости, обменяюсь товарами и преподнесу дары царям на своем пути. Почему бы одному из потомков Агамемнона не отправиться с визитом к союзникам?..
– Но что потом? Рано или поздно ты вернешься домой.
– Знать будущее под силу лишь богам, – улыбнулся царевич. – Можешь, тогда придумаешь для меня задание посложнее? Например, разузнать, что находится на краю земли. Старики говорят, что там нет ничего, кроме всепоглощающей пустоты – разве не интересно проверить, так ли это?
– Это совсем не смешно, Орест.
– Извини, – тот развел руками, стараясь удержать беседу в спокойном русле. – Я просто хочу принести пользу Микенам, но при этом быть счастливым и свободным, а не жить в золотой клетке. Разве мои мечты неосуществимы?
– Цари и их дети не могут так рассуждать, – Клитемнестра сказала это с тяжелым вздохом и отрешенным выражением лица. – Они несут груз великой ответственности с самого рождения. Твои речи больше подойдут пастуху, воину или торговцу – но только не наследнику рода Атрея.
– Потому я и желаю отказаться от навязанной мне роли. Мама, именно ты – настоящая правительница Микен, которая прекрасно исполняет свой долг. Возможно, Эгисф однажды станет таким же. Если, конечно, ты ему позволишь… если обучишь своим талантам и мудрости.
– А ты, Орест, добровольно променяешь царский титул, который дарован тебе по праву первенства, на тяжелый труд, соленый ветер и общество немытых моряков? Не понимаю, чья кровь в тебе говорит.
– Кто не был в открытом море, тому неведомы вся его красота и величие, – лицо царевича на миг озарилось светом дорогих воспоминаний. – О, мама, я уже плавал под парусом и знаю, что мореход из меня выйдет куда искуснее, чем царь. Позволь взять несколько кораблей и отправиться в путь – я постараюсь добыть для Микен славу и выгоду, выполню любой твой приказ! Что угодно, лишь бы не изображать жалкое подобие владыки…
Орест осекся: последняя фраза прозвучала непозволительно грубо. На протяжении его речи Клитемнестра выглядела так, будто ей нездоровилось. Плечи царицы ссутулились, лицо побледнело – заметив это, ее сын спросил с тревогой:
– Может, принести воды?
Клитемнестра покачала головой:
– Не стоит. Со мной все в порядке.
Она заговорила ровным голосом, зазвучавшим удивительно странно после гневливых выкриков:
– Возможно, в твоих словах есть доля истины. Было бы жестоко сделать тебя царем против воли. К счастью, ты не единственный мой сын, – эти слова дались Клитемнестре с большим трудом. – Увы, я была сильно занята заботами о Микенах и не разглядела твоих желаний. Прости, что не знала, каким человеком ты вырос, Орест.
Тот молча кивнул. Царица вдруг сделала шаг вперед, подойдя к сыну вплотную. Протянула руку – Орест дернулся, но мать всего лишь провела рукой по его темным вьющимся волосам, поправила пару непослушных прядей. И тихо закончила:
– Ты решил рассказать о своих мечтах в тот же день, когда тебе предложили микенский трон… Какая насмешка судьбы! Я страшно расстроена твоим выбором, сын мой. Уверена, что ты и сам о нем пожалеешь… Но стоять на пути у тебя и твоих желаний я не буду.
С этими словами Клитемнестра посмотрела прямо ему в глаза – пронзительно, цепко, – но тут же отвела взгляд в сторону. Орест почувствовал, будто мать скрыла от него что-то важное. Но прежде чем он успел что-либо сказать, она добавила:
– Нет смысла затягивать, если все уже решено. Мне нужно самой поговорить с твоим младшим братом. Думаю, он будет в восторге, в отличие от тебя.
«Для него же лучше, если так, – промелькнула в голове Ореста непрошеная мысль. – Мать позволила одному сыну сделать выбор, но второй раз подобного не случится…»
Принятое решение пугало своей значимостью. Царевич не раз задумывался, как распорядиться собственным будущим и уже давно задумывал отречься от престола. Но Орест не ожидал, что этот тяжелый разговор случится именно сегодня. Ему виделось, что мать еще несколько лет собиралась править Микенами единолично… Действительность оказалась куда сложнее.
Впрочем, какое теперь это имеет значение? Сделав решительный шаг навстречу новой жизни, сходить с намеченного пути Орест не собирался.
***
Отпустив сына, царица долго стояла в неподвижности. В сердце Клитемнестры происходила ожесточенная борьба. Давно не случалось такого, чтобы царица испытывала страх от собственных мыслей, но теперь этот день настал. Снова.
Старшему сыну больше нельзя было доверять. Орест оказался непригоден для роли, к которой его готовили с детства. А она не смогла сразу это заметить. Теперь Орест стал опасен – для микенского трона, для нее самой. Царевич вряд ли понимал, что, уплыви он в дальние края и свяжись хоть с простолюдинкой, хоть с портовой шлюхой, в его детях будет течь царская кровь Атридов… Такое «наследие» рано или поздно окажется проблемой.
А вдруг микенцы будут недовольны правлением Эгисфа? Клитемнестра с легкостью представила, как смутьяны в народе – и даже отдельные царедворцы! – идут на поклон к Оресту с просьбой принять власть, положенную тому по праву рождения. Если ее сын послушается, царство разорвут междоусобицы. Как опытная правительница, Клитемнестра понимала: ее страхи были обоснованы. Наиболее неприятные вещи имели свойство случаться в самый неподходящий момент. А значит, следовало быть готовой ко всему.
Она уже совершила роковую ошибку, не оградив царевича от влияния его сестер, старика Телефа и мечтательного Одиссея. Они испортили Ореста, и теперь ей предстояло это исправить. Сердце Клитемнестры бешено забилось в тот миг, когда она приняла роковое решение. Казалось, царица с разбегу прыгнула в черную пропасть.
Оресту придется исчезнуть навсегда.
Тогда ничто не помешает царствованию Эгисфа. Угроза для Микен сойдет на нет.
По щекам владычицы Львиного города вдруг сами собой потекли слезы, но она даже не потрудилась утереть их. Безмолвный плач вскоре оборвался. Разум Клитемнестры уже продумывал жестокий план; ее мысли мчались, будто боевая колесница.
На долю царицы не раз выпадали испытания, с которыми она успешно справлялась. И в этот раз все будет точно так же. Такие, как она, не умели подолгу скорбеть о своих нерадивых отпрысках. Даже о покойном муже Клитемнестра совершенно не жалела, а ведь когда-то почти верила, что любит его…
Быстрым шагом царица вышла из покоев. Времени возиться со слугами и передавать указания не было – ей требовался срочный разговор с Эгисфом.
Мальчик, всегда прячущийся в тени старшего брата, теперь станет правителем… Уж он-то обрадуется этому. А если нет, Клитемнестра заставит.
Во второй раз она не допустит промаха.
Глава 4
Это был великолепный сад, наполненный светом, яркими красками и богатыми ароматами. Микенские правители издавна заботились о том, чтобы их окружала красота, сотворенная природой, а не одними лишь руками ювелиров и каменщиков.
Здесь легко было потеряться в буйстве растений. Яркое солнце и вода – неустанная забота прислуги, – превратили сад в благодатное место, сверкающее зеленью. Казалось, трава и цветы беззастенчиво радовались жизни, с неистощимой энергией стремясь к небесам. Садовникам всегда хватало работы – каждое утро они находили новые ростки и побеги. Тщательно вычищенный пруд в самом центре сада весело искрился рябью при малейшем ветерке.
Сын Клитемнестры медленно шел по тропинкам, почти не глядя по сторонам и сосредоточенно хмурясь. Ореста не занимали красоты сада, хотя в другой раз он бы с удовольствием отдохнул здесь на мягкой траве или поупражнялся в метании копья. Сейчас царевич пребывал в смятении, не до конца понимая даже, почему направился именно сюда. Возможно, его разум искал умиротворения… Вдруг звонкий женский голос прервал его думы. Орест вскинул голову.
Ну, конечно! Голоса любимых сестер Орест не спутал бы ни с чьими другими. Ифигения и Электра с удобством расположились на скамье под сенью раскидистых деревьев. Заметив брата, Электра призывно замахала рукой, и тот свернул с тропы, направившись к сестрам.
Высокая и стройная Ифигения, даже улыбаясь, выглядела отстраненной – словно мысли ее были обращены к чему-то совершенно иному. Ее лицо можно было назвать миловидным, но его портили более длинные, чем принято, черты подбородка и носа. До Электры ей было далеко – придворные шептались, что между сестрами лежала та пропасть, которая разделяет простых людей и жителей Олимпа. Электра вобрала в себя лучшие черты отца и матери. Красотой она превосходила даже Клитемнестру, о чем Оресту однажды сказал старый Телеф, добродушно посмеиваясь. Тогда царевич спросил:
– Не в этом ли кроется секрет неприязни моей матери?
Улыбка Телефа затухла, словно брошенный в воду факел.
– Царица излишне строга к Электре, это правда. Но, как мы знаем, она так же придирчива и к Ифигении. Полагаю, у Клитемнестры хватает причин для столь сдержанного отношения, пусть даже мне они неизвестны. Хотя, – старик поскреб ладонью спутанную бороду, сощурив глаза, – не сомневаюсь, что красота Электры также оказывает влияние на суждения нашей госпожи…
Орест ценил мнение старого военачальника и склонен был соглашаться с его выводами. Мать не любила Электру, зато все остальные ее обожали: смелая, независимая и энергичная, эта девушка не оставляла никого равнодушным. Возможно, лишь поэтому Клитемнестра еще не выдала дочь замуж за какого-нибудь соседского царя – знала, что столкнется с яростным сопротивлением, а сочувствующих Электре окажется немало.
Тем не менее царица Микен намеревалась в ближайшую пару лет избавиться от дочери в своем дворце, и почти перестала это скрывать. Оттого на лице Электры все чаще можно было увидеть злость или гримасу вместо приветливой улыбки. Однако на брата она смотрела с искренней любовью.
– Решил подкупить меня новым гиматием, хитрец? – сказала Электра, едва Орест уселся рядом с ней. – Должна признать, он прекрасен. Но знай: я не стану тебя выгораживать, если вздумаешь опять что-нибудь натворить, дорогой братец!
– Это просто подарок, – Орест с улыбкой приобнял сестру за плечи. – Я ведь знаю, какие цвета ты любишь. И даже удивлен, что ты не надела этот гиматий сразу же. Может, он все-таки недостаточно хорош для тебя?..
