В стольном граде Киеве
Андрей Прохоренко
Иван Глемба
Илья из Муромы #1
Приключенческая историческая повесть «В стольном граде Киеве» является вторым произведением из серии «Илья из Муромы», написанным на основе записок богатыря Ильи из Муромы. Победа Ильи на турнире богатырей в Чернигове открывает ему и его наставникам дорогу в стольный град Киев. Имея приглашение князя Владимира, Илья вместе с волхвом-радетелем Кудесом и его помощниками прибывает в Киев не с пустыми руками, а с главарями разбойных отрядов, бесчинствующих на дорогах, ведущих в Киев, и на караванных путях. О приключениях Ильи в Киеве, об его участии в турнире богатырей, а также о Руси того времени и обо всем том, что происходило в ней, повесть «В стольном граде Киеве».
Иван Глемба, Андрей Прохоренко
В стольном граде Киеве
Предисловие
Знакомясь с записками Ильи из Муромы, больше известного в нашем времени, как Илья Муромец, так или иначе переносишься в эпоху, когда правление князя Владимира вступало в силу, ознаменовавшись рядом переломных для Руси событий. События эти во многом определили на столетия дальнейшую историю как земель Киевской Руси, так и обширных территорий, примыкающих к ним, к востоку, северу и западу.
На фоне событий, определяющих настоящее и будущее Руси, история самого Ильи выглядит некоторой мерой даже сказочно, учитывая тот факт, что, придя в Киев с друзьями, он, попадая в гущу событий, не теряется и подтверждает всякий раз на соревнованиях и в действиях свою силу. Именно сила и ее проявления служат для Ильи пропуском в мир киевской знати, в окружение князя, которое благоволит ему, несмотря на изменчивость характера Владимира.
Князь, входя в силу, забирая на себя бразды правления Русью, все отчетливее являет миру и русичам свое истинное лицо. Постепенно уходят в прошлое родовые порядки и законы, сменяемые жаждой к наживе, обогащением за счет остальных русичей, желанием во что бы то ни стало заставить служить себе, покоряться темной силе и делать то, что нужно князю и его ближайшему окружению.
Время перемен, которое возвещает своим правлением Владимир, меняет прежние устои, рождает конфликты и междоусобицу. Начинаются гонения на самую на то время просвещенную часть населения Руси – на волхвов-радетелей и всех тех, кто вместе с ними еще привержен родовым законам.
Стольный град, куда после победы в соревнованиях в Чернигове перебирается Илья, поначалу оглушает и даже утомляет его шумом, суетой, огромным скоплением народа. Илье во многом приходится меняться, отходить от прежней жизни, происходящей достаточно уединенно в черниговских лесах в волховском поселении Мурома.
Что еще смущает Илью, побуждая его все время оглядываться по сторонам, так это интриги, принятые при дворе князя Владимира. Илья, привыкший к размеренной жизни, к постоянному труду, вынужден во многом приспосабливаясь к новым условиям. Дело, которое он начал с друзьями и наставниками, все больше захватывает его, побуждая всякий раз находить нестандартные решения вопросов, раз за разом возникающие на новом месте.
Киев, что ни говори, точка сбора силы. Илья, обживаясь, все больше понимает значение стольного града, как и то, что не зря прибыл на берега Славуты. Все отчетливее видится ему собственное предназначение, все тверже становится Илья, сталкиваясь с повседневностью, закаляясь больше даже не в боях, когда ты сражаешься с противником лицом к лицу, а в закулисной борьбе. Изменения в Илье происходят очень быстро, даже стремительно, но сохраняет и еще больше приумножает он такие черты, как добродушие, дружелюбие, размеренность и, конечно же, силу. Илья для всех русичей является воплощением силы и ее непреодолимого действия.
Авторы только лишь приводят записки самого Ильи, в будущем волхва Светлана, написанные им под окончание жизненного пути, а жил реальный Илья почти сто двадцать лет, утверждая своим проживанием силу во всех ее проявлениях. Мысленные письмена, оставленные Ильей, мало подвержены течению времени. В них Русь и русичи, Илья называет их родичами, предстают перед нами в своем истинном облике. Слово Илье.
Дальняя дорога
Когда тебе уже далеко за сто лет, ты с невыразимой отчетливостью, глядя сквозь время, видишь свои юные и молодые годы. Тогда чувства, обуревающие тебя, иной раз противоречивы, ведь тот Илья, которым ты был в юности и молодости, а молодостью я считаю годы до пятидесяти лет, во многом не похож на меня сегодняшнего. Тем не менее, я, ныне уже седой мужчина, голову которого охватывает повязка, а волосы спадают на плечи, еще крепко держу в руках посох. Он с некоторого времени мой неизменный спутник. Меч я давно уже зачехлил, хотя приходилось им орудовать до шестидесяти пяти лет даже уже после того, как я стал, как и хотел еще с юношества, волхвом.
Именно этот факт позволяет мне сейчас описать минувшие события, отобразив в описании все то, что случилось со мной на протяжении жизни. Эти письмена, как я сейчас понимаю, самое ценное, что у меня есть, что может хотя бы отчасти прояснить для потомков реальное положение дел, сложившееся на Руси, ее действительную историю, а не то, что дойдет до потомков в извращенном и перекрученном виде.
Будущее, когда я изредка обращаю на него взор, видится мне в картинах, как единая матрица существования, в которую вписаны и включены все возможные варианты развития событий. Я, с высоты прожитых лет глядя на самые лучшие варианты для русичей и для всего мира, чаще всего не могу долго наблюдать открывающуюся перед моим взглядом картину. Подготовки недостаточно для того, чтобы видеть, во что превратились и продолжают превращаться потомки. Тем не менее, я пишу, оглядываясь на прожитую жизнь, историю своей жизни. Кто-то, если события сложатся так, как я даже и не предполагаю, да прочитает их, чтобы хотя бы в общих чертах узнать о том, что происходило на самом деле во времена княжения Владимира.
К ста двенадцати годам я уже заканчиваю рассказ. Мне осталось только лишь, временами прикасаясь к нему, уточнить сказанное, четче расставить акценты, кое-где дополнить описание событий, а кое-где убрать лишнее. Все-таки я, как вижу, привержен излишней детализации. Да, она необходима, но иной раз мешает восприятию событий в целом. Тут надо суметь на фоне событий, происходивших на Руси и за ее пределами, рассказать о своей жизни, больше, если говорить словами потомков, похожей на одно большое приключение. Чем дальше я живу, тем все отчетливее понимаю силу и правильность одного утверждения: каждый последующий год только лишь добавляет крепости, зоркости и ясности во взгляде сознания. В этом на самом деле и есть сила.
В молодые годы, когда ты без видимого труда легко гнешь подковы или приседаешь без счета с колодой на плечах, сила видится тебе больше величиной, позволяющей тебе производить те или иные движения без устали. Но такой взгляд на силу – только лишь ограничение, не позволяющее тебе увидать истинные смысл и суть такого явления. Что есть сила? Универсальная возможность, совершив ту или иную работу, решить задачу любой сложности. Есть сила – ты можешь все и даже больше. Нет силы – ты пуст, а твой удел – лишенное всякого смысла даже не существование, а прозябание. Сила во все времена моей жизни была ее смыслом. И этот смысл я по-настоящему начинаю видеть только лишь на склоне лет.
Русь без конца и края живет в моем сердце, несмотря на то, что слуги тьмы, а их число все увеличивается, понемногу прорастают здесь, укореняясь, неся даже не ложное знание, а тьму и муть, которая, вкрадываясь в умы и сердца под видом христианства, обессиливает русичей. Это тихое завоевание, которое осуществляют Византия, многочисленные тайные и явные ордена под ее эгидой – и есть самое худшее для потомков. Покорность, смирение и тьма, рядясь в одежды благодетели, уничтожают русичей эффективнее, чем меч и огонь. Потомкам русичей не повезет еще больше. Нашествие тьмы под маской Христа и христианства ширится все больше в мире. В будущем, как я вижу, это нашествие вообще примет размеры помешательства и эпидемии. Не будет свободных людей, не говоря уже о русичах.
Потомки будут внимать перекрученную историю, ссылаясь на не один раз подвергшиеся цензуре летописи и другие упоминания о прошлом, многие из которых писались только лишь для того, чтобы еще больше запутать потомков, введя их в заблуждение в отношении того, кем на самом деле были их предки. Ведь оставляли записки во многом люди непросвещенные или откровенно стоящие на определенных позициях, которые приемлют только лишь свою точку зрения, бывшие на самом деле скрытыми врагами Руси и населения, ее населявшего.
