Читать онлайн книгу «Дмитрий Томашевич. Он не был Генеральным конструктором» автора Николай Черныш

Дмитрий Томашевич. Он не был Генеральным конструктором
Николай Черныш
Эта книга о Дмитрии Людвиговиче Томашевиче, видном конструкторе самолётов и ракет. Его имя можно с полным на то основанием отнести к славной плеяде имён, которые вылетели из «гнезда Николая Поликарпова», авиаконструктора с мировым именем, признанного «Короля истребителей». Среди них мы видим М.И Гуревича, М.К.Янгеля, В.К Таирова, М.Р.Бисновата и многих других. Дмитрий Томашевич среди них не затерялся, но судьба и жизненные обстоятельства распорядились так, что имя его не столь известно широкой публике. Да и не каждый авиаспециалист сразу вспомнит – кто это? И дело тут не только в исключительной секретности тематики его работ, но и некоторых других обстоятельствах, включая, как внешние, так и особенности его натуры, на формирование которой колоссальное влияние оказала вся обстановка семейного воспитания. Книга строго документальна, она написана на основе изучения архивных материалов, а также мемуаров современников и других литературных источников.В нашей электронной библиотеке вы можете скачать книгу «Дмитрий Томашевич. Он не был Генеральным конструктором» автора Николая Черныша в форматах epub, fb2, pdf на телефон, андроид android, айфон iPhone, айпад iPad, а также читать онлайн без регистрации. Оставляйте отзывы о прочитанной или интересующей Вас книге на нашем сайте!

Николай Черныш
Дмитрий Томашевич
Он не был Генеральным конструктором

От автора


О герое предлагаемого читателю повествования я впервые узнал в 2006 году, когда писал книгу «Директор» о Василии Ивановиче Власове, славном директоре Киевского ракетного завода имени Артёма. В процессе поисков в Интернете информации об истории создания предприятий советского авиапрома я не мог не наткнуться на сайт москвича Евгения Ерохина missiles.ru, который оказался поистне бездонным кладезем архивных материалов по интересующей меня теме. Именно тогда я узнал, что настоящим автором первой советской управляемой ракеты класса «воздух – воздух» РС-2-УС, к производству которой завод Артёма приступил в 1958 году, был Дмитрий Людвигович Томашевич. Как стало ясно позднее, об этом никто не знал на заводе! Этот факт заинтриговал меня настолько, что я стал искать хоть малейшие упоминания о Томашевиче в открытой печати и архивах. Довольно скоро мне стало известно, что это наш земляк, что он не только учился в Киевской политехнике, но и прославил её конструкциями планеров, успешно выступавшими на Всесоюзных состязаниях в Коктебеле в 1924–1925 годах и позднее.
К началу 2009 года удалось собрать материалов о Томашевиче на целый очерк, который под названием «Ракетчик Томашевич» опубликовал осенью того же года Киевский еженедельник «Зеркало недели». Спустя полгода совершенно неожиданно со мной связался одессит Юрий Евгеньевич Томашевич – внучатый племянник Дмитрия Людвиговича и внук его старшей сестры Лидии. Благодаря Юрию я познакомился с московскими и одесскими родственниками моего героя, а также племянницей Дмитрия Людвиговича Галиной Антоновной Андрущенко, живущей в Ракитно под Киевом, то есть в том самом городке, где родился её дядя! Именно она оказалась хранительницей семейной «Саги», написанной в 1972–1974 годах её тётей Лидой.
Между тем, публикация в «ЗН» не произвела никакого впечатления на авиационную общественность Киева. Более того, один ответственный работник одной солидной киевской организации, которую в своё время прославил Томашевич, в ответ на моё предложение каким-то образом увековечить его память, произнёс меланхолично: «Всё это хорошо, но ведь он не был Генеральным конструктором, как например те же С.П.Королёв или А.С Яковлев».
И тогда я понял, что своеобразный памятник этой незаурядной Личности должен воздвигнуть сам. Не из мрамора или бронзы, разумеется, а в виде книги о нём. Эту идею удалось осуществить, о чём свидетельствует томик, лежащий перед вами, дорогие читатели. О её достоинствах и недостатках судить только вам.
В заключение не могу не высказать слова искренней благодарности тем людям, которые бескорыстно помогали мне словом и делом в поисках необходимых сведений, необходимых для осуществления самой идеи написания книги. Среди них историк киевской авиации В.Татарчук, писатель из Питера В. Иванов, уже упоминавшийся московский журналист и историк авиации Евгений Ерохин, дочь Дмитрия Людвиговича Лидия Зимина (Томашевич), его же племянницы Ксения Томашевич и Галина Андрущенко, внучатая племянница, москвичка Татьяна Томашевич. Не могу не отметить того непреложного факта, что без Интернета мне вообще вряд ли бы удалось бы что-то сделать. Отдельное спасибо моему внуку Максиму Сущуку, взявшему на себя труд литературного редактирования рукописи.

Пролог
Всё происходившее в этот солнечный день на исходе лета 1922 года походило на дурной сон. Дмитрия Томашевича не покидало желание встряхнуться и прогнать от себя это наваждение, но, увы, всё, что происходило с ним, со старшим братом Павлом и давним приятелем Колей Железниковым было не во сне, а наяву. Как наяву и белоцерковская «предвариловка» – дом предварительного заключения, по сути – тюрьма при местном ЧК, и полутёмная камера, и массивная, окованная железом дверь, с лязгом захлопнувшаяся за ними.
Ещё утром всей семьёй они увлечённо обсуждали грядущие перемены в их жизни, которые принёс август. Павел, решением властей переведенный на работу из Ракитнянской высше-начальной школы в Белоцерковскую агрошколу, где он должен был вести курс физической географии и метеорологии, собирал свои старые университетские конспекты и учебники. Давний приятель Николай, студент 2-го курса Киевского политеха, как человек, сполна хлебнувший прелестей полуголодного студенческого житья-бытья, диктовал Дмитрию, ставшему на днях однокашником, список самого необходмого, без чего не обойтись в Киеве. Мама и сёстры заботливо упаковывали съестные припас для нооявленного студента. Одним словом, в доме царила предотъездная суета.
Неожиданно во дворе усадьбы возник отряд красноармейцев во главе с бравым молодцом, затянутым в сверкающую командирскую кожанку и узкие галифе. Небрежно представившись Стрельцовым, он без лишних слов и объяснений приказал своим подчинённым провести в усадьбе обыск. Именем рабоче-крестьянского правительства, так сказать. Итогом обшаривания стала винтовка, неожиданно для всех обнаруженная в чулане, а это уже тянуло на крупные неприятности.
Первое потрясение от ареста, свалившегося внезапно, как снег на голову, прошло. Потянулись томительные часы ожидания. Надо было набраться терпения – другого выхода просто не было. И тут выручил Павел, Павлуша – выдумщик и заводила. Чтобы скоротать время и отвлечь младшего брата и его приятеля от невесёлых и тревожных мыслей, он решил им рассказать историю семьи Томашевичей. Будучи от природы человеком любознательным, он часто расспрашивал отца о старине, о том, как их род переселился из Литвы в Украину. Младшие «подельники» Павла в один голос поддержали это предложение. Вот какая картина вырисовалсь в течение трёх дней, заполненных рассказом Павла, а также собственными воспоминаниями, навеянными историей семьи.

