Читать онлайн книгу «Дети Зари. Книга первая. Смех единорога» автора Живиль Богун

Дети Зари. Книга первая. Смех единорога
Живиль Богун
Минуло пятьсот лет с тех пор, как Мастер Дугальд спрятал в Заповедном Лесу последних на планете единорогов. Двойняшки Лия и Эмма даже не подозревают, что одна из них является Носительницей Ключа – той, что должна открыть вход в убежище единорогов. На пути юной героини встретится и колдун, и прекрасный принц, но благодаря необычным способностям, открывшимся в ней, девушка начнёт понимать, что выбор, предлагаемый ей, отнюдь не однозначен…

Живиль Богун
Дети Зари. Книга первая. Смех единорога

Пролог
Смех Единорога исцеляет душу человека.
Слезы Единорога исцеляют тело человека…
«… даруя молодость, здоровье и силу». Молодость, здоровье и силу на долгие, долгие годы! Вот что утверждали древние манускрипты. Вот о чем втайне думал каждый из участников благородной охоты. Правда, таковых было сравнительно немного. Экспедиция предпринималась в строжайшем секрете, участия в ней удостоились лишь приближенные его величества.
Король торжествовал, рыцари ликовали: охота увенчалась небывалым успехом. Живьем поймать единорога – это вам не глупую косулю добыть! Сей зверь известен умом и свирепостью: легко обходит самые коварные ловушки, и даже если охотникам удается его загнать, сражается столь яростно, что взять его можно только смертельно раненым. Годами слуги короля рыскали по диким чащам в поисках существа, уже почти ставшего мифом, хитростью и угрозами выпытывали сведенья о нем у жителей лесных поселений – и наконец-то зверь пойман! Вероятность того, что это был последний единорог в Европе, увеличивала ценность трофея во сто крат.
Крепко связанная добыча лежала в повозке неподвижно, лишь белые бока едва заметно вздымались и опускались, да подрагивал витой серебристый рог. Рог тонкий и сравнительно короткий, всего с локоть, но и этого с лихвой хватит, чтобы приготовить средство от любых ядов. Все участники охоты рассчитывали получить в награду хоть по наперстку бесценного снадобья. Ну а вожделенный эликсир молодости, конечно же, достанется королю. По утверждению алхимиков, достаточно одной слезы единорога, чтобы продлить молодость человека на десятилетия. А его величество, будьте уверены, заставит плакать кого угодно, даже зверя!
В шумной толпе вельмож и слуг один человек оставался мрачен. Теренс Эрхарт лихорадочно сжимал уздечку, стараясь унять дрожь в пальцах. Его взяли на службу недавно, в память заслугах отца, дальнего родственника короля. Казалось бы, после того, как на глазах шестнадцатилетнего парня скончались от чумы родители, оба брата и больше половины обитателей родного поместья, ничто уже не могло его пронять. Однако вид плененного существа заставлял сердце то сжиматься от боли, то бешено колотиться от возмущения. Опутанный грубыми веревками, брошенный на грязную солому, единорог все равно оставался чудом – неземным, немыслимым, неуловимым… Юный паж хоть и наблюдал за охотой со стороны – а может, как раз поэтому – точно видел, что зверь сдался охотникам не сопротивляясь, да и в западню угодил как-то нелепо: такой мудрый и сильный, он легко мог почуять, обойти, в конце концов, перепрыгнуть проклятую яму! Но нет, он словно сам предпочел плен… Почему?!
Теренс так задумался, что пропустил мимо ушей звук рога – сигнал отправляться в обратный путь.
– Пошевеливайся, юнец! – рявкнул на него сэр Хьюго, один из советников короля.
– Прошу прощения, сэр! – засуетился юноша. – Я, кажется, забыл кубок милорда на месте стоянки. С вашего позволения, я быстро туда-обратно…
– Догоняй, растяпа! – отмахнулся от него рыцарь, спеша занять свое место во главе кавалькады.
Теренс не мешкая повернул коня обратно в лес, туда, где поймали единорога. Вот и стоянка: трава вытоптана, обломаны ветки кустов и деревьев. Юноша спешился и по следам охотников пешком отправился к яме-ловушке. Что он искал? Он и сам не знал. Никакого кубка он, конечно же, не терял. Однако необъяснимое чувство влекло его назад, на место… преступления.
А вот и оно: глубокая яма, вырытая посреди звериной тропы… Боже мой! Так вот почему единорог сам сдался охотникам: он – вернее, она – спасала детеныша!
Малыш стоял у края коварной ямы, дрожа на тоненьких ножках – совсем еще кроха, раза в два меньше новорожденного жеребенка. Он даже не отшатнулся, когда Теренс подошел ближе.
– Бедолага! Тоже остался один на всем белом свете… – сдавленно прошептал паж.
Единорожек поднял на него большие темные глаза, полные нечеловеческой скорби, и тотчас повалился на траву, вконец обессилев. Юноша подхватил его, прижал к груди и осторожно погладил по головке, где на месте будущего рога блестела перламутровая шишечка… Будущего? А есть ли будущее у этого волшебного создания?
– Не бойся, малыш! Я спасу тебя – Бог мне свидетель!
Потрясенный собственной клятвой, Теренс прильнул лицом к маленькому беспомощному существу, и слезы, невыплаканные слезы ребенка, слишком рано ставшего взрослым, хлынули по его щекам, сливаясь с еще одной – не его, но такой же жгучей. Все сироты на земле горюют одинаково…
А несколько минут спустя Теренс уже мчался по лесной дороге на гнедом коне, надежно закрепив перед собой драгоценную ношу, завернутую в плащ от чужих глаз. Вот только ехал он в противоположную от столицы сторону.
Но король и его рыцари, опьяненные удачей, так спешили домой, что не заметили отсутствия юного пажа. Как не заметили и того, что плененный единорог больше не дышит.

Глава 1. Двойняшки
Бытует мнение, что близнецы, в особенности идентичные, схожи во всем – от физиологии до выбора профессии и спутника жизни. И будто бы понимают они друг друга с полуслова…
Ох, как озадачились бы исследователи феномена близнецов, познакомившись с парочкой совершенно не похожих друг на друга двойняшек! Попробуй-ка угадай за ярко-зелеными контактными линзами Лии безмятежные серые глаза Эммы, за рыжими кудряшками и ярким макияжем первой – светло-русую косу и бледноватый лик второй. Лишь очень внимательный наблюдатель – художник, психолог или шпион – подметил бы схожие черты: скулы, какие принято называть славянскими, тонкий прямой нос, нежный овал лица. И, возможно, догадался бы, что перед ним родные сестры Ристич. Хотя по большей части родство их выдавала не внешность, а некая общность манер, свойственная детям, выросшим в одной семье.
А что касается понимания с полуслова, это да! По крайней мере, Эмма всегда понимала попытки Лии втянуть ее в очередное дерзкое предприятие, как бы тонко сестра ни манипулировала чувствами, попеременно давя то на жалость, то на совесть.
В данный момент она давила на пресловутый сестринский долг.
– Ну пожалуйста, сестричка! Всего на пару часиков, ну что тебе стоит! – умоляла Лия, понизив голос до шепота, дабы не привлекать внимания окружающих. Зря старалась: посетители кафе, официанты и просто прохожие, спешившие мимо столиков на террасе, неизменно косились на точеные ножки в красных туфлях и оголенные плечи в воланах шелкового платья.
Впрочем, Лия в любом одеянии была хороша. Чувство стиля, балетная осанка и уверенность в своей красоте делали ее неотразимой. Хотя подруги-одноклассницы, а затем и однокурсницы, подражая ей, не добивались и половины подобного результата. Потому что Лия была эффектна сама по себе, от природы.
– Эмма, только ты можешь меня спасти! – страстно шептала она, наклонившись через столик.
– Прямо-таки спасти?
– Да! Если хочешь, это вопрос жизни и смерти!
– Серьезно? – Эмма пригубила стакан с соком, чтобы скрыть улыбку.
– Не веришь? Я жить без него не могу! Пусть это звучит пафосно, но именно о таком мужчине я мечтала всю свою жизнь…
– Не пафосно – банально. На моей памяти, это уже пятый или шестой мужчина, о котором ты мечтала всю свою жизнь.
– Да, я не раз ошибалась! И что из этого следует? Что я не достойна счастья? – с вызовом бросила Лия. А буквально через мгновенье ее глаза наполнились слезами, губы задрожали, плечи скорбно поникли. – Пойми же, я люблю его! Эта поездка – мой единственный шанс…
Внезапная метаморфоза не произвела на Эмму должного впечатления.
– Артистка! Прибереги свой талант для более благодарных зрителей. Меня, сама знаешь, страстными монологами не проймешь.
– Знаю, – усмехнулась Лия. – Ты благоразумна и целомудренна за нас двоих. О всяких там принцах не мечтаешь… Или мечтаешь? – она вдруг подозрительно сощурилась.
– Речь не обо мне, – попыталась отмахнуться Эмма.
Но Лия уже вышла из образа Джульетты и заговорила четко, деловито, насмешливо:
– Почему же? Ты зришь меня насквозь, дай же и мне заглянуть внутрь тебя и рассказать, что я там вижу. А вижу я обыкновенную спящую царевну: лежит она в хрустальном гробу, лежит и ждет смельчака, который однажды проберется в заколдованный лес и отважится ее, такую распрекрасную, разбудить!
Эмма со вздохом откинулась на спинку стула.
– Господь с тобой, Лия! К чему эти штампы?
– К чему? – взвилась та. – Да к тому, что сон – это не жизнь! Пока ты дремлешь, часики тикают! Прости за откровенность, но в вопросах любви ты старомодная дурочка. Будешь ждать своего суженого, пока не состаришься. В итоге выйдешь замуж за человека достойного, пусть и немного побитого молью, и будете вы вместе до конца дней своих посещать выставки-театры да рецензировать статьи друг друга…
Эмма поморщилась: лучше бы Лия играла в театре – съемки в сериалах оригинальности не добавляют. А сестра вдруг наклонилась и схватила ее за руку, этим детским порывом выдав свое настоящее состояние: растерянность, волнение, тревогу.
– Но я так не хочу! Я хочу жить сейчас и любить сейчас! А Оскар – он такой… такой настоящий, понимаешь? И я с ним настоящая. Пусть люди думают, что хотят, но нас связывает куда больше, чем работа. Да, он предложил мне главную роль в своем новом проекте…
– Прямо-таки рыцарь киноиндустрии! – не удержалась от колкости Эмма. – Ради дамы сердца готов на финансовый риск и медийный подвиг…
– Не в этом дело! Главное, что с Оскаром я могу быть сама собой. Но если я сейчас сторможу, Оскар решит, что я не верю в него как в режиссера и не доверяю ему как мужчине. И укатит в свою Европу один, искать другую музу!
Лия резко умолкла, отстранилась и уронила голову на руки, не отдавая себе отчета в том, насколько театральна ее поза. Актриса душой и телом, она не умела по-другому. Она всегда была настроена на зрителя, даже если им был только Господь Бог. Как великий Гауди разукрасил купол собора, видимый лишь с неба, так и Лия Ристич играла, в основном, ради самой игры. И только чурбан мог не поддаться ее напористому обаянью.
– Ох, Ли! – вздохнула Эмма. – Когда-нибудь ты точно получишь своего Оскара. Не этого, так другого… с позолотой и мечом.
– С этим Оскаром я обязательно добьюсь и того, золоченого! – засмеялась Лия, почувствовав смену настроения сестры. – Помоги, а? Вспомни, сколько раз мы так делали в садике, в школе, в гостях, и никто не замечал обмана…
– Тебе не кажется, Ли, что время детских проделок давно миновало?
– В последний раз, Эм! Скажем, в знак прощания с детством. Это будет абсолютно безобидная шалость, клянусь, никому от нее хуже не станет. Ну да, папа чуток пометает молнии, но тебе-то что? Завтра ты уже будешь далеко! Тебе даже делать ничего не нужно, кроме как сходить в оперу с приятным молодым человеком… Ладно, не очень молодым, но довольно приятным – все же сотрудник посольства, достойная партия и так далее.
– Чудненько! – сочувственно заключила Эмма. – Опять папа подсуетился?
– Кто же еще? Вбил себе в голову, что только узы брака могут меня… как это… обуздать! Я же не такая благоразумная, как ты, хоть и старше на двенадцать минут.
– Допустим, я схожу в оперу вместо тебя, – перебила сестру Эмма, порядком устав от ее непрозрачных намеков. – А что будешь делать ты?
– Улечу с Оскаром, разумеется! Рейс в 21.15 из Шереметьево. Но если я не явлюсь на свидание с герром Кристофом, он непременно позвонит папе, а тот подключит связи – и меня снимут с трапа под белы рученьки! – тут Лия развела руки грациозным балетным жестом.
Обе умолкли. Одна вертела стакан с остатками сока, потупив глазки, якобы смиренно ожидая решения сестры. Вторая отвлеченно размышляла о том, что их пара опровергает еще один излюбленный стереотип: дескать, сильная социальная связь между близнецами заставляет их критичнее относиться к своим поступкам и учит нести ответственность за других людей. Увы, в их случае это утверждение было применимо только к одной стороне…
Однако в данный конкретный момент судьба одной сестры действительно зависела от решения второй. Не в смысле маскарада и побега, нет. Просто до сих пор они жили, постоянно чувствуя плечо друг друга, и не метафорически, а вполне физически. Может, наконец пришло время расстаться и каждой самостоятельно идти своим путем?
– И когда будем меняться? – внезапно прервала молчание Эмма.
Лия подскочила и обняла ее, опрокинув стакан из-под сока, благо, уже пустой.
– Я верила, я знала, что ты меня поймешь! Ты единственная всегда меня…
– Давай без сцен. Когда?
– Прямо сейчас, – Лия мгновенно отпрянула. – Видишь бутик рядом с кафе? Переоденемся в примерочной. Затем я пойду в гостиницу к Оскару, а ты поедешь домой на моей «фисташке». Проблем не будет, обещаю: родители сегодня ночуют на даче. Вечернее платье и туфли я положила тебе на кровать…
– А волосы?
Но Лия славилась своей предусмотрительностью.
– Я стащила из студии классный рыженький паричок для тебя! А сама поглубже натяну шляпу. Вот увидишь, все пройдет…
– Замечательно! – обреченно подытожила Эмма.
Заговорщицы поднялись из-за столика и минуту спустя скрылись за дверьми магазина с манящей вывеской на итальянском.
***
Впрочем, мужчине, который наблюдал за сестрами из белого кроссовера марки «Форд», припаркованного на другой стороне улицы, долго ждать не пришлось. Минут через десять девушки вышли из бутика, правда, без покупок, чуть постояли рядышком, обнялись на прощанье и разошлись. Рыжеволосая в коротком зеленом сарафане и красных туфлях на шпильках села в игрушечный фисташковый «ситроен», неуклюже вырулила на проспект и уехала.
Девушка в длинном льняном платье, в широкополой шляпке и легких сандалиях бодрым шагом свернула за угол и направилась к небольшому, но весьма фешенебельному отелю. У входа ее поджидал молодой человек артистической наружности. Они страстно поцеловались, не обращая внимания на застывшего у дверей швейцара, и лишь затем в обнимку прошли вовнутрь.