– Берегу его для вечера. Зато за ужином у меня появится отличная возможность сразить всех своей красотой! – она засмеялась, обнажив белые, ровные зубы. – А в этом саду мне перед кем красоваться? Перед цветами да скучной Ифигенией?
– Электра, что я слышу! Кажется, ты ставишь меня в один ряд с травой, это обидно! – Ифигения хмыкнула, но задетой не выглядела. Затем она перевела взгляд на брата, и ее лицо стало серьезным.
– Я вижу смятение в твоих глазах. Что-то случилось?..
– Сами боги не могут утаить от тебя свои мысли и чувства, сестрица, – чтобы не смотреть Ифигении в глаза, царевич поднял лицо к ветвям стройного кипариса. – Мне пришлось пережить непростой разговор с нашей матерью.
– Так я угадала? Ты снова сделал что-то, чем не пристало заниматься порядочным царским отпрыскам? – Электра сказала это будто в насмешку. Выслушав за свою жизнь бесчисленное количество выговоров, девушка уже не придавала им особого значения.
– Что-то в этом роде, – Орест продолжал рассматривать деревце, словно оно было самым привлекательным в мире. Выдержав небольшую паузу, он вздохнул и наконец произнес:
– Я сказал Клитемнестре, что откажусь от микенского престола.
– Что?! – хором воскликнули царевны и в замешательстве переглянулись. Затем Ифигения осторожно уточнила:
– Ты ведь не шутишь? Не самая подходящая тема для насмешек.
– Я говорю серьезно, Ифигения. Пусть царем станет Эгисф. Я же…
Орест устроился на скамье поудобнее, сестры придвинулись ближе. Неторопливо, не упуская ни единой подробности, царевич рассказал им о случившемся сегодня.
– Надеюсь, я не совершил ошибки. – задумчиво проговорил он в конце. – Брат наверняка станет лучшим царем. Или хотя бы послушным.
Оресту очень хотелось услышать хотя бы от кого-нибудь подтверждение своей правоты. Ифигения и Электра, хорошо знавшие брата, это почувствовали.
– Ах, Орест, – покачала головой Электра, а затем накрыла руку брата своей. – Ты знаешь, я не стану тебя упрекать. Если это именно то, чего желает твое сердце…
– Так ты согласна со мной? – царевич не скрывал волнения в голосе.
– А почему бы и нет?.. Посмотри на меня, я ведь старше. Все, о чем мечтает наша мать – выдать замуж неуступчивую дочку. Думаешь, я горю желанием становиться супругой одного из толстых, вечно потных царьков, связи с которыми так выгодны Микенам?.. Что желаю ложиться под нелюбимого мужчину, жить вдалеке от родных полей и гор, разделять переживания с человеком, к которому равнодушна?.. Как и ты, я бы хотела избежать навязанной судьбы. Хоть у нас и разные причины, но мыслим мы одинаково.
Орест молчал. Между ним и Электрой будто протянулась нить глубокого взаимопонимания.
– И все же ты мог совершить серьезную ошибку… – прошептала вдруг Ифигения, хранившая до этого молчание.
– Вот всегда ты так! – сердито заметила сестра. – Вечно осторожна, постоянно пророчишь беду!
– Это неправда, – мягко возразила Ифигения. – Я хочу сказать, что сейчас Эгисф может покориться царице и стать послушным исполнителем ее приказов, но… кто знает, какие чувства скрываются в его душе? Он всегда был тихим и замкнутым… Разве Эгисф хоть когда-нибудь доверял нам собственные думы? Я не помню такого. Никто в семье не знает, каковы его истинные желания. Если что-то пойдет не так, последствия окажутся куда плачевнее, чем если бы правил Орест.
– О, великий Зевс! – воскликнула Электра. – Ну что такое ты говоришь? Иногда мне кажется, что в тебя вселился дух Кассандры, той несчастной предсказательницы из Трои. Как можно быть такой унылой, дорогая?
Сказав это, Электра легонько стукнула сестру пальцем по носу. Ифигения отпрянула в неожиданности, но затем смягчилась и даже хихикнула.
На этом разговоры о грустном завершились. Оресту хотелось рассказать о своих морских грезах, которые вот-вот претворятся в жизнь. Его сестры жизнерадостно защебетали, обсуждая подробности предстоящего путешествия. На сад вновь снизошла легкая радость, все тревоги растворились в розоватом вечернем небе.
***
Наступившая в царском саду идиллия затронула не всех – словно осы в потревоженном гнезде, мысли роились в голове дворцового управителя. Ахом стоял за густым кустарником и стремился запомнить каждое слово. Когда Орест и его сестры заговорили о пустяках, египтянин отступил, стараясь остаться незамеченным.
Он еще не знал, как следует реагировать на услышанное. Львиный город ожидали большие перемены – Ахом предвидел это так же ясно, как если бы ему их показали наяву. Перед мысленным взором египтянина проносилась вереница событий, меняющих судьбу микенского царства, а заодно и его собственную.
Ему повезло пройти мимо с мелкими поручениями для слуг. Возможно, сам Осирис направил его в нужное место? Или то был злобный Сет, что предрек наступление конца? Царедворец провел рукой по лицу и удивился, ощутив под ладонью выступивший пот. Так вот какова сила предчувствия!
Но, что бы ему ни померещилось, он не останется в стороне от грядущих событий. Уж это Ахом знал точно.
***
В детстве Ахом часто слышал от отца, что главное в жизни – внимательно смотреть, куда дует ветер. Если он приносит с собой изменения – оцени грядущее, рассчитай силы и займи наиболее выгодную позицию. Опытный торговец следовал этому принципу в быту и делах, а потому избежал преследования в родном Та-Кемет и начал вести дела в Микенах, не боясь гнева жрецов. Ахом же пошел еще дальше.
Зерно честолюбия в душе будущего дворцового управителя дало всходы не на пустынных барханах, а в плодородной долине: еще в детстве Ахом начал вынашивать тайные планы.
Его семья отличалась расчетливостью: несколько поколений зажиточных торговцев сколачивали состояние на продаже пряностей, тканей и различных украшений – у ахейцев пользовались популярностью творения мастеров из страны, именуемой здесь Айгиптосом. Покойный дед Ахома всю жизнь отправлял из Мемфиса корабли, доверху нагруженные товаром. А отец, перебравшийся в Микены, не просто сохранил торговые связи, но и преумножил их. Не покидая Львиный город, он каждый год посылал десятки галер обратно в Та-Кемет: там слуги продавали изделия микенских мастеров и готовили к отправке местные сокровища. Богатство семьи Ахома увеличивалось – еду в их доме подавали на золотых блюдах, а одежда и украшения сияли бесстыдной дороговизной.
Ахома всегда забавляло, как отец рассказывал гостям о причине переезда в Микены. Мол, нужно лично следить за товаром, а еще солнце на родине слишком уж жаркое… На деле причина была иной: торговец бежал от пристального внимания Хем Анкхиу – неистовых жрецов, прибравших к рукам власть в Мемфисе. Эти «служители» олицетворяли закон в крупных городах и не стеснялись открыто расправляться с инакомыслящими. Их взглядов и учений отец Ахома не разделял. Вдали от родины воспоминания о Мемфисе отдавались в его сердце любовью и неимоверной тоской, поэтому за закрытыми дверями своего микенского дома старик неуклонно соблюдал традиции и обычаи страны Та-Кемет.
Всю жизнь почтенный египтянин подчинялся неизменному правилу: если ветер жизни начинает меняться, не игнорируй его порывы, иначе останешься ни с чем. Потому и обосновался в Микенах, оставив на родине надежных поверенных.
Ахом появился на свет уже в Львином городе и с раннего детства оказался окружен опекой, которая полагалась лишь отпрыскам богатых семей. Видя в сыне ум и предприимчивость, отец часто думал о дне, когда сможет отойти от дел и передать их достойному наследнику. Поэтому решение молодого Ахома пойти в дворцовые слуги прозвучало подобно раскату грома в лазурном небе.
Едва мальчику исполнилось четырнадцать, он без стеснения направился в микенский дворец и попросил пристроить его хоть куда-нибудь. В нем признали отпрыска порядочной семьи, а в младших слугах нужда была всегда, поэтому Ахом с первого же дня начал выполнять поручения.
Почему он выбрал именно этот путь? Ответ был прост.
Прилавок являлся тупиком – еще в детстве Ахом осознал это с необычайной ясностью. Его родители обладали богатством, однако оставались лишь торговцами. Они шли по пути размеренной и сытой жизни, не имея настоящей власти над людьми. В бесконечных подсчетах прибыли, шуршании папирусных свитков и базарной толчее Ахом не видел ничего, что могло бы даровать силу – только ее бледное подобие.
Зато микенский дворец был средоточием власти и успеха! Победоносные войны Агамемнона, шумные пиры, сотни стражников в красивых доспехах, бесконечная вереница знатных гостей, готовые на все девы, блеск и великолепие… Даже цари из окрестных стран приезжали к Микенам на смиренный поклон. В мегароне Львиного города било ключом могущество, которого Ахом так жаждал.
Простому торговцу, даже очень богатому, нечего было и надеяться попасть во дворец, если только дело не касалось тяжб и податей. Вся жизнь юного чужеземца должна была свестись к коротанию дней за прилавком, сладким речам для праздных микенцев, бесконечному обсуждению поставок с толстыми купцами из Ликии, Фракии и прочих земель. Ахому всего этого было мало. Он ясно чувствовал, что должен стремиться к большему.
Поначалу было непросто. Ахома приняли во дворец как прислужника, и он безропотно сносил резкий тон старших, не избегая тяжелой и грязной работы. Его не покидало чувство, что вскоре наступят значительные перемены. Это было ничем не подкрепленное ощущение – голая вера. Но вера эта была столь сильной, что переходила в одержимость. Ахом никогда в себе не сомневался. Он ждал.
Все, что от него требовалось – следить, куда дует ветер.
Однажды ему представился случай проявить себя. Царь Агамемнон страдал от незаживающей раны в плече, полученной в одном из походов. Узнав об этом, Ахом набрался смелости предложить владыке целебную мазь, которую впрок заготавливала его мать.
Дворцовый лекарь, поначалу недружелюбно воззрившийся на придворного мальчишку с горшочком в руках, все же решил дать ему шанс. Ведь жители Айгиптоса всегда славились умением врачевать раны и тяжелые болезни.
– Не хватало мне еще плетей от стражников, если повелителю станет хуже из-за этой пакости! Так что пойдешь к царю сам. Пусть он решит, стоит ли пользоваться вашими странными снадобьями! Лично я бы прогнал тебя отсюда взашей, но… эта рана… Что мы только ни перепробовали – все тщетно.