Истоки
День первый отсидки
Свой рассказ Павел начал издалека.
– В конце 60-х годов XIX века в Литве, входившей в состав России, обреталась семья обедневших дворян Томашевичей: глава семьи Феликс, его супруга Изабелла, в девичестве Герман и два сына – Людвиг и Владислав, родившиеся соответственно в 1859 и 1863 годах. Семейное предание гласит о том, что Феликс был участником известного польского восстания в 1863 году, и это стало причиной гонений на него со стороны властей. По этой причине семья была вынуждена переехать в город Витебск, где Феликс Томашевич устроился на работу мастером-механиком. Около 1868 года он умер, оставив семью без средств. Помощи ждать было неоткуда, и, по совету знающих людей, в 1869 году вдова Томашевича решила переселиться в более сытые места. «Знающими людьми» были местные евреи, кои составляли едва ли не половину населения тогдашнего Витебска. Так сложилось исторически, что после раздела Речи Посполитой в конце XVIII века, эта часть Польши, когда-то заселённая евреями, стала той самой пресловутой зоной оседлости, за черту которой населению с иудейским вероисповеданием было переселяться запрещено. По тысячелетней традиции основным занятием евреев были торговля и коммерция, а это предполагает частые перемещения, а значит, знание географии на практическом бытовом уровне. Вполне естественно, что их советы по части поиска «сытых мест» сосредоточивались на чернозёмной Украине. Перебрав варианты, а также, последовав рекомендациям, Изабелла остановила свой выбор на уездном городке Тараще, что на юге Киевской губернии. Кроме всего прочего, такой выбор был связан с тем, что эти места на Правобережье Украины, попавшие в середине XIV века сначала под власть Литвы, а потом, после Люблинской Унии 1569 года – Речи Посполитой, издавна заселялись поляками и литовцами.
– У Тараса Шевченко, который побывал в наших краях около 1845 года, – продолжал Павел, – я прочитал о Тараще: «Тараща – город! Не понимаю, зачем дали такое громкое название этой грязной жидовской слободе».[1 - Тарас Шевченко. Зiбрання творiв у 6 томах. К., Наукова думка, 2003. Т.4. Повiстi. Стор. 222.]
Нет сомнения в том, что спустя почти 25 лет после этого визита в Тараще не произошло существенных перемен: в дни весенне-осенней распутицы этот городишко, впрочем, как и многие другие в Украине производил гнетущее впечатление на путешественника непролазной грязью.
К этому надо добавить, что Тараща от Киева отстоит на 120 вёрст[2 - Русская верста равна нынешним 1066,8 метра.] по грунтовке, а другими транспортными артериями городок не обладал, что должно было помешать Тараще, находящейся в украинской глубинке на границе лесостепи, стать торговым, а стало быть, и деловым центром. Однако, не всё так просто.
Первый толчок росту и развитию Таращи дало назначение городка в начале XIX века центром одноименного уезда. Этот фактор, а также наличие плодородных земель сыграли решающую роль, и к моменту появления семьи Томашевичей тут уже насчитывалось 1658 домов.
Но и это не всё: Тараща, как и многие другие уездные городки, стала особенно бурно развиваться после Великой реформы 1861 года. Спустя каких-то три десятка лет тут действовали заводы: 1 пивоваренный, 2 кирпичных, 1 медоваренный, дрожжевой и винокуренный. Кроме того, 12 ветряных мельниц, 8 водяных. 1 типография, 2 фотографии, 1 аптека. Они вырабатывали продукции в год на 113 595 рублей. Из кустарных промыслов первое место занимало производство деревянных изделий, преимущественно возов, колес и саней. Население городка обслуживали 100 лавок. Тараща богатела на глазах.
Столь высокая деловая активность не в последнюю очередь объясняется ещё и тем, что почти половину населения, насчитывавшего к концу века 11,3 тысячи жителей, составляли евреи, известные своей предпринимательской хваткой. Витебский опыт подсказывал Изабелле, что и в Тараще она не пропадёт. Направляясь сюда, она рассчитывала на то, что ремесло повитухи, которым она смогла овладеть ранее, будет востребовано, поскольку рождаемость в те годы была традиционно высокой.
Надо сказать – она не прогадала. Хоть богатств в виде недвижимости бабушка Изабелла не нажила, но доходов хватило на то, чтобы вырастить двух сыновей и дать им образование, что, конечно же, немало.
Старший сын Людвиг впоследствии стал отцом нашей большой семьи, а потому дальнейший рассказ пойдёт о нём.
Итак, Людвиг Феликсович, родившийся 23 августа 1859 года, в 1874 году окончил Таращанское двухклассное уездное училище. Несмотря на столь скромное название, это учебное заведение достойно выполняло роль местного образовательного центра. Во-первых, поступить в училище можно было либо окончив курс церковно-приходской школы, либо получив соответствующую домашнюю подготовку. Во-вторых, программа уездных училищ была весьма насыщенной и разнообразной, в результате чего учащиеся получали знания по таким предметам: Закон Божий, священная и церковная история, русский язык, арифметика, геометрия до стереометрии включительно, но без доказательств; география, история русская и всеобщая сокращенная, чистописание, черчение и рисование. Нередко в уездных училищах с разрешения министра народного просвещения открывались дополнительные курсы, как например: общие понятия о законах, основы коммерческих наук, механики, технологии, архитектуры, сельского хозяйства и другие. Поэтому на деле двухклассное училище не обязательно было двухгодичным, скорее наоборот, учёба продолжалась порою пять лет[3 - Неожиданное подтверждение этому любопытному факту находим в мемуарах бывшего министра финансов СССР А.Г. Зверева (1900–1969). Вот что он пишет, вспоминая о днях своего детства и юности: «В нашей волости имелись два так называемых двухклассных училища МНП (министерства народного просвещения) с пятилетним курсом обучения». А.Г. Зверев, Записки министра. М. Политиздат, 1973 г., стр.10.]. Окончившие курс уездного училища имели право поступления на государственную службу в качестве канцелярских служащих.
Ещё в пору учёбы на юношу обратил внимание местный присяжный поверенный, по-нынешнему адвокат Андрей Игнатьевич Лозицкий. В эпоху бурного пореформенного развития, которое переживала тогда Россия, услуги адвоката стали особенно востребованными и достаточно высоко оплачиваемыми. Ведь к адвокату шли не только для защиты в суде, но и при оформлении сделок, заключении контрактов, разрешении споров по чисто гражданским делам. Без работы Андрей Игнатьевич не сидел, это точно. Ему потребовался толковый и добросовестный помощник, и его выбор пал на Людвига Томашевича, которого он и нанял в качестве канцеляриста в свою контору. Различного рода бумаг и документов у юристов всегда великое множество. В те времена никаких пишущих машинок не было, и потому многочисленные документы и их копии приходилось делать вручную, то есть писать и переписывать от руки. Нужно ли говорить о том, что служащий канцелярии должен был обладать отличным почерком, быть элементарно грамотным и предельно аккуратным? Всеми этими качествами Людвиг обладал, что позволило ему оставаться на службе у Лозицкого в течение целых 12-ти лет. И не просто оставаться, а выполнять всё больший и больший объём работ, что со стороны работодателя поощрялось ростом жалованья, то есть зарплаты.
В доме Андрея Игнатьевича молодой Людвиг обрёл и своё личное счастье. Дело было так. Сам Лозицкий был женат на Антонине Ивановне, урождённой Сапешко. Пара была бездетной. В 60-е годы в той же Тараще проживала солдатка Матрёна Лепехова. Пока её муж Никита служил в армии, она согрешила с Лозицким. В результате 18 мая 1867 года на свет появилась девочка, которую при крещении нарекли Клавдией. Андрей Лозицкий оказался весьма порядочным человеком: он не просто признал своё отцовство, но и спустя три года с согласия супруги удочерил Клавдию, которая с тех самых пор стала Клавдией Андреевной Лозицкой и росла в доме своего родного отца и приёмной матери. Для дочери они не жалели ничего, поэтому она не просто окончила местное двухклассное училище, а благодаря тяге к знаниям и книгам стала едва ли не самой начитанной и образованной барышней в Тараще.
Людвиг Томашевич впервые увидел Клавдию, когда та была ещё девчушкой. На его глазах спустя несколько лет она превратилась в весьма привлекательную девушку. Молодые люди полюбили друг друга, чему не препятствовал Андрей Игнатьевич. Не имея других детей, он был вправе рассчитывать на то, что после его смерти дело перейдёт в надёжные руки.
Свадьбу сыграли в 1883 году, едва будущей матери большой семьи исполнилось 16 лет. Преградой на пути к венчанию стала вера: литовец Людвиг был, естественно, католиком, а его избранница украинка – православной. Условием для венчания должна была стать либо смена веры Людвигом, поскольку дело происходило в царской России, в которой главенствовало православие, либо переход в католицизм православной Клавдии. Так обычно и поступали, но в данном случае оба с пониманием отнеслись к религиозным верованиям друг друга, и не стали их менять. Согласно семейной легенде ими было разыграно «похищение невесты» в лучших традициях авантюрного романа. Клавдию, не без её согласия, умыкнули, привезли в отдалённое село, где сговорчивый священник местной православной церкви за небольшую мзду обвенчал молодых, закрыв глаза на явное отступление от канонов.
Молодые поселились в доме тестя и тёщи или, как говорят в Украине, Людвиг пошёл в прыймы. Своего угла у него ещё не было, а добротный просторный дом Лозицкого в центре Таращи вполне мог вместить без проблем вторую семью.
Спустя положенное время 31 июля 1884 года родился первенец, которого назвали Виталием. Так он значился в метрике и паспорте, но домашние звали его Толей. С той поры дети рождались с завидной регулярностью на протяжении 23-х лет: Анна (Галя) – 1886; Александр – 1888; двойняшки Павел и Евгений – 1890; Лидия – 1893; Нина -1894; Наталья – 1896; Дмитрий – 1899; Георгий (Юра) – 1904 и, наконец, самая младшая Татьяна родилась в 1907 году. Итого 11 детей.
Казалось бы, что служба у Лозицкого, которого Людвиг искренне уважал, и проживание с ним в одном доме должно было способствовать нормальному течению жизни, тем более, что старики, ставшие дедушкой и бабушкой, души не чаяли во внуках. Тем не менее, не покидавшее ни на день ощущение зависимости от родителей супруги, с которыми Людвиг был в постоянном контакте круглые сутки – то ли на службе, то ли дома, сковывало свободу. Поэтому Людвиг исподволь стал искать способа уйти от этой зависимости. В своей молодой супруге он нашёл поддержку своим настроениям. Ей тоже не терпелось стать настоящей хозяйкой в собственном доме.
На протяжении всей службы у Лозицкого Людвиг постоянно общался с множеством клиентов своего хозяина, а значит, обрастал многочисленными связями и в среде обывателей, и в среде чиновников разного ранга, представлявших власть в уезде. Все они замечали исключительную добросовестность Людвига, его порядочность и честность, а также общительный характер. Благодаря этим качествам и, не в последнюю очередь многочисленным связям, в 1886 году Людвиг Томашевич получил назначение на должность лесного смотрителя в управлении 2-го Житнегорского имения Департамента уделов. Эта должность позволила не просто кардинально сменить род занятий, но и обрести свой угол в виде казённой квартиры.
Среди многих бед России была и такая: до самого конца XVIII века отсутствовал чёткий порядок, который бы устанавливал источники и размеры средств на содержание членов Императорского дома. Иван Грозный в своё время на «государев обиход» отвёл около четырёх десятков городов, сёл и волостей. Начиная с Петра Великого, члены царской семьи получали содержание из различных источников. Конец этому «беспределу» положил император Павел I, который 5 апреля 1797 года издал «Учреждение об Императорской фамилии». В этом документе было определено различие между теми членами императорского дома, которые имели право наследования и теми, кто права на престол не имел. Первые содержались за счёт государственной казны. Вторые – за счёт доходов, собираемых с недвижимого имущества, которое было названо удельным. Оно было огромным. В подтверждение несколько цифр: при учреждении уделов под их заведыванием находилось 4 162 000 десятин[4 - Десятина равна 1,093 гектара.] земли, разбросанной по 36 губерниям. Эти несметные территории обрабатывали 460 тысяч, то есть почти полмиллиона (!) дворцовых крестьян. Под лесом числилось 2 157 000 десятин, под оброчными статьями – 146 600 десятин и в пользовании крестьян 1 858 420 десятин пахотной, сенокосной и усадебной земли. В дальнейшем удельные имения отнюдь не сокращались, а только росли, достигнув к концу XIX века величины в 7 900 000 десятин!
Для управления всем этим огромным хозяйством пришлось создать Департамент уделов, который вёл дело весьма расчётливо и толково. Резервы свободных средств ведомство употребляло на различные хозяйственные предприятия и на покупку новых земель. В период 1797–1897 гг. помещено в недвижимое имущество около 53 млн. руб. и вновь приобретено до 2 млн. десятин земли.
На средства уделов развивалось скотоводство и коневодство, рациональное медицинское дело на селе, устраивались кредитные учреждения для крестьян, обеспечивалось страхование крестьянских хозяйств. В 1863 году в удельном ведомстве насчитывалось 129 сельских банков. После реформы 1861 года отношения с крестьянами и другими земледельцами были построены на основе аренды.
Начиная с 70-х годов XIX века, Департамент уделов предпринял шаги по развитию лесоустроительных работ, то есть от простого лесопиления и переработки леса перешли к его воспроизводству, при котором ежегодно засаживалось до 600 десятин леса. Эта сторона деятельности департамента имела прямое отношение к службе Людвига Томашевича.
Одно из многочисленных удельных имений находилось в Васильковском уезде Киевской губернии с конторой в селе Житние Горы вблизи местечка Ракитно (укр. – Рокитне).
Основанное в 1518 году, местечко на протяжении почти двух веков было предметом бесконечных споров по поводу того, кому оно принадлежит. Определённость пришла в конце XVIII века, когда селение приобрёл граф Францишек Ксаверий Браницкий,[5 - Ксаверий Браницкий – отец известной Елизаветы Ксаверьевны Браницкой, в замужестве графини Воронцовой, супруги губернатора Новороссии графа Воронцова. Одним из поклонников её красоты в пору своего пребывания в Одессе был А.С. Пушкин.] владелец Белоцерковщины. Часть земель в окрестностях Ракитно, включая лесной массив, была выкуплена Департаментом уделов у Браницких после польского восстания 1863 года. На этих землях и было образовано удельное имение.
На пороге XX века Ракитно оставалось рядовым местечком, в котором проживало всего 5621 человек (по переписи 1898 года). Тут были православная и католическая церкви, еврейская синагога и 3 молитвенных школы, 2 училища, больница, приемный покой, 2 водяные мельницы, медоваренный и мыловаренный заводы, базары.
Особое очарование Ракитно и его окрестностям придаёт река Рось, которая наложила свой отпечаток не только на деятельность Людвига Томашевича, но и на формирование характеров и увлечений его детей. Она входила в их жизнь с раннего детства и становилась непременной её частью, как воздух и бескрайнее небо.
