В поте лица своего. Боги
Анатолий Рубцов
Новая работа Анатолия Рубцова – первая из цикла книг: «Боги», «Цари», «Люди», «Бесы», – являющихся частями романа «В поте лица своего», написанного в жанре исторической фантастики. В романе описаны приключения представителей цивилизации бессмертных – названных людьми богом войны Ареем и богиней любви Афродитой, – с времен сотворения мира до наших дней. В первой книге рассказано об эксперименте по созданию человека с целью достижения смертности индивидуума как необходимого условия бессмертия цивилизации. Непредвиденным событием в ходе эксперимента стало появление человечества. Основа сюжета романа – это любовь Арея и Афродиты на фоне сложных взаимоотношений бессмертных и людей.
Анатолий Рубцов
БОГИ
Внуку Андрею, дочери Анне, ее мужу Ярославу и моей жене Маргарите посвящаю.
«… в поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят, ибо прах ты и в прах возвратишься».
Бытие: 3:17–19
ПРОЛОГ
«Геродот[1 - Древнегреческий историк (между 490 и 480 – около 425 до н. э.), прозванный «отцом истории».] из Галикарнасса собрал и записал эти сведения, чтобы прошедшие события с течением времени не пришли в забвение и великие и удивления достойные деяния как эллинов, так и варваров не остались в безвестности, в особенности же то, почему они вели войны друг с другом.
1. По словам сведущих среди персов людей, виновниками раздоров между эллинами и варварами были финикияне. Последние прибыли от так называемого Красного моря к Нашему морю[2 - Здесь: Персидский залив. Наше море – Средиземное море.] и поселились в стране, где и теперь еще живут[3 - Имеется в виду арамейское переселение народов (ок. 1400–1200 гг. до н. э.) из восточной Аравии в северную Сирию. Арамеи основали там города, упоминаемые в Библии.]. Финикияне тотчас же пустились в дальние морские путешествия. Перевозя египетские и ассирийские товары во многие страны, они, между прочим, прибыли и в Аргос. Аргос же в те времена был самым значительным городом в стране, которая теперь называется Элладой. Когда финикияне прибыли как раз в упомянутый Аргос[4 - В шахтовых микенских (Аргос) гробницах (XVII в. до н. э.) найдены золотые украшения, алебастровые сосуды и страусовые яйца. Упомянутые Геродотом торговые сношения могли существовать уже во второй половине II тысячелетия до н. э.], то выставили свой товар на продажу. На пятый или шестой день по их прибытии, когда почти все товары уже были распроданы, на берег моря среди многих других женщин пришла и царская дочь. Ее имя было Ио, дочь Инаха; так же называют ее и эллины. Женщины стояли на корме корабля и покупали наиболее приглянувшиеся им товары. Тогда финикияне по данному знаку набросились на женщин. Большая часть женщин, впрочем, спаслась бегством, Ио же с несколькими другими они успели захватить. Финикияне втащили женщин на корабль и затем поспешно отплыли в Египет.
2. Так-то, говорят персы, Ио попала в Египет. Эллины же передают это иначе. Событие это послужило первой причиной вражды. Затем, рассказывают они далее, какие-то эллины (имя они не могут назвать) прибыли в Тир Финикийский и похитили царскую дочь Европу. Должно быть, это были критяне. Этим они только отплатили финикиянам за их проступок. Потом эллины все-таки снова нанесли обиду варварам. На военном корабле они прибыли в Эю в Колхиде[5 - Древнее грузинское государство. Регион в современной Грузии.] и к устью реки Фасиса. Завершив там все дела, ради которых прибыли, эллины затем похитили царскую дочь Медею. Царь колхов отправил тогда в Элладу посланца с требованием пени за похищенную и возвращения дочери. Эллины, однако, дали такой ответ: так как они сами не получили пени за похищение аргивянки Ио, то и царю ничего не дадут.
3. Затем в следующем поколении, говорят они, Александр, сын Приама, который слышал об этом похищении, пожелал умыканием добыть для себя женщину из Эллады. Он был твердо уверен, что не понесет наказания, так как и эллины тогда ничем не поплатились. После того как Александр таким образом похитил Елену, эллины сначала решили отправить посланцев, чтобы возвратить Елену и потребовать пени за похищение. Троянцы же в ответ бросили им упрек в похищении Медеи. Тогда ведь, говорили они, сами эллины не дали никакой пени и не возвратили Медеи, а теперь вот требуют пени от других.
4. До сих пор происходили только временные похищения женщин. Что же до последующего времени, то, несомненно, тяжкая вина лежит на эллинах, так как они раньше пошли походом в Азию, чем варвары в Европу. Похищение женщин, правда, дело несправедливое, но стараться мстить за похищение, по мнению персов, безрассудно. Во всяком случае, мудрым является тот, кто не заботится о похищенных женщинах. Ясно ведь, что женщин не похитили бы, если бы те сами того не хотели. По словам персов, жители Азии вовсе не обращают внимания на похищение женщин, эллины же, напротив, ради женщины из Лакедемона собрали огромное войско, а затем переправились в Азию и сокрушили державу Приама. С этого времени персы всегда признавали эллинов своими врагами. Ведь персы считают Азию и живущие там варварские племена своими, Европа же и Эллада для них – чужая страна.
5. Таков, говорят персы, был ход событий, и взятие Илиона, думают они, послужило причиной вражды к эллинам. О похищении же Ио финикияне рассказывают иначе, чем персы, вот что. Именно, по их словам, они вовсе не увозили Ио насильно в Египет, так как она уже в Аргосе вступила в любовную связь с хозяином корабля. Когда же почувствовала себя беременной, то от стыда перед родителями добровольно уехала с финикиянами, чтобы скрыть свой позор. Так рассказывают персы и финикияне. Что до меня, то я не берусь утверждать, случилось ли это именно так или как-нибудь иначе. Тем не менее, я хочу назвать человека, который, как мне самому известно, положил начало враждебным действиям против эллинов. Затем в продолжение моего рассказа я опишу сходным образом как малые, так и великие людские города. Ведь много когда-то великих городов теперь стали малыми, а те, что в мое время были могущественными, прежде были ничтожными. А так как я знаю, что человеческое счастье изменчиво, то буду одинаково упоминать о судьбе тех и других.»[6 - Геродот «История». Книга 1 «Клио».]
ГЛАВА ПЕРВАЯ
«Да, брат, да, я богохульствую!
Вот они, твои боги, слушай…»
Джон Апдайк. «Кентавр»
…И снова лагерь внизу пришел в движение.
Вбежали в бухту новые корабли. Сложив паруса, склонив мачты, на веслах подошли они к берегу, ткнулись в него изогнутыми носами, кинули сходни на песок, застыли, омываемые волной, овеваемые ветром. Вспыхнули языки солнечного огня на медных доспехах воинов, поползли, извиваясь по желтому песку, черные тени пик, обращенных к небу. В лагере поднялась суета. Седой туман пыли повис в воздухе.