Ахом только этого и ждал. Встреча с царем поначалу повергла его в трепет, но все обошлось: Агамемнон согласился принять лекарство. Властелин Микен осознавал, что в таинственной мази может содержаться яд, однако слишком устал от постоянной боли и опасался, что левая рука со временем перестанет ему служить. Владыка Микен добросовестно следовал советам юного слуги, трижды в день натираясь густой, дурно пахнущей мазью, и вскоре полностью выздоровел.
Агамемнон в долгу не остался. Когда плечо совсем перестало его тревожить, он призвал Ахома в свои покои, и между ними состоялась долгая беседа. Сначала речь шла о врачевании и искусстве травников из Айгиптоса, однако затем разговор перешел на другие темы. Отметив смекалку юноши, Агамемнон задал ему множество вопросов об устройстве дворца и сада, поинтересовался мнением о работе слуг. Ахом быстро отбросил первоначальную робость и охотно поделился с царем своими соображениями, понимая: настал его час.
Благодарностью царей следует пользоваться сразу, не откладывая до лучших времен: слишком уж она редка и непостоянна. Надежды юного египтянина оправдались, и уже на следующий день он был причислен к личным слугам царя. Ему не приходилось более отмывать с челядью полы в мегароне и многочисленных дворцовых покоях.
Внимательность и острый ум – хорошие спутники. Благодаря им Ахом быстро снискал себе репутацию. Для царя он стал полезным источником информации о том, что происходило в ближайшем окружении владыки. Уже через два года молодой египтянин стал следить за поставками еды и питья во дворец, ему подчинялось два десятка слуг. Еще совсем недавно Ахом был никем, а теперь стал фигурой, к советам которой прислушивается сам повелитель Микен.
Однажды Ахом предложил царю закупать выделанную кожу и редкие краски не в Та-Кемет, а у ликийцев и дарданов. Качество их изделий практически не уступало товарам из Мемфиса, зато перевозка стоила ниже. Агамемнон никогда не был силен в торговых делах так, как в ратных, и предпочитал полагаться в этом на мнение окружающих; недолго думая, он последовал совету своего слуги, которому к тому времени безоговорочно доверял.
После этого в семье Ахома разразился невероятный скандал. Пожилой отец извергал проклятия и заламывал руки, призывая гнев богов на голову сына, который лишил его семью стольких выгодных сделок:
– Дерзкий юнец! Ты же знал, что мы выкупили краски и кожу, загрузив ими два больших корабля!.. О, нечестивый сын, как ты мог?.. Придя в родной дом, ты спокойно рассказываешь мне об этом за ужином!
Он вплотную приблизился к невозмутимому сыну, и тот увидел красное, раздувшееся от гнева лицо:
– Старый Бадру в Мемфисе получил плату еще и за прекрасную прочную ткань. Скажи на милость, что мне теперь с ней делать?
– Ты можешь вывезти ее в соседние царства, заплатив причитающуюся пошлину, и перепродать скупщикам, – спокойно ответил Ахом, неторопливо пережевывая еду. – И я бы поостерегся называть товары Бадру «прекрасными» или «прочными». Те, что предлагают дарданы, ничуть не хуже. Начни покупать у них, и однажды станешь богаче прежнего.
– Вывезти… Продать скупщикам за бесценок!.. Пусть великие боги покарают тебя за то, что решил разорить собственного отца! Что мешало тебе сначала обсудить это со мной?!
– Я забочусь лишь о благосостоянии микенского трона. Агамемнон, конечно же, оценит мои усилия.
Торговец задохнулся от негодования:
– Ты египтянин или нет?! Где твоя честь, твоя верность?..
– Отец, прекрати, – в голосе Ахома впервые проступило нетерпение. – Не ты ли сам бежал из родного города, едва у тебя начались проблемы?.. И теперь лицемерно требуешь от меня верности земле, которую я не видел с рождения? Скажи уж сразу, что беспокоишься о прибыли… Знай, что у меня тоже имеются интересы, которые я буду отстаивать. А теперь давай закончим этот бесплодный разговор.
– Ты будешь лишен наследства, акаваша! – злобно прошипел торговец.
– Превосходно. Тогда я обращусь к царю, – в невозмутимо-мягком тоне Ахома угрозы было значительно больше, чем в гневных речах его отца. – И мы посмотрим, что ответят микенские законы. А может быть, Агамемнону стоит обратить внимание, насколько исправно ты платил подати все эти годы?..
Удар был чересчур силен – старик упал в кресло и беспомощно обмяк. Разинув рот, он жадно глотал воздух. Почему его сын оказался столь коварным? Ветер, которому следовал торговец, внезапно изменил направление…
В гнетущем молчании Ахом завершил трапезу и вышел из-за стола. На следующий день он перебрался из родного дома в покои для слуг во дворце. А затем отправился к царю и выложил все, что знал о делах отца, заодно выдав множество других тайн своего старика.
Выслушав Ахома, властелин Микен лишь покачал головой:
– Не знаю, стоит ли хвалить тебя за усердие, или упрекать – за него же…
Торговца казнили.
Агамемнон сполна вознаградил молодого слугу. Ахому отошла значительная часть отцовских богатств после того, как все неуплаты были взысканы в пользу Микен. Скорбел ли новоявленный царедворец хоть немного? Хоть раз жалел ли о своем бессердечном поступке?.. Никоим образом.
Народ единодушно осуждал Ахома за бессердечие, а купцы стали бояться его так, словно тот был мифическим чудовищем. Зато в микенском дворце авторитет юноши вырос до небывалых высот. Всем стало ясно, что этот человек не остановится ни перед чем ради стремления служить своему повелителю. И пробьется наверх, без жалости растоптав любого, кто вздумает ему помешать.
Словно в знак презрения к традициям родины, Ахом после смерти отца побрил голову налысо и не носил никаких уборов. Это было страшным кощунством для выходца из Та-Кемет, ибо так ходили лишь жрецы и приближенные к фараону люди. Хотя в ахейских землях это ничего особенно не значило, все же подобный шаг увеличил и без того широкую пропасть между Ахомом и остальными. Он слишком отличался от окружающих – внешностью, манерами, статусом. Однако именно это и было целью египтянина. Ему доставляли равное удовольствие как собственный вид, так и ощущение превосходства над другими – остальное было не важно.
***
Лишь одно отравляло жизнь этого человека: безраздельно Агамемнон доверял лишь тем, кто сражался с ним плечом к плечу на поле брани. Ахом оружием не владел и не принимал участия ни в одном походе. Египтянин лишь недоумевал, глядя, как царь приближает к себе людей вроде Телефа – верных, но глуповатых, однобоко смотрящих на жизнь. Как будто сила рук, способных держать меч, может помочь в непростом деле управления царством! Это раздражало Ахома, но волей-неволей ему приходилось считаться с соратниками владыки города.
Как бы он ни старался, дела не всегда шли хорошо. Войны способствовали славе Микен и приносили несметные богатства, но бесконечные походы истощали царство. Гибли мужчины, которые могли бы работать, земледелие приходило в упадок, лошадей и скот выращивали ради нужд армии, а не народа. Наемные отряды также требовали средств. Микенское царство стояло крепко, упадок еще не предвиделся, однако вечно так продолжаться не могло.
Когда Агамемнона внезапно закололи прямо во дворце, Ахом испытал немалое огорчение – почивший владыка неплохо к нему относился… Египтянин не собирался терять свое влияние в городе, а потому принялся внимательно наблюдать за прибравшей царство к рукам Клитемнестрой. Она показалась ему умной женщиной, способной на взвешенные решения. И наверняка ей в будущем потребуются помощники.
Ахом думал, что уже почти приблизился к месту второго человека в Микенах. Ведь дети Агамемнона тогда были слишком молоды, чтобы принимать их всерьез. Ему всего лишь следовало добиться должности главного советника царицы…
Реальность оказалась полна разочарований.
Клитемнестра разделяла многие взгляды Ахома на ведение дел. Однако в нашептываниях со стороны царица не нуждалась, считая, что способна разобраться во всем самостоятельно. Она быстро установила во дворце свои порядки. Конечно, поначалу и Клитемнестра допускала ошибки, которые Ахом незамедлительно бросался исправлять.
Однажды он посмел возразить царице, решившей наделить хеттских торговцев неслыханными ранее привилегиями:
– Госпожа, твое решение слишком поспешно и навредит Микенам. Стоит отметить этот указ, пока он не стал известен в Хаттусе!
Ахом плохо уловил подходящий момент. Вышло слишком рьяно.
Клитемнестра сидела на троне, сложив руки на груди. Взгляд, который она бросила на египтянина, был задумчивым, но в нем сквозило и презрение – такое, будто царице приходилось объяснять основы счета несмышленому мальчишке.
– Я ценю твои советы, Ахом. И знаю, что мой муж… – Клитемнестра помолчала немного, – часто прислушивался к твоему мнению. Но сейчас ситуация складывается иначе. Хетты – это сила. Наша военная мощь вызывает у них тревогу. А если мы дадим Хаттусе понять, что Микены настроены миролюбиво, если предложим более выгодные условия, чем действовали ранее, то оттянем возможную войну. Хеттское царство далеко, торговля между нами непостоянна, поэтому небольшие потери окупятся годами мира и спокойствия.
– Прошу простить мою дерзость, – египтянин сдержанно кивнул. По его виду можно было догадаться, что никакого раскаяния он на самом деле не испытывал. – Я не думаю, что хетты вынашивают столь воинственные планы. У них достаточно врагов, чтобы решиться на опустошительную войну против Микен. К тому же мы находимся далеко от земель, подвластных Хаттусе.
– О, хеттский властелин с удовольствием поглотил бы Олимп, солнце и все звезды, будь это в его силах! – царица поморщилась. – Но в одном ты прав: Хаттуса окружена недоброжелателями. Именно поэтому я и стараюсь усыпить хеттскую бдительность. Это ты способен понять?
– Госпожа, мы ставим под удар собственную прибыль. А кто-то сочтет, что и достоинство. – в голосе Ахома появилось едва заметное нетерпение. – Разве благосостояние Микен не должно стоять превыше смутных опасений?
– Если не видишь очевидного, Ахом, не перечь мне! Сейчас хетты сильнее нас, но внутренние склоки и постоянные войны с соседями рано или поздно подточат могучее царство. Я не хочу, чтобы колосс успел нанести удар прежде, чем рухнет сам! Пока он твердо стоит на ногах и грозит всему миру, мы задобрим его. Теперь иди: я приняла решение и менять его не намерена.
