В поисках утраченного счастья, або Магiя загубленого селища
Леся Базылева
Рутина и обыденность пробуждают в главном герое неуёмную жажду перемен. Однако выбрать путь, который позволил бы этим переменам ворваться в его жизнь, оказалось не простой задачей. В поиске ответов на возникшие вопросы он отправляется в маленькую деревушку Западной Украины, где неожиданно прикасается к тайнам этого места, погружается в согревающие душу детские воспоминания, переносится в таинственный мистический мир, дающий ему подсказки, встречает людей, помогающих взглянуть на мир с иной стороны. В произведении герои говорят на разных языках: русском и украинском, но это им не мешает понимать и уважать друг друга.
Леся Базылева
В ПОИСКАХ УТРАЧЕННОГО СЧАСТЬЯ,
АБО
МАГІЯ ЗАГУБЛЕНОГО СЕЛИЩА
У каждого работающего человека наступает момент, когда даже любимая работа надоедает, и то, чем ещё вчера занимался с удовольствием и энтузиазмом, сегодня вызывает уныние и апатию. Приходит ощущение бессмысленности ежедневной траты минимум восьми часов драгоценной, единственной и неповторимой жизни на эту профессию.
Психологи назвали это явление профессиональным выгоранием. Когда остываешь к своему ремеслу, выполнение ежедневных обязанностей становится тяжким бременем. Накапливаются отрицательные эмоции, сопровождающиеся такими же отрицательными мыслями, которые, как шашель, точат мозг, истощая эмоционально и физически, не давая покоя, вгоняя в депрессию. Начинаешь усиленно искать выход, пытаясь нащупать хотя бы малейшую зацепку, которая бы снова пробудила интерес к работе, вернула прежнюю увлеченность, или уходишь в отпуск. Погуляешь месяц, отдохнёшь, отвлечёшься и утихомиришь на какое-то время зловредные мысли-«шашели», неустанно требующие в корне изменить жизнь, выйдя из зоны комфорта.
Поменять привычный уклад жизни, заняться новым делом, которое принесёт удовольствие, в период профессионального выгорания хочется катастрофически. Но, как правило, появляется одна загвоздка – расплывчатость собственных желаний, отсутствие конкретики в них, неспособность выбрать цель, достижение которой доставит желаемое моральное удовлетворение. Это камень преткновения, о который спотыкается большинство людей, желающих перемен. И я – не исключение. Казалось бы, что может быть проще – выбрать конечную цель и идти к ней, но на практике это невероятно сложная задача.
Проанализировав все свои умения, увлечения и интересы, пришёл к выводу: на цель грядущих перемен они явно не тянут. В итоге выходило: хочу то, не знаю что. Чтобы не падать духом ещё больше, встал на путь наименьшего сопротивления – отправился в отпуск.
Работодатель несказанно обрадовался такому выбору – в январе брать отпуск категорически никто не хотел. В нашем коллективе постоянно боролись за право отдыхать летом, используя при этом всевозможные причины, начиная с наличия маленьких детей, которых надобно оздоровить на море, заканчивая угрозами уволиться. Теперь одним таким борцом в моем лице стало меньше, да ещё и по собственной воле, а не по «закону»: брал отпуск в прошлом году летом – в этом идёшь зимой.
В первый же день моего отпуска погода проявила свирепый нрав, заявив – сиди дома, наслаждаясь бездельем и наблюдая за тем, как огромные хлопья снега методично застилают землю белой шубой.
Устроившись поудобнее, расположив запасы чая с бутербродами на столике рядом с кроватью, принялся листать каналы телевизора. Через полчаса непрерывных нажатий на кнопки пульта понял, что смотреть абсолютно нечего, кроме бесконечных сериалов и сумасшедших реклам. Не найдя интересного занятия и в Интернете, встал, прошёлся по квартире, выглянул в разукрашенное морозом окно.
Метель достигла апогея – снег падал сплошной стеной, сводя видимость вокруг к нулю. Машины, укрытые сверху белыми подушками, ехали настолько медленно, словно нащупывали, где в этом белом царстве дорога. Прохожие, которых обстоятельства вытолкали на улицу, нахохлившись, быстро перебирали ногами в высоком снегу, время от времени проверяя закон притяжения.