Арей[7 - Другая транскрипция имени греческого бога войны Ареса.] огорченно вздохнул. Сегодня у него не было ни малейшего желания воевать.
Он сидел на крутом склоне Иды[8 - Горная цепь (ныне Кяздаг, Турция) на северо-западном побережье Малой Азии южнее Трои. Очень лесиста и богата источниками; высота до 1750 м.] среди цветов и трав горного пастбища и, рассеянно глядя вдаль, наслаждался неожиданно охватившим его чувством покоя и безмятежности. Мир был тих и задумчив, дали тонули в дымке, горы курились зеленью… Зря про него болтали, что он находит радость только в бою. Вот – есть же она в тишине и покое; наверно, есть, если только что, с интересом наблюдая за копошащимися в траве мурашами и комахами, он вдруг заметил, что ему на поножь, захлопнув крылья, уложив их под блестящий панцирь, бесцеремонно уселось красного цвета в черную точечку насекомое и, недолго подумав, поползло вверх по ноге, с трудом пробираясь в густых, курчавых волосах, а он, «неистовый, свирепый Арей», вместо того, чтобы брезгливо сбросить его с себя и наказать за наглость, с превеликой осторожностью снял насекомое своими грубыми пальцами, положил на ладонь и, смутно ощутив прикосновение беспокойных лапок, неожиданно для себя, сотрясаясь всем телом, запрокинув голову к небу, громко расхохотался… Нет, есть все-таки в мирной тишине своя радость. Как есть она и в ужасающем шуме битвы – смертельной битвы без жалости и пощады, когда пот, и слезы, и брызги крови застилают глаза, а вытереть их некогда, потому что на тебя наседают и метят сверкающей бронзой в грудь; когда брань и стон горячим комком закупоривают горло и надсадный хрип разрывает легкие; когда мышцы деревенеют от усталости, но меч взлетает радостно и свободно, а стремительно падая вниз, разит яростно и безошибочно. Что скрывать, он испытывал упоение битвой, но никогда не наслаждался ее ожиданием. Он не был, как утверждали некоторые, кровожадным; убийство претило ему (хотя, что для бессмертного человек? – та же букашка, которую рука не дрогнет и раздавить), но, ввязываясь в битву, обычно на стороне слабых, поначалу только защищая и защищаясь, он постепенно увлекался (риск чем-то привлекал его), потом загорался яростью и, тут уж ничего не поделаешь, начинал разить наповал. Это продолжалось недолго. Битва скоро заканчивалась. Ужас охватывал и победителей, и побежденных. В сгущающемся сумраке, в тяжелой тишине слышны были лишь стоны раненых и стесненное дыхание уцелевших. Укрывшись черным облаком, Арей сконфуженно покидал поле битвы. Нет, его не мучил стыд, не донимали угрызения совести – подобные чувства не были знакомы бессмертным, – но, оценивая в спокойной обстановке каждый свой удачный удар, вспоминая следовавшие затем лязг, хруст, стон, крик и, главное, собственное ликование по этому поводу, он начинал испытывать нечто похожее на омерзение, словно ненароком испачкался человеческим дерьмом и только теперь заметил это. Он долго отмывался в море или в студеной, прозрачной воде горной речки, песком оттирал руки, до красноты растирал шею и грудь, а потом, в холодном свете луны поднявшись к блистающей вершине, опускался на девственно чистый снег, окутывался облаком и лежал так до утра, в полудреме наблюдая, как мутнеет небо, тихо гаснут звезды, ало загорается восток. Тогда он засыпал… Проснувшись, он сразу не мог открыть глаза, щурился от солнечного света, от нестерпимого блеска снега, казалось яркостью превозмогавшего солнечный, потому что если от солнца можно было отвернуться, то от снежной белизны на вершине, куда ни смотри, не укроешься, и, наконец пообвыкнув насколько возможно, взглянув на расстилающийся под ним мир, вздрагивал от восхищения и замирал надолго. Оказывалось, красота действовала на него завораживающе. Он мог не уставая часами смотреть вдаль. Но, что странно, такое случалось с ним только в одиночестве. Олимп[9 - Высота Олимпа 2918 м.], например, повыше любой вершины Иды. Однако, сидя в шезлонге на прекрасно оборудованной обзорной площадке ОЛИМПа[10 - Отдельная лаборатория исследования механизмов прогресса.], оглядывая панораму сквозь солнцезащитные кварцевые стекла, он не находил в ней ничего привлекательного. Надо сказать, бессмертные здорово изгадили окрестности лаборатории. Белоснежный некогда наст был припорошен слоем пепла, день и ночь вылетающего из черной трубы утилизатора; каждый номер общежития, каждый кабинет лаборатории был оборудован комфортабельным туалетом, однако снег в округе здесь и там был испещрен рыжими пятнами мочи, красноречиво свидетельствовавшими о том, что мукам долготерпения любой из бессмертных предпочитает радость утоленного желания; ближайшие склоны были так густо усыпаны банками из-под нектара[11 - Напиток бессмертных.] и пива, что любители «вылазок на природу» уже вынужденно пользовались колесницами, чтобы добраться до места очередного пикника. Хорошо еще, что они не выбрались на равнины. С высоты Олимпа земля выглядела нетронутой и беззащитной. Конечно, вид был хорош, и говорить нечего, но вот соседство бессмертных, развалившихся в своих шезлонгах, лениво потягивающих нектар из банок, чутко вслушивающихся в сопение дремлющего Дия[12 - Одно из имен верховного бога греков, Зевса.] и еле уловимый шепот Ириды[13 - Крылатая вестница богов, сходящая на землю по радуге.], рассказывающей что-то на ухо позевывающей Гере[14 - Царица богов, супруга Зевса, покровительница брака, супружеской любви, женщин, рожениц.]; трех кошмарных сестриц Мойр[15 - Греческие богини судьбы: Клото – прядет жизненную нить; Лахесис определяет участь человека; Атропос перерезает жизненную нить.], как всегда сидящих особняком: страшненькая Клото – с бесконечным вязанием в руках, а рядом – болезненного вида, нервно вздрагивающая Лахесис, – похоже, ночами она пишет стихи, потому что днем то и дело извлекает из бесчисленных карманов замусоленные бумажки и, едва взглянув на них, закатив глаза, начинает исступленно шевелить губами, – и Атропос, не выпускающая из рук ножниц и пристающая ко всем с предложением постричь, подравнять бороду, поправить усы; пьянчужки Гефеста[16 - Греческий бог огня и кузнечного ремесла.], у которого в последнее время заметно прогрессирует тремор конечностей, а потому, сделав глоток из пивной банки, он тут же опускает ее на стол и, сцепив руки, зажимает их между коленями, чтобы унять предательскую дрожь, – в общем, соседство бессмертных в такие минуты, минуты отдыха, отчего-то раздражало Арея, и, посидев немного приличия ради, он с рассеянным видом поднимался, глядел в темные глаза Геры, бормотал что-то насчет необходимости поработать и ссутулившись выходил прочь, в темноту коридора, чувствуя спиной недовольный взгляд проснувшегося Громовержца, слыша лицемерный вздох «милой сестрицы» Афины[17 - Вечно девственная богиня мудрости и знания, защитница городов, непобедимая воительница, любимая дочь Зевса.]: «Ах, как он груб! У него нет ни капли эстетического чувства. За что, отец, ты его так обделил?» – и представляя себе ответною улыбку Дия любимице: мол, ничего, дорогая, зато у тебя с этим все в порядке…
Очнувшись от задумчивости, Арей начинал неторопливо спускаться вниз. Он скользил по зернистому фирну, старательно огибая островки земли, усыпанные множеством мелких цветов, не уступающих голубизной небу; утопая по щиколотки, шлепал по раскисшему мху, хранящему в себе воду многих рек, берущих отсюда начало; входил под гулкие своды леса, сумрачную тишину которых разрушал шумный бег сотен ручьев, проносящихся мимо его темноствольной колоннады… Он шел и думал о том, что прав все-таки, наверное, был Прометей[18 - Вещий сын титана Япета и нимфы Климены. Научил людей пользоваться огнем, различным ремеслам и искусствам. По некоторым легендам – создал людей, вылепив их из глины и вдохнув в них жизнь.], когда сказал, что бессмертные должны завидовать людям, а не наоборот; он сказал так, а потом проклял Арея и замолчал, и Арею пришлось уйти, а его друг, его единственный друг, даже не посмотрел ему вслед.