– Но это всего лишь догад…
Царица выхватила кубок с вином у стоящего рядом с троном слуги и с поразительной меткостью швырнула прямо в Ахома. От неожиданности тот не успел среагировать, и кубок врезался ему точно в лоб, глубоко рассекая кожу. Все в мегароне замерли.
– В другой раз хорошенько подумай, прежде чем осуждать мои решения. Помни, кто перед тобой, – глаза Клитемнестры были ужасающе спокойны, как и голос. – А теперь… Пошел вон!
Унижение было полным. Кровь горячей струйкой потекла по лбу Ахома, а разлитое вино неприятно холодило одежду. Он практически кожей ощущал взгляды других царедворцев.
Поклонившись, Ахом вышел из мегарона.
С тех пор по серьезным вопросам с ним не советовались. Должность управителя давала Ахому почти безраздельную власть над слугами… ограниченную, однако поддержанием порядка в микенском дворце. Какой-либо благосклонности от Клитемнестры можно было не ожидать. Серьезный шаг назад для честолюбивого египтянина и огромный удар по его самолюбию. Ахому не оставалось ничего иного, кроме как запастись терпением, скрывая свои обиды и надеясь на грядущие перемены.
Кажется, он их дождался.
Наконец-то.
***
Таким человеком был Ахом, сын торговца из Айгиптоса и микенский царедворец. Его деятельный ум вовсю перебирал варианты развития дальнейших событий. Несколько раз египтянин ощущал на губах кривую усмешку. Он обдумывал свое возвышение… И месть, которая казалась упоительно близкой.
Подслушанный разговор Ореста с сестрами многое менял. Царевич Ахому не нравился: обликом он слишком напоминал мать, а мысли и поступки, напрочь лишенные корыстного расчета, часто становились неразрешимой загадкой для ума дворцового управителя. Но если на трон вместо Ореста взойдет Эгисф?..
Ахом понял: подул долгожданный ветер перемен. Тот самый, что подхватит корабль его жизни и помчит к неизведанным берегам. К новым вершинам!
Глава 5
Одиссей стоял, сложив руки на груди и наблюдая за маневрами маленьких лодочек в порту Пилоса. Небо было голубым и ясным, а море, с которого доносился легкий запах соли и водорослей – безмятежным. Здесь, в порту, морской бриз причудливо смешивался с резкими запахами нагретых солнцем кожи, дерева и разделанной рыбы. В эту смесь едва уловимо вплетался жасмин, в изобилии растущий у городских стен. Многие назвали бы это сочетание странным и почти зловонным, но только не люди моря, одним из которых был и Одиссей, царь Итаки.
Его седые волосы были убраны с лица и перевязаны лентой, а одежда не имела драгоценностей, которые могли сковывать движения. Властелин Итаки одевался как обычный моряк, что не удивительно – большая часть его жизни прошла на корабле.
Этот человек был по-своему красив, хотя солнце, ветер и прожитые годы давно покрыли его лицо глубокими морщинами. Одиссея любовно называли морским старцем – он делал вид, что прозвище жутко его раздражало, но на самом деле вовсе не был против.
– Не пора ли выдвигаться, господин? – чей-то голос вывел царя из задумчивости. Одиссей пару раз моргнул и перевел взгляд на стоявшего рядом широкоплечего моряка.
– Ты иди, Мелетий. Проследи, чтобы вино в амфорах было не разбавлено, и позаботься о мясе. Все как обычно.
– А где искать тебя после, мой царь? – с настойчивостью уточнил собеседник. Мелетий во всем любил порядок и иному мог показаться занудным, но его повелитель считал эту дотошность весьма полезной.
– Хочу еще немного поглядеть на порт да побродить по окрестностям… Кто знает, когда еще получится навестить Пилос! Не переживай, к середине дня я вернусь на корабль.
Кивнув, Мелетий быстрым шагом направился к итакийскому судну. Одиссей проводил его взглядом. Он ни разу не пожалел, что взял на борт этого человека, который всю жизнь пас овец и до недавних пор ничего не знал о морском деле.
Жена и дети Мелетия скончались от лихорадки, после чего тот попросился в команду моряков. Единственный, кто остался из его родных на Итаке, был его брат, Колот. Однако ему приходилось содержать семью, и Мелетий не желал становиться обузой. Нет, он предпочел сесть за весла, чтобы впервые покинуть маленький остров, на котором родился и вырос. С тех пор минуло несколько лет. За это время Мелетий посетил множество земель. А Одиссею не раз пригодились его навыки в долгих морских походах.
Царь улыбнулся – подбирать нужных людей в команду он, бесспорно, умел.
Тут его внимание привлекла перебранка двух лодочников, едва не сцепившихся веслами. Вопли рассерженных гребцов разносились по воде, а само зрелище казалось презабавным. Порт Пилоса был весьма оживленным местом – он едва вмещал прибывающие торговые галеры со всего света, военные суда и мелкие лодочки местных жителей. Однако суматоха царила лишь у берега: далее расстилалась морская гладь, которую в месте соединения воды и неба словно укрывал полупрозрачный туман. Эта синева дышала зноем и поражала неброской, но притягательной красотой.
Боковым зрением Одиссей заметил какое-то движение и обернулся: в двадцати шагах стоял молодой мужчина и приветственно махал рукой. Первым делом Одиссей обратил внимание на одежды пришельца – так одевалась микенская знать. И лишь затем старый итакиец понял, что хорошо знает этого человека.
– Какая неожиданность, – воскликнул гость, быстро приближаясь к царю Итаки. – Ужасно рад тебя видеть!
– И это взаимно, дорогой Орест! – Одиссей стиснул гостя в объятиях, а затем отстранился, внимательно изучая его лицо и фигуру.
В прошлый раз, когда они виделись, Орест был угловатым и невысоким подростком. Теперь микенский царевич едва напоминал себя прежнего: вытянулся, окреп и возмужал – Одиссей оказался гораздо ниже его. Длинные волосы свободно спадали на плечи Ореста, его тело стало поджарым и мускулистым, а светлые глаза словно пронизывали собеседника насквозь.
– Как же быстро растут дети, – пробормотал Одиссей. – Ты изменился почти до неузнаваемости, парень.
– Зато ты остался прежним, и это радует.
– Разве что окончательно сморщился, – ухмыльнулся итакийский царь.
– Я рискую быть утопленным в море, если скажу хоть что-то про сушеный виноград?
Они расхохотались. Сидевший неподалеку нищий в лохмотьях вздрогнул при этом звуке и сразу же опустил голову. Отсмеявшись, Одиссей спросил:
– Что привело тебя сюда, Орест? Микенский царевич – редкий гость в Пилосе.
– Хочу подыскать для себя подходящий корабль, – пожал плечами тот. – В Пилос я прибыл только сегодня и надеюсь вскоре обсудить этот вопрос с царем Нестором лично.
– Вот как?.. Лучше приходи к нему не ранее завтрашнего полудня, – Одиссей прищурился и почесал бороду. – Вчера вечером у нас с ним была хорошая попойка. Вряд ли повелитель Пилоса сможет связно пролепетать сейчас что-либо, кроме собственного имени.
– Спасибо за предупреждение, Одиссей. Обязательно последую этому совету, – с серьезным видом ответил Орест. – Твои слова меня не удивляют, вы же с Нестором старые друзья… Однако для человека, пившего вчера без устали, ты выглядишь на удивление бодро!
– Конечно. Я всегда был крепче Нестора, и не только в выпивке.
– О, я помню. Когда мы плавали вместе, ты рассказывал о ваших соревнованиях по стрельбе из лука. В этот раз без соперничества тоже не обошлось? – на лице Ореста появилась улыбка.
– А как же! Нестор всю жизнь пытается доказать, что стреляет не хуже моего. Так что мы устроили небольшое состязание в саду.
– Полагаю, в этот раз он снова проиграл.
– Так и есть, – Одиссей почему-то отвел глаза.
Орест, заметив это, поднял брови. Под его вопрошающим взглядом итакийский царь наконец сдался:
– Ладно уж, тебе я могу рассказать. Мы оба не попали в мишени. Ни единого раза. Только не вздумай кому-то об этом проболтаться.
– Чтобы знаменитый Одиссей не попал в цель? Сложно в это поверить!
На лицо царя набежала туча. Он глубоко вздохнул:
– Мы с Нестором – старики, Орест. Большинство наших друзей уже давно отправились в подземный мир. И хоть мой разум еще сохраняет ясность, мускулы и зрение постоянно напоминают, что лучшие времена уже миновали. Теперь историю мира творит ретивая молодежь вроде тебя, парень. А я лишь делаю вид, что еще способен натягивать тетиву, как прежде. Хотя на самом деле давно ее ослабил… Но пусть это тоже останется нашим секретом.
– Извини. Я не хотел тебя опечалить, – после короткого молчания ответил микенец.
– Брось, все в порядке, – Одиссей махнул рукой. – Это Нестор время от времени пытается состязаться, что-то доказывая самому себе. А я-то знаю, что прожил хорошую, полную впечатлений жизнь. Старость меня не радует, это правда… Но и упиваться горем из-за нее не собираюсь.
– Однако распространяться о слабости своей тетивы ты не собираешься? – мягко уточнил царевич.
– Вот негодник! Я просто стараюсь сохранить за собой репутацию великого героя. Ради этого можно и позволить себе пару-тройку уловок, – казалось, к итакийскому владыке вернулось хорошее расположение духа.
Они помолчали, разглядывая пестрый и суетливый порт Пилоса. За их спинами шелестели тяжелой листвой смоковницы и ветерок играл с листвой, поднимая в воздух частицы мелкого белого песка.
Затем Одиссей, припомнив нечто важное, хлопнул себя ладонью по бедру и спросил:
– Так, а зачем тебе понадобился корабль? Нужно куда-то попасть? Просто хочу напомнить: на моем судне тебе всегда рады.
– Я этого никогда и не забывал.
– Что ж, ради тебя я готов и отклониться от намеченного маршрута… Спешить мне все равно некуда. Как тебе такое предложение? Только не говори, что собрался в Колхиду! Иначе у меня будут большие проблемы.
– Это прекрасная мысль, и я был бы счастлив плыть с тобой снова, дядя Одиссей. – царевич покачал головой. – Увы, вынужден отказаться. Я собираюсь приобрести собственное судно. А может, и не одно.
– Вот как! Значит, решил стать моряком?
Орест молча кивнул.
– …и что на это сказала твоя мать? – после небольшой паузы уточнил царь Итаки.
– Устроила скандал, – Орест с деланным равнодушием пожал плечами. – В любом случае, я был готов к чему-то подобному. Зато моя мечта наконец сбудется.
– Так царем Микен станет твой младший брат?