Я, приступая к продолжению повествования, всего лишь предлагаю потомкам дорогу в другой мир, когда Русь, жившая на огромных территориях по родовым законам, начала переиначиваться в результате насаждения чуждых русичам порядков. Тем не менее, запах и колорит той Руси, ее очарование мне все-таки удалось передать.
Что Русь? Только лишь имя князя, который пятьсот лет назад смог сплотить многочисленные племена антов и подтвердить очередной раз на огромных территориях родовые законы и порядки. Закон Божа был взят князем Русом за основу, как и закон Прави. Эти законы выполняются и сейчас, несмотря на устанавливающиеся византийские порядки, но уже меньшей мерой.
Итак, не буду утомлять потомков нравоучениями. Перейду к делу, обращая внимание людей, внимающих сказанному в моих письменах, на весну 986 года, когда я, как только подсохли дороги, унялась весенняя распутица, а реки и речушки начали входить в берега после паводка, отправился в стольный град Киев. Мне тогда шел тридцать второй год. Я, Кудес, Добродар и Свитень, откликнувшись на призыв князя Владимира, который приглашал после победы в соревнованиях в Чернигове меня и помощников в стольный град, готовились в путь-дорогу. Да только никто из нас, даже мои старшие товарищи, не знали, с чем мы столкнемся на месте, как и то, что в отношении нас будет предпринято. Ведь князь Владимир прекрасно знал, что я – ученик волхва, а Кудес, Добросвет и Свитень – мои учителя.
Година, перед тем, как мы отправились в стольный град, была тревожная. Тучи над Русью уже клубились, но гром пока еще не гремел. Владимир только лишь осваивался в роли полномочного владыки огромных территорий, которые жили давним укладом. Пока что даже повышенные сборы дани ничего не меняли, хоть и рождали в жителях глухое недовольство. Тем не менее, нечто схожее с раскатами грома уже звучало в воздухе. Пространство и время также изменялись. В них на Руси появлялось то, что на ней отродясь не было – темная сила и ее носители. Адепты многочисленных орденов, рядясь в смиренные робы святых отцов, постепенно наводняли Русь, жажда одного – богатства и положения, признания своей силы и покорности. Русичи, как им казалось, не были покорны должной мерой.
Великая держава, которой считали Византию ее представители, прибывающие на Русь, раздираемая противоречиями, содрогалась от внутренних распрей. Узурпаторы трона и ромеи, несогласные с положением дел, в ней сложившемся, с оружием в руках воевали против василевсов – истинных правителей Византии. Но, как ты себя не называй, а без воинов ты не победишь и не установишь нужную для тебя власть.
Да, Византия слабла в распрях, но ее представители, многочисленные адепты, видя, к чему идет дело, столбили места в других землях. Русь была для них одним из таких, можно сказать, обетованных мест. Сюда сходились проповедники и миссионеры, а еще больше любители наживы, искатели приключений и возможности разбогатеть за чужой счет.
Здесь многочисленная братия втиралась в доверие князю, воеводам и знатным людям, становилась купцами или имела процент дохода с торговли, все крепче прирастая к Киеву и его окрестностям, жаждала распространить свое влияние на обширные и по большей мере никем, кроме совета общин, не контролируемые территории. Ведь кто такой на самом деле был князь? Всего лишь ставленник общин – военный вождь, обязанный защищать родовища (небольшие поселения от десяти до семидесяти изб).
Князь ранее избирался вечем, и вече его могло снять с должности, что не один и не два раза бывало и не так давно. Прадеды еще помнили времена Олега, а некоторые долгожители и Аскольда, когда вече, пусть и в ограниченном виде, но все-таки решало многие вопросы. Тогда был закрыт ход на Русь горе-проповедникам – невеждам и слугам тьмы в своем большинстве, скрывающим свои лица под масками добродетели.
Только лишь Ольга, сделав так, что Игорь попал в ловушку и был убит древлянами, начала разворот Руси, но не к свету, а к кабале, которая все больше забрезжила на берегах Днепра. При Ольге хазарские ростовщики все больше обретали силу, по сути, едва не становясь действительными хозяевами Руси и Киева. Ведь, потомки, правило одно: кто платит и дает в долг – тот и заказывает музыку. Примерно так, как я вижу, вглядываясь в будущее, будут говорить в вашем времени, потомки.
Да, мне пришлось для того, чтобы быть понятным потомкам, немного изучить то, что будет в их мире принято. Ведь на самом деле нет будущего и прошлого. Есть одно единое существование на Земле, есть шкала, которая идет, не прерываясь, из давних времен, с тех пор, как люди примерно 11 800 лет назад от моего времени прибыли на кораблях-ковчегах в мир, омытый водой Потопа.
Я видел, как это происходило, наблюдал из своего времени за тем, что случилось с людьми, как они начинали с чистого листа свою жизнь и жизнь человечества, положив начало новой временной протяженности – новому циклу. Прошлый цикл, в котором жили атланты и элты, вырастившие новую расу – людей, сменился новыми временами. Мы все больше, по мере того, как время течет из прошлого в будущее, постепенно теряем то, что имели. Запас энергий расы тает, что выражается в уменьшении сроков жизни.
Первые люди, несмотря на войны и бедствия, жили до трехсот лет, иногда незначительно переходя этот рубеж. Волхвы, к которым я принадлежу, самые сильные и знающие из нашего числа, могут жить в силе в мое время только до ста пятидесяти лет. Это и так немало. К тому же нужно очень постараться, чтобы у тебя получилось столько прожить.
Так вышло, что я примерно знаю время, когда покину этот мир. Я могу жить и дольше, но не хочу, поэтому заранее планирую свой уход. В принципе, нет ничего сложного в том, чтобы, проведя некоторую практику, отделить тонкие оболочки и энергии личности от физического тела. Но это – бегство от себя и от проблем, когда ты можешь очень и очень многое сделать. Другое дело, когда в силу обветшания сдает, и резко, физическое тело. В таком случае исход неизбежен.
Моя проблема с некоторого времени – многочисленные ранения, которые я получил. Многие из них очень серьезные, такие, что не позволяют мне продлить срок жизни тогда, когда это необходимо. Ведь особая зоркость сознания приходит только лишь с годами, особенно, когда ты в силе переходишь порог в сто лет.
К весне 986 года я уже был женат на Росице, вместе с ней решил перейти на новое место жительства. С детьми мы пока решили не спешить, до того времени, пока не прояснится положение дел. Решение перейти из черниговских лесов в Киев далось мне нелегко. Я ведь на самом деле не хотел идти на призыв князя, несмотря на выигрыш в соревнованиях. Надоумил меня Кудес, намекнув, что не все же время сидеть в лесах и себя не показывать.
Несмотря на врожденную осторожность и сметливость и на то, что вот-вот должны были начаться гонения на волхвов, Кудес полагал, что в Киеве я и он принесем больше пользы Руси, чем среди северян. Предвидение Кудеса не обмануло его и нас. Вообще, без утайки скажу: если бы не Кудес, не Добросвет, не Кудияр – не было бы и меня. Я во многом выполнял их советы, хотя волхвы делали все для того, чтобы не руководить мной, никогда на моей памяти не давали прямых указаний по типу: делай то, пойди туда.
Да и зачем лишать людей самостоятельности, делать их зависимыми от себя? Нужды в этом, если ты не маг или не хочешь что-то получить за счет другого, попросту усесться ему на шею и паразитировать на его энергиях, нет. Магов на Руси в наши времена было мало. Волхвы, что ни говори, пока еще не давали возможности им расправить свои щупальца, охватить нитями путины рода и отдельных русичей.
Сразу уточню, что полян, северян, уличей, древлян я буду называть русичами и родичами, лишь в некоторых случаях буду указывать принадлежность кого-либо из них к тому или иному племени. Ведь все равно родовые законы в той или иной мере вынужден был соблюдать в мое время даже неугомонный новатор – князь Владимир. Даже он, видя происходящее, понимал, что рушить все и сразу не нужно только лишь потому, что крыша терема может упасть тебе на голову.
Поэтому Владимир, чем дальше шло дело, тем все больше учился действовать тоньше. Те его «шалости», когда он на глазах родителей изнасиловал Рогнеду, а потом убил родителей, отошли в прошлое. Князь стал понимать, что действовать необдуманно не стоит хотя бы потому, что это отлагается на твоем здоровье. Проклятие, которым наградила его Рогнеда, снять не удавалось, а Владимир, раздираемый тем, что ему хотелось женщину, а у него иногда просто не стоял, делал все для того, чтобы облегчить положение.