Воспоминания мучили Арея, он в бессильном отчаянии сжимал кулаки. Выйдя на поляну, где оставил колесницу, Арей ничком валился в траву, в цветы, жадно вдыхая ртом воздух, круто настоянный на их медовом запахе…
* * *
…Быстрый Скамандр[19 - Река, берущая начало в горах Иды, протекающая в долине Троады вблизи Трои.] катил свои воды в Геллеспонт[20 - Древнегреческое название Дарданелл.]. Желтое пятно мути, вынесенной рекой, уходило далеко в море. И наоборот, облако пыли, поднятой войсками данайцев[21 - (или ахейцы). Название греков в «Илиаде» Гомера, описывающей Троянскую войну (начало ХІІ в. до н. э.).], принесенных морем, клубясь распространялось вверх по долине Скамандра. Арей с тоской взирал на зрелище, которое еще недавно волновало его, заставляло учащенно биться сердце.
На берегу моря – похожие на серых уток, высиживающих яйца, – прилегли корабли данаев. Тут же начинался их лагерь, далеко растянувшийся вдоль берега. В центре его возвышался богато убранный шатер предводителя. Здесь же, вокруг шатра, была площадь, в грязи и пыли которой вечно толпились воины, обсуждая свои насущные дела. Лагерь защищался высоким земляным валом и рвом, полным протухшей воды и нечистот. Вот здесь, за валом, за рвом, заполняя собой долину Скамандра, разворачивались данайские войска.
Арей вздохнул, вынул меч из ножен и, опустившись на колени, вонзил его в землю.
Мягкая, плодородная почва легко поддавалась ему. Яма получилась узкая и глубокая, длиной как раз в меч. Этот меч из легированной стали ему выковал Гефест, соблазненный амфорой красного вина, принесенной Ареем из Фракии[22 - Область на юго-востоке Балканского полуострова.]. Арей отер голубое лезвие от налипшей земли и осторожно опустил меч в землю.
В это время что-то прошуршало в воздухе. Арей поднял голову. Нет, это была не птица. По правильной, идеально сферической форме облака он узнал свою педантичную сестру. Афина торопилась к началу битвы…
Как всегда, она появилась вовремя. Войска, большей частью уже построенные, встретили ее ликующими возгласами. Что значит – женщина, с легкой завистью подумал Арей, его-то так никогда не приветствуют: его боятся и те, кому он пришел на помощь, и тем более их враги.
Афина была прекрасна и энергична. Брезгливо глянув на священный костер, где еще дымились останки жертвенного теленка, она вскочила в поданную колесницу и, грозно взблескивая золотыми украшениями эгиды[23 - Щит или нагрудный доспех из шкуры животного с устрашающим изображением чудовища.], указала на город, возле стен которого поспешно разворачивались войска противника. От глаз Арея не укрылся радужный инверсионный след, протянувшийся к Илиону[24 - Второе название Трои у Гомера. Названия связаны с именами троянского владыки Троя и его сына Ила.]. Значит, кто-то с помощью Ириды предупредил троянцев о готовящемся приступе, понял он. Стало быть, симпатии бессмертных разделились. Интересно, за кого же Дий? Только он или Гера могли распоряжаться Иридой. Но главное, за кого же быть ему, Арею? Впрочем, с ним ясно: он, как всегда, за слабых; защитников Илиона гораздо меньше данаев, которым к тому же помогает сама Афина, – она одна стоит целой армии смертных.
У него было время подумать; события развивались довольно медленно. У них так заведено, у этих людей: долго раскачиваются, но если уж заведутся – не остановишь. Противоборствующие войска, вплотную сблизившись, прекратили движение, оставив между собой узкую полосу поля. Казалось, именно полоса, узкая полоса нетронутой, шелковистой, радостного ярко-зеленого цвета травы остановила их, словно бы, постепенно сужаясь, исчезая на глазах, дала им наконец зримо понять: дескать, сомнете, вытопчете меня, исчезнет и барьер, разделяющий вас, и тогда сомкнутся ваши ряды, и вы уничтожите друг друга. Они остановились, в задумчивости глядя на эту полоску, отделяющую жизнь от смерти. Стало тихо; не слышно было ни команд предводителей, ни бряцанья оружия, ни шуток и выкриков, которыми воины любых армий стараются подбодрить себя перед началом сражения. И так глубока показалась задумчивость людей, настолько сосредоточенной, предостерегающей – тишина, что Арей на мгновенье поверил в их способность, вот так постояв минуту-другую, внимательно посмотрев друг другу в глаза, увидеть будущее, которое уже вот-вот со звоном оружия, криком и хрипом ворвется в жизнь каждого и, в последний раз надругавшись над ней, прекратит их и без того краткое существование; а увидев, сделать шаг вперед – один только шаг! – пожать руки друг другу и, оставив оружие, разойтись по домам, где всех ожидают жены, дети и множество неоконченных дел, которые могут закончить лишь они – и никто больше.
Кто их знает, этих людей, возможно, так оно и случилось бы, но в эту минуту из рядов троянцев вышел воин, ступил на зеленую траву и, горделиво расхаживая взад-вперед, потрясая двумя копьями с медными наконечниками, недвусмысленно дал понять противнику, что желает сразиться в единоборстве с кем-нибудь из ахейских храбрецов. Красавчик каких мало, облаченный в богатые доспехи, – шкура леопарда поверх плаща, лук за могучими плечами, короткий меч у мощного бедра, – он одним своим видом вызывал зависть, а стало быть, и неприязнь, желание унизить его, сбить спесь; бывают такие люди, любимчики жизни, постоянно возбуждающие в других, не обласканных ею сыновьях, непреодолимую тягу проверить, заслуженно ли они, эти счастливчики, пользуются ее расположением. Желающие сразиться с ним нашлись быстро, и Арей понял, что примирение не состоится.