Назначение Людвига Феликсовича на должность лесного смотрителя в Ракитно потребовало естественной смены места жительства, так как контора вместе с казённой квартирой, то есть лесничество располагалось в довольно просторной хате на околице местечка. Дом был построен добротно и незамысловато, стены обмазаны глиной, выбелены извёсткой и укрыты крышей под соломой. Сюда и переехала семья Людвига Томашевича в том же 1886 году. С тех пор Ракитно стало малой родиной для его многочисленных детей, а лесничество – родным домом.
Томашевич управлял лесным хозяйством двух участков имения – Сухолесского и урочища Решётки. Незаметная на первый взгляд должность лесного смотрителя, на самом деле таковой не была, потому что, во-первых, Людвиг стал чиновником весьма влиятельного в системе царской власти ведомства, главной задачей которого было обеспечение благополучия высочайшей семьи, что заметно повышало статус людей, решавших эту задачу. Во-вторых, на него возлагалась ответственность за рачительное хозяйствование, исключавшее самовольные порубки и воровство, Кроме того, лесной смотритель выдавал квоты на платную вырубку, разрешал сбор хвороста (хмыза), следил за своевременной уплатой чинша[6 - Чинш – своего рода арендная плата. В отличие от обычной аренды чиншевое право – вид зависимой собственности, при которой владельцу (чиншевику) принадлежит право владения, пользования и распоряжения недвижимостью, с согласия верховного обладателя или без него, а этому последнему – лишь право на определенный постоянный оброк (чинш) и другие платежи и повинности, установленные законом или обычаем. В данном случае на чиншевом праве, пришедшим в Украину с Запада, была традиционно основана аренда земель уделов.]. Для строительства всегда был нужен лес, поэтому местные предприниматели, абсолютное большинство которых было евреями, никак не могли обойти лесного смотрителя. Ведь он был едва ли не первым и единственным человеком, который мог разрешить подобный вопрос. Наконец, разведение леса, уход за посадками, включая санитарные вырубки, требовал рабочих рук, поэтому лесной смотритель был ещё и работодателем, распоряжавшимся заметными суммами на оплату нанятым сезонным работникам и приобретение посадочного материала, что не могло не привлечь к нему окрестных крестьян и предпринимателей. Одним словом, лесной смотритель был фигурой заметной и уважаемой. С ним старались поддерживать добрые отношения многие и многие обитатели Ракитно и окрестностей.
Непосредственным начальником лесного смотрителя Томашевича был главный лесничий удельного имения. Довольно длительное время Людвиг Феликсович служил под началом Николая Прокопьевича Куринного, с которым у Томашевича с первых дней совместной работы сложились прекрасные отношения. В декабре 1890 года титулярный советник Н.П. Куринной даже стал крестным отцом Павла[7 - Заверенная копия метрической выписи хранится в домашнем архиве К.П. Томашевич, дочери П.Л. Томашевича.], а его супруга Анна Николаевна – крёстной матерью Лиды Томашевич. Чета Куринных частенько гостила в доме лесного смотрителя.
Под началом отца находилось шесть вооружённых ружьями казаков, служивших в качестве лесных объездчиков и сторожей, которые следили за порядком в лесу и охраняли его от самовольных порубок. Вместе со своими семьями они жили и вели своё хозяйство на земле имения. Каждый день все шестеро являлись на доклад к лесному смотрителю, где получали указания по службе. Была и прислуга: кучер Иван, сопровождавший Людвига Феликсовича во всех его деловых поездках; на кухне хозяйничала баба Явдоха, отдавшая семье более двадцати лет безупречной службы. Целый день она была занята приготовлением еды не только для многочисленной семьи хозяев, но и для прислуги. Двое девчат из семей местных крестьян нянчили детей и помогали Явдохе на кухне. Был ещё пастушок, который ухаживал за домашней живностью. Охранял лесничество в ночное время дед Устим.
– Лида, – продолжал Павел, – мне как-то говорила, что отцовское жалованье на грани веков составляло 48 рублей ежемесячно. Прямо скажу – не очень много. Содержать столь большую семью, да ещё и прислугу на такие деньги было решительно невозможно. И не просто содержать, то есть кормить, одевать и обувать, но и дать весьма приличное – гимназическое образование всем детям! В те времена квалифицированный рабочий в Киеве зарабатывал больше. Нет слов, и казённая бесплатная квартира, и довольно обширный приусадебный участок, и скотный двор давали определённую прибавку к жалованью в виде продуктов питания. Тем не менее, думаю, что память явно подвела сестрицу. Трудно представить, что Департамент уделов платил лесному смотрителю столь скромное жалованье, толкая его тем самым на взятки. Чего-чего, а этого греха он на душу не брал, что подтверждается двадцатью семью годами безупречной службы.
Людвиг Феликсович был обыкновенным царским чиновником, каких было немало. Семья по тем меркам жила скромно на доходы исключительно от службы да приусадебной земли. Если не считать собственного дома с прилегающим участком земли, приобретенными на деньги, доставшиеся по наследству Клавдии Андреевне (об этом речь впереди), то никакими иными богатствами наши родители не владели – ни роскошными одеждами, ни драгоценностями, ни солидным счётом в банке. Всё, что приходило в семью, тратилось большей частью на удовлетворение духовных потребностей родителей и детей. Семейные фотографии бесстрастно фиксируют наше босоногое детство, а потому нас трудно отличить от сверстников из крестьянских семей. И это считалось нормальным…
Небольшой служебный кабинет отца находился тут же, в лесничестве. Рядом по коридору были жилые комнаты, включая детскую. Поэтому мы нередко становились свидетелями того, как отец благожелательно принимал посетителей, как он старался помочь каждому просителю независимо от его звания и общественного положения. В обращении отец был со всеми ровен и дружелюбен, что незаметно передавалось и нам, его детям.
Главным делом своей жизни Людвиг Феликсович считал разведение лесов в этой лесостепной зоне. Молодой сосновый лес, украшающий берег Роси в урочище Песчаном, посадил наш отец. К делу он подходил капитально: выписывал и изучал соответствующую литературу, знакомился с опытом коллег. Даже выезжал в 1902 году в Сибирь, откуда привёз саженцы кедра и лиственницы. Первый на украинской земле не прижился, а вот лиственницы таки пошли в рост.
Несмотря на наличие вооруженных объездчиков-сторожей, не было дня, чтобы лесной смотритель лично не объехал хотя бы часть лесных угодий, а потому от его глаза не укрывалось малейшее изменение, происшедшее за последние дни. Надлежащий уход и охрана способствовали тому, что тут развелось зверьё – лисицы, зайцы и козы в таких количествах, что становились объектом охоты: поздней осенью и зимой лесничество частенько наполнялось любителями этой забавы из числа влиятельных лиц уезда, губернии и даже Санкт-Петербурга. В такие дни отец набирал в соседних сёлах не менее сотни загонщиков – «гучков», которые своими криками (гуканьем) поднимали зверя из нор и выгоняли его на охотников. Конечно, всё это действо сопровождалось тем, что называется «особенностями национальной охоты». Съезд большого количества незнакомых людей, лес, наполненный криками «гучков», охотничьи трофеи, непременное шумное застолье, громкие разговоры, разгорячённые лица, отец увлечённый общим азартом, – всё это создавало атмосферу необычного праздника, в который вовлекались все окружающие, включая детей.
Между прочим, эти съезды в немалой степени способствовали расширению круга полезных знакомств и связей Людвига Феликсовича, росту его авторитета среди власть имущих. Известно, например, что решение о бесплатном обучении детей Томашевича в гимназии принималось начальством из числа любителей поохотиться. И всё же, наш отец старался не злоупотреблять подобными связями.
Но не только дела служебные интересовали эту колоритную и деятельную натуру. Начав свою общественную работу с попечительства местной церковно-приходской школы, он на этом не остановился. Стал инициатором учреждения в Ракитно отделения «Общества трезвости», при котором организовал чайную и библиотеку в здании, построенном им же самим в 1901 году. Для этой библиотеки выписывались литературные журналы, приобретались книги. Именно здесь появился первый в местечке граммофон, и местная публика могла послушать записи арий из опер и романсы в исполнении лучших певцов России и зарубежья. Кино, или, как тогда говорили, синема, своим появлением в Ракитно также обязано нашему отцу.
При библиотеке «Общества трезвости» по инициативе папы составился театральный кружок, который давал спектакли для местных обывателей. Репертуар был традиционным для тогдашних украинских любительских и профессиональных театральных трупп: «Наталка-Полтавка», «Сватання на Гончарiвцi», «Сто тисяч» и другие пьесы. В дополнение к украинской классике, исполняемой на родном языке, обязательно давали русские водевили. Таково было непременное требование полиции, зорко следившей за всеми этими подозрительными сборищами. Стараниями Людвига Феликсовича был организован струнный оркестр в количестве 12 человек под руководством местного скрипача Константиновского.
На все эти нужные и благородные, но недешёвые просветительские затеи нужны были средства, подчас немалые. Строительство здания чайной в центре местечка, разбивка возле него сквера, граммофон, киносеансы, книги, газеты и журналы – всё это стоило денег и немалых. Людвиг Феликсович прекрасно понимал, что ждать субсидий от государства не приходится, однако, выход был найден – Томашевич обратился за помощью к местным меценатам. Было бы удивительным и непонятным, если бы кто-то из местных евреев, а именно они представляли основную массу Ракитнянского делового сообщества, отказал в средствах лесному смотрителю на организацию полезного дела. Конечно, создавался попечительский комитет, который вёл все дела и учёт расходов, но организатором и душой предприятия оставался Л.Томашевич[8 - Подтверждение этому мы находим в историческом очерке «Рокитнянщина», изданном к 85-летию района. Вот что читаем на странице 82: «При народних будинках дiяли бiблiотеки, читальнi, книжковi магазини, лекцiйнi i театральнi зали, рiзнi курси та гуртки. Такий будинок iснував i в Рокитному. На початку ХХ столiття при ньому з iнiцiативи мiсцевого лiсничого Л.Ф.Томашевича було створено першу публiчну бiблiотеку. Їi слiди загубилися у вирi наступних революцiйних подiй». К сожалению, это единственное упоминание фамилии Томашевича на страницах весьма объёмистого издания…].
Усилия отца на общественной ниве были замечены, и его избрали гласным (депутатом) Васильковской уездной управы. Такая активность Феликса Людвиговича не давала покоя местной полиции, у которой Томашевич прослыл «красным», хотя «Общество трезвости» вовсе не политическая партия. Чего могла опасаться полиция? Всё очень просто: в чайной собирались местные обыватели, которые обсуждали прочитанные книги, журнальные статьи, те же постановки любительского театра. Как это часто бывает, разговор незаметно переходил на проблемы бытия – а как же иначе? Тут уже было недалеко до крамолы, предлагавшей пути выхода из затхлой атмосферы царского самодержавия, на страже которого стояла полиция.
Внешним проявлением исключительно деятельной и инициативной натуры отца, его неуёмного характера была непокорная шевелюра чёрных жестковатых волос. Их не удалось укротить не только перед любительской фотосъёмкой в 1903 году, но и в 1880 году, когда наш будущий отец снимался в фотоателье. Меня эта шевелюра не раз наводила на мысль о том, что среди его предков, а значит, и наших были южане из болгар или сербов. Мне трудно представить литовца или поляка, этих представителей северных народов не блондинами, а ярко выраженными брюнетами. А если ещё добавить крупный нос с характерной горбинкой чуть ниже переносицы, который передался и нам, его детям, то предположения о принадлежности нашего отца к южанам кажутся мне вполне обоснованными. Сейчас уже можно определённо утверждать, что все сыновья за исключением тебя, Митя, удались в отца. Из сестёр внешность папы унаследовали сёстры Лида и Татьяна. А вот самая старшая из них, умершая в расцвете лет Анна и ты Митя явно «мамины детки». Анна вообще вылитая мама, а ты повторил и овал её лица, и мягкие русые волосы, и крупный нос. Вот только ярко выраженная горбинка выдаёт в тебе Томашевичей! У тебя и характер явно мамин – спокойный и рассудительный.
И лесной смотритель, и мы – его семья жили отнюдь не в безвоздушном пространстве, если говорить об общественной атмосфере, а она на грани веков была неспокойной. Либерально – демократические идеи всё больше и больше овладевали умами интеллигенции. Будучи в самой гуще простого народа, озабоченного извечной мечтой о лучшей жизни, Томашевичи-старшие несомненно чувствовали, что грядут перемены. Свидетельств тому было немало, в обществе накапливалось недовольство самодержавной властью. Чаша терпения народа переполнялась на глазах, оно должна была выплеснуться, не могло не выплеснуться. Катализатором того, что позднее назвали революцией 1905 года, стало позорное поражение в русско-японской войне, ярко обнажившее все пороки режима. События 1905 года не прошли мимо Киевской губернии, Васильковского уезда, а также местечка Ракитно и его окрестностей. Крестьяне соседних сёл под влиянием агитаторов и пропагандистов различных партий начали выступать с протестами против нищенской оплаты труда местными помещиками и арендаторами. Протесты переросли в поджоги усадеб. Сил полиции не хватало для усмирения недовольных. Тогда вызвали регулярные войска.[9 - Подробно об этих событиях см. «Рокитнянщина», стр. 85–90.]
Осень 1905 года выдалась особенно горячей. Глава семейства надолго исчезал из дому, тушил какие-то пожары в местечке и окрестных сёлах. Встречая его после таких отлучек, мама вздыхала:«Ох, не сдобровать тебе, Людвиг!». Было из-за чего вздыхать, если учесть, что огромный погреб во дворе лесничества стал местом, где прятались семьи местных евреев, спасаясь от возможных погромов со стороны «черносотенцев», слух о которых докатился из Киева. От глаз вездесущих детей не укрылось и то, что родители тайком подкармливали трясущихся от страха временных обитателей погреба.
Страх, охвативший еврейскую часть населения, имел под собой основания – в Киеве погромы, как вскоре выяснилось, стихийные[10 - См. например, В.В. Шульгин, «Дни».] действительно имели место 19–20 октября 1905 года. К счастью, они не носили массового характера, да и власти быстро овладели ситуацией.
Ты, Митя, не можешь помнить того, что ни удельное имение, ни лесничество, ни наша семья не подверглись ни нападениям, ни оскорблениям со стороны участников жарких событий 1905 года на Ракитнянщине. За это мы должны благодарить нашего отца, который сумел установить с окрестным населением вполне справедливые и ровные отношения. Более того, именно после известного царского манифеста от 17 октября 1905 года, когда были назначены выборы в Государственную Думу – первый российский парламент – на сходе в Ракитно Людвиг Томашевич был избран выборщиком по Васильковскому уезду.
Первый день пребывания наших героев был на исходе, когда Павел прервал свой рассказ – надо было укладываться спать в этих чужих и неприветливых стенах.