Белый «форд» уверенно следовал именно за этой девушкой. Как оказалось, зря. Чертыхнувшись от досады, водитель минуту-две сидел в раздумье, затем достал смартфон и погрузился в дебри интернета. Через четверть часа, явно удовлетворенный результатами поиска, он снова завел машину. Кроссовер рванул с места и помчался, ловко прорываясь сквозь пробки – его почему-то все пропускали.
***
Эмма скептически оглядела себя в зеркале. Синее бархатное платье, выбранное Лией для сегодняшнего выхода в свет, действительно казалось самым скромным в ее гардеробе: длинное, не слишком обтягивающее фигуру, грудь и плечи закрыты. И в чем тогда изюминка, вернее, подвох? А в том, что скромным платье было только спереди – спина открывалась до поясницы и даже ниже… И это наряд для свидания с мужчиной, которого предполагалось оставить с носом! Тогда зачем, спрашивается, его соблазнять? Для остроты ощущений?
«Ну уж нет! При всей моей любви к тебе, сестричка, на подобные розыгрыши я не подписывалась…»
Эмма стянула с головы кудрявый рыжий парик и выскользнула из манкого бархата. До назначенного часа, когда герр Кристоф должен был за ней заехать, оставалось двадцать минут. Слишком мало, чтобы придумать другой образ, однако вполне достаточно, чтобы остаться самой собой…
Она метнулась в свою комнату, достала из шкафа любимое «оперное» платье – тоже синее, минималистичное, но без подвохов – и быстро надела. Волосы собрала в узел на затылке, выпустила несколько прядей у висков. Туфли, сумочка, духи… вроде все. Когда раздался звонок домофона, Эмма спрятала волосы под шелковый шарф и ответила с полной готовностью:
– Добрый вечер, герр Кристоф. Выхожу!
Если бы потенциальный жених хоть немного знал Лию, он бы моментально заподозрил неладное: та никогда не выходила из дома вовремя.
Только в ожидании лифта Эмма задумалась о том, как же она будет оправдываться перед господином дипломатом. Ведь этот человек был совершенно не виноват в разногласиях Лии с папой и точно не заслуживал быть оставленным в дураках…
Поэтому, едва сев в автомобиль с посольскими номерами и услышав в свой адрес: «Вы как всегда очаровательны, дорогая Лия!», она набрала в легкие побольше воздуха и честно выпалила:
– Боюсь, вы будете разочарованы, герр Кристоф, но я не Лия!
Немец, представительный мужчина лет сорока, не зря назывался дипломатом.
– А кто же вы, прелестная фройляйн? – спросил он с вежливой улыбкой, лишь стальные глаза за стеклами очков без оправы слегка сощурились.
– Я Эмма, сестра Лии.
– А где же сама Лия, позвольте полюбопытствовать? – все так же мягко продолжал герр Кристоф.
Эмма лихорадочно перебирала в голове разные варианты: может, сказать, что Лия заболела или подвернула ногу? Или срочно уехала на съемки к черту на кулички, где нет сотовой связи? Но не придумала ничего лучшего, чем сказать чистую правду:
– Она в аэропорту, ждет вылета… Только пожалуйста, не сообщайте об этом нашему отцу!
Наверное, ее мольба прозвучало настолько нелепо, что импозантный немец, весь такой гладкий и дорого пахнущий, прыснул в кулак, не сдержавшись.
– А с какой стати я должен жаловаться вашему отцу? – весело спросил он. – За кого вы меня принимаете, милая фройляйн? Вы и ваша сестрица? За директора школы, который будет ругать вас за прогул и обязательно позвонит грозному фатеру?
Эмма мучительно покраснела. Ну вот, снова поверила легкомысленной сестре – и выставила себя полной дурой в глазах разумного и порядочного человека…
– Однако вы в чудесном вечернем наряде. Поедете со мной в театр вместо сестры? – неожиданно предложил герр Кристоф.
– Да, – только и смогла сказать вконец обескураженная Эмма.
– Тогда поехали, – он завел машину. – А по дороге вы мне все расскажете – или хотя бы то, что сочтете нужным.
Все-таки он был настоящим дипломатом!
И Эмма поведала ему про Лию и Оскара, а также про желание отца поскорее выдать замуж вертихвостку дочь и боязнь той открыто перечить отцу. Они уже подъезжали к Большому, когда герр Кристоф с улыбкой заявил:
– Я обязательно запомню эту историю! Знаете зачем? Когда ваша сестра станет звездой и весь мир будет добиваться ее благосклонности, у меня, как говорится, окажется туз в рукаве!
Он умел расположить к себе, этот немолодой, но еще привлекательный мужчина. В ожидании начала спектакля, почти преодолев робость, Эмма дала себя втянуть в непринужденную беседу о новых постановках в московских и мировых театрах, об искусстве в моде и моде в искусстве. Правда, саму оперу она почти не слушала. Пока Тристан с Изольдой неслись навстречу року, она плыла по течению собственных мыслей: завтра она уезжает в другую страну, где придется жить и работать совершенно одной – а она, оказывается, так плохо знает людей, так привязана к дому, к родителям и сестре! Особенно к сестре – вот ведь в какую глупую ситуацию из-за нее попала…
Едва дождавшись окончания первого действия, она включила телефон и увидела сообщение от Лии: «Все ОК, летим!». Облегчение, наверняка проступившее на ее лице, не осталось незамеченным.
– Сдается мне, вы не испытываете особого восторга от музыки Вагнера, – тактично предположил многоопытный спутник. – Так вы и не обязаны… А вот нам, немцам, приходится ее любить. Поэтому давайте сделаем так: я останусь слушать причитания обманутых судьбой влюбленных, а для вас вызову такси.
Эмма не стала отказываться: у нее действительно больше не было сил на соблюдение светских приличий.
Посадив ее в такси, герр Кристоф сказал напоследок:
– Пожалуйста, передайте своей сестре мои наилучшие пожелания! – и с достоинством удалился.
А Эмма поехала домой собирать чемодан.

Глава 2. Человек без корней
Ирвин свернул со скоростной магистрали, еще раз сверился с указателями и направился в центр города. Он провел за рулем всю ночь, однако не чувствовал усталости. Наоборот, был собран и бодр. Он любил долгие переезды, особенно ночные. Ровный гул надежного, удобного, но не привлекающего внимания автомобиля, темная лента ускользающей вдаль дороги, мельканье фар, фонарей, домов – все это помогало думать. Машину вело тренированное тело с молниеносной реакцией и совершенным глазомером. Мысль же работала сама по себе, выстраивая сложные конструкции причинно-следственных связей, просчитывая возможные и невозможные варианты развития событий. Особенно невозможные. Именно в невозможном он был, как сейчас говорят, профи.
Специалист по реализации нереального! Ирвин усмехнулся про себя. В былые времена, когда люди были темны и суеверны, таких спецов называли магами. Или чародеями, ведунами, колдунами, заклинателями… Имен много, суть одна – и, слава богу, пока недоступна девяноста девяти процентам населения Земли. Рано пока человечеству управлять тонкими энергиями!
Как ни прискорбно, но факт остается фактом: люди на данном этапе эволюции не в состоянии совладать даже со зримой и осязаемой реальностью. Вроде стремились расширить свои возможности – а направили весь потенциал разума на изобретение приспособлений для комфорта тела. Да, жить стало удобнее. Но стал ли человек счастливее? Вряд ли. От счастливой жизни не прячутся в виртуальной реальности!
Счастливы лишь те, кто созидают. Всегда, во все времена, независимо от степени научного прогресса. Лишь творцы способны объединить в себе физическую, психическую и духовную силу…
Ирвин опять усмехнулся, в этот раз уже над самим собой. Хорошо философствовать, гоня мощную машину по гладкому, но такому неэкологичному асфальту! А как же сила мысли? Телепортировался бы куда надо или отправил бы вместо себя энергетического двойника – так нет же, вовсю пользуешься пресловутыми благами цивилизации!
А почему? А потому, что всему своя цена. Желаешь совершенствовать собственное сознание – замуруйся в тихой пещерке и балдей в нирване, отправив свое бренное тело в столетнюю кому! Если ты приверженец более активного образа жизни, пожалуйста, можешь тянуть весь день энергию из окружающих, а по ночам бузить в компании отпетых шаманов. Но если хочешь остаться человеком, ты должен жить среди людей – и жить, как люди.
Обычные люди тоже чувствуют манипуляции тонкими энергиями. У сильных это вызывает любопытство, у слабых – страх. Ни то ни другое Ирвину было ни к чему. Максимум, что он мог делать совершенно незаметно, это просчитать линии вероятности в движении материальных средств, чтобы всегда оставаться финансово независимым. Лишь изредка в интересах дела он позволял себе прибегать к невинному гипнозу: внушал водителям в пробках, что белый «форд» необходимо пропустить, или отводил глаза служащим на таможне, как сегодня, например.
Он ухмыльнулся, вспомнив легкий утренний конфуз на границе.
«Доброе утро, мистер Ирвин! – заглянув в его паспорт, поздоровался усталый офицер: ночное дежурство близилось к концу. – Какова цель вашего визита?»
Вместо ответа Ирвин посмотрел ему в глаза. Офицер моргнул, вернул документы и отошел, чтобы дать команду напарнику поднять шлагбаум. Однако шлагбаум даже не дрогнул. Видимо, установка «забыть о мистере Ирвине» на сонного таможенника подействовала слишком быстро. Пришлось переиграть всю сцену заново…
К счастью, больше этим утром месмеризм не потребовался. По сравнению с другими европейскими столицами, эта была совсем небольшой, и ухоженные, утопающие в зелени улицы не слишком страдали от пробок. Так что свой первый кофе Ирвин пил уже в гостинице – в старинном здании на перекрестке двух средневековых улочек.
Вторую чашку эспрессо пригубил в уютном кафе напротив ратуши – не спеша, маленькими глоточками, прикрыв глаза и невольно прислушиваясь к разговорам посетителей и персонала. Нет, здешнего языка Ирвин не знал – просто получал удовольствие от звучания незнакомой речи, в которой явно угадывался санскрит. Он владел многими языками, считай, весь мир изъездил вдоль и поперек, однако здесь, в самом центре Европы, оказался впервые – как-то раньше судьба не заносила.
И теперь Ирвин благодарил ее, свою норовистую судьбу, за неожиданный подарок: город был очарователен! Даже самая древняя часть неплохо сохранилась, реставрационные работы проводились с должным почтением к истории. Впечатляющая архитектура, в основном барокко, налицо влияние итальянских мастеров – но при этом никакой помпезности, лишь глубинное чувство собственного достоинства и легкий провинциальный шарм. Между двумя тихими реками – кварталы узких каменных улиц, на каждом шагу по храму, окутанному одинаковым многовековым почтением, неважно, костел это или церковь, кирха, собор или мечеть. И разумеется, замок на горе – обязательное навершие приличного городского пейзажа! Правда, в неравной борьбе со временем уцелела одна-единственная башня, но ничего так, внушительная. И вид сверху, должно быть, изумительный.
Поставив перед ним горячий яблочный штрудель с кружочком мороженого, молоденькая официантка мило качнула двумя светлыми косичками и отошла к барной стойке. Посетителей пока было немного, и вторая официантка, яркая шатенка, переговаривалась с барменом, парнем лет тридцати, с профессиональной улыбкой и цепким взглядом. Бармен о чем-то спросил, блондинка ответила, и все трое шепотом заспорили, косясь в сторону Ирвина.
«Обо мне говорят», – понял он и невозмутимо принялся за десерт.
А троица у барной стойки затеяла любимую игру: пытались определить родину клиента. Угадавший до того, как посетитель заговорит, получал два очка, а если по речи или акценту – одно очко. За последние годы поток туристов вырос в несколько раз. Любители сказочной старины вдруг обнаружили, что в плане романтики их город не уступает сверхпопулярной Праге. Проблем с обслуживанием иностранцев тоже не возникало: жители исторически многонациональной страны с детства были полиглотами.
Поэтому, когда утром в кафе вошел видный мужчина лет сорока, троица у бара принялась гадать, каким ветром его сюда занесло. Южный и северный отпали сами собой: вошедший не был ни смуглым, ни бледно-розовым. Черты лица были типичными для французов: высокий лоб, нос с горбинкой, резко очерченный рот, глаза светло-карие, живые. Однако смущала фигура, достойная викинга; рост, правда, был немногим выше среднего, но мощные плечи и грудь говорили о немалой силе, а мягкая походка – о тренированной ловкости. И даже вполне обычная одежда – классические синие джинсы, рубашка в полоску и замшевый пиджак – смотрелась на нем элегантнее, чем смокинги на многих гостях венского бала. Короткая аккуратная борода и темные с легкой проседью волосы, волнистые, довольно длинные, зачесанные назад, придавали его облику некую аристократичность. И поди догадайся, кто таков!
– Ну? – накинулись товарищи на официантку с косичками, когда та вернулась, обслужив загадочного посетителя.
– Говорил на русском, – сообщила она.
– Да ну! – такой вариант ими даже не рассматривался.
– Но меню читал на английском!
– А-а…
– И заказал Apfelstrudel mit Eis на чистейшем немецком. В общем, я пасс!
Пока они безуспешно ломали головы, объект головоломки с аппетитом уминал десерт – тот самый яблочный штрудель с мороженым. Думать о любознательном персонале кафе ему было некогда. Мысли Ирвина занимали исключительно служебные дела. Он прокручивал в памяти долгий путь, в итоге приведший его сюда, в этот славный город. И начал с того момента, когда он чуть не впал в отчаянье – решил было, что придется снова начинать поиск с нуля…
Ну и затейницы же эти двойняшки – так его провели! Правда, маскарад, как в последствии выяснилось, предназначался не для него, а для лощеного немца, от которого одна красотка удрала посреди вагнеровского шедевра, пока вторая сбегала с любимым в Париж… Обе хороши, артистки!
Вначале Ирвин собирался перехватить девушку, уехавшую из оперы на такси, у ее же подъезда, но заметил за собой слежку и передумал. Никуда она теперь от него не денется. Пусть спокойно отправляется туда, куда собиралась. Вдали от дома будет даже удобнее завязать с ней знакомство: двое иностранцев в незнакомом городе – отличное начало. Можно придумать что-нибудь романтическое, этакую случайную встречу, которая станет судьбоносной…
Что его новая подопечная склонна к романтике, Ирвин не сомневался: твердые этические установки, помноженные на эмоциональную возвышенность, другого результата дать не могут. Однако просчитать наперед шаги наивной с виду барышни, увы, не получится: пассионарные личности склонны действовать по наитию. Так что следует готовиться к любым неожиданностям.
Хотя с близнецами всегда так – жди сюрпризов! Во-первых, девочки-двойняшки слишком схожи в детстве и вплоть до совершеннолетия невозможно понять, которая из них может стать Носительницей. Во-вторых, вокруг близнецов вечно всякая путаница происходит. Много лет назад в Сан-Паулу одну из близняшек выкрали из роддома, и семья растила вторую, уверенная, что первая умерла от асфиксии – прямо как в мыльной опере. Только Ирвин, наблюдавший за матерью-Носительницей, засомневался… и нашел-таки пропажу, вернул настоящим родителям. Правда, на тех бразильских двойняшках женская линия оборвалась – сами они родили по сыну.