– Вижу, ты прекрасно все понял.
– Я бы с удовольствием тебя поздравил, Орест. – итакиец поджал губы, на его морщинистом лице появилось задумчивое выражение. – Но у меня есть кое-какие сомнения. Твоя мать та еще хищница… Уж не сочти за оскорбление.
Орест лишь махнул рукой, показывая, что услышанное его не задело. Одиссей продолжил:
– Трудно представить, что она просто отпустит старшего сына жить собственной жизнью, ничего не предпринимая в ответ.
– Ни одна мать не станет вредить собственному ребенку, – улыбнулся Орест. – Но мне пришлось пережить настоящую бурю, это правда.
– И все же я бы готовился к подвоху. Смотри, как бы в день отплытия кто-нибудь не утащил с твоего корабля весла!
Услышав это, Орест рассмеялся. Однако Одиссей не поддержал его веселья.
– Я говорю серьезно, парень. Буду рад, если никто не пожелает тебе зла… Однако желающих навредить микенскому царевичу наверняка найдется немало. Сейчас ты – молодой лев и находишься в безопасных землях. Можешь делать что хочешь, но не стань добычей для других львов, когда тень Агамемнона перестанет тебя защищать.
***
Вскоре после этого разговора Орест вернулся в родные Микены, но лишь ненадолго. Ему удалось договориться с Нестором и купить три корабля – теперь следовало подготовиться к плаванию и собрать команду.
Что еще важнее, ему предстояло прилюдно отказаться от права на трон. Лишь после этого Орест мог вновь вернуться в Пилос и начать оттуда свое странствие.
Царевич гадал, как именно мать преподнесет микенскому народу его отречение. На всякий случай Орест приготовился к пышной церемонии и красивой лжи. Однако ничего подобного не произошло: сразу после возвращения в Львиный город Орест принял участие в удивительно скромном мероприятии. Стоя на ступенях дворца, он лишь наблюдал, как двое царедворцев во всеуслышание объявили, что отныне наследником царства является Эгисф, младший сын. За Орестом же сохранялось право занять микенский трон в случае смерти брата или его отказа от правления.
Последнее вряд ли случилось бы – юный Эгисф, казалось, светился от счастья. Ему никогда не доставалось столько внимания, как в эти дни: все вокруг стремились засвидетельствовать почтение будущему царю, каждый хотел снискать его благосклонность.
Всего через пятнадцать дней после этого Клитемнестра объявила, что вместо нее микенским властелином становится Эгисф, и распорядилась готовиться к праздничной церемонии.
На улицах Львиного города это стало оживленной темой для разговоров. Многие считали, что новый царь еще слишком молод и никак себя не проявил, но все сходились в одном: Клитемнестра на первых порах поможет сыну, поэтому проблем возникнуть не должно.
В то время как Орест обликом пошел в мать, Эгисф выглядел юной копией своего прославленного отца. Люди хорошо помнили правление Агамемнона, называли это время «славным» и «героическим». На будущего царя микенцы возлагали большие надежды. Именно на это и рассчитывала Клитемнестра.
Тем временем Орест собирался в плавание. Ему предстояло возвращение в Пилос, где его дожидались сразу три подготовленных корабля. Пока он собирал команду в Львином городе, над его судами трудились лучшие пилосские плотники: покрывали борта черной смолой, украшали по микенским обычаям нос и корму.
Орест даже хотел раскрасить главный корабль на манер знаменитого «Арго», но его отговорили от этой идеи. Слава гигантского судна померкла из-за трагической кончины Ясона, его владельца.
За каждый корабль Орест должен был заплатить золотом, равным по весу двум взрослым жеребцам. Хорошее предложение: царь Нестор не требовал платы выше разумного. Недостающих гребцов царевич собирался нанять прямо в Пилосе – это позволило бы собрать смешанную команду как из опытных мореплавателей, так и из верных микенцев.
Наконец, от Пилоса было удобно плыть на Крит, где Орест планировал задержаться на какое-то время. Поэтому он выбрал владения Нестора в качестве отправной точки, хотя порт Коринфа находился к Микенам гораздо ближе.
Орест понимал, что обязан присутствовать на церемонии вступления Эгисфа на престол, но все-таки горел желанием поскорее выйти в море. Его нетерпение не укрылось от старого Телефа, который добродушно пожурил царевича:
– Не следует так торопить события, господин. Неужели сестры и мать занимают так мало места в твоем сердце? А как же я?.. Старый слуга может ведь и не дожить до блистательного возвращения своего любимца!
– Перестань, Телеф, – Орест засмеялся и приобнял старого полководца за плечи. – Я буду скучать по семье… и по тебе, конечно. Но сначала надо с умом распорядиться подаренной свободой!
– Например, привезти из далеких царств новые знания, несметные богатства и пару хорошеньких рабынь? – в глазах старого воина сияли насмешливые искорки.
– Разумеется. Вот только рабынь я подарю тебе! Посмотрим, как ты управишься с обеими сразу.
– Эге! Я силен, как молодой вол, и докажу это любому юнцу хоть на поле битвы, хоть за кубком вина. Что мне две рабыни?.. Пятеро сразу – и тех будет мало!
Так они перешучивались вечером накануне воцарения Эгисфа. Телеф отвечал на дружеские насмешки царевича и живо обсуждал с ним планы, но на душе у старика словно лежал камень. Он любил Ореста и многому того научил; в свое время именно Телеф рекомендовал отправить юного сына Клитемнестры в первое путешествие. Теперь Орест вырос и начал действовать вопреки ожиданиям царственной матери – это могло плохо сказаться на его будущем. Телеф осознал, что переживал за судьбу царевича так, словно тот был его собственным сыном.
Глядя на полного сил, воодушевленного Ореста, престарелый полководец взмолился про себя: пусть мойры, богини судьбы, окажутся к юноше милосердными! Будь он помоложе лет на двадцать – сам бы попросился в плавание…
В конце того вечера царевич удалился в свои покои, махнув на прощание рукой. Старик, массируя внезапно занывшее предплечье, поплелся в сторону казарм. Им обоим предстояло множество дел, а времени, простого смертного времени, всегда оставалось ничтожно мало.
Глава 6
На следующий день в Микенах состоялось пышное празднество, подобного которому не затевалось уже много лет. В честь воцарения Эгисфа на городской площади с утра до вечера бесплатно раздавали еду и вино. Каждый микенец досыта отведал сочных фруктов и сладкого хлеба с медом, вволю испил вина и истер сандалиями ноги, до упаду отплясывая под громкую, доносившуюся со всех сторон музыку.
Во дворце тоже не стихало оживление; в пиршественном зале стол ломился от мяса и всевозможных изысканных закусок. Счастливый Эгисф принимал поздравления, сидя подле матери.
Орест достаточно хорошо знал Клитемнестру и за праздничным ужином не раз обращал внимание, что улыбка на ее губах была слишком натянутой. Он понимал, что на самом деле она была в дурном расположении духа, и ощущал себя виноватым. Но подойти к матери во время пиршества Орест не решился. Да и сильно сомневался, что та захочет его слушать.
Электра веселилась на женской половине зала, ее смех звенел, будто серебро – Ифигения же оставалась до странности задумчивой. На столе сменяли блюдо за блюдом, певцы и танцоры развлекали гостей – праздник продолжался, однако в какой-то момент царевич почувствовал, что не получает от него удовольствия. Будто эта ночь отдалила его от остальных.
Сославшись на усталость, Орест торопливо попрощался. Выходя из зала, он чувствовал на себе множество взглядов, но ни разу не обернулся.
Вместо того чтобы сразу идти в свои покои и предаться сну, царевич принялся бродить по дворцу. Это не было прощанием с Микенами перед долгой разлукой: Орест почти не придавал значения увиденному, его мало интересовали стены, коридоры и вид из окон.
Хотя сына Клитемнестры ожидали дни, полные долгожданной свободы и ярких впечатлений, на душе у него волновалось море. Ответственность за собственную судьбу и принятые решения отныне ложилась исключительно на его плечи. Юные, наивные и беззаботные дни подошли к концу. Сегодняшний пир знаменовал для Микен вступление нового царя на престол, а для Ореста – прощание с прежним собой. Нет, это чувство не угнетало. Однако к новым ощущениям следовало привыкнуть.
Неожиданно за спиной царевича прозвучал хорошо знакомый голос:
– Что ты здесь делаешь, брат? Время позднее. Разве ты не собирался покинуть город на рассвете?
Орест обернулся и в упор уставился на Эгисфа, отделившегося от темноты в противоположном конце коридора. Новоявленный царь был один – вероятно, отослал свиту советников прочь. Приглядевшись, Орест увидел, как его брата покачивало из стороны в сторону. Неудивительно, ведь сегодня Эгисф мог не отказывать себе в удовольствии хорошенько напиться – у него был лучший день в жизни. Впрочем, для захмелевшего юнца он держался достаточно хорошо.
– Почему ты все еще здесь? – повторил тот.
Эта настойчивость граничила с грубостью, но Орест лишь неопределенно пожал плечами:
– Не спится, наверное. Успею еще отдохнуть.
– Вот и хорошо. Тогда пойдем ко мне, брат! Хочу с тобой пого… ворить, – юный царь с трудом подавил винную икоту и махнул ладонью, приглашая следовать за собой.
Сначала Орест думал отказаться: его не привлекали пьяные проникновенные беседы. Но отказывать законному правителю Микен явно не следовало… тем более в первый же день прихода к власти. Это могло послужить дурным предзнаменованием, а заодно и разозлить нетрезвого Эгисфа. Оресту ничего не оставалось, кроме как согласиться и пойти следом.
Путь молодого царя по собственному дворцу оказался совершенно неудобным. Какое-то время Орест шел молча, а затем не выдержал:
– Ты не заблудился? Мы определенно идем не туда.
– А ты думал, я останусь жить в своих комнатах? – даже не оборачиваясь, хмыкнул Эгисф.
Орест сощурился. Он понял.
Став царем, Эгисф имел полное право занять самое просторное и роскошное помещение во дворце – покои Агамемнона. Что ж, вполне разумно… Но отчего же тогда он, Орест, чувствовал тесноту в сердце?
Покои пустовали долгие годы, сюда предпочитали не заходить без нужды. Теперь же юный царь станет здесь спать, обнимать любовниц… А также пользоваться той самой купальней, где некогда был убит Агамемнон. Оресту это казалось дикостью. Окажись он на месте Эгисфа, неужели сделал бы то же самое?
Издали до них донеслись звуки нестройного пения. Придворные продолжали праздновать и славить нового царя, но тот лишь пробормотал:
– Ох, убирались бы все они к Гадесу. Кучка старых дураков.