Я с облегчением вздохнул: в такую погоду мне никуда не нужно выходить. В нашем городе снег – всегда стихийное бедствие. Снегоочистительные машины для местного населения – это что-то из области фантастики. Только старожилы могли похвастаться, что когда-то видели их на наших дорогах. Снег в этих краях – явление редкое, вот и решили однажды местные власти продать старую снегоочистительную технику тем, кому она нужнее, а новую так и не закупили. Теперь всякий раз, когда природа решает укрыть город снегом, движение в нем парализуется. Муниципальный транспорт, как по взмаху волшебной палочки, исчезает, таксисты тут же радостно потирают ладоши, взвинчивая цены за проезд с объяснением «в связи с погодными условиями». А народ, который не может себе позволить разъезжать в такси, либо мёрзнет на остановках в надежде всё же дождаться маршрутку или троллейбус, прыгая от холода с ноги на ногу и похлопывая себя по бокам, либо идёт пешком, периодически падая в снежные сугробы, громко ругая погоду и местные власти.
Не зная, чем себя занять, я достал из рюкзака книгу, купленную на уличном лотке в момент пика психологической атаки моих «шашелей». В предисловии автор заявлял, что поможет найти и понять себя. Несмотря на то, что «шашели» мирно отдыхали, я всё же решил почитать, не подозревая, что это станет отправной точкой моего зимнего приключения.
В первой же главе затрагивалась тема истоков. По мнению писателя, знание своей родословной позволяет человеку распознать генетически заложенные наклонности и понять свои стремления. Истины излагались всем известные и, можно сказать, прописные, но, тем не менее, пробудили во мне интерес к прародителям рода моего. Любопытно, чем они жили, что считали главным, к чему стремились. В конце главы была краткая инструкция к тому, как составить своё генеалогическое древо.
Из родственников я знал многочисленных родных и двоюродных тёток, помнил бабушку по маминой линии и её сестру с мужем. На этом всё. Мои неоднократные попытки поговорить с мамой о родне всегда заканчивались одинаково: она отмахивалась от моих расспросов, ссылаясь на занятость. Об отцовской родне я знал ещё меньше. Отец умер через пару месяцев после моего рождения, его родители погибли в войну. На этом тоже всё. «Не густо!» – выдохнул я в пустоту.
«Шашели» от моих мыслительных процессов проснулись и активизировались. Дружной толпой бегая по извилинам мозга и неприятно их щекоча, стали требовать от меня немедленного решения. Не увидев с моей стороны желаемой реакции, пошли в контратаку, тарабаня своими маленькими пальчиками в лобную кость и призывая отвезти их в бабушкину деревню в Западной Украине, где можно получить хотя бы часть ответов на интересующие нас вопросы, пока ещё есть у кого спрашивать. Устав от этих набегов, я сдался и позвонил маме, чтобы сообщить о своём отъезде.
Выслушал сначала продолжительную лекцию, суть которой вмещалась в одну фразу «Не смей ехать туда на машине, это небезопасно», после получил пару дельных советов по зимней экипировке и в итоге был благословлён на долгий путь.
Собрав все необходимые мне вещи в походный рюкзак, я отправился в ближайший гипермаркет запастись провизией в дорогу, а также купить какие-то подарки и гостинцы любимой тёте, которая живет в бабушкиной деревне и у которой я планирую остановиться. Остаток дня прошёл в томительном ожидании завтрашней поездки.
К утру метель утихла, яркое солнышко переливалось в снежной пене, обманывая мнимым теплом. Морозный воздух обжигающе покусывал за лицо, а снег приятно похрустывал под ногами.
Машина находилась на стоянке в пяти минутах ходьбы от дома, но, к великому моему сожалению, это был не цивилизованный паркинг, а всего-навсего кусок земли, огороженный сеткой с воротами, возле которых стояла сторожка, очень напоминавшая избушку на курьих ножках. В этой избушке по очереди жили три молодца, судя по лицам, большие любители горячительных напитков, которые считали, что уборка территории от снега – не их дело, а несчастных, оставивших здесь машины. А их задача – выглядывать в окошко, осматривая территорию, и собирать деньги с клиентов.
Решив выехать пораньше, я оказался первым, кто пришёл на стоянку, и, следовательно, проложить дорогу в нетронутом снеге предстояло именно мне. С трудом пробравшись к своему месту на парковке, увидел большой сугроб, из которого торчали две черные антенны поднятых дворников. Кое-как открыв одну дверь, я достал из салона щётку и принялся освобождать несчастную машину из снежного плена. Затем взял в багажнике лопату, расчистил дорогу, вспоминая детскую пословицу «любишь кататься – люби и саночки возить», которая не теряет своей актуальности в любом возрасте. Все эти манипуляции заняли больше времени и сил, чем предполагалось изначально, и к моменту, когда я сел за руль, был насквозь взмокшим от приложенных усилий и немного уставшим.
– Ну что, детка, – обратился я к своей железной лошадке, – поехали, родная!
Дорогу в городе уже успели укатать, а трасса, на удивление, оказалась чистой от снега, и ехать было весьма комфортно. Через окошко пригревало солнышко, в салоне работала печка, играла приятная музыка, и мои «шашели» мирно спали в измученном от их бесконечного шума мозге.