Ирвин тогда кинулся проверять всех родственниц. Вторая Мировая перемешала население планеты, вырвав миллионы людей из родных мест и разбросав по всему свету. Пришлось немало потрудиться, связывая оборванные нити. В результате кропотливых поисков он вышел на Людмилу, скромную учительницу из провинции, и, как мог, позаботился о судьбе Анны, еще одной возможной наследницы. Людмила и ее муж довольно рано ушли из жизни, но фортуна и дальше благоволила их дочери: Анна прекрасно устроилась в Москве с мужем, полковником юстиции, и двумя дочурками-двойняшками. Ирвин понял, что в России ему нет смысла светиться еще лет пятнадцать – раньше Ключ не проявится. Конечно, он на расстоянии следил за тем, как растут девочки, несколько раз наведывался по делам в Москву. Но у них все шло хорошо. Ристичи казались просто идеальной семьей: дружной, крепкой, обеспеченной…
А вот жизнь Джейн протекала отнюдь не так гладко и оборвалась внезапно. Девушка из Массачусетса оказалась Носительницей, да еще какой! Без приключений ей не жилось. Обворожительная, талантливая, она то бросала карьеру певицы, то с триумфом возвращалась на сцену – а в промежутках умудрилась родить четырех дочерей. Младшей был всего год, когда Джейн с мужем погибли в автокатастрофе. В итоге двух старших девочек увез в Австралию их отец, первый муж Джейн, средняя осталась в Канаде с бабушкой, а младшую пришлось отдать приемным родителям. Ох и нелегко было следить за сестрами, перелетая с континента на континент, а в результате – пусто! Ни одна из четверых не унаследовала особенность матери. Конечно, Ирвин не прекращал наблюдения за другими родственницами Джейн в Европе и даже на Ближнем Востоке, но все же самые большие надежды возлагал на ее дочерей… А надежды не оправдались.
Год назад он приехал в Москву проведать двойню – и наконец-то обнаружил пропавший след! Правда, все еще оставалось непонятным, которая из двойняшек – Носительница Ключа: поля сестер Ристич были слишком тесно переплетены. Девушкам уже исполнилось по двадцать, но они все еще жили вместе, хотя по характеру и складу ума были совершенно разными. Родители никогда не одевали их одинаково, как обычно одевают близнецов, и вообще старались прививать дочерям разные навыки – чтобы в будущем они не были болезненно зависимы друг от друга, как пугали специалисты. Таким образом малышка Эмма, спокойная и созерцательная, попала в художественную школу, а яркая, темпераментная Лия – в балет. И пошло-поехало…
В итоге обе девушки выросли, на первый взгляд, вполне успешными. Обе с неуемной энергией двигались к своим целям. Вот только цели у них были, можно сказать, противоположные.
Лия стала актрисой и к двадцати двум годам успела сняться в популярном мистическом сериале: ее своеобразная красота производила на зрителей неизгладимое впечатление. Однако дело было не только во внешних данных. Лия обладала талантом перевоплощения и сама создала себе новый облик, неузнаваемо изменив первоначальный.
А вот Эмму вполне устраивала природой данная внешность. Она неплохо владела карандашом и кистью, но дальше по художественной стезе не пошла: не жаловала богемный образ жизни. Она вообще была довольно замкнутой и, судя по скорости продвижения, больше всего на свете любила учиться. Экстерном окончив гуманитарный лицей, в шестнадцать лет резво нырнула в дебри истории, отучилась на истфаке и теперь, в свои двадцать два, уже была младшим научным сотрудником.
Казалось бы, такие разные девушки, такой разный выбор жизненного пути – но вот одна блестяще воплощается в роль ведьмы, а вторая с головой уходит в изучение средневековых бестиариев! Для кого как, а для Ирвина связь была очевидной…
Тогда, год назад, ему очень хотелось остаться в Москве, но это было слишком рискованно. Ирвин знал, что за ним неотступно следят, а значит, могут вычислить тех, за кем следит он. Поэтому он вернулся в свое убежище в горах и оттуда наблюдал за двойняшками, в основном, по социальным сетям. Но вот подвернулся удобный случай: в Москве на аукцион выставили медицинский трактат начала шестнадцатого века. Работа как раз по его профилю, можно посетить столицу России, не вызывая подозрений «коллег».
Обе девушки по-прежнему жили с родителями. Едва заглянув в зал, где проводился аукцион, – ему хватило одного взгляда, чтобы распознать в трактате подделку, – Ирвин поспешил к дому Ристичей. И успел вовремя: Лия как раз садилась в свой игрушечный «ситроен». Он, естественно, поехал следом. И снова удача: сестры встретились на открытой террасе кафе.
Увидев столь непохожих двойняшек вместе, Ирвин мгновенно подобрался и сосредоточился. Его охватило привычное волнение, что-то вроде охотничьего азарта. Он ждал этого момента с тех пор, как Джейн, предыдущая Носительница, родила первого ребенка и утратила Ключ. Он носился по всему миру, рылся в пыльных архивах и взламывал электронные базы данных, опросил сотни людей, сменив при этом десятки личин. И вот сегодня, сейчас он получит результат. Осталось всего ничего – определить, которая из двух: Лия или Эмма?
Самые очевидные признаки Носительницы – женственность и красота. Обе девушки обладали и тем, и другим. Только красота Лии, торжествующая и будоражащая, заставляла всякого проходящего мимо мужчину расправить плечи и чеканить шаг. Очарование Эммы не каждому дано было увидеть: оно словно скрывалось под прозрачной вуалью. Но сколь ни прячь розу, манящий аромат все равно будет витать вокруг – и каждый мужчина, оказавшийся рядом с такой женщиной, обязательно почувствует первобытный порыв защитить…
Припарковав «форд» в сторонке, Ирвин пересек улицу и остановился на углу кафе, будто поджидал кого-то. Увлеченные разговором сестры не обратили на него внимания, хотя он стоял всего в трех шагах, за плетеной оградой и вездесущими пестрыми петуниями.
Есть! Горячая волна мгновенно поднялась внутри него, откуда-то из солнечного сплетения, затем так же резко схлынула. Без всяких сомнений, Носительницей была Эмма!
Совладав с волнением, Ирвин быстрым шагом вернулся к машине. Когда сестры вышли из итальянского бутика и расстались, обнявшись на прощанье, он последовал за Эммой. Он ехал за стройной фигуркой в шляпе и длинном платье до самой гостиницы и уже хотел выскочить из машины, чтобы догнать у входа, но вдруг понял: пусто! Ни следа того особенного ощущения, которое безошибочно помогало ему определить Носительницу.
Тут к девушке подбежал молодой человек артистической наружности, они страстно поцеловались – и Ирвин потерял к ней всякий интерес. Не она…
Но как это возможно? Ошибки быть не могло: этот жар изнутри – сигнал, который ни с чем не спутаешь. Тогда что произошло? Ответ мог быть только один: Ирвин последовал не за Эммой, а за Лией, поскольку сестры поменялись одеждой. Только вот зачем они это сделали? И куда потом делась Эмма?
Всего лет десять назад пришлось бы хорошенько поднапрячься, чтобы снова выйти на ее след. Но в эпоху глобальной цифровизации любую информацию добыть не проблема. И действительно, вскоре выяснилось, что Эмма купила билет на поезд – на завтра. А Лия уже сегодня улетает во Францию с неким Оскаром Девоном, режиссером.
Короткая отсрочка Ирвина не пугала. Однако из-за «коллег», которые терпеливо ждали результатов его поиска, пришлось задержаться в Москве на несколько дней и заодно проведать знакомых коллекционеров, антикваров, ученых.
Но вот Ирвин на месте. Сегодня можно навести справки, разведать обстановку, а завтра отправляться на встречу с беглянкой. Интересно, какая она, эта новая Носительница Ключа? Девушка, от которой так много зависит, хотя она даже не подозревает о своих возможностях…
Ирвин знаком попросил счет. Он уже встал из-за столика, когда официантка, круглолицая блондиночка, робко спросила по-русски, с забавным мягким акцентом:
– Извините, вы не могли бы сказать, откуда вы?
– В смысле? – напрягся Ирвин.
– В смысле, из какой страны родом… – от его пристального взгляда девушка залилась краской и сбивчиво выпалила: – Понимаете, у нас такая игра – угадывать, откуда к нам прибыл посетитель. Обычно это несложно, но вас мы не смогли… как это…ну, идентифицировать!
Ирвин покосился на вторую официантку и бармена: оба с невинным видом замерли у стойки. Да, действительно просто любопытство. Он помолчал, сомневаясь, стоит ли этому потакать, затем улыбнулся краешком губ – игра есть игра! – и сказал задумчиво, будто сам себе:
– Я из Шотландии.
***
День пролетел быстро. Ирвину не составило особого труда выяснить, где работает и где проживает Эмма Ристич. Оставшуюся часть дня он собирался посвятить знакомству с городом. Однако погода, с утра еще по-летнему солнечная, после обеда стала стремительно портиться. Налетел ветер с моря, нагнал дождевых облаков – и сразу же наступила осень.
Он вернулся в гостиницу и заказал ужин в номер. Хотелось побыть одному и подумать. Не давало покоя ощущение, будто он что-то сделал не так. Мысленно прокрутив события дня, наконец вычислил скользкий момент: когда сказал официантке, откуда он родом.
Что именно смутило его? Сам вопрос? Персонал кафе явно заигрался: приставать с такими просьбами к посетителям было бестактно. С другой стороны, ребятам действительно еще не попадались столь нераспознаваемые клиенты, как он, и любопытство победило требования профессиональной этики. Не нужно уметь читать мысли, чтобы понять, на какие внешние и языковые признаки опирались они, определяя национальность того или иного гостя. И вдруг такой редкий, возможно, уникальный экземпляр – человек, который и сам не сразу вспомнил, откуда же он родом. Этакий человек без корней…
В дверь номера постучали: прибыл ужин.
– Войдите! – громко сказал Ирвин. Но еще до того, как отворилась дверь, вдруг понял: сейчас он получит наглядный ответ на свои сомненья.
Парень, ловко вкативший в номер сервировочный столик, был явно арабского происхождения. Строгая форма обслуживающего персонала сковывала движения гибкого, стройного тела «воина пустыни», живые глаза глядели из-под модной гривы угольно-черных волос.
– Ваш ужин, сэр!
Ирвин кивнул, и парень споро расставил на столе блюда, разложил салфетки и приборы.
– Что-нибудь еще, сэр?
– Нет, благодарю, – покачал головой Ирвин.
Он встал с кресла, в котором сидел, размышляя, и пересел к столу. Слегка поклонившись, официант уже собирался выйти, но Ирвин внезапно остановил его:
– Будьте любезны, ответьте мне на один вопрос… – он чувствовал, что вопрос не только не обидит парня – наоборот, будет ему приятен. – Смею предположить, вы уже не первый год здесь живете. С какой целью приехали?
Он не ошибся: молодой араб лучезарно улыбнулся.
– Я учусь на врача. А по вечерам подрабатываю в гостинице.
Ирвин взглянул на него более пристально: цепкие черные глаза, нос с горбинкой, высокий лоб, узкое волевое лицо. Судя по известному портрету, именно так в юности мог выглядеть Абу Али ибн Сина, или Авиценна, как прозвали в Европе великого арабского философа, ученого и медика…
И тогда он сказал по-арабски:
– Желаю вам успехов на избранном пути, молодой человек, и да пребудет с вами Господь!
Когда потрясенный парень вышел, поклонившись ему теперь уже по-настоящему, Ирвин вернулся к своим размышлениям.
Наверное, зря он поддался любопытству тех оболтусов из кафе, знатоков антропогенеза. Быть может, немного помучившись, они бы сами пришли к выводу, что не стоит загонять людей в рамки стереотипов. В большинстве случаев это глупо, а в некоторых – даже опасно.
Возможно, стоило объяснить ребятам, что их вроде бы невинная игра основана на тех предубеждениях, из-за которых в течение всей истории люди безостановочно воюют друг с другом. Однако он давно принял для себя правило – никого не поучать. Рано или поздно каждый человек сам придет к пониманию: душа национальности не имеет!

Глава 3. Знакомство
Зарядивший с вечера дождь лил всю ночь, то ослабевая, то снова усиливаясь. А все из-за ветра, который менял направление каждые несколько часов, бестолково гоняя по небу смурные тучи. Мокрый город, тоскующий по безвременно ушедшему лету, просыпался медленно и неохотно.
Глядя из окна третьего этажа на мокрый тротуар, Эмма мысленно поздравила себя: как хорошо, что квартира в пяти минутах ходьбы от Государственной библиотеки – может, удастся дойти до места работы, не промокнув до нитки. Она оказалась совершенно не готова к здешней переменчивой погоде.
Дабы избежать лишней возни с багажом на вокзалах и таможнях, Эмма всегда брала с собой минимум вещей – но не самые практичные, а самые любимые. Недостающее всегда можно было купить на месте. Так она собиралась поступить и в этот раз, да только за всю неделю, увы, не удосужилась. В фондах библиотеки и архивах университета оказалось столько материалов на тему ее исследования, что Эмма начисто забыла о насущном.
А хляби небесные возьми да разверзнись – нарочно, чтобы проучить ее, стрекозу легкомысленную! А ей простужаться категорически нельзя, потому что сразу сядет голос, и как тогда читать лекцию? Профессор Данейка, с которым она познакомилась год назад на форуме, заманил ее сюда, соблазнив раритетными изданиями историков ХIХ века и малоизвестной мифологией. Вчера он позвонил и попросил Эмму выступить в школе искусств, которую курировал.
– Но я не умею общаться с подростками! – перепугалась она. – К тому же я совсем не готова к лекции, профессор.
– Помилуйте, зачем вам готовиться, голубушка! – профессор, человек с классическим образованием, по-русски изъяснялся оборотами столетней давности. – Мифические животные – разве это не ваш конек? Достаточно будет небольшой вводной части, чтобы обрисовать суть проблемы, а потом просто вопросы-ответы.
– А разве нынешних детей интересуют подобные проблемы? – засомневалась Эмма.
– Во-первых, они уже не дети: вашими слушателями будут ученики старших классов, – пояснил профессор. – Во-вторых, не стоит недооценивать интересы современной молодежи… Просто вспомните себя в их возрасте, Эмма. Уверен, вы легко наладите с ними контакт. В вас столько юношеского энтузиазма и даже, смею сказать, артистизма…
И Эмма поспешно согласилась, лишь бы не слушать дальше про свой артистизм. В семье достаточно одной актрисы. А она – серьезный ученый! Хотя… разве ее желание избежать дополнительной ответственности не есть признак незрелости? К тому же отказать профессору было бы верхом неблагодарности: этот милейший человек раздобыл для нее пропуск в архив, подыскал квартиру и вообще по-отечески опекал…
Отойдя от залитого дождем окна, Эмма открыла шкаф и с тоской глянула на пустые вешалки-плечики. Из верхней одежды – лишь воздушный белый плащ! Не самый подходящий наряд в непогоду…
С проблемой «нечего надеть» они с сестрой сталкивались одинаково часто, только по разным причинам. Гардероб Лии уже трещал по швам, однако ей постоянно хотелось чего-то нового. У Эммы, наоборот, было очень мало одежды. Она сама себе шила и вязала, либо заказывала в швейном ателье по собственным же эскизам. Ее вкус настолько не соответствовал веяньям моды, что приходилось одалживать что-нибудь из нарядов сестры, если ситуация вынуждала выглядеть современно. К счастью, такие ситуации случались редко. Эмма предпочитала не отклоняться от привычного маршрута «дом-институт-дом». Исключения составляли лишь вылазки со старыми проверенными друзьями на выставки, в театр или филармонию, где в любимых платьях в пол она особо не выделялась.