Орест спросил, не скрывая удивления:
– Вино испортило тебе настроение, Эгисф? Еще недавно ты сиял от радости, а сейчас…
– Я радуюсь удаче, которая на меня внезапно свалилась, – юный владыка Микен покачал головой. – Но эти подхалимы только раздражают. Уверен, ради тебя они бы драли глотки еще сильнее.
Орест не ответил. Вскоре они добрались до царских покоев. Пройдя через богато украшенный зал, Эгисф рухнул, как сраженный, на просторное ложе и некоторое время не шевелился, разглядывая потолок. Затем он сел на подушках и потянулся к блюду с фруктами, которое слуги предусмотрительно оставили у изголовья. Орест выждал немного и приблизился к кровати:
– Кажется, ты неплохо здесь устроился, брат. К слову, следует ли мне отныне соблюдать приличия и обращаться к тебе по титулу?
– Перестань, Орест. Мы росли вместе. Красивые слова и громкие звания между нами неуместны. К тому же здесь никого нет, – Эгисф пожал плечами, – Можешь говорить свободно, как и раньше.
Орест кивнул и присел на край ложа. Видя, что Эгисф не намерен начинать разговор первым, он спросил:
– Так зачем ты позвал меня к себе?
– Обязательно должна быть причина? Быть может, я просто хочу провести вечер с родным человеком, которого затем долго не увижу, – хоть в свете масляных ламп лицо молодого царя, румяное от выпитого вина, казалось еще краснее, голос его звучал удивительно связно. – Уже завтра мы расстанемся, и неизвестно, когда попутный ветер занесет тебя обратно в Микены. Полагаю, это достаточно веский довод?
Орест улыбнулся:
– Ты назвал прекрасную причину, брат, но она точно не единственная.
Эгисф помедлил перед ответом, перекатывая пальцами крупные виноградины на блюде.
– Ты всегда был наблюдателен… не ошибся и в этот раз. Я хочу, чтобы в последнюю ночь перед отъездом ты сказал мне всю правду. Твоя сумасбродная мечта стать странствующим бродягой звучит правдоподобно лишь на первый взгляд… Я не могу ей доверять. Не верю, что человек способен просто так отказаться от власти, которая сама шла к нему в руки! Сейчас я желаю услышать истину, которую ты от всех скрываешь.
Орест видел, что его младший брат серьезно обеспокоен; Эгисф тщательно утаивал это чувство, однако теперь оно вырвалось наружу. Было ясно, что свести разговор к шутке не получится. Вино подогревало любопытство царя, заодно усиливая его раздражение. А вдруг Эгисфу пришло бы в голову и вовсе заточить брата дома?.. Поэтому Орест ответил как можно мягче:
– Другим известно ровно то же, что и тебе. Можешь верить или нет, Эгисф, но именно это «сумасбродство» и есть главная причина моего отказа от трона.
– Вот именно, главная! Значит, были и другие. Продолжай, я внимательно слушаю.
Орест некоторое время молчал.
– Не заставляй меня приказывать, брат. Я бы хотел обойтись без этого, – тихо добавил Эгисф, сделав упор на слове «хотел».
Орест молчал, стараясь подобрать нужные слова. Он мог понять волнение Эгисфа, однако не знал, как может повести себя хмельной царь. Впрочем, стоило воспользоваться возможностью и поговорить этим вечером так, как полагается двум братьям.
«Быть может, в последний раз», – мелькнула мысль в голове Ореста. Повинуясь внезапному порыву, он положил руку на плечо брата; Эгисф чуть вздрогнул, но промолчал.
– Ты считаешь, наша мать позволит кому-то еще править Микенами? – спросил Орест, наклонившись вперед и глядя в глаза молодому царю.
Эгисф покачал головой:
– Не думаю. Она умная и хитрая женщина, жадная до власти. Таков уж ее характер. Мы оба это знаем.
– Как старшему наследнику, она предлагала мне поскорее занять трон, но… лишь на словах. Матери требовалось прикрытие, царек для любования толпы. Истинная власть осталась бы в руках Клитемнестры, как и раньше. Мне не по нраву все эти игры.
– И лишь поэтому ты решил отказаться от своего призвания? – лицо Эгисфа выражало недоумение. – От всех возможностей, что дает тебе трон?.. Орест, ты как наша Электра. Оба ставите свои чувства на первое место, не считаясь с голосом разума. Умны и талантливы, но совершенно не смотрите в будущее. Не сочти за грубость, но такое поведение недостойно Атридов.
В голосе Эгисфа звучало… презрение? Или насмешка? Точно так же повела себя Клитемнестра! Орест ощутил прилив злости и скрипнул зубами. Но все же нашел в себе силы отринуть эмоции и спокойно проговорил:
– Лучше делать свой выбор, не навязанный кем-то, пусть даже самой матерью. Однажды я понял, чего хочу от жизни, и решил этого добиться. Ты не обязан понимать мои мечты и стремления, Эгисф. Я не жду этого ни от тебя, ни от Клитемнестры, ни от кого-либо в Микенах… Но рассчитываю хотя бы на уважение! Да, я выбрал свободу от материнской опеки и от тягот правления, полностью осознавая, чего при этом лишусь. Не нужно меня ни бранить, ни жалеть.
– Если бы ты немного подождал, со временем смог бы царствовать в одиночку. Наша мать не всегда будет рядом, – сказав это, Эгисф зачем-то отвел глаза и уставился в потолок, словно озвученная им мысль была опасной.
– Конечно. Вот только у Клитемнестры хватит сил и желания руководить Микенами до глубокой старости. Не уверен, что мне по силам выдержать столь долгое правление под пристальным надзором! Все равно сбежал бы при первой возможности, – Орест сильнее сжал плечо брата. – А что насчет тебя, Эгисф? Ты готов справиться с этим? Готов соглашаться с указами нашей матери, исполнять ее желания? Быть ее голосом и глазами?.. Многие годы, а может, и десятилетия…
Юный царь выглядел уже практически трезвым. Он замялся, но ответил:
– Да, Орест. Боюсь, мы слишком разные. Когда я узнал, что мне предстоит стать микенским царем, радости моей не было предела. В отличие от тебя, я вижу в этом бескрайние возможности. И не могу понять, как можно от них отказываться… Ты не желаешь править под строгим надзором Клитемнестры да и вообще брать на себя ношу микенского владыки. Вместо этого жаждешь превратиться в странника, гонимого всеми ветрами, – Эгисф вздохнул. – Странные у тебя мечты. Мелкие, как по мне. А я уверен, что совладаю с властолюбивой матерью и корыстными царедворцами. Вскоре я начну принимать собственные решения, как истинный правитель Микен.
– Клитемнестре не понравились бы твои слова.
– Я знаю, брат. Знаю.
Они какое-то время молчали, каждый с головой погрузился в собственные мысли. Наконец Орест удалился под предлогом, что перед отъездом ему необходимо хоть немного выспаться. Эгисф лишь махнул рукой.
Уже на пороге царевич обернулся: его младший брат выглядел усталым и обеспокоенным. Великий день подошел к концу. Уже совсем скоро, с восходом солнца, на юные плечи Эгисфа ляжет тяжесть ответственности за судьбу Микен…
Орест тихо вышел. Эгисф по-прежнему хранил молчание, не пожелав брату даже доброй ночи. Он продолжал смотреть куда-то вдаль, и ход его мыслей не смог бы угадать даже самый проницательный человек.
***
Микены проснулись раньше обычного – первые лучи солнца едва коснулись небесного края, потому суета у царского дворца показалась бы стороннему наблюдателю непривычной и даже странной. Вскоре распахнулись тяжелые Львиные врата и несколько телег, запряженных волами, двинулись по пологому склону вниз. Люди в повозках рассматривали окрестности, про себя прощаясь с родными местами. Молчание нарушали лишь редкие щелчки кнута, скрип колес да мычание животных.
Процессия миновала приземистые дома, проехала мимо усыпальниц, в которых обрели вечный покой великие Атрей и Агамемнон. И наконец оказалась на равнине, поросшей высокой травой и оливковыми деревьями. После тесноты городских улочек раскинулись просторы полей, окрашенных утренним солнцем в нежно-розовые тона.
Орест на долгое время покидал златообильные Микены.
Он оглянулся напоследок. Словно бессмертные стражи, Львиный город охраняли исполинские, озаренные мягким светом горы. Укрытые их тенью, Микены пребывали в безмятежном сне. Пройдет еще немного времени, и город стряхнет с себя сонное марево… Но ему уже не суждено это увидеть. Орест тряхнул головой, словно избавляясь от наваждения. Впереди ждало лишь море, исполненное тайны.
***
Ифигения с детства серьезно относилась к знамениям и снам. Скромная на вид девочка отличалась живым воображением, хотя знали об этом немногие. Теперь повзрослевшая царевна стояла у окна, вглядываясь вдаль – туда, где скрылись в дорожной пыли повозки, уносящие прочь беспокойного брата. Она молила небеса о благом знамении, но небо оставалось равнодушно-чистым, лишь изредка в нем мелькали ранние ласточки.
– Он уже далеко. Долго ты тут собираешься стоять? – Электра подошла к сестре и обняла ее.
Она была одета в роскошный гиматий – тот самый, что ей купил Орест. Электра так же грустила по брату, как и Ифигения, но выражала свои чувства иначе.
– Мне и здесь хорошо. Еще слишком рано, чтобы идти завтракать, – Ифигения пожала плечами.
– Но выражение лица у тебя такое, словно провожаешь братца на войну, а не в вольное плавание.
– Я и правда боюсь, – Ифигения тяжело вздохнула. – Поэтому и жду от небес доброго знака. Можешь считать меня глупой и суеверной… Просто такого в нашей семье еще не случалось. Старший царевич отказался от всего и покинул город, на престоле сидит Эгисф… Не люблю резкие перемены…
– Ты, как всегда, осторожна! Я обязательно посмеялась бы над тобой в другое время. Но не сейчас.
Сощурившись, Электра глядела на пронизанное светом набежавшее облачко. Ифигении, хорошо знавшей сестру, стало не по себе от ее удивительно спокойного тона – без вызова, без насмешки, без привычных страстей. Поэтому она протянула руку и погладила сестру по голове – ласково, успокаивающе. Такую вольность Ифигения себе позволяла, лишь когда была уверена в том, что за ними не наблюдают.
– Я буду думать о нем каждый день, – вздохнула Электра.
– Как и я. Хочется верить, что Орест не ввяжется в какое-нибудь приключение и не станет принимать решения на горячую голову.
– Если и станет, не страшно. Главное, чтобы ему не пришлось об этом пожалеть.