Немощь проходила. Владимир, стремясь наверстать упущенное, кидался на женщин, наверстывал, но всякий раз напасть начиналась вновь. Немощь подкрадывалась незаметно, утихомиривая князя. В такие годины он становился хмурым и неразговорчивым, всех от себя отсылал и предавался размышлениям. Именно тогда к нему являлись советники, которых Владимир, чаще всего в обществе Добрыни, выслушивал. Но непонятно было, что решит князь.
Добрыня, княжеский опекун, который к богатырю Добрыне Никитичу не имеет никакого отношения, разве что, как вошь к одежде, чаще всего тогда присутствовал рядом. Он на самом деле был почти полной мерой действительным правителем Руси до женитьбы князя на византийской принцессе Анне. Правили он и византийские советники. Владимир же только лишь выполнял указания. Правда, привнося в реализацию своим действием, что считал нужным.
Хотел ли князь изменить такое положение? До определенного времени – нет. Он попросту не потянул бы самостоятельное правление, нарубив дров. Осознавая эту правду, Владимир не сильно дергался, возмущался только лишь тогда, когда советы, ему даваемые, уж очень шли вразрез с тем, чего он хотел и желал. А желал князь одного до определенного времени – развлекаться так, как он хотел, и чтобы ему в этом никто не мешал. Поэтому основные дела от момента, когда Владимир прибыл в Киев и был убит Ярополк, вершили Добрыня и советники.
Добрыня, сын одного из богатейших хазарских ростовщиков, прижившихся в Киеве, первое имя которого было Рабий, дело свое знал. Будучи родным братом Малуши, он был допущен Ольгой ко всем секретам. Это лицо потомкам вообще не будет известно, но Рабий на самом деле во многом определил не только будущее Владимира, но и всей Руси, выступая этаким серым кардиналом при князе.
В летописях об этом не напишут. Придется мне прояснить некоторые особенности и превратности правления этого дуэта. Тем не менее, Добрыне-Рабию в дальнейшем не повезет, о чем расскажу чуть позже, когда подойдет время. Что ж, продолжу о себе.
Весна понемногу вступала в силу. Тобой овладевало, когда ты вдыхал свежий, теплеющий воздух, по мере того, как солнце нагревало землю, некое необычное раздольное чувство радости и удовлетворения. Надо было пахать и сеять. Время как раз подошло к моменту, когда необходимо было проявлять эти свои умения. Я помогал отцу, шел за плугом, выполняя привычную мужскую работу. Сердце радовалось. Пение птиц и солнечные лучи, такие ласковые и нежные, дарящие земле силу, пробуждающие в ней в свою очередь силу роста, наполняли меня силой и желанием эту силу проявить в труде. Кое-где уже проклюнувшиеся в почках листочки хотелось пожевать.
Картина окружающего соединилась во мне в одно единое целое. Я был счастлив и силен. Чего еще нужно? Дома, когда я возвращался с работы, меня встречали нежные руки и губы Росицы. Труд только лишь вдохновлял меня. Я не уставал. Тело, привычное к работе и нагрузкам любого вида, желало их. Излишне, конечно, я не перерабатывался, ожидая посланца от волхвов из Муромы. Шло время, а он все не появлялся.
«Наверное, – думал я. – Кудес дает мне возможность завершить пахоту. Отцу-то надо помочь».
В догадках своих я был прав только лишь наполовину. Мы бы отправились в стольный град раньше, но внезапно занемог Кудияр. Поэтому Кудес вынужденно провозился с ним. Я уже почти завершал пахоту, когда, наконец, явился посыльный. Мальчишка, ученик волхвов, весело смотрел на меня. Я ожидал из его рук грамоту, но на меня из его глаз так и брызгал смех.
– Кудес сказал, чтобы ты завтра пришел в Мурому.
– А зачем говорил?
– Что велено, я передал.
– Как он?
Мальчишка, его Велигом кликали, вздохнул и слегка нахмурился, размышляя, чтобы ответить.
– Кудияр занемог, – вырвалось у него. – Ему уже легче, но Кудес говорит, что облегчение обманчиво. Хворь давняя о себе дает знать.
Я вздохнул, уперев руки в боки, а мальчишка, глядя на меня, решился на вопрос:
– А что нужно, чтобы стать сильным, как ты?
– Думать, – после паузы, слегка поразмыслив, ответил я.
– Кудес также говорит, но другими словами. Все вы прямо не говорите, а правду скрываете.
– Так чего же ее скрывать, если ты не хочешь думать?
– Надо тренироваться, – шмыгнул носом Велиг. – А у меня силы нет без устали совершать движения, – признался он.
– Так у тебя все впереди. Я тебе покажу, что делать, – пообещал я, кладя руку на плечо Велига.
Его лицо сразу же засияло, хоть он скрывал, что рад от такого моего участия.
– Пора мне.
– Поешь, попьешь, а потом пойдешь. Или не хочешь уважить хозяев?
Велиг остался и с удовольствием отведал угощения. Было ему лет пятнадцать. Шустрый такой отрок был и смекалистый, только, как и я в детстве, думать не хотел и не видел для себя в этом необходимости.
Еще солнце на следующий день не обрело свою полную силу, возвестив день и встав в самой высокой точке своего хода, а я уже быстрым шагом преодолел расстояние от Десницы до Муромы. Кое-где, где лес не так густел, прерываясь полянами и порослью, я переходил на бег, по привычке на ходу выкидывая руки, обозначая ими удары, перепрыгивал лежащие деревья и ветки, иногда кувыркался. Переход я рассматривал кроме всего прочего, как возможность лишний раз потренироваться. Да и чего время зря терять? Погода – краше не придумаешь. Только лишь легкие тучки на небе. Солнце чаще всего являет свой лик, раздвигая редкие облака. Тихо. Ветра нет. Лес и все живое в нем живут своей жизнью. Ты слушаешь себя и ее, когда идешь, что наполняет твое сердце удовлетворением от такой жизни, скрытым смыслом, при котором ты не отживаешь, а приобретаешь, становишься другим существом, обретая полноту жизни и жизненных сил.
Кудес, когда я пришел в Мурому, как будто ждал меня. Взглянув на меня из-под густых, еле начинающих серебриться бровей, сказал:
– Ты вовремя. Поговорить надобно.
– Кудияру легче?
Кудес только лишь вздохнул.
– Оно-то так, да не совсем. Прежние раны вскрылись. Жизнь у Кудияра нелегкая была. Успел по свету постранствовать, в войнах поучаствовать, мечом помахать.
– Так подождем, пока окончательно не вылечится.
– Нам пора в дорогу. Князь ждать не будет. Послезавтра на рассвете выступаем. Мы с Добросветом и Свитенем в Десницу придем. От твоего дома и выступим. Росица пока, до лета, останется на месте. Так лучше и для нее, и для тебя будет. Надобно будет на новом месте осмотреться, а потом уже и жену звать.
Я вздохнул. Не нравилась мне такая резкая смена в жизни.
– А чего ты о князе вспомнил? С каких это пор мы на него ориентируемся?
– Надобно тебе будет силушку явить. Должен же князь увидеть, что не зря он молодца-удальца к себе призвал…
– Это ты на что намекаешь?
Кудес вздохнул.
– Если не поторопимся, князь куда-нибудь уйти может из Киева. Дел у него много.
– Я не красна девица, чтобы ему себя представлять и в глаза улыбаться.
– Как придешь, сразу соревнование будет. Владимир не упустит возможности тебя проверить, – признался Кудес. – И времени на подготовку не будет. Сходу действовать придется. Поэтому готовься по пути следования.
– Пожить спокойно не дадут.
– Ты сам, вылечившись и на ноги встав, выбрал себе такую жизнь. Хода назад нет, – уведомил Кудес. – И никто из нас не властен что-либо изменить. Ты поменял судьбу своими действиями, родился заново. Остается одно: подтверждать всякий раз свою силу, как право жить так, как нужно для того, чтобы сила в тебе крепла и ширилась. Отход от этого принципа для тебя и для всех нас – проигрыш. Так что не питай иллюзий. С тобой, запомни, будут считаться только лишь потому, что ты обладаешь силой. И это – главный аргумент. Иных нет и не будет. Уяснить тебе нужно эту непреложную для тебя истину. Но хуже всего то, что не ты мне это говоришь, а я тебе. Не думаешь ты. Не привык, а сила, между прочим, в осмыслении того, что и как ты делаешь, в совершенствовании себя в подобных действиях. Это ты пока бодро руками машешь и прыгаешь. Только это – даже не половина успеха.