Правда, за годы учебы она кое-где успела побывать, но поездки всегда были связаны с изучением культуры, к тому же в компании тех самых приятелей и коллег. Эмма боялась путешествовать одна. Потому что была непрактичной и оторванной от жизни.
– Похоже, нас с тобой доставили разные аисты: тот, что нес тебя, припоздал этак лет на триста! – в сердцах заявила Лия, когда Эмма отказалась праздновать их двадцатый день рожденья в популярном молодежном клубе.
– Боюсь, мой непутевый аист вообще перепутал миры, – ответила тогда Эмма. Причем абсолютно серьезно.
Лет десять назад ей попался фантастический роман, где главный герой испытывал очень некомфортные ощущения от жизни, а потом выяснилось, что он случайно попал на Землю из другой вселенной. Легковерная шестиклассница Эмма почти убедила себя, что она тоже из другого мира: Лия – из этого, а она – из параллельного, сказочного, магического. Она втайне представляла себе, как, должно быть, уютен ее родной мир, и мечтала о том, как однажды вернется домой… Но мечты мечтами, а жить приходилось здесь и сейчас, запрятав поглубже необъяснимую тоску. До сих пор это ей вполне удавалось благодаря постоянной опеке близких.
А здесь она совершенно одна. Поборола свои страхи и приехала искать подтверждения своим «дерзким домыслам», по выражению ее научного руководителя. И ничего, пока что справляется. Служащие библиотеки оказались дружелюбными и внимательными. Заметив, что московская гостья так увлечена работой, что жалеет времени на походы в буфет, заботливые тетеньки стали приглашать ее к себе на чай и подкармливать домашней выпечкой.
Но больше всех ее опекал Юстас, музеевед, с которым она познакомилась в архиве. Он копался в старых документах в поисках материалов для новой экспозиции, а когда узнал, что именно интересует Эмму, подсказал ей парочку любопытных изданий. И вообще всячески старался помочь: носил тяжелые подшивки, делал копии нужных страниц, бегал за кофе. Толковый парень, приятный в общении, интеллигентный и образованный. Он был лишь немногим старше Эммы, но казался гораздо опытнее – в научных делах, конечно. В целом же держался скромно, без напора, а если в разговоре вдруг отчего-то начинал волноваться, нервно поправлял очки и забавно коверкал русские слова.
Буквально вчера Юстас вызвался проводить ее после работы домой и так по-детски огорчился, когда они дошли за пять минут, что Эмма сжалилась и предложила вместе выпить чаю в бистро за углом: готовить самой себе ужин было откровенно лень. Молодой человек засуетился, стал приглашать ее в приличное кафе, извиняться за то, что раньше этого не сделал и так далее.
Горячие уговоры привели лишь к одному: Эмма начала жалеть о своем поспешном предложении. Ведь на самом деле у нее не было никакого желания коротать вечер с этим парнем. Но слово не воробей, пришлось идти с ним в бистро и пить чай с пончиками. Те, кстати, оказались такими вкусными, что она съела все – кавалер от конфуза потерял аппетит.
Пока она уминала пончики, Юстас завел разговор на безопасную тему – профессиональную. Он спросил Эмму, почему она выбрала именно историю искусства, а не общую историю или же культурологию.
– По поводу последней могу сразу сказать: на выстраивание теоретических моделей мне попросту не хватает ума! – откровенно призналась Эмма.
Юстас с готовностью рассмеялся шутке.
– Я не шучу! – она помахала зажатым в салфетке пончиком. – На втором курсе я чуть не завалила экзамен по логике, спасибо преподавателю, натянул тройку за старания! Прошу заметить: это была моя единственная тройка за все годы учебы, начиная с первого класса!
– Не может быть! – выпучил глаза музеевед.
– Может, может! Просто я училась в гуманитарном лицее, там не слишком строжили в точных науках. Если честно, до сих пор не имею представления, в чем отличие псангенсов от котангенсов…
Однако нерусскоязычный слух собеседника не уловил игры слов. Он продолжил с прежней неуместной серьезностью:
– Тогда вернемся к истории, как науке в целом…
– А разве история – наука? – вскинула брови Эмма. – По-моему, это особый жанр беллетристики. С той лишь разницей, что на историю не действует закон защиты авторского права: ее пишут и переписывают все кому не лень!
– Да, да, я понимаю, что вы имеете в виду, – глубокомысленно покивал визави. – Я и сам предпочитаю иметь дело с реальными артефактами, а не с домыслами. Музееведение – скромная дисциплина, не слишком зависящая от моды на трактовку тех или иных исторических событий. Но вы посвятили себя именно истории искусства…
– Ну что вы! Я пока что никому и ничему себя не посвящала!
Эмма дружески улыбнулась музееведу, отчего тот вдруг зарделся. Пора было заканчивать незапланированный диспут, пока молодой человек не принял его за свидание. Эту женскую мудрость она усвоила в тройном изложении – от бабушки, мамы и сестры. Суть сводилась к одному: если не хочешь иметь с мужчиной отношений более чем дружеских, не давай ему повода думать иначе!
– Спасибо, Юстас, что проводили, и за чай спасибо, и особенно за пончики, но мне пора, увидимся завтра в библиотеке! – прощебетала она, еще раз улыбнулась – чисто по-дружески! – и, не дав собеседнику опомниться, решительно соскочила с высокого барного стула…
Это было вчера. А сегодня она пойдет в архив и будет общаться с Юстасом как с добрым приятелем и коллегой. Он парень неглупый, все поймет. Очень хотелось верить, что она ничем его не обидела… Как и того немецкого дипломата, герра Кристофа, которого оставила в одиночестве досматривать нудную оперу…
Вспомнив о побеге Лии и собственном постыдном соучастии, Эмма вспомнила и о родителях, которым обещала звонить почаще. Сразу же и позвонила.
Трубку снял папа. Ну все, сейчас начнется!
– Эмма, скажи мне только одно: ты знала, что твоя сестра собирается удрать с этим чертовым киношником в его чертов Париж? – пророкотал папа, не тратя время на прелиминарные слушанья, выражаясь его же профессиональным языком.
– Узнала за несколько часов до вылета.
– Так какого черта ты мне не сказала?! Я бы успел перехватить эту чертовку! – сквозь папин рев каким-то чудом проступали деликатные мамины намеки на слишком большое количество чертей. Но это было, пожалуй, единственное ругательство, которое позволял себе отец. По крайней мере, при дамах.
– Как раз поэтому – чтобы ты ее не перехватил! – пояснила Эмма, поражаясь собственной дерзости: начинали сказываться навыки самостоятельной жизни.
Из трубки донеслось сопение и пыхтение, но уже никакого чертыханья. Затем раздался мамин голос, хорошо поставленный и невозмутимый:
– Что такого ты сказала отцу, дорогая, от чего он потерял дар речи?
– Что мы с Лией очень любим вас, тебя и папу, но мы уже взрослые.
– Ну да, второй пункт он иногда забывает… Ладно, доченька, как у тебя дела?
Эмма вкратце поведала родителям, как устроилась и чем занимается: она не сомневалась, что мама включила громкую связь. Затем выслушала отчет о делах, которые родители за неделю переделали на даче. Им было все равно чем заниматься, лишь бы вместе. На этой позитивной ноте и попрощались, договорившись снова созвониться через пару дней.
Эмма глянула на часы – пора собираться на работу.
Неспешно одеваясь и причесываясь, она продолжала размышлять: возможно ли в принципе все делать по-своему, при этом никого не раня?
Существует же универсальная максима: поступай с людьми так, как хочешь, чтобы поступали с тобой. «Золотое правило нравственности» – Эмма где-то услышала его или прочла еще в детстве. Или «доброму везде добро» – так говорила бабушка Вера, самый светлый человек из всех, кого она знала. Родившись в Воркуте, в лагере для политзаключенных, в семнадцать лет Вера каким-то чудом – с Божьей помощью, как любила повторять она сама – поступила в столичный мединститут, где и познакомилась с будущим мужем, Павлом Ристичем. А вскоре у них родился сын Виктор. Дедушку Эмма, увы, не знала совсем, как и родителей мамы – они все рано умерли. Но ничто так не помогало ей в минуты слабости, как воспоминания о бабушке.
По сути, она и вырастила их с Лией. Папа женился поздно, уже под сорок, все присматривался. Зато встретив Анну, Виктор сделал ей предложение на третий день знакомства. Анюта была моложе его на двадцать лет, училась в музыкальном училище и подрабатывала уборщицей. Родители ее были педагогами, жили в Ярославле, оба скончались в один год, едва Анюта окончила школу. Бабушка Вера приняла невестку, как родную дочь…
Мама с папой души не чаяли друг в друге. Они часто уезжали куда-нибудь вдвоем, а дочки-близняшки оставались на попечении бабушки и выросли почти незаметно для родителей. Может, поэтому папа до сих пор считал их детьми и так старался устроить жизнь легкомысленной Лии. За тихую домоседку Эмму ему незачем было беспокоиться…
Ее размышления прервал звонок мобильного. Лия, легка на помине!
– Доброе утро, сестричка! – пропела в трубку беглянка.
– У меня-то утро, – согласилась Эмма. – А ты зачем поднялась в такую рань?
– О да-а-а… – зевнула Лия. – Я уже на съемках. Оскару нужен особый свет, lumi?re spеcial, понимаешь?
– Bien s?r! Вижу, у тебя все в порядке?
– Tout va bien! – подтвердила сестра. – А ты как, справляешься одна?
– Профессор опекает – я тебе о нем рассказывала.
– Только профессор?
– Больше ни с кем не успела познакомиться! – Эмме не хотелось рассказывать о Юстасе, Лия сразу начала бы ее дразнить. – Кроме библиотеки, никуда и не хожу.
– Ты хоть по городу прогуляйся, а то зачахнешь от архивной пыли.
– Да там ни пылинки… Кстати, я только что говорила с родителями.
– Папа все еще дуется?
– Есть немного.
– Ладно, – вздохнула Лия, – вечером после съемок позвоню и покаюсь – может, простит… Все, меня зовут! Целую, au revoir! – и Лия отключилась.
Эмма была совсем не прочь прогуляться по красивому старому городу. Хотя одной бродить по улицам как-то некомфортно… Нет-нет, сестра права: пора вылезать из кокона грез и начать жить реальной жизнью!
Она снова отворила шкаф в прихожей. Придется надевать белый плащ. Идти недалеко, авось не промокнет.
***
Ветер то и дело налегал на лобовое стекло, а не преуспев, вымещал досаду на деревьях вдоль тротуаров: беспощадно рвал едва начавшие желтеть листья и охапками швырял в лужи. Ирвин внимательно вел тяжелый кроссовер, стараясь не забрызгать прохожих. На подъезде к Государственной библиотеке людей было немного: пока только служащие спешили на работу, читателей начнут впускать через час.
Вот и хорошо, подкараулит девушку у входа. В архив ведь запросто не попадешь, придется потом ждать до вечера.
Сворачивая на парковку, Ирвин заметил тонкую женскую фигурку в белом плаще с капюшоном. Напротив служебного входа растеклась широченная лужа, и женщина осторожно пробиралась по узкой полосе тротуара, одной рукой придерживая полы плаща, в другой сжимая маленький кожаный портфель. Ирвин сбавил ход, пересекая лужу, дабы не забрызгать даму в столь неподходящем для осени одеянии, как вдруг из-за живой изгороди у дороги выскочила собака и метнулась ему наперерез.
Ирвин резко вывернул руль, глупая дворняга с перепугу завертелась на месте, а сноп брызг из-под колес обдал женщину в белом – она успела лишь прикрыть портфелем лицо. Выскочив из машины, Ирвин бросил быстрый взгляд на пса – тот улепетывал обратно в кусты, целый и невредимый – и повернулся к единственной пострадавшей. Женщина растерянно оглядела безнадежно испачканный плащ, затем достала из кармана кружевной платочек и стала вытирать портфель. Капюшон сполз, открывая лицо, но еще за секунду до этого Ирвин понял: она! Перед ним стояла девушка, которую он искал двадцать лет.
Эмма подняла на него испуганный взгляд. Казалось, она сейчас заплачет и убежит.
– Ради бога, простите! – быстро сказал Ирвин по-русски. – Я так виноват!
– Вы не виноваты, – неожиданно возразила Эмма мягким, чуть охрипшим голосом. – Я видела, это все из-за собаки. Вы… вы спасли ей жизнь!
«Поразительно! – изумился Ирвин. – Я облил ее грязной водой с головы до пят, а она выставляет меня чуть ли не героем!»
– Но ваш плащ…
– Может, удастся отмыть. Попрошу у сотрудников мыло и губку…
– Позвольте, я отвезу ваш плащ в химчистку.
– Что вы, не стоит беспокоиться!
– Но это самое разумное решение.
Тут Эмма окончательно растерялась – аргумент-то был весомый – и совсем уж беспомощно призналась:
– Мне неловко вас затруднять…
– Я настаиваю, – очень вежливо сказал Ирвин.
И она сдалась.
– Ладно… А там быстро почистят?
– Договорюсь. Как долго вы пробудете в библиотеке?
– До пяти…
– В 17.00 буду ждать вас в фойе. С плащом или на плаще.
Эмма улыбнулась, оценив каламбур, и уже повернулась к двери, но вдруг опомнилась, стала расстегивать пуговицы одной рукой, поскольку в другой держала портфель. Ирвин помог девушке снять мокрый плащ, проводил до служебного входа и открыл перед ней дверь.
– Au revoir, mademoiselle! – он учтиво наклонил голову.
– Au revoir, monsieur, – ответила она и скрылась за дверью.
«Милое, доверчивое, беззащитное создание!» – подытожил результаты разведки Ирвин, возвращаясь к машине.

Интермедия 1. Джейн
(фрагмент из романа «В поисках Прекрасной Дамы»)
Она уходила…
И не уходила…
Она парила между небом и землей.
Медсестры, уверенные, что умирающая не может их слышать, жалостливо переговаривались.
– Бедняжка! Кому захочется умирать в такие годы – ведь ей еще и тридцати нет. Ни одного целого органа, считай, не осталось, а все за жизнь цепляется, – удивлялся молодой, высокий и бодрый голос.
– Это потому, что дети у нее маленькие – не может оставить! – пояснил второй женский голос, грудной, сочувственный.
– Так детей вроде бы родственники разобрали сразу после похорон мужа! – возразил первый, высокий.
– Старших девочек разобрали. А младшая совсем одна осталась…
– Как одна?
– То ли никаких родственников у нее нет, то ли есть, но никто не готов взять ответственность. Это же ребенок, не хомячок какой-нибудь – не отдашь соседям, когда наиграешься… Так что скоро ее заберут из больницы в приют, а там, глядишь, удочерят добрые люди. Девчушка и знать не будет, что приемная: она же еще совсем кроха!
– А сколько ей?