Ифигения кивнула в ответ. И тут тишину прорезал клекот, совсем не похожий на мирное щебетание ласточек. Так могла кричать только самая могучая, самая вольная птица на свете.
Царевны одновременно выглянули из окна.
На крышу микенского дворца приземлился огромный орел, владыка неба. Утренний ветерок ворошил его густое оперение. Электра не удержалась и восторженно ахнула – орел понял, что его заметили. Он покосился на дочерей Агамемнона желтым глазом, а затем нехотя расправил крылья и сорвался с места прочь.
Могучая птица стремительно уменьшалась в размерах, покидая Львиный город. Электра толкнула сестру в бок:
– Он полетел в ту сторону, куда уехал Орест!.. Считаешь это добрым знамением?
– Как знать… Но чаще всего орел сулит победу и успех в делах. – лицо Ифигении засияло по-детски невинной улыбкой. – Надеюсь, брат увидит его.
Глава 7
Город Пилос медленно удалялся, скрываясь за каменной косой. Утреннее море казалось на удивление приветливым и спокойным, на небе не было ни единого облачка – хороший знак для мореплавателя. Корабли успешно покинули сияющее лазурью мелководье, и вошли в бескрайний простор, насыщенный глубоким сине-зеленым цветом.
Орест стоял на носу «Мелеагра», своего главного судна. По правую руку царевича находился его помощник Дексий, который одновременно отвечал за гребцов и охрану. Это был мужчина крепкого телосложения; его аккуратно стриженная борода, хорошая одежда и висевший на поясе дорогой клинок выдавали человека знатного рода. Он внимательно вслушивался в плеск весел и скрип дерева.
– По крайней мере, «Мелеагр» идет хорошо. Будем надеяться, те двое ему не уступают.
– Ты же лично все проверил. Раз десять, наверное, – Орест успокаивающе улыбнулся. – Наши корабли надежны и быстроходны. Беспокоиться не о чем!
– Я лишь соблюдаю осторожность, пока не увижу их в деле, – Дексий махнул рукой в сторону двух кораблей позади. – Но ты прав, это хорошие суда. «Арктос» – настоящий старый боец. После недавней починки он легко переживет десяток штормов. Хотя лучше обойтись без этого… А «Эвриал» совсем новый и удивительно прочный на вид.Про наш «Мелеагр» и говорить не стоит, ведь его когда-то строили для самого пилосского царя!
– Странно, что царь Нестор так легко уступил нам корабль, на котором можно доплыть до Колхиды. «Мелеагр» прекрасен.
– А я вот не вижу в этом ничего странного, – насмешливо фыркнул Дексий. – Всем известно, что старый владыка даже ноги моет с осторожностью, боясь утонуть в купальне… Полагаю, его «Мелеагр» строился лишь для отвода глаз. У Пилоса могучий флот, но вот повелитель не из тех, кто покидает уютный дворец по собственному желанию!
– Похоже на правду, – Орест засмеялся и бросил прощальный взгляд на Пилос, прежде чем тот окончательно скрылся из глаз. – Думаю, Нестору с лихвой хватило путешествия на «Арго» в юные годы… На этом запасы его сумасбродства иссякли.
Дексий кивнул:
– Они с Одиссеем хоть и старые друзья, но характером – полные противоположности. Говорят, владыка Итаки возвращается домой два-три раза в год, а то и реже!
– Мне кажется, старина Одиссей однажды просто забыл, что он царь… А напомнить ему об этом никто не осмелился, – пошутил Орест.
– Все так! Он отправит за борт любого, кто укажет ему на жестокую действительность! Хоть я и видел Одиссея лишь пару раз, но уверен, что в теле этого старика таится юная, горячая душа, – заявил Дексий, после чего пробежался взглядом по кораблю. Его пытливый взгляд подмечал все: слаженную работу гребцов, надежно закрепленный груз, устойчивость судна. Даже во время дружеской беседы этот человек не забывал следить за порядком на судне.
Очертания берега постепенно помутнели в морской дымке, превратившись в полупрозрачную узкую полосу. По команде Дексия сменились гребцы: одна половина ушла на заслуженный отдых, а другая – взялась за весла. Как Орест задумывал, команда состояла из микенцев и нанятых в Пилосе моряков – хоть и не все, но многие уже не раз выходили в море. Большинство также умело обращалось с оружием: всегда оставался риск стычки на суше или море, и терять кого-либо Оресту не хотелось.
Царевич дышал глубоко и неспешно, наслаждаясь знакомыми с детства ароматами. Воздух, столь теплый у берега, теперь стал немного прохладней; насыщенный солью, он щекотал ноздри. Солнечные блики на волнах так били по глазам, что становилось больно, поэтому Орест то и дело отводил взгляд от водной глади. Он все не мог окончательно поверить в свою удачу. Наконец он достиг своей цели – вырваться из душащих оков дворцового лицемерия и сладких речей на волю, к бескрайним морям.
Так начались странствия Ореста, старшего сына Агамемнона.
***
Акаст от души наслаждался жизнью. Дожидаясь своей смены, он стоял рядом с аккуратно сложенными доспехами и краем глаза наблюдал за Орестом и Дексием. Их разговор оставался для него загадкой: звуки моря заглушали речь, а подойти ближе Акасту было неловко. Но он и не стремился подслушивать. Молодой гребец просто желал, чтобы ощущение покоя продлилось как можно дольше – это чувство слишком редко появлялось в его жизни.
Потомок знатного рода Орест и Акаст, простой бедняк, оба наслаждались плаванием, оба купались в лучах приобретенной свободы… Но пришли к ней разными путями. И второй смог оказаться на борту «Мелеагра» лишь волею первого.
Мать Акаста, уроженка Милета, еще юной девушкой перебралась в Микены вместе со своим отцом. К сожалению, им не везло с самого начала. Дед Акаста вложился в рискованное дело и быстро прогорел. Семье пришлось узнать, каково было остаться практически без средств к существованию… Но милетцы поначалу сумели избежать нищеты: девушка начала шить, продавая свои работы на рынке, а ее отец стал кожевенником. Занятие тяжелое и неблагодарное, но зато хватало на хлеб, дешевое вино и крышу над головой.
Затем мелькнул короткий проблеск удачи. Мать Акаста без памяти влюбилась в командира одного из боевых отрядов Агамемнона, Кимона, и тот ответил взаимностью. Дело дошло до свадьбы, и у молодой пары вскоре родился сын.
Увы, счастье на этом и закончилось. Обрадованный рождением внука, дед в тот же вечер прикончил два кувшина крепкого вина, после чего отправился бродить по улицам… Где и угодил под колеса груженого медью обоза. Спасти старика не удалось: он умер в мучениях на руках у своей дочери, его грудная клетка была смята, словно лист папируса из Та-Кемет.
Маленький Акаст встретил свой первый день, окруженный суматохой, стонами и плачем безутешной матери. Казалось, это определило его дальнейшую судьбу.
Вскоре разразилась война Микен с Троей и ее союзниками. В число последних входил и город Милет, откуда была родом их семья. Мать с горечью вспоминала, как резко переменилось отношение микенских жителей в те дни. Из жены воина она превратилась в чужестранку, практически врага. Издали завидев несчастную женщину, знакомые начинали переходить на другую сторону улицы, а если не могли избежать встречи, то стремились как можно скорее прервать общение. Однажды на рынке ее закидали испорченными овощами.
На новой родине она стала для всех чужой. Только уважение к ее мужу, что отправился на войну с Троей, и удерживало людей от неприкрытой злобы. Наконец, случилась последняя трагедия, похоронившая любые надежды на лучшую жизнь.
Победу над Троей в Львином городе встретили с шумом и радостью – праздник продолжался несколько дней подряд. А в дом Кимона, где его дожидалась супруга с малышом Акастом, тем временем вошел отряд солдат. Их командир, крупный мужчина с темными глазами и перебитым носом, объяснил испуганной до полусмерти женщине:
– Твой муж ослушался царского приказа и повел солдат в безумную атаку. В том сражении погиб не только Кимон, но и весь его отряд, а также те, кого этот подлец оставил без прикрытия. Личным указом Агамемнона он посмертно объявляется изменником. Его дом, земля и все имущество уходят микенской казне. А ты убирайся отсюда со своим ребенком – пусть несмываемый позор ослушника падет на ваши головы!
Тем не менее отчаяние молодой вдовы слегка смягчило душу этого человека. Он позволил взять с собой немного серебра и теплую одежду, но не более того.
Отныне у них не было ни одного удачного дня. Мать Акаста, презираемая уроженка Милета и жена предателя, не могла найти работу. Она потратила все сбережения, после чего начала предлагать себя одиноким мужчинам, которые платили «жрицам любви» за веселые ночи. Это позволяло ей содержать маленькую лачугу на краю города, а также покупать для себя и ребенка скудную еду.
Таким запомнил Акаст свое детство. Бедность, постоянные голод и страх перед будущим… Отпрыску шлюхи и отступника, ему, казалось, суждено было провести жизнь среди насмешек, угроз и побоев.
Со временем они с матерью отдалились друг от друга: сын служил для нее живым напоминанием о бедах, которые одна за другой обрушились на ее семью. Также мальчик с годами становился живой копией отца, о котором она вспоминала с горечью и болью в голосе. Так или иначе, Акаст с матерью хоть и жили вместе, но практически не разговаривали.
Со временем он сумел кое-как устроиться к плотнику подмастерьем. Для спокойной и сытой жизни этого было недостаточно, но Акаста хотя бы кормили хлебом и овощами, а изредка даже и остатками мяса.
Однажды судьба все-таки улыбнулась ему, послав навстречу моряка по имени Гилас. Это был мужчина родом из Коринфа, средних лет и дородный, с густыми усами и мощными предплечьями. Он приходился двоюродным братом плотнику, у которого трудился Акаст. У Гиласа был низкий голос, а во взгляде горел дружелюбный огонек, который сразу располагал к себе. В Микены он наведывался раз-два в год, чтобы навестить родных.
Приезжий моряк вскоре сдружился с молодым подмастерьем. И один разговор по душам определил всю дальнейшую судьбу Акаста.
В тот вечер Гилас угощал его сытным ужином и добротным вином. Ничего подобного молодой Акаст ранее не пробовал и оттого быстро захмелел. У него развязался язык, и он поведал о своих бедах собеседнику, который слушал очень внимательно.
– Вот что, – заявил моряк, хлопнув ладонью по столу, когда Акаст окончил свой рассказ и невидяще уставился куда-то перед собой. – Так не годится, дружок. С братцем я договорюсь. Бросай-ка ты эту работу и следуй за мной.