К обеду я уже подъезжал к Западной Украине, встретившей меня гораздо более заснеженным пейзажем. Деревья, дома, обочины, дорога – всё утопало в глубоком снегу, ослепляя своей белизной южного человека, не привыкшего созерцать подобного рода природные явления.
Включив навигатор, без лишней спешки я двигался к цели. Временами моя железная лошадка истерически буксовала в заезженной колее, а иногда, как выпившая лишнего дама, виляла задом по всей дороге. В такие моменты я жалел, что не прошёл курс экстремального вождения. В теории зимнюю манеру езды я знал хорошо – никаких резких движений и манёвров, с педалями и рулевыми колёсами нужно работать особенно плавно и осторожно, но оттачивать эти знания определённо было негде. Фирма, которая проводила этот курс, обещала занятия на специализированном автодроме и в качестве слогана к данному курсу использовала фразу: «Лучше платить за учение, чем за ремонт и лечение». Сегодня я был полностью с этим согласен.
Проезжая населённые пункты, дамочка из навигатора то ли от скуки, то ли ещё по каким-то неведомым мне причинам откровенно издевалась, командуя «поверните налево», «поверните направо» и снова «поверните направо». Я исправно следовал указаниям и делал абсолютно бесполезную петлю вокруг квартала, возвращаясь к месту первого поворота. На мои громкие возмущения она ехидно молчала, видимо боялась разразиться безудержным смехом над идиотом, который ей доверяет.
Радио сообщило, что уже шестнадцать часов, казалось бы, середина дня, но зимнему солнышку время не указ, и в течение получаса оно медленно спряталось за высокими елями, поползло к закату, озаряя небо багровым огнём. Начинало сереть и холодать. Печка в машине работала беспрерывно, поддерживая вполне сносную температуру. Но перспектива ехать в темноте по заснеженной незнакомой дороге была малопривлекательной, и как только на горизонте появился домик с вывеской «Мотель», я припарковался у его ворот.
Мотель представлял собой довольно большой двухэтажный сруб, украшенный разноцветной подсветкой. На одном из окон второго этажа повис большой Дед Мороз в красном одеянии и с внушительным синим мешком на плече, придавая дому сказочности. Рядом раскинулась классическая колыба с длинной трубой на крыше, из которой вился сизый дымок. Изгородь из цельных горизонтально расположенных брёвен, окружавшая мотель, служила скорее для обозначения территории, чем для защиты от посторонних людей. Перед колыбой красовалась деревянная резная калитка с огромной ручкой и мощными металлическими петлями, грозно скрипевшими всякий раз, пропуская заходящего во двор странника. Здесь росла высокая пушистая сосна, обильно припорошённая снегом, из-под которого виднелись новогодние игрушки и неустанно мигающая гирлянда, окрашивающая снег то в красный, то в зелёный, то в голубой.
Подойдя к колыбе, я толкнул дверь, и она со знакомым скрипом впустила меня внутрь. Взору предстал интерьер, окунающий в далёкое прошлое украинских сёл. На деревянных стенах изобиловали различные предметы старинного обихода, предназначение которых современному человеку непонятно и неизвестно. Длинные деревянные лавки покрывали цветные домотканые дорожки. Скатерти из грубого сукна с вышитыми вручную узорами красовались на массивных деревянных столах.
Тишину, царившую в колыбе, нарушало тихое потрескивание поленьев в очаге, гордо расположившемся в центре помещения. Запахи свежеиспечённого хлеба, жареного мяса и глинтвейна тут же пробудили аппетит. Из пустого живота послышалось предательское голодное урчание, напомнившее, что наступило время ужинать.
– Здравствуйте! – поздоровался я с порога с мужчиной, который внимательно рассматривал меня, сидя за одним из столов недалеко от входа.
– Доброго вечора, чоловiче! – ответил он, приветливо улыбаясь, – проходь, змерз певно? На дворi люто сьогоднi, – он жестом пригласил меня сесть за его стол.
Сняв куртку, повесил её на красивую резную вешалку у входа, уселся напротив него и протянул руку для пожатия.
– Саша, – представился я.
– Олекса, – ответил мужчина, крепко пожав мою руку и, повернувшись в сторону барной стойки, выкрикнул: – Марiйка, йди-но сюди, чаю гарячого неси, людину зiгрiти з морозу потрiбно.
Из кухни выскочила девушка лет двадцати в украинском национальном костюме. Ловко поставила на стол две чашки и большой чайник, от которого исходил аромат трав. Положила передо мной меню с фотографиями предлагаемых блюд и, улыбаясь, защебетала:
– Зараз меду принесу, а ви подивiться, може щось поiсте? З дороги напевно зголоднiли?
