Постскриптум
Ася Абажурова
Повесть о возвращении в город детства, первых потерях, прощании с прошлым и неизбежном взрослении.
Ася Абажурова
Постскриптум
Антоша, помнишь ли ты своё детство? Затисканное, затасканное, в кровь разбитое, перетянутое бинтами, вечно пахнущее йодом, зелёнкой и отцовским одеколоном. Детство капризное, вздорное, одинокое, иногда радостное. Часто сопливое, закутанное в вязаный шарф, тяжело дышащее под тремя одеялами. И ещё другое: дачное, бабушкино, надёжно спрятанное под чердачной пылью.
Антоша, помнишь ли ты больничный потолок, чай в стакане, ложку манной каши, протянутую красивой улыбающейся девушкой? Она так тебе нравилась… Девушка, конечно, а не каша. Так вот, она, девушка, любила тебя все семь дней, до самой выписки, а потом вы больше никогда не виделись. Что с ней теперь, где она? Столько лет прошло. Должно быть, состарилась и стала скучной, как бабушка. С возрастом все скучнеют. Становятся скучнее и скучнее, пока не исчезают. Так и есть, Антоша, так и есть.
1.
– Попрощайся со мной.
У него внутри на секунду всё сжалось. И слова, дежурные, ничего не значащие, намертво прилипли к нёбу.
– Ну пока…
Женя сделала шаг навстречу, обхватила его за плечи, затем отступила:
– Пойду. Надо еще разложить вещи. Спасибо, что проводил, – она печально улыбнулась, поправила шляпку и уже чужим, ненастоящим голосом добавила, – Ты только держись.
От последних слов ему захотелось с размаха ударить её по напудренной щеке. Но она уже развернулась. Развернулась и ушла. Не обернулась даже, когда входила в двери вагона. Он смотрел на удаляющуюся от него узкую спину и удивлялся – ей и себе. Он успел разглядеть её в последний раз только в профиль. Чеканный профиль: тонкие губы, прямые брови, по-прежнему вздёрнутый нос… Какое-то мгновение, и она совсем исчезла за цветастыми занавесочками.
Он постоял на платформе ещё минуты две. Зачем-то ждал, что она помашет рукой из окна. Взгляд скользил по вагонным стёклам, цеплялся за яркие грязные шторки, но не поймал даже пряди её волос.
Поезд тронулся. Сначала полз медленно и трудно, как щенок на животе. Потом разогнался. Быстрее-быстрее-быстрее. Перед лицом пронеслись десятки одинаковых окошечек, и в каждом, казалось, – она. Быстрее-быстрее. Гигантское стальное сердце стучит – быстрее-быстрее-быстрее. Мелькает зелёное вперемешку с пёстрым. Уносись. Улетай. Убирайся. Из моего города. Из моей жизни. Быстрее-быстрее-быстрее. Забывайся. Стирайся. Исчезай. Быстрее-быстрее-быстрее. Навсегда-навсегда-навсегда.
Стук колёс всё дальше и глуше. Перед ним пустота. Вот и всё. Пустые никчёмные рельсы. Заплёванная, усеянная окурками земля внизу. Так вот лечь туда и уснуть. И пусть снег накроет бережно…
Он очнулся. Зашагал по опустевшему перрону. Здание центрального вокзала было всё таким же серым, а поезда из этого города всё так же уходили и как будто не возвращались.
Жутко хотелось выпить. Антон зашёл в маленькое неопрятное заведение с амбициозной вывеской «Кафе». Он помнил «Кафе» с детства – здесь ничего не менялось. Усталая молчаливая женщина без возраста с выжженными перекисью волосами по-прежнему продавала жирные масляные чебуреки и чай со вкусом банного веника. Внутри было тепло и воняло дешёвым куревом. Посетителей всего трое: два полупьяных потрепанных мужичка и подруга буфетчицы, крупная и невзрачная. Обе женщины сосредоточенно молчали, изучая, видимо, грязь под ногтями. Негромко откашлявшись, Антон попросил «Столичной» и шоколадку. Буфетчица подняла голову, посмотрела куда-то поверх Антона и, кряхтя, полезла под прилавок. Затем неторопливо, со знанием дела налила в несвежий гранёный стакан жидкость, привычным жестом взяла деньги и привычно обсчитала на четыре рубля. Антон сделал вид, что не заметил, взял стакан и встал за высокий столик возле окна. Он сделал первый глоток: алкоголь неприятно обжёг горло и прокатился вниз горячим шариком. Буфетчица и её подруга из угла смотрели на Антона одним на двоих невидящим взглядом.