– Годик всего… Представляешь, мать все еще грудью ее кормила! Мне сестра из детского отделения жаловалась, что малышка первые несколько дней не ела ничего, только плакала, заснуть никак не могла. Вот мать и мучается, никак уйти не может!
– А девочка-то целехонькая осталась, ну не чудо ли! – подивился высокий голос. – Отец на месте погиб, мать – тоже никаких шансов, а на малышке – ни царапинки!
– Она спала на заднем сиденье, – пояснил сочувственный. – Поздно уже было, родители поехали за старшими дочками – они вроде как были в гостях… Ангел-хранитель уберег детей, это точно!
– Так что же он малышку никак не пристроит, этот ангел-хранитель!
…Действительно, кто же еще поможет, если не ангел?!
Вот она и ждала, паря между небом и землей…
– Ты слышишь меня, Джейн? – вдруг позвал совсем другой голос, мужской, очень низкий, но мягкий, приятный – и вызывающий доверие. – Вижу, что слышишь… Я приехал забрать Анну. Я нашел для нее новых родителей. Можешь быть спокойна: это очень хорошие люди. У них нет своих детей, и они будут счастливы вырастить Анну. Оба работают в школе и смогут дать малышке хорошее образование. А главное…
Внезапно мужской голос стих, и она испугалась – почему он замолчал, неужели ушел? Затем послышались другие голоса, приглушенно спорящие. Но низкий властно сказал: «Мне нужна всего минута, доктор!» и в наступившей тишине неспешно продолжил:
– Джейн, ты должна знать главное: женщина, которая станет матерью для твоей младшей дочери, ни тебе, ни ей не чужая – она твоя троюродная сестра. Она почувствует родную кровь и будет любить Анну, как свое собственное дитя… И все в жизни твоей малышки будет прекрасно. А я всегда буду ей помогать – это я тебе обещаю! – голос немного помолчал, затем едва слышно добавил: – Уходи с миром, моя девочка.
И она ушла…

Глава 4. Двое и душа города
Эмма то и дело поглядывала на часики в изящном серебряном браслете – подарок родителей на совершеннолетие. Ей казалось предельно важным быть в фойе библиотеки ровно в 17.00, чтобы учтивый господин не посчитал ее безалаберной. Она легко прощала другим неспособность к пунктуальности, но сама никогда не опаздывала – не дай бог заставит кого-то себя ждать.
Лия, наоборот, опаздывала всегда и всюду, дабы эффектно явиться, когда все уже в сборе. И наставляла свою слишком правильную сестру, что приходить вовремя на свидания – моветон, поскольку мужчина должен потомиться в ожидании.
– Потомиться? – смеялась Эмма. – Аки каша в русской печи?
– Именно! Только если мужчина доведен до нужной кондиции, свидание можно считать романтическим. Во всех остальных случаях это деловые переговоры.
И почему Эмма вдруг вспомнила тот старый разговор с сестрой? Потому что условилась встретиться с человеком после работы в фойе? Но ведь это никакое не свидание! Они ведь даже не знакомы! Растерявшись, она убежала так быстро, что не дала ему возможности представиться. Поэтому теперь про себя называла незнакомца «великолепным господином» – такое сильное впечатление он на нее произвел.
Так вот, великолепный господин был так любезен, что вызвался сдать в химчистку ее плащ – видимо, и вправду считал себя виновником досадного происшествия. Хотя она своими глазами видела: это все глупый пес! Большинство водителей преспокойно поехали бы дальше своей дорогой. А этот – такой благородный! Или в данном случае правильнее было бы сказать «хорошо воспитанный»? Наверное, второе. Однако слово «благородный» ему особенно подходило – так казалось Эмме…
Она очнулась, только когда библиотекарши позвали ее пить чай. Как, уже обеденный перерыв? Сколько же времени она просидела над одной страницей? И вообще, дался ей этот незнакомец! Заберет у него свой плащ, вежливо поблагодарит и уйдет – и больше никогда его не увидит…
– Что-то вы сегодня молчаливая! – заметила Регина, полная блондинка средних лет, наливая Эмме чашку зеленого чая.
– И бледная! – подхватила Альма, поджарая седовласая дама. – Уж не больны ли вы, деточка? Погода у нас переменчивая, климат влажный… – она накинула московской гостье на плечи шаль, которую буквально вчера, на глазах у Эммы, закончила вязать.
– Благодарю! – Эмма улыбнулась обеим. – Со мной все в порядке, правда…
– Вот, добавьте в чай – липовый, с нашей пасеки! – Регина водрузила на стол трехлитровую банку меда. – А еще вам необходимо больше гулять! – Пройдитесь по Старому городу, посмотрите, какие красивые у нас храмы. Это памятники архитектуры мирового значения!
– Да, я читала…
– Читала! – Регина укоризненно покачала головой. – Вы должны увидеть это своими глазами, иначе не поймете ничего, даже если изучите весь наш архив!
– Я обязательно посмотрю город, – пообещала Эмма, поспешно глотая чай. – Сразу после работы.
– Только оденьтесь потеплее, деточка, при таком ветре простудиться недолго, – предупредила заботливая Альма.
«Я бы с радостью погуляла и охотно оделась бы потеплее, – мысленно парировала Эмма, возвращаясь за письменный стол. – Но пока это немного… проблематично!»
Поскольку проблема не могла быть решена сиюминутно, она заставила себя сосредоточиться на работе. Осталось просмотреть еще пять из девяти томов «Истории» Теодора Нарбута, изданной в первой половине ХIХ века. В трудах польского историка она неожиданно нашла то, что искала. Это было ее личное историческое открытие! За которое, впрочем, следовало благодарить скорее Нарбута-поэта, чем Нарбута-историка.
Юстас, кстати, тоже был молчаливее обычного. Появился уже после полудня, сухо поздоровался со всеми и нырнул за свой стол, отгородившись от зала кипами подшивок довоенных газет. Но в конце концов не выдержал: проходя мимо Эммы с очередной подшивкой, заглянул ей через плечо.
– Ага, вы тоже поддались чарам старого доброго Теодора? В прошлом у него было немало последователей. Если интересно, я подберу вам несколько оригинальных монографий.
– Спасибо, Юстас, может быть, завтра, – ответила она. – Сегодня уже не успею…
Противоречивые сведения о мифологии балтийских славян увлекли Эмму на оставшиеся послеобеденные часы, но ровно в 17.00 она вышла в фойе библиотеки. Великолепный господин был уже там: сидел на угловом диванчике, сложив руки на груди и погрузившись в раздумья. Она это сразу отметила – что он просто сидит и думает, а не смотрит в экран смартфона: такое теперь редко увидишь…
Незнакомец встал, едва Эмма сделала шаг в его сторону.
– Добрый вечер! – сказал он своим необычным голосом – очень низким, одновременно спокойным и властным.
Однако плаща у него не было.
– Добрый вечер. А где… – Эмма вопросительно изогнула брови.
– Сказали, деликатная чистка, приходить к закрытию, – пояснил великолепный господин. – В связи с чем у меня предложение…
– Да? – растерянно отозвалась она: придуманная ею схема действия рушилась на ходу.
– Для начала позвольте представиться: Ирвин! – он слегка поклонился.
– Эмма, – она едва удержалась, чтобы не присесть в реверансе.
Предложив Эмме руку, Ирвин повел ее к выходу через просторное фойе. Она шла, не помня себя от волнения, а великолепный господин продолжал говорить, обращаясь к ней вежливо, но с каким-то особым теплом, будто они были давними приятелями:
– Вы весь день провели на работе, Эмма, наверняка устали и проголодались. Предлагаю зайти в кафе и там обсудить наши дальнейшие действия.
И Эмма согласилась. Но почему? Она ведь никогда и никуда не ходила с малознакомыми и тем более незнакомыми мужчинами! Неужели настолько дорожила нелепым плащом? Или просто не смогла противостоять уверенному тону, которым было сделано предложение?
Дождь продолжал накрапывать, а неугомонный ветер по-прежнему хозяйничал на улицах города. Однако Ирвин подогнал «форд» к самому выходу, Эмме даже зонтик не понадобился. Она села рядом с водителем. В салоне было тепло, приятно пахло натуральной кожей и чем-то вроде вишни.
– Куда едем? – спросил Ирвин. – У вас есть предпочтения?
– Если честно, я тут ничего не знаю. Не было времени осмотреться.
– Я тоже не знаю – только вчера приехал. Значит, будем выбирать наугад.
И Эмма снова согласилась. И даже начала потихоньку расслабляться. Этот человек как-то странно действовал на нее: дразняще и вместе с тем успокаивающе. Властный голос, конечно же, настораживал, но учтивые манеры – естественно учтивые, без лицемерия и лести – тут же сглаживали напряжение.
Он умел выбирать. Не прошло и десяти минут, как они уже сидели в ресторанчике национальной кухни. Эмма заказала салат и картофельные оладьи, Ирвин, недолго думая, то же.
Ели не спеша. Ирвин рассказывал забавные истории из своих странствий, так или иначе связанные с национальными блюдами разных стран. Эмма слушала и смеялась. Впервые в жизни ей было так комфортно с незнакомым человеком. Почти незнакомым. Ирвин представился антикваром и добавил, что много путешествует в поисках интересных предметов старины.
Когда подали ароматный чай с чабрецом, он вдруг сказал:
– Знаете, Эмма, ваш плащ… Мы его, конечно, заберем из химчистки, однако – не сочтите за дерзость! – он не слишком хорош в непогоду.
Эмма почувствовала, как лицо ее заливается краской: они что, сговорились все?! Однако спутник ждал ответа.
– Я не ожидала такого резкого похолодания, – нехотя призналась она, – и не успела приобрести ничего более подходящего.
– Тогда, быть может, прямо сейчас поедем и купим?
– Спасибо, но мне неловко. Вы и так потратили на меня полдня.
– Сегодня я полностью в вашем распоряжении – у меня нет никаких других дел. Честное слово!
Ну как было ему не поверить? И Эмма поверила. И опять согласилась на его предложение. Только к чаю почти не притронулась – что не ускользнуло от пытливого взгляда нового знакомого.
– Вас что-то беспокоит? – прямо спросил Ирвин, когда они вышли из ресторанчика и направились к машине.
– Нет-нет… То есть, да… Понимаете, я не люблю ходить по магазинам.
– Вот как?
– Просто редко нахожу там одежду на свой вкус.
Объяснять, почему она не в ладах с модой, Эмма не стала: распространяться на тему собственного стиля было как минимум нескромно. Но поощренная внимательным взглядом собеседника, добавила:
– А еще продавцы… Только зайдешь в магазин, сразу начинают предлагать, расхваливать: «Примерьте вот это, вам очень подойдет!». А я не хочу примерять, я знаю, что мне не подойдет… А сказать, чтобы оставили меня в покое, как-то неловко. В общем, это такая мука!
– Понятно, – сказал Ирвин, усаживая Эмму в машину.
– Что вам понятно?
Реплика прозвучала резковато, но великолепный господин словно и не заметил этого. Он сел за руль, пристегнулся, повернул ключ зажигания и только тогда пояснил:
– Понятно, что вы предпочитаете индивидуальный пошив. Уверен, в этом славном городе найдется то, что вам нужно.
И «форд» плавно двинулся в сторону центрального проспекта.
То, что по мнению Ирвина, было ей нужно, нашлось через несколько минут. Эмма оторопела, прочитав вывеску на здании, перед которым он припарковал машину. Даже Лия нечасто позволяла себе заглядывать в дома моды: чего без толку слюной капать? Но когда Ирвин открыл перед ней высоченную зеркальную дверь, она послушно вошла.
Из глубины салона, пропахшего дорогими духами, выплыла женщина в элегантной форме консультанта и предельно корректно поинтересовалась, чем может быть полезна.
– Пальто для дамы, будьте любезны, – сказал Ирвин, кивнув на оробевшую спутницу.
– Пройдемте сюда, пожалуйста! – женщина позвала за собой Эмму и, пока они шли в нужный отдел, успела уточнить, какой цвет и фасон она предпочитает. Ирвин остался в приемной угощаться предложенным кофе.
Эмма следовала за консультантом с гордо поднятой головой, устремив взгляд строго вперед: просто не смела смотреть по сторонам. Здесь не то что пальто, носовые платки стоили бешеных денег. Но потом вспомнила невозмутимого Ирвина и его ироничное, как ей показалось, «понятно», и внутри у нее вдруг что-то вскипело и прорвалось, сминая многолетие нагромождения комплексов.
«А почему я не могу себе позволить? Что мне мешает? Денег на карте должно хватить, я же почти не тратила…».
Через четверть часа они вернулись в приемную. Ирвин пил кофе и созерцал изысканную цветочную композицию на подставке.
– Прекрасно! – сказал он, едва глянув на Эмму, и снова кивнул консультанту: – Остальное, пожалуйста.
– Разумеется! – женщина увела безропотную клиентку в другую сторону.
Единственная заминка произошла, когда Ирвин достал из кармана пиджака банковскую карту.
– Что вы, я сама! – запротестовала было Эмма.
Но он с улыбкой прервал ее:
– Сегодня я делаю подарки. Представьте, что я ваша фея-крестная…
Вот уж действительно неотразимый аргумент! Фея-крестная – какая нелепость… Однако Эмма снова сдалась и приняла дорогущий подарок от практически чужого человека. В третий раз за полвечера она нарушила собственные принципы, согласившись на то, что искренне считала неприличным. Это должно было ее насторожить, напугать, остановить… Но не насторожило, не напугало, не остановило.
Они вышли на улицу. Было все так же сыро, но Эмма чувствовала себя великолепно. А как еще можно чувствовать себя в длинном, до пят, сизо-синем пальто из кашемира и вишневых ботильонах? Голову ее прикрывал шелковистый палантин на полтона светлее обуви. Одно слово, красота! Как ни банально было это сравнение, она ощущала себя Золушкой на балу. Только не с принцем, нет. С кем-то, кому вздумалось поиграть в фею-крестную.
Когда они, наконец, забрали не нужный более плащ из химчистки, уже темнело. Дождь стих, ветер угомонился. Влажные тротуары заманчиво мерцали, отражая огни витрин и уличных фонарей.
– Прогуляемся? – предложил Ирвин.
– С удовольствием!
Разве найдется в мире женщина, которой не хотелось бы выгулять обновку?
Вдоль элегантного проспекта высились нарядные здания, сплошь модерн и неоклассика. Но стоило только свернуть за угол, и Эмма с Ирвином оказались в самой старой части города.
Они гуляли и разговаривали. Вернее, теперь говорила она, а он внимательно слушал, лишь время от времени задавал очень правильные вопросы. Он будто чувствовал, что для нее важно.
Сначала Эмма откровенно призналась новому знакомому, что обожает ночные города. Особенно те, что сохранили свой многовековой облик.
– В темноте не видно настоящего, – как умела, пояснила она. – Вот идешь по такой средневековой улочке – и никаких реклам, автомобилей, витрин со всякими современными штуками. Фонари горят, конечно, но заметьте – высвечивают исключительно архитектурные прелести! Темнота стирает грани реальности, и ты как будто попадаешь в другой мир…
– В прошлое? – уточнил Ирвин.
– Не совсем. Скорее, в безвременье. Какое-то особое пространство, где обитает душа города.
– Душа города?