– Дякую! Звичайно, поiм! – приятно удивлённый радушием хозяев, ответил я и принялся изучать ассортимент.
Олекса налил в обе чашки чай, Марийка на стол поставила пиалу мёда.
– Сашко, ти з медом п’еш? – спросил он меня, накладывая полную ложку мёда в свою чашку, – чи цукру надаеш перевагу?
– С мёдом, если можно.
– Чого не можна, для того вiн на столi й стоiть, щоб його iсти, – он окунул в мёд ложку, заполнив её до краёв, и опустил в мою чашку, – пий на здоров’я, зараз миттю зiгрiешся. Дружина в лiсi збирае рiзнi трави, а взимку мене ними поiть i вiдвiдувачiв пригощае, щоб не хворiли.
Я отпил отвара. Тут же по всему телу растеклось тепло, а во рту остался непередаваемый вкус мяты, чабреца и ещё каких-то незнакомых мне трав.
Марийка, увидев, что я определился с заказом, подошла к нам, неизменно улыбаясь.
– Мне бы шашлыка, квашеной капусты и картошки, запечённой с салом, – перечислил я.
– Добре, але треба буде трохи почекати, поки картоплю та м’ясо приготуемо.
– Я не тороплюсь никуда, конечно же подожду. Спасибо!
Олекса попивал чай, приглаживая после каждого глотка пышные усы и глазея на меня из-под больших кустистых черных бровей.
Из кухни вышел худощавый парень лет семнадцати, в белой вышиванке с длинными рукавами, поверх которой была надета чёрная короткая жилетка, расшитая яркими цветами. В руках он держал два длинных шампуры, один – с крупными кусками мяса, второй – с картошкой и салом. Поздоровавшись, прошёл к очагу, уложил шампуры над алыми углями, отодвигая в сторону горящие поленья.
– Скажите, Олекса, а номера свободные есть? – поинтересовался я.
– Авжеж е. Тобi на одного, чи ще хтось приеднаеться?
– На одного.
– Добре, поiси й потiм поселимо тебе. Напевно, в Буковель прямуеш?
Мысль о том, что можно заехать в Буковель покататься на лыжах, посещала меня ещё дома, но сделать это я планировал на обратном пути.
– Нет, еду в деревню, где жила моя бабушка, отдохнуть от городской суеты и заодно о праотцах у родственников расспросить.
– Йой, то дуже добре дiло, людина повинна знати свое корiння та шанувати його. Ранiше в деяких сiм’ях на останнiх, порожнiх аркушах Бiблii записували, хто, коли народився, з ким одружився, скiльки дiтей мав i таке iнше, але з часом ця традицiя вiдiйшла в небуття. А де ж бабця жила?
Я назвал деревню.
– О-о-о, ще далеченько. Взимку туди звичайною машиною не доiхати, дорога розбита вщент, давно ii нiхто не лагодив, люди за потреби або на санях через лiс iздять, або на позашляховиках. Батько мiй звiдти. Маленьке село, але дуже старовинне. Батько вчителем iсторii був i дуже захоплювався всiлякими iсторичними дослiдженнями. Колись розповiдав, що першi згадки про це село знайшов у документах, датованих 1490 роком. Воно належало роду князiв якихось, було iх лiтньою резиденцiею, крiм того, вони там мали завод породистих коней. Але за участь останнього володаря в польському бунтi в тридцятих роках дев’ятнадцятого столiття iх власнiсть конфiскували до казни, iз села зробили вiйськове поселення. Частину селян переселили, iншi так i залишилися там жити разом iз вояками. В народi багато хто знае це село, бо там знахарi та вiдуни жили майже на кожнiй вулицi. Як бiда яка траплялась – чи то дитина чогось злякалась, чи захворiв хтось, – iхали до них по допомогу. Люди вiд Бога.
– Вы меня прям озадачили. Как же мне теперь туда добраться, если дороги нет?
– До лiсничого, Зюника, доiдеш, а вiн тебе вже в село завезе. Машину в нього лишиш, а на зворотньому шляху забереш. Так бiльшiсть робить.
Пока мы разговаривали, Марийка поставила на стол глиняную тарелку, похоже, ручной работы, доверху наполненную квашеной капустой, за ней принесла ещё одну с картошкой, обильно умащенной салом, положила приборы на тряпичную салфетку с цветной вышивкой и сообщила:
– Ще декiлька хвилин – i м’ясо принесу.
Я взглянул на очаг, откуда доносился аромат специй и лука, куски свинины истекали соком, капавшим с шипением на раскалённые угли.