Истоки
День второй отсидки
Утром Павел поднял Митю и Николая с утра пораньше – он ждал вестей с воли. Ждать какой-то еды от тюремщиков особенно не приходилось, поэтому воспользовались тем, что на скорую руку собрала мама. За скромным завтраком Павел продолжил своё повествование.
При всей своей занятости служебными и общественными делами, наш отец оставался прекрасным семьянином, отдававшим детям всё своё свободное время, и не только его. Он буквально вкладывал душу в воспитание детей. Любил возиться с малышами, поощрял увлечения детей, приобретал для них новинки литературы. Устраивал с их участием весёлые представления в дни престольных праздников. Он был неистощим на выдумки. По его инициативе в семье составился струнный квартет, в котором партию первой скрипки исполняла дочь Анна, второй – сын Евгений. Ваш покорный слуга играл на альте, а сам организатор квартета, до того успешно освоивший гармонь и цитру, с увлечением исполнял партию виолончели. На импровизированных концертах, когда съезжались гости, а это бывало часто, квартет исполнял произведения П.И. Чайковского и других известных авторов. Ноты не только выписывались из Москвы и Киева, но и переписывались от руки.
Долгими зимними вечерами семья собиралась в гостиной, где при свечах или свете керосиновой лампы затевались игры, где детям вслух читали книжки, а иногда и отец выступал в роли рассказчика разных «страшных» историй.
Надо только представить: окна разукрашенные инеем, на столе лампа, от света которой на стенах толпятся неясные тени…, сидящая на диване мама в окружении детей… и голос отца:
«Раз к вечеру я пошёл в обход леса на правую сторону. Походил по посадкам, уже спускаются сумерки – пора возвращаться домой. Взял верное направление, иду, иду, – и всё выхожу на то же самое место среди унылых осин – только своими жестяными листьями шелестят!..
Присмотрелся, снова взял верное направление, пошёл – и снова очутился на том же самом месте. Тьфу ты, нечистая сила! Кружит меня по лесу, не выпускает на опушку… Собрался с силами, иду, иду и снова на том же месте среди осин. Жутко! Уже совсем стемнело, я вижу, надо выбиваться из этого проклятого места.
Поднял голову, чтобы увидеть просвет неба (хоть бы луна взошла!) – как вдруг что-то холодное «чирк!» меня по носу. Я обошёл, но не испугался, начал ходить кругом, чтобы найти просвет, – как вдруг меня снова по голове что-то твёрдое холодное ударило. Я схватился руками за это твёрдое в воздухе – оказалось, холодные окоченевшие ноги человека, висящего на суку большой осины. «Эге-ге! Так вот куда меня закружила нечистая сила – на «шибеницю»[11 - Шибениця (укр), произносится как шЫбэныця – виселица.], где повесился от горя неведомый человек!
Разглядывать было невозможно, надо кого-то позвать. Я вспомнил о своём постоянном спутнике – медном рожке на поясе – затрубил тревожный сигнал,… ещё и ещё раз! – разлетелось эхо по лесу…
Вскоре отозвался рожок казака Малафия с южной стороны, а за ним и Некрашевского с западной. Пришли на мой призыв, удивились открытому происшествию, вместе вышли из лесу. Некрашевского я послал к приставу, чтобы доложил о висельнике в лесу, сам стал приводить себя в порядок после этой страшной ночи. С тех самых пор это место в лесу, даже целое урочище называют «Шибениця». Люди всегда с опаской проходят через эти дебри, боясь увидеть ещё одного несчастного»[12 - «Сага» – воспоминания Л.Л. Собченко (Томашевич), написанные в 1972–1974 гг. Рукопись хранится в личном архиве Г.А. Томашевич, племянницы мемуаристки; стр.46. Далее «Сага»]…
Чтобы успокоить притихших от страха слушателей, отец тут же переходил к шуткам-прибауткам. Нередко читал наизусть стихи. Особенно любил стихотворение Алексея Кольцова «Лес», посвящённое памяти А.С. Пушкина и написанное в 1837 году:
Что, дремучий лес,
Призадумался,
Грустью тёмною
Затуманился?
Что Бова-силач
Заколдованный
С непокрытой
Головой в бою, —
Ты стоишь – поник,
И не ратуешь
С мимолётною
Тучей-бурею?
Густолиственный
Твой зелёный шлем
Буйный вихрь сорвал —
И развеял в прах.
Плащ упал к ногам
И рассыпался…
Ты стоишь – поник
И не ратуешь.
Где ж девалася
Речь высокая,
Сила гордая,
Доблесть царская?[13 - А.Кольцов. Соч. в двух томах. «Советская Россия», М., 1958. Т.1. стр.165–167.]
Людвиг Феликсович с ранних лет приучал всех детей к полезному труду в доме, на огороде и в саду. В семье благодаря отцу соблюдался определённый порядок, который поддерживался всеми безоговорочно. В арсенале воспитательных средств Людвига Феликсовича отсутствовал традиционный ремень. Лично мне, – подчеркнул Павел, – ззвестен только один случай, когда отец отходил брата Евгения ремешком. Тот устроил на чердаке химическую лабораторию, в которой проводил рискованные опыты. Один такой эксперимент закончился взрывом, не переросшим в пожар по счастливой случайности, но ставшим поводом для экзекуции.
Настоящей хранительницей семейного очага была наша мама, Клавдия Андреевна. Родив первого ребёнка в свои едва-едва семнадцать лет, она проявила настоящий талант материнства, который до поры до времени дремал в тайниках её души. Мужу и детям она посвятила всю свою жизнь. Их благополучие и здоровье было поставлено ею во главу угла.
Она свободно владела тремя языками – украинским, польским и русским, много читала. Помнила наизусть множество стихов. Несмотря на то, что на ней держался дом и немалое хозяйство, много времени уделяла детям, читала им книги, не ограничивала их в саморазвитии. Была глубоко верующим человеком, приучила детей к ежедневным молитвам, но спокойно восприняла наш отказ от религии, когда мы подросли. Клавдия Андреевна прожила нелёгкую жизнь, особенно много бед на неё свалилось, начиная с десятых годов ХХ века, о чём ещё будет повод рассказать, но все они не сломили её духа.
Окрестные крестьяне называли маму барыней, но это была скорее дань укоренившейся со старых времён привычке. Ну, какая ж это барыня, если она не чуралась огородных забот, привлекала в страдную пору детей для посадки рассады или прополки той же картошки? А как же иначе, ведь огромную семью надо было кормить, и тут без натурального хозяйства никак не обойтись. На лесных полянах паслись коровы, благодаря которым дети выросли на молоке в буквальном смысле. Осенью, в пору сбора урожая обширный погреб заполнялся картошкой, огромными тыквами, свёклой, морковкой, прочими плодами огорода, бочками с квашеной капустой и солёными огурцами, бутылями с яблочным соком и лёгким яблочным вином. Большой огород, живность и сад были весьма ощутимым довеском к жалованью отца семейства, это факт.
Я уже говорил, что Клавдия Андреевна и Людвиг Феликсович дали жизнь одиннадцати детям, но братик Саша умер младенцем в 1889 году. Эта беда произошла по недосмотру няньки, когда малыш съел слишком много так называемой пьяной вишни, то есть содержащие алкоголь ягоды из вишнёвой наливки[14 - Вишнёвая наливка делалась следующими образом: спелой вишней наполняли 4-5-литровую бутыль на ?, а сверху насыпали сахар. Потом ставили, как правило, на подоконник – поближе к солнцу. В результате через 4–5 месяцев получали слабоалкогольный напиток крепостью до 10
. Иногда для повышения крепости доливали водки. По готовности напиток сцеживали, а «пьяную» вишню использовали для еды, в том числе и для начинки вареников.]. Ребёнок отравился, и спасти его не удалось.
Таким образом, к середине 1900-х годов в семье насчитывалось 10 детей. Непреложным законом было то, что старшие дети опекали и заботились о своих младших братьях и сёстрах. Конечно, как это часто бывает, не обходилось без ссор и недоразумений – дети есть дети, но общая атмосфера была исключительно тёплой и дружественной. С самого начала установился порядок, при котором вся семья собиралась за столом в определённое время на утренний чай, он же завтрак, а затем на обед и ужин. Каждый знал своё место за столом. Кроме того, кто-то из девочек каждый день дежурил по столовой. В их обязанности входило накрыть стол и убрать его после трапезы. Общий сбор, однако, происходил далеко не всегда по той простой причине, что большую часть года кто-то из детей был вне семьи, – на учёбе либо в Белоцерковской гимназии, либо в Киеве. Дома они появлялись лишь в дни рождественских, пасхальных и летних каникул.
Начиная с 1893 года, когда стал гимназистом наш самый старший брат, первенец Виталий, в семье на протяжении десятков лет не переводились учащиеся гимназий и студенты киевских вузов. Получение детьми среднего, а потом и высшего образования стало не просто амбициозной целью родителей, но смыслом их жизни.
Учёба в гимназии или в реальном училище 20–30 лет назад стала делом обыденным, и в большинстве семей чиновников получением детьми среднего образования дело ограничивалось. Кто-то считал, что его вполне достаточно для дальнейшего успешного продвижения в жизни, и они были по-своему правы. Кто-то не имел средств для обучения детей в университете или институте, и в этом тоже была своя правда. Кто-то не видел в своих чадах задатков и способностей, а кто-то всерьёз не занимался выявлением и развитием этих самых талантов с самого раннего детства. К счастью, нашими родителями руководили другие настроения, над ними властвовали иные ценности. С раннего детства детям ненавязчиво прививали тягу к знаниям, интерес к науке и технике. Это происходило и в процессе ежедневного общения, и через личный пример, и посредством чтения книг и журналов, и путём предоставления детям определённой свободы в выборе увлечений и пристрастий. Поэтому, уже становясь гимназистами, сыновья и дочери твёрдо знали, что этим, то есть, гимназией их образование не закончится.
Двери белоцерковской гимназии для нас, детей дворянина Людвига Томашевича были открыты, но учёба в ней требовала ощутимых затрат. Белую Церковь отделяют от Ракитно 25 вёрст, которые в те времена были серьёзным препятствием – дорога туда и обратно каждый день отнимала массу времени и средств. Пришлось искать для новоявленных гимназистов пристанища в Белой. Вариантов было два: либо у родственников, если таковые были, либо в частном пансионе для гимназистов. Так случилось, что дети Людвига испытали оба. Поначалу, когда учились старшие дети – Виталий и Анна, они жили в доме младшего брата отца, дяди Владислава на улице Запровальной.
К тому времени наш дядя обосновался в Белой Церкви в качестве нотариуса. Со временем его семья, как и у старшего брата, разрослась, места для новых подросших племянников и племянниц явно не хватало, и в 1904 году Людвиг Феликсович с согласия гимназического начальства организовал небольшой пансионат для гимназистов в специально приобретённом для этой цели убогом строении на той же Запровальной. Назвать эту старую развалюху домом, значит согрешить против истины. Поэтому на её месте был выстроен небольшой новый дом. Наряду с детьми из других семей (за плату, разумеется), тут проживали Виталий, учившийся в выпускном восьмом классе, я с Евгением и Лидия с Натальей под неусыпным контролем хозяйки пансиона Елены Викентьевны Ковальской, нанятой для этой цели папой. Анна окончила семь классов женской гимназии годом ранее.
Так сложилось, что в какой-то момент число детей наших родителей, одновременно обучавшихся в гимназии, выросло до пяти человек! А если к ним добавить детей дяди Владислава, которые тоже тут набирались уму-разуму, то выходит, что в белоцерковской гимназии образовалась целая команда кровных родственников Томашевичей, которой никто из сверстников не мог противостоять.
Кроме проблем с жильём были постоянные заботы о питании, форменной одежде, учебниках и прочем, без чего не обходится учёба. Часть этих расходов покрывалась за счёт гимназистов-пансионеров, родители которых сдали своих детей под опеку той же Ковальской. Кроме того, все мы, Томашевичи-младшие, с раннего детства познавшие труд, и тут не оплошали. Практически все прекрасно учились и успевали подрабатывать репетиторством, избавляя, таким образом, родителей от излишних затрат. Заработанных, например, мною и Женей денег хватило даже на приобретение за 23 рубля вёсельной лодки-плоскодонки, которую назвали «Мрiя». Впервые мы испытали её летом 1908 года, когда я со своим другом-одноклассником Володей Линником возглавили ватагу гимназистов и прибыли на каникулы из Белой Церкви в Ракитно, спустившись по Роси.