Волхв, сказав, как для себя, непривычно много, сразу замолчал. Меня, конечно, смущало расставание с Росицей, но я понимал, что Кудес зря на ветер слов не бросает. Подобное решение по ряду причин было, как позже оказалось, оптимальным для нашего появления в Киеве.
– Что умолк? Не рад?
– Привык я к здешней жизни. Расставаться не хочется.
– Ты же дружинником стать хотел. Такая возможность представится.
– Крутит меня что-то, сам не пойму что.
Кудес усмехнулся.
– Я тут недавно переговорил с Соловушкой…
Я сразу же оживился, устремил взгляд на Кудеса, который, видя, что меня заинтересовал, продолжил:
– Заблуда нам компанию составит, с нами в Киев поедет.
Я повел плечами, как бы освобождаясь от некоторого нежелания ехать вместе с Соловьем.
– Что, не нравится тебе Соловушка?
– Разбойник – он всегда разбойник.
– Это – смотря как на дело посмотреть…
– Если знаешь что-то, скажи.
– Мокреша начал лютовать на переправе и подходе к Киеву со стороны, где солнце заходит. Разумеешь, к чему я клоню?
– Так Мокреша вроде под Соловьем был, как и Яким.
– То раньше было, – усмехался одними глазами Кудес. – Узнали братцы-разбойнички, что Заблуда от лихого промысла отойти хочет, что готовится в стольный град перебраться, вот и начали против него дружить. Туго сейчас Заблуде приходится…
– Ты это на что намекаешь? Может, нам еще и помочь разбойничку, кто в чистом поле и в лесах с ножичком добрых людей богатства, а иногда и живота лишает?
– Может, и так.
Я слегка нахмурился, даже руки в боки упер, на Кудеса искоса посматривая.
– Что, думаешь, что я умом тронулся или наваждение какое на меня нашло?
– Так ведь разбойник Заблуда и тать. Что ему помогать?
– Вот не зришь ты в корень, Илья. Не смотришь туда, куда нужно. Неужто так плохо, что разбойничек бывший, учуяв, что дело для него вскоре закончится смертушкой может, решил сменить место жительства? Град Чернигов он, конечно, город славный, но с Киевом не сравнится. А новая рука по-новому метет…
– Это ты о Владимире?
Кудес едва заметно голову наклонил, слова собственные подтверждая.
– Полагаешь, что Соловушка прижиться может при князе?
– Он в интригах искусен. Исихор нас покинет вскоре или уже покинул. Заблуде самое время в Киев перебраться. Связи у него обширные среди берендеев и торков. Смекаешь, что я хочу сказать?
– Думаешь, князь Соловья отправит куда-нибудь южные границы от врагов защищать?
– И караваны сопровождать.
– Разбойника? – не поверилось мне.
– А это, смотря, как на дело посмотреть. Ведь на самом деле никто таким верным стражем не будет и бдительным, как бывший разбойник, который знает, с какой стороны к грузам подступиться и когда момент выбрать, а, главное, где подстеречь купцов так, чтобы помощь им не подоспела…
– Что, в Соловушке совесть проклюнулась? За голову взялся и понял, что плохо добрых путников на дороге грабить?
– Заблуда умен и не бесталанен. Чует он, что время прежнее, когда он во главе молодцов лихих на коне скакал, уже минуло. Сейчас тоньше и хитрее действовать надо, если хочешь достойно жить при почете и богатстве.
Кудес на меня смотрел, а глаза его усмехались, как будто говорил он мне: «Ты на дело глубже посмотри, а не только лишь касайся поверхности».
– Порвать с прошлым? – засомневался я. – Лихие молодцы ему не спустят…
– Вот и я о том же.
– Что ты задумал?
Усмешка на моем лице тогда вышла широкой и доброй.
– Мы Соловушке пособим, а он – нам в скором будущем. Зришь, о чем я говорю?
Я повертел головой.
– Вот, Илюша, головушка буйна у тебя не кумекает, как надо бы для того, чтобы жизнь свою сберечь и жить долго, под рукой все для жизни имея, а не побираясь в чужих краях, не перебиваясь с хлеба на воду. Мы-то ведь в чужие, можно сказать, края идем с тобой… Киев – город иной. Русь это, но Русь уже иная, чем местные чащобы.
– Речешь, как ромей.
– Это ты не хочешь меня слушать. Я старше тебя, и то понимаю: так, как раньше, не одолеем мы врагов и свою правду и силу не утвердим. Киев – точка сбора и схода. Все решалось в Киеве и в дальнейшем, несмотря на то, что городу уготовано в будущем, в нем решится. Это учитывай. А ты дальше носа не хочешь видеть. Тебе бы все пахать да сеять, да урожай собирать. Нет, Илюша, так дело не пойдет. Себя ты, если так поступать будешь, потеряешь. И незаметно так, что и не разберешься, когда это случится.
– Так я к труду привычен, к ратному делу тоже. Хочу хозяином, как отец, на земле быть.
– Так это от тебя никуда не убежит. Новое дело начнешь. Для Руси, конечно, оно не новое, но тебе придется ради того, чтобы его на новую высоту поднять, слегка попотеть и не только от того, что ты руками и ногами двигать будешь, да противников своих на землицу класть в поединках, хотя без этого – не обойдешься.
– А Заблуда здесь причем? Мы ему как поможем?
– А ты своей головушкой буйной и подумай, может, что-то в нее и придет…
Я рукой по лбу провел, затылок почесал, правый глаз слегка прищурил, да на Кудеса посмотрел, мол, мысль не идет. А Кудес и речет.
– Слушок уже пошел, что Соловушка решил в Киев податься, а бразды правления передать кому-то из своих другов-атаманов лихих. Скорее всего, Прокий или Мокреша его заменят. А раз так, то до Киева Соловушка, что точно, не доедет, поскольку други его «верные» попросту его схватят или убьют. Думаю, что схватят. Так им прямая выгода. Ведь князю и его первым помощникам нужны виновные в разбоях на левом берегу на дорогах, что с востока к переправе через Славуту к Киеву подходят. Здесь им надо власть свою показать, что они на самом деле дело делают, а не оставляют честный люд и купцов на произвол судьбы и разбойничков лихих. Улавливаешь, о чем я речь веду?
– Помочь Соловью-то можно. Мы что за это получим?
– Двойную выгоду: расположение князя и дружбу Соловья. И непонятно, что в дальнейшей жизни нам большую службу сослужит, особенно тебе. Я-то ведь уже далеко не молод. На веку своем многое повидал. Правда, еще многое сделать надобно, но и того, что совершил, вполне достаточно, чтобы сказать, на жизнь с высоты прожитых лет глядя, что прожил ее не зря.
– Что-то ты рано итоги начал подводить. Уйти собираешься что ли? Так рано еще тебе. Силен и крепок. Учить тебе нужно и волхвов за собой вести.
– Мне, как и тебе, еще жить и жить, – усмехнулся одними глазами Кудес, но никогда не мешает позаботиться и о будущем… Смерть ведь может нежданно прийти. Всего иной раз не учтешь. Вот и приходится разные варианты событий предусматривать. Ты мне лучше скажи, Заблуде поможешь?
– Так уже вроде бы решили, что поможем.
Кудес вздохнул.
– Нет убежденности в твоем голосе. Не уверен ты. И это – самое худшее. Тут посыльный есть от Заблуды. Он ждет твоего и моего ответа. Как только он будет, сразу же он Соловушке его и передаст.
– Кто пришел к нам в гости?
– Никита, который тебе помогал, когда ты отбивался от воинов, нанятых Исихором. Помнишь такого?
– Как не помнить того, кто спину тебе прикрывал.
– Через него Соловушка к нам за помощью и обратился. Говорит, как на духу, что поедет сам в стольный Киев-град да с товарищами. Их всего-то с десяток будет. Самых верных своих друзей с собой Заблуда хочет взять. Никита среди них. Щедро охранению заплатит. И что немаловажно, повезет с собой, какое-никакое, а добро… И кто его знает, что в Киеве понадобится, если ты решил новую жизнь начать. Надо ведь дать на руку, кому нужно, чтобы не так косо смотрели. А не дашь, в погреб упрячут. Вот и выходит, что часть добра своего «честно накопленного», приходится перевозить. А это, как понимаешь, наживка. Ни Мокреша, ни Яким, ни Кощевит, если узнают, что Заблуда золотишко везет, да по дороге от Чернигова в Киев, своего не упустят. Был Заблуда им почти брат, а стал – едва ли не лютый враг. Время посчитаться пришло. Ведь Заблуда прижал лихих атаманов, под себя загреб.