– Марiйка, хлiба на столi немае, – буркнул Олекса.
– Ой, вибачте! – девушка всплеснула руками и тут же принесла плетёную корзинку с нарезанным домашним хлебом.
– Олекса, может, вы разделите со мной трапезу? – предложил я.
– Нi, чоловiче, я щойно поiв, у мене он чайок, а ти не соромся, iж.
Картошка с пылу с жару, квашеная капуста, даже обычный хлеб от голода казались невероятно вкусными. Я ел с таким аппетитом, словно ничего вкуснее в своей жизни не доводилось пробовать.
Как и было обещано, через пару минут на столе появилось большое блюдо сочного шашлыка с карамельными бочками, посыпанного нарубленным зелёным луком. Шашлык оказался таким мягким, что есть его можно было одними губами.
– А что это за «знахари» и «ведуны»? – спросил я, пытаясь продолжить разговор.
– Це, синку, люди, якi за своiми надзвичайними, магiчними здiбностями значно перевищують здiбностi ворожок i так званих екстрасенсiв. Ранiше, коли лiкарi безсилi були, люди звертались до них по допомогу й таки вилiковувались. Дехто iх мольфарами називае, але суть вiд того не змiнюеться. Вони лiкують людей замовами, освяченою водою, травами та зiллям, якi самi збирають у певнi днi, а iнколи навiть у певнi години. Одним здiбностi передаються у спадщину, iншi навчаються. Але справжнi мольфари – рiдкiсне явище, в основному мають знання, а сили потужноi не мають. Не знаю, з яких причин, але селище бабцi твоеi славилося знаними мольфарами. Може, в землi тiй якась особлива енергiя була, що сприяла появi на свiт дiтей iз силою Божою! Батько мiй мене в дитинствi водив до них, а я в свою чергу своiх дiтей возив за потреби. Там i донинi живуть декiлька мольфарiв, але вони вже дуже старi.
Я был скептиком и не верил ни в целителей, ни в экстрасенсов. Всегда считал их шарлатанами и мошенниками, хорошо владеющими приёмами психологического воздействия, играющими на чувствах людей, но высказывать своё мнение не стал.
– Не вiриш? – усмехнулся Олекса, заметив мой взгляд. – Я i сам би не повiрив, якби своiми очима не побачив, що вони виробляють iнколи.
– Но они же и гадости всякие могут делать людям? – поинтересовался я.
– Нi, то вiдьми зло всiляке витворяють. Але я вважаю, що кожне зло мае свое джерело, воно не народжуеться на порожньому мiсцi, йому передують певнi подii, якi звичайну людину схиляють до темних сил, вiдвертаючи вiд Свiтла. От якщо спати не хочеш, можу розповiсти тобi одне оповiдання про вiдьму з твого села, яка страх на всiх мешканцiв наводила багато рокiв.
Несмотря на скептицизм, я с детства любил слушать такие истории. Конечно же, мне была интересна байка Олексы. Устроившись поудобнее, я попросил Марийку принести нам по стаканчику глинтвейна, но Олекса, разгладив свои казацкие усы, скомандовал:
– Доню, неси медовуху, хай глiнтвейн дiвчата п’ють.
Марийка поставила на стол стеклянный графин с жидкостью янтарного цвета и две рюмки. Мы опрокинули по рюмашке. Медовуху ранее пробовать мне не доводилось. Она оказалась весьма приятной на вкус, легко пилась, но, судя по обжигающему эффекту, была довольно крепким напитком.
Олекса прокашлялся, прочищая горло, и начал свой рассказ.
Щоб зрозумiти, хлопче, лють тiеi жiнки, треба знати велику передiсторiю, яка розпочалася геть-геть давно, ще на початку минулого столiття. Менi колись батько ii розповiдав, а я тобi.
* * *
Жив у тому селi чоловiк – Микола, був грамотний, що рiдкiстю було для тих часiв. Громада призначила його сiльським писарем – почесна посада, бо староста та писар – найважливiшi люди на селi були.