Арей вскочил в колесницу, привычным движением застегнул ремень и тронул рычаги управления. Бесшумно, незримо, призрачно поблескивая в воздухе, колесница перенесла его с отрогов Иды на холм – высоту, господствующую над долиной. Этот холм они меж собой называли могилой Мирины. Был у них когда-то здесь свой резидент, предводитель амазонок; потом ее раскрыли, забили камнями и погребли под этим курганом, возможно в назидание другим. Однако память о несчастной Мирине стерлась, остался лишь холм, да и тот смертные называют отчего-то Ватиеей. Здесь, под этим холмом, и расположились войска троянцев; отсюда Арей, как из ложи театра, мог наблюдать за всеми перипетиями разворачивающегося действа.
Пока что на самом деле все напоминало спектакль; и даже не спектакль, а обстановку в зале перед началом музыкальной премьеры, когда партер уже полон, слышны звуки настраиваемых инструментов, но свет все не гаснет, и возбужденные меломаны обмениваются мнениями по поводу творческого кредо композитора и возможностей исполнительского состава, а другие – с искусной печатью равнодушия на лице – листают программки и рассматривают туалеты порхающих в проходах щеголей. Вот так же и воины обеих армий, усевшись на траве, положив рядом оружие, метали по сторонам горящие взгляды, перебрасывались короткими специфическими фразами, со знанием дела оценивая оружие и физические данные сидящих напротив, прикидывая их шансы в предстоящей схватке.
Тем временем тот красавчик, похоже, выбрал себе достойного противника. По виду это был отличный боец с прекрасно развитой мускулатурой и точными скупыми движениями, в которых чувствовалась великолепная координация и недюжинная сила. Арей, знавший толк в единоборствах, понял, что красавчику несдобровать.
Свирепо глянув в глаза друг другу, воины отошли к своим дружинам, чтобы подготовиться к поединку. Скинув легкое облачение лучников, они надели медные латы, вооружились тяжелыми копьями и щитами, водрузили на голову сверкающие шлемы с гребнями из конской гривы.
Жребий, конечно, оказался благосклонным к красавчику. Ему выпало начинать. Потрясая пикой, примериваясь так и эдак, делая пробные выпады, он тщательно целил в грудь противника. В глазах его разгоралось пламя ненависти. Вдруг, резко откинувшись назад, далеко отбросив руку, он мощно переступил ногами и одновременно с натужным криком, вырвавшимся из груди, подался вперед и молниеносным движением руки послал вибрирующее, низко гудящее копье в щит противника.
Арей пренебрежительно сплюнул. Слишком много внешнего эффекта и мало эффективности. В заключительной фазе броска «недожим». Слабо использован момент вращения плечевого пояса. В общем, бросок посредственный, естественно и результат нулевой: оставив на медной поверхности щита глубокую вмятину, мгновенно обессилев, копье упало к ногам чуть покачнувшегося воина. Теперь наступала его очередь…
Удар был настолько силен, что копье пронзило щит насквозь и прошило хитон между ног красавчика. Он отпрянул, побледнел и, выпустив щит, ощупал пах, вероятно для того, чтобы удостовериться, что пострадал только хитон. Тот, второй, воспользовался его растерянностью и что было силы огрел беднягу по шлему. Вот это был удар! Меч только сверкнул в воздухе и, будто не коснувшись шлема, разлетелся на куски. Раздался многоголосый крик – тысячи глоток одновременно издали вопль торжества и отчаяния. Красавчик не пошелохнулся, надо отдать должное его стойкости, однако, безусловно, он был ошеломлен, что и использовал его напористый противник. Ухватившись за конскую гриву шлема, он рванул за нее, повалил красавчика наземь и не долго думая поволок того к своим ликующим товарищам. Положение красавчика было незавидным. Ремень шлема врезался в шею, затрудняя дыхание. Он в кровь расцарапал кожу, пытаясь ухватиться за подвязь; беспорядочно бил в землю ногами, стараясь уменьшить натяжение ремня, но напрасно: полузадушенный, он быстро терял силы, и только хриплые стоны, в которых с трудом угадывались слова страшных проклятий, слетали с его синеющих губ… И тут ему снова повезло. Воловий ремень вдруг лопнул, противник потерял равновесие и, сделав несколько спотыкающихся шагов, упал, загремев освободившимся шлемом, как пустым ведром. Он мгновенно вскочил на ноги, зло рассмеялся и, далеко зашвырнув шлем, кинулся с копьем наперевес к тяжело поднимающемуся красавчику. Тут бы ему и конец пришел – у бедняги уже не было сил защищаться; выпучив глаза, следил он за неотвратимо приближающимся остро отточенным медным наконечником копья и ничего больше (кроме усталости, страха и покорности судьбе) нельзя было прочесть на его осунувшемся лице; из уголка безвольно приоткрытого рта протянулась к земле кровавая нить слюны, и капли пота, а может слез, сбегали по впалым щекам и падали в густую траву, – тут бы ему и конец пришел, однако воздух вокруг, дрогнув, вдруг слегка потемнел, потерял прозрачность, стал видимым и, заклубившись черным дымом, скрыл поверженного воина сгустившимся из ничего мрачным непроницаемым облаком.
Кто бы это мог быть? – подумал Арей. Ему стало ясно, что необыкновенное везение красавчика: копье, просвистевшее между ног и не причинившее ему вреда; разящий меч, разлетевшийся над его головой; наконец, вовремя лопнувший воловий ремень – все это дело рук кого-то из бессмертных, и лучшим доказательством того служило защитное энергетическое облако, исчезнувшее только что вместе с красавчиком в своих глубинах. Это не могла быть Афина; она не переносила неудачников, а потому ни за что не связалась бы с беднягой-воином, потерпевшим сокрушительное поражение, – ее увлекали триумфаторы. Не могла это быть и Гера. Арей знал, что она, бывало, спускалась вниз в поисках загулявшего мужа, но ни один умирающий в муках воин, ни целая армия, погибающая в жестокой битве, не заставили бы ее покинуть ОЛИМП – настолько она боялась всевозможной заразы, столь распространенной на Земле. Он понял, что ему все равно не догадаться, сколько бы он ни ломал над этим голову. Слишком долго он не был на ОЛИМПе, чтобы отсюда, снизу, разобраться в тонкостях интриг, плетущихся в его заоблачных высотах.