Твоё, Митя, появление на свет 27 сентября 1899 года все мы встретили, как должное. Ты стал восьмым среди живых детей наших родителей. Над именем долго не размышляли, а как-то сразу назвали Дмитрием, хотя для всех родных ты всегда был и останешься просто Митей. Если честно, то не полюбить тебя было невозможно: «Беленький, с синими глазками весёлый симпатичный мальчик, он всегда привлекал внимание и любовь членов семьи и гостей», – так описывала тебя, малыша старшая сестра. Ты стал любимчиком отца, который частенько с тобой игрался, а как только ты чуть подрос и научился уверенно сидеть, папа распорядился во время общей трапезы сажать тебя слева от себя на высокий стул.
С младенческого возраста у тебя была куча опекунов: и родители, и нянька, и старшие братья и сестры. Поначалу, конечно, сестры. Известно, как девочки любят возиться с младшими.
– Я до сих пор удивляюсь, – продолжал Павел, – как, несмотря на изрядное количество нянек, тебе уже в годовалом возрасте «удалось» пройти и через воду, и через огонь, о чём ты, конечно, помнить не можешь.
– Помнится, мама что-то мне рассказывала об этом, но подробности я, признаться, подзабыл, – отреагировал на последние слова брата Дмитрий.
– Сейчас я тебе напомню, – улыбнулся Павел.
– Итак, первое приключение произошло летом 1900 года на Роси – где же ещё! Жарким июльским днём вся семья выбралась в Песчаное, чтобы искупаться, а заодно и испытать купальню, построенную по распоряжению отца и при его непосредственном участии. Купальня – сколоченная из досок постройка типа веранды. Её укрепили на берегу у самого уреза воды. Открытая со стороны реки, она была оборудована двумя широкими ступенями для удобства входа в воду. Для пущей безопасности уже в воде из гладко отёсанных брёвен устроили четырёхугольный барьер, образуя «лягушатник» для не умеющей плавать малышни.
Пока взрослые раздевались, семилетняя Лида уже шагнула на ступеньки, торопясь окунуться раньше всех. В этой спешке она не заметила, как ты уже соскользнул с первой ступеньки на вторую, после чего оказался в воде!
Мгновение, и течение вынесло тебя из-под барьера в реку, а сквозь прозрачную воду сестрёнка с ужасом увидела распростёртое тельце ребёнка. Наконец, Лида опомнилась и закричала. Первым сообразил, в чём дело самый старший – Толя, который, не раздумывая, прыгнул в воду, как был в сапогах, схватил братишку за ногу и вытащил его из воды. Всё произошло так быстро, что ты даже не успел наглотаться воды. Вот так состоялось твоё второе крещение, теперь уже не в церковной купели, а, как и положено, – в реке.
Испытание огнём не заставило себя ждать. Дело было в сентябре того же года. Родители со старшими детьми уехали в лес набрать опят, а дома три сестры оставлены присматривать за тобой. Накануне ты сделал свои первые, ещё неуверенные самостоятельные шажки по земле. Незаменимая баба Явдоха орудовала на кухне возле печи. Никто не обратил внимания на то, как она вынесла золу из печки и высыпала на огород за клумбой. В этот момент тебе захотелось походить, и Лида, заметив это, поспешила на помощь. Придерживая за плечи, она повела тебя вокруг клумбы – и «вдруг Митя присел с оглушительным рёвом». Вступив босыми ножками в горячую золу, он от боли присел в ту же золу! Прибежавшая на крик ребёнка, «Баба Явдоха принялась «рятувати»[15 - Рятувати (укр) – спасать. Произносится, как рятуватЫ.] своими средствами, но плач Мити и наш тоже не прекращался». Последовало долгое лечение, но всё проходит, зажили и ожоги на твоих ногах и бёдрах, только в памяти «нянек» это событие запечатлелось на всю жизнь.
Ещё одним испытанием огнём, которое выпало на долю теперь уже всей семьи, был пожар на лесничестве в октябре 1901 года, когда тебе исполнилось 2 года. Возгорание, начавшееся на кухне, вовремя заметили, поэтому никто не пострадал за исключением одного из работников лесничества, который до самого последнего момента старался вынести из-под огня домашний скарб. Все ещё раз убедились, что соломенная крыша всем хороша, но вот горит она, как спичка. От большой хаты остались только стены. Пришлось подыскивать временное пристанище и на протяжении года терпеть временные неудобства пока шло восстановление лесничества. Этот случай стал своеобразной точкой отсчёта – «до пожара» или «после пожара».
И если эти три события не отложились в твоей памяти по причине малолетства, то случай, который произошёл с тобой уже в пятилетнем возрасте, ты наверняка запомнил на всю жизнь.
Итак, место действия – задний двор лесничества возле того самого погреба, который спустя полтора года стал тайным пристанищем, для охваченных страхом местных евреев. Построил его папа задолго до этих событий, чтобы обеспечить надёжное хранение плодов сада и огорода в зимний период. Это добротное сооружение снаружи напоминало детям распластанное на земле огромное допотопное чудовище: вот его горбатая длинная спина, вот каменная шея входа, вот его голова – вход, сложенный из толстых брёвен сруб, в котором над массивной дверью-пастью блестят на солнце небольшие оконца – глаза неведомого зверя. Вместо хвоста – развесистая шелковица, ветви которой в середине лета всегда усеяны множеством спелых сладких ягод – лакомство не только всей детворы, но и шумных стай грачей. Если вовремя не собрать урожай ягод, то они опадают на землю, где становятся добычей противно жужжащих ос.
Сёстры Лида и Нина устроились внизу на лавочке, рассматривая новую книгу, а ты сосредоточенно возился со своими игрушечными тележками, скатывая их со спины «чудища».
Внезапно ты заорал истошным голосом, моментально оторвавшим девочек от книжки – что такое? Что случилось с братиком? Подбежали, видят плачущего мальчишку, который показывает на ногу. Всё ясно – тебя ужалила оса, вот и красное пятнышко на бедре. Да, неприятно, но в большинстве случаев не смертельно. В этот раз всё развивалось быстро и даже страшновато: волдырями и сыпью величиной с горошину покрылась не только нога, но даже спина и грудь! Прибежавшая на крик дочерей мама в полной растерянности – что делать? Папа поехал за врачом, но это долго, а время уходит… И тут появилась добрая фея в лице незаменимой бабы Явдохи, которая без промедления принялась лечить тебя испытанными домашними средствами.
Приехавший вскоре врач Пивовонский осмотрел и послушал спящего пациента. Убедился, что сердце работает нормально, дыхание ровное. Выслушал доклад Явдохи и одобрил её действия. Взволнованным родителям сообщил, что это было отравление трупным ядом, который занесла оса[16 - О «трупном яде» мы знаем со слов мемуаристки. Если врач Пивовонский действительно поставил такой диагноз, то это явная ошибка. Дело в том, что никакого отравления «трупным ядом» быть не могло по той простой причине, что оса имеет свой яд и не является переносчиком так называемого «трупного яда» по определению. Вообще, в описываемые времена об этом яде говорили и писали, но никто толком не знал, что это такое. Знали только, что патологоанатомы не должны приступать к вскрытию, если у них на руках имеются ранки, царапины и т. п., через которые можно отравиться продуктами разложения трупа. Что касается данного случая, то, скорее всего, малыш испытал сильнейший анафилоктический шок, о котором тогда никто не имел понятия. И лечить его надо было не растираниями и укутываниями, а наоборот, накладыванием льда или холодного компресса на место укуса, а также смазыванием его соком лука или чеснока. А то, что Митя быстро оправился от атаки насекомого, говорит о том, что его организм обладал достаточным иммунитетом, но тут мы уже вторгаемся в генетику…]. Прописал микстуру, после чего откланялся.
К вечеру всё прошло, и ты вернулся к своим играм.
Спустя годы, встречаясь в Ракитно, мы все с удовльствием и грустью не раз вспоминали своё детство, наполненное разными приключениями. Говорили и о тех испытаниях, которые свалились на твою, Митя, головушку в раннем детстве. Мудрая Лида даже высказала предположение, что не иначе, как Бог послал на Митю эти испытания в детстве, чтобы подготовить к будущим превратностям судьбы.
В раннем детстве, это я хорошо помню, ты любил возиться со щенками, котятами, даже поросятами, коих было немало во дворе лесничества. Обожал поездки с отцом в таинственную чащу леса, где видел живых, а не на картинке зайчиков и диких коз. Прилип к пастушку Андрею, вместе с которым пас телят и свиней. Потом это увлечение животным миром прошло.
– Отношения в нашей семье, – это моё личное убеждение, – подчеркнул Павел, – складывались так, что происходило постоянное взаимовлияние всех на всех. Никто никогда не мешал саморазвитию детей, а любая здоровая инициатива не оставалсь без внимания. Даже самые старшие дети – Виталий и Анна – несмотря на весьма существенную разницу в возрасте, разделявшие их и, скажем, тебя, Митя, – 15 и 13 лет соответственно, своим отношением к учёбе и разносторонними интересами исподволь влияли на тебя. Конечно, тут присутствовало любовно-снисходительное похлопывание, но вместе с тем оба терпеливо искали и находили ответы на бесконечные твои «Почему?».
Виталий окончил гимназию с серебряной медалью в 1904-м. Двадцатилетний брат сразу же поступил в Киевский политехнический институт, после окончания которого стал специалистом по строительству и эксплуатации железных дорог. Его направили служить на Кольский полуостров, где тогда прокладывали Мурманскую железную дорогу. Получается, что Виталий мог видеться с младшими в Ракитно только в дни каникул, когда старший брат был уже студентом, а ты, Митя, только-только вступал в более или менее сознательную жизнь, и за малолетством не мог, например, участвовать в строительстве «Куреня», которое затеял летом 1902 года тогда ещё гимназист Виталий.
Мы все знаем, как дети любят устраивать во дворе так называемые «халабуды» типа шалашей из всяких подручных материалов. В них они хранят свои детские тайны вдали от взрослых. Виталий подошёл к этому делу основательно: организовал настоящую бригаду из младших братьев и сестёр, сделал чертёж, и стройка закипела. Общими усилиями устроили настоящий каркас из дерева, проёмы будущих стен заполнили плетнём из веток, обмазали толстым слоем глины, которую дружно месили ногами. Строили с увлечением, забывая об обеде. Кровлю из гонты делал сам Виталий, ловко укладывая эту дощатую черепицу. Получился настоящий домик, в котором хватило места всей ребятне.
С ранних лет Виталий пристрастился к фотографии. Начало этому увлечению сына положил отец, который приобрёл небольшой и довольно простой фотоаппарат «Гном», ставший спутником Виталия на многие годы.