Досвiдчений писар деколи фактично керував селом. Об’ем писарських обов’язкiв був дуже великий. Йому потрiбно було готувати вiдомостi про перспективи на врожай, про кiлькiсть земель у власникiв, наявнiсть зернозбиральноi технiки, млинiв, рогатоi худоби й коней. Складати рiзноманiтнi звiти про рух народонаселення, про сплату податей, платежiв i внескiв селянами. Пiдготовка справ для слухання в судах теж покладалася на писарiв. А отже нерiдко вiд квалiфiкацii писаря залежала доля людей, що, певна рiч, совiсну людину обтяжувало додатковою вiдповiдальнiстю. Багато хто прагнув задобрити писаря рiзними баришами. Жадiбнi й нечистi на руку люди використовували цю посаду як джерело досить швидкого збагачення. Але то не про Миколу – вiн був взiрцем порядного, непiдкупного чоловiка, в Бога вiрив та по Божому закону жив. Розумiв потреби людей i завжди заступався за скривджених багатiями незаможних селян. Не лише через обов’язки, а й за велiнням серця допомагав односельцям у вирiшеннi iх життево важливих справ, щиро й шанобливо ставився до них, чим заслужив повагу та добру славу. До того, як Микола посiв цю посаду, в селi школи не було. Найближча знаходилася за десять кiлометрiв, здебiльшого, батьки дiтей туди не пускали. Вiн доклав чимало зусиль, щоб вiдкрити в своему селi однокласну школу з трирiчним строком навчання та особисто в нiй викладав.
Мав Микола дружину Палажку та двох дiтей: сина Гриця та доньку Ярину. Жили вони в злагодi та любовi.
Гриць iз пуп'янка обдарований Богом був. Знав наперед усе, що станеться та так детально, що деколи лякав батькiв цим. Бувало, бiжить до матерi й каже:
– Мамо, мамо! На стiл накривайте, тато з поважними дядьками до нас iде.
– Звiдки ти взяв?! – дивувалась Палажка вигадкам дитячим.
– Знаю i все! – сердився малий, а розтлумачити, звiдки знае, не мiг.
Не минало й десяти хвилин, а батько й справдi в дiм гостей вiв.
Стали з часом прислухатися до слiв малого i, треба сказати, не раз вiн бiду вiд сiм’i вiдводив.
Тiльки писати навчився, попросив у батька зошит купити. Записував у нього молитви рiзнi. Бувало, захворiе якась худоба, вiн зошит вiзьме, молитву вибере, руками водить, молитву шепоче – тварина засинае, а на ранок як i не хворiла. Прознали люди в селi про це Грицеве обдарування, почали до нього худобу хвору водити та дiтей малих iз всiлякими негараздами.
Дорослих батько Грицю не дозволяв лiкувати, говорив:
– Синку, малий ти ще, сили тiеi не маеш, щоб зло людське вiд добра вiдрiзнити. Змiцнiеш духом, не вiдпустить тебе жага людям допомагати – значить, так тому й бути.
Гриць журився, але старшим за себе корився i батька ослухатись не смiв.
Микола пишався дуже сином, бо той горiлкою не впивався, з ледачими не водився – працьовитий був. А як недiля, то до церкви бiжить, Богу вклонитись та свiчку запалити.
Молодшенька донька, Яринка, ох i гарна була: висока, тендiтна, довгi, шовковистi коси чудовно вилися коло бiлого, рум’яного личка, очi мов вуглинки, злегенька прикритi довгими густими вiями, брiвоньки смолистi, ниточкою натягнутi, губоньки, як квiточки, розквiтали веселою усмiшкою, випромiнюючи радiсть. А як пiсню заспiвае, ллеться ii голос, як вода джерельна. Хлопцi задивлялися на неi з пожадливiстю, а дiвчата заздрили вродi.
– Доню, подивись, як парубки за тобою впадають, а чи подобаеться тобi хтось iз них? – цiкавився Микола.
– Ой, тато, немае серед тих парубкiв жодного, щоб на вас був схожий: розумний, поставний, вродливий i мiцний духом своiм i тiлом. Всi наче дурнуватi цуценята.
– То вони перед тобою розум втрачають, а так справнi! Ти б придивилася до них, може й сподобала б якогось.
Але Яринка навiть слухати не хотiла про хлопцiв, що бiгали навколо неi, все сподiвалася, що долею iй призначений на батька схожий.
Дуже любила вона батька свого й у той час, як iншi дiвчата до матерi горнулись, вiд тата не вiдходила. Малою весь час iз ним просилася, куди б той не iхав. Микола вiдмовити не мiг. Посадить ii на коня поперед себе, а вона притулиться до нього, рученятами обiйме та пiсеньки спiвае.
Миколi пiсля призначення на посаду громада додатковий шматок землi надiлила. Радiв вiн тому, як дитина мала. Господарство свое з кожним роком збiльшував, бо з розумом до справи пiдходив.
Із платнi писарськоi завжди частину вiдкладав. Усiею сiм’ею на землi тяжко працювали до сьомого поту. Що iх земля могла вродити, все вирощували: й овочi всiлякi, й хлiб сiяли, й овес. Садок мали з фруктовими деревами. Пройдуть жнива, Микола все розрахуе: що для власного споживання залишае, що на податки вiддае, а надлишки на ярмарок везе. На вирученi грошi то корову придбае, то коня, то з технiки щось для городу. А як урожай добрий, то ще й десятину землi мiг купити. Не жирував – у середняках ходив.