– Куда, Гилас? – с горечью возразил ему юноша. – Идти мне некуда, жить не на что. Здесь хотя бы не приходится голодать.
– А ты стань гребцом, как я.
На миг воображение Акаста нарисовало изумительную картину: безбрежные просторы, свежий ветер, свобода от любых волнений… И вода, много воды вокруг! Акаст никогда не видел моря, только слышал, что оно цветом напоминает бирюзовые камешки на рынке. Прогоняя прекрасное видение, юноша потряс головой:
– Я же не умею грести. И плавать меня никто не учил…
– Это не беда, – отмахнулся Гилас, – я тоже не сразу до всего дошел. А гребцом стал, между прочим, когда был всего на три года старше тебя. Посейдон тебя проглоти, глупец, хочешь горбатиться здесь всю жизнь? Тогда не жалуйся!
Так все и решилось. Гилас сказал, что старший сын микенской царицы набирает команду гребцов для большого путешествия. Об этом уже знали во всем Львином городе, и назавтра был назначен смотр желающих поступить к Оресту на службу. Гилас сам собирался воспользоваться этим шансом, поэтому они могли бы отплыть вместе.
О большем Акаст не смел и мечтать! Он поспешно согласился, не дожидаясь, пока капризная удача вновь изменит свой нрав.
Впрочем, все страхи юноши вернулись и многократно усилились, когда на следующий день они с Гиласом пошли во дворец. Привыкший к нищете, Акаст совершенно растерялся от размаха и богатства царского гнезда. Его ужасно смущали роскошные фрески и высокие потолки.
Вскоре их принял мужчина в дорогом одеянии. Желающие стать гребцами подходили к нему – он беседовал с каждым, задавая множество вопросов. Затем либо утвердительно кивал, либо отрицательно качал головой – на этом смотр заканчивался.
Когда настала очередь Гиласа, тот подробно рассказал, куда и на каких кораблях ему доводилось плавать. Мужчина внимательно его слушал, изредка что-то уточняя; его осведомленность в морских вопросах была безупречной. Затем он сказал:
– Моряки, что отправятся с нами, должны не только обладать крепким телом, уметь читать по звездам и ставить парус, но и кое-что понимать в воинском деле. От каждого я жду владения оружием, чтобы все могли постоять за себя. Это обеспечит нам безопасность. Ты, я вижу, – его глаза скользнули по плечам и груди Гиласа, – сложен как Геракл и наверняка можешь своим ударом сбить с ног молодого бычка. Такие люди нам нужны… Ты принят! Приходи послезавтра на рассвете. Спроси Дексия – это мое имя.
Гилас поклонился, но не ушел, лишь шагнул в сторону. Дексий тем временем уже смотрел на Акаста. Тот сжался, как от удара бича, когда услышал:
– Мы не принимаем молодых и неопытных. Сколько тебе – четырнадцать? Поищи работу в другом месте.
– Да будет мне позволено сказать еще кое-что, – Гилас вновь выступил вперед, – Этот парень старше царевича Ореста, хоть и выглядит юным. Не суди по внешности! Дай ему возможность себя проявить.
Дексий глянул на Гиласа с неудовольствием:
– Здесь распоряжаюсь я. Мне нужны опытные люди, а этот жеребчик с трудом поднимет весло… и вряд ли поймет, с какого конца берутся за меч.
– Возможно, стоит хотя бы его выслушать, – посоветовал Гилас. – Ведь не узнаешь, зачем он рвется на корабль, пока не спросишь…
Дексий собрался возразить, но Гилас продолжил громче:
– Его отец был известным воином, парнишка имеет право высказаться! – в этот момент Акаст едва не застонал в отчаянии. – И какой же это смотр, если на нем не дают возможности даже рта раскрыть?
– Исчезни, моряк, – потребовал Дексий с металлом в голосе, и Гилас с коротким поклоном удалился. Но перед уходом он успел бросить на Акаста ободряющий взгляд, как будто говоривший тому: «Держись, малой, все будет хорошо!»
– Твой отец был воином? – спросил Дексий, вновь повернувшись к Акасту. – Как его звали?
Этого юноша и боялся. Зачем Гилас вообще упомянул отца?.. Дети предателей не нужны никому. Робко назвав имя, Акаст увидел, как лицо собеседника изменилось. Ему явно было известно, о ком шла речь.
– Вот как… Мой старший брат служил в его отряде, – задумчиво произнес Дексий, – и говорил, что лучшего командира не сыскать в целом свете. Я был совсем молод, когда узнал про кончину Кимона… Погиб весь отряд. Вместе с моим бедным братом.
В этот миг по спине Акаста пробежал холодок. У Дексия имелся весомый повод ненавидеть его отца! Будет чудом, если удастся уйти из дворца без оскорблений или побоев.
– Ты ведь знал, что Кимона в армии Агамемнона между собой звали Неукротимым?
– Нет, господин, – тихо ответил Акаст, подняв голову. К его удивлению, на лице Дексия не было злобы или насмешки. – Чем он заслужил такое прозвище?
– Он наводил страх на врагов, налетал на них бурей. В бою Кимон не ведал поражений и яростно бился до победного; казалось, ничто не могло причинить ему вред. В тот злополучный день, как мне рассказывали, Агамемнон терпел неудачу за неудачей, микенской армии приходилось отступать от троянских стен, чтобы не понести чрезмерных потерь. Проиграть битву еще не значит проиграть войну, но в самом разгаре боя об этом сложно помнить. Возможно, Неукротимый пришел в ярость даже от самой мысли о поражении, либо переоценил свои силы… Но Кимон рискнул, сделал ставку на встречную атаку – и потерял все, в том числе собственную жизнь. Хоть он и пожертвовал головой, однако до самого конца пытался что-то изменить. Не могу назвать его смерть позорной! И уж точно не назову Кимона предателем. Он совершил ошибку, один лишь раз ослушавшись царя… И дорого за нее заплатил.
Акаст слушал затаив дыхание. Но тут Дексий прервался и задумчиво почесал кончик носа:
– Мы сильно отвлеклись. Расскажи лучше, что ты умеешь делать.
– М-могу работать с деревом, – к горлу Акаста предательски подкатил комок; ему, «сыну изменника», прежде не доводилось слышать добрых слов про отца от кого-либо в Микенах. – Я плотник, подмастерье… – невпопад пролепетал он, совсем упав духом.
Вряд ли такая фраза послужила бы хорошей рекомендацией.
– Нам ведь нужны гребцы, – мягко заметил Дексий, и в его голосе впервые за долгое время прозвучало сочувствие.
И тогда Акаст не выдержал. Раз за разом сбиваясь и вытирая грязной рукой непрошеные слезы, он рассказал Дексию, что значила для него эта работа – единственный способ подняться со дна нищеты. Он боялся, что его вот-вот остановят и вышвырнут… но этого не произошло. Выпалив все как на духу, Акаст замолчал и окончательно растерялся. Казалось, он проявил невиданную в этих стенах дерзость… Дексий некоторое время о чем-то размышлял. А затем коротко бросил:
– Иди со мной. Пусть кое-кто другой решит, как следует с тобой поступить.
Они прошли по богато украшенному коридору в просторный зал. В его дальнем конце стоял красивый темноволосый юноша, на вид – сверстник Акаста, но крепче сложенный. Дексий велел Акасту ждать у дверей, а сам подошел к богато одетому юноше и тихо, почти шепотом, о чем-то с ним переговорил.
Закончив разговор, Дексий кивнул Акасту, приглашая присоединиться. Тот неловко приблизился и лишь тогда понял, что перед ним стоял старший сын владычицы Клитемнестры.
Это повергло Акаста в трепет. Ошибки быть не могло: ему не раз случалось видеть, как царевич Орест покупает всякие дорогие вещи на микенском рынке. Первым порывом было упасть на колени… и ноги в самом деле подогнулись.
– Перестань. Не подобает потомку славного воина падать ниц, словно рабу. Вежливого поклона достаточно, – подняв взгляд, Акаст увидел улыбку на лице царевича. – Итак, перескажи мне все, что ранее говорил Дексу. Почему хочешь устроиться на мой корабль, что умеешь делать?.. Не спеши – я тебя выслушаю.
Акаст еще раз, но уже лучше владея собой, поведал свою историю. Когда он закончил, Орест одобрительно кивнул:
– Ты правильно поступил, что пришел сюда. Я всегда считал, что у человека должен быть в жизни хоть один шанс на улыбку богов… Тебе повезло, Акаст! Да и нам тоже: иметь на корабле плотника весьма полезно. А гребному делу научиться успеешь – было бы желание.
Акаст не мог поверить своему счастью. Он не ослышался?.. Неужели он вырвется из нищей лачуги? Увидит море?..
– Ступай к своему другу. Скажи, что он хлопотал не зря и тебя берут в команду. Через несколько дней мы отправляемся в Пилос – там и начнется наше плавание. Вот мой указ: когда прибудете в город, наймите лодку и пусть твой приятель поучит тебя работе с веслом и парусом!
Посерьезнев, Орест добавил:
– И не вздумай расслабляться. Дексий отправится с нами в качестве командира гребцов. Уж он-то проследит за твоим обучением… На этом все, Акаст, сын Кимона! Твои черные дни окончены, но постарайся не упустить своей удачи.
Акаст низко склонился перед царевичем. Происходящее казалось удивительным сном.
Теперь он стоял на палубе «Мелеагра», наблюдая за Орестом и дожидаясь времени, чтобы сменить Гиласа на скамье гребцов… Акаста переполняли эмоции из-за самых простых вещей, его радовали и плеск волн, разбивающихся о нос судна, и безоблачное небо, и удивительно ароматный воздух. Он доселе и не знал подобного счастья! Не мешала даже боль в ладонях: хотя они и были загрубевшими от плотницкой работы, Акаст все равно натирал их веслами. А ведь Гилас перед плаванием советовал обмотать руки кусками ткани – его совету определенно стоило последовать.
Несколько морских птиц, пронзительно крича, парили над кораблем. Акаст, щурясь, следил за их полетом.
«Наверное, хорошо быть птицей, не знать ни забот, ни печали… Знай летай себе и подставляй спину солнцу! Да и с едой проблем нет…».
Мечтательно глядя в небо, он совершенно отвлекся от того, что происходило на море. Но внезапный шум и крики привлекли внимание Акаста. Он перегнулся через борт – синева сверкала и вспенивалась. Изогнутые, грациозные силуэты один за другим выпрыгивали из воды.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/aleksandr-gerasimov-32263222/deti-agamemnona-chast-i-nasledie-carey-70456822/chitat-onlayn/) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.