Склонность Виталия к делам строительным особенно проявилась в годы, когда родители решили выстроить в Ракитно собственный дом в Синявском переулке. Вот как это было. И отец, и в ещё большей степени мама прекрасно понимали, что жизнь на казённой квартире в лесничестве не может быть вечной, поэтому мечта о собственном доме не покидала их. Воплотить её в жизнь помогло наследство, доставшееся маме в 1902 году после смерти её приёмной матери (Андрей Игнатьевич Лозицкий скончался раньше, скорее всего в 1887 году). Наследство это представляло собой солидную недвижимость в Тараще в виде добротного кирпичного дома с надворными постройками. Дом этот сохранился до настоящего времени в центре города. Сначала была мысль обосноваться в этой усадьбе, но потом решили её продать, а на вырученные деньги купили довольно старый дом в Ракитно. Преимуществом усадьбы была её величина – около полутора гектаров, что позволило сразу же заложить солидный сад и содержать большой огород. Для начала дом слегка подремонтировали, а спустя некоторое время рядом с ним построили новый. Вот его-то и проектировал студент Виталий Томашевич. Он же принимал деятельное участие в его постройке. Естественно, все дети по мере сил помогали в строительстве. Таким образом, перед выходом главы семьи в отставку, а это произошло в 1913 году, вся семья обрела собственное жильё. К этому времени тут уже подрос сад, бывший предметом неустанных забот родителей.
Анна, окончившая в 1903 году с золотой медалью Белоцерковскую семиклассную женскую прогимназию (неполную гимназию), намеревалась стать учительницей в школе, но 7 классов не давали на это права. Для осуществления мечты надо было окончить 8 классов. Родители, идя навстречу чаяниям дочери, отправили её в Киев, где она прошла курс 8-го класса в частной Фундуклеевской гимназии. Только по её окончании, Анна, наконец, получила право на работу учителем начальных классов школы. Васильковская уездная управа направила её на работу в Ракитнянскую двухклассную школу.
Трудилась Анна с увлечением и очень скоро завоевала авторитет среди учеников и их родителей, как искренне преданная своему делу учительница. В 1906 году её послали в Санкт-Петербург на двухмесячные учительские курсы. Тут она увлеклась идеями партии социалистов-революционеров (эсеров). По возвращении домой Анна не только успешно продолжала свою работу в школе, но и организовала нелегальную ячейку партии, привлекая в неё своих друзей.
Самая старшая из сестёр была умной и обаятельной девушкой. Она увлечённо играла на скрипке, ведя первую партию в домашнем струнном квартете, была запевалой туристских походов, в которых участвовало до двух десятков молодых людей из числа братьев, сестёр и друзей. Одним словом, это была жизнелюбивая талантливая натура, к ней тянулись люди, среди которых было немало её поклонников.
В 1909 году она вышла замуж, но, к великому сожалению, замужество не принесло её счастья. Вскоре после свадьбы её одолела неизлечимая болезнь, передавшаяся, по-видимому, от мужа. Два года усилий врачей не дали результатов, и 11 октября 1911 года Анна скончалась после долгих мучений.
Семейная трагедия усугубилась тем, что незадолго до этого заболела тифом наша сестрёнка Наташа, учащаяся 4-го класса гимназии, которую в тяжелейшем состоянии привезли из Белой Церкви. Смертельно больные сёстры лежали в соседних комнатах родительского дома. Наташа умерла 18 сентября. Надо ли говорить о том, какое это было горе для родителей – похоронить одну за другой двух дочерей?
Тебе, Митя, к этому времени исполнилось 12 лет, и ты должен помнить, какие это были жуткие для семьи дни.
– Да, да, – подтвердил Дмитрий, смахивая со щеки скатившуюся слезу, – такое невозможно забыть. Передо мной до сих пор стоят почерневшее от горя лицо папы, покрасневшие от слёз глаза мамы, множество людей, пришедших посочувствовать нашей беде.
– И если до трагических событий осени 1911 года жизнь нашей дружной семьи протекала вполне благополучно, – продолжал Павел, – то именно она, эта осень смертями двух сестёр положила начало цепи несчастий, которые обрушились на Томашевичей во втором десятилетии нового века.
– Если я не ошибаюсь, – заметил Павел, – более естественные и тесные отношения сложились у тебя с нами, близнецами, хотя нас с тобой и разделяют целых 9 лет.
Двойню, как тебе известно, наша мама родила 10 декабря 1890 года. Первым на свет появился я, а спустя полчаса – Евгений. Разнояйцевые близнецы, в отличие от однояйцевых, мы абсолютно не были похожи друг на друга. Ни внешне, ни характерами.
Я, говорю об этом без ложной скромности, с раннего детства заявил о себе как заводила многочисленных, подчас весьма рискованных предприятий, что, впрочем, не мешало успешной учёбе. Гимназию в 1909 году, как ты знаешь, я окончил с серебряной медалью.[17 - ЦГИА Украины, Ф.707 Управления Киевского учебного округа; оп. 160, д.76а, л.423об. – 424.]
Женя был больше углублён в себя. Его интересовал растительный и животный мир. Он мог часами в одиночестве возиться со своим гербарием. Гимназические успехи его были скромнее моих, тем не менее, мы оба успешно поступили в том же 1909 году в Киевский Императорский университет Святого Владимира. Я – на физико-математический факультет, откуда вышел специалистом по физической географии, а если точнее – по метеорологии и климатологии. Женя выбрал медицинский[18 - На базе медицинского факультета университета позднее был создан Киевский мединститут.] факультет и стал хирургом.
Двумя годами позднее к нам в Киеве присоединилась сестра Лидия, ставшая курсисткой на Киевских высших женских курсах[19 - Эти курсы имели и другое название – университет Св. княгини Ольги.], фактически той же студенткой ВУЗа. Мы трое, плюс наш с Женей друг и одноклассник Володя Линник, тоже студент физмата, а также подруга Лиды Зина Дзбановская сняли у престарелой вдовы-генеральши двухкомнатную квартирку в мансарде дома № 8 по улице Никольско-Ботанической. В комнаты-скворечни можно было попасть только по шаткой наружной лестнице. Эта обособленность была очень удобной: мы не беспокоили хозяйку, когда возвращались поздно вечером после занятий или долгих вечерних прогулок. Жили мы коммуной очень скромно, если не сказать бедно, что вынудило нас стать завсегдатаями вегетарианской столовой на улице Гимназической.[20 - Ныне улица Леонтовича.] Здесь на столах всегда было вдоволь бесплатного хлеба, которым заедали стакан молока за 2 копейки. Отъедались только на каникулах в родительском доме.
Когда мы приезжали на летние вакации в родной дом, то ни о каких трудностях студенческого быта речь не шла. На первый план выступали рассказы о всяких забавных подробностях, согласно которым выходило, что жизнь студента в Киеве, это нечто романтическое, а потому безумно притягательное.
– Я хорошо помню эти ваши рассказы. Они мне так запали в душу, что не терпелось поскорее окончить гимназию и уехать в Киев, чтобы самому испытать все прелести студенческой жизни, – внезапно перебил рассказ брата Дмитрий. Потом извинился и продолжил:
– Меня привлекал Политех, где я мог бы тесно соприкоснуться с техникой, с машинами. Для вас ведь не секрет, что всякие механизмы меня притягивали с раннего детства. Ведь это только на первый взгляд кажется, что в селе, а как ни крути, но Ракитно, это большое село – ничего нет кроме полей и лесов.
Но это только на первый взгляд. На самом деле сельская провинция в своём ежедневном обиходе имеет неисчислимое множество простой и сложной техники. С раннего детства в деревне всех нас окружали, пусть иногда примитивные, но всё же механизмы: повозки, телеги, колодцы с воротом или «журавлём», прялки и ткацкие станки. С древних времён люди научились использовать энергию воды и ветра для устройства мельниц – на Роси в Ракитно была устроена плотина с мельницей, непростые механизмы которой приводились в действие огромным водяным колесом.
В нашем доме непременно были часы, охотничье оружие, граммофон, фотоаппарат, швейная машинка. В чайной общества трезвости, показывали синема с помощью настоящего чуда техники – кинопроекционного аппарата. Рядом в селе Синява сахарный завод с его аппаратами и оборудованием. Наконец, в Ракитно была железнодорожная станция, а это, прежде всего, паровозы – машины столь же огромные, сколь сложные и хитроумные.
Чёрная лоснящаяся громадина паровоза мгновенно поразила меня, – продолжал Дмитрий, – не только своими размерами, но и дивными механизмами, которые были приделаны к колёсам. Казалось, что эта машина вполне одушевлённая. Даже тогда, когда она просто стояла на станции в ожидании свистка кондуктора к отправлению, она не переставала жить своей таинственной жизнью. Паровоз попыхивал, то и дело, выпуская из трубы клубы пара. Внутри его огромного чрева что-то гудело и шумело, отчего вся эта необъятная махина подрагивала. Вдобавок ко всему периодически раздавалось резкое щёлканье, словно кто-то невидимый упражнялся с гигантским пастушьим бичом. Этот звук издавал тот же пар, выходящий из какой-то трубки. Через открытую дверь кабины машиниста можно было разглядеть блестящего от пота кочегара, который большой совковой лопатой ловко забрасывал в ненасытную топку уголь. Каждый раз, когда кочегар приближался к открытой дверце топки, пламя озаряло его лицо, покрытое чёрной угольной пылью, и оттого похожее на лицо африканского негра с картинки в книжке. Невозмутимый машинист в форменной тужурке стоял возле открытого бокового окна кабины и внимательно наблюдал за тем, как смазчик заливал масло в механизмы, не забывая, однако, краем глаза присматривать за манометром.
Интереснее всего было наблюдать, как паровоз отправляется в путь с прицепленными вагонами поезда. Сначала машинист давал гудок – басовитый, густой, – его нельзя было с чем-то спутать! Потом, откуда-то из-под колёс, паровоз с шумом выпускал густую струю горячего пара. Тут же вступали в дело мощные шатуны, которые вращали большие ведущие колёса с такой бешеной скоростью, что те пробуксовывали на месте, вследствие чего из-под них вылетал сноп искр и валил дым. Так продолжалось несколько мгновений. Внезапно эта прокрутка прекращалась, тяжёлый состав медленно трогался с места, постепенно набирая скорость. Незабываемое зрелище!
– О, да ты брат, прямо таки поэт! – воскликнул Павел. Его поддержал Коля Железников.
– Да, этого у Мити не отберёшь, он увлечён машинами крепко. Я сам был свидетелем того, как он дотошно пытался постичь устройство того же паровоза.
– Было такое, – подтвердил Дмитрий, – но начало детальному знакомству с миром техники было положено дома, когда мне захотелось разобраться, как работают часы-ходики с их неуёмным тик-так. Для чего тут висящая на цепочке гиря, которую каждый вечер баба Явдоха подтягивает вверх? Как приводятся в движение стрелки? Что там безумолчно тикает, в конце-концов? Любопытство преодолело страх быть наказанным в случае поломки ходиков, и однажды я рискнул заглянуть вовнутрь механизма. Там увидел кучу зубчатых колёсиков, соединённых друг с другом, а также рычажок, соединённый с маятником. Именно он был источником таинственного тикания!