У iхньому селi взагалi всi селяни землю мали, бо воно колишнiм вiйськовим поселенням було, а в таких поселеннях пiд час реформи землi надiляли з державного фонду на кожну чоловiчу душу, на жiночi душi землi не давали. Дiлянки були невеличкi, але ж все одно бiльше, нiж нiчого.
Зовсiм iнакше вiдбувався розподiл земель там, де вона панам належала. Вони, нiбито сприяючи реформi, вiддавали за викуп своiм крiпакам землю, але здебiльшого найгiршу та найвiддаленiшу, яка була не придатна для обробки, кам’яниста та неродюча. В iнших селищах навiть пiсля того, як помiщики стали продавати частину земель i колишнi крiпаки могли ii придбати, лишилось дуже багато селян без землi, якi продовжували по наймах ходити в помiщицьких господарствах.
Отже, в порiвняннi з iншими, в селi Миколи працьовитi люди добре жили. Хоча, певна рiч, були й ледащi, що роботою нехтували, пиячили, байдикували та землi своi потихеньку розпродували. Як говориться, в усякiй сiм’i е своя потвора, проте таких було не багато.
Однак життя в селi враз змiнилося, коли бiльшовики прийшли. Все перевернулося з нiг на голову. Вважали вони украiнське селянство вiдсталим i ворожим до iх влади й усi прояви свободи народу нещадно душили.
Нацькували незаможникiв – ледарiв i пияк – на куркулiв i середнякiв, задобрили бiдноту подачками вiд розкуркулювання, натворили бiди йой якоi.
Вилучення так званих лишкiв землi часто-густо переростало в звичайне пограбування заможних селян. Їх землi дiлили не лише серед незаможникiв, а й серед усiх, хто бажав поживитися на чужому майнi. Влада потурала таким дiям, бо бажала знищити цей прошарок селянства.
Щодня лютували чужинцi в дворах заможних, мордуючи працьовитих пахарiв, образливо називаючи iх куркулями, хлiви та льохи iхнi спустошуючи.
– Батько, iдьмо звiдси, не буде нам спокою в цiй краiнi, – благав Гриць. – Староста поiхав до Австрii щастя шукати, пан Петро до Польщi, й нам варто.
Микола й слухати не хотiв.
– Я народився тут i вирiс, тут моя земля, моi батьки та прадiди похованi, немае в мене потреби бiгти! Я нiкому зла не робив! Господарство свое збагатив лише своею працею до сьомого поту! Людям завжди допомагав, нiколи до них байдужим не був, навiть до самих пропащих! – кричав Микола на Грицевi слова.
– Любий, про дiтей подумай! Поiхали! – намагалась пiдтримати сина Палажка, але всi вмовляння були марнi.
Незважаючи на те, що Микола сварився з родиною з приводу переiзду, все ж пiшов за порадою до дiда одного, який славився на селi тим, що майбутне знав так, начебто наперед жив.
– Чуете, Йосипу, пiдкажiть, що робити? Геть розгубився, де ж та правда нинi? Кому вiрити?!
– Йой, Миколо, йой, бiда прийшла та й годi! Ця влада тут ду-у-уже надовго! Боротися з нею теперечки – даремна справа. Народ наш темний, не бачить, хто в них поводир i до якоi iх прiрви веде, не розумiють, що роблять i на що це перетвориться. Що попросять – то вiддай, iнакше виженуть геть без шматка хлiба та даху над головою. Покличуть до себе – не погоджуйся, бо то наче болото – спокушае чорницею та грибами, а ледве зайшов на трясовину – так i пропав навiк безвiстi.
Збентежило Миколу почуте. Додому повернувся блiдий, як стiна. Шкода йому було надбань своiх, тяжкою працею зароблених, утiм все одно не мiг себе пересилити, щоб кинути землю рiдну, омиту кров’ю та потом, i рушити свiт за очi на чужину iншого життя шукати.
Незабаром бiльшовики й у двiр Миколи прийшли. П’ятеро чужинцiв iз рушницями та п’ятеро мiсцевих активiстiв. Спочатку почали закликати його приеднатись до комуни, обiцяли залишити корову та коня. Микола згоди не дав, бо знав, що землю всю вiдберуть, а як вийти з тiеi кооперацii побажае, землi вже не поверне. Погладив на прощання коней, поцiлував iх i пiшов з двору, щоб не бачити цього свавiлля.