Я широко усмехнулся.
– Согласен я Заблуде помочь. Только родичей надо собрать. Тут еще неизвестно, захотят ли они здоровьем рисковать.
– Заблуда за участие заплатит. Куны не помешают. Платит щедро. Ты Мелетию скажи и Митию, отцу Росицы. Нам нужно будет для дела десятка два родичей. Ты их в бой поведешь. Я рядом буду. Надо бы еще со Светелом переговорить…
– С сотником черниговской дружины?
– С ним самым. Ты с ним и побеседуешь. Дружинники ведь не все в дозоре или на службе, некоторые и отдыхают. Нам нужно воев двадцать, но проверенных.
– Не согласится Светел.
– Тебе не откажет. Забыл, кто ты есть? Ты победитель соревнований. Если правильно беседу поведешь, Светел не откажет. К тому же не придется особо биться, но силу явить необходимо будет, если дело пойдет так, как я вижу. Да и дело вы будете угодное воеводе делать: разбойничков, которые шалят и зарвались уже, в плен брать. Черниговский воевода возражать не будет, но ему ничего не надо о деле знать преждевременно. Вмешается, все дело испортит. Умом короток, жаден, но боевит. Этого не отнять, да и, когда надо, своего не упустит.
– А чего ты говоришь, что послезавтра отправляемся? Не управлюсь я так быстро.
– Сегодня с нами переночуешь. Чего зря ногами землю топтать. Утром в Мурому отправишься, а потом – в Ивлицу к Митию. Оттуда в Чернигов наведаешься. Как дело сделаешь, возвратишься к месту, где по дороге, что от Чернигова в стольный град идет, темный бор шумит. Место знаешь?
– Кто же его не знает.
– Мы тебя с родичами там ждать будем. Как явишься, Никита, а он сообщит Соловью, что мы согласны ему пособить, к нам вернется, снова с весточкой к Заблуде пойдет. Тогда он с обозом и охранением выступит. Мы в таком случае сразу несколько дел сделаем, в том числе и округу от разбойников очистим. Только действовать надо осторожно так, чтобы до Нефеда не дошли раньше времени слухи о том, что Соловушка решил Чернигов покинуть и его бросить. Нужен Заблуда воеводе для дел лихих. Живя здесь, Заблуда подневолен. Он будет делать то, что ему говорят, взамен того, что его в погреб не бросят и имущество не отберут. И жизнь такая, когда тебя в любой момент могут схватить, богат ты или нет, не очень-то и привлекательна. Соловья понять можно. Непонятно, что у воеводы на уме. Пока что мирятся они, но так не всегда будет…
С Кудесом тогда мы еще немного побеседовали, а потом я и с Никитой поговорил. Женился Никита, как и я, осенью. Был разбойник, а родичем стал. Только связи прежние остались. К нему Соловей за содействием и обратился. Понял он к весне, что в здешних местах обложили его со всех сторон, что уходить надобно. В Киев Соловей поехал, разузнал, что там и к чему, вернулся удовлетворенный, только все вздыхал, говорил, что бояре да люди знатные много за содействие хотят. С другой стороны, в могилу с собой золото не возьмешь. Вот и решил Заблуда, трезво обстоятельства взвесив, в Киев снова перебраться, и на этот раз окончательно покинуть землю Черниговскую. Кудес такое его желание приветствовал. Да и как не приветствовать, когда разбоя и людей лихих поубавится?
Я же, как и было договорено, переговорил с отцом, Митием и Светелом. Все они, выслушав меня, на дело пойти согласились. Конечно, больше всего сомневался Светел. Сотник и так и этак взвешивал, плечами слегка водил, хмурился и руки на груди складывал, и вздыхал, но, наконец, поразмыслив, постановил:
– Поможем мы родичам, если не врешь.
– А мне зачем? Всем лучше станет, если Заблуда из здешних мест уйдет. А подельников его, лихих друзей-атаманов мы на богатство Соловья и соберем. Все явятся за монетами, мехами да шелками. Гривен у Соловья тоже хватает и украшений. Ты в накладе не останешься.
– Так напасть могут в любом месте. Не успеть можем.
– Соловей лагерем станет у развилки, там, где Велесов бор шумит. Дорога через него проходит. Рядом, чуть в низине, речушка протекает. Места укромные. Лагеря там часто разбиваются. Прямо на дороге разбойничать не будут удальцы.
– Кто знает, что на уме у Мокреши или Якима. Только я бы на месте Соловья Мокрешу вместо себя главным не ставил. Предаст. Сильно злато и серебро любит.
– Так на то и расчет.
– Умен ты стал, Илюша, – прищурился Светел, на меня глядя.
Я хотел, было, сказать, что не я план придумал, но вовремя язык прикусил. Не хватало только Кудеса засветить, как организатора. В том, что Светел воеводе Нефеду скажет, когда сделано дело будет, кто его задумывал, я не сомневался.
– Стало быть, договорились?
– По рукам, – отозвался Светел.
Я протянул ему ладонь. Светел сверху накрыл ее, и мы не спешили разнимать рукопожатие.
– Только надо бы мне проводника из местных и гонца тебе нужно будет вовремя послать, чтобы я вовремя с воями явился. Я на переход позади идти с воинами неспешной рысью буду.
– Родичи вперед по дороге пойдут, да все перелесками…
– Сколько их?
– Со мной десятка два будет.
– А разбойничков?
– Раза в три больше прибудет, если не сотня объявится. Яким, Кощевит и Мокреша без людей к Соловью не явятся.
– Сколько у него воев?
– Будет с десяток, но Заблуда в два раза больше возьмет. Все-таки богатство везет.
Светел вздохнул.
– Можем не успеть.
– Ничего, перехватите тех, кто обратно поскачет.
– Управишься сам с родичами? Ты сможешь. Только родичи полягут. Тати, когда речь о золоте пойдет, стесняться не будут.
– Так родичи все в боях проверенные, почти все бывшие дружинники. Нам тати возле родовищ не нужны, а они тут себе зимние стойбища облюбовали. Места у нас глухие. Им здесь нравится. Да и с воеводой некоторые в сговоре.
При этом я посмотрел на Светела. Он лишь вздохнул.
– Заблуда воеводе нужен, чтобы родичей стращать, – вслух поразмыслил он. – Негоже так жить, но времена ныне наступают иные. Родовые законы все больше становятся пережитком. Вот воевода по ветру нос и держит. Все принюхивается, что же это будет, да чем повеяло. А все больше Византией пахнет. Говорят, – Светел по сторонам оглянулся, – скоро надо будет всем креститься, чтобы немножко ромеями стать. Новый бог у нас будет. Перуна князю мало, Макоши, Стрибога и Даждьбога тоже. Поговаривают, что не боги они, что не подобает дереву поклоняться. Я в толк не возьму, а чем Христос лучше? Ему тоже поклоняются. Как поклоняться хлюпику, который дал возможность себя распять? Это что же выходит?
– Новое время приходит.
– Ты у волхвов учился. Многое знаешь. Скажи, ночь Сварога уже началась?
– Начнется, как только Владимир станет крестить родичей насильно.
Светел поежился.
– Дожили, – вырвалось у него. – А что, без крестика я не воин?
– Еще лучший, чем с ним.
– Я с вами, но всякое может быть. Сам знаешь, что за все поручиться нельзя.
– Схватишь разбойников, о тебе князю доложат киевскому. Может, и повышение будет в дружине. Не все же тебе под Нефедом ходить.
– Тут не знаешь, что лучше, чтобы князь о тебе знал или не ведал, что ты такой есть. Нрав, говорят, у Владимира не постоянный. Может приблизить, а потом отдалить или в погреб куда-то бросить. Говорят, что у него есть лица, которые особые поручения выполняют. Варяги за монеты и плату что хочешь сделают. Им Один все разрешает. Чем больше врагов или людей с собой заберут, тем лучше. Так и живут.
Мы со Светелом еще немного побеседовали, вопросы уточнили и разошлись. Я пошел к родичам, ждавшим меня в условленном месте, а Светел остался выполнять свои обязанности. В дальнейшем пошел на повышение сотник. Я же расскажу, как дело с Соловьем продолжалось, чем и как оно завершилось в следующем рассказе.