Странно, они ведь много раз менялись, женщины. А такое ощущение, что на протяжении двадцати шести лет здесь, за стойкой, всё одна и та же – с невнятным истёртым лицом и белыми волосами, собранными в старомодную причёску. Он вспомнил день, когда впервые пришёл сюда с отцом. Пока тот отрешённо пил своё мутное пиво, маленький Антоша с удивлением рассматривал буфетчицу. Она была в точности такая же – без черт лица, без имени. Просто буфетчица. Наверное, это судьба такая – быть буфетчицей. Он смотрел на её пухлые пальцы, перебирающие мелочь, на испачканный в муке фартук, на всю её безликую простоту, и думал о маме.
Мама. Пожалуй, самые яркие воспоминания из детства – это вот эта замызганная кафешка, слон в цирке и ещё какая-то неизъяснимая, щемящая мамина красота.
Сколько бы женщин ни появлялось потом в отцовском доме, он никогда не мог называть кого-то другого маминым именем. У неё было своё, неповторимое нежное имя: Ма-ма. Была темноволосая Юля с неизменно скорбным выражением лица; была тёплая, пахнущая пирожками Катя, была ещё какая-то невнятная блондинка, то ли Лида, то ли Лиля, был кто-то ещё… Только Мамы не было. Они изо всех сил улыбались. Они жалели: «Бедный мальчик, растёт без матери». Они покупали сладости, игрушки, рубашки на вырост, по выходным водили за ручку в зоопарк. А он равнодушно взрослел и очень скучал по Маме.
Антоша ничего не успел узнать о ней, но кое-что ему удалось выхватить из морщинистых лап времени. Пустой флакончик из-под французских духов, найденный за туалетным столиком, – мелочь, безделушка, пустячок, – стал неотъемлемой частью его жизни. Можно было смотреть сквозь него, и весь мир делался синим, стеклянным и удивительным. А внутри флакончика был свой мир, маленький, – и там, на самом дне этого крохотного мирка последней каплей духов застыла мамина молодость. Она пахла дождём и цветами, пахла яблоневым садом и скошенной травой, пахла мёдом, земляникой, лесными тропинками, большим старым домом, облаками над острой крышей, полуденным солнцем и горячим асфальтом…. Антоша хранил флакончик под подушкой, открывал редко и осторожно – боялся упустить мамин запах. Боялся отдать его назад, жадному глупому времени. Он представлял себя внутри прозрачных синих стен, в самой сердцевине запаха, и чувствовал, как мама держит его за руку.
2.
Женя возникла в начале апреля. В то утро Антон пришёл к отцу рано, когда тот ещё спал. Он открыл дверь своими ключами, поставил на кухне чайник и стал ждать. Через пару минут послышались шаги, дверь приоткрылась, и Антон увидел на пороге девушку – босую, заспанную, с короткой мальчишечьей стрижкой. На ней мешком висела знакомая отцовская рубашка. Антон подумал: «Новенькая», а девушка, ничуть не смущаясь, лучезарно улыбнулась:
– Доброе утро!
– Доброе.
– Ты, наверное, Антон?
– Да
– А я Женя…. Олег Юрьевич про тебя много рассказывал.
Эту фразу Антон слышал от каждой женщины, появлявшейся у них в доме. «Сейчас начнётся….» – подумал он. Подобные диалоги со стандартными вопросами и заранее заученными ответами ужасно злили его. Больше всего в папиных женщинах его раздражал их поддельный интерес и навязчивое желание нравиться.
– Не сомневаюсь, – равнодушно буркнул он.
– А ты взросло выглядишь…
– Угу. А вы бы, наверное, и не подумали, что мне всего девятнадцать?, – в его голосе звучала неприкрытая издёвка.
– Не подумала бы, – с добродушным смехом ответила Женя.
– А ещё, вам, наверное, кажется, что я совсем не похож на отца?
– Вот тут ты ошибаешься. Ещё как похож.
– И чем же?
– Такой же вспыльчивый, – весело сказала она.
Чайник закипел. Антон тоже. Щёки обожгла смесь злости, стыда и растерянности.
– Пожалуй, мне пора, – он резко встал и направился к двери.
– А как же Олег Юрьевич? Он хотел тебя увидеть…
– Передайте ему, что я зайду в другой раз.
– Ну что ж…. До встречи! Не обидишься, если я выпью твой чай?