И вдруг оттуда, из горних высей, шипя, сияя, разбрызгивая ослепительные искры, стремительно опустилась звезда. Оба войска при этом издали оглушительный крик. Всем было ясно, что это знамение не из добрых. Согласен с этим был и Арей. Он понимал, что Афина ни за что не стала бы так торопиться, не стала бы так форсировать двигатель при посадке, если б на ОЛИМПе было принято решение о перемирии. Он озабоченно покачал головой. Теперь могли последовать любые неожиданности.
Точно так же повели себя и войска – они настороженно притихли, готовые выполнить любую команду своих предводителей. И в этой тишине вдруг отчетливо загудела прянувшая тетива и запела, приближаясь к одним и отдаляясь от других, нацеленная твердой рукой стрела. Она нашла свою жертву в рядах данайцев, но кто был этот несчастный, Арей не видел; он услышал только, как взорвались возмущением тысячи луженых глоток и тысячи медных орудий убийства взметнулись в воздух, требуя таким образом отмщения.
А затем рати сошлись. Лязгнули, ударившись друг о друга, мечи; глухо загремели щиты, весело зазвенели стрелы. Журча, полилась кровь. Ржали кони; хрипели и стонали люди. Раненые падали в траву; они припадали щекой к земле, как дети, в поисках защиты жмущиеся к теплому, мягкому, дарующему жизнь животу матери. Но она не в состоянии была ни защитить их, ни снова подарить жизнь умирающим. И они испускали дух один за другим – кто сразу, будто крайне усталый, мгновенно погружаясь в тяжелый сон; кто, корчась, словно терзаемый жестоким кошмаром. И не было в этой битве ни жалости, ни пощады… Вот один из данаев, с хохотом мчась на колеснице, направил удар своего копья прямо в лицо противника. Копье пробило бляху шлема и вошло глубоко в голову; бедняга замертво рухнул на землю, а к нему кинулся богато одетый воин из данаев, схватил за ноги, поволок в сторону, из-под града стрел, и, укрывшись щитом, начал торопливо срывать с него окровавленные доспехи. Он, однако, слишком увлекся. Мародера настиг дротик, вонзившийся ему в незащищенный бок. Два – теперь – бездыханных, богато облаченных тела, лежащих по соседству, привлекли внимание десятка воинов победнее с той и другой стороны. С волчьей яростью сцепились они в визжащий, колючий, изрыгающий проклятья клубок, и никому не суждено было вырваться из его смертоносных объятий… Вот камень, пущенный меткой рукой, угодил в ногу юноше из данаев. Камень размозжил кость, перебил артерию; сраженный шоком, парнишка упал. Он тут же пришел в себя, попытался найти щит, но было поздно: безжалостное копье пронзило живот, из-под прорванного хитона вывалились наружу окровавленные внутренности, а слабеющие руки обхватили мучившее его древко, будто надеясь таким образом удержать свое тело на краю внезапно разверзшейся бездонной пропасти. Но и здесь убийца, по виду фракиец из защитников Илиона, торжествовал недолго. Откуда-то прилетела пика и вонзилась ему в грудь чуть выше правого соска. Он захрипел, зашатался, но все не падал, только медленно поворачивался вокруг, словно оглядываясь в поисках свободного места. Нетерпеливый, разгоряченный боем, к нему подбежал хозяин пики. Он вырвал ее, и сразу из раны пузырясь хлынула кровь. Судя по всему, у фракийца было пробито легкое. Этого, однако, воину с пикой показалось мало; он выхватил меч и вспорол фракийцу живот… Арей в смятении закрыл глаза. Рука его сама скользнула к левому бедру, но наткнулась на пустые ножны. Бессильно скрипнув зубами, он кинулся вниз по склону – сражение клокотало у самого подножья холма, – ворвался в толчею, выхватил меч у раненого, медленно оседающего в пыль, взмахнул им… и вдруг увидел перед собой разгневанное, тронутое жаром битвы лицо Афины.
– Остановись, Арей! – крикнула она.
– Прочь! В сторону! – прорычал он, не опуская меч.
Красивые губы ее тронула презрительная усмешка:
– Ты забываешься, Арей. Ты так долго не заглядывал на ОЛИМП, что, наверно, забыл, кто я?
Арей швырнул меч на землю и демонстративно отряхнул руки. Он вовремя вспомнил, что в разговоре с Афиной ни в коем случае нельзя горячиться. Она только этого и ждет: пользуясь возбуждением собеседника, когда ясность рассудка изменяет ему, коварная богиня с помощью своей изощренной логики выставляет его в дураках, а потом, нажаловавшись отцу, добивается еще, чтобы у нее просили прощения.
– А, это ты, сестрица. – Он окинул ее насмешливым взглядом. – Тебя и в самом деле не узнать. Ты что-то так раскраснелась…
Это было ее слабое место. Афина всегда кичилась аристократической бледностью своего лица, хотя, говорили, что она добивается нужного эффекта с помощью пудры, которую под покровом ночи добывает в будуарах микенских красавиц.
– Ну вот что, – Афина закусила губу. Безусловно, ее покоробила нарочитая фамильярность Арея, но все же она несколько убавила тон: – Ну вот что, не пристало нам, бессмертным, проявлять низменные инстинкты, достойные лишь этих полудиких людей. Ты, Арей, совсем не бережешь себя, слишком много времени проводишь среди них. Так немудрено чем-нибудь заразиться… – она брезгливо повела носом. – И потом, ты усваиваешь их отвратительные манеры. Вот и за меч уже хватаешься чуть что – совсем как они. Впрочем, я рада тебя видеть, давно ты здесь? – Заботливым материнским жестом она стряхнула что-то с его плеча.
Желает знать, не видел ли он, что и она, Афина, подвержена проявлению «низменных инстинктов», понял Арей.
– Да нет, только что приземлился, – он махнул в сторону могилы Мирины. – Пролетал – а тут такое творится… Я, конечно, не удержался… – потупил голову Арей.
– Ах, Арей, Арей, ты неисправим, – ласково пожурила его сестра. Она взяла его под руку и повлекла куда-то сквозь битву. Колесницы, вызванные ей, тихонько катились сзади. – Не забывай, прежде всего – ты наблюдатель… Наблюдать и запоминать факты – вот твое дело. А уж вмешиваться в события позволительно только Дию…
– Что же тогда здесь делаешь ты? – не удержался Арей.
– Я исполняю его волю, – ответила Афина, небрежно, как густую траву, раздвигая перед собой бушующие толпы людей. – Учти, Дий тобой недоволен. Мне это доподлинно известно. Откуда-то он узнал, что люди называют тебя богом войны, представляешь? Говорят, мол, где появляется Арей, там начинается битва. Тебя все боятся. Что ты на это скажешь?
Арей негромко выругался от досады.
– Что ты сказал? – не поняла Афина.
– Я говорю, что как раз наоборот: я появляюсь там, где начинается битва. И в этом нет ничего странного. Ведь мое дело – изучать историю людей. Я не виноват, что их история – это сплошные войны.
Они остановились на возвышенном берегу Скамандра. Здесь было значительно тише. Основные события сражения разворачивались в отдалении.