План Кудеса
К родичам, которые меня ждали, как и договорено было, я вернулся через несколько дней, сообщил о том, что согласие Светела и дружинников получено. Кудес, выслушав меня, только усмехнулся в усы и сразу же Никиту отправил к Соловью, чтобы тот ему знак дал выступать. Соловей уже был тогда наготове. Как, я и сам не знаю, узнал он, что я с сотником говорил. А раз так, то несложно было догадаться, что дальше последует. Заблуда не допускал того, что Светел откажется помочь. Все-таки я был и для него после победы на соревнованиях героем, которому отказать – себя не уважить. К тому же, о чем Соловей догадывался, я ведь не один действую. С Кудесом он уже беседовал и дело имел, знал, что волхв не обманет, дело, за которое взялся, делает с выдумкой и тщательно, если уже за него взялся.
Поэтому Соловушка, долго не думая, на следующий день, как только Никита ему весточку передал, сразу же в путь с сотоварищами и направился. Выбрал для сопровождения самых преданных, как он считал, разбойничков, пообещал им, что щедро заплатит, даже задаток дал, чем порадовал братию. Да только зависть иной раз все больше глаза застилает, а за усмешками и видимой расположенностью таятся темные чувства, желание отнять и себе чужое добро присвоить. Мокреша, которого Соловей по совету Кудеса главным после себя поставил, имел на добро Соловушки совсем иные виды. Себе все и без остатка присвоить, а Соловья либо убить, либо связать и в стольный город Киев, как главного татя и доставить.
Не один был Мокреша. Подговорил он Якима, Кощевита и Тимия, который уже от побоев оправился, чтобы они пособили ему, не за просто так, конечно… Собрались други-атаманы лихие, чтобы обсудить, что же это такое происходит на Руси, что их брат-разбойник вдруг решил ремесло свое бросить, да новой жизнью зажить. Не укладывалось у них в голове, что такое вообще между татями может быть, если они атаманы. Только невдомек им было, что Соловей, прежде чем окончательное решение принять, переговорил с Кудесом. Волхв ему многое сказал, в том числе и то, что если он дело свое лихое продолжит, то больше двух-трех лет не проживет.
Кудес, слегка щурясь, смотря чуть мимо Заблуды, так и сказал:
– Может, и столько не проживешь. Богатство у тебя есть, но после победы Ильи ты всем поперек горла стоишь. Нефед и дружинники на тебя косятся, да и местным удальцам ты не нужен. Мокреша спит и видит, как вместо тебя всем заправляет. Думаешь, он не хочет быть атаманом вместо тебя? К тому же ты его под себя подмял. А сейчас, когда в Киеве у тебя, как раньше Исихор, высоких покровителей нет, как раз время дело делать…
– Это ты еще на что намекаешь? – хмурясь, говоря едва ли не басом, спросил Заблуда.
– На то, что мы с тобой оба знаем. Убить тебя «верны други» могут. И не поморщатся. Никто особо плакать за тобой и жалеть не будет, кроме жены, конечно.
Заблуда взгляд в землю тогда упер. В одном из лесочков близ Чернигова эта беседа проходила. А как поднял на Кудеса взор, в глазах Соловья волхв прочел скрытую тоску и затравленность.
– А чего ты хотел, если таким промыслом занимаешься?
Заблуда вздохнул и упер руки в боки.
– То-то и оно, что приходит время расплачиваться за все то, что натворил, но выход есть. Не все так мрачно, как ты видишь.
– В Киев надо ехать, подальше отсюда.
– А кто тебе даст туда доехать, ты подумал об этом? Ты что же, друг и товарищ лихой и от этого только лишь еще более ценный, поскольку у тебя золотишко бряцает, думаешь, что тебя вот так просто «верны други» отпустят? Ты-то им не нужен, а вот то, что скопил и припрятал – надобно. За это могут и друг другу глотку перегрызть.
– Раз так говоришь, значит, план у тебя есть, что делать. Только зачем тебе мне помогать? В чем твой интерес?
– В том, чтобы от татей и разбойничков округу очистить. Родичи, сам знаешь, жалуются. Ведь не все законы дедовские уважают и соблюдают, а тут к тому же Нефед Мокрешу и Якима накручивает. Вот их люди и шалят, да на родичей нападают. Я говорил им, но меня не слушают.
– С Мокрешей беседовал? – не поверил Заблуда.
– Сказал ему пару слов, так он на меня с мечом полез.
– И что?
– Пришлось былое вспомнить. Я же раньше дружинником был. Воинское дело помню еще.
– А я-то думал, чего это Мокреша осенью поздней, когда я его к себе на совет позвал, сказал, что занемог.
– То для того, чтобы он думать начал, что делает.
– И что ты ему сделал?
– Силушку, что в пупе копится, слегка выбил, а то ретив больно…
На лице Заблуды появилась усмешка.
– Что мне посоветуешь?
– Мокрешу вместо себя поставь, когда в Киев будешь идти. Поговори с ним по душам, поясни, что тебе невмочь больше грабить и разбойничать, что хочешь новую жизнь начать.
– Так не поймет!
– А твое дело о намерениях сообщить. Их ясно обозначить…
– Дальше что?
– Дальше? Дальше в путь-дорогу начнешь по весне собираться, скажешь невзначай, что с собой кое-что в Киев возьмешь, да большую часть из того, что имеешь. Смекнул?
– Подстерегут и убьют в темном месте, где-нибудь на дороге, что в Киев ведет. Мест укромных много. Сгинешь, а телом волки потрапезничают, только оближутся.
– Знаешь другой план, я послушаю.
Заблуда только лишь нахмурился. Какое-то время он молчал, а потом признался:
– Плана нет.
– Тогда послушай, что я тебе скажу.
Чем дальше говорил Кудес, тем все больше светлело у Заблуды лицо, а под конец, когда волхв рассказ закончил, на лице у Соловья появилась широкая усмешка. Стал он тогда прежним Соловьем, который дело знает и себя молодцом-удальцом считает.
– А ты меня не подставишь?
– А какой мне смысл это делать, если ты уйдешь в Киев из этих мест, да еще и поможешь нам Мокрешу, Якима, Кощевита и других своих товарищей образумить? И к тому же на тебя подозрение их помощников не падет…
– Это еще как сказать.
– Это, Заблуда, потому, что головой ты не думаешь. Перед тем, как отправишься, всем щедро заплатишь, кто под рукой у тебя ходил. Щедро, но не роскошно. Меру сам назначишь. Скажешь, что жизнь новую решил начать, чтобы все, кого невзначай словом или делом обидел, злым словом не поминали. Ты же певец – один из лучших. Так и пояснишь, что дело певчее к себе тебя зовет.
– Так не поверят.
– Но куны и гривны возьмут…
– Возьмут, и сразу под полу засунут или в мошну положат. Уговаривать не придется.
– И что, мне тебе рассказывать, что люди такого склада больше всего ценят?
– Хитер ты, волхв.
– Я не хитер, просто немного дальше тебя вижу.
– Если дело не выйдет?
– Так надо сделать так, чтобы вышло. Мокреша тоже умен. Он ведь к Нефеду пойдет и все ему доложит. И Нефед словам его внемлет…
– Это ты еще на что намекаешь? – снова нахмурился Соловей и стал слегка губу покусывать.
– А намекаю я на то, что Мокреша скажет Нефеду, что тебя надо в укромном месте подстеречь и освободить от злата и серебра, а потом схватить. Планы Нефеда и Мокреши в отношении тебя сойдутся. Ты им не нужен. Разбойнички тебя подстерегут и ограбят, а вслед за этим дружинники от Нефеда с кем-то из сотников прискачут и тебя скрутят. Говорить, что потом сделают или сам догадаешься?
– Помнут и князю передадут, – буркнул Соловей, затравлено озираясь.
– Как в воду глядишь. Так и будет, если ничего не придумать.
– Тайно уходить надо, – высказал предположение Соловей.
– Ума палата, – усмехнулся Кудес. – Ты полагаешь, что Мокреша, Яким или еще кто-то тебя в Киеве не разыщут и счет не предъявят? Ты думаешь, что тебе Нефед поможет или он займет нейтральную позицию? Ошибаешься. Ты сбежишь, а он на тебя рассчитывает. Ведь ты должен распорядиться, чтобы разбойнички, други твои, родичей стращали, да так, чтобы мало им не показалось, а ты – деру дал. Представляешь, как он будет рад, что ты в кусты спрятался в самый решительный момент.
– Собирать повышенную дань не будет сейчас Нефед. Есть уговор. В Киеве с ним считаются. Два года родичи могут спать спокойно.
– …Но никто не говорил, что за эти два года не нужно родичей подготовить к тому, чтобы дань они давали без помех и не роптали, на все были согласны. Об этом ты не подумал?
Ответа на этот вопрос у Соловья тогда не было. Он и сам прекрасно понимал, что во всех случаях крайним остается.
– Вот обложили, – вырвалось у Заблуды.