***
Небо плевалось на асфальт грязным снегом. Даже сквозь стекло он чувствовал, как эти противные тёплые плевки, смешанные с землёй и песком, потихоньку просачиваются в его кровь. Антон вдруг как никогда остро ощутил потребность чистоты в городе. Весну, кажется, отменили – осталась только полупрозрачная водянистая кашица под подошвами ботинок. Это она, весна, не успев начаться, умерла под его ногами. А он затоптал, задушил, впечатал её в землю. Он и ещё несколько тысяч горожан. Город задыхался, давился машинами, заводами, бензинными разводами в лужах, свалками, выхлопными газами. Весне здесь было страшно, душно, скучно, в конце концов. Город исчерпал себя. Город протух. Город невозможно состарился, обесцветился, облез. Совсем как буфетчица.
Антон всё знал наперёд и наизусть – вокзальные часы остановились ещё двадцать лет назад, когда… Когда время ушло и больше не вернулось. Когда маму увезли в длинном чёрном шкафчике. Когда был тёмная горькая весна. Она тогда была в последний раз. А маленький Антоша не понимал, что происходит, но чувствовал, что-то нехорошее, зловещее и изо всех сил цеплялся за папин рукав, чтобы не упасть куда-то, откуда не возвращаются. Отец сажал его на колени, прижимал к себе и подолгу молчал. Только дышал тяжело. Антоша всё время хотел плакать и есть. Он до сих пор помнил блины с заветренными ломкими краями. Какие же они были в тот день безвкусные…
3.
От выпитой водки хотелось петь: громко, протяжно. Как будто вместе со звуком можно было вытащить из себя все занозы и все иглы. Вот только не спастись, не укрыться в городе, где каждый сантиметр асфальта кричит: «помнишь?». Он помнил. Слишком хорошо, слишком чётко.
Антон посмотрел в окно, криво усмехнулся своему раздвоенному отражению на стекле и заказал ещё стакан.
***
Евгения, Женя, Женечка… Антон искал и придумывал поводы, чтобы лишний раз прийти к отцу и увидеть её бледные руки с мраморными прожилками, тонкий выразительный рот… Мальчишка, девятнадцатилетний пацан, папенькин сынок, затаив дыхание, смотрел на неё во все глаза и думать не смел о чём-то большем.
Всё лето они ездили на пикники, и это было невыносимо. Отец за рулём непринуждённо шутил, выпуская жидкий дым в приоткрытое окно. Женя смеялась. Антон, сидящий на заднем сиденье, молчал и делал вид, что погружён в свои мысли. Время от времени отец подмигивал и кидал в его сторону короткие замечания: «Ты гляди, какой серьёзный» или «О чём задумался, боец?». Антона передёргивало от каждой такой фразы, и он расплывчато улыбался в ответ: «Всё в порядке». Когда отец успокаивался и снова забывал о нём, он с ещё большим наслаждением впивался взглядом в Женин затылок. Изящный, аккуратно вылепленный, безупречный в своей простоте. А шея – беззащитная, тонкая, источающая свет … Антону хотелось отдать полжизни за то, чтобы просто припасть губами к этому нежному пульсирующему теплу.
Машина шла скоро и ровно. Женя с отцом переговаривались, совершенно неважно о чём. Он не слушал. Только смотрел, смотрел и старался всё в ней запомнить, до самой последней мелочи. Когда она поворачивалась в профиль, чтобы улыбнуться отцу, Антон замирал, изо всех сил пытаясь остаться незамеченным. Женя, кажется, ни о чём не догадывалась, продолжая всё так же торопливо и весело щебетать. И он мечтал о том, чтобы случилась пробка, или кончился бензин, или забарахлило что-нибудь – лишь бы продлить путь, чтобы подольше можно было запоминать, впитывать её. Но как назло, с машиной всё было отлично, а пробок в этом городе не существовало вовсе. Они неизменно подъезжали к дикому пляжу у грязной речушки, и нужно было выходить наружу, нужно было быть весёлым и не смотреть на неё голодными и несчастными детскими глазами. А по-другому он уже не умел, и приходилось старательно прятать взгляд, зарывать его в землю, тыкать в убогую окружающую среду. «Хорошо-то как!» – радостно выдыхал отец, оглядываясь по сторонам. Женя щурилась и закрывалась рукой от солнца. Антона слегка мутило, и он не понимал – то ли от непривычного свежего воздуха, то ли от неловкости. Он чувствовал себя идиотом в присутствии этих двоих. Но ещё большим идиотом он чувствовал себя наедине с Женей. Отец несколько раз отходил к машине, и они оставались вдвоём. Откусывая кусок хрустящего яблока, она спрашивала: «Как настроение?».
– Хорошее.
– Какой-то ты бледный…
– Наверное, в машине укачало….