Потом я рискнул приподнять гирю – часы остановились! Опустил в нормальное положение – часы не подавали признаков жизни! Неужели сломал? Замешательство длилось мгновение: я вспомнил, как после каждого подтягивания гири, баба Явдоха привычным движением руки приводила в действие маятник, после чего часы продолжали свою бесконечную монотонную песню. Попробовал качнуть маятник – часы пошли! Ага, значит, гиря своим весом заставляет крутиться все эти колёсики, а вслед за ними и стрелки. Но к чему тут маятник с качающимся равномерно рычажком? Я долго мучался над этим вопросом. Начал искать ответ в книжках. Не поленился зайти в мастерскую к часовщику. Наконец, тайна анкерного механизма, этого качающегося рычажка с маятником была разгадана – он обеспечивал равномерное движение шестерёнок, а стало быть, и стрелок!
– Думаю, что всем нам посчастливилось родиться именно в это время, которое ознаменовалось значительными достижениями в технике, это неоспоримый факт. На улицах крупных городов всё чаще и чаще можно было увидеть автомобили. К моменту, когда мне стукнуло 10 лет, уже летали первые самолёты, о чём с восторгом говорили очевидцы первых полётов в России. В 1909 году газеты сообщили, что в Киеве группа энтузиастов основала Общество воздухоплавания.
Тут Дмитрий ещё раз извинился перед Павлом за то, что перебил его интересный рассказ.
– Не переживай, брат, я ждал, что ты не преминёшь пропеть гимн технике, – усмехнулся явно довольный Павлуша, после чего продолжил своё повествование.
– Лида, которая была свидетелем твоих первых шагов, Митя, говорила мне, что с малых лет ты рос спокойным ребёнком, всё время что-то сосредоточенно мастерившим из подручных материалов. Позднее мы все заметили, с каким интересом ты присматривался к работе плотника, столяра или кузнеца в сельской кузнице. Окружающие не могли не заметить, что у тебя очень рано проявились способности и стремление делать что-то своими руками.
– Не мне тебе рассказывать, как первые опыты самостоятельного обращения с обыкновенным молотком, ножом, клещами и прочим инструментом нередко заканчивались ссадинами и порезами, но это никогда не останавливало тебя.
По примеру старших братьев и сестёр, активно поощряемый родителями, ты уже к семи годам научился читать, писать и считать в пределах первой сотни, но для поступления в первый класс гимназии этого было маловато. Поэтому в 1909 году тебя определили в приготовительный класс Белоцерковской гимназии.
Надо сказать, что на каждого человека, который впервые оказался вблизи здания гимназии, оно производило неизгладимое впечатление своей архитектурой. И первый вопрос, который возникал при виде этой красоты – как и откуда она здесь появилась?
Здесь Павел прервал свой рассказ и после небольшой паузы сказал:
– Для того, чтобы ответить на этот вопрос, я должен сделать небольшое отступление. Оно тем более необходимо, поскольку с Белоцерковской гимназией связаны судьбы почти всех Томашевичей-младших.
Итак, Белая Церковь, пережившая многовековую, часто драматическую историю, в XVIII веке была владением польской короны. В 1774 году король Станислав-Август Понятовский подарил Белоцерковщинуе коронному гетману Речи Посполитой графу Францишку Ксаверию Браницкому герба Корчак. Последний, однако, счёл за более выгодное для себя не поддерживать интересы Польши, и переметнулся на сторону России, которая при Екатерине Великой значительно усилилась. Позиции Ксаверия Браницкого укрепились после женитьбы на любимице и фрейлине Её Величества княгине Александре Васильевне Энгельгардт. «Свадьба превратилась в шумную манифестацию единства интересов России и Польши. Венчание состоялось в 1781 году в домашней церкви Зимнего дворца, а за свадебным столом присутствовала сама императрица. Дальновидный гетман получил и молодую красавицу-жену (вдвое моложе его), и тесную связь с императорским двором, и семейные связи с могущественным фаворитом Екатерины князем Григорием Потёмкиным, которому Александра Энгельгардт приходилась родной племянницей. Кроме того, вместе с молодой супругой коронный гетман получил 600 тысяч рублей приданого».[21 - Графи Браницькi: пiдприемцi та меценати. В.Перерва, Бiла Церква, видавець Пшонкiвський О.В., 2010р., стор. 16, цитуеться у перекладi.]
Граф как будто знал, что в 1793 и 1795 годах произойдут два раздела Польши, после чего она на сто с лишним лет исчезнет с политической карты мира в качестве самостоятельного государства. А что же владения Браницкого? А ничего! Собственность на Белоцерковщину с её несметными богатствами и тысячами крепостных крестьян осталась за графом. Более того, она из года в год только преумножалась. Браницкие стали едва ли не самыми крупными землевладельцами на территории всего Юго-Западного края – так тогда называли Украинские земли.
Белая Церковь, в которой по состоянию на 1891 год насчитывалось 20703 жителя, в течение многих лет вплоть до 1917 года хоть и была резиденцией графского семейства, числилась всего лишь местечком Васильковского уезда. Богатые владельцы Белой Церкви постарались сделать всё для того, чтобы местечко застраивалось в соответствии со вкусами и доходами владельцев. В результате тут появились общественные и церковные здания, которые своей изысканной архитектурой не посрамили бы чести любого города России, а садово-парковый ансамбль «Александрия», названный так в честь графини Александры Васильевны, до сего времени радует и удивляет глаз многочисленных посетителей.
Огромными владениями нужно было управлять. Для этого из Польши приглашали соответствующих специалистов из числа обедневшей шляхты, которые в свою очередь обрастали семьями и детьми. Встал вопрос о том, что многочисленных отпрысков польской челяди Браницких надо где-то учить уму-разуму. И тогда наследник Ксаверия и Александры Браницких граф Владислав Ксаверьевич согласился профинансировать строительство здания для гимназии, которая была создана на базе двух католических коллегиумов – Винницкого и Белоцерковского. Таково было непременное условие графа – гимназия должна быть в Белой Церкви, а не в Виннице.
Открытие здания гимназии состоялось 19 августа 1847 года. Роскошное строение выдержано в стиле классицизма. Главный вход украсил портик с колоннадой. Ступени парадной лестницы, украшенные затейливым узором, были отлиты из чугуна по специальному заказу. Весь комплекс, включающий в себя учебный корпус, дом директора гимназии и хозяйственные постройки, сохранился до наших дней в первозданном виде.
Граф Владислав Браницкий не ограничился расходами на строительство. Он распорядился положить в банк капитал в размере 50 000 рублей, огромные по тем временам деньги. Они давали возможность иметь ежегодный доход в виде процентов, который вместе с министерскими дотациями обеспечивал нормальное финансирование всех потребностей гимназии. В 1848 году тут насчитывалось 168 учащихся, но вот незадача – 162 из них были католиками, что никак не входило в планы правительства, которое всячески проводило политику обрусения в местах бывшего польского владычества, поэтому с течением времени это соотношение менялось в пользу числа православных. В связи с этим нелишним будет отметить важное обстоятельство, способствовавшее тому, что дети Томашевичей беспрепятственно поступали и учились в гимназии за казённый кошт: их отец был литовцем и католиком, а это по традиции было негласным пропуском в гимназию.
Вот так в разговорах и воспоминаниях незаметно промелькнул и второй день сидения наших героев. Никаких новостей с воли он не принёс. Тем не менее, от наблюдательного Павлуши не укрылись некоторые обнадёживающие мелочи, о которых он решил пока не говорить Мите и Николаю, чтобы не сглазить… Стали укладываться спать.
Взбудораженный рассказом брата, Дмитрий никак не мог заснуть, беспрестанно ворочаясь на жёстком тюфяке. Воспоминания нахлынули на него…
Ко времени Митиного поступления в гимназию от собственного дома в Белой Церкви пришлось отказаться и продать его. Поэтому Лида, Наташа и Митя Томашевичи обосновались на снятой квартире недалеко от гимназии, на «Замке». Обстановка незнакомого города и чужого непривычного жилья явно ошеломили скромного и по сути дела сельского парнишку, которому всё было внове, в первую очередь шумный и дерзкий коллектив гимназистов. Ко всему этому он привыкал с трудом – часто просыпался среди ночи, и Лиде, которая засиживалась за уроками допоздна, поскольку днём была занята репетиторством, приходилось успокаивать брата.
Науки давались легко, особенно он успевал по математике. Из класса в класс переходил с наградами за отличную учёбу. Именно в гимназические годы Митя серьёзно увлёкся физикой и механикой. Сестра Лида вспоминала, как «он сооружал движущиеся поезда по железной дороге с целой сетью рельсов, с настоящим паровозом, сделал модель машины Уатта, основал целую мастерскую в комнате на чердаке». Конечно, это было нелегко, но важным подспорьем служили книги, брошюры и журналы с описаниями и чертежами различных устройств. Даже энциклопедия Брокгауза и Ефрона, выходившая том за томом на рубеже веков, дала, например, такую подробную статью об устройстве ракет, что можно было без особых усилий сделать из вполне ходовых материалов простейшую ракету для фейерверка.
Страсть к технике привела к тому, что уже в гимназические годы Митя освоил новую и необычную по тем временам профессию киномеханика, которая наряду с репетиторством стала источником дохода – он подрабатывал киномехаником в Ракитно уже в гимназические годы.
Митю привлекло то, что первый кинопроектор стал средоточием многих изобретений и остроумных конструкторских решений, и представлял собой довольно сложный оптико-механический аппарат[22 - В течение ста с лишним лет киносъемочная и кинопроекционная техника непрерывно совершенствовалась, но главные узлы, обеспечивающие собственно кино, по сути своей остались.], обращение с которым требовало не столько знаний и опыта, сколько предельной аккуратности. В течение всего киносеанса киномеханик или его помощник должны были вращать рукоятку привода механизма самого аппарата. Малогабаритные бензиновые мотор-генераторы для кинопередвижек появились не скоро, и вначале пользовались не электрическими, а керосиновыми или ацетиленовыми лампами. Основой киноплёнки на протяжении нескольких десятилетий была нитроцеллюлоза, то есть практически тот же порох, только в профиль, поэтому она возгоралась мгновенно. Это её свойство накладывало особую ответственность на того, кто имел дело с кинопоказом – управляться со сложным аппаратом, непременным элементом которого была лампа с открытым пламенем, в сочетании с горючей плёнкой мог только далеко не каждый человек.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/nikolay-chernysh/dmitriy-tomashevich-on-ne-byl-generalnym-konstruktorom/) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes
Примечания