– Нет, Соловушка, это ты сам себя в такое положение поставил, а оно все ухудшается. Время расплаты пришло. Спросят с тебя.
Согласился Соловей тогда поступить так, как ему Кудес советовал. Конечно, всегда от плана есть отклонения. То, что предусмотрено, никогда точно так не происходит. Ни Кудес, ни Соловей, к примеру, не знали, что Нефед, когда Мокреша ему через посыльного весточку передал о том, что Заблуда с обозом со дня на день в путь отправляется, вызвал к себе Светела. Хмурясь, глядел он на сотника, рассчитывая поручить ему важное дело, но все никак не мог решиться, как будто заклинило Нефеда. Первый раз он так себя чувствовал, но все же, пересилив себя, твердо и с силой сказал:
– Соловей вскоре с обозом из Чернигова выйдет. За ним поедешь, наблюдать будешь, как дело пойдет. За день пути будешь по его следу идти. Мокрешу знаешь?
Светел кивнул.
– Так вот, как только посыльный от Мокреши весточку подаст, что тати татя готовы встретить, сразу же расстояние сократишь. Кони у тебя свежие. Прибудешь тогда, когда разбойники друг друга помнут. Соловья трогать не будут. Так мы условились. Мокрешу и его людей тоже не щеми, если там будут. Они нам еще сгодятся. Соловья свяжи с его помощниками и мне весточку дай. Я наготове буду. В Киев его свезу к князю. Пусть там сами и разбираются. Меня понял?
– Как не понять, но на отдыхе я и сотня.
– Так поэтому я вас в дело и беру. На тебя надеюсь. Не подведешь?
И пришлось Светелу уверить Нефеда в том, что он выполнит поручение с честью и как нужно. Так что оно само как-то получилось, что сотник в этом деле стал крайним: и со мной договорился, и с Нефедом.
Светел поначалу не знал, что делать, а потом сообразил, что будет выполнять оба поручения и по месту посмотрит, к чему дело склоняться будет. Вот тогда-то он решение и примет. К тому же, что было Светелу выгодно, сам воевода черниговский дал ему ответственное поручение. Теперь Светел, если бы захотел, мог бы и всю сотню для дела важного взять, но он, прикинув и поразмыслив, взял четыре десятка проверенных воев. Голова у Светела работала, как надо, под стать имени.
Когда уже Соловей со спутниками и обозом по дороге двигались, а я с родичами по его следу второй день шел, нагнал нас все тот же Никита. Он нам и передал, что Нефед дело важное поручил: Соловья схватить, как братья-разбойники с ним разберутся.
Кудес, когда услышал, как положение дел поменялось, отведя меня в сторонку, высказал по поводу складывающейся ситуации следующее:
– Это нам на руку. Сотник с головой дружит. Тут бы нам развернуться, только без Нефеда. Этот все под себя загрести хочет, причем чужими руками. Надо его провести, плечиком так, слегка подтолкнуть или протолкнуть туда, куда он так стремиться попасть…
– А куда это он стремится?
– Выслужиться и в глазах князя возвыситься, свое положение упрочить. Да только, видать, не судьба, да не судьбинушка…
При этом Кудес весело посмотрел на меня. В глазах волхва пробегали то и дело веселые огоньки, как будто он уже знал, чем дело закончится.
– А мы что?
– Дело мы с тобой должны сделать тонко, так, чтобы к нам вопросов не возникло и все видели, кто разбойничков взял. Заблуда подстраховался. В охранении у него почти сорок воев, но среди них – предатели. Ждут времени, когда в дело вступить.
– Разведчики донесли, что у Мокреши под рукой почти пять десятков воев, столько же у Якима и Кощевита. Я за Тимия не скажу. Тоже, наверное, человек десять наберется. Почти двести воев всего будет, а если Соловья с воями еще брать, то и дотянется до двух сотен.
– Я на это и рассчитываю. Нужно, чтобы никто не убежал из атаманов. На тебя надеюсь. Не подведешь?
– Постараюсь. Только надобно добраться вначале до них. И откуда в наших краях столько татей?
– Золото к себе притягивает. У него такие свойства. Вся нечисть на него собирается. Вот мы всех удальцов-молодцов в одном месте и соберем.
– Мало родичей взяли.
– В самый раз. Есть у меня кое-какие соображения, как действовать, к тому же помощь нам подойдет. Ставр еще с десяток воинов приведет.
– Ставр? Ты и с ним успел переговорить?
– У меня, Илья, задача такая, – любое дело должным образом организовать, да позаботиться о том, чтобы прошло все, как следует, а крови как можно меньше пролилось, или совсем не пролилось. И запомни: Соловей нужен живым. Вы с ним и Светелом, если дело подобающим образом сложится, всех атаманов пред светлы очи князя представите. Уразумел?
– Так разбойники не будут вот так просто сдаваться.
– Вот тут тебе и придется силушку явить. Ты атаманов тоже не вали слишком. Силушку рассчитывай. Живыми нужны, не покалеченными.
– Говоришь, как будто уже видишь, чем дело закончится.
Кудес вздохнул и провел левой рукой по лицу, в правой, как и следует волхву, он держал дубовый посох.
– Если бы так было, как ты сказал, Русь была бы другой, а так нам остается только лишь замедлять победное шествие наших врагов.
– Только лишь замедлять? – удивился я.
– И в этом деле я на тебя рассчитываю. Правда, нам всерьез постараться придется, и не только в ход руки и мечи пустить. Надо смекать и соображать, как без потерь дело нужное для всей Руси сделать. Сможем малое, совладаем и с большим… То, что нам предстоит, – только лишь ступенька. Не приходить же к князю с пустыми руками. Надо показать ему свою расторопность и силу. А ничто так этого не являет, как конкретные доказательства в виде разбойных атаманов.
– Владимир, говорят, до золота падкий. Может и золото Соловья присвоить. Не боишься?
– Я тебе, Илюша, тайну открою. Нет злата и серебра в обозе, только лишь обозначает Соловей, что его везет.
– И поверят?
– Но ты же поверил?
Возразить Кудесу мне было нечего.
– Ты надоумил Соловья?
– Я только лишь ему посоветовал, как дело обставить.
– Если тебя и разбойник послушался…
– А у Соловья, если поразмыслить, положение безвыходное сложилось. Ему по любому куда-то надо уходить. И он это понимает, поэтому идет на то, чтобы быть наживкой. Характер у Заблуды боевой, к тому же хочет он новую жизнь начать. Что было до Владимира, то не в счет.
– Так атаманы лихие, когда в руках князя окажутся, могут на Соловья показать, что это он все золото себе забрал и закопал в потаенном месте.
– А мы на что? Все знают, что Соловей в Чернигове был, когда купцов по дороге и на переправе грабили. Зачем, скажи, тому, кто грабил, делиться с тем, кто вдали находился? Князь это сразу сообразит. В этом сметки ему хватит. Если нет, Добрыня подскажет. Его опекунство понемногу завершается. Владимир все больше на свои ноги становится и начинает отодвигать Добрыню от дел правления. Годочка три-четыре и вовсе удалит от себя или еще что-то произойдет такое… с Добрыней.
– На что намекаешь?
– Так случаи разные бывают… То вдруг занеможет, да так, что сразу сляжет, а потом и дух испустит. Яд, стрела, оговор, любые обвинения, просто решение князя, которым он смещает с должности или отстраняет от ведения дел. Охочих на место Добрыни – пруд пруди.
– Сложно дела обстоят в граде-Киеве.
– Киев – это тебе не Русь с ее законами и не родичи, не черниговские леса, где привольно дышится. Здесь постоянно надо за спину смотреть, чтобы удар сзади не пропустить. Прямо в Киеве не ходят, все интригуют, но родовые законы той или иной мерой и там соблюдаются, особенно в нижнем городе, что на Подоле.
– И куда мы идем?
– Туда, где тебе с некоторого времени быть нужнее всего, – заключил Кудес и вздохнул.
– Почему вздыхаешь?
– Предстоит дорога дальняя да схватка жаркая. Ее не миновать. Ты, Илюша, не стесняйся, коли с разбойниками столкнешься. В этом деле жалость ни к чему. Могут задеть мечом или копьем, а нам пред князем надо предстать без потерь и ранений. Царапины в счет не идут. Понял?
Я кивнул.
– Да, понять-то понял, теперь дело за малым осталось: не оплошать и сделать так, как сказано. В путь. Дозорные донесли, что обоз с Соловьем и воями близко. Нам его надо опередить. Быстрым шагом пойдем.