– Как бы то ни было, – вздохнула Афина, – держись от битвы подальше. Учти, я желаю тебе только добра. Надеюсь, ты в этом не сомневаешься?
Нет, не сомневается, заверил ее Арей, и она, очаровательно улыбнувшись ему напоследок, ласково потрепав по плечу, озабоченно гудящей пчелкой улетела прочь.
Арей, вздохнув, сел на камень. Битва продолжалась.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Битва продолжалась и, словно притягиваемая Ареем, начала постепенно смещаться в его сторону. Из пыльных облаков, из мятущейся людской массы вылетали колесницы, за ними, под тучами стрел, матово взблескивая щитами, огненно вспыхивая доспехами, выползали колонны воинов; они схлестывались, переплетались узлами, рвались на части и, яростно противоборствуя друг другу, снова исчезали в облаках пыли, откуда в скором времени опять вылетали колесницы и выползали сильно поредевшие колонны воинов, – так эта звенящая, громыхающая кутерьма приближалась к Арею.
Скоро его внимание привлек к себе воин из числа данаев. Как Арей, казалось, притягивал к себе битву, так и этот могучий боец притягивал к себе воинов противника. Он сражался пешим, желающие сразиться с ним волнами накатывались на него и, будто разбившись о скалистый утес, смиренные, обессиленные бежали прочь. Это был великолепный образец человеческой расы. Ни ростом, ни физической силой он, пожалуй, не уступал бессмертным. Зато большинство бессмертных наверняка уступило бы ему в бесстрашии и отваге.
В конце концов пыл наступающих иссяк. Воин оказался в центре круга, границы которого отваживались пересекать лишь стрелы и дротики. Да и тех было немного, ибо, казалось, выдохлись, подустали и данаи, и троянцы. Тут бы им и закончить свою распрю, хотя бы отдохнуть до утра, но вдруг в свободное пространство круга вылетела колесница. Колеса ее вращались так быстро, что обитые медью спицы слились в сплошной сияющий диск. В кузове находилось двое; один управлял колесницей, другой целил копьем в прикрывшегося щитом воина.
Мощь руки, метнувшей копье, сложилась со скоростью колесницы. Копье насквозь пробило щит и ударилось о латы воина. Сам он, однако, остался невредим. Отшвырнув ненужный теперь щит, он мгновенно послал свое копье навстречу колеснице. И снова скорость копья сложилась со скоростью колесницы. Воин, метнувший первым, еще не успел и распрямиться; копье пронзило ему голову возле носа, отсекло язык и вышло под подбородком. Загремев латами, он рухнул на землю.
Ликующие данаи кинулись к своему товарищу. Троянцы же словно окаменели. Лишь тот, оставшийся в колеснице, рвал вожжи, стараясь быстрее развернуться, чтобы опередить врагов, спешивших к поверженному воину. Он выскочил на ходу и, яростный, грозный, скорбный, остановился у неподвижного тела, готовый защищать его даже после смерти.
Данаи не заставили долго ждать. Подталкивая друг друга, с криком и бранью они кинулись на троянца, облепили его со всех сторон, но тот устоял. Несколько человек с визгом откатились и замерли, остальные в беспорядке отступили. Тут пришли в себя и другие троянцы; немного поколебавшись, они бросились на помощь товарищу. Вдруг просвистел камень и ударил сражавшегося воина в бедро. Подлый удар! Троянец зашатался, упал на колено, выпустил копье; голова его склонилась вниз, могучая рука уперлась в землю, будто пытаясь удержать темную громаду, неотвратимо надвигающуюся на него. Однако другая рука – тонкая и нежная – вовремя остановила ее.
Облако, в котором появилась Афродита[25 - Греческая богиня любви и красоты.], было таким прозрачным, что Арей не сразу и рассмотрел его. Сначала он увидел ее хрупкую фигуру, закутанную в длинный плащ, и только потом обнаружил облако, заметное лишь по незначительному дрожанию воздуха, искажавшему пространство позади него. Это значило, что энергии у нее слишком мало, что облако способно было лишь перенести легкое тело, но предохранить от разящих ударов копий и стрел – навряд ли. К счастью, она догадалась укрыться плащом – он был тонкий, но для холодного оружия непробиваемый. «Хорошо хоть так», – почувствовав, что у него мгновенно пересохло во рту, подумал Арей. Хорошо хоть так, а то ведь с ее беспечностью она могла опуститься на Землю в пеплосе[26 - Греческая женская одежда, заколотая на плечах, справа открытая.] или модной короткой тунике, как это делает Артемида[27 - Греческая богиня охоты, лесов и гор.]. Но ведь та в случае чего может постоять за себя. Стрелы же Афродиты, насколько понимал Арей, предназначались вовсе не для самозащиты. «Черт бы побрал этих красавиц с их легкомыслием! Они, кажется, думают, что ристалище – это наиболее подходящее место для демонстрации моделей одежды», – неожиданно разозлился Арей. Взволнованный, он поднялся со своего камня, рука его снова скользнула к левому бедру и снова наткнулась лишь на пустые ножны… Он выругался и, чуть успокоившись, опустился на камень. Собственное волнение было непонятно ему. Ну кто для него эта девчонка? Они еле знакомы, да и видел-то он ее всего несколько раз, и встречи эти были малоприятны как для него, так и для нее наверно.
Афродита, безусловно, заметила Арея, но, занятая своим делом, никак не дала ему это понять. Она склонилась над воином, осторожно сняла с него шлем (видимо, боялась, что громоздкий головной убор поранит ее) и с головой накрыла его своим плащом. Арей заметил только, что голова эта была покрыта такими же золотыми вьющимися волосами, как и прелестная головка Афродиты. Этот цвет редко встречался среди бессмертных, а уж среди людей Арей увидел его впервые.
Вокруг Афродиты между тем творилось что-то необъяснимое. Воины обеих армий замерли, словно забыли, зачем они здесь собрались; их горящие от восхищения взоры были обращены к Афродите. Казалось, они вот-вот кинут свое оружие и начнут собирать цветы по берегам Скамандра, чтобы возложить их у ног юной богини. «Что с ними? Чем она околдовала их?» – недоумевал Арей. И вдруг понял: они любуются ее красотой.