– Я это так называю. Как вам объяснить… Это вроде как сама суть города: образ, проекция в тонком мире…
– Божественная идея, парящая над грубым миром вещей? – Ирвин внезапно остановился и указал на фонарь, тень от которого падала им под ноги.
– Именно! – Эмма удивилась: она впервые встретила человека, который сходу понял ее туманный образ и даже сумел облечь его в подходящие слова. – Вы очень верно подметили!
– Допустим, это подметил не я, а Платон…
– И он был прав, я считаю!
– Кто, Платон? – в глазах Ирвина мелькнули веселые огоньки. – Это же чистой воды идеализм!
– И что в нем плохого, в идеализме? Если бы потом материалист Аристотель не увел западную цивилизацию топкими окольными тропами, возможно, человечество давно бы уже вышло на путь истинного познания…– воодушевленно начала Эмма, но заметила, что собеседник улыбается, и осеклась. – Вы не согласны?
– Абсолютно согласен! – поспешил заверить ее Ирвин. – Признаюсь, буквально вчера я так же размышлял о ложном пути цивилизации. А смеюсь лишь потому, что еще никогда не слышал критики материализма от такой красивой девушки. Простите великодушно! И пожалуйста, рассказывайте дальше.
– Вам правда интересно?
– Еще как! Вы начали говорить о душе города, – напомнил он. – Я тоже неравнодушен к древним городам. Продолжайте, пожалуйста!
Преодолев робость, Эмма посмотрела ему прямо в глаза, светло-карие, необычного медового оттенка. Ирвин не отвел взгляда. В свете уличного фонаря его глаза мерцали, словно капельки солнца в янтаре. Эмма с трудом удержалась на ногах: ощущение было тако, будто внутри у нее все плавится и растекается, приобретая новые очертания, как жидкий металл, заливаемый в форму…
К счастью, они двинулись дальше. Гулкий каменный проулок вскоре вывел их во внутренние дворики старинного университета, где было оживленно даже в столь поздний час. Покрутились среди шумной молодежи и снова нырнули в боковую улочку, тихую, сонную, без каких либо признаков современности, не считая электрических фонарей. Кое-как собравшись с мыслями, Эмма продолжила излагать свою сказочную теорию:
– Мне кажется, душа города зарождается задолго до самого города. Как будто мирозданию наперед известно, где и когда людям взбредет в голову поселиться. Они приходят и видят: ого, да это же лучшее место на земле!.. Я не слишком путанно излагаю?
– Нет-нет, мне все понятно, – заверил ее Ирвин. – Покинув гибнущую Трою, Эней, если верить древним поэтам, долго скитался по морю в поисках места, где ему судьбой было предназначено основать новое царство.
– И он его основал – опять же, если верить мифам… Но даже если бы не было Ромула и Рема, потомков легендарного Энея, наверняка нашлись бы другие, кто основал бы город на семи холмах – потому что именно там Провидение уготовило для него место… Кстати, Ирвин, вы знаете, как зародился город, по которому мы с вами сейчас гуляем?
– Если вы про легенду о Железном Волке, то да, читал в рекламном буклете. Вроде как местному князю на охоте приснился железный волк, воющий на вершине горы. А потом главный волхв сон растолковал: мол, князь должен построить на этой горе замок, а вокруг замка – город, слава о котором разнесется на весь мир. Так?
Увлеченно беседуя, они вышли на кафедральную площадь и присели на лавочку напротив колокольни. Башенные часы пробили четверть одиннадцатого.
– Все так, – сказала Эмма. – Эту легенду здесь знает каждый. Изображение воющего железного волка растиражировано дальше некуда, как в Риме волчица, вскормившая Ромула и Рема. Но если смотреть глубже, за «налетом древности» для туристов можно увидеть древность истинную. Ведь он никуда не делся, древний мир – он вокруг нас, над нами и под нами… – Эмма неожиданно разволновалась, глаза ее горели, обычно приглушенный голос звенел: – Что вы сейчас видите перед собой?
– Площадь. Колокольню и кафедральный собор.
– А что за площадью, знаете?
– Холм, а под ним вроде бы речка. Чуть дальше она сливается в другой рекой.
– Верно. Мы с вами находимся в самом центре священной погребальной долины, где по языческим обрядам сжигали и погребали усопших князей. Обитали здесь лишь духи да жрецы, которые возносили молитвы богам. А девы-весталки денно и нощно поддерживали вечный огонь… Но много лет спустя один из князей возжелал стать королем, женившись на двенадцатилетней королеве Польши. Взамен он должен был сам принять крещение и окрестить свою страну. Князь лично приказал вырубить священную рощу, погасить вечный огонь и уничтожить изображения богов…
Ирвин внимательно слушал. Его поразило не то, что говорила рассказчица: он слышал множество подобных историй и преданий. По правде говоря, несколько небезызвестных легенд и сам когда-то сочинил для пользы дела… Удивительнее всего было то, как преобразилась Эмма, пока говорила. Перед ним была уже не просто милая девушка, пусть образованная, с хорошим вкусом и манерами, но внешне мало чем примечательная. Теперь же Эмма внезапно превратилась в юную жрицу: ее глаза сияли, отражая свет звезд, тонкие руки изящно двигались, словно проделывая магические жесты, а голос обволакивал, затягивал, погружал в другую реальность – или другое время…
Ирвин видел перед собой уже не подсвеченные прожекторами колонны собора и выложенную плиткой площадь, а вековые дубы и мягкую зеленую траву. Он будто сам стоял под деревом с грубой черной корой и узловатыми ветвями; явственно пахло прелой листвой и пряным дымом: посреди дубравы на каменном алтаре горел огонь. Девушки в белых одеждах, с косами ниже пояса, окружали алтарь. Но вот они расступились, и вперед вышел старец с посохом в руках. А в следующий момент раздался лязг и грохот, на поляну ворвались всадники, закованные в доспехи, вооруженные мечами. Священный огонь последний раз взвился в небо и погас…
Эмма неожиданно умолкла, и видение тотчас исчезло. Ирвин вздрогнул. Что это было?! Неужели она обладает такой силой внушения? Вряд ли. А значит, он и впрямь видел… Нет, сейчас не время думать об этом! Умница Эмма не зря рылась в архивах: до кое-чего она все-таки докопалась. Но поняла ли сама, что нашла? Целясь почти наугад, Ирвин деловито спросил:
– Получается, город начал строиться вокруг еще действующего святилища?
– Именно так! Вы уловили самую суть! По преданию, прямо здесь, – она указала на кафедральный собор, – находился алтарь Перуна, а знаменитый костел святых Петра и Павла, изнутри украшенный двумя тысячами мраморных фигур, построен на месте капища богини любви. Да и другие церкви, как католические, так и православные, строились на останках языческих святилищ.
– И где вы это все вычитали? – осведомился Ирвин.
– В общедоступных исторических трудах, – пожала плечами Эмма – вновь просто милая девушка, а не колдунья, повелевающая пространством и временем, какой казалась минуту назад. – Что город этот образовался не в начале четырнадцатого века, а намного раньше, писал даже наш Карамзин. Сохранилось немало свидетельств: хроники, отчеты, письма. Многие ученые, например, Нарбут…
– Ну, Теодор Нарбут был скорее поэтом, чем ученым! – хмыкнул Ирвин, подначивая собеседницу. – Как и ваш неисправимый романтик Карамзин.
– Пусть! – живо парировала Эмма. – Даже если тогдашние историки были склонны поэтизировать события древности, мне это не мешает. Мои собственный изыскания, если можно их так назвать, базируются на материале, который сохранился только благодаря потребности человека в романтике. Разве вам не откликается идея о душе города? Откликается. А ведь ее тоже нельзя доказать научными фактами. Душа города зародилась в священном огне посреди дубовой рощи, переселилась в церкви, когда языческие святилища были разрушены, а затем в музеи, которыми стали церкви. Она живет здесь испокон веков и будет жить, пока маленькая речка впадает в большую и небо отражается в их водах…
Ее голос снова стал приобретать манящую, обволакивающую глубину. Даже Ирвину стоило некоторых усилий не поддаться чарам юной колдуньи.
– Ваши изыскания? А что вы, Эмма, собственно, ищете, если не секрет? – поинтересовался он, стараясь не выдать крайнего напряжения.
– Какой же это секрет! – рассмеялась она. – Это тема моей дипломной работы: «Мифические животные в искусстве и геральдике Средневековья». Ну знаете, сфинксы, грифоны, фениксы…
– Вы решили продолжить исследования?
– Именно! Стоило однажды соприкоснуться с этим фантастическим миром, и меня затянуло, как в омут, – доверчиво призналась Эмма. – Сколько тайных знаний сокрыто в преданиях и легендах! Большинство из них – действительно продукт народного творчества. Но некоторые мифы – и я все больше убеждаюсь в этом! – сотворены отнюдь не безымянными сказителями, которые из уст в уста передавали предания старины. Немалая часть легенд были создана вполне конкретными людьми для вполне определенных целей.
– Для каких же?
– Этого я пока не могу сказать, извините! – развела руками Эмма. – У меня есть некоторые подозрения, но их еще надо проверить.
– Подозрения насчет конкретных мифических существ?
– О да!
– Вы можете хотя бы сказать, какие именно существа вас сейчас интересуют? – с напором спросил Ирвин. Хотя уже и сам догадался.
– Единороги.
Ирвин на миг закрыл глаза. Вот оно! Как раз то, чего он боялся. Ну почему он раньше не поинтересовался темой исследований Эммы? Он должен был оказаться рядом с ней раньше – год, даже два года назад! А теперь… теперь уже поздно что-либо предпринимать…
– Что вас так удивляет? – насторожилась Эмма, заметив, как переменилось лицо собеседника.
– Да как сказать… – Ирвин моментально собрался и продолжил прежним слегка небрежным тоном: – Просто о единорогах уже столько понаписано! От откровенной средневековой чуши до слащавых киносказок.
– У меня есть теория. Я уверена, что единороги – отнюдь не мифические существа. Они действительно обитали на Земле, причем не так уж давно. И я собираюсь это доказать!
– Зачем?! – вырвалось у Ирвина.
– В смысле?
– Ну как… Вы ведь понимаете, что доказать подобное будет крайне сложно. Стоит ли начинать?
– Стоит, – твердо сказала Эмма. – Единороги были такие… такие удивительные! Они никому не желали зла, они просто делали нашу планету еще красивее… А люди их истребили! – она запнулась, помолчала и сдавлено добавила: – Это невозможно объяснить в двух словах, вы не поймете.
«Я-то как раз пойму, – про себя ответил ей Ирвин. – Это ты, наивное дитя, не понимаешь, во что ввязываешься…»
Разговор оборвался сам собой. Она погрузилась в свои мысли, он в свои. Задумчивость была таким естественным состоянием для обоих, что ни одному, ни второму тишина не показалась неуютной. И ни один не делал попыток нарушить тягостную паузу, как это нередко бывает. Очертив круг по Старому городу, они вернулись к оставленной на парковке машине, и Ирвин повез Эмму домой.
Пока ехали, тоже не разговаривали – она лишь назвала адрес дома. О чем думал Ирвин, было не понять: его лицо стало бесстрастным, как лик античной статуи. Сама же Эмма гадала, с чего это она вдруг разоткровенничалась о своих исследованиях. Быть может, просто устала держать все в себе, вот и захотелось поделиться с кем-то, кто проявил к ее работе неподдельный интерес? И не только к ее работе – в первую очередь, к ней самой. Любая женщина чувствует, когда нравится мужчине… С другой стороны, Юстасу она тоже была явно небезразлична, и работой ее он искренне интересовался – тем не менее, она не пошла с ним в кафе и не гуляла под руку по ночному городу. И какой напрашивается вывод?
О, нет! Эмма смущенно улыбнулась собственным мыслям. Как любил повторять ее научный руководитель, выводы делать пока решительно рано.
Доехали быстро: город-то был небольшой. Ирвин помог девушке выйти из машины.
– Был счастлив познакомиться с вами, Эмма, – сказал он. – Могу ли надеяться, что мы продолжим общение?
– Хорошо, – бесхитростно согласилась она. С этим человеком ей было так легко и комфортно – зачем же придумывать отговорки?
Они обменялись номерами телефонов, дружески попрощались и разошлись. Только снимая пальто в прихожей, Эмма вспомнила, что несуразный белый плащ, тот, что, собственно, и был виновником их знакомства, остался в машине Ирвина.
«Интересно, он действительно забыл мне его отдать или оставил себе в залог будущей встречи?» Конечно, нельзя думать о людях плохо, но ничего плохого у Эммы и в мыслях не было: второй вариант ей даже больше нравился.

Глава 5. Тяга к приключениям
Тучи, висевшие над Европой всю неделю, помаленьку уползли на восток, и Магистр наконец-то смог подняться в обсерваторию. В последнее время она стала его излюбленным прибежищем.
За долгие годы он пришел к выводу, что звездное небо – это самый ценный подарок Творца человеку, после дара жизни, конечно. В череде бесконечных дел и забот достаточно поднять голову – и ты оказываешься лицом к лицу со Вселенной. Вот она, вечность! Бескрайний космос, где каждое мгновение рождаются и умирают не то что люди – звезды… Ничто так не отрезвляет, как попытка представить масштаб мироздания, ничто так не указывает на бессмысленность людской суеты, как напоминание о вечности!
Созерцание бесконечно великой спирали Вселенной наполняло Магистра животворной энергией – которую он затем отдавал исследованию другой спирали, бесконечно малой, лежащей в основе всего живого в этой же Вселенной. Ибо что может нагляднее показать взаимосвязь микро- и макрокосма, чем строение ДНК?
Отстранившись от окуляра телескопа, Магистр машинально нащупал брошь под атласным лацканом домашнего пиджака: две спирали, переходящие друг в друга – символ бесконечности бытия… Фибула досталась ему от далекого предка. Ею он дорожил даже больше, чем ключом от архива Магистериума, хранителем которого был. А ведь ключ доверил ему сам Наставник!
Как же давно это было! Если бы он к тому времени успел обзавестись детьми, теперь и они уже были бы седыми…
Магистр провел пятерней по своей серебристой шевелюре, протер усталые глаза. Пожалуй, на сегодня хватит, притомился, да и поздно уже: полночь давно миновала.
Медленно и осторожно он стал спускаться по винтовой лестнице. Пару раз пришлось остановиться, переждать приступы головокружения. Кларк не раз намекал, что хорошо бы устроить в башне лифт, хотя прекрасно знал о нелюбви господина к лишней электротехнике в доме. Магистр не ругал дворецкого за настырность: тот был так же верен Кауницам, как и его отец, а до этого – дед, служивший еще отцу Магистра, и если где-то переходил границы дозволенного, то только в искренней заботе о своем старом хозяине.
Восемьдесят лет – это не шутки! Правда, был он еще крепок, вполне здоров и выглядел куда моложе своих лет, но все чаще, все настойчивее накатывал страх не успеть… Магистр посвятил жизнь поиску средства, которое продлило бы короткий людской век. Понимал, конечно, что сам уже не увидит результатов своего труда, но надеялся уйти в мир иной хотя бы с ощущением выполненного долга…
Верный Кларк, как обычно, ждал в библиотеке; вторая ветка тайного прохода вела в кабинет, но туда дворецкий без хозяина даже не заглядывал. Едва Магистр появился из бездонного книжного шкафа в жарко натопленной комнате, ему был подан чай с молоком, на английский манер. Двигался Кларк, в отличие от своего господина, быстро и плавно, поскольку был килограммов на тридцать легче и на столько же лет моложе. Грузно опустившись в кресло у пылающего камина, старик отпил несколько глотков горячего чая и лишь тогда спросил резким, скрипучим голосом:
– Новости есть?