Путь наш лежал к урочищу, что возле Велесова бора находилось. Там мы и собирались Соловья и «дорогих гостей» дождаться. Заблуда – молодец рисковый был. Не испугался жизнь на кон поставить.
Так и шли сразу несколько групп воинов, родичей и татей, наблюдая за обозом, во главе которого, полагаясь на помощников и воев, находился Заблуда Бередай по прозвищу Соловей. Обоз неспешно продвигался по дороге, которая проходила все больше по лесу. Лишь в редких местах она выходила на открытые пространства лугов или пашни, или на поляны. Нападение могло произойти на обоз в любое время, но Соловей прекрасно знал, что вблизи Чернигова в лесу его не атакуют. Не было смысла это разбойничкам делать. Недалеко отошли от людных мест.
А путь из Чернигова в Киев-град петлял и разветвлялся. Дорога не один раз все больше тропой лесной становилась или на открытой местности изобиловала ямами. Распутица весенняя уже прошла, но дождички шли почти каждый день, наполняя сердца хлебопашцев радостью. Ближе к вечеру или ночью шел дождь, а утром и днем светило солнце – что может быть лучше для рачительных хозяев, чтобы взошли хлеба, а потом колосья набрали силу? Нет в мире большей радости, чем наблюдать, как всходят ростки ржи и других зерновых растений, суля обильный урожай.
Так вот, дорога из Чернигова, по которой Соловей шел, вначале даже не на юг пролегала, а немножко на восход солнца заворачивала, выбираясь из гущи лесов, выходя к местам, где лес уже соседствовал кое-где со степью, где не было единого лесного покрова. Скрипели телеги на ухабах и рытвинах, бдительно смотрели дозорные по сторонам, а воины были готовы в любой момент взяться за оружие, но лес был тих. Ничто не предвещало нападения. Только все знали, насколько обманчива эта тишина.
Далее уместно сказать о помощнике Мокреши, некоем Миловите. Его после раздумий взял с собой Соловей в помощь с десятком воинов. Догадывался Соловей, что не все чисто, что Миловит специальное поручение Мокреши выполняет, но, как говорится, оно дело думать, а другое – поступать так, как думаешь. Впрочем, по-иному, как я вижу с высоты лет, вглядываясь в молодые годы, и быть не могло. Миловит этот и должен был на самом деле Заблуду-Соловья пленить, когда Мокреша и остальные молодцы-удальцы его в укромном месте настигнут.
Мокреша, как только Соловей отбыл, сразу же, как и договаривались, отправил гонцов к Якиму, Кощевиту и Тимию, уведомив их о том, что обоз двинулся. Сказал для пущей важности и убедительности, что шесть телег в обозе, а что в них – он не знает, но сундуки видел, как на телеги клали и сеном их сверху прикрывали. Врал Мокреша, но то – для успеха дела. Вранье очень часто оборачивается против того, кто его для достижения своих целей использует. Врать еще уметь надо, чтобы не выглядело откровенным обманом. И во вранье Мокреша палку не перегнул.
Правда, вместо того, чтобы наладить взаимодействие среди разбойничков, большая часть которых к Заблуде не присоединилась, а вынуждена была принять главенство Мокреши, Сытий, так Мокрешу звали по имени, как положено, круг не собрал. Он решил, что и того одного факта, что Заблуда его главным назначил, вполне хватит, чтобы руководить. Но одно дело двумя десятками отчаянных парней руководить, а другое – почти полутора сотнями мужчин, которые здесь зимние поселения имеют. И не какие-нибудь, а частоколом обнесенные, так, на всякий случай… В поселениях свои старосты и управляющие имеются.
У Соловья были еще два первых помощника: Прокий и Козьма. Оба верховодили примерно пятью десятками здоровых и крепких мужиков, привычных обращаться с оружием. В их рядах люди разные были. Но, что всех объединяло, добычу страсть как любили. Жить-то ведь надобно за что-то, а хочется жить не как бедняк, едва концы с концами сводя, а так, чтобы и погулять было за что и зимой не голодали.
Так вот, Прокий и Козьма, когда узнали, кому Заблуда руководство передал, явно не обрадовались. Не любили они Мокрешу, выскочкой его считали. Против Мокреши еще и то сыграло, что он, когда дело до дележа доходило, в свою пользу обманывал татей. Ненамного, конечно, но дурил. Застукали его пару раз на таком действе, после чего дурная слава за Мокрешей так и закрепилась, как женщина, которую вроде бы и прогнали, и нет ее, а она все по следу твоему следует и всякий раз в самый неподходящий момент о себе и напоминает…
А как узнали Прокий и Козьма Минович, что обделил их Заблуда, сразу же Жедиславу, еще одному главарю татей сообщили. Собрались втроем, поразмыслили и решили к Соловушке перед отъездом нагрянуть, чтобы прояснить вопросы назревшие и уже наболевшие. Невдомек рыцарям дорог и путей купеческих было то, что Заблуда, сообразив, специально так сделал, чтобы посеять раздор среди помощников своих «верных». Ждал он их для беседы. И не обманули ожиданий Соловья помощники. Нагрянули в гости. Беседа в гостевом тереме произошла, который по приказу Соловья в минувшем году сразу за стенами Чернигова выстроили. Там время от времени на подворье и появлялся Соловей. Он теперь и сам средства, которые на большой дороге добывал, вкладывал в купеческие дела. Вынужден был вкладывать, чтобы не прогореть.
Что добро, когда оно прикопано, и в дело не пущено? Почти ненужный хлам, который не приносит доход, а делиться с нужными людьми за прикрытие надобно, чтобы Нефед и другие волком не смотрели. Зависть надо как-то унимать у других. А нет вернее способа недовольство в отношении себя унять, кроме как нажитым поделиться, но дать столько, сколько нужно, не меньше и не больше.
Умел Соловей определять, кому, когда и сколько дать. Ученый был, поскольку быстро учился. Тут ведь промашка может не только добра, но и жизни стоить, если тебя добры люди подставят невзначай. А Нефед, воевода Черниговский, это Соловей точно знал, на такое вполне был способен. И кто знает, что у воеводы в голове? Никому это неведомо. Воевода черниговский в те времена, по сути, князем в Чернигове был. Верховную власть в Чернигове и в округе держал, вздыхал, правда, часто, чуя и понимая, что вскоре его сменят. И время то близилось. Годик или два оставалось до момента, пока он еще в здешних местах главным будет.
Так вот, как бы то ни было, а ближе к вечеру одного из весенних дней, когда солнце, выполнив свою обычную работу и обойдя по небу владения, стало закатываться за горизонт, собрались в просторной горнице, что в тереме на верхнем этаже была, други-атаманы, чтобы о жизни поговорить.
Соловей тогда был весел. Игрок он умелый был, знал, когда надо слегка притвориться, да так, чтобы его не уличили в неискренности. Радостно посматривал Заблуда на друзей. Его слегка косые глазки, угадывалась тюркская кровь, исполнены были какого-то особого веселья, как будто Заблуда собирался на празднество, а не переезжал на новое место жительства. Прокий, Козьма и Жедислав сразу же отметили в Заблуде перемены. Прокий, как человек, который постарше друзей-атаманов был, да и знал Соловья раньше всех, беседу-то и начал. Слегка прищурившись, усевшись основательно на скамью, которую предложил радушный хозяин, Прокий сразу к делу перешел и задал наболевший у всех вопрос:
– Ты чего это Мокрешу вместо себя главным оставил?
Соловей ответил не сразу, только еще больше прищурился и, как показалось его друзьям, слегка втянул голову в плечи, чуял, значит, что не прав.
– А кого, посоветуй, мне надо было назначить?
– А хоть бы и меня, – не полез за словом в карман Прокий. – Меня поддержат. У меня от друзей нет секретов, как у тебя. Мы договорились втроем, – Прокий сделал широкий жест рукой в сторону соратников, – что я вместо тебя главным буду. Поэтому ты решение измени, меня главным вместо себя назначь.
Соловей слабо усмехнулся, что не понравилось его сотоварищам, и молвил:
– Я решений не меняю. А что мешает вам Мокрешу атаманом вместо меня не считать? Он круг созовет, там ему свои претензии и выскажите, а также свое право сильного.
– А если не созовет, тогда что? – раздался голос Жедислава.
– Тогда будете поступать так, как принято и как вы знаете. Мое дело – решение свое дать, а ваше – его выполнить или нет.
– Ты что же это, в раздор нас вводишь? Не будем мы подчиняться Мокреше. Пусть он своими воями руководит, – с недовольством высказался Козьма.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/andrey-prohorenko/v-stolnom-grade-kieve/) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.