Отец возвращался – сияющий, помолодевший на природе. Антон мысленно благодарил его и за те полторы минуты отсутствия, и за скорое возвращение. Они ели фрукты, загорали, иногда пили вино. И каждый раз Антон невероятно уставал за эти три-четыре часа – они сжирали его беспощадно. Он ложился на подстилку, подставляя спину солнцу, прикрывал глаза и напряжённо думал о том, как же всё неправильно и сложно в его дурацкой душе. Он поворачивал голову в сторону и часто видел одну и ту же картину: отец приобнимает Женю и осторожно целует острое незагорелое плечо, а она улыбается в ответ. В такие моменты Антону хотелось резко вскочить, добежать до машины и рвануть по трассе куда глаза глядят. Он останавливал себя простым счётом. Обычно хватало до тридцати с чем-нибудь. После он делал глубокий вдох, сильно зажмуривался и представлял, что ничего этого не существует: ни машины, ни пляжа, ни, самое главное, Жени. Был только он один, посреди огромной бесшумной вселенной. И ничто не тревожило, и нигде не болело и не ныло. Он лежал лицом вниз, неподвижно, и мог лежать так долго-долго, пока над головой не раздавался бодрый голос отца: «Эй! Уснул что ли? А ну-ка поднимайся, уезжаем». И они действительно собирали вещи и шли к машине. Антон радовался тому, что всё закончилось. Кое-как он выдерживал дорогу назад, безучастно глядя в окно. Выходил из машины, прощался с отцом и Женей, весело хлопал дверью и быстрым шагом, не оглядываясь, шёл к обшарпанной пятиэтажке.
Пикники закончились в августе. Лето неторопливо покидало город. Закаты становились сочнее, тени – гуще, воздух – прозрачнее. Когда темнело, Антон выходил на балкон, подолгу вглядывался в сумерки, вдыхал глубокие ночные запахи и успокаивался, предчувствуя осень. Он ждал её как избавления от растущего в нём инородного чувства. А чувство это расширялось с каждым днём, уже не умещаясь в грудной клетке, подступая к самому горлу. Оно металось, царапалось изнутри и пыталось вырваться наружу. Антон подкармливал его обещаниями – «всё пройдёт», пытался отравить снотворным, оглушить музыкой, затоптать прогулками, свести с ума одиночеством. Но, непобедимое и злое, оно оживало, поднимало голову и снова начинало выть. Антон носил под сердцем монстра, и знал об этом. Ему было страшно. Он смотрел на Женю – такую непроницаемую, и думал: чем она живёт, что чувствует, какие вещи её волнуют, интересуют. Её речь была похожа на виртуозную игру пианиста: легко и беззаботно перепархивая с темы на тему, едва касаясь невидимых клавиш, она меняла тона, оттенки, скорость, громкость. В самом её голосе, в её движениях было спрятано что-то музыкальное, неуловимое, совершенно не поддающееся анализу. Он робел перед ней, как ученик, не выучивший нот, перед сложной партитурой. Вариации слов и взглядов завораживали и пугали – Антон не мог понять, что и как в них устроено. Часто, слушая Женин смех, он ловил себя на мысли, что ему хочется застать её врасплох, обезоружить, испугать, довести до крика, слёз, истерики, выбить почву из-под ног… Она не выдавала себя ничем – ни случайно оброненным словом, ни неловким жестом. В ней всё было безукоризненно отрепетировано. И эта простота и цельность, без изломов и сбоя ритма, казалась ему только видимостью, за которой скрывается что-то сложное и страшное.
4.
Впервые отец предал его много лет назад, когда, глядя в огромные детские глаза, произнёс: «Знакомься, это тётя Лена, моя подруга. Теперь вы будете часто видеться». У Антоши перехватило дыхание. Как можно позволить себе мысль о том, что кто-то будет вместо Мамы?! Это значит, что его пытаются обмануть, предать… Он ушёл в ванную и долго рыдал, уткнувшись лицом в мягкое полотенце. Он не запомнил ни этой Лены, ни её подарков, ни пирогов, которые она пекла по праздникам, но ощущение непоправимой обиды на отца Антон вынес из детства в целости и сохранности.
Тогда Антону было невдомёк, что папа изменил и променял уже не в первый раз: он был ещё совсем-совсем маленьким и ничего не знал о разводах, судах и разделе имущества. Помнил только, что сначала отец почему-то уехал от них, и три года подряд они виделись только по субботам. Потом исчезла и больше не вернулась мама. Тогда папа забрал Антошу к себе насовсем.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/chitat-onlayn/?art=70368652) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.