– Да, ваше сиятельство, – кивнул дворецкий, застыв в трех шагах от кресла Магистра. – Полчаса назад звонил некто Терциус, просил вас связаться с ним. Также просил передать, что дело не терпит отлагательств.
– Понятно, что не терпит, раз позвонил в полночь! Ладно, неси…
Пока старик допивал чай, Кларк установил перед ним компьютер – макбук новейшей модели забавно смотрелся на чипендейловском столике из красного дерева. Осталось набрать нужное имя. Агентов, которые имели прямую связь с Магистром, было всего десять, и удобства ради каждый назывался соответственно номеру региона, в котором работал: Примус, Секундус, Терциус, Квартус и так далее. Вестей от Терциуса он никак не ожидал. Последние новости поступили дня четыре назад от агента Септимуса, главы московской агентурной сети.
Прежде чем нажать на кнопку вызова, старик обернулся к дворецкому:
– Можешь идти, Кларк.
Тот мгновенно исчез за дверью библиотеки, унося с собой чайные приборы.
Терциус отозвался после первого же гудка:
– Доброй ночи, Магистр.
– Слушаю тебя, Терциус.
– Объект замечен с одной из девушек, данные о которых мы получили от Септимуса, – доложил бесстрастный и безликий голос: он мог принадлежать как мужчине, так и женщине.
– Одна из сестер Ристич? – старик вскинул седые кустистые брови. – Которая?
– Эмма.
– Вот как! Неожиданно… Они общались?
– Они встретились в библиотеке, вместе поужинали, затем поехали в дом моды…
– Куда?! – старик аж приподнялся, вцепившись руками в обитые зеленым шелком подлокотники кресла.
– В дом моды, откуда девушка вышла в новом пальто. Затем они пошли гулять.
– Что значит «пошли гулять»? – Магистр снова погрузился в кресло.
– В продолжение трех часов двадцати минут ходили по улицам и разговаривали, – пояснил бесцветный голос.
– О чем разговаривали?
– Не удалось выяснить. Улицы были почти безлюдны, наш человек не рискнул подойти ближе – объект обнаружил бы его.
– Скорее всего, он и так его обнаружил… – проворчал Магистр. – Что было дальше?
– Они вернулись к автомобилю – это тот самый белый кроссовер «форд», о котором сообщали агенты Септимус и Квартус – и объект доставил девушку домой.
– Что значит «домой»?
– На съемную квартиру. А сам вернулся в отель, в котором остановился два дня назад.
– Под каким именем? – Магистр впился колючими черными глазами в экран, на котором не было лица собеседника.
– Мистер Ирвин.
Старик откинулся на спинку кресла и несколько минут сидел молча, с закрытыми глазами. А когда заговорил снова, в его голосе, быстром и четком, не осталось ни намека на старческое брюзжание:
– Продолжайте следить за обоими. Завтра к полудню предоставите мне полную информацию о том, чем занимается и с кем общается Эмма Ристич.
– Слушаюсь, Магистр.
– Далее: подготовьте для меня дом, желательно на окраине. Я завтра же… – он взглянул на бронзовые часы над камином, – сегодня же вылетаю к вам.
– Прислуга, охрана? – осведомился голос.
– Как обычно. Пока все.
– Будет исполнено, Магистр, – сказал безликий голос и отсоединился.
Старик еще с четверть часа сидел, напряженно размышляя. Затем вновь повернулся к макбуку и набрал в поиске другое имя, точнее, две буквы: LМ. В этот раз ему пришлось ждать несколько долгих минут, прежде чем на экране показалась лысая голова старого и очень худого мужчины: внушительный крючковатый нос выпирал меж впалых щек, словно клюв хищной птицы.
– Что-то стряслось, Фил? – неожиданно зычно пробасил LМ.
– Стряслось, Луис. Нашлась пропажа!
– С чего такой оптимистичный вывод?
– Мне только что доложили: он встретился с девушкой, за которой следил в последнее время, и прицепился к ней как репей – не оторвешь!
– Оторвем, Фил, не беспокойся, – пророкотал носатый. – Одна из сестер Ристич, полагаю?
– Эмма.
– Ага… И что нужно от меня?
– Биография девушки со всеми возможными подробностями. А также данные о ее родителях. В первую очередь, о матери.
– Когда? – осведомился собеседник.
– Прямо сейчас! Утром вылетаю на место.
– Подожди минутку.
Лицо с носом-клювом исчезло с экрана, зато на мгновенье показалось худое туловище, облаченное в роскошный бархатный халат. Когда некоторое время спустя лицо вернулось, на горбатом носу сидели очки в золотой оправе.
– Тебе переслать или прочитать? – пробасил Луис.
– Перешли. Но сначала прочти.
– Итак, начнем с матери. Анна Ристич, в девичестве Яковлева, приехала в Москву из Ярославля в шестнадцать лет, через два года вышла замуж за Виктора Ристича, родила двойню… Тут все гладко. Интересно другое…
– Что? Не тяни!
– Судя по имеющимся записям, в Ярославле семья объявилась, когда Анна была уже годовалым ребенком. До этого Яковлевы проживали в Москве, но никакой информации о них у нас нет – не было повода интересоваться. Получается, Людмила, мать Анны, не попадала в наше поле зрения…
– Стоп! – Магистр остановил его, озаренный внезапной догадкой. – Сделаем так, Луис. Перешли мне эти данные, я сам прочту. А ты подними-ка старые дела: донесения наших агентов, следивших за объектом.
– Насколько старые?
– А сколько лет Анне Ристич? Чуть за сорок? Ну вот.
– Что конкретно нас интересует?
– Нас интересует, не появлялся ли объект в России сорок лет назад, конкретно в Москве и Ярославле.
– Понял, – сказал носатый и отключился.
Магистр еще посидел немного, задумчиво барабаня пальцами по краю стола, затем взял с подноса колокольчик и позвонил. Дворецкий явился через пару секунд.
– Ты уж прости, Кларк, сегодня я не дам тебе выспаться, – проскрежетал старик. – Завтра же утром вылетаю. Мне понадобится горничная, повар, шофер и группа охраны, как обычно.
– А я?
– Куда же я без тебя, дружище… – старик бросил нетерпеливый взгляд на компьютер. – Наверное, уже прислал!
– Вы не будете ложиться, ваше сиятельство? – обеспокоился Кларк.
– Нет, надо еще многое сделать. Вздремну в дороге… Ты только принеси мне чего-нибудь.
– Чаю?
– И бутербродов побольше! Печень, конечно, не обрадуется, но уж больно аппетит разыгрался… К чему бы это, а, Кларк?
– К приключениям, ваше сиятельство! – Кларк ловко поправил кочергой дрова в камине, подкинул еще поленьев; отблески пламени заплясали на гладких, словно напомаженных, волосах.
Магистр одобрительно покивал массивной головой и даже улыбнулся, радуясь то ли теплу, хлынувшему из камина, то ли словам дворецкого: что ни говори, тяга к приключениям – самый надежный двигатель прогресса! Таким уж создан человек: вечно ему надо куда-то лезть, что-то искать – и обязательно преобразовывать, уподобляясь Создателю…
– Приключения – это хорошо. А то засиделся я дома, как медведь в берлоге. Вот вылезем сейчас на свет божий и тряхнем мир еще разок, напоследок! Да, Кларк?
– Тряхнем, ваше сиятельство! – с готовностью подтвердил дворецкий.
– Тогда сделай-ка мне вместо чая стаканчик грога, – старик окончательно взбодрился и даже подмигнул верному слуге. – Гулять так гулять! А с печенью я как-нибудь договорюсь…
– Будет исполнено, ваше сиятельство: бутерброды, грог… и капли для печени, – пробормотал Кларк, выскальзывая из библиотеки.
Но Магистр его уже не слушал. Открыв электронную почту, он впился глазами в письмо от LM. Он даже не повернул головы, когда через четверть часа дворецкий поставил перед ним поднос. Кларк, знавший привычки господина не хуже собственных, бокал с грогом пристроил на выступ камина, чтобы не остывал, и бесшумно удалился.
Вскоре Магистр оторвал взгляд от экрана макбука, помассировал веки подушечками пальцев и потянулся за грогом.
– Обожаю приятные сюрпризы! – насмешливо проговорил он. – Вот уж угодил так угодил Луис-старый лис! Не зря столько лет хранит свою картотеку, как дракон сокровища – ни единой бумажки не потерял. Неужели действительно она, тихоня Эмма Ристич?!

Глава 6. Лебедь черно-белая
Сидя перед зеркалом, Лия осторожно сняла с лица питательную маску и нанесла крем на веки. После недели утренних съемок под глазами залегли темные круги: вставать приходилось с первыми петухами – хотя какие тут, в Париже, петухи! – а лечь раньше полуночи никак не получалось. По вечерам она усиленно занималась французским, а потом еще несколько часов учила роль.
Преподаватель французского взялся за несколько месяцев сделать из нее парижанку. Все бы хорошо, если бы он заодно не возомнил себя Пигмалионом – не пылким греческим царем-скульптором, что было бы еще полбеды, а бездушным профессором Хиггинсом. И третировал свою ученицу пуще, чем его английский коллега бедную цветочницу Элизу. Ося так и называл его – мистер Хиггинс, что еще больше бесило вредину-лингвиста.
Тем не менее, Лия вполне успешно справлялась с французской фонетикой и рассчитывала на соответствующие роли уже в ближайшем будущем. Как же все-таки здорово, что внутренний голос посоветовал Оскару Девону, восходящей звезде французского кино, заглянуть в Россию! И надо же было так совпасть, что главная героиня его новой картины должна была говорить со славянским акцентом, так как по сюжету была родом из маленького чешского городка – а значит, погрешности произношения актрисе пока что были только на руку…
Лия прислушалась: шум воды в душе стих. Надо поторопиться, с минуты на минуту Ося предстанет во всей красе. Пока она накладывала сложный макияж, который людьми несведущими воспринимался как «минимум косметики», гудение фена в ванной сменило жужжание электробритвы. Что ни говори, слышимость тут замечательная! Квартирка у Оси маленькая, две комнаты плюс легкий намек на кухню, зато своя. Собственное жилье на Монмартре – весьма обещающее начало…
– Я готов! – благоухающий цитрусами и мускусом Оскар эффектно появился в дверях спальни – в банном халате нараспашку. Зато короткая борода и баки были подбриты идеально аккуратно, а длинная каштановая челка свисала набок идеально небрежно. – Ты скоро?
– Сейчас, только одеться осталось… – Лия чуть поправила легкомысленные кудряшки.
– Значит, нескоро, – он скинул халат и стал облачаться в светлый костюм, который уже висел на дверце гардероба. – Что надеть собираешься?
– Еще не определилась. А ты что посоветуешь? – Лия подняла свой лучший беспомощный взгляд на возлюбленного: тот обожал давать ей советы по поводу нарядов.
– Надень что-нибудь классическое, даже строгое. Романтики в ближайшее время у нас будет предостаточно – еще успеет надоесть…
– Как это понимать? – не отрывая взгляда от зеркала, Лия стала попеременно прикладывать к себе то длинное жемчужно-розовое, то короткое белое платье.
– Все расскажу за ужином … – критически поморщившись, Оскар отобрал у нее оба платья, быстро пробежал глазами по ряду плечиков и достал маленькое черное.
– О, нет! Это же скука смертная…
– Оно прекрасно своей простотой! Как там говорил ваш классик? «В человеке должно быть все прекрасно, особенно одежда!»
– Не совсем так, – Лия со вздохом скинула пеньюар и смиренно полезла в узкий черный бархат, – в перечне фигурировали еще лицо, душа и мысли…
– Разве? – искренне удивился режиссер и одним плавным движением застегнул длиннющую «молнию» у нее на спине.
– Уж поверь мне! Нас этой чеховской мудростью с детства доставали – и дома, и в школе. Только в моем случае обычно подчеркивали важность мыслей…
– Странно! Я недавно смотрел в Брюсселе шикарную постановку «Дяди Вани», так там герой говорил именно о гардеробе, – заметил Оскар и умолк: сосредоточился на выборе запонок.
Лия быстро поцеловала возлюбленного, что должно было означать точку в споре, и покорно позволила ему прикрепить к вырезу платья роскошную белую розу: ничего не поделаешь, любовь к бутоньеркам у французов в крови. Затем снова распахнула дверцы огромного платяного шкафа.
– Как там погодка на улице, потеплело? – спросила с надеждой.
Оскар глянул в окно.
– Не думаю, чтобы очень, но дождь прекратился.
– Вот и хорошо! Я тогда белый плащ надену. А туфли… туфли только эти!
Лия накинула воздушный белый плащ, длинный, до щиколоток, и ловко обулась. Оскар с сомнением оглядел черные лодочки на высоченной шпильке.
– Мы же хотели пешком! До ресторана пара кварталов. Разве ты на таких каблуках дойдешь?
– Даже добегу, если надо будет. Милый, ты просто еще не знаешь, на что я способна! – и бывшая балерина крутанулась так, что полы плаща взметнулись словно крылья.
Оскар поймал ее и заключил в объятия:
– Ты моя лебедь! – промурлыкал он, зарываясь лицом в рыжие кудри.
– Черная или белая? – хихикнула Лия, подставляя стройную шею для поцелуев.
– Черно-белая! Единственная в своем роде! – выдохнул «орнитолог», губами опускаясь все ниже.
– Если ты сейчас же не прекратишь, мы останемся без ужина…
– Ладно-ладно, пошли.
Но в прихожей, уже взяв с полочки ключи, Оскар замешкался:
– Ты мою сумку не видела?
– В спальне… А зачем тебе в ресторане сумка?
– По пути заглянем в книжный. Ты выходи, я догоню.
Едва Лия вышла за дверь, он быстренько схватил с полки для обуви пару черных балеток и сунул в свою сумку.
Лия ждала у дверей подъезда, мило щебеча с консьержем. Всего несколько дней прошло с появления мадмуазель Ристич в этом доме, а уже все жильцы были от нее в восторге; мсье Люка, консьерж, даже успел намекнуть Оскару, чтобы не зевал, а то упустит русскую красотку!
Но красотка пока не собиралась сбегать. Вцепившись ему в локоть, она бодро цокала каблучками, украдкой ловя свое отражение в витринах. Судя по взглядам идущих навстречу прохожих, и вправду было на что посмотреть.
– Тебе идет этот плащ! – заметил Оскар. – Где ты его нашла?
– Мы с сестрой сшили себе в ателье два одинаковых, – ответила довольная Лия. – Но модель придумала Эмма.
– Да ладно! Ты не говорила, что твоя сестра – модельер.
– Так она и не модельер – обычный искусствовед…
Пока шли до книжной лавки, Лия рассказывала ему о своей сестре-близняшке. В основном о том, какие они разные.