Слов нет, Афродита была хороша, но ведь и на Земле попадались прехорошенькие женщины – Астиоха[28 - Подруга Арея, мать Аскалафа, их сына, одного из претендентов на руку Елены, погибшего под Троей.], например. Кстати говоря, призрачная, быстро пролетающая красота земных женщин возбуждала Арея гораздо больше, чем нетленная красота богинь. С землянками всегда было как в последний раз: к следующей встрече девушка могла превратиться в старуху или просто растолстеть, подурнеть – короче, измениться до неузнаваемости, – и это сознание дарило дополнительное наслаждение, доставляло особую остроту ощущений; в общем, земные женщины никогда не приедались, любой бессмертный с удовольствием «грешил» с ними. Нет, с физиологией и у богинь было все в порядке, они были даже более искушенными в любви, но как раз эта искушенность и заставляла думать о том, что в отношениях с ними не хватает чего-то существенного, что искусственно подменяется специальными навыками на ложе и специфическим поведением вне его. Их немеркнущая красота дарила успокоение, и зачастую благая мысль «а куда она от меня денется, как-нибудь в другой раз» сводила на нет все ухищрения похотливой богини. Вот и получается, с немалой досадой подумал как-то Арей, что земных женщин, несмотря на краткость их существования, приходится брать долгой осадой, хитростью и чуть ли не силой, а бессмертные богини второпях, пользуясь случаем и моментом, чуть ли не силой берут тебя.
Люди, однако, похоже было на то, относились к божественной красоте иначе. Они и не думали рассматривать ее в качестве источника вожделения. Зачем же тогда красота, недоумевал Арей. И вдруг вспомнил себя на вершине, свою отрешенность, задумчивость, порожденную ей, и мысли – множество новых мыслей, – что тихо, незаметно являлись в голове. «А кто ее знает, – неожиданно подумал он, – может, эта девчонка сумеет добиться того, о чем мне толковал Прометей?» Он подумал так и усмехнулся своей же наивности: эта девчонка – и титан[29 - Титаны – дети Урана, предка богов, бога неба, и Геи, праматери и прабожества, богини Земли. Прометей был сыном титана Япета.] Прометей, как можно их сравнивать? Какая нелепица!
И тут, будто специально для того, чтобы отнять нелепую надежду, только что появившуюся у Арея, показался воин, недавно привлекший его внимание своей отвагой. Он без труда пробился сквозь кольцо людей и с копьем наперевес кинулся вслед за Афродитой. Она почувствовала его спиной, услышала опасность, оглянулась, в ее глазах мелькнул испуг, и она инстинктивно, будто таким образом можно было остановить гиганта с копьем, выбросила вперед руку. Как ни странно, Афродита почти добилась своего, воин притормозил, но поздно. Копье задело руку у кисти, из раны бурно полился ихор[30 - Кровь богов.].
Арей вскочил, врезался в толпу, расшвырял десяток людей… и потерял Афродиту из поля зрения. Пришлось вернуться назад, к Скамандру, но и отсюда он уже не видел ее. Битва разгорелась с новой силой, люди дрались исступленно, яростно, будто устыдившись своего недавнего замешательства, словно наверстывая упущенное во время досадной заминки, – где уж тут рассмотреть тонкую девичью фигуру? Арей в отчаянии прокручивал диапазон за диапазоном, натыкаясь в эфире на кого угодно: на Афину, на Феба[31 - (Лучезарный) прозвище Аполлона, греческого бога солнечного света.], на Ириду (полигон отчего-то так и кишел бессмертными) – но только не на Афродиту… Он проклинал все на свете: науку, Центр, Лабораторию – а больше всего – Дия, допустившего к нелегкой работе на полигоне неопытную девчонку-практикантку, которой самое место за столиком кондитерской, но уж никак не в самой горячей точке Земли, где и Арей порой чувствовал себя неуютно.
И вдруг она ответила ему.
– Я здесь, Арей, – тихо сказала она и коснулась его плеча рукой.
Ей трудно было стоять, слишком велика была потеря ихора; прикусив губу от боли, заметно побледнев лицом, прижав к груди раненую руку, она оперлась другой о плечо склонившегося над передатчиком Арея.
Он готов был расцеловать Афродиту от радости, что она наконец появилась, что она жива и что стоит рядом, доверчиво положив руку ему на плечо, однако он давно усвоил, что здесь, на полигоне, не стоит поддаваться порывам, что здесь это может плохо кончиться, а потому, окинув ее невозмутимым взглядом, сухо сказал:
– Покажи-ка руку.
Хмуро осмотрев рану, он ввел ампулу сыворотки и наложил бактерицидную повязку. Афродита слабо улыбнулась:
– Спасибо, Арей. Не знаю, что бы я без тебя делала… А мне говорили, будто ты груб и неприветлив.
Арей все еще держал ее руку.
– Так оно и есть, – сказал он. – Так оно и есть. Здесь не пансионат, не кафе-мороженое; здесь полигон, где живут и умирают. И все по-настоящему, никаких шуток. Беспечность и легкомыслие здесь неуместны. Понятно?… Задрать бы кое-кому пеплос, да отшлепать как следует, – хмыкнул он.
– Я давно уже не практикантка, чтобы объяснять мне такие вещи! – Гневно вспыхнув, Афродита выдернула руку. Резкое движение, видимо, причинило ей сильную боль. Она снова побледнела, зашаталась и упала бы, если б Арей не подхватил ее на руки. Кулачок Афродиты протестующе уперся ему в грудь: – Пус-ти, – сдавленно прошептала она.
– Ну-ну, спокойнее, – совсем уже ласково усмехнулся Арей.
Он отнес ее к колеснице, осторожно опустил на сиденье, пристегнул ремнем. Потом оглянулся назад, на шум битвы.
– Вот что, полетишь одна. Лучше на автопилоте. Он запрограммирован прямо на ангар.
Афродита удивленно посмотрела на него.
– А как же ты? – В голосе ее послышалась озабоченность.
– Мне тут нужно поболтать с одним человеком.
– Я тебя подожду, – решительно заявила Афродита.
– Слушай, детка, делай что тебе говорят! – разозлился Арей. И заметив, как потемнели от обиды ее глаза (умением мгновенно обижаться она здорово походила на землянок), гораздо мягче добавил: – Тебе нужно срочно показаться Пеану[32 - Врач олимпийских богов.]. Здесь опасна любая царапина. Это ведь полигон. Тут обычная заноза вызывает гангрену. Понимаешь? И прощай тогда рука или нога… Поверь, я многое повидал здесь.
– Да-а-а? – Афродита испуганно округлила глаза. Перспектива, обрисованная Ареем, явно не устраивала ее.
– Да-да, – не сдержавшись, ухмыльнулся Арей. Афродита медленно покраснела. Он просто решил избавиться от нее, поняла она.
– Побеспокойся-ка лучше о себе! – запустив двигатель, посоветовала раздраженная богиня.
* * *
Прежде всего, тут следует навести порядок, иначе в этой сутолоке его не сыщешь, подумал Арей.
Раздавая удары руками и ногами, подавая команды зычным голосом, ему удалось построить войска троян в подобие цепи. Порядок бьет класс – фаланги данаев начали медленно отступать в сторону лагеря, за высокой земляной насыпью которого они, вероятно, намеревались укрыться. Арей, безоружный, шагал впереди; вид его, как всегда, действовал устрашающе, желающих сразиться с ним не находилось. На это он и рассчитывал. Арей понимал, что если кто и отважится вступить с ним в единоборство, то лишь тот воин, встречи с которым он искал. Опытный боец, тот непременно должен был определить, откуда исходит опасность для войск данаев и, будучи храбрецом каких мало, попытаться устранить ее.