Мiсяць потому вирiшив Микола навiдатись на ферму, де худоба його тепер стояла, справами поцiкавитись, бо душа болiла за свое та й надiя теплiла, що може й насправдi, як об’еднатись усiм селом, дiло з того вийде та народ краще жити почне. «Може, i я згодом до них приеднаюсь», – мiркував Микола дорогою.
Прийшов, а худоба в стайнi кричить, голодна, худа аж ребра стирчать. Сiялки та вiялки, якi Миколi ранiше належали, просто неба лежать, всi iржею вкритi, а хлопцi, що мали працювати, п’янi на стозi сiна сплять. Вiд побаченого такий вiдчай Миколу взяв, що аж серце закам'янiло. Все, в що вiн душу вкладав, прахом пiшло.
Веселий i рухливий Микола нiколи не впадав у розпач, хоч як було важко, але тут його душа не витримала, заповнилася болем та безпросвiтнiстю. Йшов городами додому та плакав, як дитина, над розбитими надiями, над знищеним життям.
Зайшов у хату розгублений, постояв мовчки, подивився на дiтей та дружину й у комору пiшов.
Гриць стан батька побачив, навколiшки перед образами впав, зашепотiв молитви. Сам молиться, руки до образiв тягне, а лице сльози вмивають. Раптом на ноги скочив i, що сили мав, до комори побiг. Дверi вибив, а Микола на пiдлозi лежить, руки розкинувши, лише встиг видохнути: «Пробач менi, синку!».
На грюкiт Палажка з Яринкою прибiгли. Попадали, обiймають похолодiле тiло, цiлують його, плачуть, а Яринка ще й голосить, аж заходиться:
– Ой тато, мiй тато! Ви ж то рано покидаете нас! Чи вам дiти були не милi? Нащо ж ви вiд нас iдете? У яку дорогу ви зiбралися? Сонечко мое ясне! Невже находилися вашi нiжечки, наробилися вашi рученьки?! Очi вашi карi невже надивилися на свiт цей?! Вiдлетiли ви вiд мене, тато, не буду вже вас бачити, обличчя ваше рiдненьке! Чому ви не встаете та не мовите слово менi хоч би едине?!
Тримала дочка батька в обiймах так мiцно, що Гриць ледве вмовив ii дати його омити та одягти.
Доки тiло Миколи вдома було, Яринка й удень, i вночi Псалтир крiзь сльози читала та руки його цiлувала. Нiкого не чула й не бачила, горем зламана. На цвинтарi, як труну закривати стали, знепритомнiла. Три днi жаром палала, марила та весь час батька кликала.
Палажка страх як злякалася за доньку, а Гриць iй i каже:
– Не бiйтеся, ненько, то не ii час, тiло одужае.
А сам щоденно Бога молив, щоб душу сестри горе вiдпустило.
Як прийшла до тями Яринка, то одразу до Гриця звернулась:
– Братику, силу ти маеш велику, навчи мене, як звести з цiеi землi тих односельцiв, що батькiвське життя згубили.
– Яринко, рiдна, вивiльни душу вiд помсти, то грiх великий! – заблагав Гриць.
– Не зможу я дивитися, як вони життю радiють, а тато в могилi лежить! Або ти менi допоможеш, або не брат бiльше!
– Яринко, Боговi судити людей за iх дiяння, а не нам з тобою. Душу свою пожалiй!
– Чужинцiв хай Бог судить, а односельцiв, якi через заздрiсть свою життя батькове зруйнували, душу з нього вийняли, не пробачу нiколи й не заспокоюсь, доки смерть iх не побачу! – промовила Ярина, обпекла болюче поглядом брата i пiшла геть.
Прийшла до матусi, сiла поряд, голову iй на колiна поклала та й каже:
– Ненько, вiдпусти мене до Вiдлюдноi, я в неi поживу, бо немае сили серед цих нелюдiв жити.
Вiдлюдною в селi називали бабцю, яка жила в лiсi. Кажуть, хатинку там мала та до людей не виходила. Бувае, перестрiне ii хтось у хащах, коли ягоди чи гриби збирае, не встигне головою повести, як тiеi й слiд зник, начебто й не було нiкого. Про неi рiзнi побрехеньки ходили – хтось казав, що вона вiдьма й на мiтлi лiтае ночами, чужих корiв доiть, навiть деякi божилися, що на власнi очi бачили ii бiля свого хлiву. Хтось розповiдав, що вона з чоловiком вiд пана в лiсi ховалась через те, що той хотiв нею побавитись. Ось вони й втекли, а коли чоловiк помер, то вона так горювала, що до людей вже й не захотiла повертатися. Але, звiсно, правди нiхто не знав, так само як i те, де ii хата стоiть.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/lesya-bazyleva/v-poiskah-utrachennogo-schastya-abo-magiya-zagublenogo-seli/) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.