1
Тарас Шевченко. Зiбрання творiв у 6 томах. К., Наукова думка, 2003. Т.4. Повiстi. Стор. 222.

2
Русская верста равна нынешним 1066,8 метра.

3
Неожиданное подтверждение этому любопытному факту находим в мемуарах бывшего министра финансов СССР А.Г. Зверева (1900–1969). Вот что он пишет, вспоминая о днях своего детства и юности: «В нашей волости имелись два так называемых двухклассных училища МНП (министерства народного просвещения) с пятилетним курсом обучения». А.Г. Зверев, Записки министра. М. Политиздат, 1973 г., стр.10.

4
Десятина равна 1,093 гектара.

5
Ксаверий Браницкий – отец известной Елизаветы Ксаверьевны Браницкой, в замужестве графини Воронцовой, супруги губернатора Новороссии графа Воронцова. Одним из поклонников её красоты в пору своего пребывания в Одессе был А.С. Пушкин.

6
Чинш – своего рода арендная плата. В отличие от обычной аренды чиншевое право – вид зависимой собственности, при которой владельцу (чиншевику) принадлежит право владения, пользования и распоряжения недвижимостью, с согласия верховного обладателя или без него, а этому последнему – лишь право на определенный постоянный оброк (чинш) и другие платежи и повинности, установленные законом или обычаем. В данном случае на чиншевом праве, пришедшим в Украину с Запада, была традиционно основана аренда земель уделов.

7
Заверенная копия метрической выписи хранится в домашнем архиве К.П. Томашевич, дочери П.Л. Томашевича.

8
Подтверждение этому мы находим в историческом очерке «Рокитнянщина», изданном к 85-летию района. Вот что читаем на странице 82: «При народних будинках дiяли бiблiотеки, читальнi, книжковi магазини, лекцiйнi i театральнi зали, рiзнi курси та гуртки. Такий будинок iснував i в Рокитному. На початку ХХ столiття при ньому з iнiцiативи мiсцевого лiсничого Л.Ф.Томашевича було створено першу публiчну бiблiотеку. Їi слiди загубилися у вирi наступних революцiйних подiй». К сожалению, это единственное упоминание фамилии Томашевича на страницах весьма объёмистого издания…

9
Подробно об этих событиях см. «Рокитнянщина», стр. 85–90.

10
См. например, В.В. Шульгин, «Дни».

11
Шибениця (укр), произносится как шЫбэныця – виселица.

12
«Сага» – воспоминания Л.Л. Собченко (Томашевич), написанные в 1972–1974 гг. Рукопись хранится в личном архиве Г.А. Томашевич, племянницы мемуаристки; стр.46. Далее «Сага»

13
А.Кольцов. Соч. в двух томах. «Советская Россия», М., 1958. Т.1. стр.165–167.

14
Вишнёвая наливка делалась следующими образом: спелой вишней наполняли 4-5-литровую бутыль на ?, а сверху насыпали сахар. Потом ставили, как правило, на подоконник – поближе к солнцу. В результате через 4–5 месяцев получали слабоалкогольный напиток крепостью до 10
. Иногда для повышения крепости доливали водки. По готовности напиток сцеживали, а «пьяную» вишню использовали для еды, в том числе и для начинки вареников.

15
Рятувати (укр) – спасать. Произносится, как рятуватЫ.

16
О «трупном яде» мы знаем со слов мемуаристки. Если врач Пивовонский действительно поставил такой диагноз, то это явная ошибка. Дело в том, что никакого отравления «трупным ядом» быть не могло по той простой причине, что оса имеет свой яд и не является переносчиком так называемого «трупного яда» по определению. Вообще, в описываемые времена об этом яде говорили и писали, но никто толком не знал, что это такое. Знали только, что патологоанатомы не должны приступать к вскрытию, если у них на руках имеются ранки, царапины и т. п., через которые можно отравиться продуктами разложения трупа. Что касается данного случая, то, скорее всего, малыш испытал сильнейший анафилоктический шок, о котором тогда никто не имел понятия. И лечить его надо было не растираниями и укутываниями, а наоборот, накладыванием льда или холодного компресса на место укуса, а также смазыванием его соком лука или чеснока. А то, что Митя быстро оправился от атаки насекомого, говорит о том, что его организм обладал достаточным иммунитетом, но тут мы уже вторгаемся в генетику…

17
ЦГИА Украины, Ф.707 Управления Киевского учебного округа; оп. 160, д.76а, л.423об. – 424.

18
На базе медицинского факультета университета позднее был создан Киевский мединститут.

19
Эти курсы имели и другое название – университет Св. княгини Ольги.

20
Ныне улица Леонтовича.

21
Графи Браницькi: пiдприемцi та меценати. В.Перерва, Бiла Церква, видавець Пшонкiвський О.В., 2010р., стор. 16, цитуеться у перекладi.

22
В течение ста с лишним лет киносъемочная и кинопроекционная техника непрерывно совершенствовалась, но главные узлы, обеспечивающие собственно кино, по сути своей остались.