Так оно и случилось. Скоро он увидел колесницу, во весь опор мчащуюся вдоль цепи троян, щедро осыпавших ее копьями и стрелами. Они, однако, не причиняли заметного вреда ни коням, ни воину, стоящему в колеснице, – это был он, тот самый человек, которого искал Арей. Колесница, казалось, была неуправляемой; по крайней мере, воин не держал вожжи в руках, но при этом – странно! – они не лежали на днище, а были натянуты, будто их раздувало мощным потоком встречного воздуха. Подозрения Арея сменились уверенностью. Однако уверенность нуждается в проверке для того, чтобы стать истиной (хоть истина превыше всего, – лишь проверка возносит ее на пьедестал).
Арей не глядя поймал копье, со свистом пролетавшее рядом, и, лишь колесница приблизилась на достаточное расстояние, метнул его, целя в напряженно вытянутую шею скачущей лошади. Он уверен был в правильности прицела и твердости своей руки, однако копье, будто скользнув по невидимой поверхности, свернуло в сторону и упало далеко от колесницы. И тогда воин в свою очередь поднял руку с копьем. Арей почувствовал, как внутри у него что-то сжалось.
– Стой! Кто ты?! – что есть силы крикнул он.
Его страшный окрик, от которого как подкошенные повалились окружающие Арея троянцы, подействовал, как он рассчитывал, и на лошадей. Они остановились, прядая ушами, тревожно встряхивая головой, роняя со злых губ белые хлопья пены.
– Кто ты? – нормальным уже голосом повторил свой вопрос Арей.
– Диомед[33 - Царь Аргоса, один из храбрейших героев Троянской войны.], сын Тидея – так ты можешь меня называть! – горделиво ответил воин.
Лицо его раскраснелось, в глазах полыхал огонь безумия. Похоже на состояние аффекта, заключил Арей. Слишком близко он его подпустил, уж больно грозным оружием выглядит копье в его могучей, решительно отведенной назад для сокрушающего удара руке. Но кто вложил копье в эту руку?
– Ты, парень, опусти копье-то. Или не видишь, кто перед тобой? – как можно спокойнее сказал Арей.
Воин упрямо мотнул головой.
– Ты разве не знаешь, что бывает с теми, кто осмеливается поднять руку на бессмертных?
Рука воина дрогнула, но не опустилась.
– Я не боюсь смерти, – хрипло ответил он. – Она настигнет меня так или иначе. Пусть бессмертные боятся ее. И ты, Арей, в первую очередь. Ты больше всех заслуживаешь смерти.
– Не тебе судить о делах бессмертных. Скажи лучше, кто стоит за твоей спиной. Кто управляет твоей колесницей?
– Ты разве ослеп, Арей? – осклабился воин. – Каждый имеющий глаза скажет, что за моей спиной никого нет. А колесницей моей, как, впрочем, и всеми колесницами мира и всем, что есть только на этом свете, управляет великий Зевс. Тебе должно быть это известно лучше, чем мне, Арей.
– Ты дерзок и глуп, – засмеялся Арей, не выпуская из вида наконечник копья, мрачно поблескивающий в нескольких метрах от него. – Ты дерзок и глуп, но я прощаю тебе и то и другое, поскольку с твоей помощью я узнал все, что хотел. – Он намеренно провоцировал парня, потому что лишь таким способом мог постичь истину. Он знал, что истина стоит дорого, но в данном случае цена его не интересовала. Так или иначе, он должен был оплатить ее. – Ну вот, а теперь бросай свое копье; бросай скорее, не дрейфь, ибо если ты к тому же еще и трус и не сможешь убить меня, то участи твоей не позавидуешь. Муки Аида[34 - Владыка подземного царства и само царство мертвых.]
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/anatoliy-rubcov/v-pote-lica-svoego-bogi/) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Примечания
1
Древнегреческий историк (между 490 и 480 – около 425 до н. э.), прозванный «отцом истории».
2
Здесь: Персидский залив. Наше море – Средиземное море.
3
Имеется в виду арамейское переселение народов (ок. 1400–1200 гг. до н. э.) из восточной Аравии в северную Сирию. Арамеи основали там города, упоминаемые в Библии.
4
В шахтовых микенских (Аргос) гробницах (XVII в. до н. э.) найдены золотые украшения, алебастровые сосуды и страусовые яйца. Упомянутые Геродотом торговые сношения могли существовать уже во второй половине II тысячелетия до н. э.
5
Древнее грузинское государство. Регион в современной Грузии.
6
Геродот «История». Книга 1 «Клио».
7
Другая транскрипция имени греческого бога войны Ареса.
8
Горная цепь (ныне Кяздаг, Турция) на северо-западном побережье Малой Азии южнее Трои. Очень лесиста и богата источниками; высота до 1750 м.
9
Высота Олимпа 2918 м.
10
Отдельная лаборатория исследования механизмов прогресса.
11
Напиток бессмертных.
12
Одно из имен верховного бога греков, Зевса.
13
Крылатая вестница богов, сходящая на землю по радуге.
14
Царица богов, супруга Зевса, покровительница брака, супружеской любви, женщин, рожениц.
15
Греческие богини судьбы: Клото – прядет жизненную нить; Лахесис определяет участь человека; Атропос перерезает жизненную нить.
16
Греческий бог огня и кузнечного ремесла.
17
Вечно девственная богиня мудрости и знания, защитница городов, непобедимая воительница, любимая дочь Зевса.
18
Вещий сын титана Япета и нимфы Климены. Научил людей пользоваться огнем, различным ремеслам и искусствам. По некоторым легендам – создал людей, вылепив их из глины и вдохнув в них жизнь.
19
Река, берущая начало в горах Иды, протекающая в долине Троады вблизи Трои.
20
Древнегреческое название Дарданелл.
21
(или ахейцы). Название греков в «Илиаде» Гомера, описывающей Троянскую войну (начало ХІІ в. до н. э.).
22
Область на юго-востоке Балканского полуострова.
23
Щит или нагрудный доспех из шкуры животного с устрашающим изображением чудовища.
24
Второе название Трои у Гомера. Названия связаны с именами троянского владыки Троя и его сына Ила.
25
Греческая богиня любви и красоты.
26
Греческая женская одежда, заколотая на плечах, справа открытая.
27
Греческая богиня охоты, лесов и гор.
28
Подруга Арея, мать Аскалафа, их сына, одного из претендентов на руку Елены, погибшего под Троей.
29
Титаны – дети Урана, предка богов, бога неба, и Геи, праматери и прабожества, богини Земли. Прометей был сыном титана Япета.
30
Кровь богов.
31
(Лучезарный) прозвище Аполлона, греческого бога солнечного света.
32
Врач олимпийских богов.
33
Царь Аргоса, один из храбрейших героев Троянской войны.
34
Владыка подземного царства и само царство мертвых.