– Знаешь, я вчера целый день думала об Эмме, – призналась она. – Не знаю почему, но мне вдруг стало так тревожно…
– Просто ты по ней соскучилась, – Оскар успокаивающе погладил руку, лежащую у него на локте. – Вот устроимся на новом месте, и сможешь пригласить свою Эмму к нам в гости!
– Правда? Было бы здорово… Погоди, на каком таком новом месте? Мы что, съезжаем с твоей милой квартирки?
– Ну вот, проболтался! Собирался рассказать за ужином… В общем, завтра уезжаем в Тоскану.
– Ты же говорил, через месяц!
– Планы изменились. Будем снимать там, пока погода позволяет. А парижские сцены доснимем после.
– А как же мои уроки французского?
– Придется перенести на ноябрь. Позвоню Хиггинсу. Впрочем, я и сам могу с тобой позаниматься.
– Кто бы сомневался! – рассмеялась Лия и юркнула в открытую дверь книжной лавки: два парня заносили коробки с только что доставленными книгами.
– Добрый вечер, мадмуазель, добрый вечер, мсье Девон! – поприветствовал парочку пожилой усач, владелец лавки. – Я уже отложил для вас Харта!
Пока Оскар расплачивался у кассы, Лия взяла в руки книгу в дорогом переплете. И удивилась:
– На английском?
– Так перевода еще нет, книга только-только вышла в оригинале, – пояснил владелец лавки. – Я сразу же отложил экземпляр для мсье Девона: Харт идет нарасхват!
– Спасибо большое, мсье Жак! – Оскар повернулся к Лие. – Ты ведь читала «Бестиарий королевы»?
– А как же! Эмма мне все уши прожужжала – какая прелесть и все такое…
– Но тебе ведь роман понравился? А это его продолжение, «Бестиарий короля». Будем вместе читать долгими тосканскими вечерами…
Он раскрыл сумку, висевшую у него на плече, чтобы положить книгу, и Лия заметила свои балетки.
– Зачем ты их взял? – ее глаза расширились в недоумении.
– Дорогая, я нисколько не сомневаюсь, что ты способна прошагать полгорода на высоченных каблуках. Но ведь нам потом обратно добираться. Ходить на шпильках ночью по булыжникам – по-моему, это уже крайность…
– Любимый, ты самый заботливый мужчина на свете! – растрогавшись, Лия нежно поцеловала Оскара в щеку.
– Вот еще! – хмыкнул режиссер. – Просто мне не нужна актриса с опухшими щиколотками…
Она рассмеялась и снова поцеловала его, теперь уже в губы.
Они взялись за руки и пошли по шумной, наводненной туристами парижской улице, не замечая ни шума, ни туристов, ни, собственно, самого Парижа.
Глава 7. День до начала
Звонок раздался в половине девятого – настолько рано, насколько позволяли правила приличия.
– Доброе утро! – прозвучал в трубке низкий голос, от которого у Эммы замерло сердце.
– Доброе! – выдохнула она, застыв у окна с мобильным в руке.
Утро и впрямь было восхитительное: солнце бодро поднималось над городом, заливая холодным золотом и без того пестрые улицы, а легкий ветерок досушивал мелкие лужицы – все, что осталось от вчерашнего дождя. Да уж, здешний климат всецело зависел от настроения ветра. А от чего зависело настроение ветра? Может, от человеческих мыслей?
Мысли Эммы в это утро тоже порхали и вихрились.
– Погодка сегодня вроде бы ничего, – начал Ирвин издалека.
– Очень даже ничего! – согласилась Эмма.
– Тогда у меня соответствующее предложение – снова прогуляться. Я назову вам два варианта, а вы выбирайте. Идет?
– Идет.
– Вариант первый – ботанический сад. Он расположен в старом поместье, можно покататься по парку верхом или в карете…
– Да!
– Подождите, есть еще второй вариант – полет над городом на воздушном шаре…
– Да, да, да!
– Да – сад, или да – шар?
– Второе! С детства мечтала полетать на воздушном шаре!
– Ладно, тогда шар. Только давайте пораньше. Не доверяю я здешней погоде – может измениться в любой момент.
– Мне надо заскочить в библиотеку хотя бы на пару часиков, а потом я свободна.
– Тогда я заеду за вами ровно в полдень. Буду ждать на парковке.
– Надеюсь, та огромная лужа уже просохла… Хотя я на нее не в обиде! – рассмеялась Эмма.
– А я тем более, – хмыкнул Ирвин. – До встречи!
– До встречи…
Мечтательно улыбаясь, Эмма направилась к платяному шкафу. Она понятия не имела, как одеваются воздухоплаватели. Возможно, в специальные костюмы, наподобие лыжных. Хотя их с Ирвином сегодня вряд ли запустят в стратосферу – так, покружат часок над городом… Недолго думая, Эмма надела брюки-палаццо, короткий свитер с высоким воротом, сверху жакет. Вдобавок намотала на шею палантин от феи-крестной: день обещал быть теплым, но в небесах-то наверняка прохладно.
Завидев ее, работницы архива одобрительно закивали.
– Ну вот, совсем другое дело! – воскликнула пухленькая Регина.
– Что именно? – не поняла Эмма.
– Щечки розовые, глазки блестят, походка от бедра! – седовласая Альма кокетливо качнула подолом вязаной юбки.
Эмма не стала заказывать новые книги. Для построения гипотезы материала накопилось предостаточно. Она пересмотрела свои записи, уточнила ссылки и вернула в архив все, что оттуда брала. А без пяти двенадцать засобиралась на выход.
– Как, уже? – удивилась Регина.
– Да, на сегодня закончила. До свидания!
В распахнутом жакете, с развевающимся палантином на плечах и замирающим сердцем Эмма выскочила на парковку перед служебным входом. Белый «форд» стоял ближе всех.
Ирвин вышел из машины ей навстречу.
– Еще раз здравствуйте, Эмма! – он протянул ей миниатюрный букетик – бутоньерку из мелких белых розочек.
– Какая прелесть, спасибо! – восхитилась Эмма, поднося цветы к лицу и вдыхая аромат. – Ой, тут и булавочка есть! – она ловко пристегнула букетик к лацкану жакета.
– Раз уж мы не идем сегодня в ботанический сад, пусть будет хоть немного цветов… А может, вы уже передумали летать?
– Не дождетесь!
– По правде говоря, – сказал Ирвин уже в машине, – я был готов биться об заклад, что вы выберете прогулку в карете.
– Вы думали, я испугаюсь? – Эмма вскинула подбородок. – Скажите честно, я не обижусь: я привыкла, что близкие считают меня трусихой. Трусихой и неженкой.
– О нет, я не считаю вас ни трусихой, ни неженкой, – Ирвин смотрел ей прямо в глаза. – Я бы сказал, вы романтичная, но в меру.
– Что значит «в меру»?
– В меру – это когда человек, чем бы ни был увлечен, все же не теряет головы, то есть способен контролировать себя. Мне кажется, вы как раз из таких.
– Не знаю… – смущенно пожала плечами Эмма. – Я действительно немного боюсь высоты – и вместе с тем мне очень хочется полетать!
– Мне тоже, – сказал Ирвин, и мощный автомобиль плавно тронулся с места.
Увлеченные беседой, они не обратили внимания на парня в очках, который доставал коробки с бумагой для принтера из багажника соседней машины. Как не заметили и того, каким взглядом он проводил отъезжающий кроссовер.
Зато взгляд этот не остался без внимания грузного седовласого старика в элегантном черном пальто. Сдвинув на затылок шляпу, он наблюдал за парковкой в бинокль, поскольку сам находился на втором этаже офисного здания напротив.
– Кто этот, в очках? – спросил Магистр стоящего рядом человека в неприметной куртке, с неприметным лицом и тоже с биноклем в руках.
– Сотрудник одного из местных музеев, – бесцветным голосом доложил неприметный. – С девушкой познакомился здесь, в библиотеке.
– Понятно… – протянул старик. – Поехали за «фордом»!
Когда они снова увидели припаркованный белый кроссовер, теперь уже из окна черного «лексуса», автомобиль был пуст: парочка в этот момент поднималась над набережной в корзине красно-синего воздушного шара.
– Ну, это надолго! – прокомментировал Магистр. – Мало им острых ощущений, что ли? А может, объект надумал умыкнуть девицу таким вот романтичным способом? Сообщайте мне об их дальнейших передвижениях, – сказал он помощнику. – А я пока наведаюсь к менее удачливому сопернику!
Магистр прожил долгую жизнь и с первого взгляда догадался, что означало мучительное выражение в глазах молодого человека: ревность и любовь – крайне опасное сочетание… Зато легко поддается управлению. Извне, конечно же, не изнутри. Если бы влюбленные перестали ревновать или хотя бы постарались не давать воли чувству собственности, сколько книг осталось бы не написано, сколько драм не сыграно!
***
Они уже сидели за столиком кафе, а Эмме все казалось, будто продолжают лететь. Вид старого города между двумя реками был очарователен, но ничто не могло сравниться с прелестью полета. Разве это не чудо? Твое тело поднимается в высь, доселе доступную только взгляду и воображению, поднимается, преодолевая извечное земное притяжение – и летит, повинуясь лишь ветру! А ветра много, безумно много – потоки, порывы! – от него слезятся глаза, перехватывает дыхание, немеют губы… Но боже мой, как же это хорошо!
Эмма даже отказалась заходить внутрь кафе: хотелось подольше сохранить ощущение бескрайнего пространства вокруг себя. Они сели за один из столиков, стоявших прямо на тротуаре, на углу улочки. Вокруг тесно лепились друг к другу симпатичные домики, в основном двухэтажные. В подвесных горшках и ящиках под окнами до сих пор пестрели цветы. Уже вечерело, становилось прохладнее, но все уличные столики были заняты: жители и гости города наслаждались отголосками ушедшего лета.
Есть Эмме не хотелось, Ирвину, видимо, тоже. Они заказали только кофе по-венски и неспешно его смаковали, продолжая начатый разговор.
– Когда мы сегодня пролетали над башней и площадью, где гуляли вчера, я вспомнил ваши слова – что там когда-то была погребальная долина, – сказал Ирвин. – Сверху даже проще все это представить: священная дубрава, алтари, вокруг них ходят жрецы и жрицы, поддерживая огонь. Признаюсь, под впечатлением от вашего рассказа, я в какой-то миг будто воочию узрел страшную картину: как всадники в латах врываются в рощу, гасят священный огонь и разгоняют жрецов.
– Хорошо еще, если их действительно просто разогнали, – грустно отозвалась Эмма, глядя куда-то вдаль.
– Чего только не вытворяли люди, прикрываясь верой и любовью к Богу! – продолжал Ирвин, не сводя с нее глаз. – Любовь – вообще штука странная. Если будете в Кракове, советую посетить Вавельский замок. Там до сих пор хранится деревянный скипетр и деревянная держава Ядвиги, той самой юной королевы, ради руки которой упомянутый вами князь предал веру предков.
– Почему деревянные-то?
– Потому что королева продала все свои драгоценности, чтобы хватило средств для расширения Краковского Университета! Ядвига вообще была страстной натурой. Она так любила своего первого жениха Вильгельма Габсбурга, с которым ее обручили шести лет отроду, что пыталась сбежать к нему, разрубив топором ворота замка. Однако епископ убедил двенадцатилетнюю королеву в грандиозности ее миссии – обратить в христианство целый языческий народ. О силе ее веры ходили легенды! Между прочим, Ядвига официально признана святой.
– Ах, Ирвин, вам бы книги писать – вы так живо рассказываете!
– Я подумаю над вашим пред…
Его прервал звон, раздавшийся прямо над головами людей за столиками. Глянув вверх, они успели заметить распахнутое окно на третьем этаже и нечто, летящее вниз. Чудом не задев столик Эммы и Ирвина, на тротуар грохнулся цветочный горшок. Все дружно ахнули. А потом ахнули второй раз, и даже громче: элегантный мужчина в замшевом пиджаке держал в вытянутой руке крошечного белого шпица.
Из подъезда выскочила перепуганная девочка, выхватила у Ирвина одуревшую от полета собачку и стала благодарить, заливаясь слезами. Спасителю аплодировали стоя – как посетители кафе, так и прохожие, ставшие свидетелями происшествия.
– Пора уходить! – шепнул смущенный герой Эмме.
Им даже за кофе платить не пришлось: прибежавшая на шум администратор кофейни попросила считать его комплементом от заведения.
Уже в машине Эмма, не сдержавшись, все же похвалила отменную реакцию Ирвина.
– Вы наверняка профессионально занимались спортом, да?
– Было дело, – уклончиво ответил антиквар. – Давно, еще в молодости.
– Каким, если не секрет? Боксом? Борьбой? Поло? Или, быть может, фехтованием? Или чем-то более демократичным, футболом, например?
– Да всеми видами помаленьку. Кроме, пожалуй, игр с мячом.
– Я тоже не люблю игры с мячом, – непонятно чему обрадовалась Эмма. – Я его просто боюсь! Представляете, моя сестра была лучшей волейболисткой в школе, а я отлынивала от физкультуры всеми правдами и неправдами…
Уже на подъезде к дому, где Эмма снимала квартиру, Ирвин предложил:
– Может, завтра все-таки сходим в ботанический сад?
– Если только ближе к вечеру. В два я читаю лекцию в школе искусств.
– Тогда я встречу вас после лекции, и мы продолжим наши экскурсы в историю.
– Лучше в ботанику! История порой утомляет.
«Еще как! – мысленно согласился Ирвин. – Только убегать от нее бесполезно…»
А вслух сказал:
– Пусть будет ботаника. До встречи, Эмма!
– До встречи!
Ни один из них не сомневался, что встреча будет скорой.
***
Магистр сидел за столом в кабинете, отдаленно похожем на его собственный, только лет на триста новее. Особняк принадлежал какому-то фабриканту; его арендовали на неделю, поскольку соответствовал основным требованиям: был достаточно комфортабелен и неприступен. А безвкусную претензию на аристократизм можно было и потерпеть… Раньше, правда, закосы под старину сильно его раздражали: ведь и дураку понятно, что прославленные краснодеревщики, такие как Шератон или Чиппендэйл, физически не могли изготовить столько мебели, чтобы до сих пор, спустя почти три столетия, хватило на всех любителей антиквариата! Однако с годами снобизм, видать, подвыветрился. Теперь он был готов согласиться, что качественная реплика тоже имеет право на жизнь.
Любая вещь, неважно, старинная или современная, хороша, когда она сделана умело. Взять, например, письменный стол, что стоял в настоящем кабинете Магистра: стол-бюро из орехового дерева когда-то принадлежал его отцу, а до этого – деду и прадеду. Он всю жизнь был уверен, что в столе два тайника – те, что показал ему отец. И лишь сравнительно недавно, неохотно решившись на реставрацию – дверца левой тумбы дала трещину – он узнал о третьем тайнике. Реставратор обнаружил в тумбе стенку, которая сдвигалась нажатием миниатюрного рычажка, спрятанного в резной лилии. Механизм был в полной исправности, хотя им не пользовались как минимум полторы сотни лет. А за фиктивной перегородкой лежал тонкий конверт. Реставратор, в силу своей профессии преисполненный должным уважением к старине, к находке даже не притронулся – тотчас вызвал хозяина, и тот сам достал письмо из тайника.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/zhivil-bogun/smeh-edinoroga-67611144/chitat-onlayn/) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.